Куда уехал цирк? Из истории донских побегов

Альманах "Неволя", № 36, 2014

До сих пор эта криминальная история остается тайной на дне секрета, внутри которой скрывается загадка (да простит меня покойный Уинстон Черчилль, у которого я стащил этот образ: любитель коньяка и сигар так определял Россию). Я излагаю всего лишь версию разгадки, основанную на некоторых предположениях, слухах и беседах с людьми, имевшими отношение к так называемому «каменскому побегу».

Уездный город Каменск в 80-е годы прошлого века славился своим спиртзаводом и колонией общего режима. Между этими двумя очагами провинциальной культуры существовала тесная связь. Как говорил герой Леонова в «Джентльменах удачи»: украл, выпил – и в тюрьму!

Генка Циркач был не из местных. Но и его не миновала участь сия. Самый гуманный в мире суд вкатил Генке пятерик. Вообще-то Циркач не принадлежал к благородной касте профессиональных преступников. Он и по жизни был циркачом: вместе с сестрой-близняшкой они работали в разнообразных акробатических номерах. Оба маленькие, худенькие, как подростки, хотя исполнилось им уже по двадцать пять годков. И все бы шло хорошо, если бы однажды Генка не встретился со старинными своими приятелями по двору, которых не видел с тысяча девятьсот... очень лохматого года.

Вмазали крепко. Приятели – ребята крепкие, им бутылка водки на килограмм веса, как слону пипетка. А Генку повело. Не «в отруб», но достаточно для того, чтобы согласиться на роль «форточника». Есть такая специальность в воровском мире: проникает худенький мальчонка в квартиру через форточку, а там действует по обстановке: либо открывает изнутри подельникам дверь, либо через окно передает все, что глянулось.

«Работнули хату» приятели чисто, без шума и пыли. Генка получил свою долю и забыл бы о случившемся, если бы в один не слишком прекрасный день ему не напомнили менты. Оказывается, приятели Циркача попались на продаже краденого – и сдали парнишку по простоте душевной. А чего ему, дурню, на воле маяться, когда они по нарам клопов давят? Дальше был суд, и каждый поплыл по своему течению: приятели – на строгий режим (эта ходка была у них не первой), Генка – на общий. Так и оказался Циркач в колючем хозяйстве полковника Иван Иваныча Орлова. Прошу заметить: и имя, и фамилия – подлинные!

Орлов был очень веселым и жизнерадостным человеком, который в зоне чувствовал себя как рыба в воде. На царивший в местах не столь отдаленных легкий бардак Иван Иваныч взирал философски, считая бардак непременным атрибутом не только зоны, но и российской государственности в целом. А потому – какой смысл с ним бороться? Зэков Орлов любил, хотя и странною любовью: разговаривал с ними радостным матом, а порою с отеческой лаской мог вкатить арестанту хорошую оплеуху – не по глупой прихоти, а токмо пользы для. И вот этому, можно сказать, святому человеку Генка Циркач подложил огромную свинью...

С некоторых пор Циркач начал сильно кашлять. С надрывом, как обитатели Нерчинских рудников. Соседям по бараку (так до сих пор кличут арестантское общежитие, хотя на барак оно давно не похоже) это дело не понравилось. Они потребовали от Генки то же, что кочегар от кочегара в известной матросской песне: «Ты к дохтуру должен пойти и сказать – лекарства он даст, если болен!» Генка так и поступил. Зоновский доктор, только услышав надрывный кашель и увидев летевшую во все стороны слюну, заорал на скукоженного арестанта: «Иди отсюда к такой матери! Сдавай анализы – а там посмотрим. И не харкай на работника медицины!»

Циркач покорно сдал анализы. Между тем он чахнул на глазах, теряя и без того не дюже великий вес. Когда доктор увидел результаты анализов, его чуть самого кондратий не хватил: «Ты чего же, гадёныш, свободно по зоне разгуливаешь?! Всех перезаразит, паразит!» От перевозбуждения доктор даже заговорил стихами, часто сбиваясь на нецензурщину. В тот же день Циркач уже был в отряде «тубиков», отгороженном от жилой зоны надежным забором. Как оказалось позже, никаким туберкулезом Генка не болел. Анализы он купил у самих «тубиков», а приступы чахотки сыграл так, что даже Станиславский перевернулся бы в гробу и над скорбным кладбищем пронеслось бы его жуткое «Верю!».

Далее спектакль продолжался в том же духе. Генка держал Великий пост и ничего не ел, кроме горстей витаминов, которыми его снабжали несколько туберкулезников, посвященных в его коварные планы. Медики и вертухаи старались обходить отряд стороной: ну его к лешему, подхватишь палочку Коха – мало не покажется. Даже начальник отряда, которому по должности полагалось постоянно находиться с подопечными, редко появлялся на вверенной ему территории. Ах, как же он клял себя за это погожим летним вечерком, когда на проверке перед отбоем оказалось, что Циркач... бесследно исчез! Был – и нету. Да как же нету, когда его еще сегодня утром видели?! Обыскали всю зону с овчарками – нету акробата! Или чахотка сожрала вместе с костьми, или медленно растворился в предзакатном тумане.

Высокое начальство из Ростова, прилетевшее на тревожный клекот Орлова, пригрозило выщипать ему все перья и посрывать все звезды с погон. Орлов пообещал своим оперативникам и режимникам уничтожить их как классово чуждый элемент, ежели в течение трех суток они не отыщут пропавшего зэка живым или мертвым. Лучше, конечно, живым, чтобы дольше помучился. «Пробили» всевозможные адреса и явки, прикатили домой к сестрице-близняшке не то в Саратов, не то в Самару, не то вообще в Ханты-Мансийск. Сама сестрица была на гастролях, но сердобольные соседи сообщили операм: да, был Генка, как же! Ключи у нас брал (мы же фикусы у Надьки поливаем). Порадовались еще, что его так быстро выпустили. Собрал, значит, чемоданчик, ключики вернул – и укатил в неизвестном направлении. С тех пор вестей о Циркаче в зону не приходило. Поговаривали, правда, что ушел он за бугор и, мол, его даже видели по телевизору мельком не то в немецком, не то в швейцарском цирке. Правда, нет ли – бог весть...

Но как же Генке удалось покинуть колонию, не попрощавшись с Иван Иванычем? Долго ломали головы оперативники, долго выпытывали детали у своих стукачей, пытаясь восстановить картину. Узнали и про таблетки, и про анализы, и про похудание. Но так и не смогли связать все воедино. И только значительно позже один из арестантов уже на воле рассказал всю суть Генкиных манипуляций.

Оказывается, хитроумный план созрел в голове Циркача однажды утром, когда он увидел, как в зону завозят хлеб. Завозили его в небольшом фургончике с лотками – вы такие, наверное, не раз видели. И задумал Генка в этом фургончике сбежать, втиснувшись промеж лотков. Если посмотреть на расстояние между лотками, то задача покажется невыполнимой и даже дикой. Но надо учитывать, во-первых, Генкину комплекцию, во-вторых, то, что водила был «свой», прикормленный. Мог несколько лоточков укоротить так, что между ними и задней стенкой оставалось некоторое пространство, куда втиснулся бы небольшой комплекции человечек. Кто заподозрит, что в такой колымаге можно убежать? Открыли дверцы, глянули – лотки один под другим, между ними сантиметров с десяток. Вопросов нет.

Но для того, чтобы втиснуться в подготовленное пространство между лотками и стенкой, даже Генкина комплекция смотрелась почище Геркулесовой. Нужно было сбрасывать вес. Причем чтобы никто ничего не заподозрил. Вот и придумал Циркач трюк с туберкулезом. Опасно, конечно, можно было и впрямь заразиться. Но арестант не планировал задерживаться в туботряде надолго.

Сбросив положенное количество килограммов, Циркач условился с водилой и тот, разгрузив хлеб, остановил свой фургончик неподалеку от отряда туберкулезников.

Как Циркач перемахнул через довольно высокое ограждение – то мне неведомо. Быстро вынули нужные лотки, Генка протиснулся внутрь, отгородился легкой фальш-стенкой – и был таков. На «шлюзе» (ворота при выезде из колонии) фургончик никто даже не проверил. А и проверили бы – так ничего бы не заметили. Это вам не Копперфилд – все подлинное, без всяких фокусов!


Рецензии
Кстати, о побегах. У меня был пересказ легенды об одном побегушнике. Легенда из крымскотатарского фольклора. И пересказ, насколько можно, близок к стилю многоуважаемого Фимы.

Макс Донецкий
ЛЮБОВЬ ПО-ЧЁРНОМУ (По мотивам крымскотатарского фольклора. Криминальная история.)
Было дело вот как. Один реальный пацан, джигит по жизни - Мустафа Чалаш из крымского аула Таракташ - на зону попал. За что, не знаю, но срок ему припаяли конкретный. А на воле у Мустафы зазноба осталась - Гюль-Беяз. От тоски по любимой парень гнал не по-детски. Но не пробьёшь зоновской ограды лобешником, как ни старайся. Вот и решил Мустафа сдёрнуть с зоны в родные края.
Если бы он знал, что его ждёт дальше -он бы сразу коньки от ужаса бы отбросил. Но Мустик - парень дерзкий, и таки сбежал он из зоны.
Добирался пешком батыр, а как до Крыма добрался - заметил на хвосте погоню: полицейские его ищут. Решил уходить лесами, в "зелёнке" ему все тропинки знакомы, как местному жителю. Скрылся он от погони. Сбились "фараоны" со следа.
Забрёл Мустафа в Гиблую балку - место по местным поверьям с нехорошей энергетикой. А особенно, говорили старые люди, туда влюблённым соваться опасно - любовь тогда может не сложиться. Дух неразделённой любви - Карсевда (Чёрная любовь) - чёрным кошаком на дереве сидит, свои жертвы подстерегает, с ума сводит и до самоубийства доводит. Мустафе бы обойти эту балку стороной, но не поверил он в то, что говорили старики, посчитал эти рассказы то ли сказками-страшилками для малышни, то ли бредом, не заслуживающим внимания, но попёр, как танк, в эту балку. Огляделся - вроде, рядом никого, погони не видно. И лёг в тенёчек под дубом всхрапнуть - устал, был нелёгким путь.
И вот приснилось Чалашу, будто он на свадьбе Хаджи-Мурад-бая из соседнего аула Козы, все веселятся, музыка играет, а старый бай молодую невесту принимает. С церемониями и почётом, как обычай велит, молодую в дом мужа провожают родственники. Вдруг ветерок задрал на лице у девушки вуаль паранджи - и Мустафа обомлел: это была Гюль-Беяз!
Мустафа проснулся. Вроде не увидел он котяру чёрного, но на сердце нехорошо защемило, как будто этот котяра своими когтями по сердцу прошёлся с оттяжкой.
"А, ну, нафиг себя раньше времени накручивать, приду домой и всё узнаю," - подумал Чалаш и пошёл домой. Вдали завиднелись горы в окрестностях аула Таракташ, и обрадованный пацан запел что-то типа:
На родных горах снег лежит,
А джигит к любимой спешит,
Мягче шёлка, слаще мёда девушка-красавица,
Словно княжеская дочь, та, что сердцу нравится.
Встречу милую - и розы зацветут в саду,
Обниму мою потерю, девушку-судьбу!
Едва вошёл в аул, встретился с нищим старым цыганом.
- Салам алейкум, дед! Какие новости?
- Алейкум салам, джигит. Не новости - хреновости. Козский бай Аджи-Мурат свадьбу справлял, а мне, жмот проклятый, хоть бы копейку дал!
- Так, дед, с этого места поподробнее! А кого этот старый урод взял в жёны, ты не знаешь?
- Знаю, как не знать. Твою зазнобу Гюль-Беяз этот старпёр в жёны взял. Если мне не веришь, у своего бати спроси! - а сам в сторону щемится, потому что Чалаш уже за кинжал схватился..
Тяжело было батыру пережить такой удар. Обломали пацана конкретно. Дождался он ночи и домой пошёл. Отец поначалу не узнал сына, думал, что вор ломится. А когда узнал - не обрадовался, ведь он догадался, что горе у пацана. А Мустафа недолго у отца оставался. Взял он кинжал, взял денег, высвистел своих дружков по воле и погнал в Судак горе запивать. В водяре, как в воде, Чалаш купался, как бешеный, хайтарму плясал, кинжалом себе грудь полосовал, а своим корешам кровь его слизывать приказал, кровавой клятвой их связал, чтоб не настучали на него полиции. Да, конкретно у пацана башню рвало.
Дошла до старого Хаджи-Мурад-бая новость, что Мустафа с зоны бежал и хочет себе Гюль-Бейяз вернуть. У старпёра, конечно, чуть сердце в трусы от ужаса не упало, потому что он понял - Чалаш ему не простит и будет люто мстить. Отсиживался он с женой за запертыми дверями, но когда однажды вышел во двор - чуть инфаркт бая не хватил: весь его сад и виноградник были варварски повырублены и раскурочены.
Бай не был идиотом и догнал, от кого ему так круто прилетело. Медлить не стал и послал слугу в полицию с заявой на Мустафу Чалаша.А сам стал ждать.
Поздно ночью в его дверь постучали. Бай подумал, что это вернулся гонец, и открыл. А открыв, чуть в штаны со страху не навалил - он увидел, что это к нему пришёл Мустафа.
- Салам алейкум, бай, выдь-ка сюда, базар есть! - сказал гость. - За тобой должок: я в курсе, что ты, мразь, меня на зону упёк и невесту у меня внаглую отбил! Думал, что я не вернусь?!
- Да, думал, - ответил бай. - Но это дело прошлое. И зуб даю, не пойдёт моя жена с тобой.
- Ты за жену не говори, у неё язык у самой есть, - оборвал Хаджи- Мурата Чалаш. - Пусть сама скажет, кто ей люб - я или ты, старое чучело?
- Уж больно ты наглый, я смотрю! - сказал богач. - Не будет с тобой разговора!
Мустафу, как говорится, бомбануло. Выхватив кинжал, он попытался напасть на бая, но тот резво заскочил в дом и стал созывать слуг на подмогу. Парню пришлось резво свалить из деревни. Он стал следить за домом Хаджи-Мурада. И однажды ему, вроде, повезло: от пережитого стресса богач заболел и слёг в кровать. Чалаш очень обрадовался: доступ к любимой свободен, старый пердун ему теперь не сможет помешать. Но он понимал: в Козы ему соваться без маскировки опасно: после недавнего кипиша его мог поймать любой.
Недолго думая, разыскал он старого цыгана-побирушку и сказал:
- Предлагаю обмен: меняю мои новые шмотки на твой рваный бомжацкий гнидник.
- Ты совсем офонарел! - удивился старый бродяга. - С каких это пор бомжацкие лохмотья стали так высоко цениться?
- Ты задаёшь слишком много лишних вопросов, дед! Тебя не должно волновать, зачем я так делаю, - одёрнул его батыр. Цыган спорить теперь уже не стал. но подумал: "Совсем офонарел парень! До чего несчастная любовь доводит пацанов!"
Махнулись они одёжкой, взял Мустафа палку и притворился нищим странником-калекой. Идёт в Козы и милостыню по дороге просит. Дошёл до ворот Хаджи-Мурада и увидел свою любимую. Та не признала гостя и привычно подала ему копеечку. Заныло у парня от недоброго предчувствия сердце - будто котяра чёрный когти невзначай там поточил.
- Что, совсем забыла Мустафу Чалаша? - сказал он красавице Гюль-Бейяз.
- Прости, прошлого не вернуть, как не вернуть пущенной из лука стрелы, - ответила молодая женщина. - И вообще, не люблю и не любила я тебя, слышишь?
Чердак у Мустафы от таких слов сорвало окончательно.
- Предательница! - заорал вне себя парень, выхватил нож и попытался убить Гюль-Бейяз, но та вовремя убежала и стала звать на помощь.
Удалось джигиту уйти от погони и на этот раз. Но с той поры он стал самым что ни на есть отмороженным бандитом во всей округе. Баев и купцов окрестных грабил, что твой английский Робин Гуд, а награбленным одаривал бедняков. Те не выдавали Мустафу Чалаша властям, понимали, что ему и так недолго жить осталось, и второго такого удара он не перенесёт.
И вправду, с таким грузом на сердце жизнь Чалаша стала вконец невыносимой. Друзья перестали с ним знаться, видя, что Мустик совсем плох. Бредить стал, заговариваться, от еды отказываться. Всё с невидимым чёрным кошаком разговаривал.
И вот этот день настал. Мустафа Чалаш отправился в ту самую Гиблую балку, где приснился ему вещий сон. Его мучили жуткие галюны: дубы, росшие в балке, качались, будто желали напасть на него, и орали голосами его врагов-богачей: "Что ты медлишь, лезь в петлю, сведи счёты с жизнью!" И парень не выдержал, повесился на суку старого дуба. Вскоре несколько татар из аула Отуз, недруги Мустафы Чалаша, проходя мимо, нашли его в петле, но он был ещё жив. Джигита добили палками.
Одни хвалили убийц, другие проклинали их, но многие жалели Мустафу Чалаша. И порой, увидев летящего в небе орла, старики неторопливо говорили:
- Много в наших краях было батыров-удальцов, по жизни орлов поднебесных, а теперь таких нет. Кто знает, если бы Мустафу не свела в могилу неразделённая любовь, может, и он бы прославился своей удалью молодецкой. Но никто не может разгадать то, что предначертано человеку Высшими Силами.

Максим Надточей   31.07.2024 22:54     Заявить о нарушении
да, печальная история... А начиналась вроде весело. Всё, как в жизни.

Фима Жиганец   28.06.2024 09:20   Заявить о нарушении