Я - кошка, часть 5

                Глава  5
                Снова  потери

Машина уехала из нашего двора. Соседки взволнованно переговаривались между собой. Ольга Тимофеевна закрыла квартиру Курочкиных и, тяжело вздохнув, сказала:
- Вот беда-то, вот беда… Не дай Бог, останется Юра один! Ой, не дай Бог! Пойдём, Лизушка, я тебе мяска положу…
До мяска ли мне было? Это вы, люди, думаете, что кошки ничего не понимают. Да всё мы понимаем, мы улавливаем сразу изменения в атмосфере человеческих взаимоотношений, мы чувствуем приближение несчастья, мы сканируем мысли человека. Но мы бессильны в таких вот трагических ситуациях. Тем не менее, я покорно пошла на второй этаж за Ольгой Тимофеевной. Её таксы взволнованно прикоснулись ко мне своими влажными чёрными носами, словно понимая моё отчаянное и опустошённое состояние, а добрая женщина пододвинула ко мне блюдечко с кусочками куриного мяса, но я не стала есть. У меня не было аппетита. Сокрушённо качая головой, Ольга Тимофеевна проговорила:
- Не переживай, кисонька, поправится твоя хозяйка, вот увидишь… Вот сейчас позвонит Юрий Григорьевич и скажет, что всё хорошо…
Но телефон не звонил. Медленно тянулись минуты. Я как-то незаметно задремала, свернувшись клубком у тёплой батареи. Малыш и Дружок последовали моему примеру. За окном выл ветер. Ольга Тимофеевна, пригорюнившись, сидела у телефона и шёпотом молилась. Резкий звонок нарушил тишину.
- Да! Слушаю! – почти что закричала старушка в трубку. – Что? До сих пор без сознания? Я сейчас на такси к вам приеду! И не возражайте!
Она поспешно вызвала по телефону такси и стала одеваться.
- Так, дружочки мои, сидите смирно и ждите нас, - с этими словами Ольга Тимофеевна потрепала по спинкам своих собак, погладила меня по голове и вышла в прихожую. Хлопнула дверь, и мы остались одни. Нарастающая, словно снежный ком, тревога теснила моё сердце. Всем своим нутром я чуяла, что вот-вот случится что-то страшное. Нет, никогда больше не вернётся в свою квартиру милая, добрая Мария Ивановна! Я уже знала это. И так мне сделалось горько, что жалобное мяуканье, словно плач, вырвалось из моей груди. Я забралась на кухонный подоконник, окно было залеплено снегом. И где-то там, в далёкой больнице прощалась с жизнью моя замечательная хозяйка. Я по-своему, по-кошачьи, оплакивала её. Моё отчаяние передалось собакам, и они принялись поскуливать и подвывать, сначала тихонько, а потом всё громче и громче.
Прошло несколько часов, и вот в подъезде послышались тяжёлые шаги. Малыш и Дружок тут же прекратили свой плач и с радостным повизгиванием побежали в прихожую, а я – за ними. Вошла бледная Ольга Тимофеевна, ведя под руку Юрия Григорьевича. Мой хозяин обвёл комнату невидящим взглядом и тут только заметил меня. Со словами: «Вот и всё, Лизушка, вот и всё…» - он бессильно опустился на диван, дрожащими руками снял очки и закрыл руками лицо. Сгорбленные плечи его мелко-мелко задрожали: он плакал, этот мужественный, добрый человек… В порыве любви и жалости я встала на задние лапки и принялась лизать его руки.
Тем временем заплаканная Ольга Тимофеевна позвала остальных соседок. Они сели на диван рядом с Юрием Григорьевичем, стали гладить его по плечам и по голове, говоря разные утешительные слова. Но разве можно утешить человека, только что потерявшего самое дорогое на свете существо? Разве найдутся такие слова? Таксы снова принялись скулить, а Ольга Тимофеевна пошла готовить для всех успокаивающий чай на травах. Внезапно хозяин изо всех сил прижал меня к себе:
- Лизушка, теперь ты у меня одна осталась… Как же мы будем без Машеньки?.. Ведь мы с ней сорок лет прожили, сорок лет… Как же мы теперь будем, Лиза?..
Бабушки-соседки налили моему хозяину чай.
- Выпей, Юра, выпей, успокойся… Тебе бы сейчас снотворного, тебе бы забыться.
Хозяин с трудом сделал несколько глотков.
- Так, Юра, - решительно сказала Ольга Тимофеевна. – Сегодня ты ночуешь у меня, я тебя никуда не отпущу. Правда, тебе надо выпить снотворного, я его сейчас найду.
Юрию Григорьевичу постелили на диване, и пока он не заснул, я неотлучно сидела рядом с ним. Наконец он стал ровно дышать. Я осторожно тронула его лапкой за плечо – он спал. Я лизнула его очки, лежавшие на тумбочке возле дивана, и пошла на кухню, где соседки за столом обсуждали недавнюю трагедию. Таксы спали у батареи, положив головы друг на друга. Я выпила немного воды и съела кусочек мяса. Ольга Тимофеевна, заметив меня, сказала соседкам:
- Хорошо ещё, что кошка у Юры есть, хоть не один он… Ой, как бы он не заболел, ведь такой удар, такой удар… - И тут она снова заплакала. Я не могла этого вынести и вернулась на диван к спящему хозяину.
После смерти жены Юрий Григорьевич сильно изменился. Он перестал ездить на своей машине, забросил работу в кабинете, редко выходил на улицу. Он часто сидел в кресле, сгорбившись, и думал о чём-то своём. Обычно я лежала на его коленях, а он рассеянно гладил мою шерсть. Иногда его губы начинали дрожать, а из-под очков выкатывались слезинки. Всеми силами я старалась вывести хозяина из этого оцепенения, но у меня ничего не получалось. Соседи навещали нас почти каждый день, помогали по хозяйству, приносили продукты. Поначалу я сильно тосковала об умершей хозяйке, но потом смирилась с неизбежностью потери и всю свою любовь обратила на единственного хозяина.
А летом к нам приехал единственный близкий родственник Курочкиных – сын покойной сестры Марии Ивановны. Наши соседки говорили, что он жил где-то в Подмосковье и занимался крупным строительным бизнесом. Это был высокий энергичный мужчина лет сорока пяти. Несмотря на все возражения Юрия Григорьевича, племянник всё-таки уговорил его переехать в Подмосковье.
- Дядя Юра, ты же здесь совсем один – больной, старенький… Квартиру и машину продадим – деньги тебе будут не лишние. И жить будешь у меня в достатке, спокойно.
В общем, всё так и получилось. Но уже перед самым отъездом хозяин завёл разговор обо мне, и тут выяснилось, что в планы племянника не входило брать с собой в Подмосковье кошку. Робкие просьбы Юрия Григорьевича ни к чему не привели. И постепенно хозяин сдался. Тогда мне было очень горько и обидно, но теперь я прекрасно понимаю его поступок. Вместе с женой умерла, образно говоря, душа старого ветеринара. В нём больше не было жизни и воли. По взаимной договорённости меня согласилась взять к себе Ольга Тимофеевна.
И вот настал день отъезда моего хозяина, настал день прощания. С утра моросил мелкий прохладный дождик, небо было хмурым и свинцово-серым. Я уже знала, что хозяин покидает меня, но никак не могла понять, почему. Разве нам было плохо вместе? Разве я не ходила за ним по пятам, стараясь отвлечь от тяжёлых мыслей? Неужели я больше не нужна ему? Но никто не мог ответить на мои вопросы. К нашему дому подъехало такси. Племянник Юрия Григорьевича быстро погрузил вещи и сел в машину.
- Ну, дядя Юра, прощайся, и поедем!
Старый ветврач обнял каждую из соседок, поцеловал меня в носик (а я сидела на руках у Ольги Тимофеевны) и дрожащим голосом произнёс:
- Прощайте, милые мои… Не поминайте лихом… Олюшка, береги Лизоньку, а ты, Лизонька, ты…ты уж прости меня, старого, за всё…
Тут его голос оборвался, он судорожно вздохнул и стал садиться в машину.
- Не переживай, Григорьевич, - тихо проговорила Ольга Тимофеевна, прижимая меня к себе. Такси тронулось с места, а я, почувствовав всю необратимость происходящего, изо всех сил оттолкнулась от рук старушки и бросилась вслед за уезжающим от меня навсегда хозяином. Наивная кошка! Разве можно догнать автомобиль, имея всего четыре лапки, пусть и сильные?
- Лиза, Лиза, куда же ты? – донёсся позади растерянный голос Ольги Тимофеевны, но в тот момент у меня была только одна мысль: догнать хозяина и сказать ему, что я хочу быть с ним, что нельзя вот так бросать меня, - я же не заслужила этого. Конечно же, мне это не удалось. Я выбежала на центральную дорогу, но такси, разумеется, и след простыл. Мимо с ужасным, пугающим шумом проносились другие автомобили. Я тяжело дышала, вся моя шерсть вымокла от дождя и свисала вниз жалкими сосульками, а лапки гудели от усталости. Кроме того, во время своего безумного бега я где-то наступила на стекло, и теперь подушечка на правой задней лапе кровоточила и сильно болела.
- Ну, что, догнала хозяина? Дура, какая же ты дура, кошка Лиза! – мысленно твердила я себе, устало плетясь назад и периодически останавливаясь для того, чтобы зализать пораненную о стекло лапку. – Никому ты не нужна, никому! Но как же хозяин мог бросить меня? За что? Что я сделала плохого? Неужели он не видел, что я очень люблю его? Наверное, не видел… Иначе он бы не оставил меня у Ольги Тимофеевны… Неужели я больше никогда не увижу его?
С таким мрачными мыслями я приближалась к своему дому.