Константин Максимов, художественная экзистенция

   Поскольку «Новая юность» своих авторов не представляет, я побродил по интернету и нашел единственного подходящего автора – кинорежиссера и в соавторстве сценариста, дебютировавшего в 2009 году фильмом, о котором самодеятельные рецензенты написали не ахти что. Основная жалоба – отсутствие внятного сюжета. Со зрителями все понятно, а на автора трех рассказов, которые привлекли мое внимание, похоже. Мне даже представился логичным его прозаический дебют. Все-таки фильм – это бесконечное соавторство, а здесь автор говорит сам от себя. Что ему нужно сказать, то и говорит. Что именно, меня и заинтересовало. Пишу на голубом глазу – денег мне за это не платят, с автором не знаком.
  Определяя жанр этих рассказов, я бы сказал, что это феноменологические новеллы. Про что? Про те самые пресловутые «скрепы». В первом рассказе «Прогулка» ось бытия героя – изменение его статуса. В начале рассказа он лучший друг Петьки, с которым они по нехорошим местам идут в хорошее место выпить. Но Петька отпал – его перехватила бабенка. Зато сам герой уже под именем Михаил натолкнулся на девушку-продавщицу, но у него нет денег, поэтому он не покупатель. Мог бы приобрести какой-нибудь мужской статус, но она замужем. И теперь он под именем Мишенька летит себе в забытье неведомо куда безбилетным пассажиром случайного автобуса, успокоившись на мысли:  «Ну, хорошо. Буду ехать. Уже не пропаду». Детское имя как внутреннее переживание неистинности всех приобретенных статусов и смутного будущего.
  Во втором рассказе «Пустыня» много каких-то претенциозных аллюзий, в которых я автора вовсе не упрекаю, а отношу исключительно к кульбитам сознания героя, имя которого возникает только один раз. Именно в этот момент является реализм (натурализм) и живописует фундаментальную «скрепу»: «И вот просыпаешься ты, Вася, в чем мать родила, в огромном  пестром шатре, в обнимку с голой пьяной женщиной, а хозяин бродит, работает, ходит туда-сюда, бродит в густом воздухе. Ты помогаешь. Постоянно просеиваете песок, чистите колодец, делаете из высеянного настоящую землю и сажаете зелень. Это ерунда, это же ерунда — зелень нужно поливать. И ты сам понимаешь — надо поливать растения в пустыне. От «НАДО» страшнее, но и легче. Однако, «СТРАШНЕЕ» страшнее, поскольку понимаешь, что живым тебя не отпустят. Ты ИМ нужен. Иногда ОНИ так и говорят: не отпустим тебя! И хохочут, думая, что ты не понимаешь. Но ты помнишь, ты все понимаешь. Понимаешь, что с НИМИ надо жить». Какие «арабы» - не смешите! Русская, кромешная, нормальная семейная жизнь!
  Третий рассказ «Варенье в хрустальной вазе» - подлинный эрос этой жизни. Кухонный асексуальный  эрос со всеми атрибутами мужской и женской гендерно-семейных ролей. Фаллическим символом становится «персональная ложка» героя: ею он насыщает себя, ею вскармливает жену. Впрочем, до мяса она добирается сама – ложка не участвует. Нет нужды дешифровывать детали, их конфигурация вариативна – существенен сам акт, завершающийся перспективой публичной культурной части.
  Триптих не оставляет пространства для сомнений – зачем-то все это НАДО. Зачем?
Такие смыслы не передаются классическими фабулой и сюжетом, в которых даже цепь случайных событий выстраивает какую-то логику. Типа «Все смешалось в доме Облонских». У Максимова здесь человек приколочен к бессмысленности жизни буквально тремя гвоздями. А ну-ка вывернись!

Таганрог                2014              Июнь