О том, как Старец Атеистиду благословил

О том, как Старец Атеистиду благословил

Рассказывают, будто служила у Старца келейницей Атеистида, матушка благочестивая и весьма примечательная своей богатырской наружностью. Голос у нее хороший был. Как начнет, бывало, петь, вся округа, заслушавшись, затихала, птицы не кричали, рыбы в Озере ртов не разевали, дикие звери на опушку без боязни выходили. Одно разве что неудобство – шибко громкий. Старец иной раз в келье прикорнёт, от трудов праведных умаявшись, а снаружи доносится: «А ну, головёшки некрещеные, вот я вас!» Выглянет Старец из кельи, а это Атеистида ворон шугает, что в наглую средь бела дня с огородика ихнего бобы таскают.

Словом, женщина была во всех отношениях особенная. А что касается полу (ну, вы понимаете, о чем я), то и тут матушка Атеистида позиционировала себя в высшей степени целомудренно. В этой точке нравственного своего отношения к миру дух ее достигал такой несгибаемой стойкости, что ежели кто и подъезжал к ней с подобного рода гнусными намерениями, то отъезжал обыкновенно с разбитым носом.
 
Незадолго до того, как Атеистида поселилась у Старца, прославился  он тем, как во время похода своего на Горку Пегаса воскресил. Ему еще за подвиг сей крепко от начальства досталось, грозились сана лишить, но обошлось. Люди добрые благочинному залог внесли, дабы он за Старца нашего перед владыкой заступился.

С тех пор поползли в народе слухи, будто у Старца епитрахиль чудотворная имеется, будто епитрахиль эту благочестивые сестры Горненского (что в Ерусалиме) монастыря соткали, а золоченой нитью расшивал сам расстрига Протасий. И уже самые сведущие сообщали, будто в одном из паттернов замысловатого узора, коим епитрахиль эта изукрашена, ниточка сокровенная имеется, и кто ту ниточку найдет, тому все грехи его во веки веков отпустятся.

И потянулись к келейке Старца людишки разнообразные, народец всё большей частью темный, непонятно чем и как на свете промышляющий. То странничек сирой забредет, спасаясь от неправд человеческих, а то старушка-горбушка заглянет, новостей ворох принесет. Разложит их перед Атеистидой, а у той аж сердечко замирает: забудет она обо всём и знай себе вздыхает да охает. Наслушается старухиной болтовни, спохватится: «Ах ты, Господи, и что ж это я?.. Мне же в лес за грибами надо!», даст страннице хлебца с луком, иди, мол, с Богом, а той только того и нужно. Топ-топ ножками оземь, и поминай как звали.

Подходит Атеистида за благословением, а Старец вместо того, чтоб благословить, щелкнул ей пальчиками по затылку и говорит:
«Ты, чадо мое, зачем вместо того, чтоб послушанием заниматься, пришлых старух слушаешь, греховными сплетнями голову забиваешь?»
Поняла Атеистида, что Старец разговор ее со старухой слышал, упала перед ним на колени и говорит:
«Прости, батюшка, несмышленую. Забылась я» .
«Ах, Атеистида, и что мне с тобой делать? Бесовским помыслам внимаешь, а о Господе не печешься. Выгнать тебя – грех, оставить – еще хуже» . 
Видит Атеистида – Старец осерчал, и пустилась на крайнее средство, оказывающее на монашествующих беспременное воздействие.
«А-а-аа-ааа!... – заревела она во весь голос, размазывая слезы по щекам, – И что я теперь, отец родной, делать буду? Чем мне грех свой замолить?»   
«Хватит, ну, хватит, дурёха!.. После ужина придешь исповедуешься, а на вечернем правильце полсотни поклончиков за меня, окаянного, положишь, глядишь, и простит Господь твое недомыслие, – успокоил ее Старец. – А сейчас вот тебе мой наказ: по грибы пойдешь – на Горку заходить не смей. Место беспокойное, неровён час лешутку повстречаешь. Да прежде, чем идти, облачение постирай, чтобы к вечеру высохло. А то в чем я тебя, дуру, исповедовать буду?»
Постирала Атеистида ряску, поручи и прочее да на солнышко вывесила, а епитрахильку батюшкину – отдельно, на крышу кельи, где батюшка специально двухметровый шест приладил, дабы проходимцы лихие вещь святую не спёрли.