Волхварь. Пролог. Перстень

   Утром, двадцать второго декабря, около восьми часов к подъезду обшарпанной пятиэтажной хрущёвки, уродливо возвышавшейся по улице Кировская, подошёл мужчина. В это время он обычно возвращался с работы после ночной двенадцатичасовой смены. Звали его Станислав Прокопьевич Ямщиков. Станислав работал на всем известном «Самарском Заводе Металлоконструкций», где уже давно наскребал себе на жизнь слесарем-ремонтником. Специалистом он был неплохим, но получал копейки, которых хватало лишь на самое основное: квартплату, питание, нехитрый гардероб и оплату кредитов. После недавнего развода с женой, с которой Стас прожил ровно половину своей жизни, а именно двадцать лет, его рассудком завладели тоска и мерзкое чувство одиночества, да и вообще, жизнь, казалось, потеряла для него всякий смысл. Так, уставший, замёрзший, с нечёткими мыслями, которые витали где-то далеко от их хозяина, Стас достал из правого кармана своей потёртой куртки ключи, открыл «таблеткой» дверь домофона и зашёл внутрь тускло освещаемого подъезда.

   На лестничной площадке было грязно: кругом валялись окурки, пивные бутылки и банки. В спёртом холодном воздухе пахло плесенью, из приоткрытой двери в подвал валил пар. Стас, уже привыкший к такой атмосфере своего коммунального жилища, не обращая внимания на всю эту унылую картину, начал не торопясь подниматься на пятый этаж, преодолевая ступеньки усталыми шагами, с трудом слушавшихся гудящих ног. На площадке между первым и вторым этажами, где на заляпанных стенах висели почтовые ящики, Станислав Прокопьевич по обыкновению остановился, чтобы проверить, не пришёл ли очередной счёт за квартиру. Он приоткрыл квадратную дверцу ящика с цифрой двадцать и увидел лежащий там белый конверт. Стас взял конверт в руки. Информация об отправителе отсутствовала, и на стандартном прямоугольнике письма было лишь небрежно нацарапано чьей-то рукой имя того, кому оно предназначалось: «Станиславу Прокопьевичу Ямщикову». Почерк был не знакомым. Стас, задумчиво повертев конверт в руках ещё несколько секунд, сунул его в карман и продолжил подниматься к своей квартире.

   На пороге, как обычно, сидел старый кот Филя и встречал своего хозяина ласковым полусонным взглядом. Филе было уже двадцать лет, но он по-прежнему оставался таким же игривым, жизнерадостным и шкодливым котёнком, каким был в младенчестве. Когда Стас подобрал его на заброшенной стройке, Филя был похож на чумазого чертёнка со свалявшейся в один сплошной колтун, заляпанной грязью и пылью чёрной шёрсткой. Его тонкие лапки, одна из которых была сломанной, тряслись от осеннего холода, а порывистый ветер гнул тельце несчастного создания к земле, как тоненький стебелёк травки, едва не срывая его с места. И лишь огромные голубые глаза этого задохлика, которые не отрываясь смотрели прямо в лицо остановившегося мужчины, сияли озорной улыбкой, как будто их обладатель не ведал ни холода, ни боли, ни приближавшейся смерти. Стас, недолго думая, взял трясущегося котёнка на руки, аккуратно положил себе за пазуху и понёс домой. Его жена, Анастасия Павловна, животных не любила и разразилась громким скандалом, когда увидела, что её муж притащил с улицы какую-то полудохлую дрянь. Но Стас сумел-таки отстоять членство Фили в семье Ямщиковых, а так же его право на пропитание и тёплое старое кресло, в качестве незыблемого жизненного пространства, где в течении первых двух месяцев Филя целые дни на пролёт спал и набирался сил. Чуть позже это жизненное пространство распространилось уже на всю квартиру, по которой Филя спокойно расхаживал, так как своим кошачьим очарованием сумел усмирить даже норов Анастасии Павловны, с которым не всегда справлялся сам Стас.

   - Здравствуй, братишка. – Поприветствовал кота Стас и погладил его по голове.

   Сняв задубевшую на морозе куртку, Стас начал разуваться. Филя, который обычно бодал в это время ноги хозяина, уставился на куртку, повешенную Стасом на крючок прихожей. Стас надел тапки и прошёл на кухню. Кухня, площадью в пять с половиной квадратных метров, чудесным образом вмещала в себя холодильник, стиральную машину, маленький стол, шкаф-пенал, плиту, тумбу с раковиной, два стула и подвесной гарнитур с разной утварью. Стас достал с полки пенала пакетик «Вискаса» и выдавил его содержимое в широкую миску, позвал Филю. Но Филя не прискакал, продавливая линолеум своими девятью килограммами, как правило, проголодавшийся за время отсутствия хозяина, а остался сидеть в коридоре, продолжая изучать куртку Стаса не моргающими глазами, высоко подняв свою мохнатую мордочку. Не придав этому особого значения, Стас поплёлся в зал. Очень хотелось спать. Ночка выдалась нелёгкой: в маслоподвале под прокатным станом, который он обслуживал, вышел из строя дренажный насос, и Стасу пришлось почти всю смену по щиколотку в укриноле заниматься ремонтом допотопного оборудования, место которому уже давно было на свалке. Он разделся, лёг на диван, закрыл глаза и тут же заснул.

   Было около половины третьего по полудню, когда Стас приоткрыл не желавшие слушаться веки. Филя лежал у него в ногах и громко мурлыкал. За окном было пасмурно, и уличный Свет с трудом проникал в комнату сквозь задёрнутые шторы. Стас сел на диване, его сознание не спешило возвращаться из астрала, и он ещё долго не мог собрать достаточно сил, чтобы встать и пойти в ванну. В ванной комнате было теплее, чем в остальных частях его маленькой квартиры с двумя смежными комнатами и небольшим застеклённым балкончиком, выходившим на северо-восток. Стас почистил зубы, принял горячий душ и, наконец, ощутил себя полноценным человеком.

   Выйдя из ванной, он увидел, что кот сидит в коридоре и смотрит на вешалку с курткой. Стас улыбнулся и хотел было почесать у своего любимца за ухом, как тот увернулся от протянутой руки и убежал прочь. Стас задумчиво посмотрел ему вслед. Вдруг, он вспомнил об анонимном послании, которое обнаружил в своём почтовом ящике, возвращаясь с работы. Достал письмо из кармана, покрутил в руках. Внутри что-то ощутимо перекатывалось к нижней части конверта. Стас оторвал боковую часть бумажного прямоугольника и наклонил его над ладонью правой руки. На ладонь мужчины выкатился маленький жёлтый перстень с чёрным глазком. Стас удивлённо поглядел на предмет, поднёс близко к глазам: на внутренней части ободка была оттеснена пятьсот восемьдесят третья проба.

   - Золото… – вслух произнёс Стас.

   Камень, предположительно агат, преимущественно чёрный с чередой чуть заметных бурых прослоек, изящно венчал золотой ободок кольца, гравированного чудной вязью и двумя буквами «ВВ», выполненными в старославянском стиле. Весил перстень ощутимо больше, чем можно было подумать, глядя на его крохотные габариты. Глаза Стаса внимательно, с долей удивления, изучали диковинный предмет, любуясь его изяществом и каким-то внутренним, таинственным обаянием, от которого не хотелось отрывать взгляда. Зрачки Станислава Прокопьевича расширились, и он, окутанный туманом некоего навета, излучаемого перстнем, стал медленно надевать его на средний палец правой руки, смутно понимая, что он делает. Но, вдруг, резкая боль в левой ноге заставила Стаса придти в себя. Он посмотрел вниз: Филя, неожиданно появившейся в коридоре, разыгрался и сильно цапнул хозяина за щиколотку. Стас попытался его поймать, но кот резво ретировался и растворился где-то в глубине тёмной квартиры. Стас положил перстень на столик в прихожей и вернулся в ванную комнату, чтобы вытереть кровь: укус оказался настолько глубок, что тёплая красная жижица уже намочила тапочек.

   Только Стас успел наклеить пластырь, как раздался телефонный звонок. Он поднял трубку смартфона с дивана и приложил к уху. Звонила Екатерина Гавриловна Василькова, старая подружка его покойной матери, с которой он не прекращал поддержать связь.

   - Здравствуй, Слава, – прозвучал из динамика нежный бархатистый голос почти родной ему женщины, – как тебе, милок, одному-то? Как здоровичко?

   И Стас, вдруг, вспомнил своё детство. Когда ему было семь лет, он тяжело заболел. Врачи диагностировали грипп, который, почему-то, протекал так тяжело и так долго, что едва ни свёл ребёнка в могилу. А когда, после его полуторамесячного пребывания в больнице, врачам всё же удалось избавиться от всех симптомов – температуры за сорок, галлюцинаций и жуткого истощения – болезнь Стаса спряталась, впоследствии дав осложнение, проявившись в качестве инфекционного полиартрита. И опять – больницы, уколы и удручающие прогнозы тех же врачей, мол, мальчик уже не встанет на ноги и это «в лучшем случае». Мама Стаса, Елизавета Григорьевна, металась сначала по разным «умам» советской медицины, а потом, когда недуг её сына все профессора признали неизлечимым, она стала искать спасение среди тех, кто практиковал нетрадиционные методы лечения. Так, бегая от одного знахаря к другому, она, наконец, попала к Екатерине Гавриловне. Екатерина Гавриловна Василькова была потомственной ведьмой. Многие люди, услышав слово «ведьма», сразу воротили носами, представляя уродливую и кровожадную старуху, не зная, что этот образ был навеян христианским вмешательством в исконно русскую, да и всю славянскую, культуру. «Ведьма» на языке наших пращуров означало «знающая женщина», равно как и в наши дни, вот только из-за своего изуродованного привнесенной религией и западными жизненными ценностями менталитета, люди забыли свой родной, чистый язык, теряя вместе с ним свою Родовую силу и здравомыслие. И Екатерина Гавриловна быстро поставила Станислава на ноги, проведя месячный курс лечения целебной грязью, травами, да заговорами. Елизавета Григорьевна была готова отдать за чудесное исцеление своего единственного сына всё, что имела, но Екатерина Гавриловна не взяла с лившей слёзы радости женщины ни копейки, сказав, что за то время, пока она занималась лечением Стаса, так привыкла к этому тихому, чуть грустному светловолосому мальчонке, что он стал ей почти как родной, и попросила Елизавету по возможности приезжать к ней в гости вместе с сыном. Так у Елизаветы Григорьевны появилась лучшая подруга, а у Стаса – вторая мать.

   - Славик, ты здесь? – пробудил сознание Стаса поющий голосок Екатерины Гавриловны.

   - Да, да, здравствуй, Екатерина Гавриловна. Так ведь я не один, со мной Филя. А со здоровьем пока всё в порядке. Твоё-то как?

   - Ой, сыночек, бывает, что и вошь кашляет, а мне уж куда до румяну. Однако ж, от всякой хвори зелье вырастает, да банька спасает. Так что, милок, жить да Свету радоваться ещё буду. А скажи ко мне, Славик, не случилось ли нынче с тобой какой-нибудь оказии, или ещё чего худого?

   Стас, вдруг, поёжился, вспомнив о загадочной «посылке». Он прошёл в коридор и хотел было поднять лежавший на прихожке перстень, но из трубки смартфона раздался неожиданно погрубевший голос Екатерины Гавриловны:

   - Не тронь, Слава! Что это у тебя там такое чёрное?

   - Да вот, перстень... – Стас, неожиданно почувствовал нарастающий страх: женщина, каким-то образом могла «видеть», что он делает, к тому же увидела она нечто чёрное… – мне сегодня в анонимном письме пришёл золотой перстень, маленький, с чёрным камешком – агат, вроде бы.

   - Понятно. Вот что, Слава, положи его обратно в конверт, бери ноги в руки и дуй вместе с этой вещицей ко мне.

   - Что, прямо сейчас? – Растеряно поинтересовался Стас, в планах которого было: полежать в горячей ванне, поужинать, поваляться на диване с ноутбуком, или почитать. А Екатерина Гавриловна жила аж в Малой Малышевке, до которой было часа полтора ходу на общественном транспорте с пересадкой в Кинеле. Такая перспектива его слегка удручала, и Стас начал мямлить, что, мол, может лучше завтра, сутра…

   - Сейчас же! – Отрезала Екатерина Гавриловна тем же грубым, не свойственным ей, голосом, и Стасу пришлось повиноваться.

   Собирался Стас, почему-то, очень долго. Мысли его разлетались врассыпную, вещи валились из рук, и постоянно терзало желание – бросить всю эту затею и никуда не ехать. Но он сумел сгруппироваться и силой своей воли заставить себя действовать, как подобает мужчине. Вспомнилась присказка его деда по матери, Григория Кирилловича: «сказано – сделано!»

   Стас поменял Филе воду в бидончике, – коту нравилось пить именно так, а не из миски, – наложил ему в два блюдца сухого и консервированного «Вискаса», пошёл в ванную. Побрился, быстро сполоснулся под тёплым душем и зашёл в спальню за чистым бельём. Филя постоянно ходил вслед за хозяином, лез под ноги и хрипло мяукал – так он обычно провожал Стаса, когда тот куда-нибудь собирался. Стас достал из шкафа-купе стиранные тёмно-синие зимние джинсы с начёсом, оранжевую толстовку и серый джемпер. С какой-то из верхних полок упала фотография бывшей жены. Стас поднял фото. На него смотрело совершенно чужое, угрюмое лицо женщины с тёмными волосами, мрачным макияжем и хищной улыбкой. Стасу стало не по себе. Он положил фотографию на телевизионную тумбу и начал одеваться. Спустя четверть часа Стас был уже в дороге.

   Село Малая Малышевка было основано несколько сот лет назад братьями Малышевыми и являлось административным центром ещё одного близлежащего села – Александровки – и двух посёлков – Сосновки и Подлесного. Из-за особенности местного ландшафта здесь постоянно разгуливал ветер и, когда Стас вышел из маршрутки, его чуть не сдуло. Казалось, температура воздуха в этом населённом пункте была градусов на десять ниже, чем в Самаре, и Стас, глубоко засунув руки в карманы куртки и натянув капюшон, почапал к дому Екатерины Гавриловны, до которого было километра два ходу. Людей на улицах почти не было, и на пути Стаса встречались лишь пробегавшие мимо дворовые собаки, которые поочерёдно поджимали замёрзшие лапы, да кошки, провожавшие его важным взглядом, сидя на заборах. Так он добрался, наконец, до дома Екатерины Гавриловны, который выглядел настолько старым, что, казалось, стоял здесь с самого основания села.

   Стас подошёл к калитке, и за забором сразу залаяла старая собачонка Машка. Стас улыбнулся, и Машка, учуяв, наконец, знакомый запах гостя, виновато завиляла облезлым хвостом, выказывая тем самым своё извинение за то, что сразу его не узнала. В сенях появилась крохотная старушка, одетая в овчинный тулуп. На ногах у неё были серенькие валенки, а на голове большой шерстяной платок. На лице женщины сияла улыбка, сделавшая весь небольшой дворик чуть светлее. Она неожиданно быстро проплыла к калитке своими меленькими шажочками, отворила деревянный засов.

   - Ну, здравствуй, Славик, – обняла Стаса Екатерина Гавриловна, когда тот переступил через порог калитки.

   - Здравствуй, мама Кать. – Поприветствовал женщину Стас ответным объятием, и они в обнимку пошли к сеням. Машка описала вокруг них несколько кругов и, сгорбившись, поковыляла было к своей будке, но Екатерина Гавриловна обернулась и рукой позвала собаку за собой:

   - Пойдём, подруга, погреешься, замёрзла, небось. – Хвост Машки тут же превратился в пропеллер, и она вперёд всех вбежала в дом.

   Выглядевший сравнительно небольшим снаружи, дом Екатерины Гавриловны был как-то не пропорционально просторным внутри. Стасу, часто гостившему здесь в детстве, этот феномен был уже знаком, но и теперь, спустя много лет, он вновь удивился, входя в объёмную избу с высоким потолком и двумя большими комнатами, как будто Екатерина Гавриловна жила в приличном коттедже, а не в побитом временем, маленьком домике. Стас перешагнул порог сеней и его сразу нежно окутал тёплый воздух натопленной избы, который тот час же обогрел заледеневшего гостя с головы до ног и снял с него всю усталость, накопленную долгой дорогой. Обоняние Стаса уловило приятный запах сушёных трав, тёплого дерева, какой-то, свойственный лишь жилищу этой милой женщины, чистоты и ни с чем несравнимый аромат свежих блинчиков, таких тоненьких и вкусных, что могла приготовить только Екатерина Гавриловна. Стас разулся, снял зимнюю бейсболку и куртку, повесил их на крючок древней вешалки, которая стояла в просторном коридоре возле настенного зеркала. Своим возрастом зеркало не уступало деревянной одноногой вешалке, впрочем, как и всей атрибутике и разного рода утвари, что гармонично заполняли пространство избы и верно служили её хозяевам аж с позапрошлого столетия. Стас подошёл к старинному зеркалу, причесал волосы тем же деревянным гребнем, которым его ещё в детстве причёсывала Екатерина Гавриловна, и прошёл в большой зал, где его уже ждал заранее накрытый хозяйкой стол. На столе, украшенном расписанной древнеславянской вязью скатертью, лежала разнообразная снедь в резной деревянной посуде. Солёные грузди, квашеная капуста, чищенная, отваренная на пару картошка, пироги с зелёным луком и яйцами, с говяжьим языком и печенью, с подосиновиками и капустой, тёмно-красный борщ с фасолью и репкой, блинчики, цвета июльского Солнца, мёд и вишнёвое варенье, которое очень любил Стас, превращали ладонь Велеса Екатерины Гавриловны в настоящее произведение искусства. Венцом всей красоты выставленного убранства был серебряный самовар, величественно возвышавшийся над яствами.

   Екатерина Гавриловна усадила Стаса во главе стола, а сама присела рядышком, по его правую руку. Начали есть и говорить о всём, о чём недоговорили за долгие тридцать три года своей дружбы. Наелись, наговорились. Наконец, хозяйка встала из-за стола, посерьёзнела и обратилась к Стасу уже не своим певучим голоском, а как-то официально и сухо:

   - Ну, Слава, покажи-ка мне ту вещицу, которая к тебе в письме пришла.

   Стас встал, ощутив значительный профит в весе – он не удержался от того, чтобы попробовать всю стряпню Екатерины Гавриловны, которая была настолько вкусной, что хотелось есть ещё и ещё – и с трудом дошёл до коридора. Достал из своей куртки перстень и протянул его заметно помрачневшей женщине. Екатерина Гавриловна взяла из рук Стаса золотой предмет, постояла так с ним минуты с две, казалось, внимательно изучая то, чего не было видно обычному глазу, затем пошла на кухню, налила молока в небольшой глиняный горшочек и бросила в него маленький золотой предмет. Стас, наблюдая за действиями хозяйки, вдруг, заметил, что зрачки женщины поменяли свой цвет и превратились из светло-зелёных в тёмно-коричневые. Стас не сильно удивился этому, так как уже сталкивался с подобными метаморфозами Екатерины Гавриловны, будучи семилетним мальчиком: когда она исцеляла Стаса от полиартрита и накладывала на его колени лечебную грязь, он видел, как руки женщины становились неестественно длинными, а из её темечка струилась вверх какая-то полупрозрачная чёрная масса. Он рассказывал об этом своей маме, но та заявляла, что ничего подобного не наблюдала и, что это, скорее всего, были галлюцинации из-за высокой температуры и истощения её тяжелобольного сына.

   - Плохо дело, Слава, – тяжело проговорила Екатерина Гавриловна, как будто парализованными губами, – на кольцо сие тридцать три смертных аркана поставлено. Сильная магия – давно я с таким злом не сталкивалась. Ты его надевал?

   По телу Стаса пробежали мурашки. Он вспомнил, как перстень чуть сам не залез на его палец, но Филя помешал этому, укусив его за ногу.

   - Нет, не успел – начал было надевать, да Филя за щиколотку цапнул.

   До сего момента пасмурное лицо Екатерины Гавриловны осветила улыбка:

   - Молодец твой Филя, он тебе богами на твою защиту послан. – Лицо женщины вновь помрачнело. – Спас он тебя, Слава – перстень сей наденет живой, да снимет мёртвый.

   Стас поёжился. Такое лицо Екатерины Гавриловны он видел лишь один раз – на похоронах своей матери. В горле застрял комок.

   - И что же теперь делать? – Стас постарался избавиться от неприятного ощущения в горле, помассировав кадык рукой, но только закашлялся. – И, вообще, кто мне послал «это»?

   - Есть у меня одна мысль на этот счёт. – Екатерина Гавриловна сдвинула брови. – Скажи-ка, Славик, а с жёнушкой своей бывшей ты когда в последний раз виделся?

   Стаса, вдруг, затошнило. Он усилием воли предупредил обратный рефлекс, сглотнув горькую слюну. В последний раз он видел Анастасию три месяца назад, когда она требовала вернуть завещание, которое Стас ещё задолго до развода оформил у местного нотариуса и, согласно которому, все его движимое и недвижимое имущество переходило бы супруге после его смерти.

   - Месяца три назад. Клянчила у меня завещание. – Стас, тогда не придавший этому особого значения, неожиданно осознал, что здесь что-то не чисто. – Всё никак не аннулирую эту глупость, некогда.

   - Теперь всё ясно, – глаза Екатерины Гавриловны вновь стали светло-зелёными, – то-то я всё думала, зачем она в Москву уезжала.

   - В Москву? Насколько мне известно, родственников у неё там нет, да и денег, чтобы разъезжать по столицам.

   - Пока нет. – Могозначительно произнесла женщина.

   - А откуда вы знаете, что она туда ездила? И почему у неё «пока» нет денег?

   - Что ездила – сорока на хвосте принесла, – ехидно наклонила головку Екатерина Гавриловна, – а что у неё пока нету денег, то будут, кабы ты помер, не дай Бог. Есть завещание или нет – не важно, она всё равно единственная наследница, детей-то у вас нет.

   Стас задумался. В словах женщины была истина, и истина та его пугала.

   - И к кому же она туда ездила?

   - Сдается мне, к деду Венеду, он как раз там живёт, сорок сорок ему в левый бок. – Екатерина Гавриловна подошла к столу, облокотилась, прижав левую руку к сердцу. Стас подбежал к женщине, подхватил её и усадил на стул.

   - Тебе плохо, мам Кать? Может, скорую?

   Екатерина Гавриловна улыбнулась:

   - Да, нет, Слава, сейчас пройдёт. – Женщина обняла и поцеловала склонившегося над ней Стаса в щёку, посветлела. – Ну вот, прошло, вроде.

   Стас взял другой стул и поставил рядышком, присел:

   - А кто такой этот дед Венед?

   - Маг он чёрный, – как бы нехотя ответила хозяйка, – да такой сильный, гад, что не видела я таких больше. Говорили мне, что это он помог Горбачёву выжить, а его ведь убить хотели, а потом сделать из него «народного героя» – их любимый приём. Они так и с Лениным сделали, и со Сталиным, и с другими своими марионетками.

   - А кто это, «они»?

   - Мировое правительство, Власть Имущие. – Ответила женщина, кряхтя, поднимаясь со стула. – Вседержители, паразиты Мидгарда. Давно они уже здесь командуют, да срок их заканчивается.

   - Но какое отношение всё это имеет ко мне? – Удивлённо спросил Стас. – И почему ты решила, что Настя ездила именно к этому деду Венеду? Мало ли там, в Москве, этих магов живёт, небось, не один он в этой западной свалке сидит?

   - Один – не один, да печать на перстне его стоит. – Ответила женщина. – ВВ – это его инициалы: Венедикт Волков. Встречалась я однажды с его работой, до сих пор перед глазами стоит.

   Екатерина Гавриловна подошла к горшку, в котором лежал злополучный перстень, взяла глиняный сосуд в обе руки и понесла на кухню. Когда она стала медленно сливать белую жидкость из горшка в раковину, на нержавеющее покрытие плюхнулись сгустки свернувшегося молока. Увидев это, она покачала головой, достала со дна глиняной ёмкости проклятый предмет и воткнула его в землю, из которой в небольшом цветочном горшочке на подоконнике рос побег алоэ. Затем, она обернулась к Стасу и жестом подозвала его присесть на стул рядом с ней.

   - Вот что, Слава, – произнесла Екатерина Гавриловна серьёзно и неторопливо, – давай-ка мы с тобой поступим следующим образом: поди в киоск роспечати, купи там конверт, затем положи в тот конверт сей перстень и поезжай туда, где сейчас живёт твоя бывшая. Брось конверт с перстнем в её почтовый ящик и уходи, не оглядываясь, да поскорее. А я тебе по-своему постараюсь помочь.

   Стас внимательно выслушал наставления Екатерины Гавриловны, сглотнул и опустил голову. Он понял, что задумала ведунья, и от этого мужчине стало тяжело на душе.

   - Скажи мне, мам Кать, а что будет с Настей?

   - Этого, милок, я точно не знаю, – ответила каким-то отрешённым голоском Екатерина Гавриловна, – а точно знаю я лишь то, что не случиться с ней ничего того, чего она сама себе не накарнавала.

   Стас встал со стула, вслед за ним встала и Екатерина Гавриловна. Обнялись, молча. Затем, женщина подошла к горшочку с алоэ, достала из земли перстень и завернула его в маленькую цветную тряпочку, нашёптывая что-то на каждый из трёх узелков, которыми она скрепила получившейся куль. Сама положила свёрток Стасу в карман, предупредив:

   - Руками не трогай, глазами не смотри. Да, и вот ещё что, – она взяла нож и срезала сгорбившийся, пожелтевший кустик алоэ, который ещё полчаса назад был крепок и зелен, – возьми, а на первом же перекрёстке брось через левое плечо, иди дальше и не оглядывайся.

   Стас прошёл в коридор, оделся.

   - Спасибо тебе, мама Катя. – Сказал он, крепко, но нежно, обняв маленькое тельце хозяйки, в глазах которой Станислав уловил грусть. Он, вдруг, почувствовал, что это их последняя встреча, и от этого мерзкого предчувствия глаза его заблестели и покраснели, едва сдерживая подкатившие слёзы. Хозяйка, улыбаясь, смотрела в лицо Стаса, но взгляд этот устремлялся гораздо глубже и видел всё, что творилось в душе её названного сына, в его сердце, в его мыслях. Так, они постояли ещё несколько минут, молча, отлично понимая друг дружку без слов. Потом Екатерина Гавриловна наложила на его чело Перуницу и сказала:

   - Ну, с Богом, Слава. Иди и не думай о худом, оно этого не заслуживает.

   Стас поклонился, три раза поцеловал женщину в щёки и вышел на улицу. С крылечка его провожали печальные глаза Екатерины Гавриловны и старая собачонка Машка, которая стояла в ногах у своей хозяйки и по-прежнему вертела своим облезлым хвостом в разные стороны.

   Стас сделал всё так, как сказала ему Екатерина Гавриловна: он выкинул через левое плечо засохший кустик алоэ на первом же перекрёстке, затем дошёл до местного газетного киоска и купил конверт, после чего доплёлся до автобусной остановки и стал ждать маршрутку.

   Стас сошёл на площади Кирова в половине восьмого. На чистом самарском небе уже горели звёзды и красовалась полная луна. Он вдохнул холодный воздух родного города, и на душе стало спокойней. Стас ещё некоторое время полюбовался богатым звёздами небом, как он это любил делать с детства, посмотрел на Большую Медведицу, нашёл Полярную Звезду, которая давным-давно называлась Тарой, и почувствовал, как в неизмеримо глубоких далях Вселенной остаётся почти весь негатив, отягощавший его сердце ещё несколько минут назад. Стас перешёл улицу Победы и сел на автобус. Вскоре он уже открывал дверь своей квартиры, а на пороге, не изменяя своим традициям, сидел старый кот Филя и встречал своего хозяина ласковым взглядом.

   Комната была заполнена каким-то ощутимо холодным и вязким туманом. Туман медленно тёк по квартире, и создавалось впечатление, что он слегка покачивает мебель. Было ещё очень темно и тихо, и Стас подумал, что на дворе глубокая ночь. Что-то тёмное и едва различимое промелькнуло справа от дивана, на котором лежал Стас. Он прищурился, но ничего не увидел. Туман неприятно ложился на кожу прохладной и влажной плёнкой, и Стас попытался привстать, но тело почти не слушалось своего хозяина, оно было как будто из ваты, как губа после анестезии в стоматологическом кабинете. Стас с трудом повернулся на правый бок и стал смотреть сквозь серую завесу медленно текущего по полу облака в ту сторону, где, как ему показалось, он что-то заметил. Мысль о том, чтобы встать с дивана и внимательно осмотреть помещение, исчезала в тот же миг, в который и появлялась, и Стас, как будто парализованный, лежал на правом боку, пялясь сам не зная куда сквозь, словно живую, аморфную мглу. Вдруг, на расстоянии вытянутой руки перед Стасом протаял силуэт Фили. Казалось, что кот сидит к нему спиной и как-то тихонько и жалобно попискивает. Звуки, которые издавало животное, были чем-то похожи на плач или прерывистый стон. Тело Стаса покрылось мурашками. Неприятное чувство тревоги стало заполнять весь разум Стаса.

   «Что с тобой, Филенька?» – С трудом шевеля губами, спросил Стас, и медленно протянул руку к коту, чтобы погладить, но в этот момент животное повернуло к нему голову, и Стас с диким ужасом увидел, что вместо мордочки его питомца зияла дыра, в которой копошились двухвостки, мокрицы и жирные коричневые черви. Громкий, пронзающий слух стон изрыгнуло сожранное паразитами мясо, раздвигая суетливых насекомых в стороны и образуя что-то вроде глотки невиданного чудовища. Электрический разряд парализующего страха прошёлся по вставшей дыбом шкуре мужчины, и Стас с криком брякнулся с дивана. Он с такой скоростью сиганул из мира Нави в Явь, что часть его сознания всё ещё прибывала в кошмарном сне, а физическое тело, обильно покрытое липким холодным потом, лихорадочно тряслось. Он присел на полу, обняв колени. Неприятный тремор не прекращался, но осознание того, что всё это был лишь ночной кошмар, успокаивало, и спустя несколько минут Стас смог подняться на ноги.

   Тревога окончательно рассеялась, когда Филя встал из своей удобной и тёплой корзины, которая стояла у радиаторной батареи и была излюбленным местечком кота в зимнее время, подошёл к хозяину и, хрипло мяукнув, боднул его в левую ногу. На дворе брезжил Расвет – было уже около девяти часов утра – и Стас пошёл в ванную. Умылся, побрился, почистил зубы и принял ледяной душ. Обычно, Стас не любил стоять под холодной водой, но сейчас ему непременно захотелось какой-то особой свежести, и он с удовольствием понежился под потоками обжигающей своей низкой температурой жидкости минут с десять. Насухо вытерся большим расписным полотенцем, давно ещё подаренным Екатериной Гавриловной, пошёл на кухню и поставил на огонь чайник. Филя от «Вискаса» отказался, зато охотно отзавтракал плавленым сыром вместе с хозяином. Время шло, и Стасу нужно было успеть закончить начатое.

   Бывшая жена Анастасия жила загородом в посёлке Мехзавод у своей матери. Расстояние до посёлка было небольшим, – километров четырнадцать, – но Стасу показалось, что он проехал все сто. Он считал это место проклятым: во-первых, потому что здесь в тяжких муках скончалась его мать, больная раком костей, а до неё – его бабушка, и тоже от онкологии; во-вторых, из-за гнетущей атмосферы, которую подпитывала буквально вся инфраструктура этого городка, построенного на территории старого кладбища. Был здесь и дом престарелых, где доживали свой тяжкий век брошенные неблагодарной роднёй старики, и хоспис, где никому не нужные онк-больные так же дотягивали свои мгновения на этом Свете, мучаясь из-за чудовищно малого количества «положенного» им морфина-гидрохлорида – лишь одной двухмиллилитровой ампуле в день! Стас ещё думал: «Вот бы взять какого-нибудь чиновника-пидораса, яростного противника эвтаназии, так называемого гуманиста, или того, кто определил эту смехотворную дозу обезболивающего, привить им раковые клетки да засунуть в этот могильник, чтобы это зверьё осознало всем своим гнилым нутром, что они на самом деле творят». Были здесь и торговцы наркотиками, по большей части – цыгане, которые спокойно вели свой нехитрый «бизнес», исправно делясь прибылью с доблестной полицией и местным блатным сообществом. В общем, хватало здесь всякой гадости, и Стасу Мехзавод казался гнойником на теле Самары. Всё это пролетало у Стаса перед глазами вместе с видами из окна маршрутной «Газели», пока он ехал к своей цели. Заставив себя прогнать эти удручающие мысли, Стас достал из кармана конверт, в который перед уходом из дома вложил перстень с инициалами «ВВ». На конверте печатными буквами было написано имя адресата: «Ямщиковой Анастасии Павловне». Стас, вдруг, засомневался в правильности того, что он собирается сделать, но в голове неожиданно протаял образ Екатерины Гавриловны. Женщина улыбнулась и как бы мысленно произнесла: «Всё в порядке, сыночек, не ты это зло посеял – не тебе его и пожинать». И Стас успокоился. Выходить ему надо было на следующей остановке.

   Стас сошёл с маршрутки на остановке «Промтоварный магазин». Дом, где жила его бывшая супруга – древняя облезлая двухэтажка – стоял на втором квартале, и Стасу нужно было потратить всего пару минут, чтобы дойти дотуда пешком. Он засунул руки в карманы и, перейдя на другую сторону дороги, направился к сорок четвёртому строению, по щиколотку утопая в снежной каше.

   Кривая деревянная дверь в подъезд со скрипом открылась, и Стас вошёл в мрачное жерло дома, построенного ещё в сороковых годах двадцатого века. Внутри подъезд был ещё более безобразен, чем сам дом, и напоминал заброшенный барак из американских ужастиков, где обитал какой-нибудь маньяк или злобный дух. Всё здесь скрипело, шаталось и воняло, словно в склепе, которому было несколько веков. Стас осторожно, чтобы не провалиться в подпол, поднялся по продавленной деревянной лестнице, приблизился к почтовым ящикам, которые висели между первым и последним этажами, остановился. В голову, почему-то, полезло такое, от чего ему захотелось расплакаться, бросить всё и бежать домой как можно быстрее. Но сила воли поборола внезапный панический удар, и Стас вспотевшими пальцами достал из кармана конверт с перстнем и сунул его в щель прямоугольного деревянного ящика под номером двадцать два. Прошла секунда, затем другая, третья, но Стас стоял, как вкопанный, пялясь на доисторические почтовые ящики. В голове была такая пустота, что он с трудом вспомнил, зачем пришёл в это место. Он с усилием оторвал от пола сперва одну ногу, затем другую. Шаг вниз по лестнице. Ещё один шаг. Вот он уже открывает подъездную дверь и вдыхает свежий уличный воздух. С плеч, как будто, упал мешок с кирпичами, и Стас пока ещё не уверенной походкой направился к автобусной остановке. И чем дальше он уходил от дома, где оставил письмо, тем легче становились его шаги. Динамика его движений возросла, и вскоре он просто поплыл над землёй, не ощущая ног. Его тело стало «его» телом, и Стасу даже было как-то не привычно ощущать в себе такую свободу. Он дошёл до остановки, птичкой порхнул в первую же маршрутку и через сорок минут был уже у себя дома.

   Придя домой, Стас сразу же нырнул в горячую ванну – ему хотелось какой-то особенной чистоты, и он драил себя мочалкой битые полчаса, пока всё тело не стало розовым, как у новорожденного поросёнка. Выйдя из ванной, Стас, чистый душой и телом, брякнулся на диван и раскрыл ноутбук. Он решил забыться и поиграть в свою любимую стратегию – «Героев». Часа два он строил замки, накапливал ресурсы и отбивался от врагов, пока не замелодировал смартфон. Звонила Екатерина Гавриловна:

   - Ну как, Слава, съездил? – Всё тем же певучим голоском поинтересовалась женщина.

   - Съездил, мам Кать. Прости, что сразу не сказал, просто такая расслабуха навалилась, что совсем не до чего – валяюсь вон на диване, в компьютер играю.

   - Вот и славно, – тихонько и нежно рассмеялась в трубку Екатерина Гавриловна, – отдыхай, Слава, а завтра езжай на работу и забудь обо всём, что было.

   - О таком сразу не забудешь, – вздохнул Стас, – такая чертовщина творилась, что до костей пробрало. Я раньше не особо верил в магию и всякую мистику, но когда сам на себе испытал эту гадость, то понял, что много чего в жизни бывает, веришь ты в это или нет.

   - Да, Слава, бывает такое, во что и мне-то с трудом верится. – Тоже вздохнула женщина. - Ну как, тяжело перстень уходил?

   - Да, – Стас с отвращением вспомнил, как ступором застыл в подъезде и как сперва раздумал оставлять проклятый предмет в почтовом ящике, собираясь уехать домой, – Вот, вроде бы, никаких явных чудес не увидел, зато разумом и всей шкурой почувствовал присутствие какого-то зла, которое старалось управлять мной и чуть-чуть не преуспело в этом.

   - А в Яви, Слава, такого и быть не может, правильно ты говоришь. Это Навье вмешательство в нашу жизнь. Из Нави и выползает всякая нечисть и всякое зло, а иногда – даже из Слави, но это отдельный разговор. – Екатерина Гавриловна помолчала, затем добавила. - Ты бы, сынок, приезжал ко мне почаще – я бы тебя многому научила, пока жива. Подумай об этом, Слава, хорошо?

   - Хорошо, мама Катя, подумаю, да только работа у меня и Филя вон всегда дома ждёт, как же я его брошу?

   - А ты приезжай хотя бы раз в недельку, нам и этого времени хватит. – Не отступала женщина.

   - Хорошо. – Пришлось согласиться Стасу.

   - Ну, Слава, до встречи, звони, если что ещё произойдёт.

   - А что, – насторожился Стас, – должно что-то произойти?

   - Возможно, – таинственным голосом ответила Екатерина Гавриловна, – сегодняшние события и те, что предшествовали этому дню – не последнее звено цепочки. Посмотрим, что будет дальше.

   Стас попрощался с ведуньей, положил трубку смартфона рядом с собой, но играть дальше не стал. Теперь он думал о будущем и о чём-то ещё, но мысли разлетались в разные стороны – начала сказываться усталость от проехавшихся трактором по сознанию и всей нервной системе Стаса неприятностей, и он растянулся на диване, прикрыв уставшие глаза ладонями рук. Вскоре он уже крепко спал, разгуливая в своём дивьем теле по миру Нави, такому же реальному и опасному, как и сама Явь.

   С момента последних событий прошло девять дней, за которые со Стасом не произошло ничего сверхъестественного, за исключением того, что на работе слегка подняли оклад. Утро тридцать первого декабря началось, как обычно, с приготовлений к грядущему общероссийскому празднику. Стас стоял на кухне и ловко шинковал ингредиенты для зимнего салата. В духовке доходил судак, а на плите томился гуляш из говядины, варилась картошка и жарились пирожки с луком и яйцами. Поваром Стас был отменным и готовил всё просто, вкусно и быстро, так что успел бы наготовить на дюжину гостей за полдня. Но гость должен был придти только один – Олег Владимирович Панфилов – старый друг Стаса, тоже холостяк, но только не разведённый, а натуральный, с которым они познакомились ещё в первом классе сто второй школы. Филя крутился под ногами хозяина и изощрённо выпрашивал сырое мясо, бодая и кусая его голени. Мытарства кота прекратились разом, когда Стас отрезал несколько кусочков свежей и сочной говядины и отдал их Филе, который охотно присвоил откуп от своей назойливости и принялся поглощать добычу, громко чавкая и попискивая от удовольствия. Через два с половиной часа все блюда были готовы и ждали на красиво сервированном столе оценки своих вкусовых качеств.

   В половине девятого, когда Стас уже слегка заскучал, в дверь позвонили. Стас повернул ручку замка и на пороге появился Олег, левую руку которого оттягивал огромный пакет с алкоголем, разными десертами и всякой всячиной, без которой праздничный стол не являлся бы таковым. Друзья поздоровались за руки, затем обнялись, поздравляя друг друга с наступающим торжеством, и прошли в зал. Сели за стол, выпили по рюмочке армянского коньяка, закусили финским сервелатом, и Стас вкратце поведал о своих недавних злоключениях. Олег, внимательно выслушав рассказ друга, сдвинул брови:

   - Да, – вытянул он, – интересная история, прямо какая-то фантастика, не хуже, чем у Василия Головачёва, или у Стивена Кинга. У меня даже мурашки высыпали. Мне вот только одно не понятно – она сама тебе этот перстень подсунула, или это сделал кто-то другой?

   - Вот именно, что не понятно, – согласился Стас, – ведь, если это сделала Настя, то на какой чёрт мне нужно было засовывать эту дрянь ей в почтовый ящик? Ну, обнаружила бы она этот проклятый перстень, ну и что? Выкинула бы сразу, или опять мне притащила. Смысла я сам не прослеживаю. Но, если она об этом перстне не знает, если это сам дед Венед, будь он неладен, послал или передал с кем-то мне его из Москвы, то…

   - То проклятие этого перстня падёт на её грешное тело. – Закончил мысль Стаса Олег, опрокидывая рюмку коньяка себе в рот.

   - Но, ведь это – дикость. – Промямлил помрачневший Стас.

   - Что дикость? – Спросил Олег, положа свою руку на плечо приунывшего друга. – То, что вместо тебя эта тварь пострадает? А всё ли ты зло помнишь, которым она тебя неустанно благодарила за то, что ты её поднял из грязи и нищеты, одел, обул, откормил? А сколько раз эта бл..дь тебе изменяла, помнишь?

   Стас понурился. Он помнил всё, о чём говорил Олег, и даже больше. Вспомнилось ему и как Анастасия предлагала сдать тяжело больную и уже не ходячую мать Стаса в хоспис, и как она специально спаивала его, а потом уходила гулять к другим мужикам, и как однажды пьяная ударила его ножом. Стас поёжился. Ему, вдруг, стало стыдно, что он целых двадцать лет терпел эту женщину подле себя, был слаб и нерешителен, чтобы самому положить всему этому конец.

   - Эх, добрый ты, Слава, – разливая коричневый горячительный напиток в две рюмки, со вздохом констатировал Олег, – добрый и безобидный, за что я тебя и люблю, и уважаю. – Затем вручил одну рюмку Стасу, вторую поднял сам и продолжил. – А ну-ка, давай за тебя, за то, чтобы ты забыл, наконец, о всех своих невзгодах и нашёл себе хорошую, любящую и добрую, как ты сам, бабу, и чтобы жили вы с ней счастливо, и горя не знали.

   Олег проглотил коньяк, закусил кусочком судака и посмотрел в лицо Стаса, на глазах которого появились бусинки слёз.

   - Ты что, дружище? - Ошарашено поинтересовался он у друга. – Я тебя чем-то обидел?

   - Да, нет, брат, конечно, нет. – успокоил Стас гостя. – Ты совершенно прав, как и всегда, и спасибо тебе за тост. Хотя, не больно ты компетентен в таких делах, чтобы семейную жизнь другому навязывать. - Подколол он друга уже повеселевшим голосом.

   - А вот здесь ты не прав, – ехидно улыбнулся Олег, радуясь в душе, что настроение хозяина немного поднялось, – просто я в этих самых делах настолько компетентен, что как увижу ЗАГС, сразу поворачиваю в другую сторону. Вот, на тебя смотрю, и мне уже достаточно семейных драм, и жениться не надо.

   Друзья рассмеялись. Поменяли тему. Говорили о политике, спорте, рыбалке и многом другом. Так прошёл, а вернее, пролетел, короткий предпраздничный вечер. Стас, слегка хмельной и весёлый, с удовольствием общался со своим единственным другом, с которым, к сожалению, получалось встречаться не так часто, как ему бы хотелось, и все негативные мысли и переживания ни разу не посещали его за всё это время. Наконец, на первом канале пошёл отсчёт последней минуты уходящего года. Друзья встали и собирались уже открывать бутылку шампанского, как, вдруг, зазвонил смартфон Стаса. Звонил его бывший шурин, Володя:

   - Здравствуй, Стас, – прозвучал из динамика тихий голос, – извини, что в такую минуту, но тут дело такое… В общем, Настя умерла. Похороны послезавтра.

   Ошарашенный Стас хотел что-то спросить, но Володя уже положил трубку.

   - Что случилось? – С настороженным выражением лица спросил Олег.

   - Настя умерла… – С трудом выдавил из себя Стас.

   В первой половине дня, второго января, на мехзаводском кладбище состоялось сразу несколько похорон. На небольшой кладбищенской парковке, прижавшись друг к другу, стояли четыре «ПАЗика»-катафалка, возле которых скопился угрюмый народ. На головах женщин были надеты чёрные платки, плечи мужчин, которым предстояло нести до могилы гробы с усопшими, были повязаны платочками – у кого красными, у кого белыми. Собака, посаженная на цепь у сторожки, громко и противно лаяла, от чего у скорбящих заворачивало уши, а их настроение, и без того пониженное до нельзя, усугублялось неврозом. Тут же стоял и чёрный джип Тойота Прадо, принадлежавший местному попу, которому кто-то из более состоятельных родственников заплатил за «отпевание» своего умершего близкого. Ещё несколько легковушек припарковалось на оставшихся свободных местах и далее, вдоль дороги, оставили свои автомобили те, кто не смог протиснуться на пятачок стоянки.

   Станислав и Олег, который поехал вместе с другом, несмотря на скромные отказы последнего от поддержки, стояли рядом с гробом Анастасии в компании ещё нескольких мужчин и женщин. На похороны бывшей жены Стаса приехало десять человек: пара коллег из магазина, где работала Настя, подруга Светлана с мужем, брат Владимир с женой и тремя парнями, которых Стас не знал, её отчим и мать, Ольга Романовна Воробьёва. Бывшая тёща поочерёдно переводила свой въедливый, словно струя азотной кислоты, взгляд с гроба, где лежала её мёртвая дочь, на Стаса с Олегом. Левый глаз Ольги Романовны был затянут огромным бельмом и смотрел всегда прямо, а правый был вполне здоровым, но отъезжал чуть в сторону, и поэтому Стас никогда не мог знать наверняка, куда именно смотрит эта женщина. Стас бросил взгляд на лицо покойной: смуглая кожа Анастасии стала ещё темнее, а проявившаяся от инъекции формальдегида желтизна придавала её окаменевшему облику вид некоего экспоната из музея восковых фигур. Стас поёжился. Олег, увидев, что другу не по себе, встал к нему ближе и положил руку на его плечо:

   - Потерпи, немножко осталось. – Шёпотом сказал он.

   Мужчины взяли гроб, в котором лежало тело Анастасии, и медленно понесли его к вырытой могильщиками яме. Могильщики совсем недавно закончили свою нелёгкую работу и теперь курили в сторонке, тяжело дыша и обливаясь потом. Все знают, как трудно бороться с промёрзшей землёй лопатами и кирками, и поэтому плата за рытьё могил в зимнее время утраивалась. Гроб донесли до металлической оградки и поставили на две табуретки. Один из работников кладбища подошёл к покойной и стал развязывать верёвочки, которыми были скреплены ноги и руки лежащей в гробу женщины. Развязанные руки Анастасии улеглись вдоль тела, и Стас, выпучив глаза, увидел на среднем пальце её правой кисти маленький золотой перстень с чёрным камешком. Это был тот самый перстень, что Стас получил в анонимном письме около двух недель назад, и который он впоследствии положил в почтовый ящик Анастасии, так же в конверте и без подписи отправителя. Под диафрагмой ёкнуло, как это бывает при резком спуске, и Стас обмяк, теряя силу в ногах. Олег тут же подхватил друга и усадил на скамеечку рядом с оградкой.

   - Что с тобой, Слава? – С тревогой в голосе спросил Олег. – Может, скорую?

   Стас хотел было сказать Олегу про перстень, но только он раскрыл рот, как почувствовал, что всё вокруг изменилось. В первые мгновения Стас не понял, что именно его насторожило. Сперва он прислушался: над кладбищем стояла идеальная тишина, собака больше не лаяла, а люди не разговаривали, да и вообще, не создавали никакого шума. Затем, Стас посмотрел по сторонам и увидел, что все присутствующие как бы застыли на своих местах. Что-то знакомое, липкое, вязкое и влажное коснулось его лодыжек, и Стас посмотрел вниз, но не увидел собственных ног – всё скрывала серая завеса тумана. Точно такой же туман он видел в своём кошмарном сне после того, как приехал домой от Екатерины Гавриловны. Сероватое облако поднималось над землёй сантиметров на тридцать и текло по всему кладбищу, укрывая белые сугробы своим плотным ковром, медленно струясь чудными и жуткими формами. Время замедлило ход, и тело Стаса стало как будто чугунным, ему было тяжело пошевелиться – мышцы почти не слушались, и требовалось приложить неимоверное усилие, чтобы повернуть не только голову, но и глазные яблоки. Боковым зрением Стас увидел какую-то тёмную фигуру. Он напрягся изо всех сил и повернул голову в ту сторону, где по стелившемуся туману к нему приближался некто, одетый во всё чёрное. Стас сфокусировал зрение. Фигура принадлежала высокому старцу с огромной седой бородой, которая опускалась ниже его пояса. Старец был одет в чёрный кафтан, по которому расплывались какие-то зловещие узоры, подпоясанный толстым багровым кушаком. Ноги незнакомца скрывал туман, но, казалось, что он не шагал, а плыл по клубящемуся облаку на какой-то невидимой лодке. Правой рукой он держал посох, верхушку которого украшал огромный алмаз. Старик был неестественно высок, его длинные волосы, белые и блестящие как снег, аккуратно сходились на затылке в пучок и падали вниз, исчезая в тумане. Взгляд незнакомца – чёрный, тяжёлый – врезался в сознание Стаса бронепоездом и его затошнило. Когда седовласый человек подошёл совсем близко, у Стаса перед глазами пошли чёрные пятна, и он едва не выпал в глубокий Астрал, но, всё же, старался не упускать «пришельца» из виду. Старец подошёл к гробу Анастасии, остановился, кинув мимолётный взгляд на Стаса, от которого у последнего к горлу поднялось всё содержимое желудка. Затем незнакомец протянул руки к покойной, для чего ему пришлось сильно наклонить спину – настолько он был высок – и аккуратно снял перстень с пальца Насти. Выпрямившись во весь свой исполинский рост – метра в два с гаком – бородатый великан развязал небольшой мешочек, который был закреплён на его поясе, и так же аккуратно поместил в него перстень с чёрным камешком. После, он повернулся к Стасу, который продолжал сидеть на скамье шагах в пяти от гроба, и, в третий раз уколов его «пустотой» своих чёрных зрачков, раздвинул богатую бороду в ехидной улыбке и погрозил вросшему в скамейку мужчине указательным пальцем правой руки, на конце которого торчал кривой длинный ноготь. Остолбеневший Стас тупо посмотрел старцу в лицо и на его голову обрушился небоскрёб.

   Резкий запах нашатырного спирта развеял мрак глубокого обморока, и Стас приподнял тяжелые веки: он лежал на снегу лицом к небу. Олег и ещё двое мужчин взяли его под руки и усадили на скамью. Олег набрал в руки снега и начал растирать им виски и уши друга. Стас слабым движением отстранил от себя Олега, медленно вытер мокрую голову и облокотился обеими руками о лавку. Перед глазами мужчины всё плыло и сознание не торопилось возвращаться к своему хозяину.

   - Сейчас скорая приедет. – Взволнованным и серьёзным голосом сказал Олег. – Что случилось, дружище?

   - Ты его видел? – Тихо спросил Стас, посмотрев Олегу в глаза таким взглядом, что у того по телу пробежались мурашки.

   - Кого? – Рассеянно переспросил Олег.

   - Венедикта Волкова. – Шёпотом произнёс Стас.

   - Нет, – настороженно ответил Олег, безпокоясь за душевное здоровье друга, – вставай потихонечку, вон – скорая подъезжает.

   - А перстень, – не успокаивался Стас, – перстень, что был у неё на пальце, ты видел?

   - Какой перстень? – Безпокойство в голосе Олега усилилось, и он взял Стаса под руку, чтобы отвести к карете скорой помощи, но Стас резко освободился. Перед его глазами всё ещё ясно стоял тот высокий старец и его уродливый ноготь. Тошнота подкатила к глотке, и Стаса вырвало какой-то зеленью. Стало немного легче. «Это ещё не конец». – Пришла гадкая мысль в голову Стаса и он, опираясь на плечо друга, шагнул в служебный автомобиль с красной полосой по бортам.

   2014-03-05

   Продолжение следует...