Краденая жизнь - 18

Я уже бывал свидетелем того, что между ними происходило и знал, что вот-вот должно произойти. В прошлые разы я испытал удовольствие тем более недостойное, что ласки предназначались не мне, и такое не должно разделяться с кем-то третьим, которого не видят, о существовании и подглядывании которого не догадываются. Да какое там подглядывание... Я соучаствовал. Поэтому в крайнем смущении я выскочил из Николя. Со стыдом я должен признаться, что хотел испытать все снова. Их страсть опьяняла сильнее крови, но помимо наслаждения я испытывал еще... ревность, о наличии которой по отношении к Лестату раньше не подозревал. Хотя нет. Был смертный любовник Лестата, но это немного другое. Когда я читал его первую повесть и там появился Николя, с ним и зародилась моя ревность, но Николя был мертв. Теперь же он был жив и пожирал Лестата глазами. Николя наблюдал как легкомысленный блондин перемещается по его комнате, озирается по сторонам, нахмурился, когда увидел легкую насмешку на губах при виде пыльного молитвенника. От жара, исходившего от Николя, мое невидимое сердце плавилось и мне хотелось бежать, а лучше вновь слиться с Николя, чтобы пусть и ценой потери рассудка ощутить то, что он должен был вот-вот ощутить. Но моя ревность не позволила мне это сделать, потому что я решил, наверное, от отчаяния, что Лестат когда-нибудь будет принадлежать мне. И его стоны, и моя власть над ним, о которой пока я мог только мечтать. Чтобы он также как Николя позволил мне все, чтобы я ни пожелал, а не играл со мной, как кот с мышью... Меня трясло, если может трясти призрак, коим я опять почему-то стал по сценарию Мемноха.

Единственный, кто в этом бурлящем котле страсти, обступившей его темными водами со всех сторон, сохранял полнейшую невозмутимость, был Лестат. Закончив осмотр, с улыбкой, порхавшей на его губах как крылья бабочки, с брызгами смеха в сияющих голубых глазах, он изящным жестом поправил полы облегавшего стройную длинную фигуру камзола и с деланно невинным видом воззрился на Николя. Если бы у призраков был мозг, то он бы взорвался. Все, от его по-юношески нежных, светлых кудрей, сияющей кожи в белом фонтане кружев рубашки, до его длинных мальчишеских ног в шелковых чулках являлось воплощенным соблазном. Очаровательный мальчик, прекрасно отдававший отчет в том, что он делает с Николя и не подозревавший о том, что делает со мной.

Николя тоже был в своем роде красив, чего я раньше не успевал толком оценить. Это была красота хищной птицы, способной подняться на сильных крыльях к самому сердцу ночи. Но он тоже еще был юн и его резкие смуглые скулы едва тронула бритва. Его еще по-детски пухлые губы не улыбались, жестко сжатые, словно сведенные судорогой. Длинную и стройную, сочетавшую врожденное изящество с развитой мускулатурой фигуру по тогдашней моде облегал приталенный камзол, делавший юношей той эпохи и меня когда-то похожими на опасные цветы на стеблях в виде клинков шпаг.

От момента, как Лестат изволил присесть, до момента, как Николя бросился к нему, прошли секунды. Скрипач великолепно чувствовал своенравного любовника и чтобы сыграть в очередной партии их любовной игры роль верховного бога, более естественную и предпочтительную для обоих, потащил Лестата к кровати еще до того, как тот успел развить свою тему об олимпийском спокойствии, независимости и возможном снисхождении. По дороге Николя виртуозно освободил любовника от шпаги и панциря камзола, а также от штанов и туфель, когда валил на кровать. Лестат растерялся на мгновения, а потом беззвучно рассмеялся. Он не стал сопротивляться обрушившимся на него агрессивным ласкам, напротив, подставил шею то ли поцелуям, то ли укусам. Они больше терзали друг друга, чем дарили нежность. Николя же в этот раз словно стремился наказать посмевшего его покинуть любовника. Лестат принимал наказание со стонами боли и удовольствия, и только впивался зубами в свои сжатые в кулаки кисти, чтобы не напугать криками отца Николя, сытого по горло бурными проявлениями их страсти в прошлом.

- Нет, я хочу слышать, как ты кричишь, - прошептал Николя, заводя за голову любовника его руки.

Сладострастная судорога, сводившая скулы, прошла, сменившись подобием нежности, но в глазах все еще мерцал мрачный огонь. Лестат, разметавшийся по простыням с влажным от поцелуев, пота и невольными слезами лицом, скривил в болезненной улыбке распухшие губы.

- Пожалей отца, - также прошептал он, потому что у обоих закончился воздух.

Они уже довели друг друга до пика блаженства, осуществив это со всей энергией молодости раза три. Теперь они входили в другую стадию, прикосновения больше не причиняли боли, их любовь очистилась, но не насытилась. Лестат обхватил разнежившегося Николя за плечи и легко перекатился с ним, оказавшись сверху. Он гладил скрипача по щекам и улыбался. Его руки умело соскользнули ниже, провозглашая себя новыми властелинами их маленькой вселенной. Ласки Лестата в этот раз были не требовательными, но по-хозяйски забирающими то, что он считал своим по праву. И влажные вскрики Николя и то, как его золотистое тело льнуло к белой коже и моляще выгибалось под смелыми ладонями... Я погрузился в дрему вместе с ними, так и не прекратившими сладострастный танец, пока их сознание не растворилось в неге. Они пробудились от стука в дверь. Прошло должно быть часа четыре.

- Хозяин велел принести вам ваш... гхм... поздний ужин, - послышался из-за двери ехидно-елейный голос слуги. - Когда вы изволите открыть?

Николя подскочил на кровати, сердито прищурившись. Он повернул голову к Лестату, инстинктивно прикрывшемуся простынею.

- Когда, любимый? - ласково спросил Николя.

Его лицо, когда он смотрел на Лестата, становилось нежным и тревожным, словно он слышал негромкую музыку и боялся, что она затихнет или померещилась ему.

- Я сейчас оденусь и уйду, - пробормотал Лестат, рассеянно осматриваясь в поисках стащенной с него одежды.

- Что?! - прошипел Николя. - Ты никуда больше от меня не уйдешь. Только попробуй.

Его полные любви глаза тут же наполнились безумной ненавистью и угрозой. Он схватил Лестата за плечо и так надавил, будто хотел впечатать в матрац.

- Скажи, что через пол часа можно нести ужин, - хладнокровно посоветовал Лестат.

Николя отпустил его и велел слуге возвращаться с ужином минут через сорок.

- Что у тебя с герцогом? - хмуро спросил Николя.

- Мне нужно вернуться.

- Зачем? Он еще не трахнул тебя?

- Нет. Никки...

- Что? Тебя что-то шокирует в моем вопросе? Прости. Ты еще не подарил ему ночь любви? Но зачем ты тянешь резину?

- Я не тяну. И не всегда можно уйти, если даже уже подарил.

- Зависит от желания.

- Если я пожелаю уйти от тебя?

- Я тебя убью. Найду хоть в крепости за решетками и убью. Обещаю.

Лестат невесело рассмеялся.

- Почему же сегодня не убил?

- Я не смог тебя не простить. Я ждал тебя.

- Мне все же нужно вернуться. Я ему обещал. Но ты можешь пойти со мной, мы в любом случае будем встречаться. Я могу остаться на ночь у тебя, но лучше, чтобы ты не мучил отца. Просто приходи завтра ко мне.

- Почему ты не дашь ему?

- Он хочет от меня слишком много. Мне кажется, что он хочет сделать со мной что-то чудовищное.

- Боже, - насмешливо выплюнул Николя. - Чудовищнее того, что я делаю с тобой?

- Хуже. Чудовищнее того, что я делаю с тобой.

Они рассмеялись. Николя привлек к себе Лестата, прижался к нему.

- Как мне молить тебя, чтобы ты никогда не бросал меня? Убей тогда сам. Как только решишь уйти.

- Я больше не уйду от тебя, Никки, обещаю, - серьезно сказал Лестат, нежно сжимая ладонями затылок любовника. Его глаза озарились странным внутренним светом, из которого явствовало, что в нем начала происходить некая работа, запланированная или нет Мемнохом.  - Но... Возможно, тебе и вправду нужно подумать о том, чтобы жениться.

- Что??? Ты спятил? Я...  Пойми. Я не ты, я - другое дело. Я...

Тут внизу раздался какой-то звон. Потом крик. Кричал отец Николя. Оба молодых человека вскочили на ноги и принялись лихорадочно носиться по комнате, чтобы одеться. Это им удалось лишь частично. Внизу происходило что-то странное, кто-то бежал по лестнице, - слишком много ног, - а до этого, как признался Лестат, ему послышалось что в дверь стучали. Среди криков внизу явственно слышался голос Жоффруа. Лестат успел натянуть на себя только кюлоты и схватить шпагу, а Николя не застегнул и рубашку, зато напялил чулки, когда замок их двери заскрипел, повинуясь железной воле вонзившегося в отверстие ключа, и в комнату влетело разом четыре человека.