23. Лечебница

  Лекарь слушал молча, и все больше мрачнел его взгляд и хмурились густые брови. Он был, пожалуй, красив, миловиден. Все женщины мира, должно быть, были влюблены в него. Но в глазах его не было той чистоты, которую хотелось бы видеть.
Я знал, о чем он думал, глядя на меня. Его мысли были написаны на лице: «Все это утопия, дорогой друг, человеку очень и очень мало властвовать над людьми четыре часа.  Тех людей, которых я вижу сегодня, нужно содержать в рабской покорности. Они не доросли до Великого сознания – все они носители неизлечимых бацилл».
Он опустил голову, развернув ее к левому плечу и пристально смотрел через плечо в пол, словно искал там неразумных букашек, которые расползаются всюду, несмотря на все запреты.

И тогда решили тайно создать великую Лечебницу – настоящую модель идеала.
 Туда сажали очень чистых людей, тысячу раз просвечивали рентгеном их совесть. Этим занимался Институт профессора Боярышника.
 Белые машины с красными крестами ездили по всему миру и искали людей чистых душой. Только эти чистые душой люди понимали, что творится в мире, и только их слова и дела могли разрушить Лечебницу. Но разве это не болезнь, не сумасшествие, когда кто-то помышляет повернуть вспять мир, который находится в самом рассвете своего идеала?!
- Я знаю только один путь – путь Просвещения, - разорвал я тишину.
Он покачал головой и сухо произнес:
- Но это почти утопия. Сколько столетий просвещали, а все темные души ходили и ходят во мраке по этой болезнетворной земле.
- И все же ты должен носить в себе истины Просвещения, никогда не терять – пусть даже все их потеряют. Они – твоя совесть.
- А если бы тебе дали возможность прийти к абсолютной власти, ты бы воспользовался ею, чтобы изменить мир?
- Нет, я хочу просто слушать и слушать звучание своей совести,  и слушая ее, создавать свои романы. Если свыше надо, если это полезно – Высшее их сохранит, если нет, то все написанное мною исчезнет. Правда остается правдой, что бы со мной ни случилось, буду говорить ее или перестану. Она проста: «Есть нечто высшее, будь добрым, никого не обижай, не говори того, чего не знаешь - не утомляй себя, не требуй ничего от других.
- Ах, перестань. Я сотни раз перечитывал эти твои мысли. Они мне в кожу въелись. Когда я один, я могу мечтать так как ты, но стоит мне только увидеть вечно озабоченную физиономию Чистотела, как весь мой идеальный мир рушится как карточный домик.

 Моя душа напряглась до предела, я должен был ему сказать что-то очень самое важное.
- Насильственно лечить легче всего, труднее дарить людям душевное тепло, - продолжал я, разделяя каждое слово. – Да, да – труднее всего! – я пристально смотрел ему в глаза, есть ли надежда, что он поймет эти мои последние слова. – Можно подняться на высоты поэзии, музыки, религии. Быть большим эстетом и смиренным перед Богом – но оставаться ледяной давно не протопленной исполинской печью без настоящего тепла, без огня в душе, без жалости, сострадания, без чуткости, без любви к человеку. Отбрось все иллюзии и пойми: людям надо так мало: им нужно простое ласковое чувство, ласковое для каждого человека – вот чего почти нет в мире. Когда тепло, ласковость души станут по-настоящему божественны, если хочешь –музыкальны, тогда намного больше в мире будет единства, понимания и доброты.
- Ты меня уже окончательно утомил.
- Но я говорю это тебе – последнему диктатору земли.
Щеки Лекаря, должно быть, покраснели как раскаленная печка. Глаза налились кровью. Он этого от меня не ожидал.
- Что ты сказал?
- Последнему диктатору!
- Как ты смел! Кто ты такой!
Он хотел нажать на кнопку, но вдруг остановился, замер и стал вглядываться в меня.
- Это ты… Зачем ты… Разве ты можешь быть близко около меня. Я всякого могу раздавить как букашку. И ты, мой старый друг, предал меня в чистейшем Храме земли.
Я понял: он страшно болен и никто этого не понимает, для всех он вечен. Все, все эти беспомощные дети не знают, что в их Отце сидит самая заразная бацилла.
Людей хороших (а правильнее сказать – послушных) - большинство. И все они приняли Лекаря и поверили ему, что он им все дал. Ведь он бескорыстен и отдал жизнь им, думает только о них.
- Ты преступник или сумасшедший?! – вновь заорал Лекарь. - Здоровое солнце взошло над землей. И это солнце – я! А ты, заразная букашка, ты должен подчиняться мне!
Моя душа даже в эти минуты была полна жалости и сострадания.
«Человек! Зачем ты появился на земле? Что ты есть? Куда идешь и зачем?  - думал я, глядя на вулкан. – Где твой бог, который хочет всем добра и отсутствия боли на земле?»
 Лекарь не хотел никому зла, и во мне не было не малейшей обиды, ни малейшего отчаяния. Но мне было страшно, и страшно не потому, что я погибну, я уже понял, что это неизбежно, - а потому, что не помог одной доброй женщине в ее сильном горе.