Собака Галка

                ВЛАДИМИР ВЛАДЫКИН

                СОБАКА ГАЛКА
               
                рассказ
               
                Всякий кто убивает хоть человека или
                животное навлекает на свой род проклятие.            
                Памяти погибшим собакам от
                злодейской руки  человека.               
               
 
               
                1

                Эта история приключилась, когда мне было лет десять. Посёлок Киров, в котором мы жили, находился в семи километрах от города Н, где наш отец работал на заводе. В то время жил у нас лохматый белый пёс с чёрными и коричневыми пятнами по спине и животу по кличке Букет. Был он крепко привязан к нему, куда бы отец ни шёл, тот всюду следовал за ним, и трудно было представить отца без его сопровождения. Сколько лет он существовал у нас, я точно не помню.
               Но знаю, что достался он нам от младшего брата матери; пёс как-то быстро привязался к отцу, и тот попросил его себе. Но однажды Букет как в воду канул. Отец искал его по всем окрестным балкам, однако, поиски ничего не дали.
                Всякий раз он приходил домой выпившим, садился где-нибудь в укромном местечке двора и плакал… и нам, его сыновьям, было безмерно жалко и отца, и собаку…
               Было это уже зимой, в тот она год выдалась необычайно холодной и снежной; сугробы наметало почти под самые крыши дворовых построек; глухую стену дома занесло под самые застрехи.
                Отец вернулся домой со второй смены поздно ночью и всё ещё отдыхал. А мать обыкновенно задавала корма скотине, чистила из стайки навоз, посыпала курам зерно. Я только что вышел из тёплой хаты и, по хрусткому, как капустный лист, снегу, пошагал в сад посмотреть, что там за ночь натворила пурга. Сугробы с остроконечными гребешками и просто овальные или плоские доходили мне по плечи или даже выше головы. И там, в углу сада, под голым деревцем, я увидел чёрную большую собаку, которая на фоне белого снега показалась зловещим и загадочным чудовищем. Я заворожено уставился на неё, как на какое-то пришествие. Собака была на длинных ногах, с втянутым, как у охотничьих борзых, животом, с остро торчавшими прямыми ушами, с несколько удлинённой мордой, на лбу в глаза бросалось белое, как звезда, пятно. Она смотрела зорко, дико, и не двигаясь. Но вот, видно, ей надоело меня созерцать, собака повернулась и ленивой рысцой потрусила через огороды, занесённые неглубоким снегом, постоянно выдуваемым ветрами.
                Перед самым вечером на том же месте она вновь объявилась, чем меня немного напугала. Я сообщил о ней брату Никите, и мы пошли в сад, он как знаток пояснил:
                –– Эта чужая, в нашем посёлке таких собак нету.
                –– Да, верно, но почему она пришла не к соседям, а к нам? –– спросил я несколько таинственным тоном. Никита пожал плечами. Мы пошли к отцу, в это время в дровяном сарайчике он колол на дрова поленья. Когда мы сказали ему о собаке, он вогнал топор в чурбан и пошагал валко за нами в сад по расчищенной в сугробе дорожке, получившейся снежной траншеей. Не успел отец взглянуть на собаку, как тут же начал:
               –– Ну конечно, она самая, всё-таки увязалась за мной! –– издал он в своей обычной манере удивлённый восторг, способный всё открывать для себя как бы заново. –– Но я думаю, она не из бродячей стаи, –– продолжал отец ––  Тех я знаю почти всех, а эта появилась на краю дач: наверно, оставил хозяин. Всякий раз, когда проходил мимо неё, я угощал её хлебом или собранными на работе объедками. Однажды она проводила меня до противотанкового рва и побежала назад. И вот, пожалуйста, отнёсся к ней по-доброму, так она уже готова признать меня за своего хозяина.
               –– Это же хорошо, пусть у нас остаётся! –– предложил я.
               –– Пускай то пускай, а сколько ей корму надо?! –– вскричал отец.
               Мы озадаченно промолчали, хотя знали его, как быстро отходчивого, имевшего привычку вот так неожиданно накричать.
               –– Гм, в общем-то, я не против, –– миролюбиво вновь заговорил он, видно, после своего крика ему и самому было неловко. –– Только не думаю, что собака, которая привыкла жить свободно, у нас приживётся!
               –– Мы сами приучим её к нам, –– в один голос затарахтели.
                –– Какие вы шустрые, –– тоном знающего человека произнёс он.–– Она уже привыкла к вольной жизни, сколько раз я пытался подозвать её к себе –– не идёт и всё тут.
               –– Мы будем её любить, и тогда она никуда не убежит,–– заметили по очереди.
              Собака, между тем, и впрямь, смотрела как-то недоверчиво, по-волчьи, и вовсе не собиралась к нам приближаться. Когда мы попытались её позвать, она развернулась и как утром, опустив голову вниз, побежала через огороды.
              –– Вот вам, пожалуйста! –– добродушно усмехнулся отец. –– Странная псина, что я вам и говорил.

                2

               С того дня мы стали заглядывать в сад в надежде увидеть там собаку. Но её не было, и мы даже скучали. Отец не мог толком объяснить, где она могла столько дней пропадать.
               –– Может, её выловили собаколовы вместе с другими бродячими собаками, –– однажды высказал он догадку. Если это даже так, нам оставалось только пожалеть бедолагу, которая искала в человеке надёжного друга.
И когда мы уже устали её ждать, она вдруг снова пришла следом за отцом.
              –– Ух, и псина! –– воскликнул он и далее продолжал благодушно: –– Решил прогнать, но она опять увязалась за мной как волк за добычей! Чёрная, как ворона.
               –– А пусть будет зваться Вороной или Галкой, –– решили мы.
               Однажды на том же самом месте в саду она сидела в строгой и гордой позе, перед её приходом мы положили большой ломоть хлеба и кусочки сала, полагая, что голодная собака  набросится с ходу на еду. Однако сначала она понюхала наше угощение, и повела глазами в нашу сторону и тут же недоверчиво отвернулась, словно соображала: нет ли в пище ловушки? И тут же снова посмотрела на своих благодетелей, будто говоря: «Ну что же, ваше угощение я всё-таки съем».  Галка легла на живот, зажала хлеб с салом лапами, стала жадно откусывать и глотать кусок за куском, при этом этак украдкой косясь на нас.
                Мы были довольны ею, и полагали, что после угощения она уж точно останется, и мы с ней подружимся. Когда собака проглотила последний кусок, слопала сало, с прижатыми чуть ушами коротко взглянула на нас, удовлетворённо облизнулась, чем выражала свою признательность и будто ещё ждала еды. Но мы стояли как истуканы, она же благодарно вильнула хвостом, повернулась в сторону огорода и, даже не оглянувшись, неспешно побежала по снежному насту своей прежней дорогой.
                –– Вот это да! –– неподдельно восхитился я. –– Видал какая…
                –– Папка правду говорил, я тоже не видел таких собак! –– как-то таинственно произнёс Никита.
                До конца зимы она, будто напрочь забыла к нам дорогу…
                Но вот наступила весна, на мартовском солнцем вовсю уже таяли снега, превращаясь по балкам в бурные ручьи и широкие паводки. В оврагах гулко шумели мутные потоки талой воды, с яростным напором стремительно уносясь в половодье. Мы уже всё реже вспоминали о собаке, как вдруг в один прекрасный день она вновь увязалась за отцом, пришедшим под градусом возбуждённым, без конца нахваливавшим Галку за то, что она якобы спасла его в степи от напавших на него голодных псов.
               –– Значит, она добрая! –– довольные Галкой, наперебой тараторили весело мы.
               –– Мокрая, как курица! –– говорил отец, любивший уснащать свою речь сравнениями. Собака и впрямь была вся мокрая, грязная, отощавшая. В тот весенний день она впервые осталась у нас на всю ночь, и уже не глядела настороженным, диким взглядом, глаза её выражали полную немощную усталость и просили приюта. Она спала в скирде соломы, стоявшей за садом. И скоро стала откликаться на то имя, которым мы окрестили её. Галка жила у нас неделю, и от скирды далеко не отлучалась. Мы приносили ей еду, и она настолько привыкла к нам, что уже через два дня, не опасаясь, что она укусит нас, подходили к ней и пробовали погладить, чувствуя её растущее к нам доверие.
                Нашими соседями были Рекуновы. Как-то случайно я услышал разговор матери с бабкой Пелагеей, они стояли по обе стороны межевого забора из штакетника:
                –– А я гляжу, никак в скирде вашей собака спала? –– спросила бабка своим обычным грубоватым голосом, опираясь на палку для ходьбы.
                –– Да, пришла за Платоном из степи, теперь корова плохо есть солому. Я теперь не знаю что делать. И прогнать жалко…
                –– Да чего ж её жалеть, скаженную! Гони, Нина, а то не ровен час, приживэтся, тогды совсем отбою не будэ.
                –– Да лучше бы во дворе жила, а то не хочет, она дикая –– ответила мать, которая недолюбливала назойливую соседку и неохотно выслушивать её советы. Когда мать подходила надергать из скирды соломы, Галка, вспугнутая хозяйкой, отскакивала прочь на середину огорода. И она искренне сочувствовала собаке, но нам мать высказывала своё опасение, что солома пропитается запахом псины, и тогда корова к ней не притронется. Но бесчувственная бабка Пелагея продолжала своё:
               –– Да из ружа разок пальнуть, а то ишо каку заразу притаще. Хочешь, свому внуку я обскажу, он выгонит её зараз? –– на это мать лишь безрадостно отмахнулась и от соседки ушла восвояси.
               Видно, эта Пелагея так и сделала, поскольку перед самым вечером на огороде вдруг раздался ружейный выстрел. Мы стремительно полетели в сад и увидели только, как тот с довольной ухмылкой, деловито повесив на плечо одностволку, входил в свой сад, не замечая нас, охваченных беспокойством, устремивших взоры вслед убегающей за огородами собаки. Старший бабкин внук Олег, живший в другом конце посёлка, конечно, выстрелил не по Галке, а лишь спугнул её.
                В тот вечер она не вернулась, мы настолько возмутились поступком Олега, что были полны решимостью разогнать его голубей.
                –– А при чём тут голуби, он же её не убил, а только попугал, –– пояснила мать, вступившись за невинных пернатых. –– Сами рассудите, ведь люди нас не похвалят за бездомную собаку, их по балкам бродит много, на всех всё равно не хватит жалости.

                3

                В начале апреля уже во всю пригревало солнце, дружно озеленились поляны и балки, лощины и бугры, и вся эта свежая весенняя краса нас веселила. В степи повсюду зацветали цветы и пленительно волновали взор. Дни стояли на удивление тёплые; в прозрачном воздухе пахло стойким ароматом трав и распускавшимися почками вишен.
Мы, поселковская детвора, вместе с взрослыми пасли коров по первой молодой сочной зелёной травке. Однажды перед заходом солнца, скрывавшимся за колхозным двором, прощально высвечивая его удивительно ярко. Мы гнали коров с попаса в посёлок, лежащий в низине, и от этого  казался вечно затенённым; и тут увидел я на высоком суглинистом гребне, освещённом последними лучами закатного светила, стоявшую чёрную собаку, признав в ней нашу Галку. Мы так безумно обрадовались её появлению, что она снова вернулась к нам, начали громко её окликать. Галка тотчас услышала наши ликующие зовы, сбежала с вершины гребня вниз балки с прижатыми ушами, радостно и счастливо поскуливала, бегала вокруг нас, без конца виляла хвостом, поблескивала гладкой чёрной шерстью. Она была такая же высокая, статная, правда, слегка с раздавшимся в боках животом.
               Когда первый наплыв восторга от встречи с Галкой миновал, как бы подтверждая нам свою преданность, она начала звонким и счастливым лаем, изредка посматривая на нас, заворачивать уходивших в сторону коров, точно хотела убедить, какой она может быть незаменимой помощницей.
               С этого дня Галка стала жить в нашем дворе, облюбовав себе место под верстаком. Поначалу мать побаивалась упрёков соседей, а потом махнула на это рукой.
               Наступило благодатное лето, мы с Никиткой и со своим другом Михеем Богомазовым, увлечённые прогулками по лесополосе, уходили далеко от посёлка. Галка тоже привыкла к нашим походам и ретиво бегала по лесополосе, скрываясь из виду, что мы боялись, как бы она не увлеклась своей охотой и не убежала восвояси. Однако после отсутствия она вскоре возвращалась…
Потом, недели через две с Галкой случилось нечто удивительное: она всё меньше стала откликаться на наши зовы, чтобы отправляться на прогулку; и всё больше отлеживалась в тени, или как будто что-то озабоченно искала: то кинется в один угол двора, то в другой, то заглянет под кровать, стоявшую позади дома под окнами, то в кусты сирени в палисаднике, и всюду не находила того, что так усердно и беспокойно искала.
                Настал день, когда она вообще куда-то ушла из дому, наверно, ночью или под утро, и своим побегом придала нам волнений. На этот счет мы строили свои предположения, сводившиеся к одному, что Галка соскучилась по своей прежней скитальческой жизни, вот ее и потянуло снова в степь…
                Отчётливо помню, тёплое солнечное июньское утро, как улыбку матери, когда Никита растормошил меня ещё спящего со словами, что Галка вернулась, она лежит во дворе под кроватью, в вырытом ею приямке, а вокруг неё копошатся, жалобно поскуливая в своей беспомощности множество щенят. Как на подбор, все они были чёрные и у некоторых тоже белые пятнышки на лобиках и на лапках беленькие подвязки.
                Галка смотрела на нас такими добрыми, преданными глазами, казалось,  будто ей было перед нами за что-то неловко, а мы с интересом смотрели, как щенята лезли, шустро отталкивали один другого лапками, чтобы добраться до материнских сосков. Правда, мы не сразу стали брать щенят на руки, боясь потерять Галкино доверие. Но на второй день, не выдержали и стали доставать по одному подержать хоть немного на руках. Галка вела себя миролюбиво, но когда выносили щенят за двор показать своим товарищам, как она тут же выползала из-под кровати и бежала за нами следом. Галка усаживалась сбоку и внимательно наблюдала, что люди будут делать дальше с её детёнышами. А когда убеждалась, что им ничего не угрожало, возвращалась к своему логову, ведь остальные щенята  жалобно, почти навзрыд громко скулили нестройным хором …

                4

                Когда щенята достаточно подросли и уже хорошо видели, отец вдруг решил увезти их; ведь они стали вылезать из-под кровати и разбегаться почти по всему двору, что не нравилось не только отцу, но и матери. Только нам, детворе, было забавно и весело смотреть на них, как они начинали между собой играть: хватать друг друга за уши зубами, валяться в пыли и урчать.
Разумеется, отец хотел увезти щенят не на глазах Галки, а ждал подходящего случая, когда их мать куда-нибудь отлучится. Однако, словно предчувствуя недоброе, она никуда от своего логова не отходила, полеживая целыми днями, только лишь меняя позы. Ведь у нее еда и питье были всегда, и лишь по ночам она вылезала из логова, разгуливала по двору и саду. И оттуда нам был слышен её звонкий протяжный лай; а днем, если щенята бродили по двору, она даже когда отдыхала, чутко наблюдала одним глазом за быстро взрослеющими своими детьми.
Чем ближе был день, когда отец собирался увезти щенят, тем я настойчивей, чуть ли не со слезами на глазах, упрашивал его не делать этого.
                –– Да ты в своем уме, псарню надумал развести?! –– возмущался отец.
                –– Наши ребята обещали взять по щенку, когда они еще немного подрастут.
                Однако отец был неумолим, а тут еще Никита перешел на его сторону:
                –– Папка верно говорит, может, никто их у нас не возьмет, что тогда с ними делать?
               И вот наступил этот волнующий день, когда брат вытаскивал из-под кровати по одному щенку, отец же их сажал в мешок. Галка быстро выползла из своего гнезда и стала беспокойно метаться между мной, братом и отцом, как опаленная огнём. Я украдкой вытирал на щеках слёзы. А Галка всё встревоженней и встревоженней прыгала вокруг мешка, отчаянно выла и скулила; казалось от волнения глаза ее сверкали; она совершенно не могла взять в толк: зачем у нее отнимают детей? И, бросая то и дело в мою сторону свои огненные взоры, она точно об этом спрашивала у меня. Но увидев, что мешок туго завязали, она жалобно пронзительно взвыла. Я не удержался и снова заплакал, кинулся было её обнять, однако она чуть меня не сбила с ног, вырываясь прочь…
И вот отец кое-как приладил мешок на мотоцикле, посадил Никиту впритык к себе, и они выехали из двора. Галка со всех ног метнулась следом, и вокруг меня стало жутко одиноко…
                Весь день я пребывал в донельзя угнетённом состоянии духа, сердце разрывалось от тоски, я без конца выглядывал на дорогу, ждал Галку со щенятами, и наивно представлял, как она бежала бы по знойной пыльной дороге, а следом, гуськом семенили её дети.
                Отец и Никита из города вернулись перед самым вечером.
                –– А где Галка? –– с замиранием сердца, первое, что я спросил у отца.
                –– Разве её дома нет? –– удивлённо произнёс он. –– В город она за нами не побежала…
                –– А щенят мы всех продали на рынке, только так расхватали! –– выпалил радостно брат и потом подошёл ко мне. –– Ничего, придёт, ты не переживай!
                Однако вопреки всем нашим ожиданиям Галка вернулась лишь на третий день; она выглядела слишком смирной, будто её нещадно где-то избили. Мы тут же принесли ей молока и хлеба. Но к еде она даже не притронулась; забралась под кровать, где ещё недавно кормила своих щенят, опустила голову на передние лапы, с укором строго посмотрела на нас, и тут же закрыла глаза и, казалось, погрузилась в горькую думу. И вдруг резко подняла голову и стала водить глазами вблизи себя, точно так, как ещё совсем недавно во время кормления осматривала своих детёнышей, облепивших её живот, теперь же их не было. От волнительных воспоминаний Галка смежила веки, опустила снова на лапы бессильно голову, как-то судорожно вздохнула, и мне стало её невыразимо жалко. Причём она тихо-тихо заскулила, точно заплакала, затем утихла и, кажется, заснула беспокойным сном…
На другой день я услышал такую новость от той же бабки Пелагеи, передававшей её матери.
                –– Нина, слыхала, что кажут, у Ивана Безрукого много подушено цыплаков?
                –– Нет, баба, не слыхала, –– ответила мать.
                –– И кажут, что дело то  вашей приблудной собаки.
                –– Да неужели? –– в оторопи, паническим окриком проговорила мать и у неё задрожали ноги, как после признавалась она.
                –– А я Платону советовала, тварюгу погану, пристрелить, так он не в какую, нет, нет, задолдонил одно, а я чуяла –– добром это не кончится…
 
                5
               
Вечером не успел отец переступить порог хаты, мать на него с ходу накинулась:
               –– Убери её куда хочешь, чтобы мы ещё отвечали за приблудную собаку? –– эмоции матери брали верх над её разумом.
               –– Ну и убирай! –– резко закричал отец. –– Мне она ничего плохого не сделала. А этому Безрукому нужно вообще отрубить руки, чем он сам, подлец, занимается, ещё охота не открылась, а он уже гоняет по полям зайцев!
                –– Это не Галка цыплят подушила, –– я тоже стал заступаться.
                –– А кто тогда, ты знаешь? –– подступилась ко мне взволнованная мать.
                –– Нет, –– понуро ответил я.
                –– Ну, тогда не защищай, от неё можно всё ожидать; кто знает, на что она способна, ведь каждый день где-то пропадает…
                «Неужели в самом деле этот разбой учинила Галка, не может быть, ведь наших цыплят она никогда не трогала, –– думал я в сомнении. –– Нет, она не могла, зачем ей, если даже решила отомстить за щенят, вымещать зло на каких-то цыплятах? Если это не Галка, тогда кто же?» Но дальнейшие события меня самого привели в растерянность, так как у соседей Безруковых снова обнаружились подушенные цыплята и во дворе брызги крови…
                Я помню, как не на шутку взбунтовались мужики. Хотя я сам не видел подушенных цыплят, но наш друг Михей Богомазов тоже подтверждал, что сам видел кровь; а значит, Галке, в очередной раз ушедшей в степь, угрожала опасность. И возмущённые мужики стали поговаривать о том, как и где её застать на месте преступления. Однажды к нам примчался Михей и быстро протарахтел, что Галку хотят подкараулить в балке и пристрелить.
               …Её поджидали на краю хутора в ложбинке, неподалёку от каменки, она обыкновенно перемахивала балку, выходила из неё и бежала к огородам.
               Взрослых было человек семь, трое с ружьями, а остальные присутствовали исключительно из праздного любопытства, ожидавшие просто захватывающего зрелища. Собственно, некоторые мальчишки тоже были охвачены восторгом расправы над невинным животным, в то время как мы и другая часть мальчишек, очень переживали, глядя неусыпно вдаль, откуда предположительно могла показаться Галка, чтобы мы могли её вовремя предупредить о грозившей ей опасности.
             А пока в ожидании своей жертвы Иван Безруков, худой, высокий, рассказывал:
             –– Вот сатанища! И как это она сумела перепрыгнуть двухметровую решётку? Ведь у меня там и разогнаться как надо негде, деревья мешают, и главное, Полкан мой почему-то даже не залаял. Нюрка-соседка, по крайней мере, не слыхала его лая…
                –– Хе, чего доброго, сарай-то у тебя приземистый, а такой лошадище, как эта тварь, на него запрыгнуть плёвое дело.
                –– Ну да, со стороны сада он невысокий, ты это, Боря точно подметил, а со двора крыша-то, во, какая! –– и он показал, поставив ладонь вертикально, что крыша у него довольно крутая.
                – А насчёт своего Полкана, –– заговорил Лёнька Богомазов, старший брат Михея, –– ты бы уж помолчал. Она видал, какая стройная сука, а твой кобель и голос потерял от расстройства при виде её, –– вместе с мужиками загоготал Лёнька.
                –– Да эта чума кого хошь смутит… –– но Ивану договорить не дали, кто-то во всю мощь своего голоса закричал:
               –– Вон она, голубушка, смотрите, уже с бугра спускается, левей, левей гребня смотрите!
               –– Где? –– ошалело, подскочил Иван. –– Только, братцы, тихо мне!
 Мы, как ужаленные повскакивали вперёд мужиков, и подняли такой звонкий, на разные голоса, крики, что только можно было сравнить с огромной стаей горластых птиц, круживших над головами мужиков.
               –– Галка-а-а, у-хо-ди-и-и! Ухо-ди-и-и, бе-ги-и-и!!! –– орали мы, не помня себя.
               –– Ах, вы черти полосатые, а ну марш отседова! Чего разорались!–– закричал на нас Иван Безруков.
               Однако мы вели неустрашимо, пугать нас было бесполезно, и, не слушая его, мы всё кричали, кричали, кричали! Галка в зоркой настороженной позе замерла, соображая, что означают эти крики и что за странные люди собрались у неё на пути? Она ещё несколько секунд стояла в раздумье, но стоило всей этой людской ораве почти разом ринуться вниз с бугра и начать её преследовать, Галка тотчас ринулась вскачь назад в гору. Вот уже вслед ей прогремели первые ружейные выстрелы, и, подстёгнутая ими, собака побежала изо всех сил. Вот уже и мужики в гору устремились, беспорядочно паля и только дымки вились над бегущими за своей жертвой. Однако вперёд всех вырвался Лёнька, видя это, другие стрельцы, приотстав, опустили ружья, боясь как бы не задеть молодого охотника, перезаряжающего свою двустволку прямо на ходу. И вот после его последнего выстрела, несчастная собака пронзительно взвыла, завертелась на месте. А мы неумолчно, отчаянно кричали всё то время, пока  продолжалась эта погоня обезумевших людей:
        –– Гал-ка-а-а, бе-ги-и-и!!! –– кажется, у неё уже иссякли все силы; вот-вот упадёт на перебитой ноге. Но подкреплённая нашими криками, и тем, что главный  враг уже наседал ей на пятки, она собрала все силы, и вновь побежала на трёх ногах, волоча заднюю раненую  ногу, громко скуля от боли, и скрылась в глубине оврага, среди зарослей бурьяна и кустарника.
            –– Ладно, чёрт с ней, кажется, я её крепко подцепил, –– бахвалился Лёнька,когда остановился перед мужиками. –– Эх, как она, стерва, у меня завертелась!
            –– Ах, подлецы, ну я вас надеру, дай только поймаю! –– замахал палкой Иван. –– Это все они, черти, испоганили!
            Мужики всей гурьбой сходили с бугра к посёлку, а мы резво помчались искать раненую Галку. И вскоре нашли её в Городской балке среди кустов боярышника, она лежала на траве, слизывая с раны запекшуюся кровь. Мы осторожно приблизились, сначала она взирала на нас испуганно, с рычанием выставляла клыки, потом узнала и слабо виляла хвостом, затем положила между передних лап голову и, кажется, с укором смотрела на нас. Дробь задела её в двух местах: одна верхнюю часть лапы, где выдрала с мясом клок шерсти, другая –– задела в месте изгиба.  От нестерпимой боли ей было не до нашего присутствия. Она вновь заскулила, судорожно подбирая под себя раненую лапу, и поднявшись, запрыгала на трёх в глубь кустарника.  За ней мы не пошли, так как причиняли ей своим присутствием лишние страдания.
            Когда на следующий день мы понесли ей еду, на том месте Галку не обнаружили. Мы тщетно осмотрели все окрестные места, положили пищу и ушли в надежде, что она ещё сюда вернётся. Но и на завтра пища оказалась не тронутой: по ней уже ползали разные насекомые. При осмотре травы я обнаружил капельки запекшейся крови, этот след вёл в самую глубину распадка оврага…

                6
 
            Наша мать была вполне разумной женщиной, она редко когда принимала на веру те слухи, которые к ней доходили. Всё это говорило о том, что она не доверяла сплетникам и болтунам. Я это говорю к тому, что мать поверила заведомой клевете,которую услышала от соседки. И она гласила, будто бы Галка из дворов таскала цыплят. Но что я отрицал, веря, что на это она была не способна. Разве было не обидно, что мать прислушалась к сплетне, а мне не поверила? Конечно, я понимал: она не хотела, чтобы на нас указывали пальцем за проделки приблудной собаки, которые просто надо было доказать. Но этого никто не пытался сделать, легче было обвинить собаку, и учинить над ней расправу, чем установить истину, кто виновник в пропаже циплят. На совести того же Ивана был и падёж скота, когда пьянствовал на ферме. Прошло какое-то время, Ивану удалось заманить в ловушку настоящего вредителя, которым оказался ни кто-нибудь, а всего лишь маленький юркий хорь. Он попал в расставленную хозяином сетку. Об этом мы узнали от Михея. 
             Когда наш отец узнал, кто таскал цыплят, он тотчас направился к Безрукову:
            –– Вот ты какой, Ваня, быстр ты на расправу! Точно так же ты можешь всякого оклеветать, и меня записать в противника колхоза только потому, что работаю на заводе?
            –– О, Платон, это другая статья! Кто её знает, что у приблудной на уме, почему она по улице не ходила, а всё как не выйдешь в огород, так это сатана и чешет через все огороды к вам…
             Наша мать тоже отнеслась к случившемуся по-своему:
             –– Сколько уже не зарекалась, никаким слухам не доверять, пока сама не уверюсь, а всё равно, приходится верить всяким домыслам. Да, ни за что пострадала бедная собака!
             К тому времени мы о ней ровным счётом ничего не знали: жива ли она или убита, ведь наши мужики устраивали на собачью стаю очередную облаву?
И каково было наше изумление, когда Галка вернулась к нам с первыми заморозками. Мы ни на минуту от неё не отходили, и без конца не без восторга гладили её по голове, всё ещё не веря, что она не помня зла, вспомнила о нас, несмотря на опасность, которая снова могла исходить от злых людей.
              Мать выразила сожаление не на то, что Галка вновь пришла, а из-за то, что по посёлку опять заговорят о приблудной собаке и о них,родителях, которые идут на поводу у своих детей. Конечно, она тоже была рада, что Галка осталась жива.
               Однако Иван Безруков, как говорил нам Михей, продолжал питать к Галке ненависть. И поговаривал с Лёнькой о предстоящей зимней охоте на зайцев, которых, по его определению, «эта чертяка выгонит всех из степи». И потому нам следовало беречь Галку, своими опасениями мы поделились с отцом. Он предложил посадить собаку на цепь. В это время Галка умиротворённо лежала под верстаком на подстилке. Он посмотрел на неё и тихо произнёс:
               –– Нет, на привязи она не усидит, не той породы.
               Мы с братом склонились над Галкой, почти в один голос заговорили с ней, что ради спасения от жестоких людей, мы хотим её привязать. Она прислушивалась к нам, хотя  не могла взять в толк, что мы добивались от неё, лишь помаргивая тёмными ресницами, Галка переводила глаза то меня, то на брата.
               Из старого кожаного ремня мы сделали ошейник, и надели на неё, затем, за неимением цепи, привязали обыкновенной верёвкой к ножке верстака. Однако Галка стала отчаянно рваться, пытаясь лапами скинуть ненавистный ей ошейник, при этом жалобно скуля. И мы поняли, что отец оказался прав. Но как нам было ни жаль её, посаженную в неволю, во имя её спасения другого выхода мы не видели.
               По ночам Галка начинала с какой-то жуткой унылой печалью завывать, вытягивая из наших душ отчаяние,что самим становилось не по себе и даже тревожно.
Разумеется, её завывания вызывали страх у матери и стала нас отчитывать, чтобы мы отвязали собаку, либо её вой посеет среди людей недобрые чувства. Однако в одну из ночей её завывания прекратились, и мы с облегчением подумали, что Галка начала привыкать к неволе. Но каково было наше изумление, когда утром у верстака обнаружили перекушенную толстую верёвку…
              Мы ждали Галку весь день, и пожалели, что раньше не попросили у товарищей цепь. Поскольку в тот же день её не стало.
              …Так совпало, в то пасмурное утро поздней осени Лёнька отправился на охоту, шёл по озимому полю и вдруг, как из-под земли, перед ним выросла чёрная собака. Сначала он растерялся, даже на время забыл о ружье, так как ему показалось, будто собака пришла отомстить ему, своему убийце. Но Галка неожиданно стала уходить в сторону от напуганного ею охотника. И тут Лёнька воспрянул духом: она его боится, ощутил в руках холодный ствол ружья и в исступлении радости послал вслед убегающей собаке дуплетом оба заряда, отчего несчастная Галка перевернулась через голову колесом и больше не встала…
               С этой печальной вестью примчался к нам весь бледный Михей, мы поспешили на то поле озимых, взяли Галку и перенесли к гребню суглинника, вырыли там ямку и похоронили нашу верную собаку.
                Когда уже через много лет, по осени мы с братом проходили в тех местах, я вспомнил нашу Галку, отыскали еле приметный холмик, давно-давно плотно заросший травой. С минуту, постояв, мы ушли навсегда из нашего детства, которого теперь казалось, вовсе никогда и не было…

1979  1994