Киберпанк

Тучи похожие на рванные клочки серой ваты ползли по небу закрывая холодное солнце, мелкий дождь каплями полз по стеклу, город отражался в лужах и казался бесконечно устремленной вертикальной линией. За окнами шумел город, сигналили машины, многоголовым зверем рыскала по улицам толпа в поисках укрытия от дождя, дрожали зонты огромные экраны безмолвно крутили рекламные ролики. Созерцая все это из окна своей квартиры в доме-колонии я прикурил сигарету, акт вандализма, сейчас чип отправит информацию об этом в мою страховую компанию и мой телефон снова разразится гневным посланием с предупреждением "Мы предупреждаем вас о том, что вы портите собственность компании XING TECH! немедленно прекратите курить иначе мы приостановим ваш полис"
От мерзкой погоды саднило шрам на левом плече, я сделал очередную затяжку, стряхнул пепел и стал одеваться. Меня ждали в офисе, надо было отсканировать очередную партию блоков памяти. Натягивая майку я прислушался к шуму вакуумных суставов моего протеза, чертова штуковина со временем стала нагнетать больше воздуха в мышечные трубки, при откачке воздуха для симуляции сокращения мышцы был слышен шум насоса в суставах.
Выйдя на улицу я стал двигаться вдоль трассы вытянув левую руку с зажатой между двумя пальцами сотенной купюрой, холодный дождь падал на рукав кожаной куртки, сползая струйкой к кисти.
Минут пятнадцать мне не удавалась поймать такси, наконец ко мне подъехала белая машина, на крыше ее бледно горели желтым цветом шахматные клетки, я открыл дверь назвал адрес, сунул шоферу деньги и не пристегиваясь снова прикурил.
— Страховщики не мучают? - Осведомился водила, глядя на дорогу с напряжением держа руль толстыми своими руками
— Мучаются, потому что мне насрать. Я работник компании. - вяло ответил я на надоевший мне вопрос о страховке и моем курении. Шесть лет назад я стал жертвой теракта, мне оторвало руку, осколком пробило легкое, жена и ребенок погибли. Компания XING TECH на которую я работаю решила не давать мне умереть и напичкали мое тело имплантатами, пневмопротезами и прочей ерундой, которую я для них разрабатываю. Позже я узнал, что стал жертвой какого-то немца, из радикального движения "Свободная Европа" которое борется с Китайско-Российским газовым альянсом. Машина несла меня вдоль мокрых трасс, надписи неоновых реклам и вывесок казались светилами в этих темных лабиринтах, где у подножия домов-гигантов сновали люди-крысы, полусогнутые, в дождевых плащах они больше были похожи на насекомых, копошащихся в урнах, мокрых картонных коробках, таскающих разный хлам и ветошь.  Надписи на русском чередовались китайскими иероглифами, перламутровой светящейся краской  на торцах  домов нет-нет показывалось прочнейшее из русских слов, я молчал и наблюдал, как две культуры пытались уживаться друг с другом. Межпланетный контакт состоялся, маты обоих языков отлично ужились друг с другом и теперь сплав их стал неотъемлемой частью новой культуры, новой страны.
Вскоре я уже поднимался в свой кабинет, лифт проглатывал этажи, неся меня на тридцать седьмой этаж, в лабораторию или как ее тут называли синюю комнату.
Я занимался оцифровкой блоков памяти — это своего рода обычный жесткий диск, куда люди сохраняли данные своего мозга. Цифровой мозг после смерти физического продолжал жить, мыслить, чувствовать. Многие люди не могли терпеть боль утраты близкого человека, они обращались к нам, чаще всего это были слепки разума старых и больных людей, лежащих беспомощно в постелях, в страхе ожидающих смерть. Создание копии занимало не много времени, но стоило огромных денег. С помощью не хитрой технологии мы делали настольное приложение, с помощью которого всегда можно было оставаться на связи со своим оцифрованным близким. Особые протоколы создавали для мозга привычную среду, ему казалось, что жизнь продолжается: кому-то мы просто стирали память о реальном его возрасте, кому-то внушали, что он молод, что живет сейчас в эпоху выбранную его близкими. В сущности это были обманутые люди, живущие в ложном мирке.
Я вошел, голубоватые лампы включились, отражаясь рассеянными линиями на керамической плитке полов и стен.
— Здравствуй, Анатолий! - поздоровался я снимая куртку и одевая голубоватый под цвет ламп халат. Анатолий — это такой же слепок мозга, его близкие давно умерли, а он остался, мне было жаль его стирать и я оставил его, все же какая никакая, а компания. К тому же это очень не глупый человек, интересный собеседник.
— Здравствуй, я смотрю на улице дождь- донесся до меня низкий хрипловатый голос.
— Да, на улице жопа- фамильярно ответил я ему.
Я достал кодер, поставил на стол ядро слепка и начал оцифровку, я подбирал голос, внешность, положение в обществе, эпоху жизни и многое другое, что необходимо для бесперебойного существования человека в виртуальном мире.
—Послушай, Илья, я могу говорить откровенно, ты можешь гарантировать, что наш разговор не уйдет дальше этих стен?
Я насторожился, меня удивила сама суть вопроса. Я повернулся к монитору, включил образ Анатолия и ответил ему
— Конечно, мы же друзья, вспомни сколько раз мы говорили с тобой, а сколько раз ты ездил со мной на рыбалку(я дополнил его воспоминания данными о себе, о совместных пикниках на природе, рыбалке)
— Вот об этом я и хотел поговорить
— Снова хочешь сгонять на озеро?
— Илья, не еби мозг! Нет никакого озера, нет тебя, нет меня! Все это вымышленное, я это знаю, и ты это знаешь.
Я впал в ступор. Настенные часы своим щелканьем утяжеляли момент. Он не мог знать этого, просто не должен был. Я выдвинул клавиатуру, машинальными движениями вбил протокол обновления воспоминаний и начал загрузку.
—Снова пытаешься обмануть меня? Спросил Анатолий с некоторой печальной усмешкой.
Я думал мы друзья.
— Постой, но как!? Как ты можешь осознавать? Спросил я, отменяя загрузку, чувствуя себя виноватым.
—Илья, я умер. Умер тринадцать лет назад. У меня был рак и его нельзя было остановить. Я знаю это, потому что я помню боль, помню уколы морфия и помню лицо жены. Я помню тот день, когда боль вдруг ушла, глаза застелила пелена и я ушел.
— Но это невозможно! Запротестовал я.
— Что такое жизнь, Илья? Все мы, просто код, набор информационных маркеров. Не более того, умирая мы сливаемся с общим полем или потоком, как тебе удобней воспринимать это, мы словно кирпичики, ячейки выстроенные в огромную сеть.
Я закурил, загудел телефон, я швырнул его в сторону, встал изо стола. 
— Ты не задумывался, откуда у ребенка знания о том, как ползать, как звать маму, когда он голоден, что заставляет его плакать, когда он мокрый или у него что-то болит?- продолжал Анатолий. - Если ты считаешь, что это инстинкты, то откуда они в мозгу? Почему бывает такое, что в человеке одновременно может уживаться до двадцати абсолютно разных личностей? 
— Продолжай - Коротко ответил я, садясь на холодный пол, делая тише динамики, боязливо оглядываясь.
— Есть нечто. Не живое, не мертвое. Вообще за гранью скудного нашего понимания, видимая вселенная, своего рода побочный эффект деятельности этого нечто. Нечто пишет код. Код этот дополняет нечто, прибавляя к нему все новые и новые возможности, код этот самовоспроизводимый. То есть он сам решает как ему развиваться. Есть нужды, для которых создаются цифровые носители — биологические виды. На каждый вид предусмотрена своя часть кода. Отвечающая настоящим потребностям нечто. Когда код проходит очередной этап развития он уничтожает ту или иную частицу себя, заменяя ее более совершенной.
Я слушал его молча. Я до сих пор не верил в то, что это происходит на самом деле, я искал контр аргументы, какие-то доводы. Мне решительно не хотелось верить в происходящее.
— Тебе, создающему программы и иллюзии сам принцип должен быть более понятен: однако и то, что создаешь ты тоже является частью того, что создало нечто. Нечто — это раковая опухоль, код — метастазы. Я не могу сказать для чего все это, но я видел это. Религиозные люди умирая получают картинку, которая соответствовала бы их представлению о смерти. Могу только дополнить, что большинство из них попадает в ад, парадокс в том, что мы как прямая частица кода сами программируем себя. А эти идиоты считают себя грешниками, которые достойны только ада, соответственно своим представлениям частица кода автоматически создает среду.
—Но почему ты ни в аду, ни в каком-то другом месте?- Заинтригованно спросил я, разминая затекшие ноги.
— Это самое смешное, я всю жизнь провел в изучении своей теории о едином информационном поле. Я считал, что мир — это огромная карта памяти. Умерев — я стал своего рода смотрителем, то есть я создал под себя условия. Часть кода отвечающая за меня решила оставить меня наблюдать за тем, что делают другие частицы. Я что-то вроде тестера, понимаешь?
– Не совсем.
— Как узнать змее длиной в сто тысяч километров что с ее хвостом? Я смотрю на старые строки кода, на их развитие и ответвления.
— То есть...
— То есть это не ты программируешь меня, это я слежу за тобой. - Перебил он меня. Я смотрю на тех, кто по моему мнению достоин занять место в следующем этапе — наблюдение за наблюдателями если хочешь. Созерцание истинного мира
— Но кто смотрит за тобой?
— Ты. Смотри, соприкасаясь со мной ты сам того не осознавая в сознании своем делаешь отчет. Вот есть Анатолий, он работает. Информация об этом после твоей смерти вместе со всей остальной информацией переходит в нечто, нечто отдает это коду, код создает новую ячейку на твое место, мне открывают новые доступы, на мое место ставят кого-то другого.
— Но тогда тебе нечего бояться, к чему конфедициальность, к чему скрытность?
— Если все развиваются одним и тем же образом и получают одну и ту же информаци, то код не сможет совершенствоваться, следовательно если бы все знали о существовании кода, то знаний не было бы как таковых.
— Ничего не понятно, ведь код знает все наперед?
— Не совсем так. Являясь самостоятельной единицей и в то же время частью кода, каждый из нас совершая ошибки тем самым их решает.
Я попросил дать мне время, в голове моей роились словно пчелы мысли, вопросы разбивали один другой, глыбами наталкиваясь друг на друга. Мое одновременно с этим всплывали фантомные, совсем неясные образы супруги, ребенка и вдруг меня словно осенило, я даже произнес эту мысль вслух:—Но если все так, как ты говоришь, то получается, что они живы...
—Да. Но они установлены в новую форму, узнать в какую нет никакой возможности. Считай что они никогда не существовали, ты привыкнешь к этому.
— Но если я сделаю копию, в которой они есть, то я буду и тут и там?
— Нет. Ты будешь только тут, пойми, твои слепки это всего-лишь грамотная копия, не более того. Твой код воссоздает реакции, подбирает слова, но это фикция. К тому же людям свойственно обманываться, когда речь идет о близких, эмоции так же является важной частью кода, это своего рода кулеры, охлаждающие наш механизм.
—Зачем ты тогда вышел на связь?
— Я хочу, чтобы ты уже начал работать.
Я встал, прикурил, подошел к окну, там внизу клокотал город, но теперь он был другим, теперь все это наконец обрело смысл.
Теперь не было ни холода ни дождя, был совершенно ясный и простой вид. Блоки домов скрывались за дождем словно картинка на плохо настроенном канале. Шум города был так же схож с телевизионными помехами, тихое, монотонное шипение и больше ничего.
Нет смысла дальше тянуть свое существование здесь, если уже сейчас знаешь чем все кончится. Я всегда не любил пересказы фильмов, которые я еще не видел, п здесь вся моя жизнь уже просчитана, пересказана и переделана. Я повернулся к Анатолию
— Послушай, а это не больно?
— Нет.
Звон стекла, дождь словно мой соперник, которого я должен обогнать на пути к зеркалу асфальта, глухой звук. Я упал.
Белая пелена заслонила глаза, я вижу узлы светящихся, мерцающих, появляющихся и исчезающих потоков, из вне они идут, в никуда уходят.
Миллиарды огромных многоугольных узлов, нет ни размеров, ни величин. Все просто огромное, я несусь к одному из них.