Несопоставимая

(Прошу простить за огромное количество ошибок, и возможно ,неразборчивость сюжетной линии. Лисавета.)


 Это было время, когда я мог проснуться под вечер и в продолжение не спать трое суток. Я мог пить кофе без остановок. Горький горячий растворялся в моем организме, и я весь без остатка отдавался его всевозможным качествам.
Очередные затянувшиеся поздние вечера. Пустая однокомнатная квартира и мой пустой взгляд через стекла окна, выходящего на западную сторону. Который это был раз, я уж и не вспомню, но тогда все начиналось с окна. Вся моя раздраженность начинала просыпаться именно из-за наблюдения за  происходящим в моем дворе. Я начинал наблюдать за светом фонарей, что без какой-либо подлости по-честному освещают дорогу, и мне вдруг казалось, что я успокаиваюсь.

Тупой стук часов, ночная тишина, звук того, как трескаются мои нервы, а в соседнем доме играет музыка (В. Высоцкий), ветер… Город, мой родной город. Вы меня не поймете, а если даже поймете, не побываете в моей шкуре. Вы даже не знаете, как я его в то время ненавидел. Я в нем рос, а также видел катастрофическую разруху моей души, мечты и жизни. Видел именно в этом городе.

Каждый день пьяные улицы. На первый взгляд восхитительно, но когда это повторяется изо дня в день и ничего не меняется, начинаешь ненавидеть. И так сильно порой, что тебя самого начинает разъедать.

Из дневников: «Сырой асфальт покрывают  кленовые листья. Я так хочу спать, что не соображаю куда иду. Моя склонность к эгоизму увеличивается с наступлением осени. Как много было посвящено и это все я отпускаю к чертям собачьим. Что можно рассказать о человеке, которому ничего не нужно, ни наград, ни побед? Да нечего рассказывать. А я заткнуться не могу.
Я, по-моему, что-то постоянно ищу, но этот клад спрятан под миллионами килограммов и за миллионами километров. Сколько подчерков я сменил? Я за собой не слежу. Мне бывает тошно от своих повадок, принципов и правил. Мог бы помолиться, стал бы поспокойней. Да вот только каждая мысль сводится к тому, чтобы набить кому-то морду. Моя агрессия родилась в тот время, когда мое детство сдохло под черствыми ударами новой жизни. Как сильно я любил то, чем дышал раньше?

Играть в картишки с самой чертовкой судьбой  -  не позволительная роскошь. Она ведь может не принять тебя всерьез и разорвать по кусочкам все твои соображения.

Мой путь называют странным. Я принимаю его и его повороты. Я не думаю, что он может меня привести к несчастью. Этому не верю.
Засыпаю с тяжестью на сердце после нескольких кружек горького лакомства. Кофе пью без сахара. Он мне мешает чувствовать все превосходство земли чужой. Моя лютая индивидуальность может растворяться только под алкоголем, что уничтожает меня больше, чем кофеин.

Кокаин не употребляю, хоть и баловался три осени назад. С ним было легче, но без него я сильнее.

По-моему, я усложняю ситуацию. Просто тупо преувеличиваю. Кто со мной близок, а кто против меня – все люди, и все они  равны».

Этот город был настолько мне ненавистен, что я собирал манатки чуть ли не каждый день, и чуть не уезжал, куда глаза глядят. Что меня останавливало, когда я уже рассматривал расписание рейсов? Я смотрел в одну точку, а внутри меня что-то щелкало, я выдыхал и меня отпускало. Садился обратно в машину, и провожал которую ночь мимо себя. Помню, часто я просыпался под позднее утро оттого, что мое тело окаменело или оттого, что кто-то стучался в лобовое стекло. Отчего я так уставал и что мне так действительно надоело, я до сих пор толком не понимаю.

Я закрывал глаза и желал ничего не чувствовать, кроме восточного ветра.

«Поскорей бы выпутаться из головных лабиринтов»,- слова, что вертелись на языке.

Сколько было дум и все они катастрофически опасны для моего воображения. Мало того, что плохо спал, мое восприятие противилось логичному поведению. Приближался октябрь, и это означало, что во мне потихоньку просыпалось воспаление неожиданности. Я начинаю поражать людей своей чрезмерной активностью. Зачем я продолжал думать о том, что уже закончено? Часто просыпаясь, и не понимая какой сегодня день, число и сколько вообще времени прошло после того, как я заснул, я недоумевал от своего жуткого до костей истощения. И это не то истощение, о котором вы подумали. Мой физический вес был вполне нормальным, а вот внутри я себя чувствовал аквариумной рыбкой, которой до чертиков неважно, что с ней происходит энную неделю подряд. Глупая бессмыслица. Как сильно я к ней прирос. В какой из дней я, наконец, выдохну накопившиеся воспоминания и отброшу все ассоциации, я не понимал.
Действительно, как много можно понять и проанализировать с пятой бессонницей на протяжении одной ночи.

Из дневников: «Вам не кажется, что время, которое отведено вам небесами пропадает в пустую. Куда бы вы не спешили, и всё, чем вы дорожите настолько бессмысленно и бесполезно, что вы даже представить не можете…»

Я пытался всеми силами дышать по-другому, сбивая привычный ритм, потихоньку отвыкал день за днем. Но одно незаметное движение, никаким образом независящее от меня, и я приходил к тому, отчего прятался и хотел избавиться.
Мне снились невероятные сны, если удавалось заснуть. Утопая  в беспамятстве и горько-жарких одеялах, я путешествовал в вишневых садах Чехова. Моя шизофрения разглядывала лицо у луны. Доброжелательно ласковое оно обещало утихомирить мое воображение. Но отойдя ото сна, я больше не вспоминал. Чья правда искреннее: моя или моей шизофрении? О чем она толкует по ночам, я от этого миллион лет назад отказался уж. Какой Бог угомонит мое беспокойство, лишний раз доказывающее, что все закончено.

Я встречал людей, говорил с ними, смотрел в глаза, и за этим всем я чувствовал только пустоту. Гримируя своим настроением подчерк правой руки, я только на бумаге разыскиваю все, как было у меня внутри. И во мне лиричности все-таки больше, чем классической угрюмости в мужском характере. Гарантия качества моих нервов давно уже превышает все допустимые нормы. Наверное, я прожег километры своего дыхания, пока собирался с мыслями, чтобы все рассказать. Я смотрел в глаза проходящим людям, и читал их мысли.  А они разглядывали мои круги под глазами, и даже не зная, отчего я так схожу с ума, отводили взор с непокорной презрительностью.

Не было никакого желания с кем-то видеться, что-то рассказывать, объяснять, растолковывать. Лишь бы побыть одному, раскопаться в своих зарослях. С наступлением темноты на дорогах все меньше машин. И взявши себя в руки, я искал тишины в спокойной езде по городу. Прослушивая самые счастливые мелодии для моего сердца, я лечил свою усталость и приглашал хотя бы на несколько часов сон на руки.

Во избежание травматизма дорогих мне людей, я выключал телефон и пропадал. По крайней мере, мне проще жить, когда мои родные любимые знают и видят только мое счастье. Так проще и тише.

Небеса мои шальные раскрывают все больше секретов из моей жизни. Слишком интересно во сколько времени мне обойдутся все мои ошибки. Незаменимое благородство рассветов исчезало летальным исходом. Из всех сил я пытался наслаждаться тихими днями, но мои психические расстройства  не упускали момента, чтобы поиздеваться надо мной. Моя пассивность оказалась жестока к тем, кто стоял близко к моему существованию. Сколько времени я просиживал за рулем. Даже никуда не ездил, просто прятался в машине, настраивая магнитолу на любимые радиоволны. Было полное  ощущение одиночества, ощущение того, как я заливаюсь раздирающими в клочья мое сердце мелодиями. Трудно было представить, что я когда-нибудь успокоюсь.

И то, что я вам расскажу, сильнее меня самого. Моя теория о том, что все может идти по плану, провалилась. И провалилась очень громко.

В один из вечеров я все также сидел  в своей машине, все также оглушительно играла лирика. Я закрывал глаза и желал раствориться под тонным табачным дымом. И кто только мог знать, что открыв глаза, я начну дышать по-другому. Сердцебиение ускорилось в сотню миллионов раз и, наконец, я почувствовал нечто живое и трепещущее. Секунды делились на километры часовых оборотов. Замедленное мое состояние позволяло наблюдать за любыми мелочами.

Первое, что увидел, были маленькие ухоженные ручки. Юных лет девушка проходила возле моей машины. Приятно сырой вечер был ей единственным сопровождающим. И время замедлило свой ход. Я следил за каждым ее движением, и  мне она нравилась все больше. Тихая грациозность с ее стороны говорила мне, что в своей жизни я никогда таких не встречал, да и вряд ли бы встретил.
Девушка не заметила меня. Наверное, только поэтому я не позволял себе отводить взгляда. Время хоть и замедлило свой ход, но все-таки уходило. И девушка уходила все дальше, и мне оставалось хватать момент, либо больше не  вспоминать об этом.

Выйдя из машины, хлопнул тихонько дверью. На миг задумавшись о том, как я выгляжу, засомневался в своем решении что-то делать: «Вот идиот!» Не зная, что будет происходить в следующие минуты, я вдохнул поглубже, и пошел за ней. Несколько шагов и мы уже шли в одну ногу. Совсем рядом. Словно собеседники. Маленькая, хрупкая девушка невысокого роста посмотрела на меня опешим взглядом. Она была возмущена и что-то хотела сказать. Я не сдержавшись, перебил ее:

; Как вас зовут?
; Простите?!
; Как ваше имя?
; Если вы желаете познакомиться, думаю,  у вас ничего не выйдет, - на лице девушки появилась улыбка, которая говорила мне о том, что ей было как никак приятно.
 
; И все же! Меня Костей звать, - откуда во мне нашлась такая настырность. Я вспоминаю свой поломанный период жизни на тот момент и прихожу в потрясение. В меня будто вдохнули силы.

Я смотрел на эту маленькую девчушку и мне нравилось, что я как-то вдруг перестал думать о всех своих печалях. Я видел ее улыбку. Понимая, что она думает о том, как от меня отделаться, я все равно видел у нее нотки, что могли подпустить меня ближе.
 
Я узнал ее имя по вальс Шуберта. Сбитый с толку,  еле выговаривал слова. Голос срывался. Да, наверное, от счастья нового знакомства.
Еще тогда я не понимал, что эта встреча станет для меня настолько значимой. Не хотел показывать, что эта девчушка вывела меня из строя унылого спокойствия, но, по-моему, она все равно заметила мое волнение, значащее только одно.

; Соня… - ее глаза сияли восторженностью, а осторожность пульсировала по тоненьким венкам. Ее улыбка раскрывала всю чистоту и неприкосновенность. Юная, златокудрая девочка. Ее улыбка… Настолько легко и сильно она меня зацепила с самых первых секунд, как я ее увидел. Кто мог только сказать об этом, и я бы ни за  что не поверил.
 
Эту встречу предоставили сами небеса. Мне не верилось, и даже чудилось, что это невозможно. Казалось, я мог задохнуться от одной мысли о ней.

Это было давно. Тот день живет во мне и сегодня. Наверное, это один из блоков питания, который меня насыщал вдохновением на продолжение все моей истории. Переплетаясь заглушающими эмоциями, я проживал ночь за ночью. Какой бы поворот я не преодолевал бы, мое сознание не желало уходить от незавершенного дела.

Тихими шажочками. Плавными движениями рук. Ласковыми объятиями волос. Дикостью глаз настоящих. Живая, у нее душа открытая, наполненная жизнью в разных красках. И она не боялась. Смотрела прямо в глаза, не скрывая всей настойчивости принять правду о нашем существовании. «Она… та самая…» - мой восторг говорил за меня, мои действия не подчинялись логике моих поступков.
Я первый раз в своей жизни посмотрел кому-то в глаза и увидел свое отражение. Я видел ее и все, что так выстраивалось замками, разрушилось и растворилось. Я не отводил взгляда. Думаю, боялся, что она исчезнет.

Она словно тонкостью своих запястий, нежностью своей обняла и с хитростью просверлила во мне несколько дырок, из которых навсегда вытекли годы, жаждущие потерянности.

Не упуская момента, хвататься за нитки, присоединяющие все наши встречи. И если ты увидишь хоть в каком-то взгляде свое истинное лицо, беги по шагам этого человека. Он – твое зеркало. Ведь упустить настолько просто…

Мне было двадцать четыре года.  И в моей жизни не было ничего, что можно назвать бесценным счастьем.
В первое время после встречи с Соней я засыпал с невероятной эйфорией, раскрывающейся под кожей. В моих венах плескались моря  непредсказуемого счастья, что находил я в ее взгляде. Встреча с ней принесла только самое лучшее. Мало кто мог не заметить мой восторг, который не угасал. Я не мог не относиться с осторожностью к приходящему в мою жизнь счастью.

Взгляд этой маленькой девочки. Ее глаза я видел даже во сне. Шаг за шагом я подходил все ближе к ней, к ее душе. Ее смущение вызывало во мне бурю, которую она своим взглядом будила еще и еще. Я от дикости своей не знал куда деваться. А эта девочка смотрела мне в глаза. Читала в них,  что я схожу с ума. Да, она понимала ,что дикость моя – это правда. И я не помню, когда еще так колотилось мое сердце. Мое сильное сердце вдруг стало легким на вес. Его услышал весь мир, услышал его стук. И тишина, и ее взгляд. Крошка душераздирающе читала меня, выпивала меня, словно чай.

Я очень долго не смел как-либо прикоснуться к ней. С самого начала она стала бесценной частью меня. Я мог проходить километры по ней, а Соня просто могла этого не замечать. С каждым вдохом, с каждым часом, с каждым днем я окунался все глубже в понимании того, что эта маленькая Сонечка есть на свете.

Насколько можно быть благодарным небесам за то настоящее, что было предоставлено в моем случае? Но насколько я действительно  счастлив ее появлению в моей жизни, маловероятно, что кто-то поймет. Но я расскажу…
Время идет неутешительно быстро. Не замечая того, что остается позади, она полноценно ступает в будущее, раскрывая новые приоритеты в моей жизни. Время мне указывает на действительно стоящие вещи. Эта маленькая девочка стала за короткое время для меня единственным человеком, которого я подпустил настолько близко. Открываясь перед ней, я не боялся, что она воспримет что-то не так. Соня смотрела в глаза и тихонько улыбалась. Она знала практически все обо мне, исключая какие-то мелочи и то, чем я занимался без нее.

; Здравствуй, - говорила она мне, и это означало, что мое спокойствие со мной. Я был готов как угодно проводить время с ней, лишь бы знать, что она рядом и видеть эти безумные глаза. Сонечка постоянно что-то рассказывала. Какие-то моменты мне были не ясны, но это никак не  влияло на мой восторг. Сколько часов я мог слушать ее голос, и как сильно я не желал расставаться. Я всматривался в линии на ее ладошках, а Сонечка стеснялась и прятала ручки. Она не боялась, но была осторожна, что я даже чувствовал как меняется ее дыхание из-за перемены волнения.

Я бы мог слушать ее настолько долго, что мало кто может представить. Изматывая на полную катушку свои силы, я старался все свободное время уделять ей. И мое счастье заключалось в том, что этот человек меня ждал. Хоть она и не говорила, я все равно чувствовал, как колотится ее сердце с моим звонком. Неожиданно дыхание перебивало, и первые минуты наших встреч были настолько невообразимыми и феерическими.

Девятнадцатый год девочки Сони стал для меня самым трогательным, самым впечатлительным. Я начал дышать полной грудью, вдыхая самые благородные частицы кислорода.

Будний суматошный день, который, кажется, никогда не закончится, вдруг приглашает на ладони вечер. Это означает, что я предоставлен своей свободе и могу заняться тем, что пожелает мое воспаленное сердце. Первым делом я уже набираю по телефону номер человека, о котором я не могу не думать, просто не могу. Длинные гудки перебиваются сбитым дыханием звонким «алло». Сонечка берет трубку, и я начинаю взрываться миллионами радужных фонтанов. Совершенно ясно по разговору, что мы сегодня увидимся и я испытываю  разряд по своим заколоченным нервам, разряд ,что ставит меня на ноги, и насыщает новыми всплесками доминирующими совершенной радостью.
 
Я, наконец, нашел в своей жизни собеседника, с кем можно было поговорить, и с кем я не напрягался. В свои небольшие года Соня была намного начитаннее, чем тридцатилетние мужики, с которыми я на тот момент водился. Я не мог скрыть улыбки от ее непревзойденных эмоций после прочтения новой книги или просмотра какого-то нового фильма. Сонечка могла настойчиво рассуждать на зацепившую ее тему, но, в конце концов, придя к выводу, внезапно запутаться в свои взбудораженных чувствах.

Я долго мог наблюдать за ней. Холодными вечерами мы посещали кафе или рестораны. И там я мог растворяться под своими впечатлениями от этой девочки. То, как она смотрела на все вокруг, как она просто могла не замечать осуждающих чужих взглядов. В ее  движениях я различал не присущую в наше время грациозность и оттенками безумного своего отношения.

Иногда Соня была не в том настроении, я это сразу чувствовал. Она будто замолкала и погружалась глубоко в свои мысли. Мне даже казалось, что это я был тому виной. Вспомнить только, как я переживал, когда ловил ее на том, что взглядом она своим наблюдающим поглощает все в себя, и отчасти не может разобрать, что же за мир стал на сегодня.

Я любовался так незаметно, что Соня, не замечав, раскрепощалась с каждым разговором все больше. Глоток горячего черного чая расходился во мне и действовал на меня словно алкогольный напиток. То ли это от радости, что маленькая девчушка Соня рядом со мной…

Из дневников: «Горячий чай вишневый! Его горькость разливается! Осень моя восторженная! И все, что мне сейчас нужно – упокоение пьяное. И это не то успокоение, которое многие находят  в алкоголе. Это нечто высшее. Это понимание того, что счастье-то вот оно! То, что все ищут… Ко мне оно само пришло. Но почему я был так устал? Неужто, на меня так чай действует или это мысли мои долго-строчные? А может это просто ностальгические вечера… К счастью, пока не нашел ответа. А усталость эта мне по душе…
Счастье настолько меня переполняет, что ему надо бы тоже отдыхать».

Я рассказывал Софушке что-то из своей жизни и вместе с тем осторожно, но с неким пристрастием наблюдал за ней. Пока я что-то балаболил, девочка кушала, и смотрела мне в глаза, да так, что поглощала вместе с ужином меня самого. Иногда я по ее взгляду ничего не понимал. Соня настолько честно смотрела на меня, без каких-либо запинок. И я колебался в мнениях: то ли ей интересно меня слушать, то ли я ей до тошноты надоел. Ее смех – вот что спасало меня в пучине сомнений. Не стесняя и не преувеличивая, она выказывала только те чувства, которые  и были на самом деле. Я почти сразу заметил это за ней.

Из дневников: «Я сегодня гулял по тебе миллиметрами. Ты даже можешь не замечать, как поглощаешь меня. Наша дружба разделяется расстоянием вытянутой руки.

Твои глазки – это не океаны и даже не вселенные, в них не утопаешь и не плаваешь. Серо-голубыми волнами обволакиваешь в свое доверие. Можно ли это назвать сумасшествием, если я не могу не думать о тебе. Ты так аккуратна, не многословна порой, но всегда весела. Тихо и спокойно… больше и не нужно».

Воспитана по меркам девятнадцатого века… Именно так я видел ее, девчушку Соню. В ней порой я раскрывал такие качества, что моя неожиданность обрастала меня и вводила в некую ваакумность. Я вдруг видел то, что мог увидеть в кино. Манера разговора, все движения и взгляды.

Походы в кино все чаще менялись на театральные постановки. Порой я забывал следить за сюжетом и резко переводил взгляд на ручки Сони. Видеть, как она переживает за игру актеров, как она сжимает кулачки, чтобы не заплакать, но все равно не сдерживается. Она наверное подпитывалась их чувствами и переживала в эти часы недолгие всю жизнь героя произведения.

И выходя из театра, нужно было заметить несколько ее повадок, и было понятно -  понравилось ли Соне или нет. Если она замолкала и что-то раздумывала, если я пытался с ней поговорить, но она ничего не слышала и была словно в другом своем мире,-  это значит, ей понравилось. И порой не то чтобы понравилось, а так что она была в будоражащем, страшном всплеске противоположных эмоций, что не могла прийти в себя.
 
Сколько цветов я ей приносил, уж не вспомнить. Была уже зима, а я как сумасшедший бегал по цветочным магазинам. Чтобы она утопала в этих вкусно-нежных ароматах, вспоминая меня.

Как же долго мы могли прощаться. Сидя в машине, переводили тему на другую лишь бы не говорить «до свидания». Сидя в машине, мы с ней встречали зиму. Мы смотрели друг другу в глаза и не могли отказываться от этого вечера. Я брал ее ручки. Такие маленькие, тоненькие, аккуратные. И то ли это я ей ручки согревал, то ли ручки ее согревали мое сердце.

Думаю, мой автомобиль в те мгновения заряжался самим счастьем. Запахи необъятной радости обнимали нас с Соней.


Из дневников: «Как долго я шел к тому изумительному счастью, что для тебя так просто. Ты испытывала каждое утро фейерверки радости, а я только искал эту неисчерпывающую энергетику».

После нескольких месяцев наших встреч с Соней, я понял, что пора бы  познакомиться с ее родителями. Я с какой-то стороны понимал ее отца.  Он должен был знать человека, который забирал Соню по вечерам и так не хотел отдавать обратно.

По-моему, это был апрельский вечер. Теплый, светлый, он проходил по нашему городу. Я, по велению своего настроения, одел свой строгий костюм. Заезд в цветочный, как и всегда. Да и все-таки в тот вечер барышень было втрое больше. 

Соня жила на втором этаже. Звонок в дверь. Мой выдох. И мне открывает дверь двенадцатилетняя девчушка, так не похожая на старшую сестру. Но вот улыбка у них совершенно одинаковая. Я до сих пор помню, как блестели ее глаза в тот миг.

Описывать крупномасштабно все происходящее особого желания нет. Могу лишь сказать как все устроилось. С самого первого взгляда мне сразу стало ясно, что отец не ахти как рад моему появлению. Чем именно я ему не угодил мне так до сих пор и неизвестно. А вот мама и сестра были радостны.
 
В будущем, чтобы не напускать неприятных обстановок я старался не сталкиваться с ее родителями. Это же было для Сони, чтоб она не была с толку сбита. Я же вроде бы и родителей понимал. Они переживали за то, с кем она связала свою жизнь. Я их понимаю…

Так что общаться я с ними толком и не общался.

В скором времени Соня оставалась гостить у меня в несколько дней. Сколько всего было и как же не хотелось отпускать ее.  Я, наконец, был в спокойствии, но в это же время, сколько атомных взрывов я ловил в своем сердцебиении. Моя маленькая девочка… Я целовал ее, я не мог себя удерживать. Какая температура была у наших пылких ночей сейчас уже и не узнать.

Порой я страдал бессонницей. Будучи Софушка у меня, и когда она уже засыпала, я утопал по ней взглядом. Или же я не спал, а всего лишь дремал, чувствуя каждое ее движение, я тут же просыпался, обнимал ее крепче или начинал бродить по ней ладонями.

Сколько мы могли разговаривать? По-моему, часами. А молчать еще больше. Она просыпалась под самое раннее утро, когда я любовался, как она спит. Злилась  из-за этого, смущалась. Сонечка любила слушать, как я читаю. А я пытался выразительней выговаривать каждое предложение. Она вонзала свои крошечные ноготки в мои засухоренные от мозолей ладони. Я так понимаю, это было одним из ее проявлений нежности. Соня была для меня настолько маленьким и драгоценным, что весила тонну. Она видела во мне что-то большее, чем остальные, а я до сих пор не могу разглядеть это.

Сонечка просила рассказать сказку на ночь. Помню, было темно и тепло рядом с ней. Я начинал что-то рассказывать несуразное в полудреме, что она громко и четко говорила: «Замолчи!» Сонечка улыбалась, я чувствовал.

И в этой темноте я вдруг находил ее взгляд. По ее дыханию и глазам я мог узнать, что с ней происходит.

Думаю, я не следил за временем. Сам наслаждаясь, я хотел подарить ей все что только можно и даже то, чего нельзя. Быть для нее защитой, что в ее сторону только ласкова и непеременчива.

Из дневников: «Мне было уютно только в ее постели. Эти шелковые простыни накрывали меня с головой, и я будто растворялся в них.  Она любила черные шелковые простыни, что скопились в самом нижнем ящике комода.

Мне было приятно ночью после страстно-бурных объятий, надевать на нее мою рубашку. А она любила засыпать, вдыхая в свои легкие мою энергетику. В моих рубашках она чувствовала себя защищенной».

Мы вдруг нашли очень интересное дело. Мы с Соней садились в мою машину и уезжали в другой город на недельку, а то и на две. К тому же моя работа этому не мешала.

Сколько мы всего повидали, и сколько восторгов я преподнес Софушке. О Бог ты мой!, моей благодарности предела не было.


Из дневников: «Отпечатки рук твоих на щеках моих. Я проснусь под твоими простынями впечатлительными. Я проснусь, но солнце еще не придет. Ночью вдруг тебя нет рядом. Свет с кухни проникает по потолку в  комнату. Чувствую кофеиновый запах. Слышу, как твои голые ступни прикасаются к холодному паркету. О чем ты думаешь? Завтра мы уедем из этого города. А ты о чем-то думаешь. Не спишь, моя маленькая…»

Однажды ночью я проснулся оттого, что услышал Сонюшкины всхлипы. Она плакала и никак не успокаивалась. Девочка моя уткнувшись ко мне в спину, перебирала пальчиками. Вдруг я неожиданно  для нее повернулся, и будто тем самым усилил ее волнения. С какой-то необъяснимой потерянностью она крепко начала меня обнимать. Сонечка что-то шепотом твердила, но слова я совсем не различал.
Сколько времени она успокаивалась… Не помню… А потом девочка уснула. Я же провел эту ночь  с бессонницей. Не смог угомонить свои мысли. Отчего она так плакала и что ее так резко встревожило.

На утро она мне все рассказала:

; Я вдруг представила… А что если ты мне станешь чужим и я не смогу вот так просто без всяких излишек посмотреть тебе в глаза? Что тогда? Что со мной будет? И вдруг я не смогу тебе улыбнуться, обнять тебя не смогу, запаха твоего никогда не найду, и что если я никогда не смогу взять тебя за руку? Что тогда от меня останется? Сколько миров во мне разрушится, если я тебя потеряю…

Эти слова ее я запомнил на всю оставшуюся жизнь. И те глаза, в которых я видел необъяснимую тревожность. И слезы ее, как по мне ножами, вдруг говорили  о том, эта маленькая девчушка  именно во мне  нашла свое неизменное счастье, которым дорожит и которое потерять боится. И был с ней рядом я…

Из дневников: «Яблочный сок разливается у нее на губах. Глаза сонные, яркостью голубой волны океана. Она заснула сегодня у меня на животе и в моей рубашке. А я просыпался очень часто. Запах нашей нежной страсти не успокаивал мою душу. Когда я чувствовал, что ее бархатистая кожа ласкает меня, - фонтан электричества врубался у меня внутри, и я, наконец понимал ,что только эта девочка может быть той, на которую я могу положиться, с которой могу идти вслепую. Любить только ее… И я могу дать ей все…»

Сколько всего было. В памяти моей уже некоторые события путаются в расстановке. Дневниковые записи лишь свидетели.

Из дневников: «Пожалуйста, не отпускай этот снег. Я его никому не отдам, не подарю. На моей дороге пылится усталость, а белый порох ее устраняет. Я расскажу тебе много, но о себе ничего. Только улыбайся. Твоя искренность по моим лопаткам. Твои маленькие пальчики путешествуют по моей спине. А в области сердца ты, по-моему, нашла оазис. Быть рядом. Верным, словно пес в твоем доме. И в моих океанах никогда не потонут твои корабли. Ты ничего не выясняешь. И каждая наша встреча – наслаждение. Ты совсем не держишь меня, не приручаешь. Мне остается благодарить небеса и быть с тобой рядом. В тебе столько счастья. Не понять только одного: откуда его столь много? Что ты испытывала, чего натерпелась и с чем знакома… Мое недоумение переходит в изумление над твоей крепостью. Она выстроена внутри и настолько мастерски, что я думаю ее маловероятно можно разрушить. И от меня ты совсем не защищаешься. Не боишься. Полностью отдаваться, ничего не ожидая. И это возможно? Твоя трепетность к моему существованию превосходит все рамки ожидаемого…»

Время порой неумолимо исчезает. Наши с Софой отношения были в некотором смысле сказочные и прекрасные. Я смотрел ей в глаза как в зеркало, и она от меня ничего не скрывала.

Из дневников: «Мы сегодня с тобой говорили о детях. Хоть ты толком и не говорила кого хочешь, я видел у тебя маленький огонек в глазах – это вера на то, что у тебя будет девочка. Маленькая, похожая в точности на тебя.
Как ты спишь, никто никогда не узнает, кроме твоих родителей и меня. Твои сладкие веки спокойны. По ладошкам топчется тишина. Ты полна успокоением, и я счастлив видеть тебя рядом, проснувшись в пол седьмого утра. Не каждый способен полюбить человека таким, каков он есть. И ты… Я не помню, чтобы ты дерзила или капризничала. Мы говорили, а после ты принимала решение оставаться со мной или же нет. И я бы не сказал, что ты была ведомой. Все немного наоборот, твоя искренность сильнее моей. Я не открывал перед тобой некоторые карты».

Миллионы выводов я перечислил в эти миллионные бессонные ночи. Конечно, все могло бы сложиться по-другому, но никто, только небеса, знают, что же ждет нас в продолжении. Сколько я перечислил, но это уже не спасает.

Я тогда и представить не мог, что я и Соня сможем стать порознь. Вдруг мы в самой что ни наесть  благоразумности стали друг от друга отталкиваться.
Софочка… Я думаю, она сильно переживала за то, чем я занимаюсь, чем зарабатываю на жизнь. Ее добивало еще то, как ко мне относились ее родители. Я даже и не знаю, сколько нервов она потратила, доказывая и оправдывая им, что со  мной она счастлива, что со мной она в защите, и что она  меня любит так, как есть.

Я был спокоен и уверен в своих действиях. Я не собирался специально доказывать кому-то на что я способен. И на сей день я считаю так же. Для меня любовь не словах и не в доказательствах. Вся моя проблема в том, что я верю всей душой, а люди, которые присутствуют в моей жизни, не могут понять этого и чего-то ждут.

Она вдруг стала мне чего-то не договаривать, стала молчаливее и о чем-то  постоянно думала. А потом мое недопонимание начало в ней находить раздражительность. Я не понимал, что ее задевало, а Соня ничего не говорила. Иногда она отказывалась встречаться, ссылаясь на плохое самочувствие, а я в голосе своей девочки вдруг различал хладнокровные нотки.

Помню, как сегодня. Стоял декабрь и он был теплый, даже может ласковый. Софушка все также была скрытна, а я все также ходил вокруг да около. В тот вечер мы гуляли по пустым городским улочкам. И мне уже надоело говорить о какой-то пустоте и бестолково поддерживать никчемные разговоры. Резко остановившись, я схватил Соню за руку и тот  взгляд, что уловил, ошеломил меня и сбил напрочь. Соня будто бы кричала мне: «Отпусти, и не держи меня. Я устала!» и я начал спрашивать все, о чем я мог только размышлять. Вопрос за вопросом. Я желал наконец-то расставить все по полочкам.

Соня говорила тихо. Я заметил ее тревогу, но она так аккуратно рассказывала ,что я чувствовал от нее какую-то безразличность даже.
;Устала, запуталась. Ты даже представить не можешь как я… Как много я обдумывала и как мне это надоело. Надоело бороться, что они не верят и чего-то боятся. Мои родители…Я же тебе ничего не рассказываю. Они ставят выбор, а я… Как же мне выбирать, если я люблю… И я так устала, - Соня говорила, и в глаза особо не смотрела. Я видел, как  она слонялась взглядом по переулкам, будто она бродила по лабиринтам и не знала где выход. А жажда успокоения ее истощала. Все, что Сонюшка мне сказала, я понял. И в тот момент я решил, что временно ее не буду тревожить, чтобы она устаканилась. Пусть она разберется, что с ней происходит.

Может быть, я сделал не правильно, что оставил ее со своими сомнениями. Они ее сожрали и даже не поперхнулись. Ошибка моя.

Я отпустил все на самотек; я отпустил и решил, что Соня сама в праве выбирать свое продолжение. Моя маленькая девочка смотрела мне в глаза и молчала. И я уже устал спрашивать. Так все и затихло. Мы стали реже видеться. Я пытался делать какие-то шаги, но через мгновения я разворачивался и уходил. Будто ничего уже не спасет.

Последнее, что полностью меня удовлетворило в том, чтобы оставить все как есть, - я видел ее… Случайная  эта встреча или предначертана небесами… Я ехал по своим делам. Остановился на светофоре. И повернув голову налево, я увидел ее. Она была не одна. Видимо шла с занятий с подругами. Я, наконец-то, увидел Сонюшку в хорошем настроении, я увидел ее улыбку, и это натолкнуло меня отпустить девочку на волю. Пусть она решает сама, что ей нужно и что ей лучше.

Из дневников: «Скорее было бы проще жить, зная, что ты есть, но никогда не познакомится с тобой ближе. Мое сердце стучит безостановочно бешено. Его ритм заглушают только мои крики, что были непроизвольно выброшены из-за моего психического расстройства. Я бы смог любить и дальше спокойно и совсем не напрягаясь, если бы ты не создавала беспричинную пустоту…

Крик души вырывался и достигал твоего слуха. А вокруг нас пустота. Ты рядом. Я чувствую, как ты дышишь. Спокойное дыхание твое никак не успокаивает меня. Дорогой мне сердцу человек как-то сказал, что периодически нужно кричать. И вот… Кричу в пустоту и чувствую твое дыхание. Все прошло. Ничего не осталось. Я никогда не представлял, что отпускать тебя будет намного тяжелее, обожать всем сердцем…»

Время проходило. Тихо и незаметно в одиночестве. Я был наедине со своими мыслями, которые растаптывали меня с каждым  днем все сильнее. Ничего не предпринимая и думая обо всем сразу, я предполагал, что так можно сойти с ума намного быстрее. Снова пустота внутри рассеяла свои зерна, что приносят тошнотворное послевкусие.

Из дневников: «Снова в твоих дворах околачиваюсь. Час от часу не легче, а дни напоминают друг друга. Мои мысли ничего не стоят, но я начинаю быть самим собой после того как столкнулся с тобой. Я любопытствовал по твоей истории рядом со мной. Как давно тебя не видел, не слушал твое сонное щебетание, как давно я не прикасался к твоему дикому дыханию в мою сторону. Вчера я изучал твой подчерк по тем письмам, что ты отправляла несколько лет назад. Ты рассказывала о том, как просыпалась. Ты вспоминала все сны, перебирала их по секундочкам и останавливалась на тех моментах, если снился я.

Старался приходить к тебе реже. Не хотел тебя  тревожить, а ты как оказалось, изводилась еще больше. И в книжках старых, где прятались самые добрые сказки, я нахожу все твое настоящее. Пока я  читал, слушал как громко и скорее уходит мое время. За тот кусок, что мне осталось дожевать, я мало что успею. Даже встретить тебя будет сложно. Буквы, изреченные Андерсоном на листы бумаги, никак не спасали мою реальность. Протирая глаза от ненужной сентиментальной пыли, я пытаюсь не засыпать. Во сне я могу потеряться, а после вообще не вернуться».

Я знал, что она где-то рядом и жил  тем, что не мог к ней прикоснуться. Да, я множество раз приходил к ее дому. Я под окнами стоял часами, взвешивая все свои чрезвычайные размышления. А в итоге я уходил. Я молчал, а тишина оставляла отпечатки, скулящие о пустоте моего бытия. И как бы красиво это не казалось, то, что я чувствовал на самом деле было отвратительно. Это были самые ужасные месяцы в одиночестве, что сопровождались весной и летом. Вокруг счастливые улыбки, что осуждали мое безудержанное безумство. Тишина…

Двадцать первое число сентября. Я даже число до сих пор помню. Потихоньку  я успокоился, все мое колотящее по ребрам истерики стали проживать где-то совсем глубоко внутри. Да, и просыпались они уже реже, да и то только по ночам.
День стоял теплый и светлый. Он был добр, я это чувствовал, как только открыл глаза в восьмом часу утра. Как-то странно… я чувствовал счастье даже на кончиках пальцев. В то время это случалось слишком редко. Моя улыбка сходила с лица. Видимо так нужно было. Я увидел ее, мою Софушку, как и в первый раз. Мы были в магазине, в молочном отделе. Весь этот отрезок пустоты обнулился. Ее глаза, в которых океаны счастья, я снова вдруг их увидел. Девушка сначала меня не заметила, я стоял в стороне и тихонько дышал. Моя улыбка, скорее всего, она оказала на меня ее внимание. Соня словно в ступор вошла. Она снова, как и когда-то, смотрела мне в глаза без отрыва, я чувствовал ее неожиданное счастье, но которого она боялась. Нас оторвала друг от друга младшая сестричка Сони. Я сразу понял, что малышка была меня рада видеть. На ее лице разлилась разноцветная улыбка.

;Привет, Коська! – прокричала она. – Соня иди. Я сама все куплю, - обратилась она к старшей и улыбнулась на меня, помахав маленькой ладошкой.

Соня все также стояла. Она наконец оторвалась, когда я начал подходить к ней ближе. Ее светло-русые волосы, запах моей Софушки, ее маленькая волшебная атмосфера рядом. Неужто так внезапно и так близко! Мое счастье со мной рядом, когда эта девочка со мной.
Наш разговор начался нелепо, но так долгожданно для обоих. Я видел ее дрожь. Соня была одновременно и встревожена, и радостна. И переживала она, скорее всего, больше моего. И я чувствовал от нее то самое тепло, что было когда-то, когда мы были вместе. Но Соня все также держалась от меня и с некоторыми нотками сомнения не открывалась.

Ближе к вечеру мы уже знали почти все, что происходило за эти полгода. Ее улыбка прикасалась ко мне, это незаменимо.

Из дневников: «Здравствуй.
Ответь мне сколько раз я приходил к тебе и снова говорил «здравствуй». Бесчисленное множество раз. Мысли о тебе не уходят, еще больше расцветают. А мое давление повышается. Ощущение сдувающегося шарика.
Мне рассказывали со стороны обо мне. О том, какие погасшие глаза, в моих словах черствая пустота, в которой другие плутают как в пустыне.  И сам заметил, что давно просто не улыбался. Моя эгоистичность начала проявлять жестокость по отношению к другим. Сегодня мне наплевать на те куски времени, в которых мы не общались ,в которых мы были порознь».

Софушке было двадцать три года. Моя девочка в этом году должна была закончить институт. Особенно ничего нового в ее жизни не изменилось с моим отсутствием. Кроме того, что она побывала за границей и небольшого количества ухажеров, которые ее совершенно не интересовали. «Слишком примитивные», - как говорила она.

Через несколько встреч Соня чисто смотрела в глаза и говорила то, что было на духу. Мое счастье ликовало. Я видел, как она скучала по мне все это время. Я чувствовал, как ей меня не хватало.

И вот вроде бы все начало налаживаться. И наши отношения с Соней возобновились.

Все сломалось одним звонком. Той ночью я не мог заснуть. Какие-то пустые мысли путали мне сон. В два часа ночи я бродил по квартире, собирая по сантиметру сонливость. Неожиданный звонок по телефону. И мне в голову пришло, будто я ждал этого звонка. Взяв  трубку я услышал тревожный голос. В нем я узнал маму Сони. Слова мало похожие на слова. Мне оставалось бросить телефон и быстрее ехать к ним домой.

Пятнадцать минут я ехал в неизвестность. Я передумал все варианты, что могло произойти. Зайдя в квартиру, я увидел женские глаза, в которых нашел только испуг и расстройство. Сонина мама встретила меня. Слезы на глазах ее. Она ничего не могла выговорить. В квартире была вся семья, кроме одной. Кроме самой Сони.

Мой взгляд остановился на младшенькой.
 
; Где? - спрашивал я. Она искривилась в лице, девочка заплакала и подошла ко мне, взяла меня за руку  и отвела на кухню.

Девушка смотрела в окно, за которым проходила тишайшая ночь.

; Соня… Она пошла на улицу. В десять вечера, как я понимаю, ей позвонила подруга и позвала прогуляться. И Соня, конечно же, не отказалась, - девочка замолчала, а я наблюдал и видел, она, словно выламывала свои пальчики тоненькие. - В час ночи нам позвонили… В общем, надо ехать в центральную больницу. Она там. Ее сбила машина. Костя, поехали, поехали! Нужно быстрее туда!

Пустота так резко и внезапно меня окружила.

; Тяжелое состояние. Мало, что можем пока сказать, - так говорили медсестры, которые выходили из палаты, где лежала моя Соня. Ей делали операцию. Как узналось позже, этот урод-водитель оказался пьяным за рулем  и наехал на нее так, что даже представить невозможно.

Только под утро вышел сам врач, что оперировал. И лишь по одному взгляду было понятно, что лучше даже не знать что будет дальше. Мы вчетвером стояли вокруг него, а мужчина только опустил свои глаза в пол. Его слова… Он говорил так тихо, но в тоже время это звучало на столько громко.

; Ее организм так раздолбан. Я и сам впервые столкнулся с такими травмами. Она еле справлялась, чтобы элементарно дышать. Если девочка пойдет на выздоровление, то это действительно только в ее силах. Все, что можно было сделать с моей стороны – я сделал. А сколько она продержится в таком состоянии тоже неизвестно.

Зайдя в первый раз в палату, я был готов провалится сквозь землю. Мою маленькую хрупкую девочку было просто не узнать. Я смотрел и молчал,  смотрел и молчал. Соня была в бессознании. И когда она придет в себя – это был самый главный вопрос.

Восемь месяцев, каждый день я был с ней. Я приходил, да что там, я жил в этой больнице. Я много ей читал, что-то постоянно рассказывал, а она бродила по мне глазами. Ее благородство было на столько нежным. Моя девочка улыбалась, это было для меня самым важным.

На восьмой месяц Софушка заговорила. Пусть тихо, и еле-еле, но она старалась. Наша девочка шла на поправку, но только она сама говорила совершено о другом. Думаю, она чувствовала, что нам предстоит пережить. Она много улыбалась, она была всегда в хорошем настроении.

Все закончилось утром. Июньским ярким утром. Небеса забрали ее.
Как возможно описать то, что было испытано, то, что я прожевывал каждый Божий день. Время шло так быстро, а я был в омуте пустующего мира. Первые три месяца после ее смерти были похожи на что-то исковерканное и безумное.

Из дневников: «Утро начинается как всегда с пылкого горького кофе, с просмотра заоконных «новостей». Сегодня погода не радует. Мое настроение уже понижено, как только я  открыл глаза. Я снова помню, что ты ушла.
Сколько раз я стучал в твои двери, но ты молчала. Я приходил пьяный, было и такое. Стоял под окнами и орал песни в твою честь, которые раздражали тебя еще больше. Мы ругались? Нет, просто я боялся тебя обидеть. Ты всегда была для меня маленькой, но в несколько раз сильнее. Помнишь, ты приходила даже тогда, если я был опустошенным. Я не в силах был что-то тебе рассказывать, просто слушал и утопал в твоих локонах. Единственное лекарство, что спасало меня – это моя девочка. Твои ручки тянулись ко мне. Я многое тебе не объяснял. Я вдруг замолкал, а ты переводила одну тему на другую. Ты улыбалась даже тогда, когда тебе было неприятно. Ты мало говорила обо мне, я знаю. Хранила свое счастье внутри. Я уходил. Не вспомню насколько. По-моему, для тебя это ожидание было привычным. Я занимался тем, что меня кормило. После мыл руки. И возвращался, наконец, к тебе. Я не слышал, чтобы ты жаловалась. Спокойна и ласкова. Я мог бы рассказать тебе все, но твоя благородность не позволяла тебе знать лишнее. Я старался сжимать твои ладошки крепче. Отпустить тебя? Мало вероятно, что это когда-нибудь случилось бы. Расставания были и будут, но кто сказал, что это навсегда. Сколько я отдал тебе себя? Точно меньше того, что ты потратила на меня. Твои родители, по-моему, всегда относились ко мне укоризненно. Но я не собирался упускать шанс на то, чтобы быть с тобой рядом хотя бы еще один день. Пытаясь уберечь тебя от самого страшного. Я знал, что если ты со мной что-то может случиться. Но никак не мог предположить, что без меня тебе станет еще опасней. Я смотрел на тебя. Ты так близко. Ты остановилась, но в твоих  глазах дикий блеск. Он никогда не уходил. Мог ли я тебя на самом деле защитить? Может это все мои иллюзии?
Ты так часто снишься. Молчишь. Этот блеск в глазах. Восхищающая твоя благородность ласкается об мою опустошенность. Я что-то пытаюсь спросить, но ты так улыбаешься. Спокойно. Тихонько так берешь меня за руки. Я чувствую твои холодные ладошки. Прохлада твоя, больше ничего не нужно…»

Я понятия не имею, испытаете ли вы когда-нибудь мои чувства хоть раз в жизни. Когда ты не можешь заснуть, потому что ты не слышишь как этот человек дышит, ты не чувствуешь как он переворачивается с одного бока на другой и слегка случайно задевает тебя. Ты не можешь заснуть от истерзывающих воспоминаний, как ты недавно ладонями бродил по ее телу, и потихоньку твое спокойствие летело к черту. И все это только потому, что она рядом.

Я начал пить. Я проводил вечера в барах за стаканом, в котором бултыхалось мое пустое, растерзанное сердце. Я пил и хотел, наконец, забыться.

Из дневников: «Те же самые песни, те же самые стены, окружающие мое тепло, то же время на часах, но только самое важное в моей жизни под изменением. Я пью и пью этот чертов коньяк, а все равно трезвый, все равно думки идут и идут и никуда не уходят. Никто ни куда не уходит. А ты. Тебя забрали».

Моя тишина кричала по краям реки, что уносила западным течением мое счастье. Я молился, но мольбы не сходили с моих уст. Я желал закрыть глаза и ничего не помнить. Но я не мог забыть самое сокровенное. В своей жизни я потерял больше, чем приобрел. Во скольких реках я мыл руки, и в каких морях плавал – не счесть, да и не припомню всех. Я хотел бы дарить ей цветы, но она уже их не примет.

Я в ее снах бродил по сотне раз. А она не прогоняла и не звала дальше.

Из дневников: «Сколько ты мне снишься? Каждую ночь я просыпаюсь в холодном поту. Ты не говоришь со мной. Держишься рядышком. Иногда хватаешь меня за руки и начинаешь меня целовать по лицу. А я вдруг начинаю осознавать, что этого не может быть на самом деле. И сам себя пытаюсь разбудить».

Сколько я тогда думал. Я просыпался в серой заброшенной квартире и начинал думать. Почему небеса забрали именно ее? Почему они так жестоки к моей девочке?

Я каким-то образом дожил до зимы. Снег меня потихоньку спасал. Но мои мысли приводили меня к лабиринтам. Я путался в своих же зарослях, что были невыносимы. Я много писал в то время. И думаю, лучше читать мои дневники, чем бред, который я решил написать через огромный промежуток времени.

Из дневников: «Если бы не твои звонки… Моя крепкая защитная стена почти сломлена от их искаженного смеха и двуличия. Я бы любовался твоими чертами дольше, но вероятность, что я сойду с ума при этом  больше.
За окном валит снег. Я растаптываю в нем все надежды на встречу с тобой. Распиваю последнюю на сегодня кружку терпкого кофе и досматриваю последнюю политическую передачу «Ни о чем». Они так много говорят. Говорят в пустую о пустоте. Они могли бы и не говорить. Все  и так ясно, что кроме лжи и пагубности ничего нет в их словах, выражениях и жестах. И досматривая эту передачу, я понимаю, что мой срок годности подходит к концу. Оставляя свои отпечатки пальцев на замершем от мороза окне, вижу, как они растворяются под узорами снежных чувств. Так вот, я допиваю последнюю кружку кофе. Уже достаточно сделано того, что не пригодилось, но чего так желало сердце. Оно еще стучит. Разговаривает тихо о себе. Мои силы измотаны на совершенно чужие действия, к которым я даже никакого дела не имею. Но я все равно чувствую до кончиков пальцев на ногах – все мое затосковало по тебе, что я претерпеваю внутреннее изнеможение. Так вот, политическая передача заканчивается. В комнате светло только от телевизора и тепло только от горячей кружки. Я выключаю развлекательный ящик и погружаюсь в молчаливую тишину. Мне бы хотелось подорвать машину соседа. Заезженную шкоду. Каждый вечер она исполняет мне под окном серенады. Ее стоны так втерзались в мое сознание, что мне хочется увидеть, как она пылает синим пламенем. Мое проклятье делает меня особенным. И дело совсем не в том, что  я беден от него. Духовное мое богатство никакое ваше проклятье не собьет  и не вынесет. Оно слишком велико, чтобы его украсть. Вселенная подарила мне душу. А эту душу изводят, рассказывая в «Ни о чем» «правду-матку». Я вспоминаю, как ты отдавала в ноябре свою хрупкость. Ни за чем-то. В просто так… Потому, что тебе это было счастье!»

Спящими вглядываться на то, чего уже нет. Не эмоционировать. Совсем замолчать. Тихо безумствовать ностальгируя… все о ней. Ее же нет.

Из дневников: «Когда я проснусь завтра, тебя не будет рядом. И даже если я буду звать, ты не придешь. Отпив третью чашку кофеина, прихожу в себя, дышится легче, но груз в сердце становится все тяжелее.

Сколько всего нужно забыть, чтобы разумно очиститься от воспоминаний. Снег сегодня валит безудержно быстро. Самое радостное на сегодня – это солнце. А моя фальшивая улыбка никак не благодарит его. Я давно его тепла не ощущаю. Я боюсь  даже представить, что было испытано ее сердцем в последние дни. Ее глаза рассказывали, что она радостна. Она потихоньку открывала двери, за порогом которых она скроется. Совершенно не держалась. Понимала, чем искреннее она будет относится к этому, тем меньше времени улетит впустую. Я не был на ее похоронах. Кто как к этому относится. Для себя я знаю – это ни к чему».

Все мои переживания обнулились. Меня отправили по работе в другой город. И как всегда, я отправился на своей машине. И как я умудрился загнать автомобиль и перевернуть его так, что и живого места не осталось. Я ехал медленно, потому что шел хоть и небольшой, но все-таки дождь. Я не помню, что и как получилось. Я был на грани, чувствовал, как потихоньку веки тяжелеют и грузный сон забирал меня к себе. Сколько меня откачивали, я точно не знаю. Несколько часов надо мной пыхтели. А я был с ней. Она набросилась мне на шею. Так нервно шептала мне на ухо как любит, но в тоже время прогоняла от себя: «Это не твое время. Уходи! Я же рядом, держу тебя за руки. Я близко, я с тобой. Нужно дышать, слышишь, отпускай! Я твоя, я рядом».

Помню как резко открыл глаза в операционной. Все, кто находился там, были поражены дикой удивленностью. «Черт знает что!»- кто-то выразился.

А я был счастлив. Я только, что чувствовал ее запах. Но темная дорога была еще впереди. Что ожидало за поворотом, и для чего Соня толкала меня на спасение.

Пока я проводил время на больничной койке, в моей голове выстраивались планы. Вдруг меня одолела мысль о том, чтобы найти того, кто сбил Софушку. Прошло около полугода после моей поправки и я вернулся в свой город. Все, кто меня знал, очень хорошо ко мне относились. Родные мои и самые близкие друзья поддерживали меня и это было не просто хорошо. Если грубо выразиться, то они меня вылечили и поставили на ноги. Меня поддерживали и мне помогали. Я начал пробивать через всех  про того водителя. Я особо никому ничего не говорил зачем мне нужно его разыскать, но все-таки мои друзья-мужики догадывались и опускали глаза. Ничего они не говорили, но и понимали к чему это может привести.

Не так долго я его разыскивал, как думалось мне. Все-таки городок у нас не особо большой. И я узнал, что это за человек. Не слишком-то он «чистый». Его так и не нашел закон. Были заплачены денежки, чтоб его не отправили за решетку. Он гулял и пил, ходил по бабам, если это можно так назвать. В общем, он куролесил по полной.

Очень скоро я с ним познакомился. Хоть мне было и противно, но мне пришлось к нему приблизиться, да настолько, чтоб улыбаться и смеяться вместе с ним.

Из дневников: «Когда живешь, борешься за свою точку зрения. Отстаиваешь свою правду своими силами. Порой твоя правда – это ошибка. И ты, осознав это, начинаешь исправляться.  Жить… Трепещущей душой живу, конкурируя с другими».

Время шло. Я узнал этого человека, как свои пять пальцев. Сколько в нем гнили я обнаружил. Небольшого ростика, но даже очень не в плохом весе, даже можно сказать ожиревший своей наглостью он гоготал людям в лицо по любому поводу. Я желал его придушить при каждом взгляде на него. Но мое сердце возжелало сделать все красиво. Этот ублюдок прилип ко мне, да думаю, накрепко. Я крутил перед ним деньгами, я ими швырялся, плевался, выбрасывал, а в его глазах я видел кураж. Этого я и хотел.
 
В тот день я даже костюм надел. Я считал для себя долгом убрать этого человека со свету. Я заказал номер в гостинице. Самый лучший, самый большой, и самый дорогой. Он был со мной, и по взгляду я угадывал, что он был в предвкушении будущих похотливых часов с девками.

Несколько часов я наслаждался тем, что он наслаждался своей свободой и  нагло любил себя. Сколько я выслушал поганых речей этого ублюдка о самом себе, я думал, что я свихнусь или же меня порвет на части, и я не удержусь.

Он хохотал, смеялся, подшучивал глупостями. Он сидел передо мной на диване, нагло развалившись. Что ж… Зачем-то он поднялся, по-моему налить в стакан пойла. А я в это время уже достал свой чистенький заброшенный револьвер, что многие годы провалялся в моем бардачке и не в одной машине. Он заметил сразу, но первое что он почувствовал это мой взгляд. Помню, как он сжался, будто маленькая девочка, он начал трепать языком, он ведь никак не мог понять, что к чему и как складывается. Я смотрел на него и молчал, а он визжал, как свинья.

; Она была такая молодая. Ты не знаешь ее. И слава Богу! Ты забрал у нее жизнь,  и ты ушел от расплаты. Ей было всего двадцать три. Вот так… И по видимому мне сдается, что у меня есть полное право решать всю твою дальнейшую судьбу, - эти слова до сих пор сидят в моей голове. Я произносил их так отчетливо, что даже у меня складывалось такое ощущение, что я готовился. И даже движения я не забыл. Я навел ружье на него, а с него было пота, словно он бежал сотню километров. Сначала я выстрелил в грудь, не знаю попал ли я в сердце. Он упал на диван, на котором не так давно нагло разваливался. Во мне было столько ненависти, целые океаны отчаянья со вкусом горя. Я подошел к нему. И в его глазах я увидел смерть, жестокую тетку, что забирает навсегда в свои владения. Второй выстрел был в голову. Чтобы наверняка.

Долго не раздумывая, я позвонил на reception:

;  Девушка, я убил человека. Можете вызывать скорую.
 
Дело было сделано, тем более я этого хотел.  И бежать не куда от самого себя.
Буквально пару часов и все были вокруг меня.
Меня упаковали в СИЗО.

; Какой ты красивый! - говорили ребята, которые мною командовали, я же постоянно молчал. Так сказать, ждал своего адвоката.

Единственное, что я попросил и за что я благодарен – это ручка и бумага. Я что-то писал, мой бред расходился в письмена, которые я сохранил.

Из дневников: «Мне вчера сообщили, что я слетел с катушек. Мне говорили о том, что я слишком многого захотел. Я сходил с ума оттого, что разрасталось у меня внутри.
Когда ты ушла. Как только ты ушла… Сначала они просто за мной следили. Я чувствовал на себе их взгляды каждый раз, как выходил на улицу. Они ходили по моим следам, принюхивались к моим мысленным выражениям. После они начали отправлять ко мне людей… все ближе. Они подходили ко мне. Стоять в полуметре от меня. А я чувствовал их следопытный взгляд по моей спине. Руки сжимались в кулаки с каждой секундой сильнее, и чуть ли скрип зубов не был слышен. Они отправляли ко мне этих людей. Они изучали мою внутреннюю искаженность по моему дыханию. А я вдыхал их запах. Эти люди посланные, у них был запах  твой. Едкий для меня. Я его узнаю даже через миллионы лет. Я вдыхал этот запах и не задыхался. Он для меня райский. Но этого запаха не могло больше быть. Тебя не было. Ты уже ушла в безмерный невидимый путь. Я вдыхал и не верил. Они обманывали меня. «Главное не оборачиваться, не оглядываться!» Чувствовал внутреннюю дрожь. Она рассказывала мне о том, чего я так боюсь. В скором времени я заметил, что стал оскаливаться на близких из-за тех, кто были чужими.

Я сделал то, что мало кто оценит по достоинству и мало кто поймет мою сторону. Но я все равно верю только своему сердцу и доверяю своим глазам. Наверное, послезавтра я проснусь без тебя. Тебя даже мысленно со мной не станет. Наверное, ты меня покинешь. Но сколько раз ты мне снилась? Сколько раз небеса позволяли видеться с тобой? Каждый раз, когда я закрывал глаза…приходила ты»

Мое дело потихоньку разбирали по листочкам, а я в это время копался в своей голове больной. Сколько мыслей тогда прошло и сколько не вышло из башки моей, только мне одному и известно.
 
Пока я сидел в СИЗО ко мне много кто приходил из друзей. Чуть ли не каждый день меня навещали. Вот и в тот день меня вызвали на свидание. Меня провели в небольшую коморку с облезлыми стенами, темную. Там было лишь маленькое  окошечко с решеткой с внутренней стороны, и свисала небольшая лампочка с потолка черного. А вот кого я увидел было для меня совершенно неожиданно. В комнате стоял мужчина. Крепкий, высокий, взрослый мужчина. Взглянув на его лицо, я узнал в нем похожие черты с моим. На его лице была чернота, она говорила об отчаянье, о горе. В глазах мужчины я видел опустошенность, что была и во мне. Мужчина этот был отцом моей Софушки. 

Некоторое время мы с ним молчали. Я чувствовал его колебание, ему было неудобно, он не знал за что взяться и какими словами. 

; Знаешь что, Костя… Ты совершил то, чего бы я никогда не смог, но всегда бы желал.

Я запомнил только эти слова, все остальное разлетелось по моей пыльной памяти.  А в его глазах в последний раз я увидел слезы, которые были горькими, но благодарными.

Из дневников: «На пианино выигрывать мелодию Шуберта. Вспоминая игру актеров в театральной постановке Гоголя. Принимать образ создателя гения. И двадцать первого числа сентября утопать по лужам из автобуса. Высматривать лишь те глаза, которые успокоить смогут. Вслушиваться в голоса чужие, не узнавая ничего того, что она говорила. В небо молитвы свои отправлять на крыльях птиц, что на юг отправляются. И все отвратительно неприятное из себя выживать. Больше не прикасаться к картам неизвестным. Нажимать скорее на газ и уносить сознание из этих далей. Подтягивать всех остальных до своего размышления. Новое постигать и другим разливать, словно молоко по чашам. На губах у них обсыхает, не успев поступить и раствориться. К счастью моему, знаю тех, кто дорог мне. Окна раскрывать в стужу суровую и без сожаления принимать на себя простуду серьезную. Химию нашей жизни изучать, находя в ней логику. Стрелки часов обстригать, укорачивая время свое. Перед ночью, что в двери  стучится снова, рассматривать черты девушки, что песочные часы в себе несет. Пианино, что говорило правду настроения моего, накрывать простыней, что тобой наслаждалась. Шаги свои ломать хрупкими словами. Записывать повторяющееся. Небо раскрывать шторами, пастелью вырисовывать молитвы мои к нему. Фотографиями облицовывать стены серостью пропитанные. Разбирать сонностью уже картину Габриеля Макса «Невеста льва». И понимать суть ее происхождения. Ширму прикрывая резко на душу свою. И в дом свой впускать ветер дикий, что нервно простуженный горько остужает сознание. Втягивать воздух, резкостью разрушая все то, что мне так не по душе. Рыжесть в волосах находить, хитрость в глазах через зеркало высматривать. Хохотом разрывать суматоху дней мимо-проезжающих. Чиханием выбрасывать мусор из своей головы. Топленым молоком полы намывать после, как гости в шорох вечера уйдут. Шоколадом выламывать пыль с полок тяжелых. И оркестровую яму для себя в каком-то углу выстраивать. Понимать все равно, что мудрость с каждым днем в мою голову прокрадывается. Выпуская все сказки, что я потом дочке буду рассказывать. И каждый ужин провожать с радостью о жизни нынешней. Цветами ковры устилать утром. Заваривая чашу крепкого кофе, и  будить в себе то, что дано тебе небесами. С крупным масштабом размеривать существование свое, прописывая мелким шрифтом, чтобы больше влезло. И толкая себя на неизведанное новое, помнить о прошлых победах, не забывая о поражениях. Давая обеты, нарушая правила нормы стандартные. А они понимать не будут. Я не для них. Честь свою не опуская на колени, выдерживать натиск ущербный для меня. Достигая тем самым высот не рушимых. Быть мясом для их языка, с гордостью за себя отвечая.

Неважно сколько времени пройдет, я все также буду помнить о тебе.

Тишиной покрывая все настоящее, опрокидываюсь в небеса бездонные. Знаю, ты там… И где бы я не искал свой покой, он зависит от твоего присутствия. Интересно, во сколько бы мы с тобой сегодня проснулись, если бы тебя не забрали?»