Встреча с прошлым

Чиновник проснулся, когда асфальтированная дорога закончилась и пошли родимые российские ухабы. Колька угрюмо вёл машину, сосредоточенно глядя вперёд. В зеркало инспектор видел его злые синие глаза, густо обрамленные темными ресницами. Ах, эти глаза… Как он был очарован ими, когда увидел мальчика впервые. Они долго будили его ночами.

Мальчишка и тогда был молчаливый и злой. Сколько ему пришлось потрудиться, чтобы тот перестал дичиться. Он довольно потянулся.

Работая психологом в детском доме, он до донышка изучил души этих паршивцев. Сегодня он проведёт один из своих самых блестящих сеансов.

Инспектор брезгливо поморщился: не любил он сопливых сантиментов. Но придется вновь прибегнуть к этому приему. Парень становится просто омерзительным: челюсть, прежде по девичьи округлая, стала напоминать Шварценеггера. Скоро от бритья щетина появится. А запах…

Покосился на Кольку. Интересно, догадывается? Последнее время инспектор зачастил из управления на своё прежнее место работы - в детский дом. Надо было самому за руль садиться, не таскать парня с собой. Хотя он и приказывал ему не отлучаться от машины, но может, кто-то из детдомовских пацанов разболтал?

Там такой смышленый парнишечка нашёлся! Полная Колькина противоположность: ласковый, отзывчивый. К тому же насмотрелся американских фильмов и понимает что к чему. Правда, ставит условия, торгуется, гадёныш. Издержки нового поколения.

Заехали на сельскую бензозаправку. Николай заправился под завязку, еще и налил бензина про запас в канистру.
 «Волнуется. Тянет время!» - усмехнулся инспектор.

Николай, подавшись вперед, к ветровому стеклу, вглядывался в проплывающие мимо обветшалые, построенные ещё в советские годы, дома. От разочарования и уныния лицо его медленно угасало. Видимо ничего не узнаёт, понял инспектор. Да и где ему – маленький совсем был.

Остановились у магазина и спросили, как проехать на Советскую. Женщины с заострившимися от любопытства физиономиями, махнули рукой влево от центральной улицы:
- На первом повороте, свернёте.

Подъехали к нужному дому. Постучали. Вышла молодая, в неопрятном халатике, женщина.
- Вам кого?
Кольку шатнуло сначала вперёд, потом снова назад. Он молчал и недоумённо вглядывался в женщину.
- Здесь живёт Кострыкина Татьяна Петровна? – спросил инспектор.
- Жила. А вы кто?
- Я – инспектор районной администрации. Комиссия по делам несовершеннолетних. А Николай воспитывался в детском доме. Здесь жила его мать…
- Дом приехали отбирать? – взвизгнула баба и, захлопнув дверь на веранду, загородила её спиной, скрестив руки. Лицо её исказилось страхом и злобой, - не получится! Танька мне продала свою развалюху ещё при жизни! У меня все документы в порядке, могу показать…
- При жизни?! - сипло  переспросил Колька.
- Николя! Погоди! – остановил его покровитель, - как при жизни? Она что, померла? А где же она жила, после того, как продала дом?
- У подруги своей, алкашки. Надька вон, рядом живёт. С нею и дом пропивали. Они же нигде не работали, а жить-то надо на что-то. Но денежки быстро спустили. Пока деньги-то были, у них тут целый притон образовался. Мужики хороводом ходили на дармовщинку: выпить, пожрать, да ещё и шалавы бесплатные…
- Не тарахти! – оборвал бабенку инспектор, покосившись на посеревшего Николая.
- Да… я что! – зыркнула она на парня, - я про то, что не обломится вам.
- Пошли Николя, - ласково, скорбным голосом произнёс инспектор.
 
О том, что мамаша парня несколько лет назад померла с перепоя, он знал. Эти безбашенные матери-одиночки быстро спиваются. На «встречу» с матерью, он отвозил своих подопечных в подходящий момент. Одних, чтобы расстроенных, плачущих, приласкать и приручить. Других, чтобы отрезвить, избавить от иллюзий.

 Да и, когда парнишку приходило время бросить, лучше было подождать, пока он выплачет на могилке свои детские обиды. Расслабленный и одурелый, после слёз, парень принимал весть о расставании, как неизбежное. У него уже не было сил на скандалы и истерики.

- Ну, что тут поделаешь, Николенька?.. Видно такая ей судьба была…
У каждого свой крест в жизни. Но, прости её, Николя! Прости. И на душе легче станет. Все мы не без греха. Как в церкви говорят: «Нет человека, который жив будет и не согрешит!»

Колька усмехнулся и, оттерев плечом спутника, первый вышел в калитку. Поднялись на крыльцо соседнего дома, постучали. Никто не ответил. Толкнули двери – открыто.
С кровати подняла сонное, обрюзгшее, лицо женщина. «Ей же, небось, нет и сорока, а как опустилась!» - передёрнуло инспектора. Хотел, было присесть, но, оглянувшись вокруг, передумал. Видно, бражку расплескали со стола: табуретки были липкими, над ними мухи справляли свадьбы.

Надька, узнав, кто приехал, вдруг завыла, обняла Кольку.
- Ах, Коля, Коля, нету больше твоей мамки, нет нашей Танечки, сиротиночки мы с тобой, - причитала она, - а как она тебя любила! Бывало, как заплачет, заплачет: «Как там сыночек мой, без меня! Дура я, что согласилась отдать его в детский дом. А всё мать моя – ведьма старая! «Погубишь парнишку, голодом заморишь! Зачем ему на твою жизнь поганую смотреть?! Там он хоть среди детей будет, а не среди пьяных мужиков, да баб. Учиться будет, может человеком станет».
А если бы Коленька рядом был, я может быть меньше пила бы!»

Колька терпел её объятья, стоял прямо, с каменным лицом, пока баба сама не отпустила его.

- Ты, Коленька, на мать не обижайся, несчастная она была. Личная жизнь сразу не сложилась, а мужики – кобели, не могли оценить её добрую душу. Им только одно надо – дай! Если бы она замуж за твоего папку вышла, всё было бы хорошо. А одинокая женщина с ребёнком, кому нужна? Она думала: «Отдам мальчишку временно. Пока одна буду, может личная жизнь сложится, замуж выйду. А потом и Кольку буду на каникулы домой забирать…» Но всё как-то не складывалось.

На кладбище Надька суетилась, пристраивая на кривом деревянном столике помин. Рассказывала: с последних денег, что после дома остались, она заказала деревянную оградку, крест, гроб, похороны организовала. Ну, и поминки, конечно справила. Путано подсчитывала расходы…

Положили на могилку помин: пряники из города, соленые огурчики, что Надька из погреба захватила да стаканчик водки. Разлили в одноразовые стаканчики водку. Инспектор с женщиной выпили: «Упокой Господи душу рабы твоей Татьяны».
Колька сидел на покосившейся деревянной скамеечке скособоченный, напряжённый и держал свой стакан в руках.

- Ну, Николя, ты тут останься, побудь наедине с матерью. А мы пойдем в посёлок. Догонишь нас на машине.

Баба непрерывно болтала, пока инспектор не буркнул ей: «Замолкни, дура!» Замолчала обиженно, надулась. Чуть приотстала. Облегчённо вздохнул.

Он не торопился. Знал, что нужно дать парню время, не только выплакаться, но и успокоиться. Парнишки обычно не хотели показать, что плакали.
Но не успели они далеко отойти от кладбища, как парень догнал их, притормозил:
- Поехали.
С удивлением посмотрел ему в глаза – не плакал?!
Позади ахнула Надька. Проследив за её взглядом, он, на несколько мгновений, окаменел: на кладбище, над могилой Татьяны стоял столб огня и дыма.

Запасная канистра – понял он.