Первая победа. Глава 4

4
Ксения Алексеевна пришла на митинг. Скользя глазами по лицам, она увидела вдруг такое знакомое лицо, такое родное! Ксения Алексеевна присмотрелась. «Быть того не может! – подумала она. – А вдруг?»
Надежда, убитая ею 10 лет назад, разгорелась с новой силой. «Да, она пропала. Да, никому не удалось навести о ней справки. Но это ведь не значит, что она погибла. Может быть, за границу уехала»… Понимая всю абсурдность этих надежд, Ксения Алексеевна, однако, цеплялась за них.
Ксения Алексеевна была немного близорука, поэтому не могла сразу увидеть, что женщина, за которую она приняла Милицу Владимировну, моложе той. Приблизившись, она испытала разочарование, но продолжала украдкой посматривать на незнакомку.
Как она была похожа на Соловьёву! И черты лица, и мимика, и жестикуляция – всё, всё её! «А может быть, это Настя?» - вспомнила Ксения Алексеевна о дочери подруги. Настя действительно была похожа на свою мать. «Как бы узнать, она это или не она?»
- Настя, здравствуй! – негромко сказала Ксения Алексеевна. «Ошиблась – извинюсь и скажу, что на бывшую ученицу похожа, - подумала Ксения Алексеевна.
Но это была действительно Настя. Она обернулась к Ксении Алексеевне и удивлённо-радостно сказала:
- Ксения Алексеевна, это вы?! Здравствуйте! Я уже думала, меня здесь никто и не помнит, а вы вот не забыли!
- Когда вы приехали, Настя?
- Вчера вечером. Предупреждая обязательный в таких случаях вопрос, скажу: остановилась на квартире у Александровой. Улица Иванова, 8-20.
«Да там по соседству Томилины живут» - отметила про себя Ксения Алексеевна, продолжая разглядывать Настю и находить в ней дорогие черты. А Настя продолжала:
- Я приехала, чтобы помогать народному предприятию. Скажите, правда ли, что председатель там – ваш муж?
- Да.
- Тогда скажите, вы не знаете, это правда, что там нужен экономист?
- Да, Василий Арсеньевич что-то такое говорил об этом… А впрочем, пойдём к нам. Вечером он придёт и вы с ним поговорите. С дочками познакомлю, может и с зятем гражданским.
Настя согласилась.
- Так вы экономист? – переспросила Ксения Алексеевна.
- Диплом имею, с отличием. Недавно получила. Когда я выразила желание стать экономистом, мама сказала: «По книге ты сможешь стать только средним экономистом. А вот если будешь знать производство, сможешь выучиться и на хорошего».
Настя с гордостью посмотрела на Ксению Алексеевну. «Да, - подумала та, - уж если я горжусь тем, что со мной дружила такая женщина, как Милица Владимировна, то что должна чувствовать её дочь?!» А Настя продолжала:
- И она ведь была права, моя мама! Кто те экономисты-реформаторы – тот же самый Бурбулис, тот же самый Гайдар, тот же самый Авен, тот же самый Явлинский? Книжные экономисты! Производство не знают, а экономикой руководить берутся.
- Вот тут я с вами не согласна. Вы так говорите, будто все эти реформаторы не ставили цель развалить экономику и на этом нажиться.
- Может быть, и так, - ответила Настя. – Но, если бы у них была хоть капля рабочей психологии, не было бы у них такой цели.
- Может быть, вы и правы, - мягко улыбнулась Ксения Алексеевна. – Только если вы попробуете сказать это моему мужу – такую отповедь получите… Не любит, он, когда идеализируют рабочих.
- Да как вы не понимаете? Под понятием «рабочая психология» я имею в виду психологию сознательных пролетариев. А пролетарии – это все, кто живёт продажей рабочей силы, неважно, физической или умственной. А на несознательных и я насмотрелась, - Настя смущённо посмотрела на Ксению Алексеевну и добавила: - Я ведь пять рабочих специальностей освоила!
«И краснеет так же», - отметила Ксения Алексеевна. Ей приходилось следить за собой, чтобы не напомнить Насте о её схожести с матерью, чтобы не растревожить её рану.
Собеседницы вошли в парк. Все деревья пожелтели, некоторые начали облетать, образовывая узорчатые ковры из листьев, особенно красивые на полузаброшенных клумбах с засохшим бессмертником.  Позавчера шёл дождь, и на дне фонтана остались лужи. Вода в них уже успела настояться на листьях и стать тёмно-коричневой.
Настя, увидев фонтан, казалось, забыла обо всём на свете. Она подбежала к нему, ухватилась за росшее рядом дерево и прижалась щекой к шершавой коре.
- Фонтанчик, - ласково сказала Настя срывающимся от избытка чувств голосом. – Он здесь ещё работает, фонтанчик? А там, где я жила, все фонтаны уже 10 лет как не работают.
По лицу Насти текли слёзы, но она, казалось, сама их не замечала. Ксения Алексеевна не стала говорить, что этот фонтан тоже давно не работает, что лужи на его дне – от дождя.
А Настя как приросла к дереву. Ксения Алексеевна, чувствуя, что для Насти это место связано с чем-то очень важным, не смела заговорить с ней. Наконец, девушка оторвалась от дерева и нетвёрдыми шажками направилась к учительнице. Та не решалась ни о чём её спрашивать. Но Настя, поняв всю странность своего поведения, заговорила сама:
- У этого фонтана, под этим  деревом со мной попрощалась моя мама. Она сказала мне то, чего я не забуду до конца жизни. Думаю, вам это можно сказать – всё-таки вы были её подругой, и она очень дорожила вашей дружбой.
Ксения Алексеевна удивилась. Она-то почитала за честь для себя, что удостоилась дружбы с Милицей Владимировной. И всё-таки, какими бы искренними ни были её сомнения, будучи высказаны, они выглядели бы пустым и неуместным кокетством. А Настя продолжала, не замечая её замешательства:
- Она мне сказала: Настя, скорее всего, я из Москвы не приеду. Близятся события, в которых я не могу не участвовать. Хотя мы, скорее всего, потерпим поражение (не те у нас лидеры), но всё же разрушителя противодействовать надо. В таких делах погибают лучшие, а я всегда стремилась быть лучшей.
Настя посмотрела на Ксению Алексеевну. «И взгляд тот же», - подумала та.
А Настя воспринимала как должное своё сходство с матерью и искренне недоумевала, когда его замечали другие.
- В прошлом году, - продолжала Настя, - мы всей семьёй поехали в Москву. После пятидневных упорных поисков мы нашли человека, который был тогда с мамой. Он и рассказал нам всё.
Женщины уже зашли во двор. Дымящаяся помойка распространяла отвратительный запах, ветер разносил по двору обрывки бумаги, полиэтиленовые и целлофановые пакеты и прочий дворовый мусор. На миг Ксении Алексеевне показалось, что Настя прибыла из совсем другого мира, и ей стало стыдно перед дочерью Милицы Владимировны за то, что привела её в такой грязный двор. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, что Настя приехала из такого же, если не более грязного города.
Открыл Василий Арсеньевич. Ксения Алексеевна провела Настю в квартиру. Тася с Полей и Максимом были дома.
- Познакомьтесь, это Настя Соловьёва, дочка моей лучшей подруги, Милицы Владимировны. Настя, это мой муж, Василий Арсеньевич, наши дочери, Тася и Поля, Тасин муж Максим.
Ксения Алексеевна усадила всех за стол. Настя стала расспрашивать о ситуации на заводе, объяснила цель своего приезда, и спросила:
- Скажите, пожалуйста, экономист на вашем заводе не нужен? Если нет, я могу и по рабочей специальности на вашем заводе работать.
- Диплом у вас с отличием? – спросил Василий Арсеньевич.
- С отличием, да. В этом году получила.
- Как раз такой экономист нам и нужен – грамотный, знающий производство, идейный…. Да, кстати, - спохватился Василий Арсеньевич, - какие у вас политические взгляды?
- Я член ВКПБ.
«Ну вот, ещё один Валнухин. В юбке» - подумал Василий Арсеньевич. Вслух же он сказал:
- Да был у нас экономист, Дырялов Игорь, да изобличили в работе на Сопыркина. Теперь у нас обязанности экономиста исполняет бухгалтер. Вы с семьёй приехали?
- Семьи у меня нет. Такого парня не могла найти, чтобы создать с ним такую семью, как та, в которой выросла я! – с некоторым вызовом ответила Настя.
- Ясно. В таком случае общежитие вас устроит?
- Ой, ну вы тоже нашли о чём спрашивать! Да я и в кабинете могу устроиться!
- Мелковат у нас кабинет – улыбнулся Василий Арсеньевич. – Там стол да стул помещаются, да хорошо ещё, если сверх того одну кровать можно будет уместить.
Василий Арсеньевич всегда радовался, когда встречал кого-нибудь похожего на себя. Правда, всегда он скрывал свою радость. Но Ксения Алексеевна хорошо знала, что значит, если муж начина говорить в таком тоне. И не очень его понимала – потому что сама не видела надобности скрывать своё настроение.
- Да ладно, там видно будет, сказала Настя. В кабинете не размещусь – поселюсь в общежитии. Когда на работу устраиваться?
- Завтра. Приходите в кабинет и мы всё оформим. Мой заместитель Валнухин отвечает за устройство новых кадров. Он ваш товарищ по партии, к слову.
На улице смеркалось, становилось холодно.
- В этом году похолодает рано, - заметила Тася. Сегодня ночью обещали заморозки.
- Ой, мне надо торопиться, - Настя встала из-за стола. - Я ведь с юга приехала!
- Заночуйте у нас, Настя, - предложила Ксения Алексеевна. – Мы ведь так мало поговорили!
Настя согласилась.
Вечер прошёл в рассказах о Настиных родственниках. Настя рассказала о своём брате Воле, который работает на том же заводе, где недавно работала она, является активистом РКРП и давно размышляет над проектом нового станка-автомата. Василий Арсеньевич рассказывал Насте о её дяде по отцу, Резкине, и двоюродных сёстрах.
- Да, - проговорила Настя, - мы ведь из-за него из города уехали. Вся мораль нашей семьи на маме ведь держалась. Вот и испугался наш отец влияния своего братца. Тот ведь мог всунуться в нашу семью и разбить её хрупкую мораль.
Настя помолчала, собираясь с силами. Пробежав глазами по лица собеседников, она продолжила:
- Да, мы тогда уехали из города. А тот мужчина, который был тогда с мамой, сказал, что мама дала ему наш адрес, и он написал нам письмо. Это письмо, как водится, вернулось назад, и мамин соратник его сохранил, чтобы передать нам, как только появится возможность. Из письма мы узнали всё. Мама пришла туда одной из первых. Там она горько жалела, что не смогла взять с собой нас – денег хватило только для неё. Говорила, что если бы могла, обязательно взяла бы нас – чтобы мы или пали, как герои, или жили как герои, получив иммунитет от обывательщины. Жалела, что своих родителей оказалась достойна только она, а её брат и сестра омещанились.
Настя перевела дух. Огонёк, горевший в её серых с просинью глазах, ушёл вглубь, и мерцал не так ярко. Напряжённое лицо слегка покраснело.
- Её ранило в живот при первой попытке прорвать блокаду. Раненую, затащили в ооновскую машину. Там же оказался и тот мужчина, и ещё несколько человек. Мама быстро вычислила, кто там из пяти омоновцев был главным. Когда тот повернулся к ней спиной, она схватила его за руки мёртвой хваткой. От неожиданности тот выронил оружие. Его схватил другой задержанный. Выхватил и приставил к голове главного. Потребовал: или остановите машину и откройте дверь, или я его убью. Шофёр остановил машину, главарь дрожащим голосом приказал открыть дверь. Четыре из задержанных убежали. А мама так ослабла, что уйти не могла.
Ксения Алексеевна во все глаза смотрела на Настю. Ей очень хотелось что-нибудь сказать, но казалось, что все слова будут пустыми и ничтожными. Но и не сказать ничего тоже было нехорошо.
Чувствовала это и Настя. После такого разговора ей было особенно тягостно установившееся молчание. Ведь сказать хотелось так много!
- Вы знаете песню «Я убит  Белом доме», Адриахина на слова Светланы Макеевой? – спросил Максим.
- Знаю, - Настя посмотрела на него с благодарностью. «Лучше стихов эмоции выражает только песня» - подумала она. И всем за столом захотелось спеть эту песню, в которой, казалось, звучало всё: и восхищение подвигом защитников «Белого дома», и сожаление, что не победили они.
Все запели.