Концерт для Фиалки

  – Ох, не в свои сани садишься, милок, не завидую тебе! Ладно уж нам, бабам, такая наша доля.  Все деревенские будут над тобой смеяться, касатик!  Дерево  по  себе надо рубить. Кумекай сам: вот эти, Ракета и Скумбрия больно норовистые, иной раз саданут сбоку ногой – подойник в сторону!  А их надо после доильного аппарата додаивать руками: не все молоко отдают они машине-то...  Как говорят у нас: есть молоко, да доставать далеко. А вот Фиалке, рекордистке района доильные стаканы вовсе не ко двору, наш ветеринарный доктор говорит, что соски, по нашему, дойки, у неё нестандартные, надо справляться с ней, как я: только вручную.  Вдобавок, она любит, чтобы с ней разговаривали побольше, да поласковее, тогда не обидит она молочком-то!  Знамо дело: ласковый теленок двух маток сосет...

  Так долго и назидательно говорила доярка Агеева,  худенькая проворная женщина со сморщенными узловатыми пальцами.  Она уходила  на пенсию,  и передавала Феде Петелину  свою  группу коров: двадцать пять очкастых «ярославок».
 
  Федя Петелин стал дояром на Софьинской ферме не случайно.  С двенадцати лет он работал подпаском  в колхозе и знал тогда наперечёт всех деревенских и колхозных коров.  Иным людям все коровы кажутся на одно лицо, а они все разные,  и по виду, и по характеру.  Бывало, лёжа на травянистом пригорке, он на спор с ребятами завязывал глаза, прижимался ухом к земле и угадывал корову по её мычанию и даже по тому, как ступала та или иная корова, которую ребята подгоняли к нему.
        – Красавка!  Зорька! – безошибочно выкрикивал он клички коров.
        После школы он пытался поступить в ветеринарную академию, но ему не повезло. Он получил тройку по нелюбимому им предмету: химии, и, естественно, не прошёл по конкурсу.  Намеревался держать приёмные экзамены на следующий год, а пока по совету местного ветеринарного фельдшера решил поработать в животноводстве.  Многие сверстники Феди, окончив сельское ПТУ, колесили по  колхозным полям на тракторах или водили машины.  Кстати сказать, к решению Феди стать дояром, вопреки его опасениям, они отнеслись понимающе,  без насмешек, зная его привязанность к коровам.

   И вот знакомый ему с ранних детских лет деревянный скотный двор, всего на сто коров.  Без ограды, с низким дощатым потолком, с обычной у таких дворов навозной кучей у дальнего тамбура.

  В отличие от бесшабашных деревенских парней, доярки появлению в их сложившемся женском коллективе белобрысого паренька отнеслись настороженно. Не потому, что думали, что он не справиться с работой: дело  не такое уж хитрое, скорее тяжёлое и неблагодарное.  Просто они были уверены, что он больше недели не продержится на ферме, а мужик, хотя бы  в тесной раздевалке скотного двора, создаст им известные неудобства.

  Хотя  доярка Агеева знала Федю ещё босоногим мальчишкой, который пас и её корову, старушка не могла сразу расстаться со своими «рогулями», так она ласково называла своих ярославок.  Она, теребя узелок ситцевого платка под подбородком, продолжала ревниво приглядываться к Феде, то и дело повторяла, что скотинку надо гладить, и мукой, и рукой.
 
  Временами Агеева одобрительно кивала, глядя, как ее "милок" сноровисто надевал коровам на соски вымени блестящие алюминиевые стаканы доильного аппарата. Живые глаза старушки временами беспокойно застывали при виде того, как белобрысая непокрытая голова парня бесстрашно ныряла под коровьи рога, когда он рассыпал по дну кормушки запаренную соломенную резку.  Но едва Федя садился перед выменем Фиалки на низкую скамеечку и ухватисто сжимал в своих ручищах раздутые коровьи соски, она неизменно встревала:

   – Опять подзабыл подвязать хвост нашей кормилице, саданёт она метёлкою – глаза не отморгаешь! Да не раздави дойки, медведь окаянный! Сгибать сосок тоже нельзя.   Сила есть – ума не надо! Это тебе, чай, не топорище держать...

   Агеева  хотела, чтобы  её любимица-рогуля привыкла, как она говорила,  к такому «большому и бедовому мужику» и отдавала ему столько же молока, сколько ей, лучшей доярке колхоза.

  Она приходила с согнутой спиной на скотный двор ещё недели две  вместе с Федей, убедилась, наконец, что сумела приобщить его, к «немужицкой» профессии, а потом, ссылаясь на ломоту в руках и пояснице, перестала ходить на работу.

         Федю, недавнего одиннадцатиклассника, считали в их маленькой деревне пижоном.  Ещё не будучи призванным в армию, он, несмотря на запреты строгого ветеринарного врача щеголял по скотному двору в полосатой тельняшке десантника и в высоких "спецназовских" ботинках (ведь раздобыл где-то!) и даже в прохладную погоду отказывался натягивать на себя халат или телогрейку. Силы в самом деле ему было не занимать. В  старом коровнике механизировано было только доение. Смотришь, доярки, сгорбившись, семеня ногами в резиновых сапогах, несут к кормушкам из тамбура  по половине кошелки силоса или запаренной соломенной резки, а Федя, посвистывая сквозь зубы и опять таки пижонясь перед доярками, набьёт доверху две неподъёмные кошёлки, специально сплетённые для него местным стариком-умельцем, прижмет их длинными ручищами к груди и в считанные минуты раздаст корм своей группе коров
 
   А тем, рогатым привередницам, уже примелькалась широкая грудь дояра с голубыми полосками тельняшки.  Коровы уже не пугались, когда он бесцеремонно вклинивался между их теплыми шерстистыми боками, раздвигая их, чтобы удобнее было прилаживать доильный аппарат. Даже беспокойные и поджарые Скумбрия и Ракета, чувствуя мужскую власть, предпочли пока воздерживаться от того, чтобы по своему обыкновению не лягнуть дояра сбоку задней ногой.
 
    Федя помог бы остальным трём дояркам с раздачей силоса и  кормовой свеклы, да сам поначалу запаздывал с дойкой. Наверное, права пословица: не рука Макару коров доить…

   Как и остальным дояркам, Феде приходилось перед доением поднимать всех коров своей группы.  Одни коровы, завидев рослого дояра с ведром тёплой мыльной воды и белой мочалкой, поднимались сразу и тянулись к рассыпанному по дну кормушки кормбикорму, другие, особенно Пестрянка и Фиалка любили залёживаться, как бы не желая расходовать лишнюю энергию на нечто иное, помимо наполнения своего вымени,  Досадуя на неподходящую для него профессию, Федя всё же старательно подмывал тёплой мыльной водой податливое под его рукой вымя коров, а затем насухо протирал у каждой коровы их добротную кладезь молока, с твёрдыми жгутами вен.
Однако, чтобы справиться с одной только рекордисткой Фиалкой, у Феди уходило больше времени, чем на остальных коров его группы.
 
   Фиалка, рослая корова с объёмистым брюхом, стояла  с расставленными в стороны задними ногами, которые туго обжимали её почти безволосое, лоснящееся вымя.   Она часто поворачивала лёгкую голову на длинной шее в сторону,  пока ещё непривычного для неё дояра.  По выражению выпуклого коровьего глаза можно было понять, насколько высоко Фиалка ценила свой товар, и что просто так она его не отдаст.
 
  Прежняя, неказистая на вид, доярка Агеева, в своём неизменном застиранном халатике, бывало, управлялась с этой коровой минут за  пять. Сквозь частый звон тугих молочных струй о жесть подойника  говорила она Фиалке в это время нараспев одну и ту же незамысловатую фразу, повторяя ее много раз с различной интонацией. Общительное парнокопытное создание поводила ушами, поднимала  сухую голову  от  кормушки, пыталась сдуть с липких ноздрей комбикорм, а пенистое молоко в подойнике прямо на глазах вздувалось до самого верха.

  Федя осторожно брал в свои, похожие на лопаты, ладони тугие тёплые соски с черноватыми пятнашками и тоже пробовал было, гудеть неуверенным баском:

  – Фиалка, голубушка, постой! Фиалка, цветочек, постой...А-а-а... И-и-и...

   Доярка Валентина, бывшая одноклассница Феди, проходя мимо него с доильным аппаратом в руке, так и прыснула от смеха в отвороты  халата:

  – Ты, Федюша, словно дьякон в церкви. Спой лучше ей "Раскинулось море широко»,  как пел на выпускном вечере в школе, а мы бы все заодно послушали!

   Федя побагровел, оглянулся на других доярок – те, слава богу, были заняты своими обязанностями.  Когда Валентина, покачиваясь тонким станом, изящно перетянутым пояском от халата, отошла к своей группе коров, Федя с мольбой, возвысив голос, продолжал нараспев:

 – Фиалка, Цветочек, постой!  А-а -а...  И- и- и...

   Мудрая  корова поворачивала длинную шею, отрыгивала одобрительно жвачку и не мигая наблюдала за незадачливым молодым дояром.  Струйки молока звенели в подойнике.  Федя на секунду-другую умолкал, белые струйки истончались в ниточки, корова нервно двигала репицей подвязанного хвоста, переступала по деревянному настилу стойла широкими раздвоенными копытами и просительно мычала...

  Лицо Феди ощущало жар от многотрудного коровьего  вымени.
    
  – Фиалка, голубушка, постой!  А-а-а ... И-и-и.. – уже неестественным для него тоненьким голоском, будто это была прежняя хозяйка, – тянул Федя.

   Уже все доярки, даже пожилые тётя Даша и тётя Маша, как называл их Федя, неторопливые и рассудительные женщины, едва не проливали молоко мимо фляг, хватаясь за животы от весёлого представления.  А подойник у дояра наполнялся мучительно медленно и только до половины.
   Высокоудойная корова  не отдавала молоко, ждала, что ещё может сказать ей незадачливый собеседник кроме уже надоевших ей «а-а –и–и».

   На другой день Федя Петелин, махнув рукой на смешливых доярок, решил обновить свой репертуар, теперь шпарил подряд всё, что заучивал в школе: и Пушкина, и Есенина, декламировал даже: «И какой же русский не любит быстрой езды!».

   Победа!  Спустя две недели норовистая Фиалка, наконец, соизволила дать молока, разве только чуточку меньше, сколько давала раньше пенсионерке Агеевой!  С этого дня Федя перед очередной дойкой  корпел над томиком стихотворений Сергея Есенина.  Для коровы сошла бы и проза, но  стихи запоминались легче.

         Нежданно-негаданно дояр-передовик   получил нагоняй от председателя колхоза.  Тот, сердито сопя, заложив руки за спину, быстро прошелся взад-вперёд по проходу скотного двора.
    
  Он строго оглядел доярок, притулившихся за спинами коров.  Склонив тяжёлую голову, послушал с минуту перебивающие друг друга пульсирующие звуки доильных аппаратов и, остановившись напротив группы коров Фёдора Петелина пальцем поманил его к себе:

   – Ты мне, Кобзон, понимаешь, эти эстрадные концерты немедленно прекрати!  Упал надой в других группах коров на ферме.  Мне доложили, понимаешь, что доярки толкутся возле тебя,  им не до работы...
       На другой день  Федя принёс в коровник портативный японский магнитофон, подаренный  ему  к выпускному вечеру в школе. Фиалка, выкатив блестевшие от влаги глаза, тупо уставилась на  странную  говорящую  штуковину, даже на несколько минут, что было необычно для неё, прекратила свои широкие движения нижней челюстью. Она  размышляла своим недюжинным коровьим умом – отдавать или не отдавать своё драгоценное молоко.  Это было заметно по напору белых струек, то вялых, то бьющих, как брандспойт в руках пожарного.

   В конце концов, магнитофонные звуки покорили её.  Фиалка не сбавляла удой. Обычно она, размеренно работая челюстями, слушала во время  дойки хрипловатый голос Высоцкого, а потом ничего не имела против того, чтобы узнать, как правильно производить убой и снимать шкуры с убитых животных – это Федя, не очень-то заботясь о подборе репертуара,  случайно записал   на кассету выступление ветеринарного врача по местному радио.

   В отличие от мудрой коровы доярки встретили техническую новинку Феди без особого восторга, и надои на ферме понемногу выровнялись.

  Председатель колхоза приехал на ферму, чтобы посмотреть, как это молодой дояр Федор Петелин справляется теперь  без сольного концерта с известной в районе рекордисткой.

  – И много потратился на батарейки для магнитофона? – раздвигая сухой рот в улыбке, полюбопытствовал он у Феди и два раза одобрительно похлопал ладонью Фиалку по её мослаковатому гладкошерстному заду.

   – Так и быть, установим радиоточку на ферме, на стене, прямо против твоей коровы.  Пусть  этот "цветочек" гонит молочко любой ценой!

   Доярки,  все как одна посветлели лицом и  обступили  председателя, которого привыкли видеть всегда хмурым и озабоченным.  Прежде, когда они просили провести на ферму радио для них самих, председатель бубнил одно и тоже:

  – Надо работать, а не концерты слушать!