Богатый вернулся

Солнце близилось к закату, когда мужчина со спортивной сумкой наперевес пересекал поле, испещренное многочисленными колеями. По нему можно было быстро перебраться из одной половины городка в другую, обходя долгий путь по дороге. Мужчина решил так и поступить. Он был высокого роста, мускулистый, имел очень заметную восточную внешность, а на лице красовалась аккуратная негустая борода. Неровным шагом, покачиваясь, он двигался по тропинке на пути к бензоколонке, которая была в сотне метров от него и выходила на асфальтированную дорогу. Мужчина явно торопился, шел быстро, но чуть покачиваясь: видно, он был пьян. Из-под его ног поднималась пыль.
Павел Ворошилов был богатым и состоятельным топ-менеджером в крупной строительной фирме. Он вернулся сюда, в Тополевск, лишь на два дня специально для того, чтобы побывать на свадьбе своей младшей сестры Инны. Как только он узнал о предстоящем событии, тут же обрадовался, не выпускал эту мысль из головы около месяца, а весь вчерашний день только и думал о том, как пройдет его выходная поездка в родной городок.
Инна окончила в Тополевске колледж транспорта и уже работала железнодорожницей. Своей квартиры у нее не было, но родители вовремя подсуетились и попросили своего младшего сына помочь. Аркадий, старший брат Паши, работал в местном отделении милиции и не был в силах сделать такую крупную покупку, а Паша и сам был не прочь сделать сестре подарок. Родители уже успели намекнуть дочери об этом, но квартиру не показывали. Они выбирали ее самостоятельно, поскольку у их сына попросту не было времени, чтобы заниматься этим вопросом на расстоянии. После нескольких отвергнутых Павлом вариантов обе стороны остановились на прекрасной квартире в новостройке на краю Тополевска.
Сам городок был небольшой и походил скорее на огромный поселок или даже деревню. Павел покинул его еще в 18 лет, когда уехал учиться на инженера в другой крупный город в другом конце страны. Случилось это в 90-ом году. Родители за него сильно переживали и даже противились воле сына. Но юноша решил, что шансы выйти в люди у него есть только в крупном городском центре.
Он даже представлял себе, как он станет взрослым и обеспеченным и будет приезжать к родителям на своей черной «Волге», и как купит квартиру в том самом городе, куда он теперь отправлялся. Эти приятные образы двигали Пашу вперед, несмотря на все уговоры матери.
В последствие он ни разу о своем решении не пожалел и с тех пор, к собственному сожалению, не часто бывал у родителей. Поначалу он приезжал домой на каникулы, но, найдя работу, стал появляться в родительском доме все реже и звонки домой сын стал совершать только по праздникам. День, когда он последний раз был у родителей, он уже и сам не помнил. Отрыв от дома он пережил не так тяжело, как сами родители. Те постоянно переживали и старались быть в курсе самых последних новостей их младшего сына.
Сначала, дела у него не складывались. Несмотря на успехи в учебе, жить в незнакомом мегаполисе представлялось для него крайне сложным. После развала Союза, жизнь его стала совсем невыносимой. Временами он голодал, а в первую зиму ходил в осенней куртке. До института он добирался пешком через полгорода: денег на проезд тоже не было. По пути из университета, особенно часто во времена сильных морозов, он часто начинал думать о том, чтобы бросить учебу и вернуться в Тополевск.
Но его самолюбие и гордость были сильнее. Стоило ему представить себе, как он возвращается к родителям, не оправдавший их надежд и собственных ожиданий, как ему становилось противно от одной мысли об этом. Лучше он умрет от голода, или его убьют в подворотне, чем он вернется в родной дом с позором и прозванный иждивенцем и нахлебником. Он вспоминал, как мечтал вернуться домой на черной «Волге», и от этих мыслей силы его прибавлялись и он двигался дальше, несмотря ни на что.   
Ближе ко второму курсу Павел начал искать работу. Какое-то время он разгружал вагоны по ночам, работал на стройке, в столовых, пока не попал в киоск по продаже кур-гриль. Вскоре он стал его хозяином и чуть позднее приобрел еще несколько торговых точек. Ближе к четвертому курсу, Паша уже владел всей сетью этих киосков и решил бросить учебу, поскольку решил, что с работой по специальности в такое бурное время он ничего не добьется.
К моменту, когда он купил себе квартиру в городе, а голод стал только воспоминанием, он уже зарабатывал на перекупке и сдачи жилья в аренду. Это случилось в 97-ом. Ближе к тридцати годам, когда состояние Павла уже было достаточно солидным даже по меркам мегаполиса, он занял пост топ-менеджера в одной из самых крупных строительных компаний в городе. Так он обрел право не смотреть на цены в меню ресторанов и брать с полок супермаркетов столько еды, сколько ему было необходимо. Сумм, которые он тратил на продукты, на бензин для своего «Porsche», и впрочем, почти на все, кроме дорогих покупок, Паша сам не знал, поскольку расплачивался везде картой и не думал о том, сколько на ней остается средств.
Порой он, не стесняясь, признавался окружающим, что сам себе завидует. Чаще всего это случалось на публичных встречах, где он присутствовал и рассказывал о своем бизнесе и о том, как ему удается столько зарабатывать. «Если ты сэкономил – ты заработал», – говорил он и сразу замечал, как вдохновенно смотрят на него зрители, особенно девушки. В их глазах читалось нестерпимое желание жить так же хорошо, как он. Неважно с ним или самой по себе.
Постоянной спутницы у Павла не было, но и короткие отношения он не очень любил. Поначалу, когда для него открылись перспективы всеобщей женской безотказности при виде стопки купюр у него в кошельке, Паша был не прочь этим пользоваться. Однако затем поставил перед собой принцип, по которому он тотчас забывал про девушку, если та откровенно  напрашивалась на дорогие подарки. Таких со временем Павел научился вычислять быстро и безошибочно. Но даже когда, казалось бы, светлые и, может, даже способные привести к чему-то большему отношения развивались вот уже пару месяцев, Паша так или иначе понимал: где-то внутри этой девушки все же есть мысль о том, что с этим парнем она будет обеспечена. Так почему же ей не быть с ним хотя бы из-за этого? Каждой из таких «долгоиграющих» спутниц было очень трудно доказывать искренность своей любви на кожаных сиденьях Ягуаров. И Павел старался не винить их за это.
Мужчины же смотрели на него чаще всего как на конкурента. Если молодые парни могли проникнуться какой-то долей вдохновения от речи этого человека, то люди постарше, глядя на него, пытались внутренне оправдать свой более низкий достаток, например, большей глубиной чувств, моральными качествами, умом, в общем, всем тем, чем, на их взгляд, этот богач уступал нормальным людям.
Были и те, кто относился к Павлу только как к данности. Как правило, это были люди уже чего-то добившиеся на своем рабочем поприще и знающие: каждому свое. Они не смотрели на него ни со злостью, ни с восхищением. Но таких людей встречалось немного.
С людьми же своего класса Паша держался, не скрывая своей силы. Обычно он оказывался гораздо моложе тех людей, с кем приходилось иметь дело. Уступая им в опыте и весомости мнения, он выигрывал в целеустремленности и напористости при том, что никогда не был упрямым и работал, считаясь с реалиями рынка. Ко всему прочему, его яркая внешность, словно, сама за себя говорила окружающим, что где-то они этого парня уже видели: значит, его стоит слушать. Однако чаще такое влияние действовало только на выступлениях перед публикой и реже – в офисных кулуарах.
С течением времени к Паше также пришло понимание, что пускать деньги только на развитие бизнеса и на собственные расходы для него недостаточно. Тогда он решил заняться благотворительностью. Почти каждый его знакомый считал своим долгом принять на себя роль попечителя какого-нибудь детского дома, благотворительного фонда или спортивной команды. Паша решил от них не отставать и взял на себя расходы за обучение пяти студентов-сирот. Все они учились на факультете бизнеса в лучшем частном ВУЗе города. Так проблема благотворительности для Паши была решена, и с тех пор он ей не занимался, и даже тогда, когда кто-нибудь просил о помощи, говорил, что все людям он помочь не в силах, и отказывал, считая, что он не виноват в положении этих людей.
– А почему вы не перевезли родителей к себе в город, раз у вас деньги были? – спросил его на свадьбе младший брат одной  из невестиных подружек, с которым Паша какое-то время сидел за одним столом. Праздник к тому моменту продолжался около полутора часов. Паренек был щупленький, худощавый, волосы его были не по-деревенски длинными, но в глазах у него загорелся огонек любопытства, когда этот  взрослый человек, уже выпивший, начал рассказывать ему историю своей жизни.
– Ну смотри… – Павел сделал паузу, – Во-первых, не надо думать, что я не хотел их перевезти. Я хотел. Но они… были против. Как только я основательно обосновался, то загорелся желанием, чтобы родители с сестрой перебрались ко мне. Я бы им, там, и квартиры купил и обеспечил… Все! С этим проблем не было бы! Но Инка, невеста наша, тогда еще училась в 10-ом классе, и папка с мамой не хотели менять ей школу. Я их понимаю! Аркадий, брат мой старший, к тому моменту уже давно жил отдельно, кажется, в двушке. Он купил ее сам, на собственные средства, ну и, там, родители вложились немного. Моих денег он принципиально не брал и уезжать не хотел! Так вот: я даже был готов подобрать им, родителям и сестре, обе квартиры по соседству, в нормальном районе, все... – Паша отпил морса из кувшина, который стоял рядом на уже запачканной кем-то скатерти. Паренек продолжал внимательно слушать, – Инна окончила школу, но родители все равно решили остаться… Причем, не особо они настаивали, просто, хотели остаться в Тополевске, никуда не уезжать, там, и соседей не бросать. Вот Аркадий, – Паша поднял палец вверх, призывая к вниманию, – вот тот вообще про это слушать ничего не хотел! Чуть разговор зашел, он все! Говорил… Клал мне, так, руку на плечо, –  Паша показал, –  и говорил: «Паш, кончай с этим своим... месенатством. Сами разберутся». Ну вот, разобрались!
Паша снял руку с плеча Коли и продолжил:
– Я решил: ладно, хотите остаться – оставайтесь! Но вместо этого я к ним в дом, во-первых, провел водопровод, – он начинал загибать пальцы, – во-вторых, провел канализацию, чтобы на улицу не ходить; затем поставил им забор (нормальный, не из досок!); и, наконец, обложил дом винилом. Как говорят: если гора не идет к Магомеду, Магомед идет к горе. Я пришел! – Паша посмеялся.
– А вы к нам только на два дня?
– Ну да. Вчера вечером только приехал к родителям. Там уже и Аркаша, и Инна были. А сегодня вечером снова поеду. Посижу еще пару часиков и поеду.
Паша, действительно, приехал к родителям вчера вечером, но к моменту приезда, ни брата, ни сестры дома еще не было. Сначала он преодолел более шести тысяч километров на самолете, и затем несколько часов добирался на поезде, так что к шести вечера он был уже на вокзале. Тот был построен совсем недавно и стоял в центре города, а не на окраине, где раньше была железнодорожная платформа, которую помнил Паша. К сегодняшнему времени та была просто неспособна обслуживать все население быстро растущего городка. Теперь до нового вокзала вело несколько специально построенных железнодорожных путей, связывающих поезда со старой дорожной веткой.
Такси всего за десять минут доехало от вокзала до знакомой гостю улице, но стоило ему хорошо оглядеть дома, как он понял, что многих из них не помнит и не узнает. В частности богатые коттеджи на соседних улицах: чувствовалась рука городской жизни. Не помнил он и того пяти- или шестиэтажного здания, верхние этажи которого виднелись из-за крыш старых деревенских домиков с облупившейся краской. Больше всего удивил гостя построенный большой жилмассив в стороне от центра Тополевска, расположенный на возвышении, так что из любой точки города можно было его увидеть. Как оказалось, именно там и была куплена квартира для Инны и ее жениха.
Паша расплатился с таксистом, дав на чай двести рублей, и пошел вдоль по улице. Уже в конце нее, ближе к дому родителей Паши, он обнаружил еще и построенную, как оказалось, лишь в прошлом году церковь на перекрестке, где раньше были клумбы. Из любопытства Паша подошел ближе к ней и нашел даже табличку с именем главного мецената строительства, под чьим покровительством здание церкви было воздвигнуто. Паша нахмурился и развернулся обратно, в сторону родительского дома.
Это был отделанный голубым сайдингом одноэтажный домик, за которым можно было рассмотреть шесть соток цветущего июльского огорода. Отделка – та самая гордость Павла, под руководством и по инициативе которого она была сделана. Таким же детищем был и металлический забор с калиткой на магнитном замке, поставленный здесь чуть позднее. Он трижды позвонил в звонок.
– Иду! Иду! – крикнул женский голос из дома. Тут же раздался собачий лай. Через секунду на крыльцо дома выскочила женщина семидесяти лет с жирным половником в руках – Галина Валерьевна. Лицо Паши просияло: это была его мама!
Старая зеленая косынка скрывала ее значительно поседевшие волосы. Сама женщина была одета в белое платье с побледневшим голубым горошком и в староватый кухонный передник. Она бежала к калитке и чуть смущенно улыбалась, обнажая пару золотых коронок. – Приехал, родной! Отец! Иди, встречай!
Мать открыла калитку и чуть отступила, пропуская коренастого сына, после чего, забыв про капающий с половника жир, стала целовать сына в щеки и обнимать, припадая головой к его мощной груди:
– Ну! Дай хоть погляжу!
– Здравствуй, мам, – Паша попробовал улыбнуться и бережно похлопал мать по плечу. Она очень сильно изменилась, так что стало даже немного страшно. «Как это могло произойти так быстро? – подумал ее сын, – Как старость так быстро могла ее настигнуть?». Когда он ее видел последний раз, лицо ее также сияло, глаза были теми же, та же улыбка, но теперь эта улыбка и этот постоянный взгляд исказили лицо матери, покрыли его морщинами. Загар на ее лице был старым, не смываемым. Уход за огородом тоже давал о себе знать. Рост Галины Валерьевны стал еще ниже, чем раньше, плечи сходились на груди, а спина уже начинала горбатиться. Но взгляд, и правда, был прекрасен как всегда.
Не спеша сын двинулся к крыльцу. Овчарка продолжала лаять и звенеть цепью, на что мать только и кричала:
– А ну угомонись! Тихо! Тихо, тебе сказала!
 Из двери под стук трости появился отец Паши, Геннадий Сергеевич. Несмотря на то, что он был старше своей жены, Паше показалось, что его старость сберегла больше. Высокий старик был в поношенной рубашке и брюках. Лоб его был широким и морщинистым. Лицо стало более угловатым, а без того мощные черные брови стали еще мощнее.
– Сынок, – отец протянул руку улыбающемуся сыну. Не так он жал ему руку, когда отпускал из дома. Тогда юношескую руку крепко сжимала мясистая, чуть вспотевшая ладонь человека, понимающего все серьезность момента. Это был жест, придавший сыну уверенности, убедивший его в том, что отец, наконец, признал самостоятельность своего чада. Теперь же отцовская рука стала более костлявой, а кожа – сухой и дряблой. Рукопожатие было мягким, аккуратным и уже не отдавало той мощью, и скорее было сделано для вида, как дань традиции. Теперь жизненная сила и уверенность струилась в крови Павла, который даже будто хотел поделиться ее крохотной порцией с отцом, сжать его руку посильнее и обнять еще крепче, как он делал в молодости, когда хотел показать отцу, что не уступает ему в силе. Но Геннадий Сергеевич словно из вежливости или от старческой робости держал пальцы правой руки вместе и ладонь сжимал едва-едва. А затем он обнял-таки сына, правда, случайно чуть не ударив тростью Галину Валерьевну. Воспользовавшись паузой, та еще раз гаркнула на пса, а затем позвала всех в дом.
 С тех пор как несколько лет назад умер давний пес семейства Ворошиловых, которого Паша очень любил, двор стала охранять новая овчарка, которая к редкому гостю так и не привыкла и однажды даже чуть не укусила. После этого Паша бросил попытки с ней подружиться.
– Что? Стоит? – кивнул он в сторону отделанной сайдингом стенки дома. Родители сначала не поняли, о чем речь, но догадавшись, что сын спрашивает их о состоянии дома после ремонта, тут же ответили:
– Стоит. Куда ж денется?!
Еще минуту хозяева расспрашивали о чем-то пустяковом, а затем проводили гостя внутрь дома. Здесь все оставалось по-прежнему, без изменений. Те же сени, в которых стояли лыжи и шкафы. Те же стены в известке и тот же свет из окон. Даже тот же запах из детства, чуть спертый, теплый и с примесью золы от каменной печи, которая стояла на кухне давно не топленой. На пороге в основную часть дома Пашу встречал прохудившийся коврик, укрывающий скрипучий пол. Пол раньше тоже планировалось заменить, но родственники вовремя нашли это излишним.
– Проходи, сынок! Я как раз суп к твоему приходу сготовила! Проходи… – Галина Валерьевна все время гладила сына за руку и провожала в дом, старик шел следом. – Ты как добрался-то? Нормально доехал, правда? Садись, я тебе щас щи наложу! Вещи тока склади.
Паша прошел в зал, чтобы сбросить сумку и пакет с гостинцами. В дальнем углу стоял старенький лучевой телевизор, накрытый сотканной салфеткой – неизменная материнская привычка. Тут же располагался раскладной диван, на котором гостю придется спать. В дальней комнате, конечно, были еще две кровати, но до сих пор эта комната принадлежала Инне, и чтобы не смущать сестру, Паша решил спать в зале.
Тут же был книжный шкаф, за стеклом которого стояло несколько семейных фотографий. Паша был только на одной. На фотографии он, совсем молодой, обнимает отца, рядом стоит мать. На стене висела еще другая маленькая фотография Паши в рамочке. Здесь ему 8 лет. Фотография была черно-белой и уже чуть пожелтевшей, но именно таким он всегда представлял себя, когда вспоминал детство: большие глаза, ровные волосы и улыбка до ушей.
Больше в доме никого не было. Инна гуляла с подругами, обсуждая, должно быть, свое будущее супружество, а Аркадий оставался к этому моменту на дежурстве, но обещал заехать.
Сели за стол. Вкус супа был одной из немногих вещей, которые изменились здесь. Говяжий бульон не был теперь таким насыщенным как раньше, а внутри плавали горы капусты и большие куски мяса: мама их больше не нарезает. Хоть ее сын и слышал, что с возрастом вкусовые пристрастия и умение готовить угасают, но он никогда не мог подумать, что его маму ждет то же самое.
Попутно выпивали. Первый тост был, конечно, за приезд сына и за свадьбу дочери. Второй – за здоровье родителей. Третий посвящался здоровью Инны и Аркадия. Водка только горло обжигала, но Паша всегда старался забывать про свои вкусовые пристрастия, когда возвращался в родной дом, пускай это бывало не часто. Тут он вообще старался быть тем же мальчишкой, что хватал все, что дают и даже не думал привередничать. Он искренне считал, что дорогие рестораны и кафе ничуть не избаловали его. Поначалу мама очень волновалась, чтобы такое подать сыну, который у нее теперь вроде как богатый. Но со временем, поняв, что любит он все то же, она не стала мудрствовать лукаво и готовила то, что готовила всегда.
Вообще, когда тот еще мальчиком сообщал о первых достижениях, хвалил и подбадривал его только отец. Мать же приговаривала: «Ну, может, хоть в люди выйдет. Может, хоть в люди…». А дома только волновалась и все чаще причитала, как бы с ним чего не случилось. «Кто его знает, чего там в этом городе?» – говорила она. Когда же сын твердо укрепился на денежной почве, родители старались об этом совсем не думать. Мать по несколько раз спрашивала своего сына: «А хрусталь у тебя дома есть, сынок?», на что получала утвердительный ответ и на этом ее расспросы оканчивались. Она со своим мужем знала одно – сын у нее состоятельный. Слово это родителям очень нравилось. «Состоятельный»,  – звучит гордо и при этом не слишком громко. Им и так уже пришлось испытать на себе ропоты соседей про сыновье богатство. Поэтому родители придерживались своеобразного негласного табу на эту тему. Только Геннадий Сергеевич иногда, не столько из интереса, сколько из поддержания беседы, спрашивал сына: «Ну как дела там? Идут?».
И вот в тот момент, когда отец снова задал этот вопрос, а Паша приготовился отвечать привычное: «Идут, бать, куда денутся?», – в дом вошел Аркадий. Невысокий, с широким выбритым лицом и редкими волосами на голове. Голубая рубашка с капитанскими погонами прятала чуть выпячивающий живот. В момент их последний встречи его еще не было, как не было и лысины на темени.
Все живо отреагировали веселым гулом. Пришедший снял фуражку, и братья обнялись, тихо приговаривая что-то невпопад.
– Здорова, брат! Как ты, нормально все? – голос Аркадия был очень громким.
– Аркаш, садись, я тебе рюмку налью! – Галина Валерьевна уже открывала стеклянный шкаф с посудой.
– Ты что, мам! Я ж за рулем! – возразил старший сын.
– Погоди. Ты что машину купил? – Паша усадил Аркашу рядом с собой. В доме сразу стало как будто шумнее, и пропала атмосфера домашнего уюта: ее заменило какое-то предпраздничное веселье, словно свадьба будет вот-вот, а не завтра.
– Ну! «Ладу» новенькую взял. Вот уж год как!
Паша не знал про это и одобрительно кивнул, хотя в этом жесте было больше снисходительности, чем одобрения.
– А ты ведь сначала на самолете, а потом на поезде приехал? – Аркадий словно уже принял на грудь: настолько веселым он казался. Все детство он был дольно игривым парнем, был постоянной душой компании и очень любил возиться с отцовским «Уралом». Особых успехов в школе, в отличие от брата, он не достигал, чаще предпочитая друзей учебе. С тех пор, как он попал в органы, его веселость только прибавила.
Паша кивнул на вопрос брата, на что тот подхватил:
– А я вот теперь только на своей ласточке и катаюсь! Но только по городу, либо до сел смотаться… А так чтоб в лес или к речке, не… Проще Бутыгина попросить: у него ж джип! Бутыгина помнишь? Сашку? Тоже разбогател. Повезло мужику! Кто бы подумал?! Бездарь-бездарем всегда был, а тут тебе на..! Повезло!
– Почему повезло? Может, правда, работал мужик? – возразил брат.
– Слушай, я тебя умоляю! Я ж знаю, как это у нас тут делается! Вон, этот, который церковь построил… Церковь видел у нас?
– Ну.
– Что ты думаешь? Да каждый знает, на что он эту церковь строил! Грехи замаливает! – Аркадий рассмеялся.
Разговор продолжался около получаса, пока гость не вспомнил о гостинцах. Для отца с братом он достал дорогие швейцарские часы, матери праздничный сервиз, а сестре новый мобильный телефон, который мама отнесла в комнату дочери.
За время разговора, чтобы не искушать Аркадия, водки больше не пили. Общались в-основном братья, и по большей части говорил старший, который старался как можно быстрее и как можно больше рассказать о жизни в их городке. Рассказывал он и о старых знакомых, о родственниках, об охоте и новом лесном кодексе, по которому теперь наказывался любой, кто попробует самовольно нарубить дров на зиму, что делал в Тополевске каждый третий.
Геннадий Сергеевич вскоре немного захмелел и в разговоре участвовал слабо. Галина Валерьевна прибрала стол и поспешила передать Паше красивую коробочку с ключами от новой квартиры его сестры: он должен будет на свадьбе символично их вручить.
Через некоторое время братья вышли на крыльцо, чтобы старший брат мог закурить, после чего они решили вовсе пройтись по вечерним улицам. Через двадцать минут ходьбы и разговоров они дошли до полей и оврагов на окраине города, где мальчишками они очень любили бегать и догонять друг друга.
– Да, Пашка… Как сам? Строишь? – он закурил.
– Ну, да, все по-прежнему, дела идут.
– Ты смотри, там, Пашка… – Аркадий с улыбкой погрозил брату пальцем, – 158-ая – это, как говорится, штука такая!.. – Он засмеялся и похлопал брата по плечу.
Через полчаса они дошли до местной речки и встали перед обрывом. В детстве одним из немногих общих увлечений братьев была ловля рыбы на этом берегу. Они приходили, закидывали удочки и сидели, о чем-то переговариваясь и, иногда, хрустели яблоками, который Аркадий стаскивал из какого-нибудь сада. Братья сидели так полчаса, от силы час. Затем все, как правило, заканчивалось одинаково: Аркаше надоедало сидеть с братом, который больше смотрит на поплавок, чем на него и, бросив попытки упросить Пашу пойти домой, уходил сам. В иных случаях его утаскивала компания друзей, которые обязательно начинали его упрашивать достать отцовский «Урал». А Паша оставался сидеть на берегу еще лишний час, после чего возвращался с двумя-тремя гольянами в руках уже под закат и обязательно получал нагоняй от матери за позднее возвращение. Но отец спешил приободрить мальчика: «Не бойся: завтра мать из твоей рыбы что-нибудь сварганит».
– Помнишь, Аркаш? Помнишь, как было… хорошо? – Паша вдохновенно вздохнул, чего он почти никогда не делал, и продолжил оглядывать берег до боли знакомой речушки.
– Ты че это, брат? Ностальгируешь? Скучаешь, поди, часто?!
  Паша молча отвернулся. Аркадий выбросил окурок, и двое медленно двинулись обратно.
– У нас, видишь, тоже к природе городские присматриваться стали, – продолжил старший. – Один даже дом построил. Полгода назад это было. Построил дом. Красивый такой, деревянный. Сразу видно, что богатый. Ну так что ты думаешь?
– Что?
– Сгорел через два месяца! – Аркадий хлопнул по ноге, – Как спичка! Даже толком тушить не пришлось. У нас хотели уголовное возбуждать... но потом все так и зависло. Не повезло мужику, вот! Не повезло.
Они вернулись вскоре после захода солнца. Аркадий уехал на своей новой «Ладе», а Паша хотел остаться на крыльце, подышать воздухом, может, пройтись по огороду. Но этому воспрепятствовал лай выбежавшей из конуры собаки.
Павел хотел быстро вбежать в дом, но тут к нему навстречу выбежала девушка, еще из сеней громким шепотом ругающая псину:
– Алтын! Тишь! Что разлаялся?! Тишь, я тебе говорю!..
Это была Инна, только что вернувшаяся от подруг. Сначала она, видно, не поняла, кто стоит перед ней, но через секунду просияла и обняла брата:
– Пашунька! Здорова! – Они обнялись. Новый прилив живой радости охватил Пашино сердце.– Мама сказала, ты уж пару часов как приехал, а потом ушел куда-то!
– Гуляли с Аркашей… – ответил Паша, а сам подумал: «Вот кому годы пошли только на пользу!». Действительно, с момента последней встречи, сестра его, из тихой девочки, которая только недавно, казалось, окончила школу, превратилась в привлекательную окрепшую девушку. Фигура ее, правда, не была чем-то особенно примечательна: не очень стройная, с широкими плечами, которые переходили в красивые чуть пухленькие ручки. Да и сама она была не совсем стройной, зато ее широкое личико с чуть приплюснутым носиком так и сияло жизнью и предвкушением счастья.
Она задержала дыхание, видно желая сказать, что-то еще, но Алтын не переставал лаять, поэтому она поспешила позвать брата обратно в дом. Они прошли внутрь и сели за кухонный стол, где родители распивали вечерний чай. Сидели так около часа, обменивались новостями. Затем мать немного взгрустнула и начала петь застольную песню. К ней подключился сын, а затем все остальные. Незаметно наступила ночь, и все отправились спать, чтобы на утро вместе отдаться празднику…
…Паша налил себе в рюмку водки и осмотрелся по сторонам: Аркадий, сидевший рядом, ушел около пяти минут назад и не возвращался; родители сидели тут же и могли даже слышать, о чем идет его разговор с тем длинноволосым мальчиком; невеста с женихом сидели у всех на виду и начинали принимать подарки под речи тамады:
– Правильно! Давайте утешим молодых: они еще не знают, что натворили! – шутил тот.
Свадьба была в самом разгаре. Регистрация прошла больше двух часов назад, и сама процессия переместилась в здание столовой недалеко от центра Тополевска. «Столовая№14» представляла собой большой одноэтажный корпус из кирпича, покрытого известкой, которая кое-где уже начала осыпаться. Гул музыки и собравшегося внутри народа доходил даже до улицы. Такого большого количества гостей Паша никак не ожидал увидеть. Широкие столы вмещали, наверное, не менее ста человек, и почти все были на своих местах, когда Паша вошел внутрь вместе с компанией друзей невесты.  С ними он успел познакомиться, пока ехал в одном автомобиле от дома родителей.
В машине уместились одна из подруг Инны; ее младший брат (тот самый мальчишка, расспрашивающий Пашу о его жизни); и Володя, друг Аркадия, который был за рулем. Он был невысокого роста, не слишком опрятен, в кожаной куртке и с короткими красными припухшими пальцами. Мужчина был немного растерян, за дорогой следил еле-еле, хотя и не гнал. Он почему-то показался Паше подавленным, несмотря на праздник, но когда тот достаточно разглядел его дорогой темно-синий твидовый пиджак, джинсы и туфли на каблуке, даже попробовал завязать с ним разговор:
– Ты, значит, только на выходные приехал? – спросил он.
– Да. Аркаша рассказал?
– Ну.
Спустя полминуты он спросил еще:
– А кем работаешь?
– Строительный бизнес. Я топ-менеджер в компании. А ты?
– Я, – отвечал водитель, – много где работаю... На стройке, иногда кому-нибудь помогаю: забор починить, огород вскопать…
– Твоя машина? – они ехали на старенькой шестерке.
– Отца.
Володя замолчал, и больше они не о чем не говорили. Добравшись до столовой, компания расползлась: подруга Инны вместе с младшим братом ушли в сторону, Володя двинулся искать Аркадия, а Паша поспешил занять передовые места для гостей невесты.
В углу играла музыка, персонал спешно заканчивал раскладывать салаты и закуску. На каждом столике было по несколько бутылок водки и шампанского, вместо этикеток красовались растянутые в ширину совместные фотографии жениха и невесты. Внизу каждой из них красовалась надпись: «Совет да любовь!». Венчало все рамка розового цвета в форме сердца.
Через минуту Паша стал ловить на себе взгляды некоторых окружающих. В их глазах читался неподдельный интерес к этому человеку, только что вошедшему в провинциальную столовую, и который проходит теперь мимо них, постукивая каблуками. Павлу даже стало неловко от того, насколько он, наверное, выделялся.
– Ты смотри: тот, богатый! – раздавался где-то старушечий голос.
– Где? – подхватывал другой.
– Ну вон! Красивый, такой. Ишо с бородой!
– Глянь: и не женат. От невест, поди, отбоя нет!
Оказалось, что некоторые гости узнали в нем младшего сына семьи Ворошиловых, того самого, который уехал в город жить, а вернулся богатым. Про него так и говорили: «Богатый вернулся!». А больше о нем ничего и не знали.
Самое большое количество любопытных взглядов Паша поймал, когда дошел до сестры и поцеловал ее в щеку. Скромное свадебное платье так хорошо сидело на невесте, что даже ее пухленький животик не был заметен, а плечи не казались слишком широкими и выпирающими. Прическа тоже не была объемной, но прекрасно смотрелась с лицом сестры, которая еще с утра переживала по этому поводу.
– Ты у нас красавица! – Паша попробовал быть искренним, каким он себя, действительно, ощущал в тот момент, но его надменные брови, сложившиеся за последние годы в своеобразную гримасу самодовольства, только подводили его.
Инна широко улыбнулась и представила брату своего жениха:
– Это Тимофей! Тима, это Паша, мой брат!
Павел протянул руку будущему зятю: это был высокий, щуплый молодой человек в хорошем темном костюме. Лицо Тимофея было худым и вытянутым, глаза чуть с прищуром. Пожимая руку, он улыбнулся и сказал:
– Очень приятно!
– Взаимно!
О чем-то они еще поболтали, после чего Паша поспешил поприветствовать всю остальную родню, которая собралась за столом. Кого-то он знал, кого-то видел в первый раз, с некоторыми за всю жизнь он мог не обмолвиться и сотней слов, но постарался быть вежливым с каждым. Он также не забыл (который раз за день) поцеловать свою маму, похлопал по плечу отца и потом только сел на свое место, к которому через пару часов, в разгар веселья подсел тот самый паренек с длинными волосами…
– Твое здоровье! – Паша кивнул в его сторону и осушил рюмку, после чего продолжил, – Знаешь, – он закусил ломтиком сельди, – если ты оправдал свои детские надежды, то прожил жизнь не зря! Я так считаю. Поэтому главное всегда стремиться к чему-то. Понимаешь? – Он сделал паузу. – А родители даже не догадываются, наверное, как я их люблю-то, на самом деле…
Мальчик кивнул:
– Что же тогда приезжаете так редко?
–А мне график просто не позволяет выкроить свободный день или два. Случалось, конечно, там, бросать все дела ради выходных, смотаться, там, куда-нибудь на Юг. Брал горящую путевку и все. Но это только тогда, когда совсем выматываюсь. Я же пашу так!.. А сюда, в Тополевск, просто так не сбежишь. Это нужно планировать за несколько дней, лучше за неделю. Во-первых, чтобы зря не беспокоить тут всех, не предупредив. Ну а во-вторых… я же не могу просто так приехать, без ничего. Приедешь, я говорю, – забор поставишь. В другой раз – воду проведешь… И так каждый раз с чем-нибудь да появлюсь. Но сейчас тоже повод – свадьба.
Тут к ним подсел запыхавшийся от танцев пухлый низенький мужчина средних лет. У него была очень противная физиономия и толстая шея. На столе перед собой он положил кожаную плоскую кепку, и Паша тут же узнал в нем гостя, который приехал на праздник в собственном такси.
– Что сидите, не веселитесь? Молодой, иди пляши! С меня, вон, уже три ручья бежит! Сейчас подарки продолжат дарить.
Гости уже около часа с перерывами подходили к молодой паре, говорили свои напутственные слова и передавали то, что принесли с собой. За весь вечер за спиной молодоженов собралась гора, состоящая из спальных гарнитуров, сервизов, наборов столовых приборов, выменянных за символичную монету, предметов декора, фотоальбомов и нескольких подаренных конвертов с деньгами.
Трое начали о чем-то болтать, но стоило Паше, рассказывая о том, что он только вчера приехал в Тополевск, опрометчиво отметить появившиеся недалеко от вокзала ряды супермаркетов, которых раньше не было, таксист тут же разразился гневной тирадой:
– Ой, вот про все эти сьюпермаркеты, херомаркеты мне только говорить не надо! Я езжу, я вижу, что происходит! Знайте: все, кто приезжает сюда строить, – все олигархи и воры! Хорошо у нас, блин, еще нефть не в таких количествах, чтоб здесь заводы строить, понимаете! У нас только земля, да и та уже не наша! Убить их всех надо, богачей!
Паша надменно, чуть не засыпая, начал слушать этого человека, а мальчик, прикрыв рот, старался не выдать смеха.
– Что смеешься?! Нам своих угольных, понимаешь, предприятий хватает. Я вот как-то к родня в Ленинск-Кузнецке ездил, так там людям дышать нечем! Едешь как мудак, ни хрена не видишь из-за этой пыли! Как они вообще там живут! И еще эти к нам приезжают! Ну что им здесь надо? – мальчишка уже откровенно смеялся, Паша продолжал смотреть пьяным взглядом, как ни в чем не бывало, – Оставили бы уже в покое деревню и сидели у себя, понимаешь. Эти олигархи мозги здесь всем уже затрахали! На рынке один с моей знакомой, Натахой, из-за тридцати рублей поссорился! Из-за тридцати рублей! Тебя, блин, что грабят?! Ну обсчиталась баба, с каждым бывает! Ну че теперь скандалить из-за этого?! Натаха уже чуть не ревет, этот мудак продолжает орать! Всю плешь ей проел, понимаешь! Сам к себе на три дня… Представьте: на три дня вертолет прикрепил, полтора миллиона отдал! А из-за такой мелочи всю плешь проел! Из-за 30 рублей! Поубивал бы!
– Угу, не говори… – Паша кивал таксисту, глядя ему прямо в глаза, а мальчик вовсю заливался смехом.
– Че смеешься?! – таксист повернулся к нему, но тут тамада громогласно объявил:
– А сейчас особый подарок вручит младший сын семьи Ворошиловых, брат невесты, Павел! Павел, где вы? Поднимите руку, чтобы я мог вас найти!
Паша был к этому не готов, но руку поднял, после чего к нему подбежал слегка полноватый мужчина в костюме, в очках, с планшетом в одной руке и микрофоне в другой. Паша был уже без пиджака, рубашка слегка примялась, но в целом, несмотря на то, что он пошатнулся, когда встал, он выглядел по-прежнему внушительно.
– Дорогая Инночка! – сказал громко Павел, и его голос звонко прокатился по кафельным стенам столовой, – Ты, конечно, знаешь, как сильно я тебя люблю. Как все мы тебя безумно любим, иначе мы бы здесь просто не собрались! И, конечно, я уверен, что ты попадаешь в добрые, мужественные руки хорошего человека, с которым тебе придется делить и счастье и горе. Теперь, как говорят: нет «я» и «ты», есть только «мы». И… это очень правильное высказывание.
Паша осмотрелся по сторонам, и обнаружил что Аркадий, которого он никак не мог найти, стоит в стороне у стены и о чем-то переговаривается с Володей, с которым они вместе ехали в автомобиле. С ними также стоял кто-то еще в джинсовой куртке, имени которого Паша не знал. Не найдя поддержки от брата, он глазами отыскал родителей. Те умиленно глядели то на своего младшего сына, то на дочь.
– Главное помнить, что все вокруг, трудности жизни, обстоятельства – все это не важно, и не должно иметь для вас большего значения, чем ваша любовь и поддержка друг друга. Любите, берегите себя, не давайте быту разъединять вас. Пусть он лучше сближает вас под одной крышей, согревает вас своим теплом… Но для хорошей погоды в вашем доме нужен, естественно, сам дом. К чему я все это? – Паша аккуратно достал из висящего на стуле пиджака коробочку, которую мать передала ему накануне вечером, и аккуратно приоткрыл. – А к тому, что я, от лица всей семьи Ворошиловых, дарю вам, Инна и Тимофей, ключи от вашего нового дома! – он открыл коробочку и достал оттуда маленькую связку с ключами, которые тут же приятным звоном отозвались по всему залу. Непосвященные гости тут же ахнули. На лицах собравшихся застыло удивление, сменившееся затем восхищением: почти никто из них не ожидал подарка настолько дорогого и затмевающего все, что собралось горой позади молодых. – С новосельем!
Тут же поднялась волна аплодисментов.
– Че это он? – не понимал таксист.
Паша вышел из-за стола и, широко шагая, хоть и чуть покачиваясь, прошел до места жениха и невесты, неся впереди себя заветно подрагивающий блеск металла. Инна и Тимофей встали навстречу. Жених первым обнял Павла, крепко и со всей благодарностью пожав ему руку. Хоть он и знал, что брат его невесты собирается подарить им квартиру, он, тем не менее, был искренне сражен торжественностью момента. Инна обняла брата, не успев еще тот отпустить ее супруга, после чего долго целовала его в щеку. Паша даже не мог потом вспомнить, когда еще глаза его сестры излучали столько счастья и благодарности.
После этого он, наконец, передал ключи Тимофею, последний раз похлопал жениха по плечу и передал микрофон тамаде. Паша на секунду остановился около родителей, которые похвалили его за выступление, и сел на свое место. Ни таксиста, ни Коли рядом уже не было. Люди по сторонам начали неожиданно переговариваться шепотом.
– А-а-а, вот он че! Такой-то, конечно… – сказал кто-то вдалеке.
– Так он ж с ымя не живет, – подхватил другой.
– Один поди!
– Дык посмотри: сам без кольца, а так заливает…
– Смотрю, думаю, приезжий, шоль? Ан, глянь, правда!
Через минуту к столику, за которым сидел Паша, подошли трое: Аркадий с проступившим от алкоголя румянцем на лице; Володя, казавшийся теперь еще более вымотанным, чем в начале праздника; и тот незнакомец в джинсовой куртке, видно, тоже выпивший. Вблизи Паша сумел рассмотреть его лицо: щетинистое, с маленькими глазами, но с очень большим сверкающим от сальности носом. На голове сияли пролысины, уши были сильно оттопырены.
– Паш, это Юра, наш друг. Володю ты уже знаешь… – мужчины пожалили друг другу руки. Троица села напротив Паши.
– А ты, Юра, знакомый со стороны невесты?
– Я со всех сторон знакомый! – ответил он, улыбаясь.
Аркадий поставил на стол бутылку коньяка и принялся искать свободные рюмки.
– Откуда коньяк?
– Володя купил, – ответил Аркадий и начал разливать, – ну а что одну водку глушить, правильно?!
– Ты ж за рулем! – Паша вопросительно взглянул на Володю.
– Ой, умоляю! – Юра сделал ироничную мину. – Кто его здесь спросит? Да и кого повезет? Капитана милиции, ну! – он рассмеялся.
– Полиции! – Аркадий поднял вверх указательный палец.
– Да брось ты! Как ментом был, так ментом и останешься!
Все взяли рюмки.
– За тебя, Паш! – произнес тост Аркадий. Выпили. Руки потянулись к остаткам селедки в тарелке напротив.
– Как коньяк? – спросил Володя.
– Нормально! – Паша чуть причмокнул.
– Кстати, молодец! – Аркадий поджал нижнюю губу. – Я про поздравление!
Паша отмахнулся, после чего медленно, поглядывая на часы, пробубнил:
– Не надо мне сейчас напиваться...
– Ты уже напился! – засмеялся Аркадий.
– Спешишь куда-то? – Юра косо глянул на приезжего.
– Ему на поезд сегодня. – Аркадий тут же принялся разливать еще.
Юра надменно кивнул в сторону Паши, после чего произнес:
– А что будет, если опоздаешь?
– Не попаду на самолет.
– Сядешь на другой.
– Ты не понимаешь: мне нельзя опоздать. Не появлюсь завтра с утра, могу вообще больше не приходить. Такая работа…
– И как?
– Что?
– Ну… Работа.
– Работа идет, куда она денется? Все стабильно.
– Ну, тогда, может, за… – Аркадий поднял свою рюмку, но брат остановил его:
– Да не спеши так. Мы же не напиться хотим, – а сам осушил стакан с морсом.
– Конечно, не хотим, но ты ж щас уедешь, и я тебя еще, фиг знает, когда увижу. Поэтому, так сказать, по ускоренной программе!
– Ну давай!
– Тогда за стабильность!
Все было хотели стукнуть рюмками, но Паша снова остановил:
– Поправлю: за стабильный рост! – и сам улыбнулся сказанным словам.
Тут же стукнули рюмками и осушили их. Огонь пошел по горлу, и Паша закусил лимонную дольку, чтобы его затушить. Голову уже немного кружило. В основном, говорили братья, иногда что-то говорил Юра. Володя тоже вставлял свои слова, но, казалось, всегда невпопад, будто они были только предисловием, чтобы обратить внимание на себя и сказать что-то важное, но каждый раз Юра, уже не обращающий внимание на то, что говорят его друзья, перебивал его.
Через пять минут они выпили еще. Подошли родители и что-то сказали своему младшему сыну, после чего скрылись. Невесты с женихом уже не было на месте. Паша попробовал их отыскать взглядом и нашел в глубине зала: они танцевали медленный танец. Длинноволосого мальчишку с его старшей сестрой Паша нигде не разглядел.
Так все четверо сидели еще несколько минут, пока Юра не спросил:
– А ты ведь сам местный? – он откусил кусок буженины.
– Ну?
– Значит, должен всех тут знать, правильно?
– Так я когда последний раз общался тут со всеми!..
– А че ты, тогда, уехал-то? Там лучше, да?
Возникла пауза. Паша немного откинулся, но потом уголки его рта поднялись и он ответил:
– Ну как… Лучше.
– Возможностей больше?
– Больше.
– А у нас нет? Нет возможностей? – Юра, подпер подбородок ладонью.
– Почему «нет»? Есть, но…
– Но дерьмовые, правда? – Юра улыбнулся и прищурил свои пьяные глазки.
– Паш, подай тарелку! – Аркадий показал пальцем в двух метрах от себя, – Вон ту, с рыбкой!
Пока брат возился с блюдом, Аркадий ткнул Юру в бок, на что тот только беззвучно усмехнулся. Володя смотрел на Юру так же строго. Паша поставил тарелку на стол, начали разливать третью или четвертую порцию коньяка.
– Надо рабочие места организовывать, – продолжил свою мысль Паша, – Тут любой уедет, когда ему здесь работать негде. В нормальных городах как? Там…
– Погоди, секунду. Извини, что перебил… Но мы, значит, не в нормальном городе?
– Нет, я в смысле…
– В дерьме, ага?
– Я говорю, что нужно вам тут не церкви строить, а фабрики, например. Мелькомбинат поднимать…
– Смотри-ка учит, – он кивнул Аркадию, тот смотрел на Юру так, словно от его колкостей он злится больше, чем сам Паша.
– Фермерское хозяйство, наконец, восстанавливать! Молодого, попробуй, заставь кур разводить. А так, ведь кроме железной дороги у вас ничего нет!
– Нет, ты смотри! У него же самого сестра на ней работает, а он вот как…
– Так я же не про сестру говорю, Юр…
– Нет, ты мало того, что говоришь нам, что, мы, значит, в дерьме живем…
– Погоди…
– Нет, ты нас еще в это дерьмо окунуть хочешь! – Юра демонстративно продавил пальцем картофель в чье-то тарелке, – Правильно я понял?
Паша покачал головой, но Юру было уже не остановить.
– Или ты хочешь сказать, что если я приеду в твой город, то смогу как все разбогатеть там, так?! А Володька, – он кивнул в сторону друга, – Володька тоже сможет?
– Так все же зависит от человека...
– А что? Я, может, по-твоему, не справлюсь с жизнью там, в городе, не? – в голосе Юры уже не было ни капли иронии, – Что там? Цены? Люди хуже? Или там этот… ну … ритм! Ритм быстрый, ничего не успевают там люди, спешат… Спешат они?
– Спешат, – Паша кивнул, не взглянув на собеседника.
– Спешат, значит. А много они знают, а? О жизни, о спешке, о людях?!
Аркадий хотел попробовать сбавить пыл захмелевшего друга:
– Тишь-тишь, Юр! Алле? Прием-прием!
– Много они знают, – продолжал Юра, – о том, как люди умирают?! Много? О том, как нужно пахать, чтобы люди живы оставались! О том, что значит спешить по секундам, чтобы человек не сдох, пока ты его везешь! Знают?!
– А ты на скорой работаешь?
– На скорой! На скорой! И знаешь почему? Потому что мне не все равно!
– Юра, давай выпьем за это! – опять встрял Аркадий, после чего Юра взял рюмку, но пить не стал.
– Я получаю зарплату… Знаешь, какую я зарплату получаю? Одиннадцать тысяч! С копейками. Володька, тот вообще, когда как. Одиннадцать тысяч! И это у меня еще жена и сын годовалый! Одиннадцать тыщ! Это много?
Паша молчал.
– Нет, друг, не много! Но я не могу уйти отсюда. Знаешь, почему? Потому что люди дохнут! А ты сидишь там в своем городе и деньги считаешь… И что, думаешь, я поверю, что ты о людях там думаешь?!
– Мы для них дома строим.
– Для них? А не для себя, не? Сколько ты с этих домов имеешь? А сколько ради них завалил, мне интересно?!
Аркадий не выдержал:
– Ну все, слышь?! Юра!
– Сколько завалил? А?! А своровал? Своровал сколько у людей? Вот у таких как Володька! Сколько?!
Юра опрокинул свою рюмку, не стал закусывать и наконец, спустя секунду, с шумом отодвинул стул и отошел, пошатываясь, что-то бормоча себе под нос. Аркадий соскочил следом. Володя тоже встал и ушел за друзьями. Те о чем-то говорили друг с другом. Аркадий, судя по жестам, которые мог разглядеть Паша, пытался вразумить друга, но безуспешно. Тогда они вышли на улицу, доставая из карманов сигареты. Через пять минут Аркадий вернулся один.
– У него что? Не все дома? – спросил Паша, когда его брат вернулся.
– Он просто переживает очень… 
– И пьет поэтому? Переживает много? – Паша смотрел, казалось бы, совсем трезво.
– Перестань, это все из Володи.
– А что с ним? Они братья, что ли?
– Нет, но дружат с детства, – Аркадий налил коньяк себе и брату, – Ладно, выпьем. За то, чтоб все были живы-здоровы, и друг другу помогали, а?
Они выпили. Паша стукнул рюмкой по столу и выдохнул в рукав.
– У него ситуация сейчас сложная… – Аркадий глубоко вздохнул и подождал, пока Паша не начнет его слушать.
– У кого? У Володи?
Аркадий кивнул:
– У него отец умирает. Вот он и ходит на нервах, лица на нем нет…
Возникла пауза. Паша уставился вперед, где гости танцевали в смешении красок, так что даже невесту нельзя было сразу разглядеть. Аркадий продолжал:
– Сказали, не вытянет. Мужику полтинник. Хороший мужик! Я его знаю. Всю жизнь на железке пахал. Всегда держался, но тут, вот, летом что-то… Врачи говорят, операцию надо делать. 
Паша зажмурился, открыл глаза и вернулся в сознание. Он посмотрел на брата и понял, что такие слова ему уже приходилось слышать.
– Он, ты видишь, какой парень, – продолжал Аркадий, – тебя боится попросить. Думает, ты не так поймешь. У них нет денег на все это, – Паша засуетился и хотел развернуться, – Они пробовали собрать с родни, но все равно не хватает. Уже все перепробовали...
– Ну… такое бывает: люди умирают…
– Паш, ему больше не на кого надеяться!
– Вот только не надо на меня собак вешать! Ты думаешь, вы первые, кто меня об этом просит?
Возникла пауза, но Аркадий вскоре нарушил ее:
– Паша, это ты не первый, кого они просят, понимаешь? Ты не первый.
Паша замолчал, но Аркадий продолжил:
– У тебя этих денег…Для тебя же это копейки!
Младший брат вдруг взглянул на старшего так, как никогда не смотрел. Это был прямой и твердый взгляд, какой бывает у человека, уверенного в своей честности, но которого покрывают грязью и обвиняют в том, чего он не совершал. Когда сознание Паши совсем прояснилось, он посмотрел перед собой, увидел почти допитую бутылку коньяка, блюда, вспомнил весь разговор с этими людьми, и после долгой паузы вдруг тихо спросил:
– Трезвого не попросишь, правда? Трезвый денег не даст.. Ты ведь все это специально устроил. Бутылку притащил. Думал, пьяный он деньги точно даст, правда?
Аркадий молчал.
– «Ускоренная программа»… – Паша закрыл лицо руками, но потом вдруг сказал. – Ты что, думал, я деньги всегда с собой ношу, да? Думал, они у меня в карманах. Или вы хотели меня тупо грабануть? Знаешь, спаивайте меня, сколько хотите ради этих денег, отбирайте, хоть пропивайте, но только ответь: вы кроме них хоть что-нибудь во мне видите, а? Копейки… Вы же все удавить из-за этих «копеек» готовы. Неважно за жизнь, за бутылку!.. Главное – удавить! – он помолчал еще. Аркадий что-то хотел сказать, но Паша его опередил, – Я что виноват? Виноват в том, что зарабатываю больше всех, кто находится здесь? Чем все в этом городе! По-вашему, только воруя, можно хорошо жить? Если хорошо живет, значит, гнида, да? Дом построил – нужно сжечь? А вы все здесь такие страдальцы, и никто, по-вашему, не человек, если смерти не видел, так что ли? Разве я что-то плохое сделал? Я убил? Украл? Нет, Аркаш. Я просто захотел, и ничто не помешало мне! В чем же я виноват?
Паша медленно встал из-за стола, надел пиджак, взял свою сумку и уже хотел двинуться к родителям, чтобы попрощаться, но Аркадий его остановил:
– Знаешь, Паш, виноватых у нас хватает… Может, что-то я сам делал не всегда так, как следует. Может, я в чем-то пренебрегал некоторыми вещами… Но у меня на плечах погоны, и я видел, как люди не хотят быть виноватыми. Никто не хочет. Я вижу: у нас человек думает только о том, как не стать этим «виноватым». И не важно: городской он или деревенский. Каждый думает, что спрашивается всегда с того, на ком вина… – он сделал паузу, – Виноватый, Паша, лишь наказывается. А спрашивается всегда с праведного... Вот так! – он щелкнул языком и откусил кусок буженины.
Паша немного постоял, но затем снова нацепил на плечо сумку и, шатаясь, зашагал вдоль стола. Он подошел к родителям и попрощался с ними. Там же сказал что-то всем остальным родственникам. Мама долго обнимала Пашу, чуть всплакнула. Отец пожал сыну руку сильнее, чем в первый раз, и тоже прижал к себе. После этого он прошел в другую часть зала к Тимофею и Инне. Сказал пару слов жениху, попрощался с ним за руку, затем поцеловал сестру. Та повисла на нем, но отпустив, продолжала говорить ему теплые слова и гладить по руке. Наконец, Паша поцеловал ее последний раз и хотел направиться к выходу, но вместо этого вернулся к столу, за которым сидел Аркадий.
– Ты мой номер телефона знаешь… – сказал он, протягивая ладонь. – Постараюсь помочь…
Братья переглянулись. Аркадий кивнул и отпустил руку. Немного постояв, младший брат окончательно двинулся к выходу. По пути он не встретил ни Юры, ни Володи. Гости продолжали танцевать, и на Павла никто не обратил внимания, кроме родителей. Те долго смотрели ему вслед, махали рукой, когда он на них оглядывался. Галина Валерьевна снова заплакала, Геннадий Сергеевич ее обнимал. Через секунду их сын скрылся за входной дверью.
Солнце еще светило ярко, но не так жарко как днем. Медленно начинала опускаться вечерняя прохлада. У Паши оставался час до поезда и он, должен был идти быстро, чтобы успеть. Но только на полпути он вспомнил, что двигаться ему нужно не в сторону старой железнодорожной платформы, а к новому вокзалу. Где он находится, Паша не запомнил.
Он попробовал на интуиции выйти к нему по знакомым старым улочкам, но вместо этого вовсе заблудился без шансов выйти на правильную дорогу. Пьяный топ-менеджер волочил ногами по пыльной дороге, а завтра утром он должен оказаться на другом конце страны, чтобы только не потерять своей место в компании. Пашу даже на смех пробило от мысли о том, что только-только его деньги были предметом злословия и зависти, а теперь могут обратиться в пыль.
Неожиданно для себя он вдруг сошел с главных улиц и вышел к тому обрыву над речкой, у которого он был вчера с Аркадием. Теперь же рядом никого не было, и Паша чувствовал себя спокойно, дышал этим речным воздухом, и ему было приятно, что никто не отвлекает и не тревожит его разговорами. Теперь он смотрел на этот пейзаж, который еще в детстве Паша запомнил таким, каким он оставался до сих пор, и ему хотелось смотреть на него и никуда не уходить, стоять здесь хоть вечность, только бы наедине с собой.
Нечего в этой картине не было выдающегося, особенно с этой точки обзора. Значительно портил вид сапог, торчащий из земли здесь уже лет двадцать. Немногочисленные кустики были подтоплены и не отбрасывали никакой живописной тени. Вместо этого они лишь жалобно, поникнув всеми ветвями, свисали над водой. На противоположном берегу тоже не было ничего интересного, кроме зарослей. Непримечательное поле за рекой местные обычно использовали как лучшее место для того, чтобы приехать сюда на автомобиле и отдохнуть на берегу родной речки. Только дорогу к соседнему селу и можно было разглядеть среди травы, да опушку леса вдалеке. Но именно в этом пустом и неинтересном пейзаже было все, что обычно вспоминал Паша, услышав название родного городка. Таким был для него Тополевск, в котором он вырос и который он теперь снова покидает.
Как бы сильно он не любил свою жизнь, сейчас он мечтал о том времени, когда он еще мог, не думая о завтрашнем дне, взять и прийти на эту речку вместе с братом, закинуть с ним самодельную удочку и уплести пару ворованных яблок. Как бы он сейчас хотел оказаться здесь снова мальчишкой и сидеть здесь вечно вместе с ним! Брат о чем-то попытается с ним заговорить, но теперь Паша не будет игнорировать его: он обязательно заговорит с ним о каком-нибудь пустяке и домой они отправятся вместе, пускай, без гольянов.

Павел шел по пыльной дороге через поле по направлению к бензоколонке. Это был кратчайший путь к другой половине городка, где можно было поймать попутку до ближайшей железнодорожной станции: на отправление поезда с вокзала Паша, скорее всего, уже не успеет. Его пьяная дремота начинала спадать, но ноги все равно иногда подкашивались.
Пройдя сотню метров, он дошел до заправки и хотел уже подойти к кассе, чтобы спросить дорогу, но неожиданно наткнулся на пару ребятишек на велосипедах и попросил их вывести на железную дорогу. Оказалось, что вокзал находился совсем рядом. Где именно, Паша понять не мог, поэтому ему пришлось попросить мальчишек помочь. Те, на удивление, согласились, не испугавшись немного неопрятного вида незнакомца, и сами вызвались скорее показать путь. Они шли по новым улицам того района города, в котором Паше и раньше не часто бывал, так что для него он был теперь совсем незнаком.
– Эти дома недавно построили, – сказал конопатый мальчик, объезжающий Пашу на велосипеде, – еще год назад их не было. И этот магазин... Вот этот! Его только весной открыли.
– Какой «весной»! – завопил второй, смуглый. – Его только месяц назад построили, не больше! Мне папа рассказывал, что это городские сделали: построили здесь все! – завидев интерес взрослого к тому, что мальчик рассказывает, он продолжил, – Тут года два назад еще ничего такого не было! А потом очень быстро начали все тут строить! Видите те дома? – смуглый показал вдаль, где на возвышении на другом краю города виднелись те самые новостройки, где была новенькая квартира для его сестры и зятя. – Их вообще за год построили!
– А, ну да. Знаю, – подхватил Паша.
– Вы здесь были раньше? – спросил конопатый мальчик.
– Да я здесь родился вообще-то. И у меня здесь родные живут...
– Вы в городе живете?! Он намного больше нашего? – начал расспрашивать смуглый.
– Конечно, вы что ребят? Гораздо больше.
– А машин там много?
Мальчишки теперь смотрели на приезжего в оба глаза, и, казалось, будто уже он ведет их, а не они его.
– Там, ребят, машин так много, что им проехать негде! Из-за этого пробки получаются... Пробки, что такое? Знаете? – Паша, чуть прищурившись, поглядел на ребят. По их переглядыванию было понятно, что либо они считают его за чудака, либо думают, что он пытается их разыграть. – Пробки… это когда машин на дороге так много, что все не могут проехать по улице. Из-за этого и получается пробка: все машины стоят и не двигаются.
– А-а… – скромно протянул веснушчатый. Было ясно, что он до конца так и не мог понять, как автомобилей может стать так много, что они перестают двигаться. «В конце концов, можно же просто сказать всем ехать быстрее, чтобы не было этой пробки», – думал он.
– А кем вы работаете? – продолжал мальчик.
– Дома строю.
– Вы строитель? – спросил смуглый и начал заворачивать за угол.
– Не совсем.
– Там, на холме дома тоже очень быстро построили, мы даже обалдели…
– В городе вообще дома обычно очень быстро строят, не знали?
– А большие дома в городе?!
– Большие… Я, знаете, в каком живу? Двадцать два этажа.
– Сколько?! – воскликнули оба разом.
– Двадцать два. Ну это как… – Паша начал искать поблизости подходящие ориентиры. Новостройки уже скрылись за поворотом, поэтому пришлось показать на высокую часовню, чей купол сиял вдалеке, – Вон ту церковь видите?
– Ну.
– Вот как пять таких!
– Ниче себе! А вам не страшно? – конопатый посмотрел на Павла так, будто сам испугался.
– Что «страшно»?
– Ну, жить там. Это же высоко.
– Нет, почему? – Паша засмеялся, – В Америке там вообще, знаете, какие дома? Там человека не сразу разглядишь, если вниз смотреть.
– Ух ты! А вы были в Америке?!
– Был.
– Вы с переводчиком были?
– Нет, почему? Сам.
– Вы английский знаете?
Павел кивнул.
– А вы видели каких-нибудь актеров, президентов? – смуглый не унимался. Паша засмеялся и покачал головой.
– Не, не видел.
– А у вас большой дом? – спросил другой.
– Квартира-то? Ну да, не маленькая.
– И у вас тоже машина есть?
Павел снова кивнул и удивился: незаметно для себя он уже оказался на привокзальной площади. На часах оставалось десять минут до отправления поезда, так что ему следовало поторопиться, поэтому он тут же стал прощаться с мальчишками.
– Держите, – он протянул каждому по пятисотке, – не тратьте за раз и не показывайте остальным.
Мальчики сначала, будто не поняли, за что приезжий протягивает им деньги. Но потом оба оставили все вопросы и трепетно взяли купюры, после чего аккуратно положили их в карманы и закивали на предостережение этого взрослого. Тот похлопал каждого по плечу и пошел к вокзалу. Через минуту его фигура скрылась в дверях вестибюля. 
Мальчишки  стояли на площади, поставив одну ногу на землю, а другой, опираясь на педали своих велосипедов. Веснушчатый продолжал перебирать в руках свои пятьсот рублей, которые вживую он хоть и видел, но рассматривать у себя в руках еще не приходилось.
Они тронулись с места и поехали скорее в ближайший магазин, чтобы купить себе мороженого или, может, какую-нибудь игрушку. Они съехали на поле, испещренное колеями, чтобы сократить дорогу, и только тут вспомнили, что они толком даже не попрощались с этим человеком и не поблагодарили за вознаграждение.
И уже когда он протягивал им деньги, они где-то глубоко в сознании, наверное, догадывались, кто же перед ними. Они будто поняли это и теперь недоумевали: как они не догадались об этом раньше? По этой аккуратной бороде, по мускулатуре, по пиджаку, ботинкам, джинсам, по взгляду, в конце концов… И главное: по тому, как легко он расстался с этими фиолетовыми бумажками. Ведь они даже не понимали, как точно называется такой человек. Но одно они знали точно: они хотят быть такими, как он.