Очки

Высокие двери подъезда распахнулись, и я зажмурилась от яркого солнца.
Сквозь слёзы улыбнулась привычной  для моего двора картине: небо синело, собаки виляли хвостами, кошки гуляли сами по себе. В строго отведённом месте - над початками кукурузы - щебетали птицы. Милый дворник Джавдет наблюдал за порядком: чтобы гадили птицы, кошки и собаки - в строго отведённых местах - непременно за пятнадцать метров от памятников культуры. Закон неумолим для зверей и курильщиков.

Стаи пернатых друзей, хлопая белыми крыльями, выстраивались  в сердечки и улыбающиеся смайлики. Этому их научили авиапланеристы, привычно парящие в небе и распевающие добрые песни.

Я сосредоточилась и  вспомнила, что собиралась на пасеку к Чистым прудам, за мёдом для приболевшей бабушки Агафьи, жившей со мной по соседству,  на шестьдесят пятом этаже  – она простудилась, когда летала с авиапланеристами на Воробьёвы горы.

А наша детвора так любит её вечерние сказки...  Агафья по слогам читает их  в ручной мегафон, распахнув окна своей уютной квартиры.

Нельзя, чтобы срывались чтения! Ведь дети должны ежедневно расти на добрых примерах, которыми полна наша жизнь.

После работы обязательно слетаю на пасеку.

Нарядные, милые соседи шли по своим делам.  Весело распевали песни, болтали между собой, не забывая поприветствовать и меня:

– Хорошего дня!

– Чудесно выглядите!

– Какое счастье, что вы перешли мне дорогу!

Знакомый мир шумного, доброго города. Оптимизм и уверенность в завтрашнем дне.
Москва, люблю...

Я шагнула навстречу новому дню и своей любимой работе: вышивать гладью - это вам не крестом! Сколько пользы в моём скромном труде! Каждый день я лью горячие слёзы благодарности, видя счастливые лица людей, которым я дарю результаты моего труда.
Улыбаясь своим мыслям,не останавливаясь, я подняла голову вверх и в такт шагам прокричала в небо:

– Спасибо, солнышко! Спасибо, че-ло-ве-че...

"Докричать" свой восторг я не успела, столкнувшись с флейтистом Василием Петровичем, который по утрам играл мелодии советских композиторов и дарил цветы всем женщинам нашего двора, а ребятишек угощал леденцами  собственноручного  изготовления.

Музыкант, в нарядном костюме сборной России по футболу, выронил из рук флейту и смущённо, бормоча извинения, сделал попытку поднять свой волшебный инструмент.

– Я помогу, не утруждайтесь, любезнейший! – вскричала я и наклонилась одновременно с ним. Мы, как в детстве, больно стукнулись лбами, и мои очки слетели от удара…

– Ты чё, совсем по сторонам не смотришь... коза, – услышала я хриплый голос и вдохнула стойкий запах перегара. – Там ещё полпива было... гони бабки за ущерб.

Разогнувшись и потирая шишку на лбу, я попыталась разглядеть и навести резкость, привычными к очкам, глазами. Мешал пронизывающий косой дождь, размывающий жалкие остатки асфальта у подъезда и добавляющий мутности в окружающий меня, серый мир.

– Да пошёл ты... ща ментов позову, – огрызнулась я, толкая Васю-музыканта в хлипкую грудь. – Нечего переходить дорогу приличным людям! Ещё и собак натравлю, урод адидасный...

Для устрашения  я ударила тупым носком ботинка по мятому, ржавому ведру, которое заменяло мусорный контейнер.  Ведро с грохотом отлетело, пугая стаю ворон, клевавших остатки недоеденного хот-дога. Мусора, как обычно в ведре не было, зато вытоптанный газон был усеян всякой дрянью, в которой копошилась жирная крыса.
Пробегавший мимо мальчишка, с папироской в зубах, сильно топнул сапогом по луже, окатив и меня, и Ваську, мутной водой, из никогда не пересыхающей лужи у подъезда.

Прокричав ему в след – всё, что думаю о нём и  о его маме и, стряхнув грязные брызги, я продолжила поиск очков.

Погрузила руки в лужу, поборов брезгливость. Пальцы ломило от холода. Ощупала дно, пытаясь найти пропажу. Промокшая джинсовая куртка, впитавшая грязные брызги, от сапог «доброго мальчика»  добавляла мерзости к неудачному началу дня.

Как-то надо добраться до работы, а то Джавдет опять вычтет из дневного заработка, за опоздание. Я боялась потерять работу, которую совсем недавно нашла на рынке: ежедневный, унылый процесс втюхивания всяким лохам, «шанелей»  с  «луивитонами», пошитыми работящими вьетнамцами в славном городе Долгопрудный.

Платил Джавдет мало, но хоть какая-то работа... всё лучше, чем торговать мороженой картошкой.

Пока я искала своё зрение,  из подъезда выходили хмурые соседи и добавляли нецензурных приветствий в мой адрес, упрекая, что «ни пройти, ни проехать». Я достойно отбрехивалась и продолжала исследование лужи.

Матерясь и сплёвывая в мою сторону, столкнувшийся со мной, Васька-музыкант  озирался по сторонам в поисках пустых бутылок. Наклонившись за одной -  швырнул её вдогонку пацану с папироской. Промазал и попал в мелкую, беспородную и тощую собачонку, которая, никому не мешая, свернулась калачиком на крышке канализационного люка. Грелась...

– Ещё раз тронешь собаку... придурок... крикну Коляныча, – как могла грозно прошипела я, стоя в нелепой, наклонённой позе, и держа перед собой грязные, красные от ледяной воды руки. Из кармана моей куртки выпала пачка сигарет.  Пытаясь поймать её и спасти от грязной воды, я наткнулась на свои очки, чудом не раздавленные моими же ботинками.

Продолжая угрожать, я протёрла стёкла и надела оправу...

Выглянуло солнце.

Распрямившись и оглядевшись, я увидела, что ко мне бежит афганская борзая,  обгоняя своего хозяина Николаича, как ласково мы все, дружные соседи, называли нашего любимого участкового. Он подошёл к красавцу музыканту Василию Петровичу  и протянул  флейту, упавшую в кусты бордовых роз, над которыми кружили яркие бабочки и мохнатые пчёлы.

– О, благодарю вас! Я так благодарю вас! – Василий Петрович сжал полицейского в жарких объятиях. Они зарыдали от переполнявшей их взаимной благодарности, роняя скупые мужские слёзы. Друг другу.  На плечи.

Смахнув и свою слезу умиления, я одёрнула шёлковую юбку и расправила алые банты в непослушных косах.

Тёплый ветер ласково щекотал мои коленки, сливался с песнями птиц и дурманил  ароматами счастливой жизни, которая задалась! Удалась!

Напевая пятую сонату Шостаковича,  я привычно зашагала на такую необходимую всему человечеству работу, гордо неся свою красоту и доброту.

Я шла под звуки флейты  Василия Петровича и нежное пение птичек, управляемых милым дворником Джавдетом.

Я радостно вглядываясь в улицы родного города, сквозь розовые стёкла очков.