Это сладкое слово - свобода

                «Война в одинаковой мере
                облагает данью и мужчин
                и женщин, но только с
                одних взимает кровь, с
                других – слёзы».
                (У.М.Теккерей)               

Григорий Мамчук обвёл глазами ещё недавно такой родной, такой тёплый, пахнущий пирогами, а сегодня полуразрушенный, плачущий одиночеством дом понял, что его уже здесь никто и ничто не держит. Мужчина горько усмехнулся и, сняв потемневший от времени портрет деда со стены, посмотрев ему прямо в глаза, не скрывая слёз, обратился к нему, как к живому:

— Прости меня, дед, что бросаю отеческий дом, который ты с такой любовью строил, но у меня нет выхода. Город бомбят каждый день, осколки, что шальные пули, не смотрят, куда летят. Несколько дней назад с горы Карачун обстреляли и наш дом...  Страшно сознавать, что это случилось в моей стране, в моём любимом, ещё вчера мирном шахтёрском городке. Кто с кем воюет — непонятно. Уже всё «смешалось в доме Облонских...». Кому война, а кому мать родная. За ту, Великую Отечественную заплатили огромную цену, а теперь гибнут мирные, ни в чём не повинные люди. Страшно дойти в этой ситуации до точки невозвращения. Пройдёт время и оно скажет своё справедливое слово, так ведь дед?

Григорий пошарил вокруг себя, вслепую нашёл смятую пачку сигарет, нервно закурил:

— А ведь, дед ты снова спас свою семью. И тогда, когда немцы вошли в город, когда ты был жив, и сейчас, уже мёртвый. Ты тогда, в начале войны, будучи инвалидом, перед страхом смерти, зарыл глубоко в землю мешок пшеницы и бидон подсолнечного масла. Всё это сверху засадил калачиками, и «собиратели», пришедшие забрать «млеко, яйко, хлеб, шнапс» у тебя ничего не нашли. Сколько людей погибло тогда от голода! Благодаря тебе, дед, твоя семья, то есть, мои родители, остались живы. Помня этот твой подвиг, я тоже сделал некоторые запасы, так что и я, твой внук, и правнуки, особо не голодали эти три месяца, когда опустели все магазины… Уже в последние дни, когда продукты закончились, нам тоже пришлось делать из очисток картофеля драники, но это не страшно. У других и этого не было…

Докурив сигарету, Григорий повесил портрет деда на старое, привычное для старика место, продолжил разговор:

— С водой стало плоховато, дед. В город прекратили подачу воды в результате повреждения центрального водовода. И ремонт не производится, так как не прекращаются боевые действия. Кому хочется угодить под пулю? А без воды, дед, «ни туды, и ни сюды…». Без воды совсем плохо. Сейчас лето, дед, жара, может начаться  эпидемия, и тогда совсем будет беда…

— Погибших, дед, много, их уже не хоронят по нашему христианскому обычаю, их просто-напросто прикапывают немного землёй, сбрасывают в водоёмы или в наши знаменитые на весь мир солёные озёра возле санатория «Юбилейный». Эх, дед, жаль, что ты не дожил до сегодняшнего дня, и хорошо, что ты не дожил до сегодняшнего дня… Нашего с тобой, дед, города, не существует. Это уже город-призрак... А курган Саур-могила — место одного из самых ожесточенных сражений во время прорыва Миус-фронта в августе 1943 года, в котором погибло 23 238 солдат и офицеров, стоит «опустив голову», как горькое напоминание о том, что история всегда может повториться в виде... страшного фарса.
 
Услышав лай Ниггерса, хозяин выглянул в окно. Пёс лаял на незнакомцев в такой же, как и у него чёрной «одёжке» и балаклавах. Особенно псу не понравились головные уборы — закрывающие голову, лоб и лицо, оставляя только небольшую прорезь для глаз. Ниггерсу эти незнакомцы напоминали инопланетян, которых он недавно видел по телевизору и которых почему-то очень боялся. Теперь ему казалось, что эти самые инопланетяне все скопом осадили его небольшой, но такой уютный и родной городок, поэтому ему захотелось на них порычать и даже покусать… Небольшая группа чужаков, шикнув на собаку, приостановилась, но поняв серьёзные намерения пса, не стала связываться.

Григорий вытер вспотевший от напряжения и беспокойства лоб, прислушался к утихающим шагам, вздохнул и снова обратился к деду:

— Три дня назад Зоеньку, Катюшу и Петеньку я отвёз в безопасное место, и вот теперь поеду за ними, а там дальше, наверно, в Россию, к сестре отца, она ведь ещё жива? Очень волнуюсь, как они там без меня, Зоя и дети...  Сейчас пока живут в одном из парков близлежащего городка, где ещё более-менее спокойно, в палатке, которую им привезли добрые люди, но в ней долго не протянешь. Скоро осень, пойдут дожди, а там и до холодов недалеко. Ты же, знаешь, дед, Зоя недавно переболела воспалением лёгких, и врачи советовали ей беречься. Ей бы в тепло, в уют. Вот так-то, дед…

Григорий провёл узловатыми, натруженными пальцами шахтёра по стеклу фотографии:

Три дня назад ты снова спас мою семью, дед. Помнишь, ты рассказывал, как вы с бабушкой в сорок третьем, когда начался массированный налет «Юнкерсов» на город, попрятались вместе с детьми под кровать? В тот страшный день все по твоему приказу выскочили оттуда, как ошпаренные и снаряд разорвался именно там, где минуту назад вы все находились. Тогда вас никого даже не зацепило. Так вот, спустя почти семьдесят лет это всё повторилось снова. Я поступил точно так же и только поэтому мы все остались живы. Воистину, что нас не убивает, делает сильнее. Спасибо тебе за науку, дед…

Григорий снова услышал лай Ниггерса. Собрав остатки еды, какие ещё водились в доме, он вынес верному стражу:

— Ты прости меня, дружок, я не могу тебя с собой взять. Свобода… Это сладкое слово — свобода. Привыкай к ней. Я постараюсь вернуться, ведь это наш с тобой город. Если что-то не получится, привыкай жить один. Я верю, что тебе хватит мудрости выжить в такой непростой, военной обстановке…

Григорий снял с Ниггерса ошейник, обнял пса за холку и подтолкнул к калитке. Тот стоял, не шевелясь. Мужчина вздохнул и зашёл в дом. Осмотрев всё вокруг, он стал складывать самое необходимое в объёмный, цвета хаки, рюкзак, с которым в мирное время ходил на рыбалку. Бросив последний взгляд на портрет деда, поклонился ему до земли, и горько бросил:

— Прости, дед, и спасибо тебе. Не знаю, какие бесовские силы воссоединились, чтобы разлучить нас, но мы обязательно встретимся. Прощай.

Григорий закрыл дом, подумал, и, найдя за разрушенным сараем одиноко стоящую бочку с перегноем, подсунул под неё ключ. Затем закрыл калитку на щеколду, бросил прощальный взгляд на родительский дом, пошёл прочь. За ним, скуля и подвывая, поплёлся Ниггерс. Сколько на него не шикал хозяин, пёс и не думал подчиняться. Григорий махнул рукой и понял, что теперь его команды не актуальны. Пёс свободен, как ветер.

Через метров сто находился первый блокпост, который нужно было пройти. Григорий услышал выстрелы. Впереди шёл бой. Мужчина остановился, и оглянулся кругом. Он знал, что его ждут жена и дети, им сейчас очень трудно, и без него они просто-напросто пропадут.

Григорий решил обойти блокпост по посадке, или как её ещё называли, зелёнке...  Там спокойно, там свобода, подумал он. Пройдя ещё метров двести, он первый заметил снайпера. Тот был недалеко и целился прямо в него, Григория, приняв за врага. Пуля попала прямо в сердце, но, падая на спину, Григорий успел увидеть кусочек голубого неба, яркие лучи солнца, пробивающиеся сквозь густую листву тополей и печальные, наполненные слезами глаза верного друга Ниггерса…


Автор: Надежда Бойер