Настины сказочки

БАБОЧКА И СУСЛИК

Гора была такой высокой, что вершина её до неба доставала, и пушистые белые облака на ней отдыхали. И в тумане этих облаков летали большие чёрные бабочки с пепельно-серым рисунком на крыльях. А под горой жил толстый суслик. Он о горных красавицах ничего не знал, да и не хотел знать. Зачем они ему?

Суслика интересовало только то, что могло доставить ему конкретную выгоду.  Например, непритязательные маленькие рыженькие бабочки,  живущие под горой, разнообразные ползающие по траве жучки, гусенички. Вся эта мелочь была удивительно  вкусной и питательной, каждый день суслик наедался от пуза, где уж тут голову задирать, да куда-то вверх бестолку глазеть…

В один прекрасный день суслик как всегда принимал пищу. Он неловко отодвинул колючий  татарник, чтобы слопать гусеничку, но та вдруг пропищала: «Не ешь меня! Я хочу жить на горе!»
 
- На какой горе? - удивлённо распахнул заплывшие глазки суслик.

- Да на этой, под которой мы сейчас находимся! 

- А-а, - удивлённо протянул суслик и попытался задрать голову, но из-за растолстевшей шеи это у него не получилось. – А что там, на горе-то?

- Неужели ты не знаешь? Там живут большие красивые бабочки! Скоро я стану такой же и полечу к ним!

- Вот насмешила! Я тебя за это даже может быть не съем…

- Почему?

- Почему не съем? Вот насмешила!

- Нет, почему ты говоришь: «Вот насмешила!»?

- Понимаешь, малышка, - сказал суслик ,-  ты никак не можешь жить  на горе. Ты конечно станешь бабочкой – но маленькой, рыженькой, со слабыми крылышками – суслик кивнул на полевых бабочек, летавших чуть поодаль. –А такие бабочки недалеко летают.

- Зачем ты меня обманываешь? Я стану большой чёрной бабочкой! Я буду жить на горе!

Как суслик не переубеждал гусеничку, она всё равно стояла на своём.

- Забавная ты малышка! - под конец сказал суслик. - Возьму-ка я  тебя с собой. Будешь возле моей норы жить, меня развлекать. И суслик потащил гусеничку к своей норе, подцепив её ноготком.

 Весёлая с тех пор жизнь у них пошла. Что ни день – то спор, да всё на одну тему. Гусеничка твердит: «Я стану чёрной бабочкой!», а суслик: «Вот насмешила!»

За спорами не заметили, как осень пришла, все травы пожелтели, бабочки повымерли. Наконец, когда суслику есть совсем нечего стало, он сказал: «Всё, ложусь в спячку». Подцепил коготком гусеничку, в нору с собой утащил. Сам заснул, а она в куколку превратилась.

Всю зиму суслик видел во сне питательных гусеничек и жучков, а куколка – что она станет большой чёрной бабочкой. Но суслик оказался прав. Пришла весна, растаял снег, травка зазеленела, и из сусликовой норы вылезли сам суслик и бабочка – маленькая, рыженькая, со слабыми крылышками. Суслик потянулся, зевнул, протёр сонные глазки и сказал: «Вот видишь»…

- Я всё равно буду жить на горе! – с жаром заявила маленькая бабочка.

- Ну-ну, - усмехнулся суслик.

А бабочка полетела на гору. Но смогла подняться лишь на несколько метров – порыв ветра сбросил её вниз. Обессилено сидела маленькая бабочка на травке, опустив усики и сложив усталые крылышки.

«Вот видишь, - с участием сказал суслик.- Не будешь ты жить на горе. Да и зачем она тебе? Оставайся здесь. Я тебя даже может быть не съем, ведь я к тебе так привык»! 

- Я всё равно буду жить на горе! – упрямо повторила маленькая бабочка.

И больше  суслик её не видел – бабочка решила взобраться на гору ползком.

«Странная, - думал суслик, набив брюхо жучками и гусеничками. – Чего ей не хватало? Ведь создана жить внизу, а всё куда-то лезет»…

Да, бабочка всё лезла и лезла, без сна, без отдыха, ведь гора была такой высокой, а она была такой маленькой! Бабочка вползла на её вершину, когда трава уже пожелтела.

«Я на горе! Наконец-то я на горе!» – радовалась  бабочка. Она захотела сесть на цветок, но не смогла – на горе было ветрено, а слабенькие рыженькие крылышки ветру противиться не могли. Грустно смотрела бедная маленькая бабочка на чёрных красавиц с пепельно-серым рисунком на крыльях. Они так легко порхали над цветами, а потом взлетали в облака.

«Я не могу жить на горе», - устало подумала бабочка. Она заметила, что уже осень.
 
«Так  значит, я всю жизнь потратила, чтобы взобраться сюда! И только взобравшись, поняла, что такая жизнь не по мне. Будь что будет!» - и маленькая бабочка взлетела так высоко, как чёрные красавицы. Целый миг наслаждалась она высотой, а потом ветер сломал её крылышки и сбросил её с горы.

«Интересно, как там суслик»… - пронеслось в её затухающем умишке. Суслик и нашёл под горой ее маленький трупик.

Поплакал, погоревал, потом съел. И ещё долго вспоминал странную мечтательницу, которая хотела жить на горе. Думал: «Была бы она как все  маленькие бабочки… Но тогда я бы её съел, когда она ещё гусеничкой была. Всё-таки хорошо, что она была такой особенной!» И суслик опять и опять горевал о бабочке.

Ведь он её по-своему любил.

 Эту странную и грустную историю о бабочке и суслике рассказала мне одна знакомая саранча. Под конец она добавила, что суслик ненадолго бабочку пережил – собака заела. Как бабочка умерла, он стал таким рассеянным, всё ходил, задрав голову, вверх куда-то глядел.

Кстати,  саранча, рассказавшая мне эту историю, сама очень интересная особа. Зовут её Быбзя. Но о ней – в следующей истории.

САРАНЧА БЫБЗЯ

Саранча Быбзя отправилась на огород капусту есть. Она резала капусту на кусочки своим чёрным ножиком, а потом жевала своими мощными челюстями. Иногда вместе с капустой Быбзе попадались тонкие зелёные гусеницы, и, чувствуя, как они извиваются, саранча двигала челюстями ещё быстрей.

 «Батюшки мои! – раздался над Быбзей чей-то удивлённый голос. - Какая уродина! Васенька, иди сюда скорее, тут для тебя подарочек».

- Чего там, бабушка? – поинтересовался детский голос из малинника.

- Да страхолюдина, которых ты любишь, - сказала старуха, поправляя свой цветастый платок.  Из малинника вылез и торопливо посеменил к капустной грядке тощий очкастый мальчик. Не дыша, он подкрался к саранче, и, не закончив обеда, Быбзя забилась в сачке.    
 
 - Глянь-ка, бабушка, какие у неё крылышки прозрачные, - сказал Васенька, взяв Быбзю за длинные ножки.

- Ой, не люблю я, внучек, страшилищ твоих, - отмахнулась старуха, - иди лучше ребятишкам показывай, али ещё кому, а я пойду пирожки печь…

Быбзя пришла в себя, когда, зажатую в  грубой лапе, этот мелкий изверг тащил её куда-то с огорода. И продолжал куда-то тащить, невозможно размахивая лапой, в которой сидела Быбзя. У Быбзи кружилась голова, она с трудом дышала, и думала злобно: «У-у-у, изверг, только расслабь свою лапу, - я тебя так укушу»!

Но этот изверг не расслабил лапу даже тогда, когда вокруг столпилась целая толпа таких же мелких извергов. Эти изверги что-то вопили, радостно хлопали изверга, который держал Быбзю, и на Быбзю удивлённо глазели. Ладно бы только глазели, но они решили все подержать её в своих лапах! Они брали Быбзю за ножки, за чёрный ножик, дёргали за усики, за крылышки… Но при этом держали её так, что она хоть и скрежетала зубами, но укусить никого не могла.

«У-у-у, изверги, - бессильно думала Быбзя, - как я хочу цапнуть кого-нибудь из вас»…

Но ей оставалось только опять поскрежетать зубами.

«Интересно, что они со мной дальше сделают? – мрачно подумала саранча. – Наверное, съедят, как я капусту и гусениц»…

Вдруг что-то случилось. Быбзя поначалу даже не поняла – что. Мелкие изверги расступились в разные стороны, лапа, держащая саранчу, разжалась… Само собой, Быбзя не зевала, и через миг уже потирала лапки на высоком заборе. С удовольствием ощущая брюшком шершавую поверхность, саранча брезгливо передёрнулась, вспоминая, что ещё миг назад сидела в чьей-то грязной грубой лапе. И Быбзе стало интересно, что заставило эту лапу разжаться.

Саранча поглядела вниз  с забора и увидела приятную её сердцу картину. Напротив мелкого изверга, который поймал Быбзю, стоял другой изверг, намного больше всех извергов стоящих вокруг. На шее и лапах у этого изверга висели цепи, вроде тех, на которых собаки сидят, а из зубов торчала дымящая палочка. Этот большой изверг громко хохотал, ругался, и тыкал своей клешнёй маленького изверга, который мучил Быбзю.

«У-у-у, - радостно думала Быбзя, - как хорошо! Наверное, скоро этот большой изверг съест маленького. Хотя… У этих извергов принято помогать друг другу. А изверги что вокруг стоят – друзья этого маленького. Плохо. Они не дадут большому съесть его. А хорошо бы…

И Быбзя с нескрываемым удовольствием глядела, как маленький изверг скулит по-собачьи, а большой издевательски гогочет. Но что это? Большой изверг грозно зыркнул на маленьких, и они удрали сломя голову, бросив маленького изверга наедине с большим.

«Он же его съест! И почему они убежали? Ведь у извергов принято помогать друг другу!» Быбзя ничего не понимала. Её уже не радовало то, что маленького изверга, который её мучил, съедят. Этот изверг так жалобно хныкал, что Быбзе становилось не по себе.

Тем временем большой изверг выплюнул из зубов палочку, оскалился, схватил маленького за шкирку и куда-то потащил. Наверное, есть – у извергов принято есть в определённом месте, которое называется кухня…

Быбзя сама не поняла, что с ней случилось. Она вдруг слетела с забора, и со всей злобой, с которой хотела укусить мелкого изверга, вцепилась в нижнюю лапу большого. Тот взвыл, запрыгал на этой лапе, попытался схватить Быбзю, а мелкий изверг тем временем убежал.

И Быбзя следом за ним полетела – большому извергу её схватить не удалось… Ещё бы! Кто бы мне тогда эту историю рассказал!

А Быбзя, полетев следом за Васенькой, прилетела на его огород, где принялась резать капусту своим чёрным ножиком и жевать своими мощными челюстями. И ещё долгое время она занималась тем, что резала и жевала, ведь никто её теперь сачком не ловил.

А Васенькина бабушка, Видя Быбзю, с благодарностью говорила: «Спасибо, страхолюдина, что моего внучка от хулигана Федьки уберегла. Эдакой паршивец этот Федька! Всей деревне покоя от него нет, а что с ним сделаешь»…

Сам Васенька даже вареньем Быбзю кормил, так что сладкая у неё жизнь пошла. Но долго не продолжилась. Подумала как-то Быбзя: «А не отправиться ли мне  путешествовать? Полечу-ка я, куда глаза глядят»! Попрощалась с Васенькиной бабушкой, с самим Васенькой, и полетела. Много где побывала, много чего повидала. Да разве обо всём расскажешь в маленькой сказочке?

Даже в моём дворе некоторое время Быбзя пожила. Ко времени знакомства со мной она была уже старой, умудрённой опытом саранчой, и рассказывала мне эту историю с сожалением о своей ушедшей молодости…

Из рассказов Быбзи я хочу поведать ещё один – об огородном пугале.  О нём – в следующей  сказке.

ПУГАЛО

По весне тракторист поставил на своём огороде четыре пугала. Трём заместо голов надел дырявые вёдра, а четвёртому – треснутую вазу. Поручил первому, второму третьему пугалам охранять перчики, огурчики, капусту, свёклу, баклажаны, лук, чеснок, морковку и картошку, а четвёртому – уже поспевающие клубнику и вишню.

Стали пугала всё это охранять. Было от кого! Над огородом частенько полётывали ворона Варя и сороки Лера с Жорой, которые были совершенно не прочь полакомиться овощами и ягодами.

Чтобы не допустить этого, первое, второе и третье пугала махали рукавами надетых на них старых пиджаков, а четвёртое – рукавами рваного синего платья с криками: «Кыш! Кыш!» Но это было не единственное их занятие. Лера и Жора не всё время летали над огородом, так что у пугал было уйма времени для болтовни и нехитрых пугальих развлечений.

Главной темой болтовни был вопрос, чьё ведро красивее.
«Конечно моё, - говорило первое пугало. – Видите эту изящную чёрную кляксу? Она говорит о моих недюжинных умственных способностях»!

«Какая глупость! – говорило второе пугало. – Эта клякса - всего-навсего гудронная заплатка на твоей очередной дырке. Как это смешно – быть заплатанным! Вот моё ведро – другое дело. Кроме почти незаметной маленькой трещинки его ничто не портит. К тому же оно такое красивое – красное, пластмассовое»…

«Оба ваших ведра ничего не стоят – говорило третье пугало. – Вот моё – другое дело. Хозяева хранили в нём известку – надеюсь, это говорит вам о чём-то»?

А четвёртое пугало молчало. У него заместо ведра была ваза. И хотя пугало считало, что ваза  куда красивее ведра, оно молчало – боялось, что его назовут глупым. Но его и без того так называли. Главным  развлечением пугал было звенеть своими вёдрами.

«Как это благозвучно»! – говорило первое пугало.

«Как это приятно»! – говорило второе.

«Лишь избранным дано это понять», - говорило третье.

А четвёртое ничего не говорило. Оно своей вазой не гремело – считало это неинтересным.

«Какое оно ущербное и глупое, это четвёртое пугало, - говорило первое пугало. – Оно даже не может позвенеть ведром»!

«Представляю, как ему грустно жить», - говорило второе пугало. А третье, исполнившись сочувствия, говорило четвёртому: «Ты не переживай, может хозяин и тебе наденет на голову ведро».

Четвёртое пугало невпопад что-то отвечало, и начинало грустить. Оно почти всё время грустило. И когда любовалось на закаты и рассветы, и когда слушало болтовню пугал-соседей, и когда просто стояло.

Не грустило четвёртое пугало лишь в двух случаях: когда нужно было гнать с огорода птиц и когда шёл дождь. Когда пугало махало рукавами платья, кричало: «Кыш! Кыш!», оно чувствовало себя нужным, и видя улетающих ворону Варю и сорок Леру с Жорой становилось чуть-чуть веселей. А во время дождя…

Пугала-соседи дождь не любили.

«Он так противно стучит в моё ведро»! – говорило первое пугало.

«Из-за него мой пиджак промок до нитки», - говорило второе пугало.

«Он не выносим», - говорило третье. А четвёртое пугало молчало – боялось, что над ним посмеются. Оно любило, когда дождь стучал по его вазе, мочил его платье, шумел, как будто говорил что-то. Во время дождя четвёртое пугало не чувствовало себя одиноким. Часто ему хотелось заговорить с дождём, но оно боялось, что пугала-соседи над ним посмеются, а дождь не поймёт. Поэтому молчало.

В один жаркий день трактористова жена умудрилась заставить свою дочку поливать огород.

«Иди, иди, лентяйка, не переломишься, - потрясла сковородкой жена тракториста, и Олька вынуждена была переться на огород. У ней было важное дело – найти вазу для представления драмкружка, а мама не дала, да ещё огород этот…

Четвёртое пугало как обычно грустило, когда на огород заявилось невиданное существо – эдакая пигалица с двумя торчащими хвостиками. Пигалица равнодушно трясла лейкой над грядками, первые три пугала махали на неё рукавами, и четвёртому пугалу стало интересно, кто это.

-Второе пугало, а второе пугало, ты не знаешь…

Замолчи, глупое, - цыкнуло второе пугало. – Нам при людях говорить не положено.

Четвёртому пугалу стало стыдно за свою глупость.

И стало четвёртое пугало вспоминать свою короткую грустную жизнь. А пигалица тем временем начала поливать клубнику почти у самых ног четвёртого пугала.

-А может быть это существо не будет смеяться надо мной? – подумало четвёртое пугало и спросило у пигалицы унылым хриплым голосом: «Ты кто»? Пигалица уронила лейку, присвистнула. Потом захохотала: «Тебе какое дело»!

-Да я…. Я просто…

Пигалица подняла голову, оценивающе оглядела четвёртое пугало,  и сказала внезапно подобревшим голосом: «Я – Олька. А ты кто?

-Я – четвёртое пугало. – Четвёртое пугало не верило своему счастью – с ним разговаривают!

«Какая у тебя клёвая ваза! – восхитилась Олька. – Можно поглядеть»?

И голова четвёртого пугала мгновенно очутилась у Ольки в руках. Четвёртое пугало так и не успело ничего сказать – позабыв про лейку, Олька удрала с огорода. Долго ещё первое, второе и третье пугала смеялись над четвёртым.

«Безголовое»! – веселилось первое пугало.

«Как ловко хозяйская дочка с тебя эту дурацкую вазу стянуло», - злорадствовало второе. А третье успокаивало: «Может, наконец, хозяин и тебе наденет на голову ведро».

Олька ещё несколько раз появлялась на огороде. Четвёртое пугало звало её, но Олька не обращала внимания. И стало четвёртое пугало грустить по- прежнему, только уже без головы.

-Хорошо бы дождь пошёл, - думало четвёртое пугало. Но лето было жаркое, солнечное, о дожде можно было только мечтать. И стал характер четвёртого пугала с потерей головы меняться. Первое, второе и третье пугала не узнавали четвёртого – раньше оно их боялось, а теперь ругало бранными словами.

«Негодное! – кричало в ответ первое пугало. – У тебя и головы-то нет, а всё туда же»!

«Ты что, страх потеряло»? – удивлялось второе. А третье предполагало: Наверное, с ума сошло.

Четвёртое пугало смеялось – его теперь не интересовало мнение первого, второго и третьего пугал. Четвёртое пугало не было одиноко – у него объявились  друзья. Первое, второе и третье пугала плевались, видя как четвёртое пугало заместо охраны хозяйского огорода общается с вороной Варей и сороками Лерой с Жорой.

«Так-то оно хозяйское добро бережёт»! – негодовало первое пугало.

«Кыш! Кыш»! – Кричало вороне и сорокам второе.

-Совсем голову потеряло, - вздыхало третье. А ворона Варя и сороки Лера с Жорой были очень рады.

-Никогда не видела её такого доброго пугала, - приговаривала Варя, склёвывая клубнику.

-И такого умного, - добавлял Жора, лакомясь вишней.

-Мы высоко ценим твою дружбу, - стрекотала Лера, перелетая от вишни к клубнике, и не зная на чём остановиться.

-Я тоже очень радо, что дружу с вами, - говорило четвёртое пугало. – Я никогда её ни с кем не дружило!

-А хочешь, чтобы у тебя было ещё больше друзей? – Спросила как-то невзначай Варя.
-Очень хочу! – радостно ответило четвёртое пугало.

-Ну, я как-нибудь позову сюда всех своих подружек, - пообещала Варя.

Четвёртое пугало уже почти не мечтало о дожде, и он пошёл. И как будто возвратилось то время, когда у четвёртого пугала была голова-ваза, когда лишь во время дождя оно не чувствовало себя одиноким. Размахивая рукавами потемневшего от воды платья, четвёртое пугало вслушивалось в шум дождя, и ему казалось, что дождь говорит ему: Бедное пугало… Бедное пугало… Бедное…

Четвёртое пугало хотело ответить, хотело сказать что-то дождю, но испугалось. Вдруг эти слова ему только чудятся, вдруг дождь смеётся над ним? Четвёртое пугало так ничего и не сказало.
               
А на следующий день Варя привела на огород банду ворон и галок. Они прыгали по грядкам, сидели на вишнях, хвалили четвёртое пугало, и оно радовалось, что имеет столько хороших друзей.

Первое, второе и третье пугала махали руками, кричали: «Кыш! Кыш»! но ничего не могли поделать – четвёртое пугало стояло от них чуть в отдалении. Хозяева были на работе, Олька на драм кружке, так что банда ворон , сорок и галок опустошила грядки клубники, охраняемые четвёртым пугалом, и слопало всю вишню. Подчистив все, что только можно, стая тепло простилась с четвёртым пугалом и улетела.

Ни завтра, ни послезавтра Варя, Лера и Жора ни прилетали. Вариных подружек тоже было не видать.

-Почему они не прилетают? – грустно спрашивало себя четвёртое пугало. – Наверное, полетело опустошать другие огороды…

В субботний день пришёл на огород тракторист и свалил четвёртое пугало. А на кой ему на огороде бестолку торчать? Вишни голы, клубничные грядки пусты. Бросил тракторист пугало под забор и ругаясь ушёл с огорода.

-Доигралось! – обрадовалось первое пугало.

-Так тебе и надо! – усмехнулось второе.

-Всё равно пользы от тебя не было, - вздохнуло третье.

Четвёртое пугало уже ничего не ответило. А ночью пошёл дождь. И в его шуме двум палкам и рваному платью, уже почти переставшими быть пугалом, слышались грустные слова и плач.

-Бедное пугало… Бедное пугало… Ведь я хотел быть твоим другом, а ты не захотело и заговорить со мной… Бедное пугало… Все эти сороки и вороны… Ведь я тебя любил, а они…

-Я боялось заговорить с тобой, - подумало пугало, уже не в силах говорить. 


Как объяснила мне саранча Быбзя, главная мысль этой сказки – не бойся общественного мнения. Особенно в выборе друга. Я обрадовалась, решив, что Быбзя станет для меня таким другом, но мои надежды не оправдались.

-Пора лететь дальше, - сказала Быбзя, не прожив в моём дворе и трёх дней. – В мире так много интересного, а саранчиная жизнь такая короткая!

И Быбзя улетела. Кто же мне сказочки будет рассказывать? Самой что ли придумывать?