Изоляция

Часть I “Прелюдия”

Я даже не знаю,
кто отвернулся первым,
мы от мира, или же мир от нас.

“Я переклонился через небольшое ограждение, сваренное из тонких металлических трубок. Там, внизу была пустота, семьдесят этажей, и холодный бетон, который с распростёртыми объятиями примет меня, если я отважусь прыгнуть. Ну уж нет, не дождётесь! В голове всё начало плыть. В этот момент мне стало так плохо, как до этого ещё не бывало. Мне показалось, словно я в одночасье почувствовал боль всех людей которые жили, живут и будут жить на этой проклятой земле. По моему лицу покатились слёзы, и я никак не мог их унять. Мне хотелось вырваться из своего бренного тела, хотелось разорвать кожу, и почувствовать что-то настоящее. Вдруг вся эта пластмассовая жизнь стала поперёк горла. Мне не хватало воздуха, я начал задыхаться. В этот момент я закричал изо всех сил, нарушая эту чудовищную тишину, которая застыла над городом.
Это был крик боли, который я годами держал в себе, но больше не мог сдерживать его внутри. Я кричал, пока не охрип, пока не перестал слышать свой голос, пока тишина не поглотила его вновь. Когда я пришел в себя, слёзы ещё катились по моим щекам. Во всём теле была слабость, руки тряслись, и я никак не мог унять эту дрожь. Мне казалось, словно я умер там, на крыше, а то что осталось было лишь бледной копией меня прежнего. Пустая оболочка, какое-то аморфное существо, мираж, который растворился от лёгкого прикосновения ветра. Разбитый и опустошенный я побрёл домой”.

Иван Климов, как и большая часть детей, не знал своих родителей. Он вырос в одном из безликих интернатов города Смежин, и был очень рад, что вышел оттуда живым и здоровым. Он прошел стандартный, образовательный курс, где холодные лица с экранов мониторов научили его читать и писать, объяснили, как устроен мир, а по окончании обучения дали рекомендацию на работу. Иван устроился работать в одну из местных газет, редактором. Он правил попадающие к нему статьи. Заботливая власть выделила ему однокомнатную квартиру в центре, где он и коротал свои дни. Казалось бы для Ивана Климова жизнь должна была идти размеренно и спокойно, но как вы можете об этом судить, если вы не разу не бывали с Смежине? Для того чтобы хоть что-то понять нужно прочувствовать эту атмосферу. И так двадцать шестое сентября, Смежин, на улице идёт дождь, заливая серый асфальт водой. Единственные звуки которые доносятся отовсюду, это звуки капель разбивающихся о крыши домов.

“Я даже не знаю, кто отвернулся первым, мы от мира, или же мир от нас. Человечество потихоньку угасает, и скоро от нас не останется и следа. Сейчас все газеты трубят о массовых самоубийствах, люди не выдерживают этой тишины внутри. Знать бы из-за чего всё произошло, почему мы перестали говорить? Ах если бы я мог сказать хоть слово. Мне двадцать пять лет, а человеческую речь я слышал лишь через колонки, из обучающих видеороликов.
Мне нравиться приезжать вечерами в центр, и наблюдать за случайными прохожими. Стоять возле витрины магазина в окружении незнакомых людей, и чувствовать себя свободным. Наблюдать, как они смотрят друг на друга. Знать, что никто из них не заговорит со мной, так же как и я не заговорю ни с кем из них. В такие моменты я могу вырваться из своего тела, и как бы наблюдать за всем со стороны. Видеть, как сквозь меня проходит свет витрин, а вокруг ходят люди, разные люди, которым ничего не нужно от этой жизни, за исключением одного, чтобы их никто не трогал. Возможно, в этот особенно холодный, осенний вечер, когда ветер пронизывает тело на сквозь, у кого-то на долю секунды и проскользнёт мысль, о том, что было бы не плохо ощутить чьё-то тепло рядом, но эта мысль сразу же исчезнет, а этот кто-то откашляется словно извиняясь за что-то, и пойдёт дальше.
Мы стали бояться нового. Люди, вещи, чувства и эмоции, перемены пугают. Сейчас на улице не встретишь влюблённую пару, не встретишь ни какую пару. Любовь закончилась, как и всё остальное. Мы изолированы друг от друга своими отдельно взятыми мирками. Именно поэтому люди и сходят с ума, размазывая свои мозги по стенке, ничего удивительного. Я читал книги, старые книги, где описывалась любовь, переживания, чувства. Хотел бы я жить в таком мире, но у меня есть только то, что есть. Сейчас абсолютно все носят маски безразличия, страшась того, что кто-то может заглянуть под неё, и увидеть то, чем ты являешься на самом деле. Неужели никто не понимает, что это никому не нужно. Я тоже так делаю, стою в толпе людей, и упиваюсь одиночеством. Правда, нужно признаться, хотя бы самому себе, мне не нравиться то, что происходит.
Когда-то всё было по-другому, Смежин был прекрасным городом. Люди здесь прогуливались по мостовой, разговаривали о жизни, тогда они ещё могли говорить, солнце ласкало фасады домов, а деревья были настолько большими, что царапали небо. Я не помню, когда в последний раз видел солнце. Кажется, словно дождь будет идти вечно, но даже когда он стихает, мой взгляд упирается в серые облака, которые не пропускают не единого лучика света. Город тоже изменился, стал безразличным, холодным, превратился в монстра. Сейчас повсюду вместо деревьев стоят памятники, огромные изваяния, которые возвели в честь людей, которых никто уже не помнит. Возможно, они хотели увековечить себя в истории, но разве у них это получилось? Сквозь столетия забываются даже самые грандиозные поступки. Дети в шестом поколении уже не будут знать заслуг своих предков, так же как и через шесть поколений забудут и о них. Так разве же стоит в таком случае насиловать землю?
Миллениум мать его, эпоха отчуждения, как я устал, мне хочется почувствовать как это, когда ты кому-то нужен, хочется узнать, каково это когда тебя ждут дома, хочется узнать, что такое дом”.

Иван отложил в сторону записную книгу, в которой он изливал всё то, что накопилось в нём, и по привычке принялся смотреть в окно, за которым словно из ведра лил дождь. Он наблюдал, как капли разбивались о твердый подоконник, и целым шквалом брызг попадали на стекло. Сегодня небо было особенно мрачным, разрушая любую надежду на то, что дождь закончиться. На улице не было не единого человека, абсолютно пусто, точно так же как и на душе у Ивана. В последнее время он чувствовал острую необходимость в чём-то, но в чём именно он не знал. Серые стены его квартиры давили своей безысходностью так, что сердце начинало сжиматься, и становилось трудно дышать. Иван собрался, открыл тяжелую дверь своей квартиры и вышел в просторный холл. Длинный коридор с кучей одинаковых дверей был не лучше, и Климов поспешил к лифту. Он нажал кнопку вызова, она загорелась, но палец машинально нажал кнопку ещё несколько раз. Двери лифта открылись, и Ваня зашел в кабину. К счастью лифт был пуст, и вздохнув с облегчением он нажал на кнопку первого этажа.
На улице было очень мерзко и противно, Иван поднял ворот на своём пиджаке и отправился в ночь. Прогулки всегда позволяли ему отвлечься, и собраться с мыслями. К десяти часам вечера скиталец пришел в своё излюбленное место, портовую зону. Здесь практически никогда не было людей, и можно было по-настоящему почувствовать, свою изолированность от всего мира. Как обычно Климов пришел на причал, где лишь небольшой заборчик разделял его и холодную черную воду, которая казалась очень глубокой и спокойной. Ему снова стало мучительно обидно за то, что он тратит своё время впустую, хотя его и так осталось слишком мало. Он достал руки из карманов, и положил их на мокрый забор, чтобы хоть что-нибудь почувствовать.
Кое-где горели фонари, разрезая сгустившуюся тьму, освещая пустынные улицы. Эти улицы напоминали Ивану его жизнь. В ней не было никого близкого, лишь оглушающее молчание холодных стен, и мерзкий искусственный свет, который обжигает кожу. В своей жизни он ни разу ни с кем не говорил, он даже не знал, как мог звучать его голос. Это мучает его последние пять лет, с того самого момента как он подумал об этом впервые. Иван осмотрелся по сторонам, вокруг не единой души, он никому не помешает здесь. Его губы приоткрылись, он как никогда решительно настроен, настроен, сказать первые в своей жизни слова. Во рту пересохло, язык прилипает к нёбу, но он всё же это сделает. И вот момент истины, но вместо первых слов, из его рта вырывается какой-то странный рёв, больше похожий на крик дикого животного. Иван изо всех сил сжимает металлическое ограждение, по его щеке катиться скупая слеза. Ещё одна попытка, но результат остаётся неизменным.
Дальше вспышка ярости, Климов начинает ломать металлическое ограждение, словно это из-за него он не может произнести не слова. Он бьёт его руками и ногами, это длиться несколько минут. Когда Иван успокаивается, он смотрит на свои дрожащие, разбитые руки по которым течёт алая кровь.
Стало холодно, здесь постоянно дует холодный ветер, особенно ночью, особенно когда идёт дождь. Нужно возвращаться домой, подумал промокший до нитки парень. Он побрел на остановку, шаркая по мокрой дороге. В одиннадцать часов ночи, он уже открывал дверь своей тесной, маленькой тюрьмы. Иван снял пиджак, достал из тайника бутылку скотча, и не включая свет сел напротив открытого окна. Холод пронизывал его на сквозь но это было приятно. Климов делал небольшие глотки, и всматривался в ночную темноту. Этой ночью он не будет ложиться спать, сегодня он прочувствует всё, что разрывает его изнутри, и возможно поймет, что нужно делать.
Утро ознаменовалось окончанием дождя, и хотя солнцу все же не удалось пробиться сквозь плотные облака, то что дождь прекратился было явно хорошей новостью. Наступил понедельник, человеческий улей проснулся от сна, и загудел с новыми силами. На улицах куда-то спешили случайные прохожие, которые по-видимому опаздывали на роботу, ревели двигатели машин, и отовсюду доносились разные звуки. Город проснулся, и подал свой голос, невыносимо оглушающий, лишающий равновесия и спокойствия. Иван закрыл окно, чтобы сделать этот невыносимый шум тише, и пошел готовиться к работе. Он чувствовал себя разбитым и опустошенным, и чтоб хоть как-то привести себя в порядок отправился в душ. Когда первые прохладные капли упали на его плечи, Иван подумал о том какая же всё-таки удивительная штука - эта вода. Казалось бы всего лишь дает тебе взбодриться, смывает с тебя грязь, но когда ты выходишь из неё, пускай даже на мгновение, возникает ощущение, что вся боль которая терзала тебя довольно долго вместе с водой стекает в канализацию.
Приготовив себе кофе и позавтракав, Иван Климов отправился на работу. Он вышел на улицу в своём стареньком черном костюме, держа в руке кожаную папку. Все расписано поминутно, через пять минут он должен стоять на остановке, потому что через шесть минут подъедет его автобус номер сорок шесть. Автобус простоит на остановке ровно тридцать секунд, и поедет дальше, а следующий сорок шестой будет только через пятнадцать минут, поэтому опаздывать никак нельзя. Через пять минут Иван стоял на автобусной остановке, а через минуту из-за угла показался автобус, всё так, как и должно быть. Климов зашел в салон, приложил палец к сканеру оплатив проезд, и сел на одинарное место. За окнами проплывали улицы города, которые казались Ивану особенно отвратительными и грязными. Порой даже казалось, что это тонкое автобусное стекло единственное, что сдерживает всю ту вонь и грязь, которая пытается прорваться внутрь салона. Одинаковые как две капли воды дома, все прохожие на одно лицо, словно статисты в фильмах, которые так много раньше снимали. Закрываешь глаза, и всё равно представляешь ту же самую картинку, она словно заноза застряла у тебя в голове, и от неё так просто не избавиться. Пассажиры в салоне тоже это замечают, тоже чувствуют это, просто они бояться признаться в этом самим себе. Если они это сделаю, то больше не смогут вести свой унылый образ жизни. Чтобы понять, стоит лишь посмотреть на них, они бояться жить, бояться почувствовать что-то настоящее. Все они смотрят либо в окно, либо в пол, сама мысль о том, что они могут встретиться с кем-нибудь взглядом, приводит их в дикий ужас.
Иван вышел на своей остановке, и бросив провожающий взгляд в след автобусу отправился в редакцию газеты, где он работал. В редакции как всегда было тихо, сенсорные панели не издают шума, поэтому создается впечатление, что здесь никого нет. Каждый изолирован небольшим рабочим местом, представляющим из себя блок из матового стекла, через которое ничего не видно. Все сделано так, чтобы минимизировать встречи лицом к лицу. Окна заклеены чёрной пленкой, здание редакции освещается лишь холодным, электрическим светом. Это была тюрьма, одиночная камера в которую люди приходили каждый день, по собственному желанию. Иван чувствовал давление этих стен, чувствовал, как лампы искусственного дневного освещения обжигают его кожу. Ему хотелось вырваться, но идти было не куда.
Климов сидел на своём месте, уставившись на сенсорную панель, на которой был написан один небольшой абзац, по-видимому, отрывок из статьи:

“С пугающей скоростью увеличивается количество людей совершающих самоубийства. Что это такое? Что толкает их на это? Низкий уровень жизни, нестабильное психическое состояние, отсутствие социальных контактов? Версий как известно может быть много, но истина всего одна”.

В голове у Ивана крутилась последняя строчка: ”…истина всегда одна”. Он повторял её про себя снова и снова, словно боясь забыть, словно эта строчка ключ открывающий дверь, за которой находятся все ответы. Всё это слишком тяжело объяснить, и практически невозможно представить, остаётся лишь поверить, что так всё и есть. Время тянулось мучительно медленно, но Климов за все эти годы научился абстрагироваться, и не замечал этих болезненных часов, которые тянулись так долго. Он не отвлекаясь работал, если нужно было отредактировать статью, или же просто сидел размышляя о чём-то своём, но лучше всего отвлечься ему удавалось, когда он изливал свои мысли на бумагу.

“Где мне найти квинтэссенцию смирения, чтобы унять пламя, разгорающееся внутри всё сильнее и сильнее. Где бы взять силы, чтобы принять реальность такой, какова она есть? Меня не пугают мои чувства, но пугает то, что их нет у остальных. Мне казалось, что я смогу с этим справиться, но это не так просто как я думал. Каждый раз это словно взрыв, и к нему нельзя подготовиться или привыкнуть. Всегда что-то новое, чувства, переживания, что-то такое, что я даже не могу полностью понять. Единственное в чём я уверен, так это в том, что дальше так продолжаться не может. Мне становиться тесно в этом городе, в городе, где никому не до чего нет дела. Никто не заметит, как пройдёт последний рубеж”.

Бедный парень ставший заложником этой реальности, и не понимающий что он должен делать. Словно пес на цепи лающий на ветер, он мечется по кругу который ограничен длиной этой самой цепи, но в отличии от пса он не может даже залаять. Он ничего не понимает, зато чувствует это, чувствует настолько остро насколько это возможно. Он так отчаянно хочет поделиться этим с кем-нибудь, но никому это не интересно. Если бы только он мог понять.
Рабочий день подходил к концу и Климов уже собирался уходить, как вдруг карманный КПК лежащий на столе завибрировал, сигнализируя о том, что пришло какое-то сообщение. Иван открыл сообщение и принялся читать: “В эту пятницу третьего октября состоится торжественный бал приуроченный к тридцатилетию газеты «Миллениум пост», для всех работников данной редакции явка обязательна”. Климов выключил свой КПК, и мысленно выругался. Он никогда не понимал смысла подобных мероприятий, и они ему очень не нравились. Красивые декорации сделанные под заказ, торжественная музыка, нарядные гости, а для чего непонятно. Люди собирают осколки своих ничтожных личностей, приводят свои мясные костюмы в идеальную форму, лишь для того чтобы никто не заметил, что это пустые оболочки, под которыми ничего нет. Пара мыслей о вечном, цитаты из каких-то псевдонаучных книг, всё это ничего не значит если ты ничего не чувствуешь, если ничего не хочешь.
Иван накинул на плечи чёрный пиджак и отправился домой. На улице снова начинал моросить дождь. Последние нелепые надежды на солнце разбились о суровую действительность настоящего. Прохожие прятались под зонтами, чтобы не намокнуть, ускоряя шаг и спеша домой. У Климова тоже был зонт, но он даже и не подумал о том, чтобы его открыть. Он вышел из под навеса, подставляя своё лицо прохладным каплям воды срывающимся с неба. Пересекая площадь, Иван вдруг остановился, расставив руки в стороны, и поднял голову вверх. Он смотрел на серое небо и улыбался, хотя изнутри его разрывала невыносимая тоска. Прохожие замедляли свой шаг, при виде странного незнакомца стоящего под проливным дождём без зонта, но это была лишь секунда, не более того, через мгновение они снова скрывались в своих крошечных мирках, в которых не было места не для кого. Дождь очищал город, очищал людей, очищал мысли. Спрятавшись под размашистыми ветвями какого-то дерева, Иван закурил. Его взгляд был направлен в дебри этого серого мира, он пронизывал дома, людей, машины и стены, и казалось бы ничего не сможет ускользнуть от его внимания, но это было не так. Ускользало самое главное, суть того что что-то пошло не так. А возможно, лишь возможно всё должно было сложиться именно так? Человечество утратило право голоса, люди пачкают белоснежные стены своими мозгами, и всем повсеместно на это плевать. Газеты конечно пишут об этом, но кого это по настоящему волнует, да абсолютно никого.
Климов вдыхал табачный дым, и с каждой затяжкой чувствовал, что он ещё на шаг становиться ближе к прохладным объятиям пустоты, которая ждёт его после смерти. Он относился к ней вполне спокойно, и сдержано, как к чему-то непредотвратимому, чему-то неизбежному. В последнее время он частенько думал о ней, в разных вариациях, но с одним исходом. Она была и избавителем, и лицедейкой, и даже пылкой возлюбленной, которая не отвечала взаимностью. Смерть казалась наградой, способом сбежать из этой извращённой реальности, и всё же что-то удерживало его здесь.
Вдруг особенно холодная капля сорвавшаяся с ветки, упала Ивану за воротник. По спине сразу же пробежала дрожь, и он поёжился, потирая шею. Докурив сигарету Климов снова вышел под дождь, который по-видимому даже не собирался заканчиваться, и отправился домой. Придя к себе, он успел промокнуть до нитки, поэтому переодевшись он отправился на свою небольшую кухоньку, и заварил себе чёрный кофе. Отпив немного горячей, горькой жидкости, а Иван пил кофе без сахара, Климов сел за стол, включил небольшую лампу, и принялся что-то писать.

“Помню в детстве мне в руки попала одна книга, она называлась «Алиса в стране чудес». Это история о девочке, попавшей в странный мир, который казался ей диковинным, и необычайным. Не знаю почему, но я всё чаще и чаще вспоминаю эту книгу. Я точно так же как и главный персонаж проваливаюсь в глубокую и тёмную кроличью нору, не зная, что ждёт меня там внизу. Падая, я пытаюсь ухватиться за корни растений, выступающие из земли, но всё четно, они ломаются и мне в лицо летит грязь, застилая глаза. Проваливаясь все глубже, я перестаю различать где заканчиваюсь я, и начинается темнота. Мы сливаемся воедино, и становимся одним целым. Когда я это осознаю, то понимаю, что уже не падаю, а парю в воздухе, и сквозь меня проходит сама жизнь. Время останавливается, но это не имеет значения, так как оно больше не властно надо мной. Я превратился в бестелесного духа, чей шепот слышен в шелесте листвы, доносящемся из темноты. Границы стёрлись, оковы бренности разбиты.
Иногда я просыпаюсь посреди ночи в холодном поту, и исступленно пялюсь в стену. Обычно это длиться около десяти минут, именно столь мне нужно чтобы придти в себя. После этого я достаю сигарету и закуриваю. Самое странное, что я не могу вспомнить сны, из-за которых просыпаюсь. Раньше такое происходило раз в месяц, а сейчас практически каждую неделю. Это сильно выматывает, как морально так и физически, и я схожу с ума. Порой хочется снести себе голову, тем более что заголовки всех газет пестрят статьями о массовых самоубийствах. Психика расшатана нервы не к чёрту, и нет никого, кто мог бы удержать тебя от шага в пустоту.
Иногда я сравниваю нас со скаковыми лошадями на ипподроме. Наша жизнь такая же трасса, прямая линия, на финише которой нас ждёт смерть. Какая-то невидимая рука надела нам на глаза эти заслонки, чтобы мы не видели ничего вокруг, и смотрели строго перед собой. И вот мы бежим по этой трассе изо всех сил, стремимся придти к финишу первыми, где нас ждёт какая-то призрачная награда, а жизнь проходит мимо, но мы не в состоянии её увидеть, мы смотрим только вперёд”.

Внимание Ивана отвлёк громкий раскат грома, который словно залп из какого-то чудовищного орудия разорвал обыденную тишину. По его спине пробежали мурашки, и оторвавшись от своих записей Климов встал и подошел к окну. На улице стояла непроглядная тьма, фонари не горели, и лишь дождь глухо стучал по подоконнику. И вновь чудовищный звук грома раздался по всему городу, с такой силой, что на секунду показалось, словно сама земля задрожала. В этот момент Иван как раз держал руку на холодном стекле, и почувствовал, как оно завибрировало. Дождь вроде стих, и воцарилась абсолютная тишина. Это было немного жутковато, непроглядная темнота, и полное отсутствие звуков. Мир перестал существовать, в этот момент, все вернулось на круги своя, лишь небытие и пустота повсюду. Климов почувствовал какое-то странное облегчение, словно огромный груз пал с его плеч. Тягостные мысли которые мучили его последнее время, куда-то исчезли. На секунду Ивану даже показалось, словно он умер, и его внутреннее умиротворение связано именно с этим. В воздухе чувствовалось некое не объяснимое напряжение. Климов открыл окна настежь, и свежий воздух сразу же ударил ему в лицо. Он сделал глубокий вдох, и в этот момент он очень отчётливо понял одну до боли простую, и вместе с тем неимоверно сложную вещь. Он понял, что сейчас в эту самую секунду, он проснулся от долгого сна, коим была его прежняя так называемая жизнь. До этого он словно находился в коме, подобно слепому блуждал в темноте, и вот его глаза открылись, и он увидел свет. Этот вдох, был его первым настоящим глотком кислорода, раскрывшим его лёгкие, и впустившим в его измученное тело жизнь.
Снова начался дождь, но теперь он лил с невероятной силой. Иван высунул руку в окно и почувствовал прохладное прикосновение воды. Вдруг темноту разрезала яркая вспышка, всё это произошло за доли секунды. Молния рассекла старый, размашистый клён пополам. Климову ещё не доводилось видеть ничего подобного, поэтому накинув на плечи ещё не успевший высохнуть пиджак, Ваня поспешил на улицу. Выйдя на затопленный водой тротуар, он обошел дом, и оказался у поваленного, тлеющего дерева, которое заливал дождь. Ствол был расколот пополам, а сердцевина выгорела практически полностью. Иван приложил ругу к обугленному дереву, и почувствовал угасающее тепло. Дерево умирало славно раненое животное, и от этого ему стало не по себе. Рука которую Климов прислонил к дереву была испачкана сажей, и поднеся её поближе к лицу он долго смотрел на неё, а потом провел этой рукой по щеке. На лице появились черные разводы, которые практически сразу смыл дождь. Это была боевая раскраска человека, который решил сопротивляться системе. Мыльный пузырь, который Климов считал своим личным, маленьким миром лопнул, выбросив его голого и абсолютно беззащитного, в суровую реальность. Здесь выживает лишь сильнейший, и этому маленькому человечку придётся очень не сладко, но если он справиться, то уже ничто не сможет его сломать.
Утром Иван проснулся полон сил, и в каком-то необъяснимо бодром состоянии. По привычке он подошел к окну, и открыл форточку. Дождь закончился, но небо по-прежнему было скрыто серым покровом из туч. Но тут случилось то, чего не было уже очень давно. Буквально на секунду солнцу удалось пробиться сквозь эту блокаду, и одинокий солнечный луч осветил небосвод. Климов почувствовал давно забытое солнечное тепло на своём лице, и вспомнил как это приятно. Даже этой ничтожной секунды было достаточно, чтобы сердце забилось чаще. Хороший знак подумал Иван, первый день новой жизни ознаменовался солнечным светом.
Выйдя на улицу Климов одел свою повседневную маску безразличного человека, и отправился на работу. Новая жизнь не отличалась абсолютно ничем от старой. Один за другим проходили одинаковые дни, Иван ходил на работу точно так же как и раньше, и окружали его всё те же привычные лица. Его отношение к жизни конечно изменилось, но в целом всё осталось таким же.
Цифры на календаре сменяли друг друга, и вот настал вечер, когда должен был состояться балл. Раньше Климов терпеть не мог такие мероприятия, и ходил на них лишь из-за того, чтобы не потерять работу. Но на этот раз Иван ждал этот балл. Он решил провернуть довольно рискованную штуку, Иван решил наладить контакт с кем-нибудь. Законом это естественно не запрещено, но в целом такая практика не приветствуется, и из-за этого могут возникнуть некоторые проблемы. Во-первых, тобой займётся служба внутренней безопасности, а когда они закончат и якобы отпустят, ты уже будешь в их списках, в списках неугодных, инакомыслящих, опасных. Во-вторых, после такого инцидента, Климова могут запросто уволить с работы, а это ничего хорошего не сулит. И поэтому, чтобы всё прошло более менее гладко, действовать нужно было очень осторожно. Бал начинался в восемь вечера, и должен был проводиться в банкетном зале “Central Hall”, одном из крупнейших церемониальных заведений Смежина. Иван немного нервничал, собираясь, но это было и не удивительно. В своей жизни он ещё ни с кем не общался, а при случайных столкновениях на улице, всегда отводил взгляд. Поэтому сейчас он нервничал, так как не знал с чего ему начать, и что нужно делать в таких случаях. Этот вечер должен был стать переломным в его жизни, поэтому ошибка непростительная роскошь.
Достав из стенного шкафа костюм для торжественных мероприятий Климов начал его осматривать, и убедившись, что он находиться в идеальном состоянии одел его. На часах было начало восьмого, и нужно было выдвигаться. Карточка ключ скользнула по электронному замку, запирая дверь, и Иван отправился вниз, где его уже ждало такси. Двери машины захлопнулись, и Климов на дисплее отметил “Central Hall”. Двигатель бесшумно заработал, и такси тронулось с места. За окнами проносился вечерний Снежин, окутанный яркими огнями фонарей, витрин магазинов и кафе. На улицах было не очень много людей, иногда встречались выпившие прохожие, которых можно было легко опознать по неуверенной походке, и мутному лицу. Они боролись с обыденностью своими методами, Иван понимал это, и был не в праве их осуждать. Иной раз и он прибегал к помощи алкоголя, чтобы хоть на мгновение забыться, и почувствовать эту фальшивую беззаботность, и лёгкость. Правда у него практически ничего не получалось, но сам процесс был не так уж и плох.
Удивительно было наблюдать за тем, как город приютивший под своей крышей, более семи миллионов человек, сводит их общение к нулю. Этот безликий монстр забирает себе голоса людей, подавляет волю своих нелепых жителей, а что взамен? А взамен он может предложить призрачную защиту от той жизни которая могла бы быть у всех нас. Словно веретено наматывающее нить, город тянет из нас жилы, и не успокоится пока не получит всё. Но не стоит винить во всём только его, мы и сами виноваты, что позволили ему сделать это нами, мы продали своё будущее ради красивой жизни в настоящем. Повелись на красивую упаковку, и не заметили западни.
Машина неслась по пустым дорогам Смежина и через двадцать минут была на месте. Главный вход “Central Hall” выглядел празднично ухоженным. Была расстелена красная ковровая дорожка, всё освещалось огромным количеством всевозможных гирлянд и лампочек. В внутрь заходили работники «Миллениум пост», и вместе с ними Иван Климов. Все были торжественно одеты, мужчины в строгих, деловых костюмах, женщины в вечерних платьях. Практически каждый выглядел так, словно сошел с обложки журнала. Это особенно впечатлило Ивана, который сейчас впервые действительно рассматривал своих коллег. До этого, когда он с кем-то из них сталкивался, то обычно отводил взгляд, и шел дальше, но сегодня всё было по-другому. Устроившись в углу с бокалом шампанского, чтобы не привлекать к себе внимания Иван рассматривал гостей, и аккуратно выбирал с кем вступить в контакт. Каждый по своему был отличным кандидатом, и вместе с тем абсолютно не подходил на эту роль. Вот взгляд Климова остановился на одной девушке. Ей было лет двадцать семь не больше. На ней было кремовое вечернее платье без бретелек, которое подчёркивало нежный цвет её кожи. У неё были огненно рыжие волосы, которые подобно водопаду спадали с её плеч, приятные, нежные черты лица, милая улыбка. Она была практически идеальным объектом, и всё же Ивана что-то настораживало. Где-то с минуту он наблюдал за ней, пока не понял, что его останавливает. Это был её взгляд. Такой холодный, и пустой он подобно предупреждению указывал на то, что от этой девушки лучше держаться подальше. Следующим кто привлёк внимание Климова был мужчина лет тридцати пяти. Он работал на одном этаже с Иваном, и иногда они встречались в коридоре. Этого мужчину звали Дмитрий Иващук, он занимался внутренней корреспонденцией. Дмитрий был высоким, статным мужчиной ростом под два метра, у него было тело атлета, хотя, скорее всего он ничем не занимался. Густые чёрные волосы были уложены назад, и блестели под светом ламп. На лице красовалась недельная щетина, но никому до этого не было дела. Иван хотел было подойти к Дмитрию, но тот получил какое-то сообщение, пришедшее ему на сенсорную панель, и быстро удалился.
Так продолжалось практически весь вечер, как только Климов находил подходящего человека, его что-то останавливало. Возможно липкий страх, закравшийся в глубины его разума, а возможно те тревожные звоночки, которые он видел в повадках, и выражениях лиц людей. Тем временем пока Иван выбирал себе компаньона, бал протекал вполне спокойно и размеренно. Играла спокойная, приятная музыка, по залу шныряли официанты, и разносили шампанское и закуски. На некоторое время они даже привлекли внимание Климова, так как они маневрировали между гостями, даже не смотря на них. Их взгляд был направлен строго в пол, и ориентировались они видимо, исключительно по ногам присутствующих. Они были хорошо подготовлены, и ни разу никто не на кого не налетел. Гости стояли молча потягивая шампанское из хрустальных бокалов, и делали вид что наслаждаются приятным времяпрепровождением. Климов видел их на сквозь, ещё до недавнего времени он был одним из них, и прекрасно понимал, что они думают. Каждому из здесь присутствующих хотелось поскорее убраться домой. Никто не знал, для кого или для чего проводились эти балы, но явка был обязательной. Каждый чувствовал, словно кто-то незримый наблюдает за ним, и возможно это даже было правдой, так как не опровергнуть, не подтвердить это было невозможно.
Вдруг в зале погас свет, и включился проектор, на экране как обычно появились слова поздравления всем работникам «Миллениум пост», а после заиграла торжественная музыка, и начался короткий ролик, который рассказывал про историю создания данной газеты, и её долгий и тернистый путь к вершине успеха. Все взгляды были обращены на экран, и воспользовавшись этой возможностью Иван вышел на балкон покурить. С тридцатого этажа “Central Hall” открывался прекрасный вид на вечерний Сменжин. С такой высоты он казался менее отвратительным и мерзким. Здесь все звуки стихали, и жизнь казалась не такой пустой. Миллионы огней составляли ночную карту города, и подсвечивали его размашистые чёрные жилы. Люди казались бесконечно маленькими в сравнении с этим миром, не больше, нежели муравей в сравнении с этим городом. Взгляд по-прежнему упирался в серую блокаду облаков, которые сейчас казались чёрными. Не луны, не звёзд, интересно они ещё хоть существуют? За последние пять лет они не разу не показывались из-за постылого покрова этих мерзких туч. Луна, звёзды, солнце, всё это было украдено у людей кем-то неимоверно могущественным и влиятельным.
Иван вдыхал едкий сигаретный дым, и думал о том, чтобы наладить с кем-нибудь контакт. Пускай попытка не увенчается успехом, но он должен хотя бы попробовать. Подойти к какой-нибудь девушке или парню, взять её за руку и посмотреть ей в глаза, или же одёрнуть его за плечё и пожать ему руку. Он, Иван Климов, должен сделать первый шаг, иначе ничего не измениться. Пустые дни будут складываться в пустые недели, те в свою очередь в месяцы, и годы, и так пройдёт вся его пустая жизнь, пока он не умрёт от старости, или же не оборвёт этот бег по кругу сам. Добив сигарету, Иван преисполненный решимости вошел в зал, но к своему великом разочарованию обнаружил его пустым. Вечер окончился, пока Климов курил, и размышлял о жизни. Люди оперативно собрались и разъехались по домам. В зале остались лишь официанты, которые убирали со столов, и наводили чистоту. Сделав глубокий вдох, Ваня накинул на плечи пиджак и тоже отправился домой. Он решил пройтись пешком. На улице ещё не было дождя, но гром уже начинал грохотать, и темноту то и дело рассекали вспышки молний. На улицах Смежина очень редко случались какие-то инциденты, так назывались в газетных сводках преступления, и можно было практически ничего не боясь прогуливаться по ночному городу.
Было около двенадцати часов ночи, редкие окна продолжали гореть в домах, указывая на людей которые мучились бессонницей. Это была ещё одна проблема современного Смежина. Рецепты на снотворное стали обыденными, люди глотали таблетки, словно это были конфеты, но и они помогали далеко не всем. Одно время Иван тоже сидел на снотворном, но когда оно перестало помогать, он перешёл на бурбон. Пара стаканов лучше всякого снотворного помогала хотя бы ненадолго задремать. Бессонница, одиночество, таблетки в неограниченном количестве, идеальные условия, чтобы люди сходили с ума, и вышибали себе мозги, подумал Иван. Скорее всего, так и есть, а газетчики пытаются объяснить это какими-то псевдо-философскими рассуждениями, смех да и только.
Проходя мимо темного переулка, фонари к сожалению горели не везде, Иван услышал какую-то возню за мусорным контейнером. Немножко замедлившись, он сначала решил пройти мимо, но передумав в последний момент, свернул в переулок. Там за контейнером, ему открылась следующая картина. Двое мужчин крайне мерзкой наружности, пытались изнасиловать молодую девушку. Один стоял за спиной и держал девушку за руки, а второй пытался расстегнуть блузку. С виду им было под сорок лет, на грязных лицах была неряшливая щетина. У того который держал девушку, были редкие чёрные волосы, на нём была старая потрепанная куртка синего цвета, которая была коротковата в рукавах, и обнажала выцветшие наколки. Второй был невысокого роста, сбитый, с грубым лицом, которое покрывали морщины.
Когда эти двое увидели Ивана, воцарилась напряженная тишина. Они смотрели на него не отводя глаз, а когда ступор прошел, один из них, тот который пытался расстегнуть блузку, кивнул головой в сторону, как бы намекая чтобы незваный гость проваливал по добру по здорову. Климов колебался, он не знал, что ему делать. Решение пришло само собой, когда он перевёл свой взгляд на девушку. Она смотрела на него с застывшими в глазах слезами, и всем своим видом молила о помощи. Увидев её глаза, Иван больше не сомневался. Молниеносно он схватил стеклянную бутылку, стоявшую на контейнере, и со всей силы ударил ею в лицо одного из насильников. Бутылка разлетелась, ударившись о его голову, негодяй упал на мокрый асфальт, а по его лицу потекла багрово-красная кровь. Тот который держал девушку сзади, бросил её и набросился на Ивана. Оба упали на землю и начали драться. Ещё будучи в интернате Ивану частенько приходилось драться с другими детьми, и это закалило его. Там он усвоил одну простую истину, если ты не сможешь дать отпор, то тебя будут постоянно избивать, и он научился драться. Сейчас это сыграло решающую роль. Мужик в синей куртке с редкими волосами, повалил Климова на спину, и оказавшись сверху, начал наносить удары, но делал он это так неумело, что попал наверное всего пару раз. Изловчившись Ивану удалось скинуть его с себя, и быстро поднявшись на ноги, он со всего размаху пнул нападавшего ногой в живот. Лицо нападавшего исказила гримаса боли, и он согнулся пополам. Иван разгорячился не на шутку, вся та злость, которая кипела в нём столько лет, сейчас рвалась наружу. Склонившись над мужчиной в синей куртке Климов начал один за другим наносить ему удары в лицо. Каждый удар приносил грандиозное облегчение, и он не собирался останавливаться. Он бил и бил, не чувствуя боли и усталости, это длилось около минуты, прежде чем Иван успокоился. Мужчина в синей куртке лежал в луже собственной крови и не двигался. Обернувшись, Климов посмотрел на второго нападавшего, но тот тоже был без сознания.
Когда Иван немного пришел в себя, он начал думать, что делать дальше. Самым логичным было бы вызвать патруль, который бы обо всём позаботился, но он колебался. Вот только когда этот патруль приедет, если приедет вообще. Иван знал что хранители правопорядка приезжают лишь когда происходит убийство, и редко делают исключения из этого правила. Кроме того это был шанс, возможность, о которой он думал на балу, и которая сорвалась. В голове пронеслась мысль, сейчас или никогда. Климов взял девушку на руки, она была без чувств, видимо ударилась головой, когда падала, и понёс её к себе домой. Идти пришлось где-то двадцать минут, но Иван был в хорошей форме, и преодолел этот маршрут с лёгкостью.
Открыв входную дверь Иван вошел с девушкой на руках, он по-прежнему была без чувств. Он аккуратно положил её на старенький диван, и накрыл пледом. Не включая свет, он сел напротив неё и начал рассматривать. Ей было не больше двадцати пяти, у неё были коротко подстриженные чёрные волосы, возле нижней губы справой стороны была небольшая родинка. Девушка была довольно симпатичной и милой. У неё была спортивная, подтянутая фигура, скорее всего она состояла в спортивном движении Смежина. Все кто занимались спортом, состояли в этом движении, одно время Иван Климов тоже был его участником. Иван решил дождаться пока девушка придёт в себя и не ложиться спать. Он бы себе не простил, если бы задремал, а девушка тихонько выскользнула из квартиры. Это был шанс, шанс изменить свою жизнь, и упускать его Климов был не намерен.
Сев за свой письменный стол, Иван включил тусклую лампу, предварительно развернув её, чтобы она не мешала девушке, и принялся писать.

“Когда ты начнёшь повторять слово до тех пор, пока его смысл не сотрётся, ты поймёшь, что абсолютно ничего не имеет значения. Лишь освободившись от страха, мы сможем стать свободными. Нужно смотреть прямо в глаза, не отводя взгляд, именно в глазах можно увидеть отражение жизни. Они выдают всё то, что мы пытаемся скрыть, и в этом заключается их особенный шарм. Жизни без страха – утопия, о которой я мечтаю, которая слишком прекрасна, чтобы появиться в этом уродливом мире, слишком хрупкая, чтобы стать реальностью. Я понимаю, что этому никогда не бывать, и всё же мне хочется верить. Помню в одной из старых книг, я как-то прочитал такой стих:

Оставив страх, возьмите в руки меч,
Настало время сокрушить врага.
Возможно, смерти тень заставит меня в землю лечь,
Но эта участь мне, ни сколько не страшна.

Тогда эти строки мне не о чём не говорили, и лишь теперь мне кажется, что я начинаю их понимать. Если в твоей жизни нет страха, и ты делаешь то во что искренне веришь, смерть тебе не страшна, она лишь принесёт покой, избавив тебя от мирской суеты. Хочется верить, что в моём существовании есть какой-нибудь смысл, что я не просто так занимаю место в этой вселенной, не просто так расходую кислород и потребляю ресурсы земли. Если же его нет, я сам его создам и буду в него искренне верить”.

Старые пружины в диване заскрипели, оторвав Ивана от записей. Он обернулся, и увидел, что девушка приходит в себя. Климов включил приглушенный свет, чтобы тот не слепил глаза, и сел напротив неё. Окончательно не проснувшись, незнакомка сладко подтянулась, и открыла глаза. Первым что она увидела, был какой-то незнакомый парень сидевший напротив. Девушка напряглась, и сразу же села поджав колени к груди. Иван понял, что нужно разрядить ситуацию, и жестом, как мог, показал девушке, что бояться ей нечего. Девушка продолжала недоверчиво смотреть на Климова. Началось неловкое молчание, если это выражение вообще может быть уместным в данной ситуации, Иван смотрел на девушку, а она смотрела на него. В ней было что-то странное, но Климов никак не мог понять что. Он пытался словить этот ускользающий от него момент, и вот наконец-то ему это удалось. Он понял, что привлекло его внимание. Девушка смотрела прямо на него и не отводила глаза, как сейчас делают все. Она могла выдержать его взгляд, и это поразило Ивана до глубины души. Молчание затянулось, и Климов решил заговорить с девушкой, не буквально конечно, но он хотел наладить контакт. Он взял сенсорную панель, которая лежала на столе рядом с его записной книжкой, и включил её. Недоверчивость девушки переросла в любопытство. Скорее всего, она как и остальные жители Смежина вела одинокую жизнь, замкнувшись в своей раковине, и ни с кем не общалась, это было привычным делом, но то что она не отводила взгляд было поистине удивительным. Иван начал что-то печатать, а девушка с любопытством наблюдала со стороны. Когда Климов закончил, он протянул сенсорную панель девушке. Медленно и неуверенно она протянула руку и взяла панель. На экране было написано.
- Привет, меня зовут Иван Климов, можешь ничего не бояться, здесь ты в безопасности. Когда на тебя напали, ты потеряла сознание. Я решил принести тебя к себе домой, подумал, что здесь тебе будет комфортнее, чем в участке.
Прочитав послание, девушка тоже начала что-то печатать. Закончив, она протянула панель Ивану. Он взял её и начал читать. Там было написано всего одно слово, точнее имя.
- Маша.
Не совсем то, что Климов ожидал, хотя если быть честным он не знал чего ждать, и всё же это было начало. Он принялся печатать, и закончив протянул сенсор Маше.
- Очень приятно познакомиться. Могу я предложить тебе чай или кофе, если хочешь у меня есть кое-что покрепче.
Иван пристально смотрел на Машу, когда она читала, и его поражало, насколько просто она пошла на контакт. Проворные женские пальчики забегали по сенсорной панели, и она набрала сообщение.
- Да, пожалуйста.
 Иван так толком и не понял, что Маша будет, поэтому он отправился на кухню и поставил чайник, потом вернулся к девушке, достал бутылку виски, налил его в стакан и протянул Маше. Всё ещё недоверчиво посмотрев на Ивана, она взяла стакан дрожащими руками. Климов снова взял в руки панель, и принялся что-то печатать. Когда он закончил, то передал сенсор Маше.
- Ты не хочешь поговорить о случившемся?
Девушка, проглотив содержимое стакана, написала короткий ответ.
- Нет.
- Тогда может, расскажешь, кто ты, и чем занимаешься?
- Зачем это тебе?
- Не знаю, просто мне хочется с кем-то пообщаться.
- Но ведь у нас это не приветствуется.
- Но ведь и не запрещается. Мы сами замкнулись в себе, изолировав свои мысли от внешнего мира, мы сами закрыли за собой эту дверь, и кому как не нам её отпирать.
Климов изо всех сил пытался, не упустить полученную возможность, и в итоге ему это удалось. Иван внимательно следил за выражением лица Маши, но оно практически не менялось, и ничего не выражало. Это была маска, одна из тех, что одевают люди, чтобы не впускать никого в своё мир. Она так долго её носила, что перестала замечать, но вот глаза, в них читалось всё. Эти живые, зелёные глаза блестели, когда Маша читала написанные специально для неё строки, это личное послание, адресованное ей другим человеком. Самое главное, что это послание не связано с работой, или какими-то нуждами, просто кто-то ей написал. Всё это читалось в её глазах, Иван видел в них блеск, огонь который разгорался с каждой секундой.
- Неужели это для тебя так важно?
- Нет ничего важнее этого, да и не может быть. Мне кажется, что ты тоже это знаешь.
- С чего ты это взял?
- Ты смотришь мне в глаза, и не отводишь взгляд, в то время как все остальные прячутся и скрываются лишь бы не увидеть кого-то, или чтобы кто-то не увидел их. Мы с тобой другие, не такие как все. Возможно мы единственные люди, которые действительно живут в этом мерзком городе. Единственные кто проснулись от о сна, и могут увидеть мир таким, каков он на самом деле. Всё это есть в твоих глазах, они выдали тебя.
- Возможно, ты и прав, а возможно ты видишь то, что тебе хочется видеть.
- Существует и такая вероятность, но то что ты об этом говоришь, выдает тебя полностью. Ты думала об этом, иначе бы ушла сразу же как очнулась, но ты ещё до сих пор здесь.
- А что если я сейчас уйду?
- Теперь уже ты этого не сделаешь.
- Почему ты так уверен в этом?
- Потому что ты заинтересовалась, ты нашла однодумца, возможно единственного человека, который способен тебя понять, а если это тебя не удержит, то как минимум удержит любопытство. Тебе ведь интересно, что из всего этого выйдет?
- И чего же ты хочешь?
В глазах у Маши проскользнул какой-то особо яркий огонёк, и она передала сенсорную панель Ивану.
- Я хочу того же чего и ты, простого общения, хочу проводить с тобой время, веселиться, хочу просто жить и знать, что когда я умру, хотя бы один человек заметит это. Ты должна меня понимать, ведь ты точно такая же как и я. Бунтарка.
Прочитав последнее сообщение, уголки рта девушки искривила едва заметная улыбка, которая сразу же исчезла. Она начала набирать текст.
- Меня зовут Мария Громова, выросла я в детском интернате для девочек номер сорок тир. Хоть этот интернат и славиться высокими показателями детской дисциплины и успеваемости, но на деле это мерзкое заведение, с мерзкими детьми, и ещё более мерзкими надзирателями. Когда мне исполнилось шестнадцать, меня начали обучать основам программирования и другим, разным специализированным предметам. После выпуска меня устроили в “Global Technologic”, теперь я работаю там уже несколько лет.
Иван заворожено наблюдал за тем, как Мария печатает текст. Он изучал её лицо, её движения, которые казались такими плавными и мягкими, изгиб её шеи, с белой, словно мрамор кожей, он не мог оторвать свой взгляд от этой девушки, хотя и видел её в первый раз. Он упивался этим чувством, впитывал его каждой частицей своего существа, и не верил, что это происходит на самом деле. Он Иван Климов может поделиться своими мыслями, своими переживаниями с другим человеком, и этот человек в ответ сделает тоже самое. Город потерпел поражение, система посыпалась, словно осколки битого стекла. Двое нашли друг друга и уже не потеряют.
Прочитав всё что написала Маша, Иван в ответ написал о своей жизни и передал сенсорную панель девушке.
- Что теперь? Что дальше?
Набрала вопрос Маша, и передала сенсор в руки Ивану.
- Не знаю, но мне не хочется, чтобы эта ночь заканчивалась. Мы можем обсудить столько разных вещей, мы можем писать абсолютно о чём угодно. Музыка, картины, книги, всё это обретает смысл, если этим можно с кем-то поделиться.
- Ты слишком много хочешь для первого раза, мне нужно собираться и идти домой. Я оставлю тебе свой электронный адрес, и тогда мы сможем переписываться, когда захотим.
- Это отличная идея, ответил Иван.
Маша взяла сенсорную панель и в одной из закладок записала свой электронный адрес.
- Ну вот все и готово, а теперь ты можешь вызвать мне такси.
Климов нехотя вызвал для девушки такси, и на пороге они попрощались. Они стояли молча, но всё читалось по глазам, они говорили громче слов. Простившись, Маша пошла к лифту, а Иван закрыл за ней дверь, и отправился в комнату. На кухне разрывался закипающий чайник, и Климов пошел туда, чтобы сделать себе чашку чёрного кофе.
За окном снова начинал срываться мелкий дождь, угнетая психологическое состояние. Он словно специально шел практически каждый день, разрушая всякие надежды на то, что когда-нибудь выглянет солнце. Иван открыл форточку и курил в открытое окно, чередуя сигарету с кофеем. Кухню заливал тусклый электрический свет который излучала старая пыльная лампочка, но сейчас он не казался Ивану таким холодным и обжигающим. Он всматривался куда-то в темноту, и думал о Маше. Он вспоминал её образ, вспоминал во всех малейших подробностях, вспоминал её запах такой нежный, и вместе с тем отчётливо уловимый. Что-то весеннее, напоминающее залитый солнцем луг, на котором бескрайним морем во все стороны разливаются полевые цветы. Он думал о её зелёных глазах, которые смотрели на него, и словно видели его душу.
Дождь начинал усиливаться, докурив сигарету, Климов подкурил вторую. Дым вырываясь из лёгких Ивана собирался под потолком кухни. Свет пробивающийся сквозь дым делался ещё более тусклым и холодным. Темнота за окном сгущалась, и становилась практически непроницаемой.















Часть II “Принятие”

Правда, скорее всего где-то посередине,
но мне до сих пор неизвестно
какая из историй более правдива.

Небольшая черная птица изо всех сил махала крыльями, приближаясь к серым облакам. Ветер на этой высоте был просто чудовищным, и то и дело сносил её назад, но она упорно продолжала лететь вверх. Титанические усилия приходилось прикладывать ей для того чтобы продвигаться вперёд, но упорства ей было не занимать. Стремление, колоссальное терпение, и сила воли всё же дали свой результат, и легкое чёрное крыло разрезало серые, воздушные массы. Вокруг ничего не было видно, но внутренний компас подсказывал, куда нужно лететь. Все выше и выше, не обращая внимания на гром и молнии, то и дело разрезающие воздух. Силы были практически на исходе, но отступать было не куда. На такой высоте сдаться означало бы подписать себе смертный приговор, и слабеющие крылья продолжали активно работать на грани возможного. И вот последние усилия, и птица пробилась сквозь серую блокаду. Солнце осветило черное, словно ночь оперение.

Иван проснулся, почувствовав как безумно колотиться его сердце. Изнутри его разрывало непонятное чувство тревоги, все тело пронизывала дрожь. Впервые за несколько лет он увидел сон, очень тревожный и до боли реалистичный, но вместе с тем внушающий смутное чувство надежды на будущее. От чего же тогда так сильно тряслись руки, он не мог этого понять, не мог собраться с мыслями, глаза увлажнились. Достав сигарету, он судорожно подкурил её, и вдохнул едкий дым. Ещё несколько минут он лежал, курил и исступленно смотрел в растрескавшийся потолок. На часах было пять часов утра, выходной, никаких дел нет, но спать уже не хочется, Климов пошел на кухню и поставил чайник. За окном все было как обычно, серый мир словно плевал в лицо Ивану, не единого намёка на солнце. Словно в ступоре он стоял и смотрел в одну точку, смотрел в пустоту и не мог отвести взгляд. Вдруг перед глазами появился образ Маши. Словно из затаённых закоулков разума выплыла её фотография. Чёрные волосы, до краёв наполненные жизнью глаза, нежные, алые губы. Прислонившись к стене, Иван сполз на пол, и сел закрыв голову руками. Какое-то новое невыносимо сильное чувство переполнило его в этот момент, стало трудно дышать, сердце пронзила острая боль. Он жадно глотал ртом воздух, и всё же не мог сделать вдох. Из груди наружу рвался крик отчаяния и боли, который стал комом в горле и не давал дышать. Иван сжал кулаки и начал молотить ими в стену изо всех сил. Он не чувствовал боли, казалось он не чувствовал ничего, кроме этого нового чувства заполняющего каждую клетку его тела. Так продолжалось несколько минут, и немного успокоившись Климов уставился на свои разбитые руки, по которым текла кровь. На плите разрывался чайник, но Иван не обращал не него никакого внимания. Собравшись с силами, он отправился в ванную и подставил руки под холодную воду. Кровь смешивалась с водой и стекала в канализацию. Умывшись, Климов зашел на кухню и выключил разрывающийся пронзительным свистом чайник. Вернувшись в комнату, он достал бутылку бурбона, и налив себе полный стакан залпом осушил его за один глоток. Потом он достал очередную сигарету и закурил. Открыв записную книжку, он принялся писать.

“Абсолютно один, не друзе, не знакомых, не родных, никого кто мог бы подержать или утешить. Меня никто не знает, иногда мне кажется, что даже я сам себя не знаю. Тот человек, которым я был когда-то раньше, исчез. Тот наивный простачёк, который не задавал вопросы, и не искал ответы уступил место кому-то другому, и я его не знаю. Неужели люди действительно способны жить, довольствуясь этим? Так бесконечно мало, и так бесконечно одиноко находиться здесь со своими мыслями наедине. Нет, не может быть, чтобы я один испытывал и понимал это. Как минимум Маша тоже это понимает и чувствует, ну может не то же самое, но нечто похожее, в этом я уверен. И в золотой клетке ты не почувствуешь свободу”.

Жар от сигареты обжог Ивану пальцы, он рефлекторно одёрнул руку. Боль – это единственное настоящее, что может преподнести этот мир, все остальное лишь хорошо разрекламированная пустота в яркой упаковке, молнией пронеслось в голове у Климова. Стены начали сдвигаться, Иван выпил ещё один стакан бурбона, и накинув на плечи свой пиджак, отправился на улицу. На крыльце он подкурил сигарету, и отправился по дороге в никуда. Он шел, чтобы идти, куда не имеет значение, все дороги одинаковы, и рано или поздно они заканчиваются, вот это место и было конечным пунктом.
В грязных лужах отражалось небо, оно было таким же серым, как и в действительности. Навстречу Ивану подняв воротники, куда-то шли люди, взгляд которых был прикован к асфальту. Один из таких случайно налетел на Климова, но по привычке он даже не оторвал взгляда от тротуара. Это инцидент был спичкой брошенной в канистру с бензином. Иван схватил нерасторопного прохожего за лацканы его куртки, и заглянул ему в лицо. Прохожий, не ожидавший такого, чуть было не выпрыгнул из своей куртки. Его глаза вскользь пробежались по лицу Ивана, но он тут же отвёл взгляд. Почувствовав, что он может сорваться, Иван оттолкнул прохожего, и быстрым шагом пошел прочь. Он уже даже не пытался скрывать свои чувства. Разум пылал, мысли казались хаотичными и спутанными. Сам не понимая как, Климов оказался на причале в порту. Ноги принесли его сюда на автопилоте, по-видимому, подсознание решило, что здесь ему станет легче. Иван оказался возле того самого ограждения которое он не так давно пытался сломать, когда его попытки произнести первые в его жизни слова окончились неудачей.
Вода была по-прежнему такой же холодной, чёрной и спокойной. В ней Климов видел отражение себя самого. Он видел и пустоту которая находилась внутри него, и спокойствие, которое он пытался сохранять, и даже волны, которые рвали его на части, когда он терял самообладание. Он был этой рекой, а река была им. Это был симбиоз двух земных творений, которые дополняли друг друга. Климов всматривался в мутное зеркало воды, пытаясь найти что-то, чего ему не хватает. Он не знал, не понимал, да и в принципе не мог понять, что он ищет. Кусок пазла, призрачно неуловимая часть его существа, которая сломалась, пропала, а возможно отсутствовала с самого его появления. Единственное, в чём он был уварен, так это в том, что она есть в этой холодной воде. Буря которая бушевала внутри него усиливалась, волны достигали девятого вала, накрывая его с головой, и сбивая с ног. Насколько ещё у него хватит сил, чтобы подниматься на ноги, после каждой волны? Холод начинал пробирать на сквозь, но Иван не обращал на это внимания. Он был здесь абсолютно один, и это был его мир, изолированный от всех, ограждённый высокими стенами, не пропускающими не одной единой души. Именно так он и выглядел, именно так он себе его и представлял. И как только он об этом подумал, у него возникло непреодолимое желание сломать эти стены, сравнять их с землёй, и освободиться. Когда больше не будет границ, он будет совершенно свободен, свободен то мыслей которые его наполняют, свободен от чувств которые рвут его на части и прибивают к земле, свободен от себя самого.
Подняв взгляд в небо, Иван увидел кружащую над его головой черную птицу, птицу из его сна, птицу, которая рвалась в небо, чтобы увидеть солнце и почувствовать его тепло. Вдруг всё стало на свои места, и вместе с воздухом из лёгких вырвался крик. Закрыв глаза Климов шагнул в пустоту. Он провалился в холодные объятия реки, отдался на милость её мудрости, её благодетели. Иван чувствовал, как вода обжигает его кожу, и как в ней растворяются его страхи. Вода очищала его, смывала грязь с его души и тела. Вынырнув, он сделал глубокий вдох, и почувствовал облегчение. Купол, который накрывал его мир, разлетелся на миллионы мелких кусочков. Поднявшись по бетонной лестнице, Иван раскинул руки в стороны, и подставил свою душу под дыхание ветра, который проходил сквозь неё.
Холод пробирал до костей, покрасневшие руки дрожали, но в какой-то степени это было приятно. Иван достал из ещё не успевшей промокнуть насквозь пачки, сигарету, и закурил. Стало немного легче. Теперь Климов отчётливо понимал, от чего люди пачкают стены своей кровью. Если не найти разрядку, не выплеснуть наружу все что тебя мучает, смерть будет казаться единственным вариантом, и в конце концов ты возьмешь пистолет, засунешь дуло себе в рот, и спустишь курок. ”…истина всегда одна” вдруг невольно вспомнил он отрывок из газетной статьи.
Дрожащими руками Иван наливает себе стакан бурбона и включает сенсорную панель. Тусклый свет монитора освещает лицо, и Климов начинает набирать текст.

“Привет…Что делаешь?... Не знаю, с чего начать, поэтому начну так. Наш «разговор» не как не идёт у меня из головы, благодаря тебе я что-то почувствовал, вот только не знаю, как это называется. Возможно, надежда на то, что мир не такой серый как мне казалось до этого, и за это тебе спасибо. Ты не представляешь, как много это для меня значит. Встретить в Смежине человека, настоящего человека, сродни чуду. Мне так надоело видеть толпы этих маникено-подобных людей на улицах, которые не поднимают свой взгляд выше тротуара. Все они штампованные заготовки, созданные лишь с одной целью, поддерживать иллюзию жизни. Общение с тобой, словно глоток свежего воздуха, наконец-то я почувствовал, что я не один, и это предает мне силы”.

Палец клацнул по кнопке отправить, и сообщение ушло абоненту. Иван отложил панель в сторону и лёг на диван. Его взгляд снова уперся в растрескавшийся потолок тесной квартирки, и он лежал в темноте не двигаясь. Он не о чём не думал, тот невыносимо громкий рой мыслей, который так часто не давал ему уснуть наконец-то стих. Странная умиротворённость и спокойствие, вот что сейчас чувствовал Климов. Он лежал в темноте с закрытыми окнами, и слушал своё дыхание. Наверное, это был первый раз в его жизни, когда он был абсолютно спокоен. Бурбон разливался по телу Ивана приятной тёплой волной, веки наливались тяжестью, и он даже не заметил, как его сморил сон.
Проснулся он в двенадцать часов дня. По подоконнику как обычно барабанил дождь, но Иван уже не обращал на это никакого внимания. Дождь был таким же привычным делом, как и чашка горячего кофе с утра. Первым делом Климов закурил сигарету, а потом подошел к столу, и включил сенсорную панель, чтобы проверить почту. У него было одно входящее письмо, Маша ответила. Иван открыл сообщение и принялся читать.

‘Я тебя прекрасно понимаю, это мучило и меня тоже. Ещё в детстве, меня переполняло желание подружиться с кем-нибудь, но правила на этот счёт были строгими, и мне часто доставалось от учителей. Меня били, закрывали в комнате для наказаний, не кормили, но это ничего не дало, им не удалось сломать меня. Со временем я поняла, что вести себя как им хочется гораздо проще, чем плыть против течения, но моё желание не куда не исчезло, я стала ждать, и вот спустя столько времени дождалась. Кстати я так и не поблагодарила тебя, за то, что ты меня спас. Огромное тебе спасибо Ваня, если бы не ты, я даже не представляю, что эти ублюдки со мной бы сделали. Помнится, я прочитала в одной из старых книжек такую фразу: «Беда объединяет», - у нас с тобой вышло именно так’.

Климов вышел на кухню и поставил чайник. Открыв окно, впуская свежий воздух в квартиру, он подкурил очередную сигарету. В последнее время он стал слишком много курить, и всё от нервов. Когда чайник закипел, он сделал себе чашку чёрного кофе без сахара, и отправился в комнату писать ответ. Сенсорная панель лежала на столе, излучая тусклый свет, и по её монитору скользили пальцы, набирая сообщение.

‘Старые книги, как же я их люблю, они пропитаны чувствами и эмоциями, всем тем чего так катастрофически нам не хватает. Я часто над этим задумываюсь, даже не задумываюсь а представляю, как я прогуливаюсь по старой мостовой, здороваюсь со случайными прохожими, и они отвечают мне тем же, представляю, что дома меня ждет возлюбленная, и мне действительно хочется вернутся к ней. У тебя когда-нибудь такое бывало? До банального простые вещи, которых больше нет, разжигают во мне пламя. Жаль, что я сейчас не могу заглянуть в твои глаза, глаза которые светятся жизнью’.

Иван отправил сообщение, и отложил сенсор в сторону. Так много свободного времени, и абсолютно нечем заняться. Климов пробежался глазами по комнате. Сначала его взгляд остановился на стопке книг, но они все были давно прочитаны, и он продолжил дальше. Музыкальный центр, проектор, всё давным давно надоело, Иван согнулся пополам, и закрыл голову руками. Пробыв в таком положении несколько секунд, он сделал глубокий вдох, накинул на плечи куртку, взял недопитую бутылку бурбона, и вышел из квартиры. Он поднимался по ступенькам вверх, пока не достиг выхода на крышу.
Ржавая металлическая дверь со скрипом открылась, и прохладные капли дождя упали Ивану на лицо. Поднявшись на крышу, Климов закрыл за собой двери, и направился к небольшой будке, которая стояла между локационными антеннами. Она была довольно неплохо укрыта, и единственный кто о ней знал был Иван. Он довольно давно приспособил её для своих нужд, поставил добротный, крепкий замок и время от времени наведывался сюда. Открыв изъеденную временем дверь Климов включил свет. С глухим гудением по проводу побежал ток, и небольшая лампочка под потолком загорелась. Тусклый свет осветил кучу разных вещей: книги, картонные коробки, заполненные чем-то до краёв, пакеты с одеждой, спортивный инвентарь. Такая себе кладовая на крыше, чтобы не держать разный хлам у себя дома.
Убрав один из ящиков с верхней полки, откуда-то из глубины Иван достал большой бутыль с какой-то мутной водой, зеленоватого цвета. Он с трепетом сдул с него пыль, и поставил на старенький комод перед собой. Когда лампочка осветила бутыль, то сквозь толстое стекло на Климова смотрела отрезанная человеческая голова. Это была голова мужчины лет тридцати пяти, чёрные волосы подобно водорослям плавали в мутной воде, забальзамированная кожа приобрела жуткий желтоватый цвет, но глаза по-прежнему казались живыми. Климов поставил напротив бутыли табурет, и сел направив свой взгляд на голову. Он сидел так в течении пяти – десяти минут, а потом закрыл глаза словно пытаясь что-то вспомнить.
- И вот мы снова встретились, - разрезал тишину чей-то голос.
Климов вздрогнул и открыл глаза. Голова в бутыли ехидно улыбалась.
- Зачем ты пришел? – спросила голова.
- Чтобы не забыть о том, что произошло, - каким-то уже преобразившимся голосом произнёс Иван.
- А разве ты сможешь это когда-нибудь забыть? - с укором произнесла голова.
- Нет, но воспоминания со временем могут измениться, а ты напоминаешь мне, как всё было на самом деле – монотонно проговорил Климов.
- Зачем ты это делаешь, зачем мучаешь меня снова и снова?
- Ты сам виноват, я всего лишь защищался.
- Я не пытаюсь уменьшить свою вину, я помню что сделал, но почему ты держишь меня здесь, почему не даёшь почить с миром?
- Ты ведь знаешь, что если я это сделаю, то за мной придут. Меня бросят в тёмную камеру где нет окон, всю информацию обо мне сотрут, словно меня никогда и не было, и я буду гнить там пока не сдохну. Ты ведь прекрасно знаешь как работают силовые структуры, им плевать на всё, но если ты кого-то убил тебя непременно схватят, а ты единственный кто может указать на меня.
- Как же я на тебя укажу, ведь ты меня убил.
- Не прикидывайся дураком, ты прекрасно знаешь как. Ты видел меня, ты знаешь кто я, а это всё что им нужно. Они вытащат эту информацию из твоей головы и придут за мной.
- Может, расскажешь тогда, что нового в мире, а то в этом бутыли неимоверно скучно.
- Ничего не изменилось с тех пор, как ты попал сюда. Мне кажется, что ничего никогда и не изменится. Людей устраивает эта стабильность, они бояться перемен.
- Но не мы с тобой – перебила голова.
- Но не мы с тобой – едва заметно улыбнувшись, повторил Иван.
- Тебя ещё не заела эта скука, может накинешь петлю на шею и присоединишься ко мне? - с зловещей улыбкой проговорила голова.
- Не буду врать, я думал об этом, но сейчас, всё изменилось.
- И что именно изменилось?
- Я встретил девушку.
- Но разве какая-то девушка может сравниться с прохладными объятиями смерти. Ты только представь себе это спокойствие и умиротворённость, ни каких переживаний и боли, ты будешь свободен, свободен абсолютно от всего. Мы будем коротать с тобой вечность на верхней полке, и не будем беспокоиться о том, что будет завтра.
- Нет, но она может сравниться с тёплыми объятиями жизни, которая прижимает тебя к своей груди, и дает почувствовать себя нужным. Ты ничего об этом не знаешь, поэтому ты не вправе говорить.
- Я волен делать что хочу, меня больше не сковывают законы жизни, и это освобождает. Я твой персональный Бог, Бог этой помойной ямы, в которой ты живёшь.
- Да ты даже не знаешь, как выглядит эта помойная яма.
- Мне и не нужно этого знать.
- Мир изменился с тех пор, как я тебя убил, - перебил голову Иван.
- Да, но люди не изменились, люди никогда не меняются, и поэтому я могу смело судить тебя, могу уничтожить, могу запереть внутри твоего разума.
Вдруг вода начала бурлить, голова дико засмеялась. Смех становился всё громче и громче. Климов закрыл уши руками, но звуки смеха продолжали нарастать, причиняя боль.
Иван встрепенулся и открыл глаза, он по-прежнему сидел на табуретке в своей небольшой будке на крыше. Перед ним на комоде стоял бутыль с отрезанной головой. Климов вытер испарину на лбу, встал с табуретки и поставил бутыль обратно на верхнюю полку, прикрыв её картонной коробкой.
На улице продолжал лить дождь, это было так же привычно, как и то, что ночью темнело, а днём было светло. Никто уже давно не обращал на это внимание. Дождь давно стал обыденной частью повседневной жизни. Иван спустился к себе в квартиру и проверил сенсорную панель. На экране светился символ нового сообщения, Климов открыл его и принялся читать.

‘Я тоже задумывалась над этим, я завидую персонажам, которые изображены в старых романах и повестях. Они живут полной жизнью, попадают в разные интересные ситуации, влюбляются, заводят семьи. Должна признаться честно, мысли о семье немного меня пугают, но я всё же об этом думаю. Семья, семья… слово - смысл которого мало кто знает, и практически никто не понимает. С самого детства нам вбивали в головы, что семья это зло. В семье люди чувствуют себя несчастными, стеснёнными в действиях, ущемлёнными. Поэтому интернаты и переполнены, поэтому дети не знают своих родителей, вот что такое семья, по крайней мере, нам так рассказывают, но в книгах всё по другому, там люди счастливы. Правда, скорее всего где-то посередине, но мне до сих пор неизвестно какая из историй более правдива. Я так рада, что могу наконец-то с кем-то это обсудить, поделиться своими мыслями, тем что я чувствую. Ваня, с тобой так просто общаться, спасибо тебе за это’.

Климов читал сообщение, потягивая бурбон, он практически осушил бутылку. Алкоголь растворялся в его крови, и заставлял мысли путаться. Начало клонить в сон, легкая слабость растекалась по телу, нужно было прилагать много усилий, чтобы пошевелиться. Веки становились все тяжелее и тяжелее, и начинали закрываться. Последняя мысль перед тем как уснуть была о ней. Ивану представилась Маша окруженная ореолом света. Её кожа была белой подобно мрамору, глаза горели изумрудно-зелёным огнём. Она была идеалом, ангелом спустившимся забрать Ивана куда-то далеко, где они будут лишь вдвоём, где им никто не помешает. Она что-то шептала, и голос её был подобен музыке. От этого голоса у Климова по телу бежала дрожь, и это было неописуемо прекрасно. Он тянул к ней руки, подобно тому, как люди раньше тянули руки к своему божеству. Он тянулся к её свету, как слабое растение тянется к солнцу. На Машином лице сияла улыбка, и она манила Ивана к себе. Спустя несколько минут Климов так и уснул за своим столом, склонившись над сенсорной панелью.
Раскат грома чудовищной силы разорвал небо, и разбудил Ивана. Пробуждение было тревожным, он встрепенулся и открыл глаза. Иступлено пялясь в стену перед собой, Климов несколько секунд сидел не двигаясь. После, когда он пришел в себя, он подошел к окну. На улице с чудовищной силой бушевала буря. Ветер прижимал деревья чуть ли не к самой земле, молнии то и дело рассекали воздух, дождь лил словно из ведра. Было девять часов утра, но из-за черных туч, казалось, словно сейчас ночь. Иван закурил, и принялся ходить по комнате кругами. Дым вырывался из его лёгких, и поднимался вверх, разбиваясь о потолок. Докурив сигарету, он взял сенсорную панель, и написал Маше сообщение, это была одна строчка: «Я хочу встретиться». Сообщение было отправлено, и ответ не заставил себя долго ждать:
- Когда?
- Сейчас.
- Где встретимся?
- Любое место, на твой выбор.
- Тогда давай у меня, чтобы нам никто не помешал.
- Я не против.
- Вот адрес, ул. Агути двадцать семь, второй подъезд, квартира сорок семь.
- Я буду через час, нужно что-то взять?
- Нет, спасибо. Буду ждать.
- Тогда до встречи.
- До встречи.
Сенсорная панель потухла. Климов отправился на кухню, чтобы выпить кофе, и собраться с силами. Чайник быстро закипел, и горячий чёрный кофе обжигал Ивану губы. Он пил его небольшими глотками, немного морщась. Неотъемлемый атрибут кофе, сигарета так же дымилась в руке. Позавтракал кофеем и сигаретой, Климов отправился в душ. И вновь повседневный утренний ритуал был соблюдён. Собравшись, Климов вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь. В коридоре не было никого, у Ивана иногда складывалось впечатление, что он один живёт на этом этаже. Он никогда не видел своих соседей, никогда не слышал их, никогда не чувствовал их запаха. Если вместе с ним кто-то и жил на этаже, то эти люди больше походили на призраков.
Буря тем временем становилась все сильнее и яростнее. Ветер валил деревья, разрывая линии высоковольтных передач, молнии яркими вспышками рассекали небо. Дождь начал затапливать город, канализационные системы и стоки не справлялись с такими объёмами воды. На улицах было пустынно, даже машины не ездили по дорогам. Природа в припадке бешенства, пыталась уничтожить мир. Сопротивляясь сильным порывам ветра Климов брёл по обезлюженным улицам. Дождь хлестал его по лицу, вся одежда насквозь промокла, но это были мелочи. Прижимая к груди, он нес в руках какой-то пакет. Ветер заставлял прикладывать усилия, делая каждый шаг.
Дверь подъезда беззвучно открылась, и в тёмную парадную вошел человек. Он провёл рукой по мокрым волосам, и отряхнул воду. Было тихо, лишь буря ревела за металлической дверью. Поднимаясь по лестнице, мужчина оставлял мокрые следы на ступенях. Он остановился на четвертом этаже, перед квартирой сорок семь. Его дыхание вдруг стало тяжелым, он стоит не решаясь позвонить. Проходит несколько минут, а он все по-прежнему ничего не делает. Вдруг, словно очнувшись от сна он звонит в звонок.
Маша готовила закуски, когда в дверь позвонили, вытерев руки об фартук, она пошла открывать. Дверь открылась, и на пороге стоял Иван весь промокший, и держащий в руке бутылку вина. Маша взяла его за руку, и втащила в коридор. Стащив с него насквозь мокрый пиджак, она провела его в ванную, и накинув на голову полотенце, начала энергично его вытирать. Когда она убрала полотенце, на лице Ивана была дурацкая улыбка. Посмотрев на него Маша невольно улыбнулась. Жестами она спросила, не холодно ли ему, но Климов отрицательно покачал головой. Скрывшись на несколько секунд, Мария вернулась с халатом, и всё теми же жестами велела Ивану переодеться. Когда Климов вышел из ванной, Маша хлопотала на кухне над закусками. Она стояла к нему спиной, и он очень аккуратно и нежно провел тыльной стороной ладони по её плечу. Она обернулась, и Иван кивком головы поблагодарил её за доброту и радушие. Указав на бутылку вина Маша взяла в руки штопор, Иван сразу всё понял. Он взял вино, и вонзил в мягкую, податливую пробку штопор, провернув его несколько раз, одним сильным движением он откупорил бутылку. Протянув пробку девушке, Климов предложил насладиться её ароматом. Маша взяла пробку поднесла её к своему маленькому носику, и вдохнула её запах закрыв глаза.
Они молчали, но все читалось в глазах. Им не нужно было разговаривать, даже при абсолютной тишине, которую нарушал лишь дождь за окном, они чувствовали друг друга. Это было единение душ. Иван легкими движениями водил пальцами по тыльной стороне ладони девушки. Она смотрела ему в глаза не отводя взгляд, и этого было достаточно. Так продолжалось несколько минут, а потом их губы слились в страстном поцелуе. Климов провёл рукой по черным волосам девушки, и прижал её к себе. Она чувствовала тепло его тела. Он очень медленно снял с неё футболку, и вновь впился в её губы. Его рука опустилась ниже, и он почувствовал как горит её лоно. Оно было горячим и влажным, и он впился в него губами.
Таинство любви произошло, Иван и Маша лежали на диване, мокрые и обессиленные. Её рука лежала у него на груди, и при каждом вздохе вздымалась вверх. Он вдыхал запах её волос и растворялся в нём. Это был момент, когда слова были не нужны. Они наслаждались друг другом, дышали друг другом, были одним целым. Он чувствовал как бьётся её сердце, а она чувствовала как бьётся его. Они шли в унисон, два сердца скреплённых чувствами, чувствами которые уже никто давно не испытывал. Дождь продолжал стучать по подоконнику, исполняя свою ненавязчивую мелодию. В этот момент, в этой комнате, мир перестал существовать. Они были одни, лишь он и она, осколки павшей цивилизации, два представителя вымирающего вида.
Те, кто смогли сохранить в себе чувства, никогда с ними не расстанутся.
Иван обнял Машу, прижимая её к себе. Он убрал волосы с её шеи, и нежно поцеловал её. Она закрыла глаза от удовольствия, и сжала его руку, которая лежала у неё на животе. Повернувшись к нему лицом, она поцеловала его в губы, потом взяла бокал вина стоящий возле дивана, сделала глоток, и протянула ему. Климов осушил бокал до дна, и бросил его на кресло.
Он водил пальцами по её плечу, и от каждого прикосновения, по её телу бежали мурашки. Это была идиллия, момент подлинного наслаждения. Очень аккуратно и нежно он собирал локоны волос падающие ей на лицо, и убирал их за ухо. Он целовал её в шею, в её изящную лебединую шейку. Они растворялись друг в друге.
За окном по-прежнему бушевала буря, из-за сгустившихся черных туч было темно. Все дороги были затоплены, словно при библийном потопе дождь лил и лил не ослабевая. Барабанная дробь капель разбивающихся о подоконник убаюкивала, любовники уснули. Их идиллию нарушил звук пришедшего сообщения, ей на сенсорную панель, ему на КПК. Он взял свой КПК и включил его. Лицо сразу же залил холодный, электронный свет. Сообщение было от центрального управления Смежина, в нем было сказано следующее:

‘Уважаемый Климов Иван, просим вас соблюдать спокойствие, и оставаться дома. В связи с чрезвычайными погодными условиями, центральное управление Смежина приостанавливает деятельность городских служб. Начиная с завтрашнего дня вы находитесь в оплачиваемом отпуске, до стабилизации ситуации’.

Она вопросительно посмотрела на него, и он показал ей сообщение. Пробежавшись по нему глазами, она показала своё, оно было таким же. По-видимому, эту шаблонную заготовку отправляли всем, меняя лишь имена и фамилии. Она положила сенсор на журнальный столик, и он бросил свой КПК рядом. Прижав её к себе, он вновь прильнул к её губам.
Счет времени был абсолютно утерян, секунды плавно перетекали в минуты, а те в свою очередь становились часами. Сколько времени он держал её в своих объятиях? Сколько поцелуев она ему подарила? Два вопроса, ответ на которые будет один, бесконечно мало. За столько лет покуда из людей вытравливали чувства, закрывали в карцерах их подсознаний, калённым железом выжигали из них жизнь, одна ночь будет казаться мимолётным мгновением. Так бесконечно мало, что все слова которые могли бы прозвучать, прозвучали бы убого и ничтожно. За один день не унять полувековое страдание, не исцелить растерзанное тело человечества, брошенное на поживу шакалам.
Она не хотела его отпускать, но ему нужно было идти, уходить в этот чёртов дождь, чтобы раствориться в нем. Они стояли на пороге, и смотрели друг другу в глаза. Она гладила его по щеке, а он прижимал руку к себе и целовал её. Они простились, она закрыла за ним дверь, а он спускаясь по лестнице готовился к встрече с дождём.
Иван сидел на кухне, и курил думая о том, что произошло. Случившееся больше походило на прекрасный сон, который практически ни как не мог произойти в этой реальности, и всё же осуществился. Это означало, что ещё не всё потеряно. Случившееся означало, что у людей ещё есть шанс, шанс изменить ту вакханалию одиночества которая происходит вокруг. Смежин преобразиться, его улицы заполнят влюблённые пары, родители с маленькими детьми, просто счастливые люди. Да, силовые структуры, подчинённые власти не будут наблюдать за всем со стороны, они предпримут все, чтобы удержать прежний строй общества, ибо им это выгодно, но у них ничего не получится, они ведь тоже люди.

“Человеку присуще переделывать окружающий мир под себя. Изменять его как ему угодно, делать всё, чтобы было комфортно ждать смерть. Возможно, и в этот раз сработает этот рефлекс. Я с нетерпением жду падения общественных устоев, которые с самого рождения обрекают людей на одиночество. Жду когда же наконец матери перестанут отказываться от своих детей. Все это неправильно, крайне неправильно, ведь можно жить совершенно иначе, почему же мы тогда выбираем худший вариант. Неужели наш внутренний компас счастья сломался? Я больше не хочу стоять в толпе людей и упиваться своим одиночеством, мне это больше не нужно”.

Климов отложил в сторону панель, и взял в руки стакан с бурбоном. Шторм за окном продолжал усиливаться, и уже валил маленькие деревья. Иван подошел к окну и зашторил его. Сейчас он хотел остаться абсолютно один, чтобы его никто не видел, и не беспокоил. Даже теперь, когда в его жизни появилась Маша, одиночество не было ему чуждым. Он так яростно боролся с ним, пытался сокрушить его всеми возможными способами, но он не принял во внимание лишь одного. Как бы ты не старался, не бежал, не прятался, человек не может избавится от своего одиночества. Даже когда ты встречаешь свою вторую половинку, тебе время от времени нужно будет своё личное пространство, своё личное время, а что это ещё как не право на одиночество.
Алкоголь обжигал Ванины губы, и он то и дело облизывал их. Его взгляд упирался в растрескавшийся потолок напоминающий карту мира, и медленно клетка за клеткой, им овладевало чувство безысходности. Это был замкнутый круг, где люди боролись с чем-то неотвратимым, и одним из этих людей был Иван. Он чётко понимал, что у него есть чувства к Маше, и исходя из этого он, Иван Климов в принципе не может быть одиноким, и всё же он был одинок. Это была чума современного общества, и она зверствовала в каждом доме, в каждой квартире. Чудовищный парадокс, который сводит все усилия на нуль. Сражаться бесполезно, но и сдаваться Климов тоже не намерен.

“Обрывки фраз и мыслей, всё хаотично, нет никакой сюжетной линии, никакой чёткой структуры. Боль, только она реальна, и кажется что нет ничего более настоящего. Я не могу это объяснить, не могу сказать вслух, не могу выразить словами то, о чём думаю, как собака могу лишь лаять на ветер, запутавшийся у меня в волосах. Падаю и встаю, падаю и встаю, вновь падаю и подсознательно понимаю, что скоро наступит момент, когда силы иссякнут. Старый голос на записи говорит о каких-то важных вещах, но я его не слушаю, просто продолжаю идти и думать о своём. Над головой серое небо, которое готово разразиться дождём, ах какая неожиданность. Мир кажется серым.
Как писал Оруэлл: ‘встретимся там, где нет темноты’, но темнота повсюду. Мне бы хотелось попасть в это место, но его не существует. Как чёрная дыра поглощает свет, так и я поглощаю боль. Отдай мне её полностью, и я буду упиваться ею. Пусть этот сладкий яд заполнит меня, я всё равно не почувствую этого.
Никто не заслуживает быть счастливым, мы все закончим на дне, и какой тогда прок от счастья, лучше смериться с этой мыслью заранее. Мы будем лежать во мраке и вспоминать о звёздах. Они уже давно взорвались, погасли, но их свет ещё виден. Я тоже мёртв, и мой сет тоже скоро угаснет, но в отличии от сета звёзд, его никто не увидит.
Первые капли срываются с неба и падают на моё лицо, я всегда любил дождь, но сейчас мне не хватает солнца. Самокопание, самосовершенствование, самоуничтожение, самоедство – это всё чушь, мы дрочим своё сознание, чтобы понять, зачем всё это, но ответа нет. Возьми дробовик и снеси себе голову, хватит ****ь людям мозги”.

Сенсорная панель снова погасла. Словно загнанный зверь Климов ходил по своей квартире. Одна…две…три…четыре стены, которые делают жизнь невыносимой. За окнами город, сердце которого заполнено людьми, они словно кровеносные тельца носятся по венам этого огромного монстра из стали и бетона.








Часть III “Смирение”

И вот он держит на руках
умирающее тело любви,
и поет ей баюльную песню.

С тех пор как Иван встретил Машу прошло уже пол года. Они регулярно встречались по нескольку раз в неделю, их чувства друг к другу окрепли, и казалось, что уже ничто не может этого изменить. На смену сенсорным панелям пришел язык жестов, который пара изучала по старым книгам, которые нашел Иван. После этого общение вышло на качественно новый уровень. Вот так словно оазис посреди пустыни в Смежине зародилось чувство. Первое чувство, за неизвестно какое количество времени. По началу пара не афишировала свои отношения, но шло время, и они скрывали свои чувства всё меньше и меньше. Всё чаще они прогуливались держась за руки, всё чаще обнимались в публичных местах. Кульминацией всего этого стал их поцелуй в ресторане.
Реакция людей была очень предсказуемой в плане того, что её не было вообще. Никого не интересовало то, что происходит за пределами его собственного мирка. Единственными кого Иван и Маша опасались, были стражи правопорядка, да и то эти опасения с каждым днём становились всё слабее и слабее. Просто вся правовая система была устроена таким образом, что полиция реагировала лишь на серьёзные преступления, в частности на убийства. Им не было дела до ограблений или уличных драк, но если кто-то всё же за это попадался, то в камерах полицейских отделений ему отбивали любое желание повторять данный опыт, а тем более им не было дела до какой-то там пары. Возможно, со стороны Иван с Машей и выглядели непривычно счастливыми, и какими-то уж чересчур эмоциональными, но в этом не было ничего противозаконного, хотя это и не сильно приветствовалось в Смежине.
Наконец-то, то о чём мечтал Климов в своей комнате-камере, стало действительностью. Он прогуливался с Машей по набережной держа её за руку, чувствовал её тепло, дарил ей взамен своё тепло, и был счастлив. У него даже появилось некое смутное ощущение дома, в который ему хотелось возвращаться каждый день. У Климова была практически такая же жизнь, как и у героев его любимых романов. Конечно, у него не было головокружительных приключений, но размеренная жизнь вместе с Машей была несравненно лучше хроники одинокого безумия, запертой в четырёх стенах его квартиры. Даже дождь перестал раздражать его. Теперь он лишь с надеждой смотрел на небо в ожидании солнца. Его взгляд конечно каждый раз упирался в серые облака, и в этот миг какая-то необъяснимая тоска начинала закрадываться в сердце, но Маша словно чувствуя это, сжимала его руку, поворачивала его голову к себе, смотрела в глаза, и тоска отступала. В целом всё было очень даже не плохо.
Дождливый пасмурный день, молодая пара прогуливается по улице, переступая небольшие лужи. Они веселы, на их лицах горят улыбки. Парень делает руками в воздухе разные знаки, девушка смеётся. Он указывает на небо, она поднимает голову и внимательно куда-то смотрит, потом переводит взгляд на него и смотрит ему в глаза, они целуются. Дальше улица затоплена, парень берёт девушку на руки и переносит её через гигантскую, похожую на озеро лужу. Взявшись за руки они идут дальше.
Это картина, которую можно писать маслом, и выставлять на всеобщее обозрение в музее. Кадр из старого чёрно-белого фильма, который никто не видел, и уже не увидит, так как плёнка давно истлела на полках хранилищ. На них никто не смотрит, даже из любопытства. Слишком ярко, слишком эмоционально, слишком вычурно. Зачем они держаться за руки? Что с ними не так? Никто не поймёт этого даже если и посмотрит в их сторону. Мне комфортно лишь наедине с собой, и больше мне не нужен никто. Зачем тратить своё время на кого-то ещё. «Стены которые я возводил вокруг себя защитят меня от всего», - вот лозунг современного человека. Ему не интересен этот мир, ему безразличны люди окружающие его, только он сам царь и Бог персона, которая заслуживает внимания.
Иван обедал с Машей в одном из кафе под названием «Эверест». Это было тематическое заведение главной идеей которого было восхождение на одноимённую гору. Интерьер был выполнен довольно интересно. Стены расписаны пейзажами которые открываются на большой высоте, система кондиционирования выставлена так, чтобы в кафе чувствовалась прохлада гор, что лишь усиливало ощущение восхождения. На спинке каждого стула висел плед, на случай если вдруг кому-то станет холодно. Вместе с лампами дневного света по всему кафе расставлены масляные лампады, они всегда горят испуская приятный эфирный запах, наверное вместо масла в них особая ароматическая смесь. Здесь всегда закат, в любое время суток на изображенном пейзаже можно увидеть медленно заходящее солнце, которое никогда не спрячется за горизонт. Именно из-за этого пейзажа Климову и нравилось это кафе, в последнее время лишь здесь он мог увидеть солнце.
- Не плохое кафе – сказала Маша руками.
- Да, мне оно тоже нравится. Вся эта тематика с восхождением, в этом что-то есть.
- Люди всегда стремились завоевывать, покорять, и эта гора не исключение.
- Нет, дело не в этом. Просто в этом заведении есть свой характер, даже не знаю как сказать, душа что ли.
- Пожалуй ты прав, здесь чувствуется нечто неуловимое, призрачно ощутимое.
- Знаешь, что больше всего нравится мне в этом заведении?
- Дай подумать, еда?
- Нет, глупыш. Посмотри вон туда, - Иван указал на одну из стен, где был изображен закатный пейзаж – сейчас в Смежине это единственное место, где можно полюбоваться солнцем.
- Это прозвучало как-то уж очень пессимистично. Не забывай, что даже если на небе и тучи, за ними всё равно скрывается солнце.
Климов с лёгкой долей иронии улыбнулся.
- Я практически забыл об этом, хорошо, что у меня есть ты. Напоминай мне об этом пожалуйста почаще.
Иван положил свою руку поверх Машиной. В этот момент абсолютно беззвучно к столику подошел официант и не поднимая взгляда положил на стол сенсорную панель, на которой высвечивалось меню, после этого он так же беззвучно исчез. Пробежавшись по нему глазами, пара сделала заказ, и нажала соответствующие иконки.
- Знаешь о чем я подумал звёздочка? Мы уже вместе пол года, и мне кажется было бы не плохо, если бы мы начали жить вместе.
- Ты предлагаешь нам съехаться?
- Именно так. Как ты смотришь на то, чтобы пожить с этим безнадёжно влюблённым в тебя дураком? – и Климов указал на себя.
Маша улыбнулась, и сжила его руку.
- Я согласна.
- Тогда предлагаю выпить по этому случаю вина.
Иван снова взял сенсорную панель, открыл карту вин, и выбрал напиток. Через несколько минут, вновь так же беззвучно к ним подошел официант и принёс бутылку вина. Климов налил два бокала.
- Давай выпьем за нас, и пускай даже этот безумный мир окончательно сойдёт с ума, я всё равно буду любить тебя.
Иван с Машей сидели в тусклом свете масляных ламп, и наслаждались компанией друг друга. Воздух был пронизан приятным запахом смеси горящей в лампадах. Системы кондиционирования нагнетали прохладную свежесть, и пара накинула на колени плед. Это был закат на вершине Эвереста, закат который они встречали вместе. Людей в кафе было не очень много, и это лишь подчёркивало ощущение уединённости. Перестало ощущаться острое присутствие города, Иван с Машей были на заснеженной вершине Эвереста.
Такие моменты были настоящей отрадой для Климова, их было слишком мало в его жизни. Немножко больше оптимизма, немножко больше радости, немножко больше света. Теперь Маша была его солнцем, и она освещала его путь. И пускай даже на улице целыми днями лил дождь, в их квартире было светло и уютно.

Иван сидел за своим столом, перед ним лежала его записная книжка, и он что-то в ней писал.

“Сколько нужно времени, чтобы привязаться к человеку, а тем более понять, что ты хочешь провести с ним жизнь? Минута, час, год? Сейчас об этом сложно рассуждать, сложно представить такое в мире, где закончились чувства. Мне кажется, что я держу знамя последнего романтика, которое гордо развивается на ветру, и которое вскоре будет спущено, чтобы медленно гнить в земле. Я держу на руках умирающее тело любви, и читаю ему баюльную песню, чтобы оно ушло из жизни не мучаясь. И всё же мне удалось найти человека, с которым мне хотелось бы провести остаток жизни. Не знаю взаимно ли это, и что в итоге получиться, но мне уже поздно отступать. Она безнадёжно глубоко засела в моем сердце и её от туда уже никак не достать. Первая любовь, первое сильное чувство которое может испытать человек. В книгах которые я читал, и в фильмах которые я смотрел оно всегда обреченно на смерть, слишком пессимистические прогнозы, слишком болезненные ощущения. Хочется верить, что у нас всё будет по-другому, ведь книги написаны авторами старого мира, фильмы сняты режиссерами забытых поколений”.

Отложив в сторону записную книжку, Иван проглотил стакан бурбона. После встречи с Машей он стал существенно меньше пить, но искоренить эту вредную привычку до конца пока ещё не удалось. После этого он выключил настольную лампу, и пошел спать. Утро ознаменовалось дождём, ставшим уже такой же неотъемлемой частью жизни, как и чашка кофе по утру. Климов проснулся полон сил, он вновь перестал видеть сны, но вместе с тем его и перестали мучить кошмары.
Сигарета, кофе и сообщение ей, утренний ритуал претерпел изменение. Иван выглянул в окно, вся дорога усеяна чёрными точками зонтов, под которыми скрываются люди. Интересное зрелище, которое можно наблюдать практически каждый день, но почему-то только сегодня он обратил на это внимание. Словно жуки на стекле. Кажется, словно можно протянуть руку, и схватить одного из них. Иван прищурил глаз, сфокусировался на одном из зонтов, и вытянул руку представляя, что он хватает его и поднимает в воздух. Он смотрит на него, а жучёк отводит взгляд, и беспомощно дёргает своими лапками в воздухе. Он ничего не может сделать, не может вырваться от могущественной руки поднявшей его высоко вверх, он абсолютно беспомощен. Как прозаично подумал Иван, и сделал глоток кофе.
На работе у Климова царила суета. Люди были на взводе, каждый куда-то спешил, что-то делал. Придя на рабочее место в свою стеклянную коробку, и включив сенсорную панель, Иван узнал в чём дело. Во входящих у него было несколько сообщений с указаниями по работе, в частности отредактировать несколько статей, о прокатившейся прошлым вечером волне самоубийств. «Скоро в этом чортовом городе вообще никого не останется» - подумал Климов, и тяжело вздохнув, открыл присланную ему статью.

“Вчера ночью Смежин потрясло событие прежде невиданных масштабов. Из жизни ушли тридцать четыре человека, ужасная трагедия. Всё произошло в промежутке времени между полуночью и часом ночи. Разные части города, разные не знакомые друг с другом люди, решили покинуть этот мир. Кто-то выпил снотворное, кто-то принял яд, кто-то порезал себе вены, тридцать четыре человека покончили жизнь самоубийством. Из-за чего? Что толкнуло их на этот отчаянный шаг? Ведётся расследование, в нём принимают участие ведущие специалисты в данной области, и они обязательно узнают, что произошло. Самым молодым из погибших был Артём Ломин, ему было всего шестнадцать лет. Он жил в интернате «Святой надежды» был спокойным и дисциплинированным, за ним не разу не замечалось нарушение порядка, он преуспевал в учёбе, и своими выдающимися результатами вдохновлял всю группу. Артём - единственный на месте смерти кого, была найдена предсмертная записка. Короткое послание, которым Артём Ломин хотел проститься с этим миром. «Скоро всё закончиться, и посмотрев на своё отражение в зеркале, вы увидите пустоту, я этого не хочу» Такими были последние мысли Артёма, что он хотел этим сказать? Что изменил он этим поступком? Не нам об этом судить, мы можем лишь попытаться принять произошедшее, и жить дальше”.

Дальше шел список имён:

- Артём Ломин;
Конечно, он будет возглавлять этот список, топ: «Тридцать четыре жертвы поднесённые городу». И ведь люди съедят эту чушь, не задумываясь.

- Элеонора Липтских;
-Татьяна Рижкова;
- Дмитрий Палкин;
- Илья Никитин;
- Игорь Дарунин;
- Юлия Гарудина;
- Елизавета Шаклий;
- Мария Громова;

Иван остановился на последней фамилии. Имя и фамилия прям как у его Маши. К статье прилагались файлы с личными делами, и Климов открыл файл Марии.

“Мария Громова двадцать шесть лет, росла и получала образование в интернате для девочек номер сорок три. Состояла в спортивном движении Смежина.
Место проживания: улица Агути двадцать семь, второй подъезд квартира сорок семь.
Место работы: «Global Technologic».
Должность: программист дифференциальных кодов.
Причина смерти: остановка сердца в следствии передозировки наркотическими веществами”.

Иван сидел исступленно пялясь в сенсорную панель. Нет, это не может быть она, это какая-то ошибка, ошибка. Я видел её вчера, с ней всё было в порядке, она смеялась, ей было хорошо. Климов быстро схватил свой КПК и набрал сообщение: «Как только получишь это сообщение, немедленно ответь, это очень важно», и одним нажатием кнопки отправил его. Сердце билось с безумной скоростью, в голову лезли самые темные и жуткие мысли, все тело пробирала дрожь. Откуда-то шел какой-то непонятный, раздражительный шум, это руки Ивана нервно выстукивали что-то по столу. Он поднял их перед собой, они тряслись. Скрепя зубами Климов несколько раз перечитал фай с личным делом Марии Громовой. Он изо всех сил пытался найти ошибку, пытался заставить себя поверить, что она есть, а он просто не может её найти. Через несколько минут, дрожь охватила всё тело. Сидеть на месте и ждать слишком болезненная мука. В голове словно эхом отдаются мысли о неизбежном. На сенсорной панели чернеют слова «Причина смерти». Дыхание становиться частым, кулаки сжимаются, осталось лишь спустить курок. Иван вскакивает, хватает сенсор и запускает его в стену. Сенсорная панель разлетается на части, люди встают выглядывая из своих стеклянных укрытий. Климов идёт по коридору ускоряя шаг до тех пор, пока не переходит на бег. Он выбегает на лестницу, перепрыгивая целые пролёты, он несётся вниз.
Иван бежит по городу не обращая ни на кого внимания. Он старается не думать о плохом, но это происходит непроизвольно. Вот она лежит на полу в гостиной, её глаза закрыты, кажется словно она спит, но это не так. Она не дышит, её грудь не вздымается вверх и вниз. Кожа неестественно белая, губы посинели. Он бросается к ней, и берёт её тело на руки, он чувствует, как она холодна. По его лицу катятся слёзы, он прижимает её к себе. Иван даёт себе пощёчину, чтобы перестать думать об этом, и на пару секунд это помогает. Начинает колоть в боку, стиснув зубы, он продолжает бежать. Уже скоро он будет на месте, скоро он позвонит в Машину дверь, и она откроет её целая и невредимая. Ещё пару домов, ещё пару кварталов. Агути двадцать, Агути двадцать три, Агути двадцать семь, Климов на месте. Он забегает в подъезд, поднимается наверх и замирает перед её дверью. Руки трясутся, Иван весь мокрый. В голове у него появляются возможные сценарии развития событий.
Он представляет, как входит в квартиру и находит Машу просто спящей, с отключенным сенсором. Он обнимает её и целует, она просыпается, не понимая что происходит. Он рассказывает ей о случившемся, и она бросается ему на шею. Это то, что будет, это то, что должно быть, это то чего хочет Иван. И как только Климов об этом подумал, на смену этим мыслям приходят другие, мрачные, пугающие. Он звонит в дверь, но никто не открывает, а в спешке он забыл взять с собой ключи. Иван начинает тарабанить в дверь, но это ничего не даёт, он взрывается и начинает её ломать. Один удар, второй, третий, и каждый сильнее предыдущего, и вот наконец-то дверь поддаётся. Он залетает в квартиру. В спальне пусто, на кухне тоже никого, он забегает в гостиную и находит Машу лежащей на полу, она мертва. Её глаза широко распахнуты, но в них больше не светиться жизнь, тот чудесный огонёк погас, и его больше не зажечь. Климов кричит, рвёт свои голосовые связки напрочь. В порыве ненависти и отчаяния, он разбивает большое зеркало, висящее возле него. По руке моментально же начинает струиться кровь, но он словно не замечает этого. Осколки стекла падают на пол со звоном и разбиваются. Иван смотрит на Машу, она лежит неподвижно, и смотрит своим пустым взглядом в потолок. Он очень медленно подходит к ней, и опускается на колени. Дотрагиваясь до её руки, он чувствует холод. Он закрывает ей глаза своей израненной рукой, оставляя кровавые следы на её белом как снег лице. Климов встаёт и пятиться назад. Осколки зеркала скрипят под ногами. Иван переводит взгляд на пол, и медленно опускается, поднимая длинный зеркальный осколок. Он снова смотрит на Машу, она там же где и лежала. Всё происходит мгновенно, Иван со всего размаху втыкает осколок зеркала себе в шею. Кровь начинает бить фонтаном из открытой раны. Потоки ярко-красной крови заливают всё вокруг, стены, журнальный столик, одежду Климова. Он стоит не двигаясь, не отрывая от неё взгляд. На его лице нет страха, он перестал дрожать. Лишь спокойствие и умиротворение.
Очень реалистичное видение заставило Иван очнуться. Собравшись с духом, и выдохнув, он позвонил в звонок. Ничего не произошло. Он позвонил ещё раз, и снова тишина в ответ. Потянув дверную ручку Климов обнаружил, что дверь не заперта. Он медленно открыл её и вошел в квартиру. Было очень тихо, если Маша и была дома, то она явно спала. Иван вошел в спальню, там никого не было. Кровать была не застелена, одеяло валялось на полу. Всё это очень странно, по спине пробежал холодок. Следом Климов зашел на кухню, здесь тоже никого не было. Следующая на очереди гостиная, точно так же как и в тех ужасных мыслях. Открыв дверь Иван вошел в комнату, но и здесь никого не было. Он осмотрелся, на полу валялись осколки разбитой чашки, на столе стояла бутылка виски, а рядом небольшой белый пузырёк. Климов подошел, взял его в руки, и прочитал этикетку. ДИМЕТРИЛ – это было снотворное, Иван хорошо его знал, одно время он довольно плотно на нём сидел. Он стоял несколько минут пялясь на пузырёк с надписью ДИМЕТРИЛ, а потом со всей силы запустил его в стену.
Маша была мертва, и именно её имя Климов видел в списке. Он сидел на полу в её гостиной, и плакал. Как он мог не заметить того, что с ней происходит? Как он мог не заметить отчаяния в её глазах? Но ведь его не было, он практически уверен в этом. Он проводил с ней столько времени, он бы заметил. Зачем она это сделала, почему не попросила о помощи? Он бы сделал всё, абсолютно всё, что было бы в его силах, и даже больше. Он не дал бы ей сорваться, не дал сделать этот последний шаг. Как же это больно, невыносимо больно.
Сколько прошло времени, сколько Иван сидел на полу пустой комнаты? Он выпал из реальности, перестал быть частью этого мира, да ему этого и не хотелось. Состояние максимально приближенное к смерти. Он пил виски, то самое, что пила она. Он чувствовал вкус её губ на бутылке, чувствовал её запах сохранившийся в комнате, и это сводило его с ума. Климов открыл пузырёк ДИМЕТРИЛА, и высыпал все оставшиеся таблетки себе в руку. Он проглотил их одним махом, и сделал глоток виски, после достал сигарету и закурил. И вот он держит на руках умирающее тело любви, и поет ей баюльную песню. С каждым глотком виски комната становиться всё более размытой. Бутылка выпадает у него из рук, и он отключается.
Бедный Ромео, у него не получилось уйти из жизни, а ведь жизнь ему больше не мила. Иван пришел в себя ночью, за окном шумел дождь. Этот чертов дождь, как же он его ненавидел, как ненавидел себя, как ненавидел этот проклятый город вместе с его жителями, и какой же лютой ненавистью он ненавидел этот мир. Голова раскалывалась, Климов поднял недопитую бутылку, и осушил её. Его разрывало изнутри, так больно ему ещё никогда не было, и он не знал, что с этим делать. Ах Маша, милая моему сердцу Маша, зачем ты сделала это? Так эгоистично, так глупо. Ты предала нас, предала себя. Иван поднялся на ноги немного пошатываясь. «Я ведь так тебя любил, так любил» - эхом отдавалось в его голове. Со всего размаху он ударил бутылкой об стол, и разбил её. В руке осталось отколовшееся горлышко, с острыми краями. Климов долго на него смотрел, а потом начал резать себя. Он резал левую руку, один, второй, третий раз, кровь стекала по пальцам. Он не понимал зачем делает это, ему не становилось легче, он вообще ничего не чувствовал. Кровь капала на пол, капля за каплей образуя небольшую красную лужу. Закончив, он швырнул осколок бутылки в стену и ушел.
Дождь был не сильный, но очень неприятный, на пару с холодным ветром они правили городом. Выйдя из подъезда на крыльцо, Иван закурил. Вид у него был очень зловещий, одна рука по локоть в крови, лицо бледное, словно у покойника, но самым жутким во всем этом были глаза. Они были какими-то остекленевшими, и до боли пугающими. Нет это не алкоголь, и даже не таблетки, это жизнь вытекала сквозь его глаза. Сейчас он был похож на вестника из преисподней, призрака, бледную копию человека. Жар от сигареты освещал его лицо при каждой затяжке тусклым оранжевым светом, а дым делал это лицо неузнаваемым. Его всего трясло.
Домой Климов шел пешком. Слёзы смешивались с дождём, и стекали по щекам, падая на землю. Он даже не замечал того, что плачет. Его внутренний мир, его сущность сейчас напоминали выжженную пустыню, на которой ничего не росло. Он сжимал кулаки, скрипел зубами, а когда злость проходила, его накрывали волны отчаяния. Он уже не мог вернуться к прежней жизни, не мог ничего изменить, не мог просто забыть или смериться.
Иван вернулся к себе в квартиру, язык не поворачивался назвать этот карцер домом. У него больше не было дома, не было ничего. Тишина оглушала, стены давили с неимоверной силой, это была клетка его души. Достав бутылку бурбона, Климов налил себе полный стакан, и осушил его за два глотка. Снова наполнив стакан, Иван сел за стол и открыл записную книжку.

“Я не хочу жить, не могу жить, как же больно. Словно ножом разрезали грудь, и вынули всё чем я был. Двести пятьдесят шесть оттенков серого, миллион оттенков боли. Она пронизывает меня на сквозь, заполняет каждую мою клетку. Ещё немного и я сдамся. Мне будет плевать на то, что со мной произойдёт, чёрт да мне уже плевать. Будущее которое я так отчётливо видел стёрто, настоящее лежит в руинах, а прошлого я никогда не знал. Какой смысл продолжать эту игру? Даже если он и есть, я его не вижу. Один, абсолютно один”.

Что-то капнуло на бумагу, это была слеза. Иван закрыл записную книжку, и допил бурбон. Взяв бутылку, он вышел из квартиры, и отправился на крышу. Дождь продолжал усиливаться, небо разрывали молнии. Климов стоял всматриваясь куда-то в темноту. Подойдя к самому краю, он переклонился через небольшое ограждение, сваренное из тонких металлических трубок. Там внизу чернел тротуар, холодный бетон который с распростёртыми объятиями готов встретить любого. Его шатало, в руке почти пустая бутылка бурбона. Хватит ли ему смелости, закончить это всё? Он готов последовать за ней, и всё же что-то его держит, что-то не даёт совершить этот последний шаг. Иван сделал добротный глоток бурбона, и пустая бутылка полетела вниз. Тишину пронзил звук разбивающегося стекла. Климов отшатнулся от ограждения. Вдруг защемило сердце, словно в нём что-то лопнуло, не выдержав напряжения. Ивана накрыла очередная волна отчаяния. Боль усилилась, и начала рвать его на части. По щекам вперемешку с дождём покатились слёзы, и он не мог их унять. Ему вдруг отчаянно захотелось вырваться из своего тела, хотелось разорвать кожу, и почувствовать хоть что-нибудь. В одно мгновение вся эта пластмассовая жизнь стала поперёк горла. Не хватало воздуха, он начал задыхаться, пытаясь сделать вдох.
Климов стоял на крыше и кричал, кричал изо всех сил. Раскаты грома заглушали его, заглушали рвущуюся наружу боль. Он кричал пока не охрип, пока не перестал слышать свой голос, пока тишина не поглотила его. Когда он пришел в себя, слёзы ещё катились по его щекам. Во всём теле была слабость, руки тряслись, и он никак не мог унять эту дрожь. Он умер там на крыше, а то что осталось было лишь бледной копией его прежнего. Пустая оболочка, аморфное существо, мираж, который раствориться от лёгкого прикосновения ветра. Разбитый и опустошенный он пошел домой.

























Часть IV “Оправдание действительности”

Очень легко улыбаться,
когда тебя разъедает пустота,
но ещё легче сохранять серьезность,
когда ты разучился улыбаться.

Моральное разложение личности, вот что происходило с Иваном. Он встал на путь саморазрушения, и шел по нему с устрашающей методичностью. Алкоголь и таблетки были всегда под рукой, а во рту постоянно тлела сигарета. Мешки под глазами из-за постоянного недосыпа, разбитые руки, сломанная жизнь. Климов забросил работу, он не планировал слишком долго расходовать кислород, и ему должно было хватить тех денег, которые у него были. Его снова начали мучить кошмары, и даже те не долгие пара часов в которые он пытался поспать, были тревожными и неспокойными. Зачастую ему снилась она, в последние минуты жизнь. Всегда это был один и тот же сон, Маша сидит на полу, в руке у неё бутылка скотча, рядом рассыпаны таблетки. Она словно смотрит на него из сна, и по его спине бегут мурашки. Её лицо спокойно, даже умиротворённо, алые губы едва шевелятся. Сначала не слышно, что она говорит, и говорит ли вообще, но в итоге Климов слышит, что она произносит его имя. Она зовет его на помощь, просит спасти её, но он не слышит, он где-то далеко. На этом месте Иван просыпается.
В последнее время, он часто приходит в её квартиру. Здесь ещё сохранился её запах, здесь ещё чувствуется её присутствие. Когда Иван приходит сюда, он соблюдает свой ритуал. У него всегда при себе бутылка виски, такого же, какой пила и она в тот день, и пузырёк ДИМЕТРИЛА. Он садиться на кресло напротив фотографии Маши открывает бутылку, открывает ДИМЕТРИЛ, достает таблетку и глотает её запивая виски. Он выпивает восемнадцать таблеток. Почему? Наверное потому, что Маша ушла восемнадцатого числа. Таблетки начинают действовать где-то, через десять минут. Комната становиться смазанной, Климов чувствует как все его тело наполняется тяжестью, он не может пошевелится. Что-то невидимое пригвоздило его к креслу, и не даёт встать. Комната и окружающий мир теряют форму, даже сам Иван чувствует как его тело начинает растворяться во всём этом, единственным что сохраняет прежнюю форму, остаётся её фотография. Руки и ноги начинает сводить судорога, всё тело сгибает пополам. Сложно передать какие болевые ощущения сопровождают эти конвульсии, но стиснув зубы, Иван терпит. Он не издает не единого звука, хотя на его лице читается, что ему неимоверно больно. Таким образом он наказывает себя, за то что его не было рядом, когда он был ей нужен, его не было рядом, значит он должен проходить через это снова и снова.
Когда судороги проходят мышцы расслабляются, и Климов растекается по креслу. В уголках его глаз блестят капельки слёз. Мир вокруг по-прежнему остаётся размытым пятном. Он смотрит на фотографию, пристально смотрит, не отводя взгляда. Напряжение нарастает, мышцы снова начинают напрягаться, но это не судороги. Он сжимает зубы так крепко, что кажется, словно они сейчас раскрошатся. Сердце начинает биться всё чаще и сильнее, и он слышит его. В абсолютной тишине, словно раскаты грома звучат удары его сердца. Это отсчёт… раз-два…три-четыре…пять-шесть…семь-восемь…девять-десять. Вдруг сердце замирает, и тишину разрезает тихий женский голос. Он что-то шепчет, сначала что-то невнятное, слишком тихое чтобы разобрать, но с каждой секундой он становиться всё громче и громче. В итоге он перерастает в оглушающий гул, который кажется вот-вот разорвёт барабанные перепонки. И вдруг всё прекращается так же резко, как и начинается. Небольшое затишье, и вот уже нежный женский голос зовёт Ивана по имени. Он пытается осмотреться, но не может повернуть голову, всё его тело одеревенело. Голос слышится всё ближе, и ближе.
Вдруг чья-то лёгкая длань ложиться Ивану на плечё. Он изо всех сил пытается повернуть голову, но у него ничего не выходит. Сердце по-прежнему не бьётся. По телу пробегает дрожь. Кто-то стоит у Климова за спиной, но он не может обернуться и посмотреть кто это. Голос начинает шептать Ивану на ухо.

Где же ты был? Что делал, и что делаешь сейчас? Нужно немного больше таблеток, немного больше виски, и мы с тобой встретимся. Я жду этого, так жду, но ты не спешишь ко мне, как и не спешил когда я уходила. Ты оставил меня и видишь, к чему это привело? Ты остался один, совершенно один в мире, где больше нет красок. Я знаю, это мучает тебя, съедает изнутри, но ты можешь прекратить это в любой момент. Тебе нужно лишь уснуть, крепко уснуть, а когда ты проснёшься, мы уже будем вместе. Здесь нет боли, нет сожалений, лишь спокойствие. У нас будет целая вечность. Целая вечность, которую мы проведём с тобой вместе. Разве ты этого не хочешь? Ну что же ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь.
Климов дрожал, но он дрожал не от страха, а от того что узнал этот голос. Он никогда его не слышал, но подсознательно понял, что это была она, он слышал её голос. Он звучал так ровно и спокойно, он словно водопад лился из пустоты, разбиваясь о камни разума Ивана. Этот голос говорил то, что Климов хотел услышать, то о чём он думал в последнее время.

Я любила тебя, и люблю до сих пор. Ничто не изменит этого, как и ничто не изменит того, что днем светло, а ночью темно. Пойдём со мной, там ты обретёшь голос, и мы будем разговаривать целую вечность. Мы будем чувствовать друг друга, будем растворяться друг в друге. Я хочу снова почувствовать твоё прикосновение, хочу вновь насладится вкусом твоих губ, почувствовать твоё тепло, почувствовать тебя. Разве ты не хочешь этого тоже?

Слова сказанные слишком поздно, но все рано находящие свой отклик в душе. Они причиняли невыносимую боль, рвали сердце на части, выжигали его калённым железом. Зачем она говорит их сейчас, почему молчала раньше. Непроизвольно как судорога в ноге, по щекам катятся слёзы.

Не надо, не плачь, боль пройдёт и останется лишь любовь. Когда мы будем вместе, ты даже не вспомнишь, что это было. Там всё плохое забывается, стирается из памяти. Ты будешь принадлежать мне, а я буду принадлежать тебе.

Яркая вспышка света, и острая боль в груди, Климов теряет сознание.

Час ночи, Иван открывает глаза. Он сидит в кресле в Машиной квартире, по подоконнику глухо стучит дождь. Всё тело затекло, голова кажется неимоверно тяжёлой, приходиться приложить усилия, чтобы встать на ноги. Ивана немного шатает, он пытается привести мысли в порядок. Как долго он здесь, и что с ним произошло. Последнее что он помнит, это как он принял ДИМЕТРИЛ и запил его виски, дальше ничего. У него какое-то смутное ощущение, словно что-то произошло, но он не может вспомнить что именно. Он выходит из квартиры, закрывая за собой дверь, и закуривает сигарету. В подъезде темно.
На улице дождь вспенивает ещё не успевшие высохнуть лужи. Слишком много воды, город превращается в болото. Вода повсюду, она льётся с неба, она растекается по асфальту, она стекает в канализационные коллекторы. Иван подкуривает сигарету, но она моментально тухнет. Дождь заполняет Климова, словно пустой сосуд. Он вытесняет всё, и вместо крови по его венам течёт дождевая вода. Грязная, холодная скоро она заполнит его полностью и начнёт выливаться через край. На улицах очень темно, фонари снова не горят, наверное, опять перебои с электричеством. Слишком темно, мысли путаются, сплетаются в один большой клубок, и их уже не разобрать. Иван пытается вспомнить, что произошло в Машиной квартире. Четно, всё как в тумане.
Климов снова пытается прикурить сигарету, но она снова моментально тухнет. Непогода усиливается. Воротник поднят, но пиджак уже насквозь мокрый. От холодного ветра никуда не спрятаться. В домах чернеют глазницы окон, не единой светящейся точки, весь Смежин уснул, погрузился во тьму. Город словно вымер, а возможно здесь никогда никого и не было. Ивана мутит, это всё от алкоголя, хотя возможно и от таблеток. Он делает глубокий вдох, но это не помогает. Приступы тошноты усиливаются, Климов делает два шага, и его выворачивает на изнанку, организм пытается очистится. Он стоит под деревом несколько минут и идёт дальше. Через пару метров ноги подгибаются и он падает. Чудовищная слабость сковала всё тело. Сейчас Иван напоминает котёнка оторванного от матери, абсолютно беспомощный и беззащитный. Он закрывает глаза и делает глубокий вдох, пытается собраться с силами, но ничего не выходит. Дождь заливает его лицо. Ну вот наверное и всё Климов мысленно прощается с этим миром. Последние его мысли о ней, он улыбается. Откуда-то из подсознания всплывают её слова.

Я любила тебя, и люблю до сих пор. Ничто не изменит этого, как и ничто не изменит того, что днем светло, а ночью темно. Пойдём со мной, там ты обретёшь голос, и мы будем разговаривать целую вечность. Мы будем чувствовать друг друга, будем растворяться друг в друге. Я хочу снова почувствовать твоё прикосновение, хочу вновь насладится вкусом твоих губ, почувствовать твоё тепло, почувствовать тебя. Разве ты не хочешь этого тоже?

Иван понимает, что этого не было, но он хватается за эти строчки как за спасательный круг, который облегчит его участь. Эти взявшиеся из пустоты слова и есть тот свет в конце туннеля, о котором он читал. Они выражали всё то, что он чувствовал, всё то что он хотел сказать, но так и не сказал.
Острая боль в висках, Иван теряет сознание.
Темно, очень темно.