Давыдыч, ваше здоровье! Сон-фантазия о Есенине

Мою молодость яркими разноцветными огнями озарил удивительный человек, ссыльный поэт
Сергей Александрович Усатенко, бывший перевалец. Я приходил на его скромную квартиру в центре Сталинабада,
переполненный недоумением и бесконечными вопросами.

Мне было едва за двадцать и многое из того, что происходило  в жизни, казалось немыслимым и случайным.
Почему расстреляли Гумилёва? Почему не издают Есенина? Почему?
Почему! – их, этих почему, было неистощимое количество.

Сергей Александрович, неоднократно битый, изрядно потрёпанный жизнью, смотрел на меня грустными глазами и вздыхал.
Он доверял мне, но научился за годы скитаний сдержанности, нелёгкому умению вовремя проглатывать,
готовые слететь с губ слова. Всё же иногда он, плотно прикрыв дверь, читал мне наизусть и Гумилёва, и Есенина.

У меня была цепкая память, и многое я хранил в ней спустя десятилетия после этих встреч.
Так запали в душу стихи Есенина, обращённые к  Троцкому.
Я нигде не встречал их в печати. Сейчас думается: а, может, и не Есенин вовсе автор этих строк.
Просто ходили они в поэтической среде, среди московской творческой интеллигенции.
Могу даже предположить, что это была чья-то злая пародия.
Но Сергей Александрович, близко знавший великого поэта, утверждал, что эти строки написал сам Есенин.

Помню, стихи поразили меня.
Я ещё мало знал о личной жизни «певца русской души», а об его отношении к евреям вообще не имел представления.
Это теперь, когда стали достоянием читательской аудитории антисемитские выходки Есенина, многое стало понятнее.
И публичные оскорбления евреев среди разгулов в кабацкой Москве, и пьяный скандал в Америке
на встрече с еврейскими поэтами, – всё легло в строку.

Но Есенин никогда не был антисемитом.
Его лучшим другом долгое время оставался еврей Анатолий Мариенгоф, автор небезызвестного «Романа без вранья».
В любом городе, куда Есенин приезжал с публичными выступлениями, еврейские девушки, как наиболее эмансипированные и романтичные, первыми вешались ему на шею. И он не отказывался от их любви, об этом мы имеем немало свидетельств.
Есенин в своих антисемитских проявлениях был просто человек необузданной, хулиганской натуры.
Злобы и ненависти к евреям он не испытывал. Всё было наносное, как шелуха, как пена.
Обращаясь к Троцкому в названных мной стихах он восклицал:

Лев Давыдович, Лев Давыдыч,
Мы ль от унынья захнычем!
На Руси только я да вы
Православные люди нынче.

И дальше:

Растуды твою, растуды,
Я теперь скандалю нечасто.
Вас в Сухум увезут жиды,
А меня уведут в участок.

- Сергей Александрович, – спрашивал я, пытаясь уяснить для себя какую-то истину, –
а почему Есенин так вольно обращался к Троцкому?
- Эти два человека нежно любили друг друга, – отвечал Усатенко, –
и принадлежность к той или иной национальности не имела значения. Они роднились душами.

Я тогда не поверил.
И лишь спустя годы, когда довелось прочесть разборы Троцким есенинской поэзии,
я вернулся мысленно к названным стихам.
Часть строф выскользнула из памяти, и я тщетно пытался их восстановить.
Пытаясь воспроизвести для себя всё стихотворение целиком, я, очевидно, перестарался.
Сильно разболелась голова. Был вечер, довольно поздний.
Промаявшись за столом, я решил, наконец, лечь на диван и уснуть.
Не тут то было. Какие-то строчки барабанили в уши. Прислушался.
На меня наплывал весь стих, который до того я безуспешно пытался вспомнить:

Бутылки о головы бью,
Глаза наливаются кровью,
С утра в безнадёжности пью –
Давыдыч, ваше здоровье!

Хорошо, что матери нет,
Старушка в рязанском селенье.
Знаменитый русский поэт
Любит буйствовать по отделеньям.

Неожиданно я увидел Есенина.
Он сидел за столиком в грязном кабаке. Галстук съехал набок, рубаха расстегнулась.
Бессмысленные глаза упёрлись в красивую женщину с характерной библейской внешностью.
Он явно не понимал, кто перед ним.
- Пойдём, Серёжа, – упрашивала его женщина, – тебе надо отдохнуть. У меня уже всё постелено.
Я помогу тебе раздеться.
- Ты кто? – пьяно восклицал Есенин и ронял голову на грудь.
Светлые волосы с чуть заметной рыжинкой спутанными прядями падали на воротник.
- Я  Соня, – пыталась объяснить ему женщина, – Соня, разве ты забыл меня.
Мы так любили друг друга ночью.
Глаза Есенина неожиданно наполнялись смыслом.
- А,  жидовка! – вскрикнул он. – Не ты первая, не ты последняя. У меня этих жидовок было!
И он снова уронил голову на грудь.

Женщина в отчаянии подбежала к хозяину.
- Помогите! Придумайте что-нибудь! Его нужно увести отсюда.
Хозяин осторожно подошёл к посетителю и произнёс вкрадчиво, даже с некоторой долей опаски:
- Гражданин Есенин, пожалуйста, следуйте за мадам. Прошу вас.

Есенин поднял голову. Хозяин взглянул в его налитые кровью глаза и отшатнулся.
- Не уйду! – громко сказал Есенин. – Ни за что не уйду!
Потом продолжил произносить какие-то слова, но их трудно было понять – сплошное бессмысленное бормотание.
Но вот взгляд протрезвел.
- Ты кто? – вновь обратился он к женщине.
- Соня.
- А, жидовка! Люблю я вашу породу. А ты любишь меня?
- Очень!
- Тогда приведи сюда Давыдыча.
- Кого?
- Товарища Троцкого. Я должен с ним выпить на прощанье.
Сердце подсказывает, что мы больше не свидимся. Его в Сухум увезут. А я… А я…
- Где же я возьму товарища Троцкого, Серёжа? Пойдём домой, прошу тебя.
Есенин стал багровым.
- Пошла вон! – заорал он – Пошла вон, жидовская морда!

Посетители вскочили со стульев.
Хозяин приложил к губам свисток – раздалась пронзительная трель.
Дверь распахнулась перед стражами порядка. Есенина скрутили.
- Знаменитый русский поэт, – прохрипел он и заплакал.
Последним кадром сна стала картинка убегающего вдаль вагона.
Троцкий стоял у окна. Мимо в вечернем сумраке бежал берёзовый лес.

- Лев Давыдович, скоро Рязань, – доложил проводник.
- Есенинские места! – мечтательно сказал Троцкий. – Вы любите Есенина?
- Люблю, – ответил проводник.
- Вот и я тоже, – вздохнул Троцкий.
Ему вдруг стало грустно.
Как будто что-то прекрасное и доброе уходило из жизни.
Вагон качнуло.

Я вздрогнул и проснулся на диване. Долго смотрел в потолок.
По потолку бродили тени. Они были изломанными, но причудливо переплетались.
Изломанные тени – изломанные жизни

- Давыдыч, ваше здоровье! –  прошептал я.


Р.Маргулис
23 июня 2014г.