74. Корона карнавала. Оборотень

                74.Оборотень
   
Судьба: петербуржец Василий Самойлов начавший карьеру певчим в церковном хоре, – полюбил до безумия театр, ушел туда из церкви, словно приобщился новой веры, нового культа.

Надев личину актера, достиг он, не в пример многим, всероссийской глории. Слова «сцена» до седин не мог произнести Самойлов без слез умиления.

Из четырнадцати его детей пятеро – Василий, Мария, Надежда, Вера и Петр тоже стали артистами. Дом на Стремянной  приобрел самый удачливый сын, Василий Васильевич. Вот его-то, игравшего в Александринке 40 лет, называли в газетах Протеем русской сцены, а  также Оборотнем за особый дар перевоплощения (маска, приросшая к коже, ставшая вторым лицом).

Карьера Протея началась с внезапно ворвавшейся в его быт Темы маскарада. Некий художник имел честь изобразить на портрете Николая I (завсегдатая карнавалов, царя балов, лицедея в жизни) в «мундире с черным кружевным домино через плечо». Костюм, сочетавший две стороны жизни: жесткую реальность и беззаконный праздник, высоту абсолютной монархии и карнавальную запредельность. Двойственный портрет: наполовину лицо, наполовину маска – где император лицедействовал успешней, на романтическом балу или в кошмаре российской официозности?

Василию Самойлову, профессионально владеющему кистью, ученику Карла Брюллова, было все это понятно, как, быть может, никому. Он и артистом-то стал по настоянию императора, который пришел в восторг не от его искусства живописца… а от его пения. И распорядился – пускай впредь изволит петь.

По знаменитой формуле: «Ежели я прикажу моему генералу обернуться морской чайкой – надо не рассуждать, а исполнять».

Образцовый подданный империи, Василий Васильич отложил палитру и взошел на подмостки – не только по монаршьему приказу, но и по распоряжению судьбы. Впрочем, современные историки, как следует покопавшиеся в архивах, считают все вышеизложенное легендой, прикрывающей какую-то темную историю, некий обидный служебный скандал, марающий честь, спасаясь от которого ВВ и эмигрировал спешно на сцену. Из мира жестокой реальности – в мир вымысла, но не менее впечатляющий.

Василий в квадрате – Базилиус – царственный. Полученную в конце карьеры от императора медаль «За усердие» он счел для себя оскорблением, «наградой, приставшей царскому лакею», и гордо отослал ее обратно. Значит, был верноподданным не царя, но Музы. Судьба сама меняет маски, ее козни иной раз принимают форму служебного скандала, ее воля выражается начальственным окриком.

Императорский театр неожиданно приобрел в лице В.В. фантастического имитатора, успешно копировавшего всех и вся. Самойлов дебютировал в опере «Иосиф прекрасный», визуально библейскому образу соответствовал – был красавцем.

Мог выглядеть, впрочем, и сущим уродом. Чего изволите?

Сыграю, спою, нарисую. Поклянусь, солгу, раскаюсь. Умру, воскресну. Спасу душу, погублю душу. За приличное вознаграждение. А хоть бы и даром. Из любви к искусству. С нашим удовольствием.

Мог стать (прикинуться? притвориться?) каким угодно. Кем угодно. Чем угодно.

Преображался!

Случалось воплощаться ему во стольких царей, чудовищ, ангелов, бесов, во столько «штучек» вникнуть, столько «фруктов»  раскусить, что… Не только одежду – лицо и тело, любовь, смерть чужую принимал на себя.

Да так, что иллюзия воскрешения «другого я» была самой  натуральной:  в кожу иную влезал – воистину, оборотень (свят, свят, свят…).

У зрителей «волоса вставали дыбом».

Житель фэнсиона Осип Мандельштам считал, что ремесло поэта строго противоположно профессии артиста. Первый, говоря упрощенно, обязан как можно искреннее и полнее выразить самого себя, всей изорванной в клочья судьбой, а порой и физическим существованием расплатившись за любовь к себе же (поэзии в себе). Второй же – призван, по роду деятельности, рождаться и  умирать в своих персонажах.

Так или иначе, опыт Трапеции свидетельствует – маски, опасные для стихотворцев, принижающие их личность, отбирающие оригинальность (узнаваемость) – не наносят вреда артистам. Чем больше они примеряют личин, тем значительней их собственное лицо.

Поэт – уязвим в маске. Актер – без маски гол.