Я мараю бумагу. Скелет в шкафу

    Была годовщина смерти моего тестя. Два его старших брата приехали из Гомеля почтить память о нем. После того, как мы вернулись с кладбища, за столом я и услышал эту историю, которая меня просто потрясла. По лицам я видел, что и жена моя, и сестра ее Нина, и даже моя замечательная теща – Елена Павловна, слышат эту историю  в первый раз.
   Владимир Евдокимович, старший из братьев, закончил 10 классов за неделю до войны. А выпускной у него был 20 июня. Поскольку ему уже исполнилось 18 лет, когда началась война, его сразу вызвали в военкомат, дали сутки на сборы и призвали в армию.
  Немцы наступали очень быстро. Через неделю они уже были в Гомеле. В воинской части, куда его отправили, он принял присягу, и их батальон три недели отступал вглубь Брянской области. Изредка их обстреливали немецкие самолеты. Наконец на берегу какой – то местной речушки,  командир сказал, что здесь немцев надо остановить.
   Бойцам выдали винтовки образца 1913 года, они окопались и стали ждать. Немецкие танки даже не заметили их, на большой скорости сквозь линию обороны, проехав вперед.
   Следом шла пехота, и командир поднял бойцов в атаку. Володя, с другом детства, с которым вместе призывались, далеко пробежать не успели, - рядом разорвалась мина. Он видел, прежде чем потерять сознание, как его другу разворотило живот.  Друг еще бежал, а кишки выпали и волочились по земле.
   Когда он пришел в себя, несколько мотоциклов с немцами ездили по полю и собирали оставшихся в живых. Их согнали в какую – то полуразвалившуюся конюшню и оставили на ночлег. Из разговоров немцев было понятно, что утром должны привезти колючую проволоку, сторожевых собак и пригнать еще пленных, видимо немцы собирались здесь сделать лагерь для военнопленных.
     Оставшихся в живых было человек сто, многие были ранены. Немцев было не много, но они были на мотоциклах и хорошо вооружены. Всем было понятно, что если сейчас не убежать, завтра это будет сделать практически невозможно. Решили бежать. Никто не спал, и под утро, когда немцы немного расслабились и некоторые из них заклевали носом, по сигналу, все кинулись в разные стороны.
    Многие погибли. Он видел, как немцы добивали раненых, а он убежал. Может быть, еще кому – то посчастливилось уцелеть, но рядом с ним никого не было.
   И вот тут стал вопрос – а что делать дальше? Хоть он и сопляк необученный, но он ведь принимал присягу и нужно идти в сторону линии фронта, как – то переходить ее, и продолжать воевать за Родину, но очень хотелось жить, очень жалко было и маму, и себя.
   За последние сутки он видел слишком много смертей. В общем, решил возвращаться домой в Гомель.
   Ночью, в какой – то деревне, снял с веревки сохнувшие брюки и рубашку, и переоделся. Шел только по ночам, днем отсиживаясь в каких-нибудь густых зарослях.  Почти ничего не ел: какую – то сырую картошку, зеленые яблоки, грибы, которые удавалось найти. В дома не заходил, огонь разводить боялся. Через две недели, грязный, оборванный, со сбитыми в кровь ногами, пришел домой.
   Почти всю войну, с 1941 по середину 1944 год, провел дома у матери.  Если кто – то приходил в дом, прятался в погребе.
   Когда пришла Советская армия, сам пошел в военкомат, его опять призвали, он опять принял присягу и закончил войну с Победой 9 мая где – то в Германии, стал героем – фронтовиком.
   Про тот первый случай призыва в армию знали только мать и два его брата. Никто из них никогда и ни кому об этом не рассказывал. Время было такое.
   Его отца – Евдокима Филипповича, в тридцать седьмом году забрали ночью. Потом объявили польским шпионом. Недели две еще принимали передачи, потом перестали.  Это означало только одно…
   Я понимаю, что эту свою историю он мог бы никому и никогда не рассказывать, но почему – то не захотел,  чтобы она ушла вместе с ним.
  Передо мной сидел очень пожилой человек – за 90 лет, который, в общем-то, очень достойно прожил свою жизнь. Вырастил сына и дочь, которым сейчас около шестидесяти, и у которых есть свои дети и внуки.
   Но вот как быть на счет того, что другие в такой же ситуации, пошли к линии фронта, а не домой, и перешли ее, и воевали, и почти все погибли?
    Я очень хотел задать ему вопросы о Родине, о долге, о присяге, о том, почему брат моей матери Афанасий Андреевич Никитин, в то время такой же сопляк, как и он, стоял насмерть под Сталинградом, когда он сидел в погребе дома у своей матери?  Но я не стал этого делать.
    «У каждого своя война». В конце концов, никто из нас не знает, как бы он поступил, попав в такую ситуацию.
   Мне очень хочется, чтобы ни перед кем и никогда не стоял такой выбор!