В плену свободы. Глава 18

Глава 18

Несмотря на то, что Алан с Викторией познакомились в необычной для них обстановке, первый вечер их знакомства закончился вполне заурядно. Но кто сказал, что обыденность – это всегда плохо? Прилетев, они вовсе не торопились гостиницу, а когда все же прибыли, сняли один номер. Виктория была обеспеченной девушкой, не обремененной абсолютно ничем, и то, что она предложила поделить такси на двоих, было всего лишь поводом продолжить их знакомство. Все было ясно и просто: с ней было легко говорить, ее было просто развеселить, и еще проще завести. Но вся эта простота являлась чем-то поверхностным, и Алан никак не мог понять, что у нее внутри. Да и было ли это что-то? О таких девушках Алан читал в романах, и никогда не мог понять их, даже если повествование заключалось в нескольких томах, и сейчас, глядя на нее вживую, он все так же оставался в недоумении. Совершенно неясно, что двигало ей, банальная скука или же бурная страсть попробовать что-то новое. Их разговоры были веселы и непринужденны, и хоть их было великое множество, зацепиться было не за что. Прикасаясь к ней, Алан чувствовал тепло и трепет ее тела, быстрый ритм сердца, приближаясь еще ближе, наслаждался чудесным ароматом каждой составляющей ее частички, но все эти ощущения вновь не проникали глубже его кожи, как тогда, в хижине у озера. Будто бы и не было ее вовсе, стоило только закрыть глаза. Тем не менее, Алан всецело понял суть той поговорки. Все мы действительно порой нуждаемся в частичке Гэмлби с его тихими улочками, уютными ресторанчиками, огнями которых играют пронизывающие этот великолепный город каналы. Когда напротив сидит человек, находиться рядом с которым попросту приятно. Но что еще ожидать от такого места? Оно ослепляет своей красотой и умиротворяет беспокойный дух, совершенно не оставляя места ни для воображения, ни для необходимой, непосильной борьбы. Здесь невозможно двигаться вперед, равно как и с Викторией. Они расстались легко, нежно, и без какого-либо будоражащего осадка. Ее теперь просто нет рядом, но Алан уже знал, что почувствует. Вернее, чего не почувствует. Ведь он уже закрывал глаза.

Алан пробыл здесь еще пару дней, которые вскоре посчитал ошибкой. Эти ресторанчики, простирающиеся вдоль каждой улочки, мимо которых невозможно пройти, все эти переливающиеся тихие звуки гитары, терпкий вкус вина и вдумчивость одиночества, пробудили в Алане уже забытое чувство необъяснимой тягости, и он поспешно покинул этот незабываемый город. Ошибкой было полагать, что бесконечный, манящий, нежно-голубой океан, сливающийся с таким же голубым ясным небом, к которому он отправился, снимет это тоскливое ощущение где-то в груди. Ему все казалось, что здесь слишком жарко, слишком влажно. Все, чего он желал – огромное цунами, подавившее бы его своей безмерной мощью. Оказалось, абсолютно все вокруг не может проникнуть глубже его кожи, дальше его взгляда, а все, что он вдыхал, тут же покидало его при выдохе. Как бы банально-слащаво это не звучало, но он, кажется, перестал чувствовать. Единственное, что приносило ему удовольствие - его писательское дело, но неизбежно, он вновь задавал себе вопрос: «Ради чего все это?». И каждый раз, не находя ответа, он продолжал писать. Еще совсем недавно ему казалось, что эти глупые раздумья навсегда покинули его, и каково же было разочарование, когда они нахлынули вновь. Единственное, что его обнадеживало – сознание того, что не существует никакой исключительной трагичности, никаких особенных мук и страданий, предначертанных этим жестоким миром. Существует только исключительная для каждого правда – это он знал наверняка. Необходимо было во всем разобраться, и когда он решил, что готов, то отправился туда, где все когда-то началось.  Он вновь пришел в то место, которое всегда пытался избегать. Надгробия были чистыми, и вокруг по-прежнему лежало много цветов. Создавалось впечатление, будто все произошло вчера. Да и душевные муки, как оказалось, говорили то же самое. Алан подошел и присел возле надгробий:

- Простите, что все никак к вам не заходил. Знаете, а у меня ведь есть чудесные новости. – Уселся Алан на гладкую траву. – Я, кажется, стал известным писателем. Ну, конечно же, вы знаете. – Махнул он рукой. В этот момент он осознал, что рано или поздно станет старше своего отца, и это чувство его ужаснуло. Щеку его окропила влажная бороздка. Он просидел там какое-то время, пытаясь сопротивляться вновь нахлынувшему с новой силой чувству, пока за спиной не послышался знакомый голос:

- Я знал, что скоро тебя здесь увижу. – Тихо произнес Генри.

- Дядя Генри, прости я…

- Я все прекрасно понимаю, Алан. Прекрати меня уже называть дядей. – Сердито нахмурив брови, буркнул Генри. –  Как видишь, я все тут держу в должном состоянии. – Указал он на надгробия. – Знаешь… может, посидим где-нибудь, поговорим, у тебя ведь много нового произошло. Пойдем домой?

- Нет, Генри, я не хочу возвращаться туда. Давай лучше найдем какое-нибудь нейтральное место.

- Знаешь, здесь неподалеку открылся новый ресторанчик. Помнишь своего старого одноклассника Филипа? Так вот, это его кафе. Наслышан, мясо там чудесное.
Они не торопясь прошлись по городку, и невозможно было не заметить его неминуемые перемены: вокруг пестрели многочисленные вывески будущих застроек; тесные улочки расширялись, жадно поглощая деревья, и их места тут же занимали автомобили, рядами выстроившись бок о бок. «Ну, рано или поздно» - подумал про себя Алан. Пока они сидели в пустующем ресторане, Алан всем поделился с Генри, и ему было непомерно стыдно за то, что он его не навещал.

- Ты и сам знаешь, что с тобой, Алан.

- Не думаю, Генри. Я и вправду не могу разобраться. Самокопания занимают большую часть моего времени, только вот все впустую.

- Ты написал об этом целую книгу, как ты не можешь понять?! Прости, но вы, молодые – идиоты. И, к сожалению, не знаете об этом, но, тем не менее, упорно продолжаете нести чушь, вообразив себя новоявленными светилами. Всё лезете куда не надо, а оттуда, куда стоило бы, бежите прочь. Вы ведете себя, как короли, свергнутые с престола. Избалованные, самомнительные короли. Понравилось выражение? – Можешь записать. Вы даже не пытаетесь что-либо предпринять. А все потому, что понятия не имеете, чего же вы на самом деле хотите. Но самое противное то, что эта мысль вас даже ублажает. Все вы считаете себя «избранными», подверженными каким-то особенным мучительным испытаниям, и высшее наслаждения для вас – стоически «страдать». И да, мне вовсе не понравилась твоя книга, Алан, ты уж прости.
Алан немного смутился и молча ждал продолжения

- Что же касается тебя, Алан: тебя преследует вопрос, на который ты так честно и не ответил. А еще ты знаешь, что за тебя никто на него не ответит. Правда у всех своя, а отсюда и своя действительность, мальчик мой. Единое счастье для всех невозможно, поскольку зачастую счастье одного обращается несчастьем другого, потому и глупо искать ответ в чужих устах. Нет, возможно, когда-нибудь, какой-то безумец найдет ответ, который приведет к новому будущему, но что-то мне подсказывает, что ты не тот самый безумец. – На этих словах Алан сразу подумал об Оливере, о том, как он, сломя голову, мчится прочь ото льва, запрыгивая в кабину джипа. – Все, о чем я могу судить Алан – ты никогда не жил ради себя. Вспомни. Твои мечты. Были ли они твоими? Подумай, Алан.

Алан потупил взгляд и губы его дрогнули в преддверии будущих слов, но уже спустя мгновенье вновь выровнялись.

- Кстати о времени, который час? Мы тут должны встретиться с Виктором после
обеда. И что-то заставляет меня думать, что ты не жаждешь составить нам компанию.

- Час дня. Да, наверное, ты прав. Ты всегда меня понимал. – Алан выдержал небольшую паузу, а затем выпалил наконец то, что терзало его еще с начала встречи. – Генри, прости, что не навещал тебя.

– Приятно видеть на тебе эти часы. – Генри хмуро кивнул в сторону руки Алана.– Подумай, Алан, и возвращайся когда-нибудь.

Генри встал из-за стола, заплатил за себя, и покинул заведение. Многое из того, что прозвучало в наставлении Генри, вторило мыслям Алана, но где-то глубоко в голове, он безотчетно отсекал это суждение. Не жить ради себя? А ради кого тогда? Кто у меня остался? У меня есть Генри, есть лучший друг. Но ведь это совсем другое. Наверное, я действительно боялся принять свою правду, свою свободу, ведь я ничего не могу поделать, здесь я абсолютно бессилен, поскольку моя свобода – это свобода моих близких и уже таких далеких людей. Пора тебе вернуться в Город и продолжить работу, это тебя точно отвлечет.