1. Хранительница

                Когда падает белый снег,
                он укрывает мир и скрывает цвет скорби.
                (Эф. История воспоминаний)

                Oh, dear - what can I do?
                Baby's in black and I'm feeling blue.
                Tell me - oh, what can I do?
                (The Beatles, "Baby's in Black")

     Ненавижу белый цвет. И свет тоже. Как вы все можете каждый день радоваться жизни - когда его нет? Вернее, он есть: только со мной. Всегда.

     Его нет уже двести дней, а я все не могу забыть его. Такие теплые, как он шутил, "мохнатые" руки, прохладные губы, пушистое обрамление глаз...
     Голос. Наверное, я все-таки больше всего скучаю по голосу. Низкий, когда серьезен, и визжаще-смеющийся, когда есть повод. БЫЛ повод. Никогда не смогу себя контролировать.

     Стакан. На подоконнике - засохшие цветы в импровизированной вазе, которая раньше служила атрибутом для питья. Неказистые полевые ромашки для меня - самые лучшие. Потому что их срывал ТЫ. Я не могу без тебя, правда.

     Моя мама тревожится за меня, она часто мне звонит (кажется, сто раз на день): "Все в порядке, Веруся?", спрашивает она с неизменным кавказским акцентом. Я стараюсь шутить: "Пашему биспакоиш?", копируя акцент, но мне шутки плохо удаются, и мама это чувствует. Она старается занять меня мелкими хлопотами - поступает учиться брат, зовет в гости троюродная тетя Нюра, дядя Амасик привез гостинцы из Венгрии, где отдыхал летом...

     Стоит золотой сентябрь. В моей душе - вечно холодный май, когда тебя не стало. Когда меня не стало вместе с тобой. Когда вообще стало непонятно, зачем я еще здесь. Меня нет.

                *   *   *

     Телефонный разговор Вериной мамы Аджаны.

     - Алё. Да, Люсечка, приходи канешна. Только лучше на выходных, на будни я занята. И Лёсик занят, он работает в своей конторе, машины все приходят чинить пошти круглосутошно. Я не стала красить в новый цвет, прихади увидиш.
     Что? Нет, не знаю. Пока еще все по-прежнему. Она еще в трауре, не знаю, когда это кончится. Сил нет смотреть на бедную девочку... Знает Господь,кому сколько дает печали. Когда моего первого мужа не стало, я тоже долго отходила, так что она в меня. Но Верик слишком долго печалится, уже все говорят... Смотреть страшно: глаза постоянно тусклые, раньше хоть заплаканные были, но живые. А сейчас - будто свет погас совсем. Хоть, знаешь, свечки зажигай и вставляй между веками. Невозможно видеть это... (плачет).
     Ах, Люсик - не утешай меня, сама знаю. Ну что поделать, если девочка моя такая чувствительная... Как жаль, прости Господи, что такая несправедливость приключилась. Они как раз хотели пожениться - да ты и сама все знаешь...

                *   *   *

     Друзья Веры.

     Марта: Ты слышал, как Верик? На работе путевки дают по дешевке, Тайланд и Тунис на выбор. Может, позвать Верочку?
     Гарик: Не, ты чо. Она не согласится. Траур еще носит. Хотя странно - уже второй год, разве церковь настаивает так долго носить черное, не знаешь?
     Марта: Ну что ты, конечно, нет. Просто она сама иначе не может. Я ее понимаю, но не знаю, как бы вела себя на ее месте. Да, жалко Рустама, хороший был парень...
     Гарик: Так он что, не мог тогда в другое время поехать? Или выбрать другой маршрут? Горы же опасная вещь.
     Марта: Ну они типа с друзьями в последний раз перед свадьбой их с Верой вместе собрались поехать на лыжах покататься. А там лавина - вещь непредсказуемая. Верку жалко, она в тот день чуть с ума сошла, что Рустику не дозвониться. Знала бы, бедная, что накануне был их последний разговор...
     Гарик: Да, воистину - неисповедимы Господни пути. Ну, давай пока. Набери Веру сегодня, надо тормошить ее...

                *   *   *

     Странно, три года прошло. А не отпускает. Точнее, боль притупилась, и осталось только жгучее чувство несправедливости: почему это так вышло с нами? За что? Что мы такого натворили, Господи? Прости, прости - я помню, нельзя так, я свечку ставила...

     Да, он был не мой первый, до него был жених, который меня предал. А Рустам мог за меня в огонь и воду пойти без преувеличения. Мы познакомились на дне рождения его друга, того самого, который спасся из-под лавины и все рассказал о кончине Русти. Тогда на днюхе они оба так танцевали! Смешно и задорно, такой красивый парень мой был - все девчонки заглядывались. А я все из-за своего бывшего переживала. Дура!
     Потом Рустам подошел, представился, угостил нашим вином - сладкое оно было, а я еще и бокал на край стола отставила, плохая примета. Сказал, приглашает нас с подругами с ними поехать на реку, послушать ее ночной гул. Обещал, что не будет приставать и слово свое сдержал. Только на прощание так смешно мою ладонь прижал к своей груди и шепнул: "Хороша ты, Гюльчатай!". Пошутил, значит. Господи, как мне не хватает его шуток и улыбки!..
     А потом были встречи. Украдкой от моего строгого папы и от его все знающей мамы. Она тогда подумала, я хочу его охмурить, за Рустиком многие бегали, но мама хотела невестку "с традициями", воспитанную, значит, и скромную.

     Все случилось как-то хорошо, и родители наши были рады тому, что мы уже с ним не разлей вода, друзья копили на нашу свадьбу. Он юрист, получил повышение в отделе незадолго до поездки в горы. Опробовать решил подаренные горные лыжи. Зачем его понесло в опасное место? Ай, что теперь спрашивать -  теперь жить нет ни сил, ни желания. Как я не могла поверить, когда мне сказали. что он погиб; как выла, когда осознала, что это навсегда; как долго тупо смотрела в стену, когда меня оставили наконец после похорон одну, через неделю, кажется, в нашей пустой квартире, в которую мы должны были переехать после свадьбы. Как это все несправедливо, Боже.

                *   *   *

     Я узнала об этой истории, когда проходила через соседний двор и случайно подняла голову. В окне третьего этажа я увидела молодую красивую женщину, похоже, армянку, одетую в черное. Хотя было видно, она не намного старше меня, женщина смотрела в окно, как смотрят дряхлые старухи: глубоко запавшими глазами с тяжелым взглядом. Чувствовалось, ее не радуют дети, воркующие на площадке, не привлекают мужчины, спешащие по делам, мир вообще утратил значение для вдовы.
 
     Потом выяснилось, у нас есть общие знакомые. Они поделились печальной историей, и сказали, что это безнадежно: психологи не могут помочь Вере, а сама она пребывает в постоянной печали, которую не в силах рассеять ни солнце, ни смех. Возможно, некая высшая сила поможет ей однажды - но, как уверяют врачи, "только когда она сама этого захочет". Кто может ответить, как долго суждено сердцу скорбеть? Вере надо потихоньку прийти в себя и, если не найти мужчину, то просто родить ребенка, считает ее мама. Но малыш для безутешной женщины - еще одно воспоминание о том, кого она хотела осчастливить отцовством. "Жизнь продолжается",считают ее друзья, но, приходя к ней в дом, невольно опускают глаза, когда видят фотографии Рустама, и приглушают голос.

     Когда я думаю о смерти или встречаюсь с трагедиями людей, я вспоминаю, что на аватарке Веры в социальной сети, куда она иногда заходит пообщаться с родственниками, до сих пор стоит фото любимого в черной рамке. И тогда я понимаю, что она не оплакивает Жизнь, а - бережно хранит её...

     ------------------
Фото взято из Интернета