6. Фёдор Кузьминский. Зайка

Рассказ занял 2-е место по итогам читательского голосования

Рассказ занял 3-е место по итогам судейского голосования

Участник № 6
Имя участника – Словаков
Название рассказа – Зайка
Исходник – А.П.Чехов «Попрыгунья»
Объём – 33515
 

***



В начале 1994 года Ольга Ивановна неожиданно собралась замуж. Неожиданность заключалась не в самом событии. Внешние и внутренние данные Ольги Ивановны никому бы не позволили сомневаться в ее способности обрести простое женское счастье у семейного очага. Неожиданность заключалась в кандидатуре будущего мужа – Осипа Степановича Дымова, ученого-химика, научного сотрудника какого-то НИИ с не очень достойной зарплатой.
Представляя жениха друзьям и родственникам, Ольга Ивановна как бы извинялась за то, что собралась связать себя с очень простым и ничем непримечательным человеком. Часто она просила Дымова повернуться в профиль и, обращаясь к очередному знакомому, с преувеличенным восхищением произносила:
- Не правда ли, в нем что-то есть? Что-то животное, медвежье!
Дымов умиленно улыбался себе в бороду и старомодно целовал невесте руку.
Он обожал ее и был счастлив тем, что к сорока годам наконец-то обрел свое счастье.
Говоря о непримечательности Дымова следует отметить одно обстоятельство, выгодно отличавшее его от других претендентов на руку Ольги Ивановны. Четырехкомнатная квартира в сталинском доме в центре Москвы, бывшая коммуналка, оставшаяся Дымову от родителей, не шла ни в какое сравнение с общежитием Строгановки. Выпускницей именно этого престижного учебного заведения готовилась стать невеста.
В день бракосочетания, который случайно совпал с окончанием олимпийских баталий в Лиллехаммере, банкетный зал ресторана «Комета» был украшен цветами и воздушными шариками. Доходы молодых шиковать не позволяли, однако никто из гостей голодным не остался.
Родственников собралось немного. У Дымова родни вообще не осталось, так что с его стороны были пара коллег по работе и друг детства, одноклассник Коростелев.
Со стороны Ольги Ивановны, помимо приехавших из Ярославля отца с матерью, на свадьбе присутствовала довольно пестрая компания.
Творческая натура Ольги Ивановны заставляла ее окружать себя людьми неординарными. Жизнь без этого казалась ей бессмысленной. Любой человек искусства, хоть как-то проявивший себя, мог рассчитывать на ее дружеское расположение.
За свадебным столом присутствовали двое ее однокурсников, подающих надежды художников, воевавших за ее руку и сердце аж с третьего курса, но, естественно, потерпевших фиаско.
Были здесь известный поэт-народник и не менее известный публицист, несколько артистов экспериментального театра драмы и какая-то панк-рок-группа почти в полном составе. Венчал всю эту компанию виолончелист Ингушской государственной филармонии им. А. Хамхоева.
- Ося, а что женщин так мало? – интересовался Коростелев у Дымова, теребя правой рукой мочку левого уха. Была у него такая привычка.
- Так сложилось, что у Зайки нет подруг, - отвечал Дымов, улыбаясь в бороду и протирая очки, - она одна способна привлечь внимание всех мужчин на свете. Женщин, за исключением актрис и портних, она считает скучными.
В этот момент Ольга Ивановна, собрав вокруг себя присутствующих, упоенно рассказывала, как они с Дымовым познакомились.
- Представляете, наши отцы лежали в одной палате в Первой Градской больнице. Мы с Дымовым несколько раз пересекались в часы посещений. Как он ухаживал за своим отцом! Сколько было любви! Сколько было самопожертвования! Когда папы Дымова не стало, я была в полной уверенности, что мы больше не увидимся. А тут, в один прекрасный день – бац! – он заявляется в палату и помогает мне ухаживать за моим папой. Папуля, подтверди!
Новоиспеченный тесть Дымова кивал головой и смущенно улыбался.
- Сколько было заботы! Сколько было великодушия! Нет, в моем Дымове определенно что-то есть! Как он решился пригласить меня на первое свидание? Я, ей-богу, не ожидала. Ну, а потом и сама влюбилась без памяти!
- Предлагаю наполнить бокалы и выпить за молодых! – воскликнул виолончелист, взявший на себя обязанности тамады.
- А шампанское-то горькое! – крикнул кто-то.
- Горько! Горько! – подхватил сонм творческих людей.

 *
Ольге Ивановне было двадцать четыре, но, несмотря на молодость, ее все звали исключительно Ольгой Ивановной. Таких, как она, язык не поворачивался назвать Ольга, Оля или Оленька. Даже родители обращались к ней не по имени, а просто – дочь. Супруг называл ее Зайкой, а она его Дымов. Ей не нравилось какое-то дореволюционное имя Осип, напоминающее к тому же поговорку «Архип осип, а Осип охрип»
Медовый месяц молодожены провели счастливо. Дымов трудился в своем НИИ, а Ольга Ивановна готовила дипломную работу, попутно занимаясь обустройством квартиры. Ежевечерне возвращаясь домой, Дымов не переставал удивляться.
Самая большая комната, которую Ольга Ивановна сразу стала именовать гостиной, была украшена этюдами молодой супруги в рамках и без. Сюда же из Ярославля переехал невесть откуда взявшийся кабинетный рояль. В конце марта одну из стен украсил постер Брюса Спрингстина с «Оскаром», который он получил за песню «Streets of Philadelphia»
- Не правда ли в нем есть что-то животное, - говорила Ольга Ивановна, любуясь постером, - что-то от игуаны…
Дальняя из двух смежных комнат была объявлена спальней, декорирована в пурпурно-желтые тона, а на потолке появилось зеркало. Дымов не страдал нарциссизмом, но вопросы предпочитал не задавать, умиляясь хлопотам жены.
Комната, предшествующая входу в «чертог любви», получила медвежью шкуру на пол, несколько шкафов по стенам и туалетный столик Ольги Ивановны у окна.
В самую маленькую комнату переехали рабочий стол Дымова, книжные полки с трудами по химии и небольшой диван.
Ольга Ивановна собиралась было заняться кухней, но денежные средства, собранные молодыми на свадьбе, внезапно (как это всегда бывает) закончились.
В один из апрельских вечеров вернувшийся с работы Дымов был немало удивлен. В гостиной сидели какие-то люди неопределенного возраста и пили водку с мрачными лицами. Журнальный столик украшал портрет какого-то блондина с гитарой и отрешенным взглядом. Ольга Ивановна поднялась навстречу мужу со слезами на глазах.
- Зайка, что случилось? – спросил Дымов, целуя жену.
- Курт Кобейн погиб. Предварительная версия – застрелился.
- Мне очень жаль, - Дымов еще раз поцеловал Ольгу Ивановну, - а кто это?
Она отстранилась. В глазах ее был неподдельный ужас.
- Дымов, ты не слышал группу «Nirvana»?
- Нет, но теперь обязательно послушаю.
Осип Степанович прошел на кухню и налил себе чаю.
Ольга Ивановна вошла следом за ним.
- Дымов, нельзя быть таким черствым!
- Я не черствый, Зайка.
- Нельзя до такой степени отвергать искусство: музыку, живопись, театр и многое другое.
- Я не отвергаю, Зайка.
- Но ты же ничем этим не интересуешься!
- Я просто многого не понимаю, - говорил Дымов кротко, - я всю жизнь занимался химией, мне некогда было интересоваться искусствами.
- Но ведь это ужасно, Дымов!
- Почему же? Твои знакомые не отличат колбы Вюрца от колбы Кляйзена, но ты не ставишь им этого в упрек. Каждому свое. Я не понимаю пейзажей и новомодной музыки, но думаю так: если одни люди посвящают им всю свою жизнь, а другие люди платят за них громадные деньги, то, значит, они нужны. Я не понимаю, но не отрицаю.
Дымов снял очки и протер их. Ольга Ивановна запустила руку в его темную шевелюру и поцеловала в лоб.
- Какой ты у меня умный, Дымов!
- Кстати, Зайка, у меня сейчас очень интересный эксперимент намечается. Возможно, я стану ближе к живописи, чем ты думаешь.
- Это прекрасно, милый! Пойду, спрошу, не нужно ли ребятам чего. Они так переживают!
Со временем посиделки в большой квартире Дымовых по поводу и без повода стали традицией. Актеры экспериментального театра читали и показывали миниатюры, певцы пели, рокеры устраивали акустические квартирники, художники рисовали, виолончелист думал, что подражает Ростроповичу, и сама хозяйка тоже рисовала, пела и аккомпанировала. В промежутках между чтением, музыкой и пением говорили и спорили о литературе, театре и живописи.
Дымов, лежа с книжкой на диване в маленькой комнате, изредка вздрагивал от звуков, доносившихся с островка культуры.

 *
С того момента, как в жизнь Дымова весенним вихрем ворвалась Ольга Ивановна, он стал реже видеться с другом детства Коростелевым.
Тем дороже им стали встречи в маленьком, но уютном баре без названия на улице Сретенка. Они оба любили забегать сюда, поболтать и пропустить кружку-другую свежего пива.
Сегодня была их первая встреча после свадьбы Дымова.
- Скажи мне, Оська, ты счастлив? – спросил Коростелев.
- Старик, ты же знаешь – абсолютно счастливы только умалишенные.
- Знаю. И ты знаешь, что я не об этом.
Дымов сделался серьезен и, хлебнув пива, произнес:
- Для меня солнце восходит и заходит только с ней.
- Ну, дай бог! – заметил разведенный, а потому очень осторожный, Коростелев.
- Ты-то когда холостяковать закончишь? – спросил Дымов.
- Когда найду ту, с кем восходит и заходит солнце.
Друзья улыбнулись друг другу.
- Как на работе дела? – поинтересовался Коростелев, закуривая.
- Неплохо. Кстати, хочу дать тебе кое-что почитать.
Дымов потянулся к своей сумке и достал пачку машинописных листов.
- Оська, ты же знаешь, я в химии – ни бум-бум!
- А здесь химию знать не надо. На формулы и описания процессов внимания не обращай. Мне интересно, что ты думаешь по поводу основной идеи.
- «К вопросу о возрасте художественных полотен» - прочел заглавие Коростелев, теребя правой рукой мочку левого уха. – Ни фига себе! Это Зайка твоя на тебя так действует?
- На самом деле, это все – чистая химия. Просто область применения неожиданная.
- Ну, Дымов, ты даешь!
Друзья выпили еще по кружке, после чего молодой муж засобирался домой.
- Рано еще, Оська, посиди, - взмолился Коростелев.
- Не могу, старик. У нас прием сегодня. Обещал быть сам Рябовский.
- Замечательно! А кто это?
- Вот и я надеюсь сегодня узнать.
Они посмеялись и стали прощаться.
Узнав о возможности принять дома известного художника, Ольга Ивановна стала сама не своя. Используя свои связи, она насобирала на стол различных угощений и раздобыла где-то настоящее французское вино.
Дымов не переставал удивляться, как при достаточно скромных доходах его жене удаются все эти застолья.
Рябовский к 35 годам был уже достаточно знаменит и имел за плечами выставку в Центральном доме художника.
Он был высоким, худощавым блондином, чьи движения обладали какой-то кошачьей грацией.
- Есть в нем что-то животное! Хищное что-то! От леопарда или ягуара! – говорила Ольга Ивановна впоследствии.
Познакомившись с некоторыми из гостей (остальные были ему  знакомы) Рябовский как-то сразу отвлек на себя внимание собравшихся. Ольга Ивановна мириться с этим, естественно, не собиралась и громко произнесла:
- Не хотите ли посмотреть мою дипломную работу?
- С удовольствием, - ответил художник.
Присутствующие подошли к мольберту. Позади всех оказался веселый Дымов, только что вернувшийся из бара.
Ольга Ивановна откинула покрывало и выжидательно посмотрела на Рябовского. Тот, засунув руки глубоко в карманы брюк, произнес:
- Так-так-так… Облако у вас кричит.
- Левое? – поинтересовалась дипломница.
- Правое. Оно освещено не по-вечернему. Угол этот надо бы темнее взять…, экспрессии добавить и воздуха... А, в общем, для Строгановки недурственно. Хвалю! Вам надо больше писать, моя дорогая. Если хотите, могу забежать к вам завтра после обеда. Вместе поработаем над недочетами.
- Правда?! – воскликнула счастливая Ольга Ивановна. - Друзья, мою работу будет править сам Рябовский!
- Браво, Зайка, я всегда в тебя верил! – неожиданно для всех воскликнул Дымов.
- Кто это? – спросил Рябовский у хозяйки.
- Это мой муж, - ответила Ольга Ивановна, слегка смутившись, и повернулась к супругу, - Дымов, познакомься, пожалуйста!
- Очень приятно, - Дымов пожал руку художнику, - у меня однокурсник был, тоже Рябовский. Это не родственник ваш?

 *
Следующая вечеринка была посвящена возвращению на родину Александра Солженицына, поэтому весь вечер в гостиной Дымовых речь шла исключительно о литературе.
Мало что понимающий в этой области Рябовский проследовал на кухню, где Ольга Ивановна готовила гостям чай.
- Свет у вас на кухне под интересным углом падает, - заметил он, входя, - ваши золотистые волосы от этого еще более выигрывают.
- Благодарю за комплимент, - улыбнулась хозяйка.
- Это не комплимент, Ольга Ивановна, это – констатация факта.
Рябовский закурил трубку и присел на стул у окна.
- Какой аромат! – вдохнула Ольга Ивановна.
- Это «Clan». Датский табак со вкусом карамели и шоколада. Приятель мой, капитан дальнего плавания, привозит время от времени.
Пока хозяйка расставляла чашки на подносе, возникла небольшая пауза.
- Что сейчас пишете, Ольга Ивановна? – спросил Рябовский.
- Ой, именно сейчас вынуждена взять перерыв.
- Что так?
- Расходные материалы уж больно дорогие, особенно холсты. Нам с Дымовым не по карману. Зарплата у него не бог весть что, а я, пока диплом не получу, вряд ли куда-нибудь устроюсь.
Рябовский оскалился.
«Ну, чисто леопард!» - подумала Ольга Ивановна.
- Значит, я угадал с подарком. Там в коридоре сумка холщовая  стоит. В ней три грунтованных холста. Уже на подрамниках. Они не очень большие, как раз для этюдов. Я повторял и повторять буду – вам нужно больше писать.
- Боже мой, Рябовский, как мне благодарить вас?!
- Пустяки. Мне это ничего не стоило.
Ольга Ивановна порывисто поцеловала художника в щеку и выбежала в коридор.
Через некоторое время гости переключились с таланта Солженицына на щедрость Рябовского, называя последнего чуть ли не меценатом, готовым поддержать молодые дарования.
Когда зазвонил телефон, Ольга Ивановна взяла радиотрубку и ответила. Через минуту она подошла к закрытой двери в комнату мужа.
- Дымов! Тебя к телефону! – позвала она.
Осип Степанович открыл дверь, взял трубку и улыбнулся:
- Спасибо, Зайка!
Мембрану разорвал голос Коростелева:
- Оська, я говорил тебе, что ты гений? Не говорил? Вот сейчас говорю! Ты сам-то понимаешь, что за метод ты открыл? Что ты собираешься со всем этим делать?
- Попробую кандидатскую защитить, но для этого нужно больше материала. Чистота эксперимента, сам понимаешь, старик.
- Ты с искусствоведами общался? Ты хоть понимаешь, что радиоуглеродный метод, с которым все носятся, как с писаной торбой, теперь летит ко всем чертям! Ты, не связанный ни с грунтовкой, ни с красками, даешь погрешность в возрасте полотна плюс-минус двадцать лет! Да о такой точности ни один криминалист не мечтал!
- Осенью в Берлине конференция будет. Как раз по этой тематике. Надеюсь, что читать доклад меня отправят. Надо только загранпаспорт оформить.
- Это мы поможем, не переживай. Ты только не бросай это дело! С такой точностью определять возраст художественного полотна! Да об этом кто только ни мечтал! Обязательно получи патент на изобретение! Никаким академикам и профессорам не поддавайся! Это твое открытие, Оська!
Дымову была приятна реакция друга. Он вышел с трубкой в коридор, чтобы поделиться эмоциями с женой, но Ольга Ивановна уже сама вышла из гостиной.
- Зайка…
- Дымов, ты не представляешь, как нам повезло! Рябовский готовит выставку в Париже. В его мастерской затяжной ремонт. Ему нужно помещение для работы. Он предлагает сдать ему нашу квартиру, а на вырученные деньги снимать квартиру поменьше, где-нибудь в спальном районе. И еще куча денег останется. Господи, как же хорошо заниматься творчеством, когда тебя не отвлекают вопросы заработка! Что скажешь, Дымов? Ты согласен?
- А твои посиделки, Зайка? Вряд ли в другой квартире мы сможем…
- Рябовский настолько любезен, что оставит гостиную без изменений. Встречи с интересными людьми не прекратятся. Будем собираться раз в неделю. По пятницам.
Она крепко обняла супруга.
- Дымов, ты меня любишь? – спросила она, уткнувшись ему в грудь.
- Ты еще спрашиваешь? – нежно ответил Дымов, не зная, куда деть телефонную трубку.

 *
В один из июньских дней Ольга Ивановна получила диплом Строгановки.
Событие было отмечено с размахом. Рябовский не позволил новоиспеченной художнице кашеварить и снял на вечер «Зимний сад» ресторана «Прага».
Творческие люди отрывались, как могли. Не было только Дымова. Рябовский сделал вид, что забыл включить его в список гостей, а Ольга Ивановна не стала настаивать, помятуя «за чей счет этот банкет».
Став дипломированной художницей, Ольга Ивановна не спешила искать работу. Она решила, что лето надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за утраченную возможность выезжать с Рябовским на этюды.
Известный художник принимал в Ольге Ивановне живейшее участие. С видом старшего товарища он правил ее работы, с видом прорицателя рассказывал о будущем парижском триумфе, с видом мэтра присутствовал на пятничных вечеринках и все время пожирал глазами свою protege. Глазами хищной кошки.
Он сам помог Дымовым снять однокомнатную квартиру на окраине Москвы. В их четырехкомнатной Рябовский не стал особо хозяйничать, перевезя только свои работы, кисти, краски и различные подсобные материалы. Ольга Ивановна без устали твердила, что теперь квартира стала «храмом подлинного творчества».
Из холстов, подаренных Рябовским, она использовала пока только один.
- Я задумала триптих, Дымов, - делилась она с мужем, - холсты одинакового размера, идея напрашивается сама собой. Лето, осень и зима в Коломенском, куда мы ездим на этюды. Представляешь – бурное цветение, медленное увядание и закономерный финал божественной природы!
- А весна?
- Что весна?
- Зайка, я люблю весну.
- До весны еще дожить надо, Дымов. И потом, холста всего три.
Дымов вздыхал, протирал очки и улыбался жене.
Что поделать, он обожал ее.
- Ты покажешь мне свою работу?
- Этюд еще очень сырой. Рябовский пообещал его доработать. Ну, ладно, смотри.
И она показала ему пейзаж, названный бесхитростно «Волшебное лето»
- Ну, как? – спросила Ольга Ивановна.
- По-моему, отлично!
- Льстишь, Дымов!
- Нисколько, Зайка, мне действительно нравится.
- Ладно, - сказала Ольга Ивановна, убирая этюд, - Рябовский поправит, что не так. Знаешь, он собирается взять эту картину в Париж. Вдруг я стану знаменита, Дымов?
- Если это произойдет, я буду счастлив!
- Спасибо тебе, мой великолепный муж! – произнесла Ольга Ивановна и поцеловала Дымова в щеку.
Как-то вечером Рябовский попросил Ольгу Ивановну приехать к нему.
- И обязательно захватите «Волшебное лето», над ним надо поработать, - сказал он в телефонную трубку.
- Дымов, - обратилась она к мужу, показывая на кастрюлю, - как закипит, сделай маленький огонь и вари минут сорок. Хорошо?
- А ты куда, Зайка?
- К Рябовскому, работать над пейзажем. К ужину не жди, кушай один. Котлеты в холодильнике, разогреешь.
Чмокнув супруга в щеку, Ольга Ивановна схватила этюдник с незаконченной картиной и помчалась на автобусную остановку.
Рябовский встретил Ольгу Ивановну во всей красе. Льняные брюки и рубашка, белые мокасины лайковой кожи на босу ногу.
Они действительно немного поработали над этюдом художницы, после чего Рябовский вкатил в гостиную сервировочный столик, на котором уютно расположились: бутылочка «Вдовы Клико» в ведерке со льдом, два бокала и хрустальная конфетница Дымовых, наполненная до краев черной икрой.
Ольга Ивановна прекрасно понимала, к чему это все ведет, и когда после пары бокалов Рябовский увлек ее на диван, единственное, что она смогла произнести:
- А как же Дымов?
- Что Дымов? Почему Дымов? Какое мне дело до Дымова? – жарко бормотал Рябовский, избавляя ее от одежд.
Почти час он доказывал, что гораздо лучше какого-то Дымова.
Выйдя из ванной в коротком халатике и допив остатки шампанского, Ольга Ивановна позвонила мужу:
- Дымов, - сказала она в трубку, - ты не спишь? Уже поздно, я здесь заночую, ладно? Нет, Рябовский уехал к себе. Завтра он заедет за мной и мы отправимся на этюды. Спокойной тебе ночи! Что? Да-да, я тоже тебя люблю…

*
Ольга Ивановна стала жить с Рябовским в четырехкомнатной квартире Дымова почти открыто.
Как это часто бывает, последним о ее измене стал догадываться муж.
Сцен и скандалов Дымов не устраивал, поскольку это было ниже его достоинства, а супруга ситуацию не обостряла.
В одну из традиционных пятничных вечеринок Ольга Ивановна вынуждена была пережить серьезное потрясение.
Виолончелист привел свою племянницу, начинающую оперную приму, обладающую потрясающим сопрано, победившую в прошлом году на конкурсе им. М.И. Глинки и уже дебютировавшую в Сан-Франциско в опере «Руслан и Людмила».
Внимание собравшихся сразу переключилось на молодую звезду. В ответ на просьбы звезда безропотно согласилась петь и кто-то аккомпанировал ей на кабинетном рояле. Все бы ничего, но Рябовский включил все свое хищное обаяние и вился вокруг певицы, глядя на нее глазами голодного ягуара.
А когда, выйдя на кухню, Ольга Ивановна услышала: 
- Свет здесь, на кухне под интересным углом падает. Ваши каштановые волосы от этого еще более выигрывают, - терпение ее лопнуло.
Она схватила этюдник с «Волшебным летом» и выбежала прочь.
Ей казалось, что она едет, куда глаза глядят, но очнувшись на окраине Москвы перед дверью их с Дымовым съемной квартиры, она поняла, что сердце не обманешь и больше ей идти некуда.
Открыв дверь своим ключом, она бросила этюдник в прихожей и обреченно вошла в кухню.
Дымов сидел спиной к двери и ел пельмени.
- Дымов, – тихонько позвала она его.
Он обернулся, радостно заулыбался и обнял жену.
В его объятиях Ольга Ивановна разревелась.
- Ну, что ты, Зайка? - спросил он нежно. - Соскучилась?
Она подняла заплаканное лицо и поглядела на него виновато и умоляюще, но страх и стыд помешали ей сказать то, что было необходимо.
- Ничего, - вымолвила она, - это я так...
- Садись, - сказал он, усаживая ее за стол, - давай я тебе пельмешек положу, ты же проголодалась, наверное.
Ольга Ивановна глотала слезы пополам с пельменями, а муж с умилением глядел на нее и улыбался в бороду.
Субботнее утро приветствовало Дымова ярким солнечным светом. Давно, очень давно он не просыпался в таком прекрасном настроении. Ольги Ивановны рядом не было, но услышав, что в ванной льется вода, Дымов снова заулыбался. Это был самый прекрасный из утренних звуков.
В прихожей он поднял с пола этюдник Ольги Ивановны и перенес его в комнату. Неожиданно крышка открылась и Дымов увидел «Волшебное лето».
Картина его неожиданно поразила.
- Это Рябовский правил? – спросил он у вышедшей из ванной Ольги Ивановны.
- Да, а что? – ответила она, вытирая волосы полотенцем.
- Он ни один твой этюд так не перекраивал.
- Боже мой, Дымов, ты стал разбираться в живописи! В том-то и беда, что в этой картине меня почти не осталось.
Держа в руках и продолжая внимательно рассматривать этюд, Дымов поднес его ближе к окну.
- Меня нигде почти не осталось, - пробормотала Ольга Ивановна себе под нос.
- Я не профессионал, конечно, но мне нравится.
Дымов положил этюд обратно, обнял жену и поцеловал ее золотистые волосы.
- Я сварю тебе кофе.
- Спасибо тебе, мой великолепный муж!
- Извини, что напоминаю, Зайка. Когда Рябовский заплатит за очередной месяц? – Дымов робко улыбнулся. - А то через неделю за эту квартиру платить надо, а мне пришлось пару редких научных изданий купить и семейный бюджет трещит по швам.
Неожиданно Ольга Ивановна осознала, что Рябовский еще ни разу не платил за четырехкомнатную квартиру с того момента… ну, с того самого момента, украшенного шампанским и черной икрой.

 *
За несколько дней Рябовский оборвал телефон Дымовых.
Он клялся в любви, умолял, обещал наложить на себя руки. Каждый раз он поминал будущую парижскую выставку и заверял Ольгу Ивановну, что без «Волшебного лета» его вернисаж блекл и безжизнен.
Ольга Ивановна прислушивалась к себе и с удивлением отмечала, что ее расстраивает не столько разрыв с Рябовским, сколько прекратившиеся творческие посиделки по пятницам. Она скучала по людям искусства.
Дымов же, с приближением командировки на конференцию в Берлин, становился все мрачнее. Он много работал в лаборатории, готовил доклад, переводя его на немецкий, но радости в его улыбке было все меньше.
- Дымов, что с тобой? – спрашивала его жена.
- Ничего, Зайка, просто устал.
Сама Зайка чувствовала себя потерянной и задавала вопросы мужу исключительно из вежливости.
Она дала слабину только после того, как Рябовский сообщил, что сделал на заказ для ее этюда «совершенно шикарную» раму.
Когда Дымов в очередной раз задерживался на работе, она взяла «Волшебное лето» и отправилась к Рябовскому без предупреждения.
Неожиданные приезды чреваты не только радостью, но и разочарованиями.
У подъезда она увидела белый «Мерседес» художника. В следующую секунду из подъезда вышел Рябовский с дамой. Он галантно открыл ей дверь, обошел автомобиль, сел за руль и выехал со двора.
Ольга Ивановна, стоя в тени дворового тополя, успела разглядеть спутницу Рябовского. Каштановые волосы оперной примы сложно было спутать с чьими-то другими.
Поднявшись в их с Дымовым квартиру, она оставила этюд в гостиной и прошла в кабинет мужа.
Ольга Ивановна прилегла на диван и, как будто впервые, осмотрелась.
В сущности, эту комнату занимал совершенно чужой ей человек. Да и другой мужчина не был особенно близок.
«Хватит! Кончено! Пусть Рябовский катится к чертовой матери!» - подумала она.
Ольга Ивановна решила дождаться художника, заставить его уплатить долг за квартиру и выгнать. В конце концов, это ее жилплощадь. И наплевать, возьмет он «Волшебное лето» в Париж или нет.
Но Рябовский в этот день в мастерскую не вернулся.
Ольга Ивановна не заметила, как заснула в кабинете Дымова.
А Осип Степанович в это время набирал телефон Коростелева. На работе сказали, что его нет, а домашний номер никак не отвечал.
Наконец он услышал в трубке голос старого друга:
- Алло.
- Старик, это я.
- Привет, как дела?
- Мне необходимо завтра с тобой встретиться.
- Что за срочность?
- Это очень важно, старик, если я ничего не напутал.
- Оська, что случилось?
- Завтра, все завтра. Сможешь в обед подскочить в наше кафе.
- Смогу, раз ты просишь.
- Договорились. До завтра!
- Пока.
Дымов положил трубку телефона, задумался на какое-то время и углубился в свои записи.
Он работал допоздна и даже не заметил, что жена снова не пришла ночевать.

 *
Дымов торопился в бар на Сретенку, где его уже ждал Коростелев. Войдя в прохладное помещение и увидев друга, Дымов рухнул на стул напротив и тяжело перевел дыхание.
- Оська, что это с тобой?
- Да что-то чувствую себя неважно.
- У тебя давление поднялось? Все лицо красное. Говори, где ты был.
- Я встречался с Рябовским.
- Зачем? Где?
- В кафе на Садовом. Попроси у бармена воды, пожалуйста.
Коростелев принес стакан воды. Дымов попытался выпить, но не смог.
- Глотать тяжело, - произнес он.
- Ну-ка, посмотри на меня. Оська, у тебя зрачки расширены. Ты с Рябовским пил что-нибудь?
- Чай какой-то… фруктовый.
- Зачем ты с ним встречался? Из-за жены?
- Подожди старик, не перебивай. Я должен сказать тебе что-то важное, а говорить мне почему-то тяжело. И ног я не чувствую…
Коростелев наклонился и с силой ущипнул Дымова за икроножную мышцу.
- Больно?
- Нет.
- Я понял. Подожди с рассказом. Уважаемый, - обратился он к бармену, - вызовите «Скорую» и побыстрее, моему другу плохо.
- Старик, - произнес Дымов, тяжело дыша, - про открытый мною метод ты уже знаешь. Для чистоты эксперимента я старался брать волокна из большого количества полотен… из картин, написанных в разное время. Когда Рябовский подарил Зайке три холста, я чисто машинально, взял образцы и с них. Мне нужно-то несколько ниточек с самого края. Все три холста современные, это не подлежит сомнению…
- Оська, для чего ты мне это рассказываешь?
- Сейчас, старик, сейчас… Один холст Зайка использовала, когда ездила в Коломенское на этюды. Дорабатывал картину Рябовский, обещал даже в Париж ее взять. Так вот, когда Зайка принесла картину домой, я удивился… мне показалось, что это писала не она.
С явным трудом Дымов сделал еще глоток. Коростелев слушал его, периодически поглядывая на часы.
- Старик, я не знаю, что мною двигало, но я снова взял образец волокон.
- И что? Что, Оська? Не молчи.
- Дышать тяжело… Ты знаешь погрешность моего метода. Я не могу указать точную дату…, но то, что это холст семнадцатого века, готов голову отдать на отсечение.
- С головой обождем, дружище. Ты хочешь сказать, что Рябовский закрасил какой-то древний холст, подражая твоей жене.
- С его мастерством это проще простого.
- И в таком виде будет вывозить картину в Париж?
- Совершенно верно. Картина называется «Волшебное лето».
Коростелев задумался на секунду, почесывая правой рукой мочку левого уха, после чего спросил:
- Так зачем ты с ним встречался?
- Я рассказал ему все и просил… Их отношения – это их отношения… Я единственно, о чем просил – не впутывать Зайку в махинации. Это ее погубит.
- Ты и про семнадцатый век ему рассказал?
- Да.
- Ты выходил куда-нибудь во время разговора с ним?
- В туалет.
- Эх, Оська, Оська…
В этот момент в бар вошли врачи «Скорой помощи».
Коростелев двинулся им навстречу.
- Доктор, побыстрее! И принесите носилки, он сам идти не сможет.
- Опять кто-то перепил? – осведомился врач средних лет.
- Нет, доктор, похоже на отравление кониином. Это яд растения болиголова пятнистого. Симптомы налицо.
- Вы фармацевт? – спросил врач.
- Нет, но в ядах разбираюсь. Доктор, умоляю вас, тут Склиф недалеко!
Когда Дымова положили на носилки, он тихо произнес:
- Болиголов пятнистый? Я умру, как Сократ? Что ж… не самый плохой конец.
- Я тебе умру! – закричал Коростелев. – Не вздумай умирать! Оська, я убью тебя, если ты умрешь! Ей-богу, убью!
Дымов улыбнулся нелепости этой фразы и, глядя другу в глаза, попросил:
- Помоги Зайке, старик…
Коростелев проводил носилки до машины и, вернувшись, спросил у бармена:
- Так, где у вас телефон, говорите?

 *
  Ольга Ивановна проснулась поздно и бесцельно слонялась по квартире. Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. У Рябовского были свои ключи. Кто же это?
На пороге она увидела довольно интересную компанию. Пара милиционеров в форме, соседи – пожилые супруги из квартиры напротив, женщина в комбинезоне с объемистым чемоданчиком и какие-то мужчины в штатском. Возглавлял всю эту команду человек, лицо которого казалось ей знакомым.
«Что-то в нем есть от лемура» - подумала она.
- Дымова Ольга Ивановна? – спросил он.
- Да, это я.
- Майор милиции Коростелев, - мужчина показал удостоверение, - Московский уголовный розыск.
- Да-да, я вас вспомнила. Вы были у нас на свадьбе.
«Надо же. Я и не знала, что он работает в милиции» - промелькнуло у нее в голове.
- Художник Рябовский с вами?
- Нет, но я жду его с минуты на минуту.
- Вы позволите войти?
- Да, конечно, пожалуйста.
Один милиционер в форме остался в коридоре у входной двери. Остальные проследовали в гостиную.
- Прежде всего, Ольга Ивановна, нам хотелось бы увидеть вашу картину под названием «Волшебное лето».
- Так вот же она, у стены.
Картину положили на журнальный столик. Мужчины в штатском и женщина с чемоданчиком стали колдовать над ней.
- А в чем, собственно, дело?
- Ольга Ивановна, у нас имеются все основания считать, что под этим слоем краски находится другое произведение.
- Этого не может быть. Я сама писала этот этюд.
- Но он находился у Рябовского какое-то время.
- Да, он слегка подправил картину.
- Боюсь, что не слегка.
Ольга Ивановна была ошарашена, но самообладания не теряла.
- А откуда вам все это известно?
- Из беседы с Дымовым.
- С Дымовым? Но, позвольте…
- Присядьте, Ольга Ивановна, и послушайте.
Она села. На душе у нее вдруг стало тревожно.
Коростелев расхаживал по гостиной, теребя правой рукой левое ухо, и негромко рассказывал:
- Оська… ну, в смысле – Осип Степанович – открыл замечательный метод определения возраста художественных полотен. Метод чисто химический. Он исследовал холсты, подаренные вам Рябовским. Они все оказались современными. Отдельно он провел исследование «Волшебного лета» после доработки. Дымов категорично утверждает, что ваш этюд написан на холсте семнадцатого века. Чудес, Ольга Ивановна, не бывает. Рябовский переписал работу полностью, имитируя вашу манеру, и собирался вывезти в таком виде в Париж что-то антикварное. Что именно, мы не знаем, но обязательно определим.
- Я ничего не понимаю! - в сердцах воскликнула хозяйка.
Коростелев продолжил, не повышая голоса:
- Сегодня Дымов встречался с Рябовским. Предполагаю, что во время встречи художник подсыпал Осипу яд.
- Яд?!
- Скорее всего, экстракт болиголова пятнистого. Он вызывает паралич дыхательных мышц, но не сразу, а через какое-то время.
- А что с Дымовым?
- Он в больнице. Врачи бьются за его жизнь.
- А Рябовский?
- Будет задержан в ближайшие часы. Ориентировки разосланы повсюду.
Коростелев остановился и очень внимательно посмотрел на хозяйку.
- Я очень надеюсь, Ольга Ивановна, что Рябовский в своих показаниях не станет говорить, что вы были в курсе всего. Это Оську добьет окончательно.
Он посмотрел в окно и вздохнул:
- Такой талантище! Надо же ему было…
Ольга Ивановна произнесла, как бы делая для себя открытие:
- Так Дымов, все-таки, талант? Он тоже личность неординарная?
- Да уж не чета вашим клоунам, - проворчал Коростелев в ответ.
У Ольги Ивановны было полное ощущение, что она упустила что-то важное, значительное. Упустила безвозвратно.
- Мне надо к Дымову в больницу.
- До завершения следственных действий я вас не отпущу. Если что, из Склифа позвонят. Я оставил ваш телефон.
В этот момент телефон и зазвонил. Ольга Ивановна уставилась на трубку, как на гремучую змею, не решаясь ее брать. Коростелев сделал это сам.
- Алло! – произнес он.
Дальнейшее его молчание сделало воздух в комнате густым и спертым.
- Я вас понял, - положив трубку, Коростелев взглянул на Ольгу Ивановну и закончил, - Дымов умер. Врачи не успели…
Эксперты только глянули на майора и продолжили работу.
Слезы брызнули из глаз Ольги Ивановна. Она плакала совершенно беззвучно и это выглядело еще ужасней, чем рыдания в голос.
Коростелев закурил и подошел к окну. Стряхивая пепел в цветочный горшок, он произнес:
- Знаете… Оська, сам того не ведая, был прав, называя вас Зайкой. У этого животного глаза устроены так, что оба поля зрения почти смыкаются – спереди и сзади. Вот почему так трудно к нему подкрасться. Но заяц совершенно не видит того, что расположено у него под носом: чтобы видеть весьма близкий предмет, ему приходится поворачивать голову набок.
Коростелев посмотрел на плачущую женщину и закончил:
- Но вам это движение оказалось несвойственно. Вы так и не разглядели того, кто был рядом.




© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2014
Свидетельство о публикации №214061302111 

обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2014/06/13/2111