Корни

 Много весен назад, в пору моей юности, я думал, что люди очень странные существа. Они вечно говорят о своих корнях, а сами летят по миру, как листья гонимые осенним ветром.

 В тот год, когда в моих ветвях впервые поселились скворцы, дом по соседству, долгое время пустовавший, тоже обрел своих жильцов. Это была молодая пара. Счастливые, улыбчивые, они казались похожими на звонкие березки – светлые и говорливые. Даже дом, до этого стоявший серым и понурым, тоже преобразился – окна сияли, свежеокрашенные стены кокетливо подставляли свои бока весеннему солнцу. Да и двор, заросший сорняками и заваленный мусором, стал теперь ухоженным и просторным.
 Я присматривался к людям с интересом, а эти двое, глядя на меня, говорили, что хотят, чтобы их любовь была такой же крепкой.
 Я часто видел их вдвоем. Днем – суетящимися, вечно снующими туда-сюда, приносящими и уносящими какие-то тюки. Вечером – сидящими на крыльце, тихими и немного загадочными. В ту пору эти люди были очень похожи на моих скворцов, обустраивающих свое гнездо. Радостные, они постоянно что-то щебетали друг другу, и казалось, что весь мир для них так же ярок, как солнце.
 Всю весну и все лето дом был наполнен смехом и весельем. К соседям приходило много друзей, во дворе часто устраивали вечеринки с танцами и песнями. А у моих скворцов тем временем вывелись птенцы и требовательным писком встречали каждый день.
 Пришла осень, а затем и зима. Люди радовались каждому дню. С веселым смехом собирали желтые листья или лепили снежную бабу. Дом был так же полон радости и смеха.
 Минул год и у соседей родился сын. Снова сияло солнце, снова мои ветви были окутаны зеленоватой дымкой первых листочков. Снова скворцы обустраивали свое гнездо.
 Я помню, как мужчина, возвратясь домой, долго обнимал меня и все приговаривал: «Сын, сын!» Он сам был в тот день чуть ли не ярче солнца.
 И снова радость. Но уже другая, чуть приглушенная, словно боишься разбудить уснувшее чадо. Тогда я думал, что в понимании людей, это и есть корни – место, которое привязывает тебя так крепко, что не оторваться.
 Улыбчивый сорванец походил на скворцов, что возвращались из года в год в гнездо на моих ветвях. Так же шумно радовался весне, так же спешил жить. Сначала на руках матери он громко требовал защиты от солнца под моими ветвями; когда подрос, пинал ногами и ругался что расту на дороге; еще чуть позже вырезал на моем боку непонятные символы.
 Я наблюдал за ним много весен, и мне не было скучно. Наверное, это сродни наблюдениям за маленьким шустрым зверьком - всегда интересно, куда же тот направится сейчас.
 Беда случилась осенью, когда мальчик миновал свою шестнадцатую весну. В доме, с утра таком спокойном и привычном, поднялась непонятная суета, постоянно слышались возгласы и причитания. Вскоре из дверей выбежал мальчишка и, обхватив мой ствол руками, уткнулся лбом в шершавую кору. Он не плакал, только иногда, совсем тихонько и как-то по-звериному, скулил.
 Что произошло, я узнал только спустя месяц. Мужчину, отца семейства, привезли на казенной машине. Два улыбчивых крупных парня выволокли его из салона и усадили в кресло на колесиках. Он был тих и до странного безразличен. Женщина, суетясь вокруг, что-то весело щебетала, но глаза ее были полны слез.
 Тем же вечером я впервые видел мальчика пьяным. Он шел по улице, шатаясь и нелепо взмахивая руками, а лицо его было искажено болью.
 После случившегося жизнь у соседей изменилась. Вместо счастливого смеха теперь все чаще были слышны крики подростка и женские рыдания. Только мужчина так и оставался безучастным ко всему. В любую погоду его вывозили на веранду. Укрытый пледом, он всю осень и зиму целыми днями неподвижно сидел в своем инвалидном кресле, уставившись в одну точку. Поначалу женщина часто садилась рядом, что-то тихо говорила, гладила по руке. Но ничего не менялось, и мужчина все чаще и чаще оставался в одиночестве. Сейчас он напоминал мне надломленное бурей дерево – и упасть не получается, и держаться нет сил.
 А мальчик, еще недавно такой шумный и веселый, становился тише и мрачней. Теперь мне все чаще доставались его злые пинки, все чаще, хлопнув дверью, он выбегал из дома и, прислонившись затылком к моему шершавому боку, что-то шипел сквозь зубы.
 Дом тоже изменился. Словно покрытый пылью и паутиной, он потускнел и будто сгорбился.
 Когда весной скворцы вновь прилетели к моим ветвям, мужчина умер. Дом стал совсем тихим. Даже криков подростка было уже не слышно. Мальчик просто почти не появлялся дома. А женщина, оставшись наедине со своим горем, все чаще сидела на веранде, там, где раньше стояло кресло мужа. Она все больше молчала, все больше вздыхала. И вскоре стала делить свое одиночество с выпивкой. Теперь вечерами на крыльце их было двое – вдова и бутылка.
 Скворцы в моих ветвях радостно славили весну, а дом по соседству становился больше и больше похож на развалюху. Мне казалось, что вот минует еще немного времени, и женщина вновь улыбнется, мальчик, так не вовремя повзрослевший, выбежит на крыльцо, что-то радостно крича. Но прошла весна, пролетела осень и ничего не изменилось. Каждое утро мои соседи понуро разбредались по своим делам, вечером женщина выходила на крыльцо с очередной бутылкой, и только поздней ночью возвращался домой ее сын.
 Следующей весной мальчик ушел совсем. Днем он вышел из дома с сумкой через плечо. Долго разглядывал крыльцо, будто стараясь запомнить, потом постоял, уткнувшись лбом мне в бок. А затем просто ушел.
 Вечером, снова сидя на веранде, женщина долго плакала, жалуясь на судьбу своему отражению в бокале. Она ждала возвращения сына. Ждала и поглядывала на дорогу. Потом снова доливала в бокал и, уткнувшись в колени, то ли причитала, то ли ругалась, то ли вспоминала былое.
 Летели дни. И все оставалось по-прежнему. Дом, когда-то такой радостный и яркий, все дряхлел. Женщина, еще молодая и привлекательная, чахла и превращалась в старуху.
 А потом пришло лето. Пожалуй, самое жаркое на моей памяти. Солнечные лучи палили так, будто намерились выжечь все живое. Дожди были так редки, что приносили лишь краткое облегчение. Даже ночью воздух был душным и сухим.
 В одну из таких ночей дом загорелся. Пламя занялось на втором этаже и очень быстро охватило крышу. Огненные языки вырывались из окон, спускались по стенам, танцевали на кровле. Зрелище было ужасающим. Сбежались соседи, приехали пожарные. Огонь потушили на удивление быстро, но о том, что кто-то мог спастись из этого ада, не было и речи.
 Через несколько дней приехали какие-то люди. Они ходили по обожженному двору, заглядывали сквозь обугленную дыру в стене. Что-то говорили и записывали, а потом уехали. Дом остался один. Горбатый калека, он с надеждой смотрел на прохожих единственным оставшимся окном на фронтоне. Он все еще надеялся, что жизнь для него не закончилась, что кто-то еще захочет наполнить его стены смехом и радостью. Но сменялись месяцы, и никто не приходил. Дом, оставшись никому не нужным, потихоньку начал разрушаться.
 Еще долгое время после этого пожара, люди, что проходили мимо, тихонько перешептывались, глядя на обугленные стены, а потом забылось и это. Только скворцы год за годом возвращались в мои ветви. Только они, будто и не было никакой трагедии, вновь и вновь радостно встречали весну, ремонтировали гнездо и выводили потомство, чтобы следующей весной вновь вернуться.
 Так минуло много весен. В доме, который уже совсем пришел в запустение, ночевали животные. Сносить ветхие стены, видимо, было некому, а ремонтировать было уже нечего.
 Теплым осенним днем у дома остановился мужчина. Он долго стоял озираясь, будто в растерянности. Искал взглядом одному ему известные приметы. Долго вглядывался в узоры на моей коре. А потом, словно найдя подтверждение, подошел и обхватил руками ствол, прижался лбом к шершавому боку и заплакал. Заплакал так горько, как умеют, наверно, лишь мужчины и дикие звери – будто сама душа воет. Я, хоть и с трудом, но узнал своего мальчика. Он вырос, стал кряжистым, как молодой дуб, только глаза остались как в ту весну – полными боли и страдания. Осенние сумерки скорые. Очень быстро небо осыпали звезды, а мой мальчик все бродил по развалинам, осторожно касаясь пальцами обугленных досок, развалившегося крыльца.
 Именно в тот миг я понял, о каких корнях говорят люди. Потому что через столько лет мальчик все таки вернулся.


Рецензии
трогательно

Карина Василь   23.07.2014 22:07     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.