Эссе о брехне, брехня об эссе

В детстве, когда моя мама работал на «Скорой помощи», я как-то раз ляпнул в детском саду, что она «на самом деле торгует жареным мясом». То ли оттого, что в унисон с «эпохой безвременья» я решил - дескать, звание торгаша, бизнесмена, барыги почётнее, чем регалии медсестры, то ли мне просто нравилось жареное мясо, читай – шашлыки. А больницы я боялся.

Если речь не идёт о материальной корысти, то рационализируют брехню обычно так: «Это нужно для расцвечивания новыми красками унылой действительности. А я бы сказал точнее – «для разнообразия». Например, когда я в пятом классе своей прабабке рассказывал о школе, то по описанию выходил не «лицей с англоязычным уклоном», а простая сельская школа из XIX века, где чуть ли не сено хрустит под ногами и свинюшки как в фильмах Пазолини бегают под ногами. До школы по бездорожью на своей полуторке любезно довозит Михалыч, добродушно гикая на крутых поворотах: «Эге-гей, не дрейфь, молокосос!», а вовсе не отец на «копейке» по вполне сносной дороге, ничего не гикая.
В другой раз, но в том же классе вбил себе в голову, что богатым быть круто (не знаю – не пробовал) и начал создавать и транслировать миф о моей семье, как неожиданно разбогатевшей. Поводом стал переезд, продажа квартиры за хорошие деньги, поездка в Испанию. И вот на уроке английского, когда нам дали задание описать своё жилище, выдал, что у меня «трёхэтажный особняк с бассейном, биллиардной, охранниками, что кушаем мы в большой собственной столовой, а не как плебс всякий, на кухне или в комнате, уставившись в телек. И прочее-прочее-прочее. Всё это не соответствовало действительности, но я получал прямо-таки удовольствие. Вскоре меня в классе поголовно начали ненавидеть.
…

С некоторыми родственниками, с которыми у меня в принципе хорошие отношения, я предпочитаю говорить «мало правды», в частности – что я думаю по тому или иному поводу, а особенно – касаемо их уклада жизни. В противном случае, боюсь, случится когнитивный диссонанс, который явится следствием столкновения двух полярных мировоззрений. В чём мы сходимся – так это в том, что все мы «за мир и за всё хорошее». Я понял однажды, что во мне растёт сочинитель.
Раньше, когда была возможность в чём-то по-тихому объегорить работодателя – я так делал, но не уверен, что подобное поведение должно стать «всеобщим императивом». Я понял – во мне растёт подонок. Робингудства не вышло, потому что настоящие сволочи сами не давали себя обмануть, а вот хорошие люди, доверчивые, попадались в капкан лжи.
Часто в беседах (скорее всего с незнакомыми людьми) я оставляю своё мнение при себе, если не затрагиваются ненароком мои базовые жизненные ценности и мне не «наступают на яйца».
Даже если прекрасно знаю, что могу аргументировано разбить в пух и прах доводы собеседника и что я с ним ни на йоту не согласен. Я понял – во мне растёт конформист.
Сочинитель, подонок, конформист… Хорош букетик, да? Выбираю первое. Это единственное из триады, для чего нужны мало-мальские усилия, остальное – никуда не денется и так.
Сочинитель. В каком жанре предпочтительнее писать? В 9 классе у меня отлично получалось рассказывать одноклассникам о своих сексуальных подвигах, кои существовали лишь в моей голове. Значит –  порнограф. Говорят, Гийом Аполлинер пробовал себя в этом направлении.
Есть фильм «Теория лжи» о мире, где никто никогда не врал, и вот однажды один чувак додумался сбрехнуть, фантазии хватило. А потом его приняли за бога. Такие дела.
«Врать нехорошо», - учили в детстве. Если не говорили, то подразумевали. Но когда я пытался говорить родителям «всю правду, правду, ничего кроме правды» (в глубоком детстве), ничего хорошего из этого не выходило, в лучшем случае мне говорили: «Иди, наконец, займись делом». А когда модель мира под названием «Взрослые не обманывают» развалилась в пух и прах – стало жить проще, больше моя ложь не лежала исключительно на моих плечах.
В пятом классе я пытался быть откровенным с Богом, но говорил чужими словами, а моими же словами было только неистощимое чувство вины. Ничего кроме колочения головой об пол да мук совести за акты мастурбации не вышло. Когда поумнел – узнал, что чувство вины и воздержание вредны для организма.
Когда-то и учителя казались непогрешимыми существами, которые не пьют, не курят, любовью не занимаются и не врут. А если уж поставили плохую оценку, то либо по моей вине, либо от плохого настроения.
Практика в школе надёжно развеяла и этот миф. Эти многозначительные переглядывания между учителями, обсуждения учеников на своих педсобраниях, вынесения приговоров.
А уж когда я с похмелья шести классам выставлял четвертные оценки, то и вовсе бросил помещать в один типологический ряд слова «учитель» и «непогрешимость». Хотя, первые позывы к этому наметились намного раньше, в частности, когда алгебраичка основательно запнулась с одним примером, который показательно на доске решала. Хотя, это уже не ложь, это как-то по-другому называют. Некомпетентность? Перегорание на работе? Всё зависит о позиции, которую я занимаю относительно учительницы. Злорадствую ли, или сочувствую.
Тьфу ты, опять фантазия сработала – я сейчас начистоту заглянул в суть вопроса, и не обнаружил ни в одной из эпох непогрешимых учителей. Даже в далёких греческих гимнасиях их не было. Я уж о схоластах средневековых молчу. Может, и ну их, учителей?
Касаемо ментов (полисменов). Так эти ребята вообще подготовили нас ко «взрослой жизни», сделали сильнее, крепче, хитрее, за что им спасибо искреннее. Мы стали как рыбы (и не только потому, что теперь мы многозначительно молчаливы, но об этом позже). Однажды, с двумя моими закадыками, решили мы  «культурно провести вечер», то есть не пить. Посему, взяли всего два литра красного полусладкого и пошли в любимый нами парк «Динамо». Благополучно выдули литр в кустах, решили выйти «на солнышко», где холмы, простор для глаза – далеко «меня видать» где «такая благодать». И второй пакет открывать повременили. Сидим, загораем… Короче, загребли нас там ППС-ники, а поскольку лет нам не очень много было и ума тоже пресловутого житейского – мы не нашли дельных аргументов в свою защиту – ни денег, ни знания законов, ни умения пи…ть грамотно. Неподалёку отдыхала компашка, и вот они кочегарили красиво, по-гусарски прямо. Но у них отыскался находчивый друг, который, завидев мусоров, выхватил из закромов мусорные пакеты, и начал всю поляну туда сгребать. На вопрос полицейского «Что, пьянствуем?», ответил: «Никак нет, т-рищ лейтенант, мусор собираем». И бодро так поковылял со громадным пакетом наперевес. А друзья его ошалевшие в стороне стояли.
- Что же вы другу не помогаете, вон один надрывается? – пошутили служители закона, и забирать данный клуб весёлых и находчивых не стали.
А мы, дурачки, со своим закрытым пакетом вина поехали в участок. В протоколе было написано, что мы пили водку чуть ли не в центре города, матерились и вообще всячески «морально разлагались.
Впоследствии мы стали умнее, осторожнее, подобно современной рыбе. Почему рыбе? Объясню. Первобытные люди ловили рыбу примитивными снастями, и ловилась она хорошо. С течением времени, с развитием науки и техники, рыболовная мысль шагнула далеко (это подтвердит любой рыбак). Снасти стали совершенными, рыбаки – изощренными. А рыба – хитрее. И ловится уже она не так легко. Еще в начале прошлого века в Воронежской области частенько ловили 100-килограммовых сомов, а ныне те времена «укромные» кажутся «почти былинными», как сказал поэт. Рыба, говорят, хорошо ловится на динамит, сеть и электроудочку (что нечестно), либо на суперутонченные снасти, что затратно и требует большой самоотдачи (зато честно). Вот и нас – либо динамитом, либо супер-пупер-снастями. Голыми руками не возьмёшь.
…
Когда я работал на одной руководящей должности, у меня была возможность самому себе выписывать зарплату. Так я, естественно, «превышал полномочия», брал больше.
В детстве вообще был одержим клептоманией – каждый божий день что-нибудь приносил из детского садика домой: чужие чупа-чупсы, машинки, солдатиков, бэтменов, лего-го, игровые картриджи. А было дело… впрочем, это отдельная история. Впрочем, расскажу. Решили мы с детсадовским корешем «сходить в кафе по-взрослому» (это в шесть-то лет!). Договорились, что каждый из нас у родителей денег по-тихому спи…т. Ну, я и хапнул с утреца часть отцовой зарплаты. А никакого «кафе по-взрослому» не вышло, поскольку бдительные воспитатели нас быстро «завернули». А дома я п….лей получил славных. Вот тебе и Dolce Vita.
Если бы я был политиком, то я был бы, скорее всего, «за идею». Но, учитывая тот факт, что, в частности, в нашей стране, давно нет политиков, а остались лишь функционеры (да оппозиция с широким спектром степеней адекватности, из всех мне больше всего Лимонов нравится, но отнюдь не за качества его как политика), то я был бы таким же продажным функционером, как и все. Потому я и не лезу в эти дебри.
Выбираю сочинительство. Вот и про «руководящую должность», где я подворовывал, я зачем-то придумал. Не было такого. Есть товарищ, который о себе рассказывал нечто подобное, но насколько правдив был он – вопрос открытый.
Вернувшись мысленно в сокровенное детство, вспоминаю, как мы с корешами друг другу разные небылицы рассказывали. Дети Мюнхгаузена. А однажды я… впрочем, не буду об этом. Один пацан из соседнего двора, звали его Марат, наблюдая, как некая болонка пыталась совершить половой акт с моей ногой, поведал: «Ты смотри. Есть такая штука, называется «сперма». Так вот она есть у человека, и у собаки, но, естественно, разная. Когда придёшь домой – обязательно помой ботинок, а то лет через …дцать, когда женишься, народятся у тебя щенята».
До сих некоторые неуёмные (или неумные) головы спорят на тему: «Трахался ли Эдуард Лимонов с неграми в годы своей Нью-Йоркской юности или это художественный вымысел?». Ну и зачем вам это, господа? Неужто, в случае утвердительного (или отрицательного) ответа, все книги и достижения данного автора аннулируются?!
У Дэвида Линча в фильме «Голова-ластик» фигурировало страшилище, которое «типа ребёнок». На тот момент, а это конец 70-х, когда ещё не были сняты «Чужие», сие казалось прорывом. И каждый второй журналист спрашивал: «Расскажите всё-таки, как это сделано?». Вот нужно знать и всё. Сам Линч либо отмалчивался, либо достаточно жестко давал понять, что собеседнику знать это ни к чему, что для его же, дурака, блага старается Дэвид, потому что если знать «как всё сделано» - герметичность фильма улетучится бесследно, обаяние исчезнет, всё станет банальным и неинтересным.
Ложью можно убить в прямом смысле слова. Американские военные совершали такие «казни внушением» среди иракских военнопленных. Точнее проводили эксперименты. Суть в следующем: человеку завязывали глаза, затем, поставив в известность, что ему вскроют вены, проводили тупым лезвием в месте сгиба локтя и пускали тёплу воду по руке. Случалось, что человек умирал от остановки сердца, вызванного, как я понимаю «фантомной кровопотерей».
…
Жан-Жак Руссо, помнится, написал свою «Исповедь», где попытался основательно себя разоблачить, раздеть, покаяться, совершить акт душевного эксгибиционизма. Чтобы начисто, напрочь, абсолютно. Так Андре Моруа отметил, что замысел не совсем удался. Какие-то моменты, особенно прегрешения свои, разврат и прочее, Руссо с удовольствием описывает, даже иногда клевещет на себя, сладострастник этакий. Но вот некоторые нелицеприятные моменты опускает. О детях своих, о том, как всех их отдал в приют ещё в младенчестве. И ему не получилось быть «абсолютно честным». А мне и вовсе рано таким заниматься.
А брехать вообще каждый горазд, только степень цветистости, кустистости, калейдоскопичности оной зависит от таланта, общего культурного уровня и кучи прочих факторов. Неведомая штука – пиз..ж. Прям «самоискрящийся чёрный галун» или неведомое нечто из черного ящика. А может даже – то самое «сходи туда, не знаю, куда, принеси то не знаю что». В начале 90-х у нас «все хотели демократии», слабо соображая, что это такое вообще. Как когда-то хотели коммунизма, в массе своей не разбираясь в предмете особо.
А вообще – никаких выводов тут быть не может.
Сартр безапелляционно заявил, что человек обречён на свободу, что истины единой никакой нет, а ответственность свою за собственный выбор человек ни на кого переложить не может. Может, в этом всё дело? Впрочем, я запутался.
Продолжение, может быть следует, а может и нет.