Моя война

Та война, та далекая, та близкая война вошла вдруг в мою жизнь. Через много, много лет после смерти моих родителей. Родителей, живших в ту войну, переживших ту войну, уцелевших в ту войну, потерявших в ту войну.  Они были молоды. Папе в сорок первом было двадцать шесть, маме двадцать четыре. Жили в Архангельске. Архангельск – морской порт, стратегическая точка. Бомбежки, голод. Спасал тюлений жир и треска.
Папа – моряк, боцман, всю жизнь в морях. В войну оказался в конвоях. Конвои, маленькие корабли, корабли-охранники больших сухогрузов, отбивавшие воздушные атаки немцев.Сухогрузы – огромные корабли везли в воюющую Россию из США и Великобритании грузы. Это продукты, это одежда, это лекарства, это медикаменты для раненых. А главное, это оружие, танки, самолеты, орудия и боеприпасы.
Трижды за войну его корабль тонул, трижды спасали его из ледяной воды. Да, видно, кому на роду написано умереть на земле, вода не примет. Но после войны аукнулись эти купания открытой формой туберкулеза на долгие, долгие годы.                На Соловках готовили юнг. Юнги Северного флота, мальчики. Кто-то из них попадал и в конвои. Мой папа делал для них скамейки, не доставали до руля. Один из них каждый год в «День победы» приходил к отцу выпить по 100 грамм фронтовых. Заходил и кричал: «Боцман, отдать концы!». Однажды мама сказала: «Да отдал твой боцман концы, похоронили его зимой». В конце восьмидесятых Архангельск принимал моряков из конвоев других стран, большой праздник затеяли. Папу не пригласили. Обидно. Не пошел бы, наверняка, после инсульта ходил и говорил плохо. Но ждал приглашения.
Мама – санитарка в госпитале, потом  РОКовская медсестра. Были в войну такие ускоренные курсы медсестер. Госпиталь, эвакуированные из Питера профессора, врачи. День и ночь в операционных. Груды кровавых бинтов. Бессонные ночи, стоны раненых. Голод.
Мама – деревенская, в городе недавно, профессоров сроду не видала. Как увидит кого-то из них, пряталась, боялась даже здороваться. И вот стали они ее учить. Первыми с ней здоровались: «Здравствуйте, Зоя». Стыдно! Но зато в операционной чистота необыкновенная, все стерильно, все, как положено. За это и ценили.
Бывали и выходные. Пойдут с подругой на базар, марлю менять на картошку. Марля в войну очень ценилась. Настирают после перевязок девчонки, высушат и идут на базар на еду менять. А то и воровали картошку у нерасторопных продавцов. Кто осудит? Война. Голод.
В сорок втором сына родила, а оставлять не с кем, декретов никаких не было. Хочешь есть – иди, работай. Отдала его в ясли круглосуточные, думала, хоть накормят. Ясли эвакуировали, ребенок от дизентерии умер. Плакала очень. До конца жизни вспоминала Вовика своего. Сына. Потом только дочки народились.
А голод тот застрял навсегда. Будучи уже старушкой, мама все сухари сушила, в огромные мешки их складывала и подвешивала по углам в квартире. А вдруг, война?
Ничего они нам, дочкам особо не рассказывали. По обрывкам фраз восстанавливаю теперь. Видно время пришло мое. В этом году папе было бы 100 лет. Странно, как-то. Я к войне этой оказалась очень близко. Все-таки родители, не деды! Вот как близко. Вдруг захотелось все папины награды забрать. Вдруг поняла, какая это ценность. Вдруг захотелось в память о них, о тех, кто тогда жил праздник сделать. Сделали, да еще и на чужой земле. Долг какой-то отдаю я им, родителям моим, пусть возрадуются там, на небесах. Не забываем мы вас. Никого не забываем.