Tajik Stew Таджикское рагу

   Небо над Фанским, дремлющим глубоким сном Александровым озером, медленно сгущалось грубыми, где-то чернеющими облаками. Не спешным ходом по крышам, еще не разбухшей новой жизнью природе, начал накрапывать холодный дождь. В большой застекленной огромной столовой, старого, построенного много лет назад советским народом лагере было совсем пусто. В дальнем углу этого помещения грубо, друг на друге лежали яркие пластмассовые столы и стулья. Не далеко от входа ждал своих гостей убого накрытый на семерых стол, приборы невпопад, не знающей рукой были расставлены у каждой тарелки. Замерзшие много дней назад, ровно нарезанные лепешки были украшением стола. Где-то в глубине замызганной жирными пятнами темной кухне, возился одинокий повар, шум перебираемой посуды и стук ножа о дощечку эхом расходился по пустому помещению. В животе моем гудели голодные голоса, от еле доносившегося из бренчащей кухни запаха непонятной мне еды, но все же возбуждающей мой  наигравшийся на чистом-горном воздухе аппетит. Я терпеливо ждал своих подопечных, так я привык называть тех, кому приходился на данный момент-путеводителем, гидом по моей бескрайней стране. Кого за жалование и призвание вел за собой в разные ее уголки, а сейчас привел к подножью величавых, многовековых Фанских гор, к месту, где сам Великий Александр, в одну из подобных ночей не смог отыскать своего верного Буцефала. Кто знает, кто и что на века теряет среди этих престарелых глыб, горных хребтов и вечных ледников, угрюмо хранящих любую тайну за непроходимыми вершинами своих могучих спин. Скука во мне нарастала с каждой неуслышанной секундой, с малейшим шорохом тишины. Минутное затишье на кухне быстро привлекло мое внимание. Будто бы почувствовав мой голодный взгляд, из темного кухонного прохода, неспешным ходом с двумя наполненными чем-то тарелками вышел, по всему наш повар. Дядька, на глаз трудно определяющегося возраста , малость сгорбившийся под тяжестью то ли летов своих, то ли от принесших ими же ненастий. Был он худощав, даже чрезмерно костляв, лицо его вдоль и поперек было испещрено морщинами и до сих пор не побледнело от прошлогоднего загара, видимо годами наслаивавшегося на его лице и теперь ставшего родным цветом. На голове его неуклюже, чуток набекрень красовалась потертая и вся в непонятного происхождения жирных пятнах, рабочая кепка. В тусклом освещении столовой он шел ко столу, с лица его не сходила улыбка, открывавшая вид на его не полный ряд посеревших, изъеденных коррозией зубов. И все же улыбка его была добра и наполнена чем-то странным, не понятным мне, простым и притягивающим к себя не смотря на все поверхностное безобразие этой личности. Невольно, совсем не ожидая от самого себя я улыбнулся, этому простому человеку Фанских гор, в потускневших глазах его на секунду блеснула простота и наивность человека родившегося высоко в горах, та, что не стирается с годами. Подойдя совсем близко к столу с противоположной мне стороны он торжественным тоном продекламировал:
   - Дамлама!
   На стол опустились, две битком забитые нагромождением разнообразных овощей тарелки. От еды поднимался еле видимый пар, а я с трудом мог уловить определенный их аромат. Каждый овощ в этом местном не повторимом по простоте шедевре, неистово источал свой дух. Капуста была капустой, морковь морковью, картошка как и прежде не поменялась в виде, и где-то из глубины, с трудом пробивался маленький, добротно сваренный кусочек говядины. Весь вид поданного блюда, дядьки повара, каким то магическим образом навеяла в мою душу порывы нежности, понимания, сопереживания, что я было не рухнул со своего стула в припадке чистой грусти ко всему родному, к моей стране, к ее чистым, по горному наивным людям. По прежнему широко улыбаясь, глядя мне в глаза, дядька повар, ровным, хриплым, местным говором обратился ко мне:
   - Слишком просто, небось заморские твои гости подобное и в рот не возьмут?
   Все, на что я сподобился в этот момент- еле слышная улыбка. Говорить мне не хотелось, да и не мог я. Улыбаясь, в знак отрицания я покачал головой. А он все тем же спокойно-покорным тоном, глядя то на меня, то на свое блюдо, продолжал.
   - Видишь ли, ведь сейчас совсем не сезон, мало людей, совсем нет их тут, холодно еще в наших местах, вот и нет у нас на кухне нормальной поварихи, а заменять ее поставили меня, приходится варить -на что горазд! Слегка помявшись, этот взрослый человек осторожно смотрел на меня и ожидал моего ответа.
   - Они будут есть все, слегка серьезно, я пытался выразить все понимание скопившееся в моей груди, ибо думал, что скоро это чувство разнесет меня на мелкие куски, а он так и останется с этим чувством страха перед байским гневом.
   Вежливо улыбаясь, дядька повар повернувшись, той же походкой прошел в темноту кухни, за оставшимися порциями дамламы. А я остался сидеть все на том же стуле, и где-то в глубине моей души уже не было слышно боя дождевых капель за стеклянными стенами столовой, голод не мучал живот, там что-то шуршало, неистово билось, колотилось во всю мощь, и вот-вот могло разнести, раздавить мое существо.
   Недолго мне было суждено ощущать нахлынувшие чувства, и бояться конца, как в столовую шумно, о чем-то переговаривая, смеясь вошли пятеро моих подопечных. С виду изголодавшихся, нуждавшихся в подкреплении своих потраченных на каменистых горных тропах, сил. Потирая руки от увиденного блюда все пятеро сели за стол, и принялись рассматривать свой ужин. Вскоре дядька повар внес оставшиеся порции дамламы, расставив их по местам, без единого слова он покорно удалился в свою темную келью. Откуда еще недолго доносился дрязг и бой посуды. Мои же, разглядев свои порции, принялись за их активное поглощение. Буйное обсуждение в миг сменилось редкими звуками постукивающих приборов. Все вокруг находилось в безмолвии, с трепетом наблюдало за трапезой шестерых. “Паша” во главе стола, старик, что напоминал мне Чарльза Дарвина из обложки школьной книги по биологии по старчески мирно сидящий справа от него, пара уже давно не в рассвете своих отношений по левую сторону, ели молча и только говорливый мистер Оак, так я его прозвал в сердцах за его фамилию, занявший место напротив меня, первый, будто громом разрезал полное молчание в столовой:
   - А еда то вкусная, даже очень! А напоминает мне она Irish stew(ирландское рагу). Со всей серьезностью понимающего человека произнес мистер Оак, и вопросительно поглядел на сидящих за столом, ожидая одобрительных слов. Все разом замельтешились, быстро начали дожевывать опоздавшие куски пищи во рту и одобрительно кивать головами. Я же совсем не заметно улыбнулся, и так как по долгу службы должен был дать комментарий оставив на тарелке приборы ответил:
   -Таджикское рагу, а называется оно очень просто, ровно так как и выглядит- Дамлама. Получив порцию необходимой информации, всем вдруг все стало ясно, и они вернулись к своей трапезе-молчаливому доеданию вкусной и полезной Дамламы.
   За стеклами столовой уже давно набрал мощь холодный, высокогорный дождь. Частая дробь его проходила по всей территории старого, дремлющего в полной темноте, лагеря. Все шуршало и переливалось в каком-то неспешном ходе природы, будто бы ощущало свое место и время, потому без спешки совершало свой очередной виток, вокруг этого тайного места, спрятавшегося в замкнутом кругу непроходимых, серых гор. Александрово озеро, некогда днем, в хорошую погоду переливающееся перламутровыми цветами, ныне покоилось в черной дремоте, бескрайние глади его беспокоили невысокие волны, вздымаемые неведомой силой, покоящейся где-то в глубинных недрах озера. В застекленной столовой все так же горел тусклый свет, за столом сидели шестеро, тарелки были уже почти пусты, велся лениво житейский разговор, кое- кто возился вилкой по тарелке, выбирая остатки вкусной и полезной Дамламы, не отрываясь от скучной беседы.

Гулямов Хусейн
04.05.14