Наследство

НАСЛЕДСТВО

                Устраните  причину, тогда  пройдёт  и  болезнь.
                Гиппократ
       Роды опять получились тяжёлыми и долгими. Энора много раз слышала от других специалисток воспроизводства, что трудными бывают лишь первые, что второго ребёнка женщина творит уже легче, а третьего даже почти незаметно для себя самой, и всё ждала, когда же и к ней придёт, наконец, желанный профессионализм в, казалось бы, исхоженном ею вдоль и поперёк нелёгком деле продолжения рода.
       Увы, это, по-видимому, касалось лишь каких-то других женщин; она же каждого своего нового малыша производила на свет так же мучительно, как и в первый раз.

       ...Снова начались инстинктивные потуги. Они шли уже почти непрерывными волнами, каждая из которых возвышалась над предыдущей, и, казалось, нет предела их росту. Подбадривая себя, Энора привычно кричала, вцепившись руками в исцарапанные не только другими роженицами подлокотники, выгибалась дугой, и судорожно хлопала специально не закреплёнными крыльями, наполняя операционную лёгким, почти невесомым пухом. В голове её стоял глухой звон, и сквозь него она почти не слышала деловых переговоров суетившегося медперсонала. Ясно до неё доходил лишь ласковый, ободряющий голос сестры-акушерки:
       — Давай же, миленькая... Ещё немножечко, золотце... Ещё чуточку, хорошая моя...
       Повинуясь этим просьбам-командам, со стороны больше похожим на откровенные мольбы, Энора тужила оставшиеся силы, выдавливая, изгоняя из своей плодоносящей плоти то, чему уже полагалось начать жить самостоятельной жизнью…

       ...Последняя волна схлынула, и наступил почти полный покой, заполненный ослабевающим звоном в ушах. Энора напряжённо вслушивалась в него, ожидая чего-то другого...

       …Звук короткого, звонкого шлепка заставил её вздрогнуть всем, уже наполнявшимся умиротворением телом, и тут же она услышала крик младенца. Её младенца!
       Энора сразу расслабилась, облегчённо обвиснув на вечном троне рожениц. Её била мелкая остаточная дрожь; по коже струился неистощимый холодный пот.
       — Кто у меня?.. — чуть придя в себя, жалобно спросила она, не открывая  глаз. 
       — Вы лучше взгляните сами... — голос дежурной акушерки был всё так же обязательно ласков, но уже содержал в себе некие непонятные тревожные обертоны.
       — Сначала вы промокните мне чем-нибудь глаза... — чувствуя в себе нарастающую обречённость, взмолилась Энора ещё слабым, отдавшим все свои силы детородным крикам голосом. — Я  же пока ничего не увижу!.. Слёзы мешают...
       Мягкий тампон коснулся её опущенных век, впитывая залившую глазные  впадины обильную влагу. Младенец непрерывно кричал, и это подхлёстывало  Энору. Она собралась с духом и осторожно приоткрыла изъеденные солью  глаза…
 
       …Она увидела безобразно сморщенное маленькое красное личико с разинутым в крике беззубым ротиком, скрюченные, прижатые к груди ручки, поджатые козлиные ножки с крохотными жёлтыми копытцами, и жиденький, висевший тоненькой ниточкой, облезлый и тоже жёлтый хвостик. Она не видела темечка младенца, но точно знала, что там должны быть зачатки будущих рожек.
       — Боже... — жалобно простонала Энора, отворачиваясь. — Опять бесёнок... И за что же мне такое вечное наказание?!. Не грешна, Господи, все дети от мужа, что я ему снова скажу?!. Уже четвёртый чертёнок, ну хоть бы один ангелочек...
       Она горько разрыдалась, закрыв лицо руками.
       Ребёнка, неожиданно замолчавшего, унесли. Хирург-акушер осторожно сложил за спиной свои истрёпанные Временем крылья, и нежно погладил Энору по вздрагивавшей в плаче голове.
       — Не огорчайтесь вы так, милочка моя... — сказал он так участливо, как это было допустимо в данной ситуации. — Это вовсе не ваша вина, поверьте... Преобладающие исходные гены, понимаете... Подавляющая наследственность... Кто-то в вашем роду или в роду вашего мужа был из  ЭТИХ... Вот теперь и аукается...

                Не  чувствующий
                за  собой
                вины,
                и  не  оглядывается
                на  неё…