Чавин, сечин и чанкильо. глава 16

Когда я еще стояла на большой площади перед Новым Храмом, то подошедшая девушка- швейцарка, в ходе развившейся у нас беседы говорит:

- Там, около Лансона, вообще колоссальная энергия.

- И как это определяется? - спросила я и по возможности незаметно оглядела ее. Мне всегда хочется такое сделать, когда люди вдруг начинают говорить про «energy», «consciousness», и особенно, когда к этому еще присовокупливают «love», которое, правда, в данном случае не прозвучало. Но девушка выглядела вполне нормально — ни дредов, ни тату, ни пирсинга, ни всяких браслетиков, развешанных по разным частям тела, на ней не было.

В ответ на мой вопрос она сказала, что у нее есть маятник, что как раз он наличие «энергии» и ее «силу» и определяет. А маятник при ней находится потому, что она и ее муж такими «темами» занимаются — и что они читают по всему миру лекции по этой тематике и проводят семинары — насчет energy и consciousness. И что вот сейчас она в очередной раз приехала в Чавин.

Вот... готовятся же люди к поездке - рамочку с собой даже прихватили. Шучу... но вообще-то у меня с собой даже компаса — и того нет, а вот он бы совсем не помешал: интересно ведь посмотреть ориентацию уак по сторонам света самой, а не обращаться к работам археологов в поисках этих цифр.

Кроме того, компас еще бы пригодился потому, что некоторые каменные скульптуры, как говорят, обладают хорошо выраженными магнитными свойствами.

И я тут переключилась на мысли об утраченных возможностях. Одна из них была такой.

 

Рядом с той стеной Kalasasaya, что самая дальняя от главного входа в Тиуанако, есть камент, который, как говорят, флэшку размагничивает быстро и запросто - проверить это утверждение на своей собственной флэшке я не стала.

Или вот другая утраченная возможность. Опять-таки, как Helaine Selin пишет в своей книге « The Encyclopaedia of the History of Science, Technology and Medicine in non-western Cultures» (1997), полутора- и двухметровые каменные головы и статуи, выставленные на центральной площади в городке-поселке Демокрасия в Гватемале тоже обладают ярко выраженными магнитными свойствами. Причем эти магнитые аномалии в скульптурах проявляются в определенных местах. В статуе магнитные полюса располагаются по обе стороны пупка. В каменной голове оба магнитных полюса, за редким исключением, располагаются у нее на правом виске.

А еще третья, тоже упущенная возможность. В Бауле - тоже Гватемала - находится очень известная скульптура ягуара, выполненная из камня. Он стоит на задних лапах, и в каждой из его верхних лап располагается по магнитному полюсу.

Вот... могла бы и сама со своим компасом на все это посмотреть, а так приходится только ссылками делиться.


Но может быть, подобные аномалии наблюдаются и в Лансоне? Где же тогда мой компас? Опять нет... но вспомнив, что сейчас к Лансону все равно близко не подпускают, расстраиваться из-за отсутствия компаса не стала.

Однако в этот раз из интереса к сказанному швейцарской девушкой я сняла с себя малу, сделанную из тулси, и решила с его помощью посмотреть, как с «энергией» дело обстоит еще на подходе к Лансону — на большой и утопленной в земле площади перед Новым Храмом. Превратив таким образом малу в упрощенный вариант янтры, я подержала ее большим и указательным пальцами правой руки над центральной точкой центральной площади — над тем местом, где пересекаются линии от всех четырех лестниц. Мала тут же прилежно закружилась по часовой стрелке, словно какая-то невидимая рука оттягивала в стороны ее нижнюю и центральную часть, одновременно двигая ее по кругу — однако никаких выдающихся по диаметру кругов мала мне не продемонстрировала.

После этого мы с девушкой расстались — она вскоре куда-то исчезла, а я неспешно направилась к Новому Храму. По дороге к нему посидела около расположенной перед Храмом небольшой прямоугольной площади, посмотрела на стоящие за ней колонны с фальконидами и, когда солнце растопило своими лучами утреннюю прохладу и заполнило воздух ароматами горных трав, пошла дальше — в прохладные и полутемные подземные галереи Старого Храма.

Если рассматривать Чавин как микрокосм и считать, что каждый микрокосм, по словам Мирче Элиаде, имеет свой центр, то, очевидно, таким центром в Чавине являлся Старый Храм, а центром Храма — Лансон, он же — главное божество Чавина.

Имени у этого божества нет — и это печально. Вернее, его имени нет в наших умах — и если такое положение вещей рассматривать сквозь призму буддизма, то оно печально вдвойне: в буддистской сутраяне говорится, что пока предмет или существо не получили свое имя, они не существуют. Правда, я не помню, чтобы буддизм рассматривал обратную ситуацию: что происходит, когда предмет или существо уже не имеют своего имени — когда оно в силу разных причин было предметом или существом утрачено.

Вообще наличие имени — это дело серьезное, особенно когда речь идет о богах. В иудаизме — это в качестве примера — само имя верховного Бога содержало в себе такую колоссальную мощь, что обычным людям произносить его запрещалось, хотя, наверное, даже при всем желании в те давние времена они бы и не смогли это сделать: истинное произношение имени Бога положено было знать только первосвященнику Иерусалимского храма.

Заложенная здесь идея — как мне это видится — заключается в том, что имя Бога, если оно произнесено правильно и если выдержаны его вибрационные характеристики, входит в резонанс с частотными структурами, которыми и является само божество. Однако если принять такую трактовку, то приходится предположить, что Бог действительно существует: или «взаправду» — например, на манер «бхеда абхеда таттва вада», или же у нас в уме.

Но что касается чавинского божества, представленного каменной скульптурой в подземной галерее Старого Храма, то сегодня для его обозначения используется имя «Лансон», хотя это название искусственное и вторичное. Это имя чавинское божество получило в семидесятых годах 19 века — так его нарек перуанский исследователь Jos; Toribio Polo: ему показалось, что эта каменная скульптура похожа на пику — на lanza. Чтобы обратить внимание на размеры этой «пики», к существительному добавился суффикс «on», который в испанском используется для усиления качества предмета — и в итоге получилось что-то вроде «большущая пика».

И вот я уже спустилась в галерею Старого Храма, чтобы узреть Лансон воочию. Галереи в Чавине - там, где находится Лансон и другие, в которые я зашла позже — чистые, свежие и на удивление живые; в них себя чувствуешь комфортно. То же самое относится и к галерее, где разместился Лансон, хотя рядом с ним еще дополнительно ощущаешь окружающее его пространство как сконденсированное и плотное.

Я стояла у Лансона — одна, никто больше ни рядом со мной, ни за спиной у меня не терся — и это было замечательно.

Я стояла у Лансона — и рядом ним было тихо, спокойно и свежо, как в детстве... словно я попала в Ялту в те немыслимо далекие времена, когда еще ходила с большими белыми бантами на туго заплетенных папой косичках; в те времена, когда ум мой был подобен белоснежной чайке, которая парила в восходящих потоках теплого воздуха над безбрежной гладью завораживающе-синего моря.

Попала как раз в тот момент, когда только что пронесся легкий летний дождь — мягкий и наполненный запахом розовых мимоз — нежных и пушистых, отчего и возникло состояние этого покоя — глубокого и вневременного... и тогда я попросила у него, у главного бога этого места, чтобы с меня упали все чуждые мне напластования. Чтобы я стала сама собой... естественной... изначальной.

После этого выраженного мной пожелания словно вакуум пронзил окружающее Лансон пространство; этот вакуум затянул меня в свою воронку, и тишина вокруг Лансона уплотнилась еще больше и стала совсем гулкой. И тогда откуда-то в моей голове появилась неожиданная для меня мысль, которая вообще-то никогда раньше меня не беспокоила: я попросила Лансон, чтобы у меня открылся третий глаз.

Попросила Лансон... главного чавинского бога... и отвлекшись от идеи о достоинствах открывшегося третьего глаза, я тут же переключилась на другую мысль. Я подумала: а почему каменная статуя, которую мы даже не знаем, как правильно называть, это непременно бог? И тут же ответила себе: если попадаешь в религиозно-церемониальный центр, то в нем непременно должен быть объект поклонения — в нем непременно должен присутствовать Бог в какой-то из своих манифестаций.

Так мы, во всяком случае, привыкли рассуждать. И в рамках такого рассуждения как раз и получается, что главным божеством Чавина и был Лансон. Ну понятно. Раз, как принято считать, здесь находился религиозно-церемониальный комплекс, то, соответственно, должно было находиться и божество, к которому приходили отовсюду и обращались с насущными вопросами и просьбами.

Я всегда в таких случаях вспоминаю ход мыслей Алисы, когда она путешествовала по Стране Чудес. Алиса как-то раньше побывала на море и твердо усвоила, что туда ездят по железной дороге. И когда позже в этой дивной стране, наполненной чудесами, она попала в море со слезами, то стала думать таким образом: если есть море, — рассуждала она, — то дальше должны идти пляж и крыши, а уж за ними — обязательно железнодорожная станция.

Единственное осложнение в таком ходе мысли заключается в том, что мы не знаем — так, чтобы наверняка — действительно ли Чавин изначально был религиозно-церемониальным центром: если вы обратили внимание, упор здесь я делаю на слово «изначально». Про некоторые нестыковки в этой общепринятой версии мы уже говорили в предыдущих главах.

Во-первых, на основании имеющихся у нас сегодня знаний можно предположить, что размеры площадей Чавина и его зданий существенно превышали возможное число паломников.

Во-вторых, это несоответствие размеров религиозного комплекса в Чавине и числа стекающихся к нему паломников усиливалось еще тем, что такой комплекс был не единственный: на перуанском побережье таких было понастроено много — и если паломников не набиралось даже на один, пусть даже самый большой, то как же обеспечивалось нужное количество посетителей для всех других построенных в тот период U уак?

А если они стояли полупустыми, то зачем было строить такие большие? А если в ответ подумать, что строили такими большими потому, что плохо думали и плохо планировали, то на это дальше подумаешь, что вряд ли. Инженеры, которые были в состоянии предложить сложные и надежные технические решения для своих сооружений, скорее всего, были вполне в состоянии просчитать и возможный поток посетителей. Мне, во всяком случае, это видится так.

В-третьих, технологии строительства — о некоторых я уже говорила, о других скажу в одной из последующих глав — опережали уровень знания тех давних “примитивных” строителей Чавина — опережали при условии, конечно, что строители действительно были примитивными.

И тогда получается, что или чавинские строители были совсем даже не такими примитивными, как их принято сегодня представлять на страницах многих академических текстов — или же строили Чавин совсем даже не они. Но если не они, то кто? И — опять-таки — зачем?

В-четвертых, назначение его наземных зданий, но больше всего, его обширных подземных галерей нам неясно — хотя, казалось бы, какие могут быть с подземными галереями затруднения? Но нет, на самом деле они являются предметом наших сегодняшних спекуляций и завтрашних возможных прозрений и открытий.

Дальше, в-пятых, если вернуться на привычную и знакомую нам территорию и предположить, что Чавин все-таки был религиозным центром, то мы все равно не знаем, что за религия в нем практиковалась. Никаких прямых и непосредственных знаний об этом до нас не дошло.

И это достаточно странно. Если религия в Чавине де Уантар была тем пылающим ядром, вокруг которого в течение многих веков вращалось все его существование, и если он обладал какими-то такими невероятно привлекательными мистическими силами, что сюда столетиями стекались паломники из самых отдаленных мест, то почему это ядро вот так взяло и угасло — и превратилось в холодный серый пепел забвения, не оставив после себя даже легенды и мифы, которые могли бы пролить свет на личность главного бога Чавина.

Правда, это забвение и угасшую память принято списывать на политику инков, которая называлась «митма»: это когда целые деревни переселялись из родных мест в новые и необжитые. Такая государственная практика, очевидно, могла привести к разрыву в преемственности культурных, социальных и религиозных традиций.

Однако если вы проживете некоторое время в Перу или просто проедетесь по стране и заглянете в ее разные и отдаленные уголки, то увидите, что с традициями, как только вы покинете большие перуанские города, дело обстоит вполне благополучно. Регионы и даже отдельные поселения ревностно — пока еще — хранят свою традиционную одежду: это первое, что бросается в глаза. Например, и сегодня по костюмам — и особенно по шляпам сельчан — можно запросто определить, из какой деревни-альдеи они приехали в районный центр на воскресную ярмарку-ферию.

Хранят они также свои поверья и легенды. Мы с моим перуанским знакомым, который работает в муниципальном музее города Караса, планируем проехать по близлежайшим поселениям, расположенным в кальехоне Кончукос, и записать эти легенды, пока они еще не угасли под натиском интернета и глобализации - но пока, слава богу, еще есть что записывать.

Хранят они и свои традиции. Например, в отдаленных деревнях сьерры, которые находятся всего в нескольких часах езды от Караса, еще в сороковые годы прошлого века были задокументированы случаи мумификации умерших с использованием трав — эта дошедшая до наших дней традиция была присуща ряду доиспанских и тысячелетних культур Перу.

Хранят они и свои праздники — правда, религиозные праздники в связи с насаждением испанскими конкистадорами католицизма модифицировались, и в них сегодня наблюдаются черты синкретизма, но даже несмотря на такой синкретизм, часто бывает, что в образе Девы Марии жители сьерры и сегодня поклоняются местным горам-Апу — традиция, которая, очевидно, насчитывает тысячелетия. Более того, в самой иконографии Девы Марии бывают представлены священные горы-Апу, которые спрятаны художником под нижней частью ее платья.

Даже свою традиционную местную кухню — и ту хранят, как хранят и другие особенности своей national identity — причем, как я сказала, не обобщенно в рамках всей страны, а очень даже локально: в рамках провинции, области, города или даже деревни.

Кроме инков как на виновников утраченных традиций, еще указывают пальцем на конкистадоров, которые в ходе своей конкисты многих местных поубивали, а миллионы других выкосили завезенные испанцами в Новый Свет европейские инфекционные болезни, к которым местное население не имело иммунитета.

Но как бы там ни было, получается, что вот в Чавине, кроме погруженных в каменное молчание статуй, стел и устрашающих на вид голов, тоже каменных, до нас мало что дошло — а то, что дошло, нам не всегда понятно. Нам плохо, например, понятна чавинская иконография, и мы только строим догадки по ее дешифровке. Куда все ушло... куда все делось... Да что там мифы и легенды — я ведь уже говорила, что мы даже не знаем, как в свое время назывался ни сам Чавин, ни его главное божество.

Но давайте вернемся в накатанную колею — вернемся к той версии о назначении Чавина, что у нас в ходу и на слуху и которая предлагает рассматривать Чавин как религиозно- церемониальный центр. Именно эта версия в наших умах пригрелась и прижилась – скорее всего, потому, что взамен ей в рамках существующей парадигмы предложить особенно и нечего.

Может быть, как раз поэтому у нас глубоко укоренилось впечатление, что раз в те далекие доисторические времена возводилось большое сооружение, то в нем непременно нужно было или кого-то хоронить, или же организованно проводить массовые церемонии поклонения “богам”.

Каждый из перечисленных выше пяти пунктов озадачивает уже сам по себе, а взятые комплексно – так тем более, хотя вышеприведенный список далеко не исчерпывающий. Например, я собрала материал для главы, посвященной строительству U уак и расчетам времени, которое потребовалось для строительства одной уаки с учетом имеющейся в наличии рабочей силы и с использованием тех примитивных строительных методов, которые описаны в трудах археологов — но решила не загружать вас техническими деталями.

И вот, по части возникающих нестыковок случай Чавина совсем даже не уникальный. Мне как-то случайно попалась на глаза страничка из книги, обращенной к одной из наших древнейших цивилизаций — Хараппской; ее название так же, как и название Чавина до нас не дошло, и ей, также как и Чавину, название было дано по названию близлежайшего города.

Sharri Clark, Ph.D. и A.M. in Аnthropology from Harvard University, в нескольких строчках набрасывает список относящихся к этой цивилизации вопросов — таких вот, например.

Наличие в отдаленные от нас времена монументальной архитектуры, назначение которой по-прежнему ускользает от нашего понимания.

Хотя монументальная архитектура присутствовала, пишет она, но при этом отсутствовало монументальное искусство, которое этой архитектуре было бы под стать.

Нам не вполне ясны причины заката этой цивилизации.

И в завершении списка — вопрос: что стало с прямыми потомками этой цивилизации? Данные об их identity у нас более чем скупые.

Конечно, Хараппская цивилизация более отдалена от нас во времени, чем Чавин — ее начало относят к третьему тысячелетию до нашей эры— но несмотря на то, что чавинская цивилизация по времени нам гораздо ближе, многие вопросы, относящиеся к обеим цивилизациям, по сути своей схожи.

И тут мы можем предположить, что кроме этих двух вариантов — или хоронить, или молиться — есть еще и запасной, третий, вариант, и в таком случае назначение этого здания можно определить как промышленно-индустриальное.

Скорее всего, про такой индустриальный подход вы слышали применительно к некоторым египетским пирамидам: он предлагается, в том числе, профессором одного из канадских университетов — имени ее я сейчас не помню, а посмотреть поленилась, но позже обязательно найду и напишу.

Если эта версия правильная, то она могла бы объяснить несоответствие между размерами уак и числом посетителей, а также продвинутые технологии, которые использовались в строительстве и художественном оформлении Чавина.

Третий вариант предполагает... понятно, что он предполагает. Предшествующую нам другую цивилизацию — или даже не одну — и допущение, что некоторые из ее потомков смогли пережить разные катаклизмы. Если это так, то здания могли строиться ими — по их технологиям и согласно их потребностям, пусть даже они сейчас нам непонятны.

Так, по крайней мере, легче было бы понять, откуда в Чавине появились надежные технологии возведения устойчивых зданий и трехэтажных подземных галерей: они были построены в те далекие времена настолько технически грамотно, что пережили все природные катаклизмы и благополучно достояли до сегодняшнего дня.

С этим третьим вариантом я скольжу по лезвию номиналиста Оккама; понятно, что его принцип — это никакая не аксиома, а всего лишь презумпция и что я выбираю то объяснение, какое мне кажется самым прямым, хотя прямота эта, конечно, достаточно условная: с лезвия можно свалиться что в одну сторону слепого отрицания имеющихся фактов, что в другую, где они принимаются на веру, а кроме этого, об это лезвие еще можно и порезаться.

И, тем не менее, ведь нашли под водой в Йонагуни, что в Японии, строения — или, если нейтральнее сказать, скальные образования: они похожи "на лестницы террасы с плоскими, прямыми сторонами и острыми углами» (цитата из вики). В Индии, в заливе Кхамбхат, предположительно нашли легендарный город Дварку, о котором говорится в Махабхарате.

Есть и другие находки — в других частях света, перечислять которые не буду: идея, я думаю, в целом понятна. А заключается она в том, что интерпретация всех этих находок неоднозначна. Некоторые ученые — те, что в меньшинстве — предлагают трактовать их как древние строения, насчитывающие тысячелетия; другие — те, что в лидирующем большинстве — придерживаются мнения, что это не искусственные строения, а природные образования, которые возникли на океанском дне самым естественным образом, безо всякого вмешательства рук человеческих.

А если вынырнуть из вод океана и отвлечься от находящихся там искусственных строений или, наоборот, природных скальных образований, то на такую же мысль о возможных потомках предшествующей нам земной цивилизации наводят и находки наземные: про Гёбекли Тепе, конечно, слышали все.

Согласно проведенным в 2003 году геомагнитным исследованиям, его возраст составляет не менее 12 000 лет, и его появление на наших исторических атласах вот так взяло и, можно сказать, в одночасье радикальным изменило наши удобные и устоявшиеся взгляды на то, что по Евразии в период раннего неолита неприкаянно бродили разве что полудикие собиратели да охотники, кутающиеся в животные шкуры.

При этом в нашем экскурсе мы по-прежнему остаемся в рамках земных усилий земных людей и даже не затрагиваем такой сложный вопрос, как тонкие планы нашего существования, хотя в одной из дальнейших глав к этому вопросу все равно придется обратиться.

Но этот третий индустриальный вариант назначения Чавина предполагает, конечно, совсем другой взгляд на историю нашей современной цивилизации. Другой - по сравнению с общепринятым и сегодняшним.

А сейчас давайте вернемся к тому моменту, когда я стою в подземной галерее Старого Храма в сгустившейся вокруг меня тишине. И если мы предположим, что Чавин был все-таки религиозным центром, пусть даже в своей вторичной ипостаси, то дальше задаешься вопросами: как этому божеству, Лансону, поклонялись; что оно делало для пилигримов и какова была его природа.

Но сначала о том, как Лансон выглядит, и тут — я обещаю — нам есть что сказать.