В плену свободы. Глава 19

Глава 19

Прибыв в Город, Алан, наконец, принял решение сменить квартирку и на время поиска подходящей, поселился в недорогом отеле. Еще более тесные стены номера быстро нагнетали тоску, и Алан решил навестить Ансельмо. Дверь по неприятной традиции отворил Льюис:

– А, это ты. – Довольно разочарованно буркнул Льюис, и тут же развернувшись, побрел обратно в комнату, тем самым, видимо, приглашая зайти.

– Ну что, Льюс, как поживаешь?

– Похуже вас, именитых светил. – Он ответил язвительно и непривычно громко.– Да и хватит этих неуместных любезностей, ты ведь Ансельмо ищешь?

– Да что с тобой не так, парень? – Алан приблизился к нему на несколько шагов, и хотел было выплеснуть всю свою желчь, но одумался. Так, где Ансельмо?

- Не знаю я, где Ансельмо. Когда он вернулся из твоего городка, почти сразу же съехал. Успел только с утопистами разругаться. – На секунду Льюис задумался, словно решая что-то, затем подошел к столу и начал копошиться в бумагах. С минуту он провозился, а затем протянул Алану лист, исписанный почерком Ансельмо. – Вот, нашел это недавно. Я все это слышал из его уст, а повторять для тебя мне лень.

Алан взял лист и бегло прочитал:

"В последнее время я много думал. Гораздо больше обычного. И ведь что занимательно, мысли мои словно поднялись на ступеньку выше. Нет, я по-прежнему чувствую преграду где-то там, где-то в моей голове, но теперь мне совершенно ясно, что преграда эта далеко не первая и не последняя. Но остальные, как мне кажется, не разделяют моего мнения, несмотря на то, что у нас по-прежнему есть нечто общее. Мы настолько вожделеем этот мир, что панически боимся к нему прикоснуться. Сложно представить что-либо лучше нашего идеалистического воображения и еще сложнее представить что-то более возбуждающее, волнующее, опьяняющее, нежели нашу жажду к этому вымышленному миру. А стоит нам только прикоснуться к нему, и наш интерес мгновенно угасает, лишая нас этой отчаянной жажды, которую мы воспринимаем, как особое испытание, наделяющее наше существование мнимым смыслом. Так и выходит: самый легкий способ почувствовать жизнь – сторониться ее. Все это – неимоверная глупость нашего поколения сомнений."

– Так, значит, он съехал? Это все, что ты знаешь?

– Поговаривают, что его взяли младшим редактором в какой-то журнал. Там он может вдоволь упиваться свой «зрелостью».

В ответ на это, Алан только улыбнулся, и, заметив эту улыбку, Льюис встал, выпрямился так, что спина хрустнула, и указал на дверь. В мгновенье былая ненависть к Льюису тут же обратилась приятной жалостью, и все с той же ухмылкой Алан покинул его конуру. Закрыв за собой дверь, Алан встал и прикурил, и только он снова сделал шаг вперед, позади послышался скрежет.

– Держи. Мы ведь неплохими с ним друзьями были. – Уставившись в пол, Льюис протянул записку.

Не успел Алан ответить, как дверь тут же громко хлопнула. В записке был лишь один адрес. Но Алан не отправился по нему, теперь он знал, что с Ансельмо все хорошо. Возможно, когда-нибудь потом. И вдруг совершенно неожиданно его посетило то надоедливое чувство, которое возникает при слишком утомительных занятиях или не менее утомительных раздумьях, именно то, которое заставляет твою душу извиваться точно затекшие суставы. Это чувство произрастает где-то между смирением и борьбой. И произрастая, оно вносит долгожданную ясность, и в моменты эти совершенно неважно, верное ли решение последует, поскольку уже не существует ни этого самого «верно», ни «ошибочно». Чувство это может возникнуть в тот момент, когда вы просто выбираете между двумя сортами сыра в магазине, а может возникнуть и в тот момент, когда вы на грани великого научного открытия. Так и появляется это смутное чувство, которое вносит чистейшую ясность.