52. Бъсы. Негативы

                52. Негативы


Александр Дмитриевич Михайлов, участник покушения на шефа жандармов Мезенцева, проживал под именем поручика Поливанова в гостинице «Москва» на углу Владимирского и Невского. Этим народовольцем особенно интересовался Достоевский, искавший прототипов для романа «Бъсы».

Немало она перевидала, эта гостиница. Как пишут в романах, много тайн хранил сей ресторан. Шифры, пароли, явки… В кабинетах его назначали секретные встречи, последовательно: нечаевцы, эсеры-бомбисты и не брезговавшие террором (так называемыми «эксами») большевики.

Три поколения бесов. Три их пришествия.

Вскоре после казни Квятковского и Преснякова, Михайлов отдал отпечатать снимки своих казненных товарищей  в фотографию Таубе на Владимирской. Дабы сохранить лица великих людей для истории (продолжение темы Портрета).

Напрасно его так уж волновали эти негативы – в его ли положении было с ними возиться? Именно при получении из печати фотокарточек, Михайлова, за которым давно гонялась полиция, выследили.

Михайлов, дойдя медленным шагом до угла Владимирской, неожиданно для преследователей, вскочил здесь в отправляющуюся конку. Из нее выскочил на ходу, на Загородном проспекте, успел пересесть на извозчика, но был остановлен и схвачен подоспевшими жандармами. И вскоре по «процессу двадцати» приговорен к смертной казни, замененной вечной каторгой.

Но, словно во исполнение первого истинного приговора – ослабленный в сыром каземате, не дождавшись выхода на открытый воздух, скончался в Александровском равелине.

По отзыву Желябова, Михайлов был «поэт, истинный поэт в душе. Он любил людей и природу одинаково конкретно, и для него мир проникнут был какою-то чисто человеческою, личною прелестью…»

О народнической организации Александр Дмитриевич, по свидетельству друга-цареубийцы, « заботился с той же страстной, внимательной на мелочи преданностью, с какой другие заботятся о счастье любимой женщины…»

Лирик террора. Поэт-бомбометатель. Бес-эстет.

В фэнсионе Трапеция бывал и другой Михайлов – Михаил Илларионович, который поэтом был без всяких натяжек, автором недурных стихов, переводов из Эсхилла, Гейне и Лонгфелло (расхваленных потом самим Блоком). Убежденный бомбометатель, друг Герцена и Шелгунова, описавший в стихах казнь декабристов и погребение Добролюбова: «И за стеной тюрьмы – тюремное молчание…» (фатэма – см. ниже). 

Недотыкомка, бомба судьбы догнала и второго, элегического Михайлова. Вскоре он отправился по приговору в Сибирь, где его сил хватило на четыре года рудников: скончался в описанной им в стихах «каторжной норе».

Михаил Михайлов (Михайлов в квадрате) посещал квартиру Чернышевского на Большой Московской один или  в сопровождении своей гражданской жены, прославленной нигилистки Людмилы Петровны Михаэлис.

Коротко стриженая, в черном простом, без кринолина платье, с вечной папиросой в тонких пальцах очень красивых рук (Муза поэта-террориста), эта «новая женщина», с лицом умного, седого скворца была «иконой стиля» для  первых русских эмансипэ.

Александр, Михаил… С Трапецией связана гибель еще одного Михайлова – Тимофея Михайловича. Третий  «брат по революции» вместе с Желябовым, Перовской, Кибальчичем и Рысаковым, участниками последнего, удавшегося покушения на царя, был казнен на Семеновском плацу 3 апреля 1881 года (на сей раз, без чудесных царских помилований в последний момент).

С балкона своей квартиры на Николаевской (из ложи бельэтажа) за казнью первомартовцев наблюдала  актриса императорского театра Марья Гавриловна Савина. Она утверждала, что «кроме одного из приговоренных Рысакова, лица преступников были светлее и радостнее лиц их окружавших.

«Софья Перовская со своим круглым детским личиком в веснушках, зарделась и просто сияла на темном фоне мрачной процессии». Невеста смерти – в день свадьбы.

                Призрак Сони


Перовская, давая сигнал бомбистам, взмахнула белым платком (царю-освободителю десяток раз предсказывали скорую смерть, и одну из них   нагадали – в образе женщины с белым платком в руке…)

Фамилия – крылатая, птичья. Синичка. Воробышек.

С петлей на шее, она помахала толпе платочком, прощаясь с людьми. С жизнью.

Худышка, востроносенькая, с детскими льняными косичками (и ей террористке-идеалистке, тоже снились «сны золотые» о лучшем мире, где цари – непременно, Равенство, Братство и Свобода...) С синюшным от удушья личиком, с багровым следом веревки на горле.

Смерть тоже представляется с худым лицом, впалыми щеками, востреньким носиком. Но, кто ее знает – только тот, кто умер.

С тем же «предсказанным» платочком в руке ее призрак появляется на Семеновском плацу (первая в России женщина, казненная за политические преступления).