Волхварь. Пролог. Борич

   Нет ничего красивее на этом Свете, чем картина ночного летнего неба в безоблачную погоду. Далеко-далеко от городских огней и шума, в заповедных местах погибающей Природы можно ещё насладиться волшебным изяществом этого полотна, созданного Самой Вселенной, ощутить всю его мощь, неизмеримую глубину и сокрытую в его недрах мудрость. Мириады звёзд и таящая некую недостижимую истину бездна Космоса пьянили и заманивали в свои чертоги разум философов всех времён и народов, даруя им вдохновение и осознание того, что Мир далеко не так скучен, жесток и однообразен, коем он представляется миллионам обывателей, погрязших в безконечной муравьиной возне и удовлетворении своих самых низменных желаний, которым, просто-напросто, лень поднять голову вверх и осмыслить всю ничтожность их тщетных стремлений. Ближе к осени на русском небе хорошо видно ребро галактики Млечный Путь, и в это время года наблюдатель может насладиться всей красотой Сварги, но мало кто знает, что планета Земля, которая в древности называлась славянами Мидгард, находится не в Млечном Пути, а в соприкасающейся с ним под углом карликовой эллиптической галактике в Стрельце, Свати. В эту пору Млечный Путь уже высоко поднимается над горизонтом, проходит от созвездия Возничего к Кассиопее и опускается к созвездию Скорпиона.

   Григорий Анатольевич Автаев лежал на ещё не успевшей остыть после жаркого дня земле и смотрел в чистое ночное небо. Ветра не было, деревья вокруг небольшой поляны стояли, молча, и густой кисель тишины приятно обволакивал тело мужчины, растянувшегося на мягком покрывале сочной травы. На одном из невысоких холмов в глубине Красноглинского леса, где он остановился вместе со своей супругой, Ксенией, взяв небольшой отпуск от городского безумия, открывался чудесный вид на перспективу звёздного царства. Григорий всматривался в самую глубину Вселенной не моргающими глазами и, казалось, что он вот-вот провалится в эти манящие дали Космоса, растворит в них своё сознание и станет частью чего-то огромного, минервального и незыблемого. С исцеляющим уставший, имплантированный всяческими протезами «цивилизации» рассудок, беззвучием приятно гармонировали далёкое уханье филина, да потрескивание угольков догорающего костра. Рядышком стояла небольшая палатка, в которой, как убитая, спала Ксения: долгая прогулка по лесу, чистый воздух и душевный покой сделали своё дело.

   За то время, пока Григорий любовался гуголплексом далёких ночных светил, над Землёй пролетело несколько среднеорбитальных и геостационарных спутников, и он подумал, что даже здесь, в лесной глуши, невозможно полностью спрятаться от следов человеческой деятельности, которая оставляет после себя столько мусора, что начала засерать им уже околоземное пространство. Потом он попробовал представить себе, как будет выглядеть картина ночного неба лет, эдак, через сто, и от того, что всплыло в его воображении, Григорию стало дурно. Из мрачных фантазий мужчину вырвала замеченная им группа маленьких метеоритов, которые, как известно, чаще всего можно наблюдать именно в это время – конец лета – начало осени. Часть более мелких падающих тел сгорела относительно быстро, но один, что был покрупнее, проник в плотные слои атмосферы и продолжал лететь на северо-восток, оставляя за собой след в виде длинной, едва различимой светлой полосы.

   Григорий внимательно следил за болидом, который, возможно, был ровесником самой Солнечной системы и нашёл, наконец, свой покой на одной из её планет. Метеорит скрылся за верхушками осин, что окружали поляну, где остановилась семейная пара, ровным и плотным кольцом, и взгляд мужчины ещё с минуту следовал за траекторией уже невидимого небесного тела. Так, глаза Григория натолкнулись на мрак, скрепляющий непроглядным цементом чащу ночного леса, и в этой кромешной темноте, как показалось наблюдателю, мелькнула пара едва заметных жёлтых огоньков. Григорий прищурился. Первые секунд десять он ничего не видел: гуща леса была настолько непроницаемой взору, что перед его глазами плясали одни только чёрные круги, как в ситуации, когда заходишь в чулан из ярко освещённой комнаты. Но, постепенно, зрение мужчины адаптировалось, зрачки его расширились до предела, и он стал различать очертания стволов деревьев, а затем и контуры кустарников. Парень присел на траве, обхватив колени руками, и стал, затаив дыхание, сканировать тот квадрат местности, в котором им был замечен некий феномен.

   Шли минуты, но Григорий не высмотрел ничего особенного. Вдруг, метрах в десяти от него зашуршала трава.

   «Ёж». – Мысленно успокоил себя Гриша.

   Но вслед за недолгим шорохом из высокой травы показались два огромных медно-жёлтых глаза. Сначала, они смотрели на парня с какой-то грустью и, казалось, добрались своим нежно-лучистым взглядом до самого сердца, самой души Григория, но потом плавно сплющились, как будто их невидимый обладатель расплылся в улыбке.

   Гриша, не моргая, глядел на это наваждение так, словно пытался соперничать с ним величиной глазных яблок. Парню срочно захотелось присесть, но вспомнив, что его задница и так давно уже была на земле, он начал потихоньку приподниматься на ноги. Странно, но никакого ужаса или паники не пробежало искрой через психику увидевшего «чудо» человека. Ощущения, которые сейчас испытывал Григорий, можно было бы охарактеризовать, как крайнее удивление вперемешку с неожиданностью, если последнее дозволительно отнести к эмоциям. Мужчине не хотелось бежать, кричать или ещё как-нибудь проявить некий максимализм в своих действиях. Он привстал на обе ноги и, не отрывая взгляда, продолжал всматриваться в «окуляры» пришельца.

   Затем произошло следующее: вокруг совиных глаз невиданного существа, прямо как у Чеширского Кота Льюиса Кэрролла, начали медленно протаивать контуры его тела. Сперва, показался нос, который напоминал добрую розово-серую картофелину, следом – толстые, покрытые богатыми седыми усами и бородой, губы. И, спустя ещё несколько мгновений, существо полностью материализовалось. Сейчас перед Григорием стоял невысокого – сантиметров тридцать – роста старичок, одетый в светло-красную видавшую виды рубашонку, подпоясанную тонкой тесьмой. Его длинные седые волосы четырьмя подвязанными прядями опускались почти до самой земли. Борода так же была разделена какими-то бархатистыми верёвочками на три пучка и вместе с усами падала до пят, не уступая в длине его шевелюре. На ножках чудного дедушки красовались самые натуральные лапти, а из-под полы длинной рубахи виднелись брючины коричневых шаровар. Весь вид этого человечка так напоминал кукольного домовёнка, что если бы он лежал на прилавке магазина игрушек, то каждый, имеющий добрую душу, покупатель непременно взял бы его в руки и потискал.

   - Здравствуй, мил человек. – Широко улыбаясь, поприветствовал старичок проглотившего язык Григория скрипучим, но льющимся, как ручеёк, тенор-баритоном.

   - Здравствуй… дедушка. – С трудом найдя подходящее определение стоявшего перед ним существа, почти шёпотом ответил мужчина.

   - Ночка сегодня чудесная. – Прошёлся по небосводу взглядом «игрушечный» дедушка и вновь уставился на, стоявшего перед ним в позе хоккейного вратаря, человека.

   Прямо из земли вырос небольшой бугорок, и старичок ловко плюхнулся на него, не сводя своих больших, светящихся каким-то безобидным озорством, глаз с Григория.

   - Кто ты? – Выдавил, наконец, долго мучивший его вопрос парень.

   - Я – Борич, – тем же приятно льющимся в уши голосом ответил миниатюрный дедушка, – это по-нашему – Лесной.

   - По-чьему это – по-нашему?

   - По-русски, конечно, – прыснул в бороду Борич, – ты, ведь, русский?

   - Да…

   - Ну вот, и я – тоже русский. А что, не похож? – Борич демонстративно покружился на месте, затем встал ровно и опять впился своими «фонариками» в Григория.

   - Похож… – Не найдя более логичного ответа, отпарировал мужчина.

   - Ну вот. А Боричем меня назвали потому, что я в лесу родился, – на какое-то мгновение глаза Борича погрустнели, но потом вновь засветились озорной улыбкой. – из него, Родимого, и в Сваргу отойду.

   Григорий слушал, как говорил этот мягкий, пушистый, буквально, сияющий добротой дедушка и с каждым его словом, с каждым жестом, и с каждой улыбкой всё больше и больше проникался к нему доверием, чувствуя в этом существе что-то такое Родное и близкое своему сердцу, что, забыв про всю необычность этого неожиданного знакомства, подсел поближе и улыбнулся.

   - А меня Гришей зовут.

   Борич надул и без того неестественно большие губы и посмотрел на собеседника слегка опечалившимися глазами.

   - Что случилось? – Заметив эмоциональную метаморфозу Борича, спросил Григорий, – Тебе имя моё не нравится?

   - Эх, – тяжело вздохнул «лесной дедушка», – сейчас русского имени днём с огнём не сыщешь. Ты уж не обезсуть, парень. «Григорий» – имя греческое, к тому же на него ракшасскими тварями много проклятий и разного худа наложено.

   Выразительные глаза Борича вновь углубились «вовнутрь» Григория и тот ощутил, что маленький бородатый человечек читает его, как открытую книгу.

   - Душа у тебя добрая, парень, – оборвал с минуту протянувшуюся паузу Борич, – давненько я таких душ не встречал. От того ты и попал на эту поляну, а её ещё мой дед заговорил от нечистого люду. Я сюда уже триста лет да двести годин прихожу на звёзды подивиться. А имя ты себе русское возьми: негоже русскому человеку греком маяться.

   Взгляд Борича обратился на палатку, в которой спала Ксения.

   - А берегиню твою как звать-величать?

   - Ксюша. – Ответил Григорий, как-то интуитивно поняв незнакомый ему термин.

   Вообще, по ходу беседы с Боричем, Гриша заметил, что все неведомые ему ранее древнеславянские афоризмы, изречённые старичком-лесовичком, легко всплывают в его голове знакомыми образами, как будто в мозгу был встроен какой-нибудь пси-переводчик. «Ракшасы» – безполые инопланетные существа, создавшие своих человекоподобных клонов, которые мимикрировали и объединились в тайном, вредоносном по отношению к людям, обществе; «Сварга» – звёзды, галактики, Вселенная, созданные божеством по имени Сварог; «годины» – тяжёлые времена; «берегиня» – супруга, любящая женщина, и так далее.

   - Хорошая она у тебя девка, – сказал Борич, как бы прислушиваясь к чему-то, – душа добрая-добрая, а вот сердечко не ровно бьётся, уставшее у неё сердечко-то. Ты, парень, её на руках носи, крепко она тебя любит, как раньше любили.

   Вдруг, глаза Борича загорелись ребяческим азартом, а лицо растянулось в такой широкой улыбке, что стало видно его маленькие и белые, как жемчужины, зубы.

   - Ну, а теперь давай вместе на звёзды посмотрим. – Старичок бодро вскочил с насиженного им бугорка и, потирая друг о друга ладонями рук, как бы в предвкушении овладения чем-то очень желанным, подошёл к Григорию и удобно, как это делает кот, растянулся на тотчас же выросшем из земли ещё одном бугорке, но только в форме низкого шезлонга.

   Григорию так хотелось ещё поговорить с этим невероятно милым существом из старых сказок, пойти и разбудить Ксению, чтобы она тоже смогла увидеть Борича и разделить со своим мужем то единичное, а зачастую и несвершаемое мгновенье, какие так редко бывают во вросшей в корявый быт жизни, но, неожиданно, рассудок мужчины посветлел, расставаясь со всеми тревогами и впечатлениями, и он прилёг на траву рядом с Боричем, поднимая глаза к небу…

   Сварга. Нескончаемая чёрная даль, украшенная божественными узорами звёзд, созвездий, галактик. Сколь велика Её сила, вращающая Древо Миров. Сколь горяч и могуч Её раскалённый центр, Стожар. Но даже и эта структура, созидающая, казалось бы, всё и вся, не является неким конечным объектом. Маленькая клеточка тела Мироздания – вот, что такое наша Вселенная. Мироздание же – лишь микроточка, из безчисленного множества которых состоит организм Большого Мироздания. Дальше – Веды молчат. Видимо, даже наши, мудрейшие из мудрейших Боги, первая вайтмана которых достигла Мидгарда полтора миллиарда лет назад, не смогли передать своим далёким потомкам той незыблемой Истины, что сокрыта в глубинах Живатмы – неделимой и безконечно множественной души всего сущего…

   - Просыпайся, родной. – Ласково прозвучал над челом Григория голос Ксении.

   Мужчина открыл глаза. Солнышко уже прорезалось сквозь макушки деревьев и ярко освещало купол палатки. Григорий повернулся набок и обнял колени присевшей возле него женщины.

   - А ты где таких красивых цветов набрал? – Снимая с головы мужа изящно сплетенный венок, поинтересовалась Ксюша.

   Григорий посмотрел на венец из больших золотистых и ярко-красных бутонов. Задумался. Затем, негромко сказал, улыбаясь:

   - Это, наверно, Борич мне на прощанье оставил.

   - Какой Борич? – Спросила Ксения, заглянув своими большими глазами, не требующими ни грамма косметики, в душу супругу.

   - Я такое тебе расскажу... но только потом.

   Руки Григория поднялись от фигуристых бёдер женщины до её груди. Они крепко обняли друг друга и слились в одно целое. И то таинство, что так мерзко и по-звериному глупо порицает кастрированный христианский менталитет, озарило Светом чистой, Русской любви всю поляну на радость Нашим Славянским Богам…

   2014-03-09

   Продолжение следует…