Не жаль пути пройденного Какая безмерная тяжесть н

КАКАЯ БЕЗМЕРНАЯ  ТЯЖЕСТЬ  НА  ЖЕНСКИЕ  ПЛЕЧИ ЛЕГЛА

Какие испытания вынесли в  суровую  пору войны русские бабы, заменившие мужей на машинах и тракторах, можно только описать высоким стихотворным слогом. «Да разве об этом расскажешь, в какие ты годы жила…» Нет, не заслужили они ни высоких государственных  наград при жизни, ни почета и достойной пенсии в старости. Не установлены высокие стелы в память женщин, сохранивших своих и чужих детей, ждавших весточки с фронта, оплакивая погибших, помогая вернувшимся с ранениями односельчанам, отдавая себя всю - «ДЛЯ  ФРОНТА, ДЛЯ  ПОБЕДЫ!».

К дому Дымшаковой Ульяны на пролетке подъехали двое. Один с бумагами под мышкой, второй в форме сотрудника НКВД. Без лишних разговоров заставили её собрать все необходимое, расписаться в журнале и объявили, что она арестована, как симулянтка, не вышедшая на работу.

В углу на кровати лежала больная бабушка Дуня, которая не могла оторвать головы от таза  от приступа рвоты. Вошедшие не обратили на неё никакого внимания, поторапливали Ульяну собираться. Испугавшиеся девочки, молча, прижимались к матери. Старшая Рима заплакала и закашляла. И тут же страшным кашлем зашлась трехлетняя Аля, на глазах стражей порядка посинела и почти умирала.

-Коклюш у них,- со слезами в голосе умоляла мать, - на кого я их оставлю. Бабушка больна, не встает.

Маму не арестовали. Привезли ей на дом работу. Дали задание проволочными скобочками приколачивать деревянные рейки к брезентовой ленте для комбайна.
 
 Когда девочки поправились, их можно было оставлять одних. Рима, со свойственной ей ответственностью, как старшая,  следила за сестренкой. Они могли тихонько играть. У каждой была своя кукла. Крашеная кукольная головка из папье-маше пришита к тряпочному туловищу с руками и ногами, сшитыми из чулок. Но их можно было кормить, укладывать спать, выходить с ними на улицу.

 Кто-то из соседских мальчишек пошутил над маленькой Алей. Показал на незнакомую женщину, спускающуюся с пригорка.

- «Вон твоя мать идет, беги, встречай!». Она и полетела, как пуля, не разбирая дороги:
-«Мама моя идет!». Женщина подхватила девочку, но слезы разочарования и обиды долго лились из её глаз.

Дети росли, не видя своих матерей. Вечерами приходила подоить корову Софья Григорьевна. Она покрикивала на деда Абрама, замечала непорядки у девочек, которые её называли Лелькой. При встрече с Ульяной выговаривала, что она неправильно воспитывает детей, надо наказывать их, чтоб боялись.

-Не разрешай им рыться в сундуке, все повытаскивали, наряжаться вздумали!- с гневом возмущалась  Лелька Софья.

- До одеколона добрались, весь на себя  вылили!
 
-Не весь! Мы немножко только понюхали! –  С ревом оправдывались девчонки.

 Незаметно от них и мать вытирала горькие свои слезы.

А война всё грохотала, и не видно было её конца. Уральская деревня  жила своими  тревогами и переживаниями.

.