Конгресс демонологов. История 9. Страдание

Конгресс демонологов. История 9. Страдание

И довлеет дневи злоба его.
Довольно для каждого дня своей заботы
Мф. 6:34

Старость...
Это слово давно стучало в виски Георгия Викторовича, так напугавшего свои появлением на конгрессе клерка Константина. Георгий Викторович знал, что людям неуютно в его компании, и потому особенно ценил те немногие связи, в которых он мог не особенно выделяться, и которые не требовали от него интеллектуального опрощения. По первой специальности Георгий был военным переводчиком, принимавшим участие в нескольких конфликтах, имелись у него и специальные знания, и контакты особого рода. Именно эти контакты и заложили в него сомнения в непременном материализме природы вещей. Некоторое время он курировал исследования, которые проводились научными коллективами, которые часто даже не понимали, что истинная цель состоит в получении промежуточных результатах, интерпретацией которых займутся другие люди, работа которых тоже будет основана на ложных предпосылках. Георгий с удовольствием связывал эти цепочки, интерпретировал информацию и докладывал о деятельности отдела. Ему оставалс я год до пенсии, когда произошел путч, который он называл катастрофой, и когда страна, которой он служил, практически прекратила существование.

Он знал, что историю пишут победители, но знал и то, что не хочет изменять принесенной когда-то присяге. Годы работы развили определенную гибкость, но он не видел необходимости отказываться от привычного душевного комфорта ради тумана, который заволакивал страну.

Государство больше не нуждалось в нем, и Георгий оставил службу ради работы в одном из новых банков, мимикрировал, пил водку под соленья и носил золотую цепь. Но проблема камуфляжа в том, что он скрывает объект, никак не затрагивая его внутреннего содержания, и внутренний его филолог и лингвист корчился от неправильных ударений, слэнга и простонародных "калидоров" и "почтампов" в сочетании с дикими англицизмами. В то же время Георгий понимал, что усилия не напрасны — появился дом на Николиной горе, кое-какие средства, он перестал переживать за рутину, как однажды его жена Светлана попала в глупейшее ДТП, — вылетевший на встречку грузовик, визг тормозов, скрежет, звон стекла, кровь и смерть. Ее увезли в больницу, где она прожила, между надеждой и отчаянием, еще 48 часов.

После похорон он впервые задумался о старости, — пока жива была Светлана, он не замечал времени, оставаясь с ней в любовно выстроенном мире, где яблочные пироги соседствовали с запрещенной литературой и рок-н-роллом из дефицитной когда-то аудиотехники. Но теперь, после смерти Светланы, он внезапно обнаружил, что дети выросли, и как-то особенно остро осознал, что и живут-то они в других странах, и вряд ли вернутся к нему.

Георгий начал седеть какими-то неопрятными пятнами и стал бриться наголо. Пошел тренироваться, чтобы заглушить тоску и остаться в форме, — как духовно, так и физически, и, через несколько лет, он встретил другую Светлану — с кудряшками, сплетнями и чуть глуповатой улыбкой, и женился на ней.

И вот теперь Георгий стоял у дверей, а в дверь грохотало, отчего дверь тряслалсь, сотрясалась, ходила ходуном. Старость, старость, старость стучалась в его висках.

На шум прибежала Полина. Георгий пошевелил пальцами на разбитой руке и сдавленно зашипел. У него было малоподвижное лицо, и, если бы не мимические морщины, он выглядел бы как идиот, обколотый ботоксом.

— А ты выглядишь как обкуренный придурок, — Свете в последнее время нравилось шутить так, и он поддер жд ивал шутку, отвечая: «Не обкуренный, а куренной, дурочка...» Ее шутки были не худшими, из тех, что ему приходилось слышать. Так было принято, и он ничем не выделялся, смеясь шуткам важных людей. Шуткам, от которых хотелось блевать. Шуткам, которые были хуже шуток его второй жены. Когда это успело случиться? Когда он успел так измениться? Он застонал и снова пошевелил пальцами.

— Полина, прошу вас, набейте льдом прочный полиэтиленовый мешок, оберните полотенцем и принесите мне.

— Сейчас-сейчас, Георг Виктрыч, секундочку потерпите, буквально одну секундочку... — причитая, Полина бежала куда-то, чем-то гремела, и то причитала, то шептала что-то успокаивающее и неразборчивое. Откуда-то появилось эхо и повторяло за нею «те» и «нуточку», «еич» и «час», стуки Светланы Второй и странное жужжание, которое, нарастая, превращалось с грохот и разбивалось о высокие двери гостиной.

Георгию стало очень жалко себя. Вот он стоит — в собственном доме, у дверей в собственную гостиную, которые запер собственноручно потому, что за запертыми дверями бесновалась венчанная ему жена Светлана. А он только что выгнал Асю и уставился на подзеркальный столик, заваленный газетами, цветные заголовки которых кричали, орали, вопили, что он теперь убийца и рогоносец.

Красные буквы поверх его лысой головы и обесцвеченной Светиной шевелюры сообщали, совокупным тиражом в шесть миллионов экземпляров, не считая регионов и интернета, что он, Георгий, является истинным виновником ДТП, в котором погибли две женщины (служебный автомобиль, в котором он ехал на встречу, выехал на встречную полосу, сплошная тавтология), а на следующий день кавказцы устроили перестрелку из-за его жены в центре Москвы. О том, что одна из женщин погибла на месте — она была нейрохирургом, спасшим сотни человеческих жизней, а вторая, — акушер-гинеколог, — через несколько часов скончалась, не приходя в сознание, в реанимации той самой больницы, где более 20 лет принимала роды. О том, что его жена покинула показ коллекции модного дизайнера Аси, той самой сучки, которую он только что выгнал, по советам которой обставил гостиную, и которая приходила объясниться.

— Анастасия Анатольевна, я, как хозяин дома, — горло сжимали спазмы и голос Георгия сделался сдавленным, — и как глава семьи прошу вас немедленно покинуть мой дом. Пожалуйста.

— Ты не посмеешь, — завизжала Светлана и бросилась на Георгия, нелепо торчавшего посреди нелепой гостиной. Он поймал ее запястье.

— Света, прошу тебя. Нам есть о чем поговорить, но я не хотел бы говорить при посторонних.

— Ася не посторонняя, она моя лучшая подруга! Она была со мной! Она, а не ты!

— Света, я тебя прошу! — голос Георгия взвился к потолку и сделался страшен.

Ася вышла из полукругой комнаты с видом на розы и фонтан и открыла шкаф.

— Помоги же ты, корова! — взвизгнула Ксения отрпжению горничной — бледной тени в темном платье.

— Полина, я запрещаю вам! — грянул голос Георгия.

— Я и не собиралась, Горгий Вктрыч...

Ася нашла свой плащ и вдела руки в рукава, набрасывая плащ одним сутулым движением.

Георгий вышел из гостиной, запер высокие двери на ключ и встал, глядя на гостью и прекрасную панораму, расстилавшуюся за стеклами вестибюля. Красно-зеленые сосны, голубое небо и глубокие синие тени, белизна облаков и черемухового цвета, сияние солнца, золотившего воздух в передней, отражавшегося в блестящих дверных ручках и глохшим в синей запыленной дорожкн.

— И почему ковер в прихтжей всегда такой пыльный? Полина, уйдите к себе, не стоит вам это слушать...

Светлана застучала кулаками в запертую дверь. Георгий погладил дверь и взглянул на Асю, путавшуюся с застежками высоких сандалий.

— Многоуважаемый шкаф... — протянул он. — Да. Многоуважаемый шкаф. Прощайте, Анастасия Анатольевна. Не поминайте лихом.

— Ты пожалеешь об этом, Гоша. Прямо завтра утром пожалеешь. И жалеть будешь очень долго.

— Привет дяде. — Георгий поднял сжатый кулак в слабом подобии комсомольского приветствия. — Morituri te salutant!

Ася порхнула за дверь, а Георгий саданул кулаком по стене. И заорал. И на крик прибежала Полина.

Пальцы Георгия с трудом шевелились и распухали на глазах. Это был перелом. Великий перелом.