Солнечный остров, глава сорок вторая

Г л а в а    с о р о к    в т о р а я

 ПЕРЕВЕРТЫШИ





В отличие от детей, которые всю дорогу веселились, родители всю дорогу       высматривали своих непутевых чад. Несколько раз темно-вишневую «Победу» видели в городе – то она сворачивала в разбитной  с кирпичными ухабами переулок, то высовывала нос из темного тупика, то проезжала навстречу за плотными рядами машин, а в те далекие времена плотным рядом считался один автомобиль. Но всякий раз, когда призывными криками удавалось развернуть колченогий автобусик, пустить его в погоню, словно слепую черепаху, всякий раз, когда тычась мордой в кусты, он увязал в первой же предложенной ему луже – всякий  раз темно-вишневая «Победа» оказывалась болотного цвета полуторкой, в которой Евгений Иванович узнавал своего перевозчика, синей каретой «Скорой помощи», в которой коллеги доктора Савицкого мчали на вызов к сбитому в Аршане мальчику из холодильника, или красной пожарной машиной, где с места Григория Иванова  коротко докладывали обстановку в окошко нашей автобусной развалюхи.
Лохматый бородач за рулем не отличался ни терпением, ни воспитанием. Он не уступал уговорам мамаш еще раз проверить, не является ли только что промчавший велосипедист Сережей Шалышкиным, а бабушка на трамвайной остановке Майкой Савицкой или Мишкой Зеленкой, что казалось равно допустимым. Он словно собаку съел на преследованиях – уставился в одну точку, набычился  и ни единого разу не шевельнул рулем, даже когда мамаши зажмуривались при виде поспешающей под колеса кочки. Автобус прыгал, как старушка-гимнастка, и падал на весь свой позвоночник, откуда время от времени вылетали болты и отдельные диски.
Однако, как все старенькое, его невозможно было сначала разогнать, а после остановить. Даже на красный свет светофора он требовательно трубил издалека, и удивленный постовой в стеклянной будке, глядя на родителей, изо всех окошек разгоняющих машины перед собой, переменял скорее свет, отчего последние машины в разрешенном потоке толпились, виновато поджимая хвосты, чтобы убраться с разъезда.
Цирк шапито, по мнению постового, никак не мог очистить этот город от своего назойливого присутствия, и постовой, зажимая пальцы, перечислял – зверинец с дрессированными слонами, клоуны-лилипуты в темно-вишневой «Победе» и основной состав в разболтанной колымаге. Это большие клоуны, решил постовой, глядя вослед проезжающему автобусу с родителями, которые гнали перед собой обезумевшего велосипедиста. Постовой не находил среди них своего любимого Черного клоуна, а ведь он так забавно, так зажигательно вел жонглирование гирями, что постовой неудержимо рвался на арену. Где же этот клоун? Неужели отстал? Нет же, кто-то преследует старенький автобус, и это, должно быть, он! Постовой  прищурился на восхитительно красный мотоцикл «Иж»  с долговязым клоуном за рулем – в широченном пиджаке с рукавами по локоть и коротких, но объемных штанах. В цирке шапито так много клоунов, правда?
За городом первым делом мамаши решили перессориться – или они так разговаривали. Откуда Юркина мама знает, в какую сторону надо направляться? Евгений Иванович сказал? А кто ему сказал? Карта? Какая карта? Вот эта, нарисованная детской рукой? Ах, это Юркина карта! Тогда по какой же едет Юрка? По настоящей? А если эта игрушечная – здесь могут быть не все повороты? То есть, мы давно уже могли проехать, а милые детки стоят себе за поворотом возле сломанной «Победы» и голосуют на  обочине, чтобы вернуться поскорее по домам, в объятия пап и мам, которые теперь уезжают как можно дальше из города! Посмотрите, совпадает ли Юркина карта, что у Евгения Ивановича на руках, с обычной маршрутной картой? Она у водителя? Спросите тогда у водителя, что вы его боитесь? Нет, это я вам сказала спросить у водителя, сами и спрашивайте! Чего вы его боитесь, он, похоже, глухой! Товарищ водитель! Евгений Иванович, не зажимайте мне рот! Доктор, не усаживайте меня на сиденье, я вам не буйно помешанная! Зачем вы меня привязываете? Нет, вы именно привязываете, а не накидываете кофточку! Как я устала, боже мой! Кто-нибудь видит детей на обочине? Это вороны. А это бабушки с картошкой. Стихийный рынок. Кому нужна картошка? Картошка, снова картошка, варенье, капуста.  Девочка с котятами по рублю. Мужчина со спящим на прилавке ребенком – и куда милиция смотрит!
Женщины бросаются к окошку так сразу и внезапно, что автобус кренится на одну сторону.
- Стойте! – не своим голосом кричит Сережкина мама. – Это же моего ребенка выставили! Милиция! Милиция!
- Не кричите! – досадливо зажимает ухо участковый. – Я всю дорогу рядом с вами сидел. Товарищ водитель! Как вас? Остановите срочно!
Автобус скрипит заезженными тормозами, теперь мамаши улетают вперед и сыплются на площадку рядом с водителем. Косматый бородач сумеречно смотрит на стихийный рынок и поводит бровями. Если он чем-то и недоволен, то не скажет, хоть каленым железом пытай.
- Не могли нам кого-то приличного выбить! – укоряет Юркина мама участкового.
- Вы же требовали поскорей! – огрызается участковый и пытается сам отжать рычаг, открывающий кособокую дверь. Бородач ворчит, но открывает.
- Товарищ! – осторожно окликает участковый и поворачивается к мамашам. – Да не галдите вы, а то сбежит! Товарищ, почем ребенок?
- Вы идиот! – раздраженно шипит ему в спину буфетчица. – Вы же в форме! Кто же вам ребенка продаст!
Продавец отсутствующим взглядом всматривается в попутную дорогу на горизонте.
- Спросите сами! – сердится участковый, прячась за автобусом. – Давайте, давайте! Мне его еще арестовывать, а вы тянете!
- Товарищ! – ласково кричит через дорогу буфетчица и крадучись, как большая кошка, приближается к стихийному рынку. – Ребенок продается?
- С ума сошла! – переглядываются старушки. – Совсем уже в своем городе с жиру побесились! 
- Иди отсюда! – замахнулись они кто картофелиной, кто капустой. – Езжай, куда ехала! «Ребенок продается»!
Этой темы им хватило бы до вечера, но Сережкина мама не выдержала контрольной закупки и выбежала из-за автобуса так скоро, что мужчина с ребенком не успел  ответить и на вопрос буфетчицы.
- Наташенька! – завопила Сережкина мама, но мужчина легко поднял ребенка на руки и повернулся к ней спиной.
- Еще одна городская сумасшедшая! – переглянулись старушки. – Дурдом на колесах!
Все они дружно положили руки на ведра, словно приготовились отбиваться картошкой.
- Ваш ребенок? – вполоборота спросил мужчина.
- Конечно, мой! – растерянно встала Сережкина мама. – Позовите участкового! Я буду свидетельницей!
- А чем докажете? – мужчина и не думал пугаться милиции.
Участковый решительным шагом вышел из-за автобуса и промаршировал через дорогу как на параде. Привычным движением он вынул удостоверение и показал мужчине.
- Чем она докажет? – невозмутимо повторил мужчина.
- Разбудите ребенка! – потребовал участковый.
Сережкина мама бросилась целовать ребенка, ребенок проснулся и оказался Наташкой.
- Мамочка! – Наташка обхватила ее за шею и повисла горячим комочком.
- Будем составлять протокол! – грозно нахмурился участковый. – Где  взяли? Куда следуете? Все видели – ребенок опознал родную мать?
Старушки рыдали и утирали слезы кончиками платков. Этого происшествия им хватит до конца текущего месяца и половину следующего. Старушки кивали – видели, ребенок опознал родную мать.
- Автобус ждал! – спокойно ответил мужчина, будто участковый уже начал составление протокола, но на несчастье, планшет остался в автобусе, так как участковый стеснительно переглядывался с тетей Ирочкой и тайком показывал ей фотографию с Доски почета «Детского мира», с которой все, если вы помните, у них началось.
- Автобуса в город ждал! – терпеливо повторил мужчина. – Что же вы ничего не записываете? Вон уже и автобус появился!
И он махнул рукой на горизонт, куда до этого вглядывался с поистине деревенским долготерпением. Однако городские мужчины в составе Евгения Ивановича, доктора Савицкого и Мишкиного папы уже обступили его со всех сторон, и он не смог бы сбежать на автобусе, даже если бы пробовал прорваться. Главный бухгалтер на всякий случай стоял на другой стороне дороги – вдруг похититель бросится в селение? Тогда он пронзительно закричит сногсшибательным визгом. Эдгар Штурм расставил треногу с фотоаппаратом, чтобы сфотографировать бегущего с ребенком мужчину. Завтрашние газеты снова печатали бы о севе озимых!
- А чего вы находку в милицию не сдали, мужчина? – подозрительно сощурилась буфетчица. – Так оно по закону-то положено!
- Мамочка! Так он и есть милиция! – обхватила мамину голову Наташка. – Это же Иванушка-дурачок!
Городские мамаши переглянулись.
- Иванушка, Иванушка! – закивали старушки.
- Только я не милиционер! – смущенно признался Иванушка. – Милиционер мой брат. Если сегодня первое.
- Ага! – сказала буфетчица и смерила Иванушку  подозрительным взглядом с головы до ног. – А если второе?
- Значит, я! – широко улыбнулся Иванушка. – Это же просто пареной репы! Будем сегодня протокол составлять? – повернулся он к участковому. – Или завтра служебный акт передачи? Мне все одно. Мне главное – дочерь маманю нашла! А все остальное – бумажки!
- Мамочка! Мамочка! – заторопилась Наташка. – Идем, я тебе Великие Дураки покажу! Здесь так интересно! Гомер! Диоген! Какой-то человек с необитаемого острова! Я всех их знаю!
- Великие Дураки? – нахмурился участковый. – Какие еще Великие Дураки? Здесь же на щите написано – «Старое Татаурово»! Черным по белому!
- Да-а-а? – несказанно удивилась Наташка. – А было «Великие Дураки»! Синим по желтому!
Косматый бородач за рулем автобусика усмехнулся и полез в карман за папиросами. Когда он закурил и выдохнул дым с окошко, сизое облако накрыло и его и весь колченогий автобус.
- А дети? – торопливо спросила Юркина мама. – Дети где?
- Да не волнуйтесь вы! – улыбнулся ей Иванушка. – Сказали же вам – с детьми все в порядке. Они с моим братом. Под присмотром милиции, так сказать! На экскурсии!
- Вот и ведите нас скорее! – буфетчица схватила Иванушку за руку.
- Ведите! – подмигнула ему Наташка и, соскользнув с маминых рук, потянула в сторону селенья-перевертыша. – Диоген! Начнемте, Иванушка-дурачок, с Диогена!
- Не смей обзываться на взрослых! – рассердилась Сережкина мама, торопливо шагая за дочерью. – Как тебя вообще сюда занесло?
И Наташка начала свой рассказ с младшей группы ясельного возраста. Она делилась впечатлениями от первой соски, коровы, которую назвала собакой с большими глазами, от деда Мороза, что всегда пугает маленьких детишек. Наташку перещелкнули на школу. Ей вспомнился первый класс и свежевыкрашенная парта, к которой она прилипла с диким ревом, первая пятерка, которую в дневнике рисовали как яблоко и солнечная дорога домой под белыми облаками. Взрослым никак не удавалось навести Наташку на след. Она упорно отказывалась вспоминать, как бежала за темно-вишневой «Победой» и пыталась впрыгнуть в распахнутую для нее заднюю дверцу, но только стукалась о фонари и падала, или ныряла в лужи. В конце концов, родители сдались, и поняли, что Наташка была занесена в машину злыми чарами, и только и делала всю дорогу, что стыдила беглецов, слезно взывала к совести, но после увлеклась путешествием и забылась.
- Доска  Почета «Великие дураки»! – провозгласила Наташка, указывая на щит с праздничными физиономиями под стеклом. – Встречает вас при входе в селение!
- Наташка! – одернула Сережкина мама. – Но здесь же написано «Мы гордимся ими!». Черным по белому!
- Мамочка! Ты просто их не знаешь! – снисходительно отвечала Наташка. – А узнаешь – тоже будешь гордиться! Вот Эйнштейн, лучший тракторист! Он с Лениным в дуэте работает – слышишь трактор?
За домами и вправду натужно порыкивал трактор. Он виделся  таким крохотным на бескрайнем, до неба, поле, но вспаханной, отливающей желтизной, земли за ним было уже две трети.
- Даже самый маленький трактор! – назидательно сказала Наташка. – Может вспахать великое поле, если будет просто терпеливо работать! Это главная теория Эйнштейна, мама!
- Теория относительности! – развел руками Евгений Иванович. – Относительности между малым и великим. Все относительно. И малый может стать великим, она хочет сказать.
- Ты сама это придумала? – ахнула Сережкина мама, заглядывая дочери в глаза.
- Это у Юрки в книге написано! – призналась Наташка. – Я подслушала.
Она зашевелила губами, прикрыв ладошкой глаза, и вдруг завыла замогильным голосом:

                Нет во Вселенной малых и великих –
                Все буквы велики в великой книге!

- Это она у Юрки подслушала! – уверенно сказала бабушка прокурорский работник. – Наша книга! Признаю! Но какая у ребенка память!
- Это что! – горделиво сказала Сережкина мама. – А как она стихи Михалкова читает!
На что Наташка все там же страшным голосом запела:

                Мы встали, встали, встали
                Опять не с той ноги
                На  лютые дела мы
                Шагаем как враги!
                Тра-та-та
                Тра-та-та
                Так строчит наш автомат!..

Все признали, что это ужас, и Сергей Михалков уже исписался, если сочиняет такие мрачные стихи для детей, а ребенок устал за время вынужденного путешествия и ей поможет только молочный чай!
Наташка вырвалась из заботливых рук и принялась выкрикивать, что Эйнштейн не носил носков, и она теперь не будет, потому что с маленькой дырочки разрушается Вселенная! Если бы не Евгений Иванович, ее тотчас упихали бы в колченогий автобусик и увезли, но так как он был знаком со всеми основами термодинамики и мог выражаться формулами, ему удалось убедить, что этот перелицованный Михалков является анти-Михалковым из антимира! Если есть аннигилированные частицы, мудро дополнил Эдгар Штурм, который из всей современной физики знал только это волшебное слово!
Мнение двух выдающихся светочей убедили непритязательных в науке, давно закончивших среднюю школу мамаш и Наташке было дозволено продолжить экскурсию по дороге к сбежавшим, но сидящим где-то под присмотром, детишкам.
- Видите знак? – указала Наташка на полосатый столбик в саду за покосившимся штакетником. – Место, где сходятся две параллельные прямые! Это сад тракториста Эйнштейна, правда, товарищ Иванушка-дурачок?
Сережкина мама снова недовольно покачала головой, однако на этот раз промолчала. У светочей и насчет Иванушек-дурачков могла  иметься заумная теория. Однако светочи недоверчиво устремились к саду.
- Этого не может быть! – воскликнул Евгений Иванович, вглядываясь в полосатый столбик. – Но здесь же нет никаких прямых!
- Так они же – воображаемые! – покачал головой Иванушка-дурачок. – Вы физику в школе проходили?
- Это геометрия! – нахмурился Евгений Иванович.
- Вот в геометрии они и не сходятся! – согласился Иванушка-дурачок. – А в физике – еще как! Вы на трактор Эйнштейна посмотрите! Борозды прямые?
- Прямые!
- А как выпьет после обеда – сходятся! – назидательно поднял палец Иванушка-дурачок. – Физика! У нас в деревне все мужчины – физики! И химики – вон, сами гонят! – он показал на далекий сизоватый дымок из узенькой, подпирающей небо трубы. – Это наш Менделеев.
- Дмитрий Иванович! – кивнул Эдгар Штурм, который снова показался перед тетей Ирочкой во всем энциклопедическом блеске.
Иванушка-дурачок подумал, но не вспомнил имени Менделеева.
- Он как выйдет, так уже лыка не вяжет! – посетовал Иванушка. – Так и не можем узнать его имени! Извините. К следующему приезду обещаю!
- А это яблоня Ньютона! – крикнула светочам Наташка и махнула на дерево рядом с полосатым столбиком. – Можете подставить голову! Что-нибудь откроется сразу!
А удобно без хозяина, переглянулись светочи.
- Дали! – показала Наташка на усатого казака. – Сантехник. Только усы опустились!
- Мне кажется, на этом столбике просто написано «Центр села»! – вычитал Евгений Иванович. – Нулевой километр, так сказать. Сельского пользования.
- А бывает нулевой километр? – прищурился Иванушка-дурачок.
- Конечно! – убежденно ответил Евгений Иванович. – Если есть первый, есть и точка отсчета!
- Так это геометрия? – еще уже сощурился Иванушка-дурачок.
- Геометрия!
- Не физика?
- Не физика! Конечно!
- Так почему же нулевой километр – может иметься в нашем селе? – выпалил Иванушка-дурачок. – А место, где две параллельные прямые сходятся – не может?
Он обиженно засопел, надулся и принялся ходить, чтобы унять распаленную гордость.
- Может, может! – успокоил репортер Эдгар Штурм. – Не сердитесь! Я уже о вас пишу! Сфотографируйтесь, если вы не против, на фоне этого столбика. С Евгением  Ивановичем в обнимку. В знак примирения!
Деревенский светоч науки и логики снялся в обнимку с городским.
Следующими захотели сфотографироваться мамаши.
- Как вам не стыдно! – воскликнула Юркина мама. – Мы за детьми приехали, а вы на каждом столбе готовы фотографироваться!
- Вот уж! – огрызнулась буфетчица. – Детей-то мы еще найдем, а столбика того – никогда! Вдруг они разойдутся, эти прямые! Может это случиться, Евгений Иванович? Хотя бы в бесконечности!
– Но если они уже сходятся! – задумался Евгений Иванович. – Значит, и дальше все может быть!
- Вселенная! – важно подняла палец буфетчица. – Даже в ней все может быть, а они мне – не может быть в котлете только хлеб!
Она возмущенно тряхнула головой своим мыслям и отодвинулась в сторону, чтобы запомнить постулат Евгения Ивановича. Теория относительности  хлеба к мясу в котлете показалась ей очень полезной и совершенно прикладной наукой. За что Эйнштейна звали теоретиком? А если так, то к следующей ревизии она повесит над собой его портрет и отобьется от любого проверяющего насмерть вызубренными формулами. Она решила записаться в научную библиотеку и теперь ковыряла в Доске почета Великих дураков длинным ногтем, проверяя, насколько крепко прикручен  портрет тракториста Эйнштейна.
Видя полное отсутствие интереса к сантехнику Сальвадору Дали с его ассенизационным скафандром, Наташка торопливо зашагала к бочке старика Диогена.
- Диоген! – показала она на бочку. – Сидит себе днями и ночами. Ищет смысл жизни. Спросите его!
Фоторепортер Эдгар Штурм, обгоняя всех, бросился к Диогеновой бочке. Он успел расставить штатив и сфотографировать ее с нескольких сторон, ожидая, что оттуда вот-вот появится голова великого старца. Голова не появлялась. Даже на робкие женские оклики из бочки не раздалось ни оха, ни шевеления.
Юркина мама решила покончить с этим представлением, задав торопливый вопрос.
- Диоген! В чем смысл жизни?
Диоген продолжал пребывать в молчании.
- Его даже Александр Македонский не мог оттуда выманить! – напомнил всезнающий репортер. – Спросил, что ему надобно от правителя мира – проси, мол, что хочешь! А тот – отойди, ты заслоняешь мне солнце!
- Товарищ Диоген! – рассердилась буфетчица. – Почему-то с товарищем Эйнштейном у нас все быстро получилось, а вы… кто он по нации?
- Древний грек! – быстро отозвался Евгений Иванович.
- А вы, древний грек, нас задерживаете! Может, вы по-русски не понимаете?
Участковый сунул голову в бочку и разочарованно протянул.
- Здесь одни соленые огурцы!
- Засолили! – убежденно отвечала Наташка. – При мне обещали засолить. Баба Яга на крыльце!
- Чего вам надобно? – раздался старческий голос с крыльца.
- Диоген! – обрадовалась Наташка. – Еще малосольненький!
- Дядя Гена! – окликнул Иванушка. – Похоже, к тебе. Городские!
- А чего им надобно? - недовольно почесался Диоген.
- Смысл жизни ищут! – доложил Иванушка-дурачок.
- Чего? – рядом с Диогеном возникла прежняя старушка, в которой Наташка тотчас же признала Бабу Ягу.
- Смысл жизни ищут! – повернулся к ней Диоген. – Городские!
- С жиру бесятся! – сплюнула старушка и вошла обратно в дом. – Что им надо еще? Теплый туалет! Горячая вода из крана! Телевизор! Свет электрический! Отключи им все – и увидят смысл жизни!
Диоген, оказавшийся дядей Геной, виновато пожал плечами и поплелся за старушкой, похрустывая малосольным огурцом. Дверь за ним аккуратно закрылась, словно истина поменяла адрес.
Диогенова бочка его стала полна огурцов,  но не смысла.