Лейтенант и Змей-Горыныч Глава 25

Глава двадцать пятая.
 
                Хулиганы не узнали чемпиона мира по боям без правил.
                Новости на канале НТВ.
                Но к Петровску, засыпающему в мирном вечернем мареве под привычные позывные  программы «Время», немцы в тот вечер не прошли.
                Лишь, ступив на дорогу, они были поражены новым чудом. Неожиданно вспыхнули фонари, белый свет галогеновых ламп залил дорогу и окрестность. Стало светло как днём. Воины замерли, любуясь этим чудом. Чудо! Чудо сияло над ними.  Чудо, по всей видимости, навеянное злыми языческим богами этой земли.  Богами, не желающими склониться под сенью креста и мирно уйти в небытиё. Соблазн добрым католикам, братия!- хотелось вскричать крестоносцам, но мягкий белый свет, заливший окрестность не располагал к шуму, а звал тихо любоваться сияньем и думать о чём-то весьма далёком от ратных дел. 
                Граф Арнольд тоже замер, бессильный отвести взор от этого чудесного света, и лишь голос, догнавшего его со своим отрядом барона Фридриха фон Думкопфа, мужчины видного, в своих потёртых доспехах похожего на 140килограммовую банку свиной тушёнки с истёкшим сроком хранения, привёл его в чувство.  Барон Думкопф удивляться не умел. Воевал он со славянами не первый год, особым геройством не отличался, зато руки его как лапки куриные всегда гребли в правильном направлении – к себе, и если бы, не  пагубная  страсть к хвастовству, он давно бы нагрёб себе на пристойный замок и сытую старость. Ухватив жирный трофей, барон не мог по-тихому унести его в норку, а начинал похваляться им, и похвалялся до тех пор, пока где-то поблизости не появлялся соперник, хищник,  которому этот трофей был нужнее. Так барон потерял отцовское наследство, невесту  и даже, добытый  им в Палестине, философский камень весом в  добрых пять фунтов. 
                Как я уже сказал, барон удивляться не умел, и  оттого свет фонарей был ему безразличен, зато блеск алюминия, из которого были сделаны их колпаки, привлёк вниманье его сразу.   Об алюминии в 13м веке, естественно, не знал никто. Однако томный блеск плафонов говорил сам за себя. Белый металл явно был достойным трофеем. Барон дал команду слугам и, и те полезли на столбы за колпаками. Лезть в доспехах на бетонный столб очень тяжело, но один на свою беду  всё-таки залез. Взобравшись на столб, он саданул лезвием меча по основанию светильника, рассчитывая срубить его как некий зрелый  плод. В результате в сети коротнуло, на кончике меча вспыхнула молния, и невезучий слуга получил удар током и оттого, истошно взвыв, полетел головой в болото. 
                Мягкие мхи спасли его от переломов, но душевная травма осталась с этим человеком на всю жизнь. Вернувшись из похода, он более не брал в руки оружия. В его  родном городе строили  собор, и он пошёл на стройку в ученики к камнерезу. Если присмотреться, то среди  завитков резьбы на восточной стене собора можно обнаружить странные  фигуры, более всего похожие на электрические лампочки…
                Падение его и предшествующая этому яркая вспышка смутили  некрепкие в вере умы,  и войско зароптало, но положенье спас явившийся пред ним отец Климентий, который к зависти современных политработников  мгновенно всё разъяснил с правильных позиций. «Светочи, воссиявшие над дорогой»,-  сказал он: «Посланы  небом, дабы укрепить в немцах волю к победе. Они святыни, и ковыряться в них немытыми руками нельзя. Следовательно, слуга был наказан по заслугам, а Сила Господня как всегда с его верными сынами»!  Политическая работа в войсках Ордена всегда была на высоте, не зря сам товарищ Сталин настойчиво рекомендовал большевикам равняться на Орден, а отец Климентий был мастер поговорить, но вдруг из мрака ночи раздался звук неслыханный крестоносцами. 
«Что это»?- думали они и сошлись на том, что это рёв не ко времени разбуженного дракона. Вскоре рёв разделился на собственно рёв мотора и голоса, страстно орущие песню: «Гремя огнём, сверкая блеском стали»!
                Ревели голоса,  и радостно пел мотор – это старшина после нескольких дней блужданий по окончательно запутанному Змеем лесу выбрался с трактором на бетонку и теперь шпарил без остановки к  родной казарме. Мотор ревел на запредельных оборотах, потому, как во-первых «какой русский не любит быстрой езды», тем более по такой хорошей дороге, и зачем нужна педаль газа, как не для того, чтобы давить её до полика, а во- вторых энтузиазм личного состава и прапорщика Федотова лично подогревался имевшимися на борту изрядными запасами спиртосодержащей жидкости, закупленной ими на выезде из города Петровска у Лидки Перевозчиковой. Необходимость  поглощения этой жидкости  и задержала старшину на два дня. О грядущей проверке он и не вспоминал, такой уж Ваня был человек простой, душою широкий, способный исчезать неизвестно куда, лишь только душа его просила воли, простора и самогону. Но, как только кончался самогон, Иван вспоминал о службе. Так и служил он, двигаясь по служебной лестнице от простого прапорщика к старшему, потом назад, в общем как в неприличном стишке из журнала «Весёлые картинки» «туда, сюда, обратно».
                С передовых постов прибежал к Арнольду  перепуганный пехотинец. На бегу, он потерял шлем и щит, но даже не заметил этого. Воин, задыхаясь, вопил во всю мочь, тараща дикие глаза свои в  черноту ночи: «На нас движется вся адова сила»!
                Предвидя панику, граф Арнольд выехал на середину  бетонки и закричал, как  ему казалось, грозно, а на самом деле, тонким срывающимся голосом: «Кто побежит – перевешаю на столбах! С нами крёстная сила»!
                Войско, смущённое приближением ужасного рёва и грохота, а также замелькавшего меж стволов дерев света фар, подобного сиянию глаз дракона, и верно, побежало бы.  Кому он нужен был, этот Арнольд с его воплями, если из-за поворота мчалась на них неминуемая смерть – если бы не мечи четверых доставшихся графу ещё от покойного папаши телохранителей - крещёных сарацин, невозмутимый ничем взмах которых уложил пятерых самых активных паникёров. Мечи, будто ножи гигантской мясорубки, поднялись вновь, в свете фар подобные молниям - голодная сталь, алчущая человечьей плоти.  Войско, как испуганная выстрелом лошадь, забывшая об узде, но урезоненная ударом хлыста, очнулось от страха, вспомнило о дисциплине, долге и всём прочем, что гонит людей на смерть, и железный немецкий строй, щетинясь копьями,  перегородил дорогу. Отец Климентий, хотя и оскандалившийся с изгнанием местного чёрта, но, как и прежде сильный в искусстве убеждать, высоко воздев над головою распятие  с частицей святых мощей, быстренько поднял боевой дух войска краткой речью о наступлении последней битвы добра со злом.  В этой битве крестоносцам, естественно, отводилась  роль добра и право сокрушить вражеские рати. Барон Думкопф продолжил его речь, напомнив рати, что у злых и нехороших врагов всегда есть чего безнаказанно отнять. Это войскам тоже понравилось.
                Все были воодушевлены и жаждали боя, но тут из темноты, слепя глаза сияньем фар, вылетел трактор, сбив в канаву ископаемого политрука отца Климентия. Он как яичную скорлупу смял щиты и копья передних рядов, в результате чего в некоторые морально-нестойкие головы вкралась крамольная мысль о превосходстве дьявольских сил.  С этой еретической мыслью в душе пехота бросилась врассыпную.  «Фойер»!- скомандовал граф, судорожно сжав рукою рукоять дедовского меча, и лучники выпустили тучу несущих горящую паклю стрел, сопровождае6мую благословением повергнутого в лужу прелата.
                До этого момента старшина  не понимал  сути происходящего. Вначале ему показалось, что они сдуру  врезались в какие-то дорожные работы, ведущиеся чужими работягами  в странной спецодежде, и, Слава Богу, хоть никого не задавили, но, когда туча стрел, летевших в большинстве своём выше цели (страшный стрелку враг всегда кажется больше) просвистала над трактором, он крикнул ребятам: «Пригнись! Стреляют всерьёз.  Это дяди Колины друзья из прошлого»!   
                Второго залпа не последовало.  Устрашённые железным зверем,  стрелки бросились бежать вслед за тяжёлой пехотой. Лишь ничтожная кучка пеших и конных  обречённо ждала команды графа. Когда переменчивая Фортуна вновь обернула лик свой к  немцам. Рябой кнехт, ринувшись на трактор как на бастионы Иерусалима, зацепил алебардой за портки зазевавшегося сержанта Мичурина, и тот, нелепо взмахнув руками, выпал на дорогу. 
Понимая, что перед ним не мелиораторы и пощады не будет, Мичурин схватил  первую же попавшуюся палку и напал с нею на рябого. Тот, к удивлению его, неожиданно пролепетал: «Найн! Майн гот»!- и, кинув прочь  алебарду,  бросился наутёк.  Это Мичурину понравилось. Если правду сказать замкомвзвода был командиром, да и вообще солдатом никчёмным, войска слушались его, лишь в присутствии начальства,  ну а теперь враг, здоровенный мужик со страшным оскалом  обезображенного  злобой и оспой лица, бросает перед ним оружие и убегает, призывая на помощь свою и Божью маму.
Нет, это ему положительно нравилось! И он, преследуя уже не одного, а никак не меньше дюжины кнехтов, ворвался в самую гущу вражьих рядов, нанося удары направо и налево  по головам и спинам бестолково мятущихся врагов. Старик прелат, наконец, выбравшись из канавы  узрел, что творит Мичурин, охнул и без памяти свалился обратно.   
                Что замкомвзвода нет, старшина сообразил лишь, когда трактор вырвался на полторы сотни метров из битвы и, запылавшая от стрел бочка солярки была скинута солдатами прочь, повергнув в прах десяток бронированных всадников,  с дуру поскакавших вдогонку железному коню. Что русские своих не бросают Ваня знал, понимал и пол другому и поступить не мог. Прапорщик немедля  застучал кулаком по истыканной стрелами крыше кабины, требуя остановить трактор. Повинуясь команде, трактор досадливо фыркнул и остановился. «Жди нас здесь»,- велел старшина трактористу.  Воинство посыпалось  с трактора. «За мной»!- крикнул Иван и, взмахнув подвернувшимся под руку ломом, не мешкая побежал обратно в гущу сражения, где, судя по всему, свои в азарте боя лупцевали своих. Следом бежали его бойцы, бежали, бежали, да вдруг замерли в изумлении. Они рассчитывали увидеть всё что угодно: изуродованный труп Мичурина, Мичурина на коленях и в оковах, но такое!  Они застыли в изумлении. Пред их взором в отблесках пламени горящей солярки и клубах дыма от неё же сержант Мичурин гонял по дороге чуть ли не всё крестоносное воинство, лупя разбегающихся  кнехтов здоровенным распятием.
                «Сержант Мичурин! Ко мне, бегом»!- взревел старшина и вдруг почуял через телогрейку, что в грудь ему упёрся наконечник копья. Граф Арнольд, признав  нём командира,  вновь попытался вырвать удачу из рук изменчивой Фортуны, лишив противника вождя. Он почти преуспел в своём замысле, и до сердца Федотова острию оставалось не более пяти сантиметров тела и кителя  и телогрейки, но вдруг натиск копья ослаб – это заводная рукоятка трактора, в просторечии «кривой стартер», пущенная нежной ручкой нерастерявшегося Варюхина, ударилась  графу пониже шлема и заставила его переменить решение и прилечь на обочину передохнуть и подумать о своём поведении. Мысли в графскую голову приходили разные, вели себя поганее пьяных шотландских наёмников, задирались, скандалили   и  путались между собой, а в это время старшина поднял отлетевший в сторону графский шлем и сунул каптёрщику – возьми, мол, Хакимыч,  в каптёрке поставим, будет, куда окурки кидать.  Потом вырвал распятие из рук разбушевавшегося Мичурина, обтёр рукавом и вручил, вновь выбравшемуся из канавы прелату.  «Битте»,- добавил он, мол, играйся в свою игрушку, папаша, и не плачь. Отец Климентий плакал всё равно, бережно прижимая к груди спасённую святыню.
                Тут нашёлся и просфоровский агрегат. Он лежал на телеге, как был, со стрелою в боку. Оставлять врагу его не годилось. Володя подхватил ящик на плечо, а старшина скомандовал всем отходить, когда граф Арнольд мысли свои, наконец, окучил, построил и решил, что всё уже обдумал. Он поднялся на ноги и,  хотя сотрясённые ударом кривого стартера мозги и не совсем улеглись по местам, сумел углядеть в толпе старшину. Он опёрся на меч и хрипло прокричал ему вслед: «Если ты рыцарь и не трус, сразимся один на один на мечах или секирах, и ты мне ответишь за»!…
                Подробностей того, за что старшине предстояло ответить, так никто и не узнал, потому как Иван, решив, что этот тип, явно вопросы имеет к нему,  кричит что-то нехорошее и верно уже доорался, спросил удивлённо:  «А этот чего хочет? Ему разве мало»?- узнав о претензиях,  согласился: «Ну ладно, как желает клиент»,-  и, махнув рукою ребятам, уходите, мол, я сам разберусь, обернулся к рыцарю: «Ах, ты мать твою, супостат! Олух бронированный»!- а затем привычным движением, которым обычно выбивал ломы и лопаты из рук бушующих дембилей в своей роте, выбил двуручный меч из рук его, а потом с маху по-русски вмазал кулаком прямо в его прыщавую физиономию.  Граф не устоял на ногах. «Эх, мало тебя, стервец, в детстве драли»!- посочувствовал Ваня  противнику и удалился. Благодарный прелат счёл Ивана великим воином и, сравнивая эту драку с битвами прежних лет, заметил: «Не те русские стали»…               
                Враг был разбит, и победа была за нами, так что преследования ожидать не приходилось, но впереди старшину и иже с ним ждала нежданная  неприятность. Там, где они оставили трактор, дорога была пуста, а посреди дороги той сидел, бессмысленно  вертя изрядно сотрясённой головой,  обезлошадевший тракторист Саня Фёдоров.  Он, как ни старался, никак не мог вспомнить, кто же ему так вдарил.
                А дело было так.  Лишь только, вооружившись подручными орудиями боя, личный состав убежал спасать Мичурина, как из кустов  вылезли, придя в себя, сбитые с коней горящей бочкой,  бравые кавалеристы барона Думкопфа  во главе естественно с ним же. Доспехи барона были обожжены и изрядно помяты, но это не смущало его. Во многих сраженьях, шумевших от Палестины до Нормандии,  барона били и били сильно. Он битым быть давно привык, но при том не утратил мечты  прославиться и разбогатеть. За ней, мечтой этой,  и носили его черти по дорогам Европы.  На этот поход он возлагал особые надежды. И они начинали сбываться! Перед ним стоял железный конь, а русских не было, кроме одного, с виду мелкого,  тощего и вообще нестрашного. «Этого не убивать»!- приказал барон: «Он знает, как  управлять этим чудищем, и мы заставим его рассказать об этом  нам». 
                Санёк как раз выбрался из кабины по малой нужде, отошёл к кусту и только расстегнул ширинку, как оттуда, из-за куста этого высыпали   бронированные чудища и  кинулись драться.  Они молотили, куда попадя,  железными рукавицами, однако взять тракториста оказалось труднее, чем они думали. Х/б стесняет движения куда меньше лат, и оттого тракторист, сперва ошарашенный нападеньем, нырнул меж врагов. Они с грохотом столкнулись и упали кучей металлолома, а Саня вырвался, добежал до трактора, и, вскочив в кабину, уже воткнул нужную передачу, когда, перебравшись через груду, мешающих друг другу, своих неуклюжих подчинённых, барон Думкопф дотянулся до него и  выбил его ударом кулака  из кабины. Тракторист  брякнулся о бетонную плиту, и некоторое время лежал беспамятно. Барон был унесён сорвавшимся с места трактором, а войско его разбежалось, искренне уверенное, что  ужасный железный зверь не забудет поужинать их вождём.
                Наконец, тракторист кончил трясти башкой, собрал в кучу мысли  и вспомнил, как и что было. Узнав, в чём дело, старшина сказал так: «Далеко не уедет. Коня мне! Да не  в железках – его и автогеном не вырежешь, а вон  -  из обоза». Вдоль бетонки  пара, брошенных в общей сумятице возчиком,  унылых тяжеловозов как раз  волокла неведомо куда  повозку. «Хватит, старшина, погеройствовал», - остановил его Пащенко: « Ты покури пока. Сейчас пойду я». Иван посмотрел на него, и спорить не стал.
                Барон Думкопф был счастлив. Он, наконец, сумел захватить настоящий трофей! Железный конь – это оружие с которым он станет непобедим.  И где спрашивается, он нашёл такое?  В лесах дикой Руссарии! Пусть не удалось схватить русского конюха или кучера, кем там этот тощий числится при железном коне, но конь-то в руках барона! Он сам научится управлять этим железным зверем, несущим его меж болот по прямой как стрела дороге, поймёт, как задавать ему корм, как обихаживать его, как вести его в бой и, сам не заметит, как станет первым рыцарем Европы! Полководцы будут спорить за честь  приглашать его в свои армии, а короли -  принимать при своих дворах. Враги сотрут с лиц насмешки и испуганно склонят пред ним непокорные головы, прекрасные дамы откроют  для него  сердца, вино и яства, роскошь и уют станут повседневностью для него, Фридриха фон Думкопфа, третьего сына своего полунищего папаши. Слава Думкопфа, богатство Думкопфа войдут в пословицу… 
  Много чего ещё грёзилось ему под шум мотора, когда через открытую дверь протянулась могучая рука и, несмотря на отчаянное сопротивление, вытащила его как котёнка за шкирятник на вольный воздух проветриться. На коне, скакавшим параллельным трактору курсом, сидел один из русских и, безо всякого напряжения держал барона на вытянутой руке, разглядывая, будто неведомую зверушку. Подержал так, посмотрел, да и выкинул  несостоявшегося «первого рыцаря» в кусты, сказав при этом: «А в кино рыцари покрасивше  бывают»! Сам же залез на ходу в кабину, и, резко развернув железного зверя, двинулся назад.
                К моменту его возвращения старшина уже пожалел, что великодушно  вернул прелату распятие, ведь очухавшиеся   германцы  густою толпой попёрли на,  наспех сооружённую его  бойцами, баррикаду из обозных фур. Война шла на равных, а воевать крестоносцы умели. Отбивался  стройбат, чем попадя пока успешно, но численный перевес и превосходство в вооружении было на стороне врага. Запахло победой германского оружия, и чем дальше,  тем воняло сильнее. Старшина приготовился к тому, что через считанные минуты неравного боя эти  окаменелости в доспехах выпустят ему кишки.
                Но тут послышалось ласковое, родное,  можно сказать, урчание мотора, свет фар ударил в глаза врагов, и,  с трудом оторвав дембиля от троих кнехтов, которым он с оглоблею  в руках разъяснял миролюбивую политику Советского государства, старшина и вверенный ему личный состав быстренько погрузились в трактор и скрылись в ночи.
                Арнольд не унимался. Он гнал во тьму всё новых воинов, чтобы настичь и схватить старшину. Прапорщик Федотов стал его личным врагом – Арнольд не мог простить ему удара по лицу и слов, значение которых за время пребывания в русских пределах граф успел прекрасно освоить. Он бушевал чуть не час, но вскоре безнадёжность погони этой стала очевидной и, утешив себя тем, что русский этот верно достойного рода – князь, воевода или, как кричали ему его воины, «товарищ прапорщик», а потому поражение в поединке с ним чести Арнольда не уронило, прекратил преследование.