путь в атлантиду

                ВЛАДИМИР   РЫЖОВ               





  ПУТЬ  В  АТЛАНТИДУ

















Посвящается единородному брату  младенцу Александру



Человеческая мысль, куда только не заносит тебя!
Вышел в пустое место, справа - заходящая луна, слева - восходящее
солнце. Не часто можно видеть это, и всё наводит на мысль о бесконечности мироздания, о своём малом месте в этом мире, о ничтожности бытия, которое
мы называем жизнь. Как мало дано нам увидеть, познать, принять участие в происходящем вокруг нас, в полной мере прочувствовать свою причастность
ко всему происходящему, происшедшему до нашего появления на этот свет,
к тому, что произойдет после  нас.
Мысль человеческая подобна тем облакам, что сейчас надо мной. Минута - другая и  нет её, изменилась, слилась с другой мыслью, и уж как не старайся, не вернуть её в том виде, как была минуту назад.  На великом экране небосвода уж новые картины, не менее интересные но, кажется  то, что было раньше, несравненно важнее и значительнее того, что сейчас передо мной.         Непременно  нужно зафиксировать то, что происходит сейчас, сию минуту, потом будет труднее восстановить происходящее, но ещё труднее вспоминать то, что произошло с тобой очень давно, или вовсе не могло быть, и это  только плод воображения.
Да! Очень трудно вспомнить то, чего не было, но очень могло быть, и главное поверить в то, о чём вспомнил, и доходчиво рассказать.
                Ах, эти скользкие, неподдающиеся мысли! Не желают они выстраиваться в один ряд, только схватишь одну, а другая уползает, но всё равно я их соберу, и буду выпускать по одной, ставить на своё место, и очень возможно кто-то прочтёт и скажет:
«Интересный, однако, рассказ, необычный».





 













               

               

               

                Декабрь 1989 г

Несмотря на поздний час, Курский вокзал встретил меня обычным
для него брожением. Людские потоки перемешивались, двигались во всех направлениях, выплескивались из одного зала в другой, пополняясь, свежей волной, уносились куда-то, увлекаемые  неведомой силой, и трудно было понять, упорядочить все это движение, хотя бы мысленно привести хаос к какой-нибудь системе.
Следующий вал подхватил меня, смешал с общей бесформенной массой и повлек, словно песчинку, в свои будущие недра.
Переходы, коридоры, эскалаторы, и я в огромном  зале.  Здесь тише гомон, медленней движения, многие сидят и стоят перед громадным табло, к которому и я пробирался сквозь человеческую массу. Нахожу в самом нижнем ряду светящихся строк нужную мне информацию, но мне кажется, что кто-то ошибся или просто решил пошутить надо мной.  Вместо ожидаемого - поезда номер 3 отправлением 0 часов 45 минут Москва-Кисловодск, время кто-то перепутал и четко высветил 3 часа 30 минут.
В растерянности метнулся к дежурному по вокзалу, чтоб рассказать о
допущенной ошибке, но металлический голос динамика холодным душем освежил мое сознание.
 Обстоятельства распорядились так, что мне около пяти
часов ночного времени пришлось провести в обществе отъезжающих, провожающих, встречающих, приезжающих и просто слоняющихся в поисках легкой поживы или ночлега людей.
 Не спеша  прошел в зал ожидания, всматриваясь в измученные страдающие лица. Говорят, самое тяжелое в жизни - это ждать и догонять, и чтобы облегчить это положение, оборудованы залы с таким неприятным названием « ожидания».
Если захотите когда-нибудь кого-нибудь просто пожалеть, то без промедления поезжайте на любой вокзал и перед вами откроется картина, заслуживающая сострадания к незнакомым вам людям. Тысячная толпа в ожидании своих поездов: дети в полулежащем положении на чемоданах и материнских руках, старики, притулившиеся в уголках, старухи, дремлющие в обнимку со своими узлами и сумками.
Ни с чем несравнимая картина унижения человеческого достоинства поразит Вас, и в вашей душе возникнет протестующий крик, но никто его не услышит и это, наверное, правильно.  Не трогайте их и только пожалейте и все, потом спокойно поезжайте в свою квартиру, примите капли или лучше стопку коньяку и ложитесь спать;  мне же предстоит найти место среди них, и ни к кому не прикасаясь пробыть здесь около пяти часов ночного времени прикованным к небольшому чемодану и дорожной сумке.
 Но мне все же везет, и я сижу среди разноликой  толпы на сидении со спинкой и даже могу выпрямить ноги.
Время от времени приходится все же вставать с места, чтобы размять
 суставы, но отходить от чемоданов нельзя, с десяток бомжей, похожих на голодных собак, внимательно следят за "порядком" в зале. Приглушенные высокими потолками звуки иногда проясняются крутой русской бранью или плачем ребенка, но вот начинается ночная уборка и все оживает, как в потревоженном улье, задвигались ряды сидячих мест, завизжали полотеры.
Снова перебранка проснувшихся людей со служителями вокзала. Но какое им дело, пришедшим навести порядок в зале и тем самым заработать свой хлеб насущный, до тех, кого забросила сюда судьба? Какое им дело до молодой мамаши, четвертые сутки проживающей в этих условиях с  годовалым малышом, да и вообще какое кому дело до других? Каждый занят собственной судьбой, решением собственных проблем, которые, так или иначе, придется решать ему самому.
       Закончилась ночная уборка и понемногу все успокаивается, но   объявляется посадка на следующий поезд и снова все оживает, начинает  двигаться, толкаться, ругаться и появляется ощущение бесконечности
данного явления, которое зовется ожиданием.
Все-все кроме пространства и времени имеет конец, и я слышу в шипящем динамике относящееся ко мне лично объявление: «Начинается посадка на поезд номер3 Москва-Кисловодск отправлением 3 часа 30 минут с третьей платформы седьмого пути».
Снова загудел потревоженный улей, захлопали двери вокзала, задвигались
ряды кресел, снова ругань потревоженных спящих.  Я с безразличным видом оставляю все за своей спиной.
Я прощаюсь с Москвой, и совсем скоро мерный стук  начнет отсчитывать километры, которые уже много раз промерены чугунными колесами вагонов, но для меня это бывает не часто и я в предвкушении чего-то нового.
Да, все начинается с дороги, и моя история не исключение.
Началась она именно так, с поезда Москва – Кисловодск, который должен привезти меня в город-курорт для поправления пошатнувшегося здоровья.
Уже весело постукивали на стыках колеса, но в вагонах все еще не успокоилась вокзальная суета – баулы и чемоданы никак не могли найти место в тесных купе поезда. На верхней - предназначенной для меня полке, почему-то громоздились два огромных узла, а  внизу шел разговор между двумя мужчинами. Молодой убеждал пожилого, что его молодого, вещи не помещают и ничего со стариком не будет, если он немого потеснится. На что пожилой возражал, и говорил, что купил билет в купе, чтобы нормально просуществовать здесь все время пути, а это ни мало -  ни много, а  более суток. Пожилая дама, забившаяся к окну, тоже пыталась вставить слово в этот диалог, но молодой  человек, будто вовсе не замечал ее. В проходе купе лежали еще два таких же необъятных размеров мешка, и из-за их размещения происходит вся эта беседа. Молодой человек решил на каждую полку положить по мешку, под охрану попутных пассажиров и уверял, что всем будет очень удобно. Наконец настала и моя очередь вставить словечко в отношении предлагаемых «услуг».
    В ходе получасовых дебатов с приглашением проводников, решено было два мешка отправить в люк для белья в проходе вагона, а два других оставить под неусыпное бдение хозяина, и так до самого Армавира наш, коммерсант, изогнувшись коромыслом, проехал, ни словом не обмолвившись со своими обидчиками.
Ночь длинна, но если она начинается утром, то не успеваешь прикрыть глаза, как тут уж и свет во все окна, и чай, предлагаемый услужливой проводницей. Короче говоря, ночи нет, как и не было вовсе. Понемногу, по очереди, с дорожно-вагонной неторопливостью все привели себя в порядок, достали  нехитрую  закуску, кто что имел и за чаем и булочками узнали, кто есть кто.
Попутчики мои, исключая всю дорогу молчавшего соседа, ехали в тот же город  с той же целью, что и я.
       Мужчина отставной офицер-фронтовик и дама, измученная постоянной борьбой за существование в каком–то Московском НИИ, оказались очень разговорчивыми и общительными. Виктор Иванович рассказывал об атаках и ранениях, о переходах и госпиталях, в которых пришлось ему побывать за годы войны. Антонина Андреевна большей частью о своих мужьях, безвременно ушедших в мир иной, и о детях,  выпивших всю кровь из ее тучной неопрятной фигуры. Только мне не о чем было рассказывать, и я поддакивал, соглашался, смотрел в окно и думал о бесконечности простора, который открывался взору.
       Простор тот имел неприглядную для того времени картину. Была уже вторая половина декабря, а за окнами лишь кое-где в затаенных местах грязными пятнами виднелся снег. Голые огороды,  кривые заборы, пустые поля, монотонный стук под вагоном и негромкий говор пожилых собеседников наводил дрему и, отдавшись ей всецело, я смешал в своем сознании все реальное и незаметно для себя заснул.

...Неизвестно откуда появился вдруг старичок с собачонкой. Пес резвится, покусывает меня играючи, бегу за ним. Расшалившись, несмышленыш не заметил опасности и свалился в раскрытый люк канализации. Бросаюсь на  помощь ему, пытаюсь вытянуть маленького собрата, но рука с ним застыла в мерзостях. Голос слышу глухой, но внятный: «Оставь друга или сам иди сюда». Обещаю вернуться вскоре, и колодец пропал.  Щенок в образе человеческом, много народа, все благодарят за его спасение, я оборачиваюсь, чтобы  исполнить обещание , и вижу вдали тот страшный колодец, источающий смрад. Шаг- другой, но дорогу преградил луч, тугой и упругий, тепло от него исходит и сила. Оставляю народ и прямо по лучу иду неведомо куда, и не вверх, и не вниз. По пути переплетения подобных струн лучей все чаще и вот уж сплошной поток. Существо вижу странное: как бы человеческая голова, а тела не видно и очертаний нет, а только откуда–то изнутри глаза и яркий свет, волнами расходящийся по сторонам струнами – лучами.
«Я,- говорит,- призвал тебя, чтоб отблагодарить за верность слову и делу великому. Получи часть века моего, а век мой бесконечен, и часть силы моей, а сила моя беспредельна, продолжи путь свой, раздели неделимое, соедини не соединяемое - узнай что «там». О  моём же Царстве тебе будет известно, и
приду когда, узнаешь потом».
      …Оказался я у того страшного колодца, и ни души вокруг, прыгнул в него
и страха не почувствовал, а только омерзение. Вижу,нахожусь среди  подобных  себе. Все с лицами очень добрыми и ласковыми, все что-то делают, но не видно плода трудов их. Мрачной дорогой вниз шел и все одно и то же, стараются «люди»,  работают, но ни добра от их улыбок, ни результатов их работы не видно.
       Вот является по всему видно, наиглавнейший из них, с поклоном приглашает: «Ни пленник ты мой, а гость дорогой»,- где-то я уже слышал эти слова…,  и нет страха, иду за ним. Открываются передо мной цехи бесконечных размеров, но там нет тех людей-тружеников улыбчивых, а только машины –
вращение и движение возвратно-поступательное и здесь то, что-то производится, да в мешки громадные складывается, пригляделся, вроде как зерно, на просо похожее, да не просо, а средь него еще что-то мне неведомое. Хозяин предлагает: «Возьми на пробу с собой, посеешь – узнаешь, что  это есть». Не хочу я брать зерен, чувствую, что мерзость и зло от них исходит, а хозяин не унимается: «Не возьмешь, силой навяжу», видимо, результатов трудов своих увидеть скорее хочет. Стал я препираться и наружу проситься: «Раз уж гость, то угости по совести да и отпусти с миром». Тут вдруг столы длинные и кушаний на них тьма-тьмущая. Все  тебе  говорит,< гость дорогой>. Подошел, гляжу и впрямь блюда дорогие, мне когда-то знакомые, и не знакомых  множество, притронулся - и труха в руке моей, к другому столу,  и опять труха, а хозяин, знай, улыбается да потчует.
 «Ну, все говорю, открывай заветную калитку,  чтоб я к людям настоящим вернулся». «Мы говорит, и есть настоящие. Среди людей нас множество, и «добра» от нас кругом множество, а коли хочешь на волю – изволь, вот тебе дорога».  Открывается передо мной, вроде как шлюз корабельный.  Не думал я, что из этой тьмы адовой, такие широкие ворота,  но как только вступил я на переход, как вслед за  мной посыпалось то зерно, которое я отказался брать, и в таком количестве, что вынесло оно меня через те ворота.  Остался  лежать  среди поля, а семя то ветром буйным было подхвачено, и разнеслось по всему миру, проросло и быстро в рост пошло. Поднялся я и палкой сшибать и уничтожать те побеги стал, но голос услышал насмешливый и ужасный, что в пот холодный бросило: «Что ты делаешь? Разве в силах ты победить войско мое, которое проводил ты сам? Уймись, говорит, так как труд твой напрасен, как и тех слуг моих, которых ты видел в царстве  моем.  Силы в тебе не могу я укоротить, не я ее тебе дал, и жизни твоей я не могу убить - не моя она, а люд на земле много страдать будет от моих подарков тебе. Мучайся же тем, что ты есть часть его и часть моя».
Затихло все.
...Проснулся я в холодном поту, измученный и усталый. Поезд стоял
на большой стоянке, попутчики мои ушли за прессой, лишь неусыпный
страж своих узлов мерно посапывал на противоположной полке.   
 Перрон, у которого стоял наш поезд, был в почтительном отдалении
 от вокзала, но тут же были ларьки с водой и газетами. Купив пару бутылок
воды и местную прессу, вернулся в вагон. Пришли разговорчивые соседи мои, делились впечатлениями, но я был в подавленном состоянии от такого
ясного и невероятного сновидения. Остаток пути либо дремал, либо читал,
пытаясь отделаться от уже расплывающихся в сознании обрывков сна.

Сразу после Пятигорска, впервые за всю дорогу, за окнами весело заиграло солнышко , в вагоне все пробудилось, задвигалось в предчувствии
конца пути. Мимо окон проплыли отроги гор, и медленно, словно гусеница поезд вполз в солнцем залитую котловину. Впереди Кисловодск. Вещи собраны, последние общения с  попутчиками: телефоны-адреса, обещания писать-звонить, но только нога вступает на твердь Кисловодской земли, все уходит в историю.
Впереди еще нехоженые пути, еще незнакомые знакомства. Скорее к новому! И только вперед!


         Всем фасадом, повернувшись к солнцу, возвышается передо мной "Кругозор".                Ступени к площади перед парадным подъездом, ступени у сияющего чистотой стекол входа, и вот просторный холл, где можно спокойно
привалиться в мягкое кресло и перевести дыхание, оглядеться.
Что- то ждет меня здесь, кто примет и обогреет, успокоит и подлечит
расшатавшиеся нервы? Но ждать долго не пришлось, подошла пожилая женщина в белом халате , участливо осведомилась: откуда я, и не ошибся ли адресом, так как весь Кисловодск состоит в основном из пансионатов, санаториев и гостиниц. Показал я ей свои документы, и она указала мне на  дверь, в которую надлежало пройти для оформления. 
Ни какой суеты, все как полагается: приняли, назначили место в номере на шестом этаже, где уже проживал последние дни своего пребывания здесь мой коллега , шофер междугородного автобуса из Читы.
        Лифт, коридор, застеленный ковровой дорожкой, дверь с номером 612.
Настороженно встретил меня хозяин номера, испытующе рассматривал. Был он невысокого роста, коренаст, возраста от сорока до пятидесяти, с лицом
обожженным ветром и солнцем, в общем, видавший виды мужик.
Я поздоровался, но не стал навязывать скорого общения, разбирал вещи,
развешивал рубашки в антресоли и делал это все так, как будто был здесь
один, но чувствовал на себе постоянно изучающий взгляд. Взяв туалетные принадлежности,  пошел я принять душ и тут только услышал голос соседа,
который предупредил, что время к обеду, чтоб я не задерживался в ванной.
Впервые взглянул ему прямо в глаза, поблагодарил, в ответ он добродушно улыбнулся мне, и все – лед был сломан.
Под душем оставил я всю дорожную усталость. Взбодренный,  в свежем, по- домашнему,  белье, спустился в сопровождении Виктора, нового моего знакомого и соседа по номеру, на второй этаж, где приглашала своими ароматами  просторная столовая, которая не сильно обрадовала своими          разносолами, в связи с создавшейся в ту пору обстановкой на Кавказе.  Так,
 прозаично и буднично, но спокойно началось мое пребывание в пансионате «Кругозор», оправдавшего свое название видами с балконов.
Взгляду открывалось громадное пространство, заполненное горами, венцом которого на горизонте выпячивался своими горбами Эльбрус. Временами он пропадал из видимости, подернувшись голубоватой дымкой,  а то сиял алмазом, в ярких лучах щедрого южного солнца. Внизу, на первом плане, ступенями  крыш спускались в котловину разновидные постройки; то терем сказочный, то современный кубовой архитектуры, предназначенные для круглогодичного приема  разнокалиберного  полчища  курортников. Чуть левее, до самых гор террасами поднимались выше «Кругозора», завоевывали пространство  громадные корпуса -  пансионаты и  гостиницы , а   еще дальше, вот они ближние горы, на которые предстояло подняться и прочитать знаменитое: «Кавказ подо мною….». Но для начала, на завтра  предстояла встреча с врачом и назначение всяческих процедур – аутотренинг, лечебные ванны, грязи, оздоровительная гимнастика и массаж. Все это будет завтра, а сегодня ознакомление с ближними достопримечательностями, ужин и кино.              Гидом и проводником, негласно и на добровольных началах стал Виктор, не очень разговорчивый, но  мне, не любителю пустословов, он пришелся по душе.  Незаметно между нами наладились ненавязчивые, дружеские отношения. Он, как и я, чувствовал  в партнере необходимость выговориться,  или уединиться, и не препятствовал ни тому, ни другому, а я отвечал ему взаимностью.
По утрам, по неписанному положению пансионата, почти все отдыхающие, в спортивно уличной форме, направлялись к источнику нарзана, находившемуся в полутора километрах от пансионата. Кто трусцой, кто быстрым шагом,  спускались все в котловину к бювету, выпивали по порции, бьющей из земли  влаги, и возвращались, теперь уже в гору, к завтраку в пансионат. К слову сказать, мой новый товарищ страдал варикозным расширением вен на ногах и ходок  был неважный, но мне это не мешало, так как  я тоже, «под гору  катился колобком, а в горку тащился жерновком». Остеохондроз и всякие болячки не давали мне разбежаться, и мы, встав пораньше, все же совершали паломничество к источнику, успевали к завтраку и на процедуры.
 
    Восхождение в горы мы с Виктором совершили единожды, да и то не без помощи канатной дороги. До меня он не решался и на такое, в общем-то, не сложное путешествие. За рубль нас двоих подняли в гору.
 Время было к вечеру.  Вид заходящего солнца, висящего с нами наравне, вызывал трепетный восторг.   Где-то внизу,  под пеленой серой дымки, был город, а выше пелены – синее - сине небо и яркий диск светила. Сидя на смотровой площадке, мы оба молчали.

    Если не считать самолета, то выше облаков сегодня я поднялся впервые.
Давняя заветная мечта моя сбылась. Через два дня еще предстоит поездка  к  Эльбрусу  в вечные снега, но первые впечатления от гор не забудутся никогда.
Такие же  чувства я испытал пять лет тому назад, когда впервые увидел море.
      В Гагры, это сравнительно недалеко отсюда, за горами, в сторону заходящего солнца, где плещет бирюзовое Черное море, нас, шумную, развеселую  компанию из Москвы по трехдневной путевке принесла серебряная птица аэрофлота. Как это было прекрасно – в столице мороз, а в Абхазии вечнозеленые деревья и уже остывающее, но для нас, северян, вполне подходящее для купания море. Поездка в Новый Афон, в знаменитые пещеры и на озеро Рица, и все это за три дня.  Очень все необычное, но всего удивительнее МОРЕ.
Словно живой организм, своим необъятным телом разделило и соединило
дальние города, республики и государства, покоясь в огромной своей чаше,
никогда не имеющее покоя.
     На  следующий год в отпуск я снова отправился в Гагры , но уже самостоятельно, дикарем.  С погодой в тот раз мне не повезло и, прождав солнца три дня, купил билет на поезд в Баку, через Тбилиси.
В моей записной книжке сохранился адрес давнего моего знакомого
из Азербайджана, и решил я, как снег на голову, объявиться к нему , без
всякого предупреждения, понадеявшись на русский авось, но авось подвел
меня - знакомец мой оказался в отъезде, и мне ничего не оставалось, как снова
сесть в поезд уже на Москву и отправиться домой. Снова не повезло мне , но я нисколько не жалею, так как довелось мне побывать в столице Грузии.
    Поезд Адлер-Тбилиси-Баку имел двенадцатичасовую стоянку в столице Грузии, и целый день довелось мне провести там.

Если отсюда, со смотровой площадки, направить  свой взор на юг, то кажется, стоит убрать горбы Эльбруса, как увидишь телевизионную мачту и монумент «Родина-Мать» над Тбилиси, но это только мысленно. Разделяют нас сотни километров нагромождений гор: Большой Кавказский хребет с Крестовым перевалом, долины и реки, но всё же она там, на юге, солнечная приветливая Грузия, а там, на востоке - Баку.
    В прошлом году посчастливилось мне снова побывать там. Отдыхал я  в санатории «Кызыл Кум», «золотые пески»  по-русски, и  снова по «горящей»
путевке в зимнее время.  Это обстоятельство нисколько не смущало меня , ведь
кусочек лета среди зимы - это уже подарок, а тут за три недели и со старым
приятелем своим встретился и много новых друзей заимел. Весь Баку исходил
вдоль и поперек. На знаменитую Девичью башню поднимался, и старый сказочный город с шахским дворцом и термальными банями осмотрел, и ресторан «Караван-сарай» посетил. Свозили нас, отдыхающих, и в Сумгаит, город нефтяников. Красивый современный город …,   но теперь там война... .

Спуск решили совершить самостоятельно. С завистью оглядывались мы на стариков и старушек, целеустремленно рвущихся в гору, у которых из-под
ног выбивался щебень и песок. Нам же на спуск потребовалось более двух
часов  с вздохами и охами.
Осознав степень героизма нашего путешествия, решили мы непременно
отметить его вопреки положению пансионата, собственного здоровья и линии партии и правительства, направленной  на полусухой закон, купить и принять, после положенных процедур бутылочку «Русской».
На следующий день после обеда, разузнав предварительно у местных
знатоков о расположении злачных мест, направились мы в не менее трудную, чем восхождение,  экспедицию. Наслышан я был о том, что Кавказ просто изобилует фруктами разными и напитками на их основе. А на деле получилось, что фруктово-овощные цены на кисловодских рынках оказались не ниже, чем в моем родном Подмосковье, а  про напитки можно было разговаривать только шепотом и с глазу на глаз.
Исходив впустую много спускоподъемных улиц Кисловодска,  заметили мы компанию молодых парней, по всему видно местных, пристроившихся за каким-то ларьком с явным намерением разделить там между собой бутылку
какого-то зелья. Решились мы,  подойти и заискивающе вопрошали о способах приобретения сего напитка под названием "Водка русская". Мальчики, возраста лет за двадцать, без энтузиазма восприняли наше появление, но когда поняли цель нашего визита, помявшись, предложили помощь с условием  по пятнадцать рублей, две нам, одна им. Итого, за литр водки нам предложено было оплатить сорок пять рублей, явно курортную цену. Но выхода иного у нас не было, и  решено одного из нас проводить к «барыге», а другому здесь ждать. Виктор вызвался идти, а с ним — самый  худеньким  из них , все же  трое как со знаменитой картины Сурикова сошли. Чувствую - неладно дело но, как и что не пойму. Не так просто разделили они нас . Рассудил-то я все быстро, да и у ребят головы еще не пьяные. Тут, как будто кто-то меня в бок толкнул - я за угол к забору, вроде как по нужде. Они за мной не смотрят, а  я бегом в сторону от них и кружным путем к переулку, где Виктор и длинный скрылись.  Представьте - в незнакомом городе с моими физическими данными, а успел все же. Драчун из меня, прямо скажем, никакой, а об опасности друга предупредил.
   С одной стороны переулка - я, с другой - те два богатыря, а в середине - Виктор с  "длинным". Витя  увидел меня и тех двух "друзей",  и ко мне, конечно. Видимо  долю их уже отдал, а "длинный" за него цепляется, да удержать старается, но не рассудил-таки богатырь, что у Витьки ноги больные, а в руках убойная сила страшенная. Момента не видел, только «длинный»» пополам переломился и - боком, боком к забору. Витя - ко мне, да бег у него не получается, сошлись почти одновременно, он успел только сумку с драгоценным напитком мне передать да крикнул - "спину защити!". Волнуюсь я, колени дрожат, аж того гляди - упаду, ведь отродясь ни с кем не дрался, а тут на тебе, навалились. Рассказывать долго, а прошли секунды какие-то, и вижу: отскакивают богатыри от Витьки, как от стенки. Тут-то  длинный  очнулся и, согнувшись тоже к нему, меня-то вроде и нет, а я  - вот тебе, тут как тут. Испытал я свой кулак на скуле «длинного», клацнуло что-то - и лежит мой богатырь, ногами-руками еле двигает.  Те двое тоже пыл поубавили - отступили, оставили "длинного" одного. Подошел Витя к нему, перевернул на бок, вытащил у него из-за пояса водку, и с тремя бутылками поспешили мы убраться восвояси, все-таки мы не дома. Может, и попытались бы наши «друзья» возобновить разговор, да видимо помощи быстро не нашлось, а ждать их нам не хотелось. Тут и автобус, который увез нас из частного сектора в цивильный город.
    На другой день, кроме поясницы, на руку мне грязи прикладывать пришлось, распухла. Даром,  говорят, вообще ничего не дается, но я все-таки
нервы сюда приехал лечить, и в том автобусе такая меня дрожь взяла, будто
в холодильнике меня всю ночь держали и только что выпустили. Впору хоть
прямо в автобусе стресс снимай добытым "лекарством". Предусмотрительность моя выручила: в кармане - постоянно быстродействующее средство носил, да и сейчас от него не отказался. В общем, проглотил двойную дозу, и сразу все отошло.
      К ужину, успокоившиеся, прибыли в "Кругозор", но ужинать в тот вечер в столовой не стали, а потихоньку – грешить, так грешить, - что нам полагалось, взяли  к себе в номер, там и поужинали.
   Разогрелись, развязались наши языки, и, не разговорчивые вроде,  наперебой стали о своих прежних приключениях рассказывать, и я ему здесь про любовь свою разнесчастную и поведал.
Как перед армией еще зародилась она, чистая, но ревностная. Как любимая моя на север в армию ко мне приезжала, неделю со мной в одной постели спала, и нетронутой домой я ее отпустил, а отслужил - она уж не моя. Перехватил ее местного военного училища курсант, поддалась ему любимая моя, как ни упрашивал, как ни умолял, она одно - поздно, я его уже. Думал, душа из груди выскочит, со свадьбы хотел силой увести, друзья не допустили и я сходу, с размаху женился на первой встречной женщине, всем, а больше себе, назло и промаялся  четырнадцать лет. Ни любви, ни желания к жене, одна только ответственность перед детьми, а на ней, известно, далеко не уехать. Вот и разошлись мы на пятнадцатом году. Оставил я жене своей квартиру трехкомнатную, всю обстановку, что нажить успели, а в придачу двух девочек. Взял лишь штаны собственные, да «хвост»  на тридцать три процента. Про ту много лет забыть не мог, стихи писал…

К тебе я обращаю эти строки,
Они из сердца вышли и по крохе
Я их собрал. Хочу сказать тебе,
Что я противился судьбе,
И бил себя об стену лбом,
Чтоб позабыть тебя, потом 
Я камни грыз, ломал бетон,
Но получался только стон,
К тебе тот стон был обращен.
Я не хотел тебя тревожить,
Но кто же мог так предположить,
Что клином кажется весь свет
Сошелся на тебе, но нет,
Я не о том хотел сказать,
Ведь жизнь игра, и как понять
Судьбы дальнейшие изгибы.
Быть может мне и хватит силы
Себя унять, и край могилы
Простит мне все, но ты одна
Должна понять меня до дна,
До самой тонкой нежной ноты,
Хоть и лежат меж нами годы.
Уж я и сам не знаю, кто ты,
Зачем в сознании моем
Ты та же все и мы вдвоем
Рука к руке всю жизнь идем?
Я образ вижу твой повсюду
И вряд ли как-нибудь забуду.
А ты - ты помнишь ли меня
Или давно ушла в себя?
Живешь заботами о муже
И ни о чем теперь не тужишь?
Мои слова спокойно снесть        авт.
Сумеешь ты? Но тут я весь
Перед тобой,  склонясь покорно,      авт.
Жду приговор твой и бесспорно
Ты дашь ответ, ведь я с надеждой
Безумно, трепетно и нежно
Люблю тебя!

Довелось однажды все-таки встретиться с ней в Москве. Гуляли по набережной у Ленинских гор, и не пожалел я ее, как клином в сердце прочитал
кровью написанные строчки. Эти и еще раньше написанные, победил, вижу:
все, моя, а поближе присмотрелся - вовсе незнакомая чужая женщина. Жалко мне стало себя и ее, и не стало ее в сердце моем, пропала многолетняя ноша.
С того момента стихов ни строчки не написал, хоть и лились они из меня до этого, как из фонтана неиссякаемого.
Помолчали, разлили еще, тут друг мой эстафету принял: у меня, говорит,  тоже что-то вроде этого, начало очень похоже, только после ее свадьбы не сразу я женился, так как до этого в близости с любимой моей были, и
считал я их брак ошибкой и временным явлением. А это время протянулось
около десяти лет. Так что женился я только пятнадцать лет назад, а тот десяток
ждал все, когда же она своего Шурика бросит, но  встречался я с ней,  регулярно, то у друзей, то у  подруг ее, то снимал комнату у старушки. И все, вроде бы, хорошо, но она от меня к мужу возвращалась, а я к маме-старушке. Приеду, бывало из рейса , позвоню. Коль сама трубку возьмет, то Шурик не держи, сто предлогов найдет, но ко мне примчится. Любовь, какой свет не видел.
Однажды случилось то, что вспоминать страшно. Решили пикничок на речке с друзьями устроить,  костерок, шашлычок, водочка, как полагается. Поиграли, покупались вволю. Друзья наши - в машину, а мы заночевать здесь решили, экзотики захотелось. В палатке все постелено, тепло, одна приятность, а утром ребята снова к нам приедут. Проводили мы друзей, выпили вдвоем понемногу, помиловались, как полагается, и уж спать собрались, как вдруг шорох возле палатки. Светик моя затрепетала вся, а я поглядеть пошел, топорик с собой прихватил. Посмотрел - вроде и нет никого. В кусты пробраться захотел, поглядеть. Вдруг - удар страшный по голове, очнулся в воде, чувствую - захлебываюсь, а встать никак не могу. Мелко там было, всю речку по грудь перейти можно, нашел силы, поднялся, да лучше бы мне вовсе в сознание не приходить. Закричало у меня все внутри, когда я увидел, что на берегу творится, язык не поворачивается. Распластана на берегу, Светка моя, и двое молодых здоровых парней терзают ее, а двое других у края берега стоят, по дубине в руках. Это, значит, для меня приготовленные.
Кто из нас кричал сильнее - Светка или я, не знаю, только помощи ниоткуда не пришло. Пойди я на берег - верная смерть, раз уж они меня бессознательного в речку бросили, помилования от них не жди, а сил моих только и хватило на то, чтобы не свалиться снова в воду.
Что я кричал и кричал ли,  или просто шевелил губами, только отпустили Светку, как сделали черное дело, и бросилась она в воду, чтобы утопиться, поймал ее в объятия, удержал, а она бьется, плачет, и нечем ее утешить. В это время на пригорок,  не спеша, вразвалку, не оглядываясь, поднимались четверо парней, сели в «Жигули» и так же не спеша поехали в сторону города.
По малой капле возвращалась к нам способность к реальному восприятию жизни.  Я с пробитой головой, подруга моя с растерзанной душой. Решили, во что бы то ни стало , остаться жить. Вышли на берег, помогая друг другу, замыли рану, перевязали разорванной рубашкой, разожгли костер, сели
рядом и грелись, глядя на языки пламени, ни о чём, не говоря, и никуда не собираясь. До города было километров двадцать, а я не мог сделать и пяти шагов.
Только утром приехавшие друзья отвезли меня в больницу, где пролежал
три недели с сотрясением. Света привела себя в порядок, явилась в свою семью благополучно, только стала сильно замкнутой, и за три недели навестила меня в больнице всего два раза. Через полгода с мужем и дочерью она уехала в Минск и там осталась жить.  Я  слонялся один, много пил, и что бы со мной стало, не знаю, если бы не остановила меня хорошая добрая женщина, с которой и теперь живу. Он мне показал фотографию, на которой был он сам, его жена и сын, мальчик лет двенадцати.
Мы выпили еще, долго разговаривали о том, о сем, но больше  не возвращались ни к моей, ни к его истории. Потом Витя вдруг попросил: «Почитай еще что-нибудь, раз уж ты пишешь». «Писал»,- поправил я его, и
подумав, прочитал:

Я не тот дебошир и пьяница,
Что поэтом когда-то прослыл.
Ну,  а жизнь, словно бремя тянется,
И весь мир как ему постыл.
Не ношу в кабаки я кровные,
Заработанные пятаки,
Ложкой черпаю варево тошное,
Слез бульон и отвар тоски.
Ни о чем не прошу, не требую,
Только так - себя очень жаль,
Мне бы взять посошину крепкую       авт.
И уйти в неоглядную даль!
Мне забраться бы в глушь безрадную,         авт.
Зализать кровоточи ран,
А потом уж надеть парадную
И вернуться поэтом к вам.
Рассказал бы тогда про нежную
Величайшую в мире красу,
Прославлял бы ширь безбрежную
И березовую косу.
Как люблю я природу милую,
Но я гению не ровня,
Позаброшенною могилою
Помянет этот мир меня.
 
«Грустные твои стихи»,- сказал он мне уже сонным голосом. «А еще можешь?»
Стрелка часов перешла за полночь. И я  предложил спать.
Утро все расставило по своим местам. Прогулка на источнике, завтрак, процедуры, обед, снова процедуры, прогулка и ужин. В размеренном ритме по наезженной колее катилось время нашего отдыха. Много нового для себя открыл я в общении с Виктором. Мы крепко сдружились, но настал срок возвращаться ему домой. Казалось, что и мне нет смысла оставаться здесь, что все интересное прошло, и я обречен на бесцельное скучающее времяпрепровождение, но я ошибся.




Проводив Виктора на автобус – экспресс на Минводы, я долго бродил по городу и только к вечеру возвратился в «Кругозор». Ключа от номера у дежурной, не оказалось, значит,  на месте Виктора уже поселили нового жильца.
В номере меня встретил  весьма преклонного возраста  мужчина, одетый
в прекрасный современный костюм. Старательно отутюженные брюки и слепящая  белизной рубашка, чисто выбритое лицо - все говорило о том, что человек, стоящий передо мной, весьма зажиточный, но привыкший сам следить за своей внешностью. Во всей его фигуре  чувствовалась его былая сила и красота, но время согнуло его широкую спину, а редкие, совершенно белые волосы, обозначили его возраст и многотрудную жизнь.
Я поздоровался и представился первым. Выйдя из-за стола, накрытого со вкусом по-праздничному на двух персон, ожидавшего какого-то гостя, мужчина протянул руку и представился Александром Васильевичем. Я был немало обескуражен, потому что с таким акцентом можно было бы представиться как угодно, только не чисто русским именем. Да еще фамилию назвал - Федотов. Это очень странное сочетание иностранца, только что сошедшего по трапу самолета,  и его первые анкетные данные русского человека, вызвало во мне замешательство, которое, видимо, отразилось на моем лице.  Александр Васильевич, будто не заметил моего состояния, извинился за то, что в мое отсутствие поселился в номере, и без особых предисловий предложил отметить свое прибытие на отдых. На столе, несмотря на разгорающиеся по всей стране продовольственные нехватки, красовались тонко нарезанные белая рыба, сырокопченая колбаска, сыр и фрукты, и над всем этим возвышалась, необычной формы витого стекла, бутылка. Отнекиваться от коньяка и славной закуски мне не хотелось, да и было это весьма кстати, потому что, проводив Виктора, я бродил по городу, как в воду опущенный и стопка горячительного была сейчас весьма кстати.
Не прошло и часа, как между нами наладился контакт, и удобно разместившись в креслах  возле окна, мы любовались закатом.
На горизонте разгоралось буйство красок, от кроваво-красного у самой кромки гор, плавно переходящего в светло оранжевые тона, до нежно-голубого с фиолетовым. Далее с севера и юга наползала ночная темнота, завоевывая небосвод, подчиняя его своему черному закону, накрывала землю, успокаивала все живущее на ней.
В горах темнота наступает очень быстро, будто кто-то выключил дневное освещение, но в городе, взамен ушедшему свету  засветились уличные фонари, витрины магазинов и окна домов. Небосвод отразил в себе городское освещение, вспыхнув во всю свою необъятность миллиардами звезд, и на всё это криво улыбаясь, бесстрастно взирала розовая луна.
Природа располагала к откровению, и товарищ мой, как-то странно смотря в небо, тихо с застенчивой улыбкой проговорил:
- А знаете  молодой человек, ведь я нашел Атлантиду.
Я раскрыл рот, чтобы высказать свое удивление, но он не обратил на это
внимание и продолжил:
-Я не раз пытался рассказать об этом, но то не мог найти подходящего случая, то мне сразу оказывали недоверие, то просто не хотел свои мысли, прямо скажем не очень похожие на мысли нормального, в смысле головы человека, открывать для всеобщего  обсуждения. Сегодняшняя наша встреча, вовсе не случайна, она предначертана уже очень давно, и какая-то неведомая сила постоянно готовила ее. Ровно три года тому назад  был мне как бы голос, говоривший:  « Иди на родину отца твоего и в такой же день, через три года, останешься наедине с человеком, которому передашь дело всей жизни твоей», и сегодня ровно три года с того дня. Вы еще молоды, а я чувствую, что осталось     мне совсем мало времени, возможно, лишь только для исполнения предначертания, поэтому я вас очень прошу выслушать меня  внимательно.
   Кивком головы я дал понять, что печать молчания уже закрыла мне уста, и приготовился  услышать что-то необычное, так как поиски легендарной Атлантиды никому еще не удавалось завершить положительно. Множество океанологических экспедиций, архивные поиски и даже современные спутниковые поиски не принесли результатов, а тут,  на тебе, пожалуйста, старик   на полном серьезе заявляет, что нашел затерянный мир, уничтоженную цивилизацию, ну-ну…


- Случилось это  как ни странно  в Австралии…, а впрочем, лучше все по порядку.
   -Родился я под Тулой, в семье рабочего шахтера. Есть там места, где добывают бурый уголек. Папа мой, к тому времени, как я стал воспринимать мир самостоятельно, был активным революционером и после семнадцатого года
наводил новый порядок в стране. Неразбериха тогда в стране была, где красные,
где белые, где меньшевики и эсеры, но у родителя моего было направление правильное, по этой причине он очень быстро продвинулся по службе, и семья переехала в Москву. Там я имел возможность учиться в институте геологоразведки, а папаша мой в это время всякую контру по России гонял.
Крови тогда много пролилось и в одном из боев смертельно ранило моего родителя. В Москву привезли еще живого, но вскоре он умер от ран.
Нас с мамой, как семью героя, павшего в боях, государство обогрело и обласкало. Окончил институт со знаками отличия и направлен был на Урал. Там уж навели порядок, и надо было восстанавливать разрушенные шахты. Всего себя отдал я этой работе, ну и подъем энтузиазма в то время был действительно громадный. Конечно, тебе, не бывавшему в то время на переднем крае трудового фронта, тяжело это представить. В общем, работали мы, как надо, и все-то у нас ладилось, я начальником шахты был - план и рекорды давали, а в тридцать пятом году приключился у нас несчастный случай. Может, и не просто случай, только погибли люди, двадцать семь человек. И наехали из Москвы  комиссии и вместе со мной, как говорили, главным, набрали в столицу еще человек пятнадцать. Вот тебе и батька-герой революции, у самого репутация незапятнанная, а припаяли мне тогда десятку, на те же шахты, только подальше и повреднее, тогда уж начали в тяжелых рудах понемногу копаться. Тут выручило образование, не в последний раз, между прочим, а то и на три года не хватило бы в тех забоях. А тут война, и с «научных» то работ забрали, да в пекло самое. Вот где натерпелись с товарищами. Товарищи-то вроде и на Урале, и в Сибири, и в штрафной…, без них  пропадай сразу, а нас, как живую стенку под пули и снаряды ставили и за нашими спинами  в атаку на «ура», а кто - « ура», то ли мы, то ли те,  кто сзади - не поймешь!
До самого сорок второго тянул, «чесался», как говорится, не поддавался, а  как- то раз взрывом перевернуло на меня грузовик, да так , что не выбраться
из-под него, не крикнуть, а так цел целёхонек, как в яичной скорлупке. Извлекли меня немцы живого здорового, да в колонну. Крепко тогда потрепали
немцы наш передок. Что тут делать? На счет побега и мечтать нечего, а если получится, то … для штрафных …, стопроцентная стенка у своих, и понесла судьбина по лагерям, теперь уж на западе, восточные -- то «изучил», вот по западным поехал.
            Много про войну ту, да про лагеря немецкие порассказано, да не все - правда, если в процентах сказать, то в наших лагерях процентов на пятьдесят смертности было больше, а там и специалисты в почете да  уважении.
Приехал однажды «купец», набирает шахтеров и горных специалистов, ну и я - шаг вперед! И покатил. В Берлин повезли, неделю вроде отдыха, медосмотры да опросы, если бы пайку пожирнее, так и вовсе хорошо.
Потом загрузили нас, человек тридцать-сорок, в самолет и -  в воздух. Долго, очень долго летели, посадку сделали, на заправку, видимо, и опять в воздух. Иллюминаторы задраены, ничего не видно, да и справляться не резон, не на курорт везут… .
Вот и привезли не на курорт, но местечко очень теплое, и растительность экзотическая. Вывалили нас, как из мешка, и никакого конвоя, вот и соображай! В самую середину Африки доставили.
Чудо-оружие тогда Гитлер приказал изготовить, так как его «БЛИЦКРИГ» провалился, и русские, да и не только, но и англо-американские части, стали сильно беспокоить вермахт.
Работа, везде работа, а сюда, видимо, дороговато рабов возить и отношение к работникам иное, чем в Европе. Бараки, вроде общежитий наших, вставай по звонку, завтрак по звонку, до обеда работа. Через каждый час перекур, правда, без курева, но пообедали – час отдых, с куревом, а если хочешь,  прикорни, потом снова в шахту с тем же порядком. Мойся хоть каждый день, сколько хочешь, но один день обязательно, вроде праздничный, в шахту не гоняют, по пятам не ходят, только что в баню, чтоб прогульщиков  не было, а так полная тебе воля, беги, хоть в самую Россию, только не побежишь, тут же кто-нибудь сожрет.
Два года урановую руду почти пальцами из земли выковыривали, чудо-оружие готовили,  но то ли мы плохо работали, то ли у Гитлера специалистов не хватило, только чудо-оружие  в Хиросиме американцы попробовали, а немцы
в мае 45 года «Хонде Хох» получили.
Пришло время порадоваться победе, да какая мне от этой победы корысть? Вся радость, что не у черной, а у красной стенки со светом расставаться. Но времена меняются. Приехали новые хозяева, свободу, значит, нам привезли. Из самого Лондона везли, нигде не рассыпали. Мне, конечно, жаловаться грех, советская власть хорошо позаботилась, дав образование, а опыта за эти годы набрал столько, что и на трех инженеров хватило бы. Домой предлагали вернуться, но кто там ждет…? Про смерть мамы я еще в Сибири узнал, а своей семьей ещё не обзавелся. По чужим людям скитаться перспектива неважная, да и встреча с НКВД,  ничего хорошего не сулила.
На урановую шахту возвращаться тоже не пожелал, и понесла меня судьбина в Сирию. Недра там богатые, только возьми лопату и копай, обязательно откопаешь либо нефть, либо руду, а своих специалистов у них до сих пор не хватает.
Принял там небольшую шахту, принадлежащую английской компании, и
стал помалу руду редкую в Европу отправлять. Очень скоро авторитет и уважение, как у подчиненных, так и со стороны хозяев заработал. Капитал
складываться стал. За два года из военнопленного превратился в капиталиста, преуспевающего предпринимателя.
Замолчал мой рассказчик, задумался, взгляд его какой-то отрешенный , замер, глядя в небо.
Достал я сигареты, закурил, не нарушая его состояния, а он все смотрел и смотрел в бездонный простор, где алмазными россыпями сияли хороводы звезд и серебряный диск луны.
- Простите меня!
Как бы из иного мира услышал я его голос.
; Мне не хватает сил рассказывать дальше, может, если Вы позволите, я закончу потом как-нибудь, потом…  Я обязательно расскажу Вам всю свою историю. Это очень важно, и для меня и для Вас.
Время  было за полночь, и, как бы меня ни заинтересовал собеседник, природа брала свое, и сон, постепенно подползавший, вдруг сразу дал о себе  знать. Я согласился продолжить эту тему на следующий день.
К утру небо затянула тяжелая туча, мелкий, холодный дождь замочил крыши под «Кругозором», дороги и тропы в горах. Мрачен и непригляден, предстал взору курортный пейзаж, и скользким холодным ужом в душу вползла
скука. Оканчивался курс лечения и с ним срок пребывания моего в Кисловодске. Ни вечерние увеселительные мероприятия, ни последняя из запланированных экскурсий  в музей Шаляпина, не могли расшевелить во мне и прогнать меланхолию, заполнившую меня до отказа.
Александр Васильевич все свободное от процедур и сна время сидел над тетрадью и, что-то напряженно вспоминая, записывал, зачеркивал и исправлял.
О возобновлении разговора об Атлантиде и Африке не могло быть и речи. Только перед самым моим отъездом; уже  завтра в 11.00 автобус на Минводы, и птица Аэрофлота доставит меня в Москву. Поужинав в номере с бутылкой «Армянского», за здоровье наше и хозяев пансионата,  Александр Васильевич достал из тумбочки и протянул мне зеленую тетрадь, над которой он занимался последнее время.
-Здесь, - проговорил он,- записана история, которая произошла так давно, что ни один фантаст не забирался еще так далеко, но это не фантастика!
Мне удалось расшифровать послание из глубины веков, возраста не менее пятидесяти миллионов лет!



             А дело было так:   
    Весной 1947 года работал я , как уже говорил, по добыче редкоземельных металлов. Хозяева ценили мои способности и доверяли мне полностью.
         Но, однажды ко мне в коттедж принесли, поднятый из глубокой шахты, предмет, явно не природного происхождения. Это был правильной формы цилиндр около полуметра высоты и семнадцати  сантиметров в диаметре, из материала металлического желтого цвета, в темноте же он светился ярко синим мигающим светом.
Со своим помощником, в лаборатории я стал обследовать его  на радиацию, но излучений, вредных для жизни, не обнаружил. При рассмотрении поверхности при сильном увеличении нашел с одной стороны место разъема, и после долгой, кропотливой работы удалось все же его раскрыть.
Цилиндр этот оказался пустотелым контейнером, полностью заполненным  круглыми пластинами из подобного материала. Всю ночь проработали мы
над находкой, по одной вынимали и фотографировали их при обычном освещении, в инфракрасных и ультрафиолетовых лучах. Подробно описали находку, собрали в прежнем порядке и убрали в несгораемый шкаф.
К утру лишь, взяв с собой фотопленки, отправился я  в свой коттедж, а помощник задержался в лаборатории, чтобы привести все в порядок после ночной работы и сообщить хозяевам о находке. Не прошло и получаса, как
услышал я завывание ветра. Песчаные бури в тех местах не редки, но об их приближении предупреждалось загодя, а тут стрелка барометра резко, прямо на глазах, поползла вниз, и тут же в окнах потемнело, и вой ветра превратился в сплошной рев без каких-нибудь колебаний. Выйти из коттеджа стало совершенно невозможно, и я только представлял то, что происходит за дверью. Барометр упал на самую нижнюю отметку, а свист ветра уже не слышался, а только ощущался всем телом, каждой клеткой. На какое-то время я потерял сознание, а очнувшись, увидел, что в окне по-прежнему ярко светит ласковое  солнце, нет и в помине никакого урагана. Понемногу придя в себя, я вышел из дома и увидел, что там, где совсем недавно находились подсобные помещения, ничего, кроме кучи изуродованного металла, щебня и песка  нет. Загадочный ураган, пришедший так неожиданно и так быстро прекратившийся, расчистил всю площадку, где располагались подсобные помещения. Мой бедный помощник, видимо, не успел даже дать телеграмму хозяину, как вместе с оборудованием и постройкой закружил в бешеном вихре.
Странно казалось и то обстоятельство, что все остальные, более ветхие и легкие постройки, оказались невредимыми. Очевидцы, находившиеся в это время на значительном расстоянии от шахты, рассказывали, что прямо с неба, острым конусом вниз опустилось серебристое облако, дотянулось до самой земли, и снова поднялось в небо, быстро растворившись в пространстве.
Поиски трупа моего помощника и остатков оборудования не увенчались успехом; все исчезло бесследно.
Примчались из Европы хозяева, началась буря эмоциональная.
Поверить в происшествие им было, конечно, трудно, но от действительности
деться некуда. Посчитали убытки, построили новые мастерские с лабораторией, но меня от управления делами отстранили, посоветовали убраться из этих мест и поменьше разговаривать о происшедшем, а о загадочном контейнере и вовсе забыть.
 Как же я мог забыть обо всем? Ведь у меня остались фотопленки, о которых я сумел промолчать.
Так неожиданно я оказался без работы, но не без денег, а в свободном мире степень свободы выражается в долларах и, поразмыслив о своей дальнейшей  жизни, отправился я на далекий и загадочный материк Австралию. Еще мальчишкой перечитал о ней много книг, но не мог даже мысли допустить,
что когда-нибудь будет у меня возможность побывать там. Ко всему прочему Европа, в то время, зализывала послевоенные раны, а мне после Сибири и
Африки хотелось немного пожить спокойно. В общем, понесло меня по миру. Капитала у меня скопилось немного, но кое-какие камушки могли прокормить меня до самой старости.

       Обосновался я в Аделаиде, заложил под хорошие проценты камни и обрел физический и моральный покой.
Только теперь взялся я всерьез за работу над фотоснимками, ранее я уже сделал контрольные отпечатки и обнаружил на снимках, сделанных в ультрафиолетовых лучах, четко выраженные знаки, похожие на иероглифы.
Здесь, далеко от суетного мира  мог я позволить себе, без ущерба материального состояния, отложить житейские заботы и полностью отдаться изучению и расшифровке, как я и полагал, послания из неведомого мира. Для этого пришлось мне не изучить, но ознакомиться с китайскими и японскими языками, и, представьте, я нашел ключ к прочтению этого текста. Черточка за черточкой, знак за знаком, передо мной стал вырисовываться смысл невероятной истории. Не подумайте, пожалуйста, что вот тебе старик сел и прочитал, нет-нет, на это ушло у меня тридцать шесть лет… .

        Завтра, а теперь уже сегодня, мы с Вами расстанемся. Вам необходимо отдохнуть перед дорогой, и я хотел бы закончить свой рассказ. Всё что сейчас я Вам передам, плод многолетнего моего труда,  который  Вы должны закончить и донести до  жителей Земли.   
Мир должен знать, что жизнь вечна и бесконечна; нет предела ни в будущем
 ни в прошлом;  периоды взлета и падения цивилизаций так бесконечно велики, что наше теперешнее сознание не способно представить его и миллионной доли;
Вселенная  бесконечно велика. Весь  мир земной мог бы уместиться  в малой капле дождя, или в песчинке, если сравнивать его с Вселенной.  Мы не одиноки, как разумные существа, и вовсе не велики в своем развитии, а можно сказать, наоборот, настолько низки, что высшие цивилизации только контролируют жизнь землян и направляют развитие нашей цивилизации в нужном им направлении.
Я, видимо, совсем заморочил вам голову?
; Нет, Александр Васильевич, вы такое рассказываете, что в это трудно  поверить, но все так интересно, что я готов слушать всю ночь.
-- Ночь для того и дана  чтобы отдыхать, а завтра, то есть сегодня я
провожу Вас, если позволите, и мы еще поговорим на прощание.
Закрыты глаза, но сон долго не приходит, осознаю, что впереди трудный
день, ведь дорога всегда уносит много сил, несмотря на сервис. Услышанное
еще и еще воспроизводится утомленным сознанием, материализуется, предстает в видении то шахта в Африке, то неведомый контейнер, то почти ясно
вижу гигантский конус - смерч, сорвавший с лица земли постройки и ввергнувший их в  неизвестное небытие, и вот незнакомое лицо, искаженное смертельным испугом, но глаза прямо смотрят на меня.
Александр Васильевич уже встал, навел порядок на столе, выбритый и
свежий смотрит на меня, видимо его взгляд я почувствовал через закрытые веки.
; Доброе утро, с хорошей погодой вас!- поприветствовал он меня.
            За ночь небо прояснилось,  и в каждой капле вчерашнего дождя сверкало
маленькое солнце. По привычке, быстро застелил постель, привел себя в порядок, и вот уже последний в Кисловодске завтрак.
Очень быстро проходит время отдыха, но ничего не поделаешь, все имеет свое начало и конец, моя же история на этом не заканчивается.

            Распрощался я с «Кругозором» и в сопровождении пожилого моего
спутника успешно добрался до аэропорта «Минводы». За всю дорогу лишь несколько дежурных фраз, ничего не значащих и никакого отношения не имеющих к нашему ночному разговору. Видимо, присутствие посторонних
не располагало к откровению, ведь тема, волнующая нас, очень интимна и не допускала вмешательства извне.
Последние минуты общения; оставляю ему свой адрес, но  выражение его лица, как бы говорит, что это ни к чему, и лишь из уважения берет его и неловко сует в боковой карман, потом, по-детски улыбаясь, тянется ко мне и шепчет:
- Вот и все…, на всей земле нет живой души, кому открыл бы я свою жизнь. Еще раз напоминаю Вам, что встреча наша не случайна, как неслучайно все на земле. Три года шел я к Вам навстречу, зная о ней. Вы же шли к ней своими путями, вовсе не предполагая о том, что станете обладателем плода многолетних трудов моих.   Я знаю точно и не имею на этот счет ни малейшего сомнения, что вы именно тот, кому я должен был отдать, вернее, передать для продолжения, это дело. Вы с самого своего рождения имеете к этому непосредственное отношение, но это Вам еще предстоит узнать. Я даже не говорю о том, чтобы Вы берегли эту тетрадь, чтобы разобрались и распутали эту историю до конца. Я знаю, что все это будет так, как и должно быть.
Некоторое время мы неотрывно смотрели в глаза друг друга…. В руках
моих зеленая тетрадь, над ней работал престарелый человек, стоящий передо мной , история жизни которого поразила меня чрезвычайно.
--А теперь прощайте, услышал я его голос, как бы со стороны,  не
думайте обо мне, я выполнил свой долг на этой земле!
Нет! Мы не обнимались, не целовались, он развернул меня к турникету и легонько подтолкнул. Когда я обернулся, его уже не увидел.


В зале-накопителе аэропорта кроме моей поклажи, чемодана и дорожной сумки, в руках у меня обычная зеленого цвета общая тетрадь, над которой всю предыдущую ночь работал мой попутчик. Времени до объявления посадки было предостаточно, и я беглым взглядом пролистал ее, чтобы найти смысл, основу, за которую можно зацепиться сознанию, но усталость, суета и неустройство в этом бункере не настраивали на аналитическое мышление.
Ведь даже справить естественную нужду, умыть руки и лицо весьма проблематично, а тут цифры какие-то, схемы, совсем не до них.
Огляделся: оказывается  здесь даже стульев, обычных стульев нет. Грязно-
зеленые стены обтирает разноперая толпа. Так же, как и на Курском вокзале,
узлы, чемоданы и дети с зареванными глазами. Чуть в стороне - двое с лицами,
словно надраенный сапог, сверкают белизной оскала, черкесские бурки, тюбетейки, а там ,  компания в коричневых плащах с плоскими плечами, отчего-то не желают показать своего звания, и все равны. Равны ,  перед нависшей тревогой, еще неизвестно откуда исходящей. Она слышится в полушепоте говорящих, видится в согнутых плечах, встревоженных глазах. Что-то происходит. Да, да, да, всех волнует что-то объединяющее в их животном, все заполняющем страхе…
Это же беженцы из Азербайджана! Это отголоски войны через горы и долины докатились до курортов России.
Нас, праздно отдыхающих по путевкам, не волновал способ возвращения в родные пенаты, а тут я стал свидетелем того, как у людей перемешались слезы
горя и счастья. В этом бункере, где я страдал от неудобств, люди плакали от счастья, что находятся в безопасности. И через некоторое время, пусть даже придется ждать долго, они улетят отсюда, из этих проклятых мест, где они повидали смерть совсем не в кино.
А вот и тот майор милиции, который стоял со мной  в одной очереди на регистрацию, увидел меня, как к старому знакомому подошел, поприветствовал
и встал рядом. Места постоять здесь было предостаточно. Разговорились, сначала на отвлеченные темы, потом о семье, как обычно, но мне нечем было хвастаться: в последнее время один - одинешенек, только старушка мать и
ждала. Он же рассказал, что семью отправил с друзьями с попутным транспортом из Баку, и они теперь уже в безопасности. Самому же ему пришлось спасаться через горы почти как партизану, скрытно.
 За разговорами прошло время, раскрылись двери бункера, и все, как есть, со своей поклажей, вывалили на летное поле.
Видели ли вы, как разогретая весенним ласковым солнцем курица-наседка, усевшись посреди двора, сзывает своих питомцев, и вот со всех сторон к ней мчатся разноцветные пушистые комочки и без остановки ныряют в самое чрево распушенной матки.
Так и здесь, но вместо ожидаемой «Тушки», перед зданием аэровокзала разлеглась громадная птица "Руслан". И с трех сторон к ней потянулись людские потоки. Весь народ со своим багажом: сумки, громадные рюкзаки, баулы, лыжи и дети на руках. И вся эта смесь людей и багажа  - прямо в разверзнутое чрево стальной  махины.
На  первом этаже стеллажи с обеих сторон, и весь багаж оставляется здесь, на второй,  по внутреннему трапу -  около десятка кресел в ряд, разделенных двумя проходами, как в кинозале, кабины для верхней одежды. Мое место крайнее слева, прямо перед иллюминатором, за которым, как футбольное поле, крыло изогнулось почти до самой земли. Рядом со мной уселся тот майор милиции, с которым мне уже довелось разговаривать во время регистрации и   в бункере-накопителе. Он очень бледен:  нервное напряжение и усталость  сделали свое дело. Он попытался улыбнуться мне, но сразу провалился в сон.
С краю перед проходом, черный-черный африканец  с выражением сфинкса водрузил свое красивое мощное туловище.
Ожили мощные двигатели стальной птицы, вздрогнуло громадное её тело и приподнялось. Какое-то время - равномерный рокот, и вот почувствовал я нарастающую мощь, и покатила  громадина по взлетной полосе, остановилась, вдруг, как бы присела, и уши заложило от взревевших моторов.
На взлет! Плавно колышется за стеклом иллюминатора крыло, словно живое, и подкатывает к груди ком страха, расширяется, и вот уж немного залеченные на курорте нервы заиграли свою заунывную песню, в голове звон, тошнота в животе, рука тянется за спасительной таблеткой. Минута-другая, и
по телу разливается теплое успокоение, дрожь прекратилась, отяжелели
веки, расслабился...



                ЧАСТЬ  2-Я



               -- Бред?

                --  Конечно бред   но …
                Истина, где  то рядом!!!




Двадцать лет спустя.


Голоса …

– Задышал. Дайте воздуха   разойдитесь  , «Скорая» сейчас подъедет – вызвали…
-Что со мной? - пытаюсь подняться, в голове страшная боль, не слушаются ни руки, ни ноги.
– Нет  не пьяный – шел и упал, пожилой уже…
- Сколько времени я здесь провалялся?
Раздвигается толпа – носилки, пульс слушают, уколы, команда - в машину!
 – поехали, пение сирены, значит, что-то очень серьёзное!
Слышу приговор – инсульт.

Белый потолок палаты, капельницы и масса свободного времени, только  очень болит голова.
Осознаю своё беспомощное состояние и память, сначала мелкими вспышками, связывается в небольшие отрывки  как бы из забытого сна, и снова всё смешалось в забытье.
- Успокойся и спи, всё пройдёт,– это я сам себя успокаиваю.
          Вдруг видение, как наяву: - застёгнутые чёрной плёнкой носилки – это было  очень давно… , Летел в самолёте из Минвод, сосед мой - майор милиции… он,  помню, усевшись в кресло, сразу уснул. Я тоже для успокоения проглотил что-то и не увидел бы, как майор оказался под чёрной плёнкой, если б меня не разбудили медики,  проверить, жив ли я. -- Дался же мне тот майор, хоть и жаль его – он так и не долетел до Москвы.
Снова  как в кино  появляются и исчезают новые картинки из прошлого. Опять тот майор! Что-то очень важное произошло – надо вспомнить.
Голова по-прежнему болит, но очнувшись, вижу перед собой врача с молоточком, он крутит им почти перед самым носом. Увидел, что я проснулся, кивнул головой – видимо в знак одобрения.
– Пока только спать! Всё будет хорошо.
В маленькой палате я не один, совсем рядом, ну почти совсем рядом, ещё
страдалец. Смотрит на меня, видимо, я что-то бормотал  в бессознательном положении .
          Приказано спать, значит всё потом.
          Утро. Девушка в белом халатике разбудила, давление измерила, высокое, говорит, но конкретно не сказала. «Повернитесь на живот!» - говорит. Правая нога почти не слушается, но потихонечку подчиняюсь. Минутный стриптиз – лечение, перешла к другой койке. Сосед мой, видимо, говорить не может, только  мыкает и  мыкает – эко его тряхануло, видать  посильнее  моего.

Тут вдруг,  как солнце во все окна, и свежим ветром внесло улыбающуюся, с заплаканными глазами женщину. Это только она так может: защебетала, затрезвонила и все болезни на второй план, только ком в горле , виновато оправдываюсь  . 
           --Ну, так вышло…
Конечно, это моя Женечка. Раз она здесь – значит , всё будет в порядке. Беленький халатик выпорхнул из палаты, и мы остались вдвоём.   Куда от соседа денешься, ну лежит себе мужичок, даже не мыкает и глаза закрыл.
Про женщину эту рассказывать можно только стихами, а я уж давно утратил эту способность.
           Претерпели мы с ней самые трудные времена. И прекрасных моментов в жизни нам было достаточно, но хочется, конечно, чтоб радости ещё больше было, а тут снова больница. Она-то уже своё отстрадала, но Бог милостив, поправилась – и я надолго не рассчитываю здесь оставаться.
Врачебный обход. Женя на некоторое время покидает меня.
- Ну как, молодой человек, себя чувствуете?
- Хоть сейчас домой – говорю.
Молоточком поводил, постучал, ногу мою в коленке согнуть велел, не получилось…
- Нет, – говорит, – домой Вам ещё рановато  погостите у нас недельку, две, три…
- Сдаюсь, - говорю,- на милость победителя!
- Ну и шустрый у нас, даже боюсь сказать,  больной, скорее пациент – заулыбался  доктор и  перешёл к соседу.
Посмотрел, пощупал, крякнул недовольно, ни слова не говоря, вышел.
Вскоре вернулась Женя, помогла мне решить некоторые технические трудности, сопряженные с моей малоподвижностью, оставила пакет с гостинцем, чмокнула и также стремительно и легко побежала на свою работу.               
Теперь ей придётся неопределённое время трудиться одной, чтоб была прибавка к нашей нищенской пенсии.
Не ждал я от судьбы такого подарка, как Женя. А всему виной перестройка.
Объявили тогда свобод много –  партий, и собраний – митингов, печати  и  вообще, чем  захочешь, тем и занимайся.   Кто поумнее, тот сразу денежки стал делать. Кто какой бизнес сколачивать, а мне и подобным мне «бездельникам» -
демократию, видишь ли, подавай. Вот в ячейке городской СДПР, где я,
кстати, стал избранным председателем, и повстречал уже не  молоденькую  , но весьма, привлекательную соратницу. Она, как и я, долгое время не имела достойной для себя пары. Так вот понемногу притираясь, сначала по съездам, да конференциям партийным вместе мотались, но почувствовали близости необходимость и стали вместе жить, радость и беду на двоих делить,
обвенчались. И в законном браке уж скоро двадцать лет. А демократия вскоре в Москве из танков была расстреляна. И осталось от неё у меня сокровище, краше  всякой свободы – жена.
В те поры не только я, грешный, но и вся коммунистическая элита – «красные книжечки -  в печки, да за свечки!»
От своего рождения православные христиане, мы тоже чаще стали в храм
захаживать, службы выстаивать, и как-то предложено мне было в общину вступить, а потом в алтаре прислуживать, благословение получил, и через некоторое время избрали меня председателем приходского совета, старостой попросту. Стал следить за реставрацией храма,  множество забот по хозяйственной части имел.
          Больше десяти лет прошло. Веру Христову соблюдал  и  как мог, исповедовал перед теми, кто вовсе  далёк был от Бога.
Служба в алтаре  - она ведь с виду проста, однако ноги подводить стали.
Сидеть за теми вратами нам не полагается, только батюшке или дьякону такая привилегия. Ноги стали отекать и лопаться сосудики. Замаячила угроза серьёзного заболевания. По этой причине пришлось уйти на пенсию. К тому времени возраст настал и стал я законным по старости пенсионером.
           Три года на автостоянке ночным сторожем отработал, а тут вот несчастье! Свалило посреди дороги, даже сознание потерял. Наверно, время пришло,
или  что ещё впереди ждёт, одному только Богу известно. Да кому я всё это рассказываю? Сам себе? Да я не в голос, кажется.
Сосед мой бледен, как полотно, дышит прерывисто, как бы через раз.
Попробовал дотянуться до него рукой, это очень близко. Вот голова его  с  закрытыми глазами, и лишь коснулся я его лба, как словно огонь пробежал по всему моему телу с головы до ног… и между лбом его и моими пальцами
будто струя теплая побежала. Не могу руки оторвать, словно пристыла. Голова моя закружилась, затрясло всё тело, хоть на помощь зови. В какое-то мгновенье отдёрнул руку и  без сил  вытянулся на своей кровати.  Вот так, потрогал тяжело  болящего человека…
 Взглянул на него – он совсем не старый, зрелый, лет сорока мужчина. Глаза его всё ещё закрыты, но мне  кажется или, в самом деле, дыхание его изменилось, грудь поднимается высоко и не дрожит, как час назад.
Вспомнилось, как по дороге в Кисловодск сон был чудный, как некто дал
мне часть силы своей и часть века своего. Страшновато стало, мелкая дрожь по телу,  может и   правда?  Сила у меня необычная  ,  и поделился я с умирающим этой силой? Сам, видишь ли ,  чуть живой, а ещё другого спасать?! Вспомнил я, что в том сне собачонку из колодца вытянул, а она в юношу превратилась. Как всё чудно устроено, столько лет прошло, и сон в явь оборотился.
Успокоился, сном забылся.
--Спи, спи – тебе это сейчас необходимо. Здоровый сон – это здоровье.
Голос слышу как бы со стороны, но это мой голос, я просто сплю, а во сне чего только не бывает.
-Не спеши – говорит голос, - расскажу я тебе о себе, не удивляйся. Я – это
ты, ты – это я. Так уж случилось, что сейчас лежишь ты на том самом месте, где наша мама после родов лежала. Принесли ей двух сразу младенцев для кормления, это значит, нас с тобой двоих  и надо было тому случиться, что первого она тебя к груди  приняла, заморыша, чуть живого. И как впился этот самый заморыш в материнскую грудь, что насилу оторвали, а мне самые остатки  достались.
В этом помещении после войны роддом был и, как ты понял, появились,
по предсказанию старца, мы вдвоем здесь, но только один должен был остаться, а другому забранному быть и до конца времени духом – хранителем  при брате состоять. Где бы он ни был, что бы с ним ни стало, все невзгоды  предотвращать, пока не исполнится предсказанное.  Вот и берегу я тебя от самого младенчества: ты обварился,  я - вот он, ты под лёд провалился, а я здесь, всегда готов на выручку. Помнишь, автобус, где ты с управлением не справился? Там же тридцать шесть человек вместе с тобой в кашу кровяную разлетелись бы?…   А ты только  на бугре глазки открыл и дальше поехал. Ни пассажиры твои, ни ты этого кошмара не видели, да и не могли видеть, потому что я эти пять минут из времени вычеркнул.
А с горцами, из-за водки, зачем сцепились? Не уйти бы вам оттуда живыми, если б опять я  не вмешался, память у них закрыл на время .
Зачем ты, простая твоя душа, с этим майором  разоткровенничался? На нем много крови человеческой и твои чистые документы ему очень понабились бы, если бы не успокоил я его вовремя. Ну а сейчас? Почему ты силу, что Он тебе дал, почти всю, уже приговоренному, отдал?  Не твоя эта  сила! Не только ,для тебя!
Не судья я тебе, но знай, что второй смерти мне не бывать, а совсем уйду
только с тобой, но не раньше, чем исполнится пророчество – тайну ты должен
 постичь и до людей донести, только не примут вести от тебя, так уж написано. Но тебя это не должно беспокоить, главное, исполнение предписания, время которого ещё не настало. Сейчас тебе самому выжить надо, поправиться, а пока ты спишь, я много чего расскажу.
Сейчас покажу тебе наш дом, хоть давно уж он сгорел и на том месте чужие  огороды.
Вот там – в ста метрах отсюда - три сосны древние над ручьём, а чуть ниже -
 лачуга рядом с грязным прудиком. Там черноголовый мальчуган  зажал в угол
рогатую козу и неистово дёргает за соски с полным молока выменем, бедное животное брыкается, но очень хочется молока и кружка спасительной влаги в руках, а в корзине, метрах в трёх, сидит хохлатая в крапинку курочка, сейчас она подарит малышу немного самой диетической пищи.
А вот, накинув на худенькие плечи старую телогрейку, ведёт он пасти свою кормилицу в так называемый «овраг»…
На самом деле, это очень старые каменоломни, три громадных котлована с пологими спусками в каждый. Там внизу очень страшно, зато на плоской спине оврага, поросшей мелкой травкой, можно расположиться на  солнцепеке, рассматривать разноцветную красоту мелких бабочек и козявок, прыгающих и ползающих под жарким летним солнцем. Поодаль,  привязанная  к забитому колышку, прогревает брюхо и жуёт нескончаемую свою жвачку  Роза, так мама обозвала это рогатое чудовище. А вот  маленький, величиной с два вершка обрыв,  дёрн у его края обрушился и из-под него, размытого дождевой водой  россыпью по бугорку – белые камешки. В руку взял, пригляделся - это вовсе не камушки, а множество разных ракушек, совсем крошечных катушечек, бочонков величиной с ноготок, и все они такие разные, твердые, что сами камни. Откуда знать малышу, что держит он послание из жизни,  бывшей много миллионов лет до нас. Невозможно даже представить себе, что на этом самом месте когда-то плескались теплые воды океана, и черноголовый первооткрыватель по прошествии многих лет вернётся к этим камешкам и расскажет о них необыкновенную историю… .

       Приоткрыл глаза и удивился яркому свету. Вся палата преобразилась, как бы развернулась ввысь и вширь, заполнена янтарно-белым светом. Ночью выпал снег, и поднявшись от горизонта, солнце перекрасило вчерашний скучный осенний пейзаж в бело-сияющий яркий цвет. Подтянувшись к спинке кровати, я смотрел на эту радостную красоту. Вчерашний грязный куст бузины под окном ещё не сбросил своих почерневших листьев, превратился как бы в спину белого медведя, который  мордой своей,  уткнувшись к забору, что-то там ищет. Дорожки и деревья тоже преобразились, очистились к встрече зимы. Три полные розовощёкие женщины, вооружившись метлами, словно воробьи над коркой хлеба, так сильно «расчирикались», что слышно их было в палате – это они фронт работ делят!
Открылась дверь и входит в палату доктор в сопровождении своего коллеги  - и к постели моего соседа.
; Ну? как дела? – это дежурная фраза.
А тот ему:
– Нога очень болит.
У врача даже очки подпрыгнули:
- Как нога?
Скинул с него одеяло, щупал, молоточком стучал и водил по животу и
перед глазами…
         К своему коллеге:
- Ничего не понимаю, вот это прогресс! -  A потом ко мне:
- Ну  что, домой?
-Не, я с удовольствием пробежался бы по первому снежку, но кажется мне,
 ещё рановато.
Доктора ушли, почти сразу появилась длинноногая сестричка в белом, прикатила с собой  трёхколёсную тележку с ручками, вот, говорит, попробуем передвигаться сами с железным помощником. Помогла подняться с постели на ноги, и начал я осваивать чудо-технику. До туалета и обратно с подставкой и не без помощи длинноногой освоил маршрут. И снова спать.
         Сосед мой не готов ещё к таким подвигам, с ним нянька с его сестрой потихоньку порядок навели, и то он уж доволен, что хоть в сознание пришел и мало-помалу стал разговаривать. Ко мне обернулся и представился:
; Саша, - говорит,- Титов.
       Вот и познакомились! 
Лежу и сам в себе с мыслями разбираюсь. За неделю память вроде восстановилась и речь нормальная, давление очень высокое, но если без физических нагрузок, то жить можно, правая нога и рука плохо слушаются, а так  хоть пляши.
Интересное со мной положение: как только засыпать, так сразу один и тот же сон – появляется некто, вроде  как я сам, и вот всё обо мне самом рассказывает. Надо,  наверно,  доктору об этом рассказать.  Нет, не стоит, а то в психбольницу сплавят? Наяву я, вроде, никаких странностей не проявлял?
 Очень удивительный рассказ его о дорожном случае ,  который давно уж забыт.
Где-то,  в 1977 или в 1978 году, в Москве я в автобусном парке работал,
москвичей и гостей столицы возил. Тогда Москва к олимпиаде готовилась и технику рваную почти всю списали, а нам всем по новому автобусу « ЛИАЗ» дали. Москвичей  и тогда на такие,  не очень тяжелые работы, было не загнать, но и из ближнего зарубежья работников тоже не брали.
К тому времени я в городе Апрелевке жильё заработал, а с монтажом из-за частых командировок покончил. Так вот, по маршруту, где я работал, есть место такое, сначала пологий длинный спуск, а в конце резкий подъём, и всегда в этом месте старались мы запас скорости создать. Разогнался я, а навстречу такой же ЛИАЗ ползёт, и уже вот поравняться, как выскакивает навстречу беленький «Жигулёнок» – и хоть дави его, не уходит, разъезжаться там негде было, никак сейчас, просторы. Рассказывать долго, я по тормозам, а меня с этой многотонной махиной прямо на встречную полосу,  автобусу – в лоб, как говорится.
  Видел только ужасные глаза у встречного водителя и всё…
Очнулся на остановке, на бугре и уж задний по маршруту водитель автобуса
сигналит. Глянул в зеркало на пассажиров, там полное спокойствие. Может,
это действительно чудо было, включил мотор и поехал дальше. Немного потрясло с испуга, но скоро успокоился, и вовсе забыл про инцидент этот.
Было тогда в СМИ, что где-то,  на востоке, катастрофа с автобусами была, но меня это никаким боком не касалось, и вот тебе -  я, оказывается, виновен, что где-то, какой-то растяпа убил людей!
Хотелось бы поспрашивать того, который «я» подробнее, что он ещё знает, да не могу я во сне в диалог с ним входить, если он это я...
; Конечно, не можешь ты мне вопросов задавать, - вот уж сплю, значит,- но я знаю всё, что тебя интересует.
Вспомни, что рассказывал тебе Федотов! Из глубокой шахты достали нам необычный контейнер! Вспомнил? Вскрыли, отсняли его, как ты уж догадался, я был его помощник, и имя у меня было, и судьба своя собственная. И тут унесла меня вместе с контейнером невиданная сила, и видел я  зал
громадный, стол, а на столе -  раздетый как бы я сам… , вроде морг,
да не похоже, и существа, очень похожие на нас разбирают тело моё. Руки просто откладывают в одну сторону, ноги в другую, и только к голове притронулись…,  будто щелчок и всё пропало.  Оказался я в этом самом корпусе, рядом с тобой, только ещё в утробе мамкиной…

Загремели тарелки - это обед привезли, каждому из нас, лежачих, на тележечке с колёсами. Суп гороховый с гренками, курочки кусочек, очень мясной, с рисом, салат из свежей капусты и традиционный компот. На тумбочке красуются оранжевым соком два южных плода, хурма, один отправляю соседу.
Он поблагодарил, а после обеда, где жестами, где словами о своей беде
поведал.
Служил,  как я понял, он в морском пароходстве мичманом. Попал в аварию, где сильно покалечило, особенно позвоночник. В Архангельске лечили, да не до конца, и отправили домой, как безнадежного, дома помирать. Ни
жены, ни детей, только сестра, которую я уже видел.
А сегодня, возле него, засуетились; целый консилиум, человек пять разбирались с ним. Может Бог даст и поправится, все в Его воле.
Ну что ж  поели, теперь поспать, жена придёт сегодня только вечером, потому что с утра на работе.
 Как спать, так прямо как на свидание с моим вторым Я! О чем бы
мне узнать у него? Понимаете ли, телевизора нет, так мне во сне такие развлечения! Интересно и жутковато, кино про себя самого. Чему верить, чему нет - не знаю, вот про моё детство и козу кто бы мог знать? А он всё в подробностях не только рассказывает, но и показывает как видеофильм…
; Кино, говоришь? Я не только прошлое, но и будущее о тебе знаю.
-  Вот опять он здесь, даже глаза закрыть не успел.
; Будущее я тебе рассказывать не стану,  не интересно жить будет, но о прошлом могу поведать! Только тебе, видимо, это не интересно? Зачем уничтожил тетрадь, что Федотов тебе поручил? Все по боку? А ты разве не знаешь, что рукописи не горят? Сколько кругов история сделала, чтоб к тебе
дошла она, а ты вон как с ней. А ты знаешь, какие силы за ней стоят? Весь ученый мир над решением вопросов бился, ответы на которые у тебя в руках
были. Тебе  великие тайны мира в руки отдали, а ты не оправдал доверия! Как теперь закончить предписанное?
        --« Истину познает, донесет, и гоним будет!»
Что, может, последней фразы испугался. Вставай! Вон, жена к тебе пришла.
   --Что с тобой, ты как полотно белый? Врача позвать? Успокойся, всё в порядке, я же здесь.
       --Ну,  конечно, все пройдет, сон приснился странный, вот и всё.

Тут ещё гости – дочь с зятем и внучка, побалагурили, и от сна следа не осталось.
Пришла сестра к моему соседу и ещё какая-то немолодая женщина,
тихонько разговаривают со своим родственником, зато внучка своим щебетанием заполнила всё пространство.
Посещение закончилось, и снова в палате я и Саша, и ещё Я, который
только и ждёт, что прикрою глаза! Стараюсь не закрывать глаз – и ведь надо же,
как отругал! Отстирал и выполоскал, а еще - Я!

;   Разобиделся!  Если б не я, о тебе давно б уже памяти не осталось!
Надо подумать, как выбраться из этого положения, я хоть и бестелесный , но
ответственности за это несу больше тебя, и то сказать, пропустил я этот момент. Ты ведь пьян был, и мне о твоей сохранности заботы было много, чуть не замерз совсем  -  вот тетрадку и сжёг , чтобы согреться. Восстановить эти каракули Федотова, конечно, можно, но стоит ли?  Ты ещё на тридцать лет их расшифровывать засядешь, а ваше время  идет! Это я - без времени, и могу оказаться в любом месте, хоть в другой галактике, а у тех - кто меня послал, тоже - время, но не так  как у землян, но исполнение  имеет определенный срок. По секрету тебе, как брату, уже скоро…
О чем же начать, ведь сейчас, только ленивый , вроде тебя, не пишет о земле, луне, звёздах и галактиках. Удивляюсь, как можно писать о том, что никак  знать не можешь?  Постой   брат, ведь ты тоже безграмотный, профан в этих вопросах!  Как же ты будешь рассказывать о  том , чего знать не можешь? Вот расскажешь, а тебя и побьют! Ты им истину чистую, я же сам свидетель, а они тебя камнем, не ты первый, между прочим . 
И  на костер, и на крест за истину шли, а ты готов? Готов – не готов, а предписанное должно сбыться, не от тебя это зависит.
     Там, где я был, ну там, где тело моё раскладывали, сооружение такой величины, что могло бы загородить солнце, но оно невидимо для глаз земных, а если нужно ему переместиться, то обратится в красную точку  и со скоростью света! Раз - и  уж нет его! Они здесь наездами, дом их, как в нашем понимании, где-то в далекой галактике. Ждут сейчас! Что-то случиться должно очень скоро...               Ночь длинна, так что слушай…

            То место, куда я тебя водил в прошлый раз, действительно было дном первобытного океана! Предлагаю тебе поработать со своим воображением.
Наберись терпения, и все станет ясно.

    Итак, много миллионов лет назад, планета наша имела совсем иной вид - нет
ни океанов, ни материков, ни гор, рек и озёр. Нет ни лета, ни зимы. За много веков формирования земля обрела форму правильного шара, немного сплюснутого с полюсов, поверхность которого, постепенно остывая, покрылась
корой. Земная ось не имела теперешнего наклона, поэтому не было сезонных изменений зима – лето.
Солнце постоянно грело экватор, который стал непроходимым огнедышащим песком, а на полюсах – мертвецкий холод, зато средняя зона, между экватором и полюсом – постоянный, умеренный климат. Вода в виде пара питает растительный и животный мир – сущий рай. Песчаная, экваториальная полоса довольно широкая, и непреодолима для представителей флоры и фауны.
Жизнь развивалась своим порядком в северной части планеты, а в южной своим.
Цивилизации, в том виде, как мы это понимаем, ещё не было, но «люди», я
не могу не называть так тех, кто оставил нам это послание, летели  из далекой
звездной системы, чтобы собрать образцы жизненных форм земли для расселения на других планетах. С собой они, те люди, везли контейнеры с образцами жизненных форм других планет. Земляне только подходят к вопросу
клонирования, а у них это уже было. В какой-то пробирке они могли перевезти неограниченное количество растительного и животного мира.
Так вот, летательный аппарат, строение которого не поддается никаким самым смелым фантазиям, со скоростью света, уже не в первый раз, держит курс  к третьей от солнца планете.
В предыдущее посещение они оставили на земле человекоподобные существа, громадных размеров, кто-то называет их циклопами, а кто атлантами. Обладали эти существа громадной физической силой и умом. Они готовили дикую планету, к заселению ее новыми видами растительного и животного мира,
и все уже было готово, но за миллиарды лет до этого...

Откуда-то из глубины бесконечности Вселенной, по направлению Солнечной системы появился объект. Небольшая по размеру планета, не имеющая оболочки, только оголенное черное ядро.
К тому времени Солнечная система полностью сформировалась. По установившимся орбитам вращается вокруг Солнца 8 планет: Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран и  Нептун, самая далекая от Солнца планета. Все они вращались по своим орбитам вокруг Солнца.
Так вот этот новый объект попал в зону солнечного магнетизма и остался 9планетой, названной Плутон. Его орбита ортогональна орбитам планет и
чрезвычайно вытянута. Нельзя с уверенностью сказать, что Плутон вращался  вокруг Солнца, скорее он имел возвратно-поступательное движение. Вначале перигей его орбиты был больше орбиты Нептуна, но с каждым оборотом расстояние до Солнца неуклонно уменьшалось.
За миллиарды лет Плутон множество раз пересек плоскость вращения планет Солнечной системы и неоднократно сталкивался с планетами Солнца.
При встрече с Ураном повернул почти на 90 градусов его ось, и выбил с его поверхности множество осколков, которые образовали систему колец Урана.
Сатурн при встрече с Плутоном потерял очень большую часть своей массы, которая в виде колец тоже осталась вокруг планеты. С каждым разом расстояние орбиты Плутона приближалась к центру. Солнце притягивало его к себе, чтобы в своих могучих недрах уничтожить не прошеную гостью, вносящую хаос в установившийся порядок.
Итак, 40-50 миллионов лет назад Земля оказалась на пути планеты-убийцы.
Удар пришелся от  полюса до полюса по касательной. Описать увиденное  почти невозможно. Словно скорлупа ореха земная кора разлетелась в разные стороны и увлекаемая невиданной силой, устремилась шлейфом за улетающей в бездну убийцей. Недра планеты обнажились до самого ядра.
      Горело всё. Горело и замерзало одновременно, осталось меньше трети земной коры, которая распалась и двигалась с потоком лавы, заполняющим
зияющую пустоту. Вследствие горения газов образовалось множество воды, соприкасаясь с лавой, вода расщеплялась на газы и снова горела.
Постепенно планета снова обрела форму шара, океаны воды и остатки материковой коры еще долгое время двигались по поверхности остывающей планеты.
Звездолет некоторое время кружил в системе Солнца, на прощание «гости»
из Вселенной оставили несколько контейнеров с описанием произошедшей катастрофы и весь запас биологического груза, который стал активно взаимодействовать с неорганическими соединениями, постепенно приспосабливаясь к тем условиям, преобразовывая многообразие форм новой жизни.
Земля из-за катастрофы потеряла почти половину своей массы. Одну из них мы видим всегда - это Луна, она образовалась из жидкого расплава магмы, которая истекала вслед за улетающей убийцей. Два громадных осколка принял к себе Марс, притянувший к себе пролетавшие части Земли, теперь это Фобос и Демос , а множество других более мелких осколков остались навечно кружить в поясе астероидов.
Что же стало с черной планетой-убийцей?
После посещения нашей планеты она еще множество раз появлялась на небосводе, каждые 250 лет, наводя ужас на жителей Земли, но теперь её орбита в перигее намного ближе к Солнцу ,чем орбита Земли и только Солнце способно без последствий встретиться с пришелицей… .

Я проснулся, мой сосед по палате не спит, сидит на стуле возле тумбочки,
задумчиво смотрит в сторону входной двери, будто ожидает кого-то. Неторопливо я поведал ему о своих сновидениях, и о том, что рассказывал мне во сне мой второй Я.
Он выслушал как бы со вниманием, а потом в сторону, несмотря на меня, говорит: «На прошлой неделе сам видел, как прямо сквозь стену вышел ко мне ангел с большими крыльями, подошел, притронулся к моему лбу.
Сказал: «Живи, Саша» - и растаял в воздухе».
Не успел больше ничего сказать, как раскрылась дверь, и в палату вошел
доктор в сопровождении медсестры и ко мне:
-Ну что, молодой человек,- это он так ко всем пациентам мужского пола
обращался,- не вижу необходимости Вас больше задерживать. Будем выписываться».
-Пожалуй, пора,- ответил я ему, а  про себя подумал: «Конечно, нужно домой, садиться, и подробно описывать все, что я узнал и, как сказано, «Донести».  Но в следующую минуту передумал. Старый Федотов боялся рассказывать об этом, потому что не надеялся, что поверят ему.
          Но когда-нибудь всё само собой объяснится, почему материки по планете
вразброс, почему Луна, что такое Фобос и Демос и где нужно искать следы
древней цивилизации - Атлантиду...















                ВЛАДИМИР   РЫЖОВ               





  ПУТЬ  В  АТЛАНТИДУ

















Посвящается единородному брату  младенцу Александру

Человеческая мысль, куда только не заносит тебя!
Вышел в пустое место, справа - заходящая луна, слева - восходящее
солнце. Не часто можно видеть это, и всё наводит на мысль о бесконечности мироздания, о своём малом месте в этом мире, о ничтожности бытия, которое
мы называем жизнь. Как мало дано нам увидеть, познать, принять участие в происходящем вокруг нас, в полной мере прочувствовать свою причастность
ко всему происходящему, происшедшему до нашего появления на этот свет,
к тому, что произойдет после  нас.
Мысль человеческая подобна тем облакам, что сейчас надо мной. Минута - другая и  нет её, изменилась, слилась с другой мыслью, и уж как не старайся, не вернуть её в том виде, как была минуту назад.  На великом экране небосвода уж новые картины, не менее интересные но, кажется  то, что было раньше, несравненно важнее и значительнее того, что сейчас передо мной.         Непременно  нужно зафиксировать то, что происходит сейчас, сию минуту, потом будет труднее восстановить происходящее, но ещё труднее вспоминать то, что произошло с тобой очень давно, или вовсе не могло быть, и это  только плод воображения.
Да! Очень трудно вспомнить то, чего не было, но очень могло быть, и главное поверить в то, о чём вспомнил, и доходчиво рассказать.
                Ах, эти скользкие, неподдающиеся мысли! Не желают они выстраиваться в один ряд, только схватишь одну, а другая уползает, но всё равно я их соберу, и буду выпускать по одной, ставить на своё место, и очень возможно кто-то прочтёт и скажет:
«Интересный, однако, рассказ, необычный».





 













               

                Декабрь 1989 г

Несмотря на поздний час, Курский вокзал встретил меня обычным
для него брожением. Людские потоки перемешивались, двигались во всех направлениях, выплескивались из одного зала в другой, пополняясь, свежей волной, уносились куда-то, увлекаемые  неведомой силой, и трудно было понять, упорядочить все это движение, хотя бы мысленно привести хаос к какой-нибудь системе.
Следующий вал подхватил меня, смешал с общей бесформенной массой и повлек, словно песчинку, в свои будущие недра.
Переходы, коридоры, эскалаторы, и я в огромном  зале.  Здесь тише гомон, медленней движения, многие сидят и стоят перед громадным табло, к которому и я пробирался сквозь человеческую массу. Нахожу в самом нижнем ряду светящихся строк нужную мне информацию, но мне кажется, что кто-то ошибся или просто решил пошутить надо мной.  Вместо ожидаемого - поезда номер 3 отправлением 0 часов 45 минут Москва-Кисловодск, время кто-то перепутал и четко высветил 3 часа 30 минут.
В растерянности метнулся к дежурному по вокзалу, чтоб рассказать о
допущенной ошибке, но металлический голос динамика холодным душем освежил мое сознание.
 Обстоятельства распорядились так, что мне около пяти
часов ночного времени пришлось провести в обществе отъезжающих, провожающих, встречающих, приезжающих и просто слоняющихся в поисках легкой поживы или ночлега людей.
 Не спеша  прошел в зал ожидания, всматриваясь в измученные страдающие лица. Говорят, самое тяжелое в жизни - это ждать и догонять, и чтобы облегчить это положение, оборудованы залы с таким неприятным названием « ожидания».
Если захотите когда-нибудь кого-нибудь просто пожалеть, то без промедления поезжайте на любой вокзал и перед вами откроется картина, заслуживающая сострадания к незнакомым вам людям. Тысячная толпа в ожидании своих поездов: дети в полулежащем положении на чемоданах и материнских руках, старики, притулившиеся в уголках, старухи, дремлющие в обнимку со своими узлами и сумками.
Ни с чем несравнимая картина унижения человеческого достоинства поразит Вас, и в вашей душе возникнет протестующий крик, но никто его не услышит и это, наверное, правильно.  Не трогайте их и только пожалейте и все, потом спокойно поезжайте в свою квартиру, примите капли или лучше стопку коньяку и ложитесь спать;  мне же предстоит найти место среди них, и ни к кому не прикасаясь пробыть здесь около пяти часов ночного времени прикованным к небольшому чемодану и дорожной сумке.
 Но мне все же везет, и я сижу среди разноликой  толпы на сидении со спинкой и даже могу выпрямить ноги.

                Декабрь 1989 г

Несмотря на поздний час, Курский вокзал встретил меня обычным
для него брожением. Людские потоки перемешивались, двигались во всех направлениях, выплескивались из одного зала в другой, пополняясь, свежей волной, уносились куда-то, увлекаемые  неведомой силой, и трудно было понять, упорядочить все это движение, хотя бы мысленно привести хаос к какой-нибудь системе.
Следующий вал подхватил меня, смешал с общей бесформенной массой и повлек, словно песчинку, в свои будущие недра.
Переходы, коридоры, эскалаторы, и я в огромном  зале.  Здесь тише гомон, медленней движения, многие сидят и стоят перед громадным табло, к которому и я пробирался сквозь человеческую массу. Нахожу в самом нижнем ряду светящихся строк нужную мне информацию, но мне кажется, что кто-то ошибся или просто решил пошутить надо мной.  Вместо ожидаемого - поезда номер 3 отправлением 0 часов 45 минут Москва-Кисловодск, время кто-то перепутал и четко высветил 3 часа 30 минут.
В растерянности метнулся к дежурному по вокзалу, чтоб рассказать о
допущенной ошибке, но металлический голос динамика холодным душем освежил мое сознание.
 Обстоятельства распорядились так, что мне около пяти
часов ночного времени пришлось провести в обществе отъезжающих, провожающих, встречающих, приезжающих и просто слоняющихся в поисках легкой поживы или ночлега людей.
 Не спеша  прошел в зал ожидания, всматриваясь в измученные страдающие лица. Говорят, самое тяжелое в жизни - это ждать и догонять, и чтобы облегчить это положение, оборудованы залы с таким неприятным названием « ожидания».
Если захотите когда-нибудь кого-нибудь просто пожалеть, то без промедления поезжайте на любой вокзал и перед вами откроется картина, заслуживающая сострадания к незнакомым вам людям. Тысячная толпа в ожидании своих поездов: дети в полулежащем положении на чемоданах и материнских руках, старики, притулившиеся в уголках, старухи, дремлющие в обнимку со своими узлами и сумками.
Ни с чем несравнимая картина унижения человеческого достоинства поразит Вас, и в вашей душе возникнет протестующий крик, но никто его не услышит и это, наверное, правильно.  Не трогайте их и только пожалейте и все, потом спокойно поезжайте в свою квартиру, примите капли или лучше стопку коньяку и ложитесь спать;  мне же предстоит найти место среди них, и ни к кому не прикасаясь пробыть здесь около пяти часов ночного времени прикованным к небольшому чемодану и дорожной сумке.
 Но мне все же везет, и я сижу среди разноликой  толпы на сидении со спинкой и даже могу выпрямить ноги.

                Декабрь 1989 г

Несмотря на поздний час, Курский вокзал встретил меня обычным
для него брожением. Людские потоки перемешивались, двигались во всех направлениях, выплескивались из одного зала в другой, пополняясь, свежей волной, уносились куда-то, увлекаемые  неведомой силой, и трудно было понять, упорядочить все это движение, хотя бы мысленно привести хаос к какой-нибудь системе.
Следующий вал подхватил меня, смешал с общей бесформенной массой и повлек, словно песчинку, в свои будущие недра.
Переходы, коридоры, эскалаторы, и я в огромном  зале.  Здесь тише гомон, медленней движения, многие сидят и стоят перед громадным табло, к которому и я пробирался сквозь человеческую массу. Нахожу в самом нижнем ряду светящихся строк нужную мне информацию, но мне кажется, что кто-то ошибся или просто решил пошутить надо мной.  Вместо ожидаемого - поезда номер 3 отправлением 0 часов 45 минут Москва-Кисловодск, время кто-то перепутал и четко высветил 3 часа 30 минут.
В растерянности метнулся к дежурному по вокзалу, чтоб рассказать о
допущенной ошибке, но металлический голос динамика холодным душем освежил мое сознание.
 Обстоятельства распорядились так, что мне около пяти
часов ночного времени пришлось провести в обществе отъезжающих, провожающих, встречающих, приезжающих и просто слоняющихся в поисках легкой поживы или ночлега людей.
 Не спеша  прошел в зал ожидания, всматриваясь в измученные страдающие лица. Говорят, самое тяжелое в жизни - это ждать и догонять, и чтобы облегчить это положение, оборудованы залы с таким неприятным названием « ожидания».
Если захотите когда-нибудь кого-нибудь просто пожалеть, то без промедления поезжайте на любой вокзал и перед вами откроется картина, заслуживающая сострадания к незнакомым вам людям. Тысячная толпа в ожидании своих поездов: дети в полулежащем положении на чемоданах и материнских руках, старики, притулившиеся в уголках, старухи, дремлющие в обнимку со своими узлами и сумками.
Ни с чем несравнимая картина унижения человеческого достоинства поразит Вас, и в вашей душе возникнет протестующий крик, но никто его не услышит и это, наверное, правильно.  Не трогайте их и только пожалейте и все, потом спокойно поезжайте в свою квартиру, примите капли или лучше стопку коньяку и ложитесь спать;  мне же предстоит найти место среди них, и ни к кому не прикасаясь пробыть здесь около пяти часов ночного времени прикованным к небольшому чемодану и дорожной сумке.
 Но мне все же везет, и я сижу среди разноликой  толпы на сидении со спинкой и даже могу выпрямить ноги.
Время от времени приходится все же вставать с места, чтобы размять
 суставы, но отходить от чемоданов нельзя, с десяток бомжей, похожих на голодных собак, внимательно следят за порядком в зале. Приглушенные высокими потолками звуки иногда проясняются крутой русской бранью или плачем ребенка, но вот начинается ночная уборка и все оживает, как в потревоженном улье, задвигались ряды сидячих мест, завизжали полотеры.
Снова перебранка проснувшихся людей со служителями вокзала. Но какое им дело, пришедшим навести порядок в зале и тем самым заработать свой хлеб насущный, до тех, кого забросила сюда судьба? Какое им дело до молодой мамаши, четвертые сутки проживающей в этих условиях с  годовалым малышом, да и вообще какое кому дело до других? Каждый занят собственной судьбой, решением собственных проблем, которые, так или иначе, придется решать ему самому.
       Закончилась ночная уборка и понемногу все успокаивается, но   объявляется посадка на следующий поезд и снова все оживает, начинает  двигаться, толкаться, ругаться и появляется ощущение бесконечности
данного явления, которое зовется ожиданием.
Все-все кроме пространства и времени имеет конец, и я слышу в шипящем динамике относящееся ко мне лично объявление: «Начинается посадка на поезд номер3 Москва-Кисловодск отправлением 3 часа 30 минут с третьей платформы седьмого пути».
Снова загудел потревоженный улей, захлопали двери вокзала, задвигались
ряды кресел, снова ругань потревоженных спящих.  Я с безразличным видом оставляю все за своей спиной.
Я прощаюсь с Москвой, и совсем скоро мерный стук  начнет отсчитывать километры, которые уже много раз промерены чугунными колесами вагонов, но для меня это бывает не часто и я в предвкушении чего-то нового.
Да, все начинается с дороги, и моя история не исключение.
Началась она именно так, с поезда Москва – Кисловодск, который должен привезти меня в город-курорт для поправления пошатнувшегося здоровья.
Уже весело постукивали на стыках колеса, но в вагонах все еще не успокоилась вокзальная суета – баулы и чемоданы никак не могли найти место в тесных купе поезда. На верхней - предназначенной для меня полке, почему-то громоздились два огромных узла, а  внизу шел разговор между двумя мужчинами. Молодой убеждал пожилого, что его молодого, вещи не помещают и ничего со стариком не будет, если он немого потеснится. На что пожилой возражал, и говорил, что купил билет в купе, чтобы нормально просуществовать здесь все время пути, а это ни мало -  ни много, а  более суток. Пожилая дама, забившаяся к окну, тоже пыталась вставить слово в этот диалог, но молодой  человек, будто вовсе не замечал ее. В проходе купе лежали еще два таких же необъятных размеров мешка, и из-за их размещения происходит вся эта беседа. Молодой человек решил на каждую полку положить по мешку, под охрану попутных пассажиров и уверял, что всем будет очень удобно. Наконец настала и моя очередь вставить словечко в отношении предлагаемых «услуг».
    В ходе получасовых дебатов с приглашением проводников, решено было два мешка отправить в люк для белья в проходе вагона, а два других оставить под неусыпное бдение хозяина, и так до самого Армавира наш, коммерсант, изогнувшись коромыслом, проехал, ни словом не обмолвившись со своими обидчиками.
Ночь длинна, но если она начинается утром, то не успеваешь прикрыть глаза, как тут уж и свет во все окна, и чай, предлагаемый услужливой проводницей. Короче говоря, ночи нет, как и не было вовсе. Понемногу, по очереди, с дорожно-вагонной неторопливостью все привели себя в порядок, достали  нехитрую  закуску, кто что имел и за чаем и булочками узнали, кто есть кто.
Попутчики мои, исключая всю дорогу молчавшего соседа, ехали в тот же город  с той же целью, что и я.
       Мужчина отставной офицер-фронтовик и дама, измученная постоянной борьбой за существование в каком–то Московском НИИ, оказались очень разговорчивыми и общительными. Виктор Иванович рассказывал об атаках и ранениях, о переходах и госпиталях, в которых пришлось ему побывать за годы войны. Антонина Андреевна большей частью о своих мужьях, безвременно ушедших в мир иной, и о детях,  выпивших всю кровь из ее тучной неопрятной фигуры. Только мне не о чем было рассказывать, и я поддакивал, соглашался, смотрел в окно и думал о бесконечности простора, который открывался взору.
       Простор тот имел неприглядную для того времени картину. Была уже вторая половина декабря, а за окнами лишь кое-где в затаенных местах грязными пятнами виднелся снег. Голые огороды,  кривые заборы, пустые поля, монотонный стук под вагоном и негромкий говор пожилых собеседников наводил дрему и, отдавшись ей всецело, я смешал в своем сознании все реальное и незаметно для себя заснул.

...Неизвестно откуда появился вдруг старичок с собачонкой. Пес резвится, покусывает меня играючи, бегу за ним. Расшалившись, несмышленыш не заметил опасности и свалился в раскрытый люк канализации. Бросаюсь на  помощь ему, пытаюсь вытянуть маленького собрата, но рука с ним застыла в мерзостях. Голос слышу глухой, но внятный: «Оставь друга или сам иди сюда». Обещаю вернуться вскоре, и колодец пропал.  Щенок в образе человеческом, много народа, все благодарят за его спасение, я оборачиваюсь, чтобы  исполнить обещание , и вижу вдали тот страшный колодец, источающий
смрад. Шаг- другой, но дорогу преградил луч, тугой и упругий, тепло от него
исходит и сила. Оставляю народ и прямо по лучу иду неведомо куда, и не вверх, и не вниз. По пути переплетения подобных струн лучей все чаще и вот уж сплошной поток. Существо вижу странное: как бы человеческая голова, а тела не видно и очертаний нет, а только откуда–то изнутри глаза и яркий свет, волнами расходящийся по сторонам струнами – лучами.
«Я,- говорит,- призвал тебя, чтоб отблагодарить за верность слову и делу великому. Получи часть века моего, а век мой бесконечен, и часть силы моей, а сила моя беспредельна, продолжи путь свой, раздели неделимое, соедини не соединяемое - узнай что «там». О  моём же Царстве тебе будет известно, и
приду когда, узнаешь потом».
      …Оказался я у того страшного колодца, и ни души вокруг, прыгнул в него
и страха не почувствовал, а только омерзение. Оказался среди  подобных  себе, все с лицами очень добрыми и ласковыми, все что-то делают, но не видно плода трудов их. Мрачной дорогой вниз шел и все одно и то же, стараются «люди»,  работают, но ни добра от их улыбок, ни результатов их работы не видно.
       Вот является по всему видно, наиглавнейший из них, с поклоном приглашает: «Ни пленник ты мой, а гость дорогой»,- где-то я уже слышал эти слова…,  и нет страха, иду за ним. Открываются передо мной цехи бесконечных размеров, но там нет тех людей-тружеников улыбчивых, а только машины –
вращение и движение возвратно-поступательное и здесь то, что-то производится, да в мешки громадные складывается, пригляделся, вроде как зерно, на просо похожее, да не просо, а средь него еще что-то мне неведомое. Хозяин предлагает: «Возьми на пробу с собой, посеешь – узнаешь, что  это есть». Не хочу я брать зерен, чувствую, что мерзость и зло от них исходит, а хозяин не унимается: «Не возьмешь, силой навяжу», видимо, результатов трудов своих увидеть скорее хочет. Стал я препираться и наружу проситься: «Раз уж гость, то угости по совести да и отпусти с миром». Тут вдруг столы длинные и кушаний на них тьма-тьмущая. Все  тебе  говорит,< гость дорогой>. Подошел, гляжу и впрямь блюда дорогие, мне когда-то знакомые, и не знакомых  множество, притронулся - и труха в руке моей, к другому столу,  и опять труха, а хозяин, знай, улыбается да потчует. «Ну, все говорю, открывай заветную калитку,  чтоб я к людям настоящим вернулся». «Мы говорит, и есть настоящие. Среди людей нас множество, и «добра» от нас кругом множество, а коли хочешь на волю – изволь, вот тебе дорога».  Открывается передо мной, вроде как шлюз корабельный.  Не думал я, что из этой тьмы адовой, такие широкие ворота,  но как только вступил я на переход, как вслед за  мной посыпалось то зерно, которое я отказался брать, и в таком количестве, что вынесло оно меня через те ворота.  Остался  лежать  среди поля, а семя то ветром буйным было подхвачено, и разнеслось по всему миру, проросло и быстро в рост пошло. Поднялся я и палкой сшибать и уничтожать те побеги стал, но голос услышал насмешливый и ужасный, что в пот холодный бросило: «Что ты делаешь? Разве в силах ты победить войско мое, которое проводил ты сам? Уймись, говорит, так как труд твой напрасен, как и тех слуг моих, которых ты видел в царстве  моем.  Силы в тебе не могу я укоротить, не я ее тебе дал, и жизни твоей я не могу убить - не моя она, а люд на земле много страдать будет от моих подарков тебе. Мучайся же тем, что ты есть часть его и часть моя».
Затихло все.
...Проснулся я в холодном поту, измученный и усталый. Поезд стоял
на большой стоянке, попутчики мои ушли за прессой, лишь неусыпный
страж своих узлов мерно посапывал на противоположной полке.   
 Перрон, у которого стоял наш поезд, был в почтительном отдалении
 от вокзала, но тут же были ларьки с водой и газетами. Купив пару бутылок
воды и местную прессу, вернулся в вагон. Пришли разговорчивые соседи мои, делились впечатлениями, но я был в подавленном состоянии от такого
ясного и невероятного сновидения. Остаток пути либо дремал, либо читал,
пытаясь отделаться от уже расплывающихся в сознании обрывков сна.
Сразу после Пятигорска, впервые за всю дорогу, за окнами весело заиграло солнышко , в вагоне все пробудилось, задвигалось в предчувствии
конца пути. Мимо окон проплыли отроги гор, и медленно, словно гусеница поезд вполз в солнцем залитую котловину.
Впереди Кисловодск. Вещи собраны, последние общения с  попутчиками: телефоны-адреса, обещания писать-звонить, но только нога вступает на твердь Кисловодской земли, все уходит в историю.
Впереди еще нехоженые пути, еще незнакомые знакомства. Скорее к новому! И только вперед!


         Всем фасадом, повернувшись к солнцу, возвышается передо мной Кругозор.                Ступени к площади перед парадным подъездом, ступени у сияющего чистотой стекол входа, и вот просторный холл, где можно спокойно
привалиться в мягкое кресло и перевести дыхание, оглядеться.
Что- то ждет меня здесь, кто примет и обогреет, успокоит и подлечит
расшатавшиеся нервы? Но ждать долго не пришлось, подошла пожилая женщина в белом халате , участливо осведомилась: откуда я, и не ошибся ли адресом, так как весь Кисловодск состоит в основном из пансионатов, санаториев и гостиниц. Показал я ей свои документы, и она указала мне на  дверь, в которую надлежало пройти для оформления. 
Ни какой суеты, все как полагается: приняли, назначили место в номере на шестом этаже, где уже доживал последние дни своего пребывания здесь мой коллега , шофер междугородного автобуса из Читы.
        Лифт, коридор, застеленный ковровой дорожкой, дверь с номером 612.
Настороженно встретил меня хозяин номера, испытующе рассматривал. Был он невысокого роста, коренаст, возраста от сорока до пятидесяти, с лицом
обожженным ветром и солнцем, в общем, видавший виды мужик.
Я поздоровался, но не стал навязывать скорого общения, разбирал вещи,
развешивал рубашки в антресоли и делал это все так, как будто был здесь
один, но чувствовал на себе постоянно изучающий взгляд. Взяв туалетные принадлежности,  пошел я принять душ и тут только услышал голос соседа,
который предупредил, что время к обеду, чтоб я не задерживался в ванной.
Впервые взглянул ему прямо в глаза, поблагодарил, в ответ он добродушно улыбнулся мне, и все – лед был сломан.
Под душем оставил я всю дорожную усталость. Взбодренный,  в свежем, по- домашнему,  белье, спустился в сопровождении Виктора, нового моего знакомого и соседа по номеру, на второй этаж, где приглашала своими ароматами  просторная столовая, которая не сильно обрадовала своими          разносолами, в связи с создавшейся в ту пору обстановкой на Кавказе.  Так,
 прозаично и буднично, но спокойно началось мое пребывание в пансионате «Кругозор», оправдавшего свое название видами с балконов.
Взгляду открывалось громадное пространство, заполненное горами, венцом которого на горизонте выпячивался своими горбами Эльбрус. Временами он пропадал из видимости, подернувшись голубоватой дымкой,  а то сиял алмазом, в ярких лучах щедрого южного солнца. Внизу, на первом плане, ступенями  крыш спускались в котловину разновидные постройки; то терем сказочный, то современный кубовой архитектуры, предназначенные для круглогодичного приема  разнокалиберного  полчища  курортников. Чуть левее, до самых гор террасами поднимались выше «Кругозора», завоевывали пространство  громадные корпуса -  пансионаты и  гостиницы , а   еще дальше, вот они ближние горы, на которые предстояло подняться и прочитать знаменитое: «Кавказ подо мною….». Но для начала, на завтра  предстояла встреча с врачом и назначение всяческих процедур – аутотренинг, лечебные ванны, грязи, оздоровительная гимнастика и массаж. Все это будет завтра, а сегодня ознакомление с ближними достопримечательностями, ужин и кино.              Гидом и проводником, негласно и на добровольных началах стал Виктор, не очень разговорчивый, но  мне, не любителю пустословов, он пришелся по душе.  Незаметно между нами наладились ненавязчивые, дружеские отношения. Он, как и я, чувствовал  в партнере необходимость выговориться,  или уединиться, и не препятствовал ни тому, ни другому, а я отвечал ему взаимностью.
По утрам, по написанному распорядку пансионата, почти все отдыхающие, в спортивно уличной форме, направлялись к источнику нарзана, находившемуся в полутора километрах от пансионата. Кто трусцой, кто быстрым шагом,  спускались все в котловину к бювету, выпивали по порции, бьющей из земли  влаги, и возвращались, теперь уже в гору, к завтраку в пансионат. К слову сказать, мой новый товарищ страдал варикозным расширением вен на ногах, ходок он был неважный, но мне это не мешало, так как  я тоже, «под гору  катился колобком, а в горку тащился жерновком». Остеохондроз и всякие
болячки не давали мне разбежаться, и мы, встав пораньше, все же совершали паломничество к источнику, успевали к завтраку и на процедуры.
Восхождение в горы мы с Виктором совершили единожды, да и то не без помощи канатной дороги. До меня он не решался и на такое, в общем-то, не сложное путешествие. За рубль нас двоих подняли в гору.
 Время было к вечеру.  Вид заходящего солнца, висящего с нами наравне, вызывал трепетный восторг .   Где-то внизу,  под пеленой серой дымки, был город, а выше пелены – синее - сине небо и яркий диск светила. Сидя на смотровой площадке, мы оба молчали.
Если не считать самолета, то выше облаков сегодня я поднялся впервые.
Давняя заветная мечта моя сбылась. Через два дня еще предстоит поездка  к  Эльбрусу  в вечные снега, но первые впечатления от гор не забудутся никогда.
Такие же  чувства я испытал пять лет тому назад, когда впервые увидел море.
           В Гагры, это сравнительно недалеко отсюда, за горами, в сторону заходящего солнца, где плещет бирюзовое Черное море, нас, шумную, веселую  компанию из Москвы по трехдневной путевке принесла серебряная птица аэрофлота. Как это было прекрасно – в столице мороз, а в Абхазии вечнозеленые деревья и уже остывающее, но для нас, северян, вполне подходящее для купания море. Поездка в Новый Афон, в знаменитые пещеры и на озеро Рица, и все это за три дня.  Очень все необычное, но всего удивительнее МОРЕ.
Словно живой организм, своим необъятным телом разделило и соединило
дальние города, республики и государства, покоясь в огромной своей чаше,
никогда не имея покоя.
На  следующий год в отпуск я снова отправился в Гагры , но уже самостоятельно,
дикарем.  С погодой в тот раз мне не повезло и, прождав солнца три дня, купил
билет в поезд на Баку, через Тбилиси.
В моей записной книжке сохранился адрес давнего моего знакомого
из Азербайджана, и решил я, как снег на голову, объявиться к нему , без
всякого предупреждения, понадеявшись на русский авось, но авось подвел
меня - знакомец мой оказался в отъезде, и мне ничего не оставалось, как снова
сесть в поезд уже на Москву и отправиться домой. Снова не повезло мне , но я нисколько не жалею, так как довелось мне побывать в столице Грузии.
        Поезд Адлер-Тбилиси-Баку имел двенадцатичасовую стоянку в столице Грузии, и целый день довелось мне провести там.

Если отсюда, со смотровой площадки, направить  свой взор на юг, то кажется, стоит убрать горбы Эльбруса, как увидишь телевизионную мачту и монумент «Родина-Мать» над Тбилиси, но это только мысленно. Разделяют нас сотни километров нагромождений гор: Большой Кавказский хребет с Крестовым перевалом, долины и реки, но всё же она там, на юге, солнечная приветливая Грузия, а там, на востоке - Баку.
В прошлом году посчастливилось мне снова побывать там. Отдыхал я  в санатории «Кызыл Кум», «золотые пески»  по-русски, и  снова по «горящей»
путевке в зимнее время.  Это обстоятельство нисколько не смущало меня , ведь
кусочек лета среди зимы - это уже подарок, а тут за три недели и со старым
приятелем своим встретился и много новых друзей заимел. Весь Баку исходил
вдоль и поперек. На знаменитую Девичью башню поднимался, и старый сказочный город с шахским дворцом и термальными банями осмотрел, и ресторан «Караван-сарай» посетил. Свозили нас, отдыхающих, и в Сумгаит, город нефтяников. Красивый современный город …,   но теперь там война... .

Спуск решили совершить самостоятельно. С завистью оглядывались мы на стариков и старушек, целеустремленно рвущихся в гору, у которых из-под
ног выбивался щебень и песок. Нам же на спуск потребовалось более двух
часов  с вздохами и охами.
Осознав степень героизма нашего путешествия, решили мы непременно
отметить его вопреки положению пансионата, собственного здоровья и линии партии и правительства, направленной  на полусухой закон, купить и принять, после положенных процедур бутылочку «Русской».
На следующий день после обеда, разузнав предварительно у местных
знатоков о расположении злачных мест, направились мы в не менее трудную, чем восхождение,  экспедицию. Наслышан я был о том, что Кавказ просто изобилует фруктами разными и напитками на их основе. А на деле получилось, что фруктово-овощные цены на кисловодских рынках оказались не ниже, чем в моем родном Подмосковье, а  про напитки можно было разговаривать только шепотом и с глазу на глаз.
Исходив впустую много спускоподъемных улиц Кисловодска,  заметили мы компанию молодых парней, по всему видно местных, пристроившихся за каким-то ларьком с явным намерением разделить там между собой бутылку
какого-то зелья. Решились мы,  подойти и заискивающе вопрошали о способах приобретения сего напитка под названием "водка русская". Мальчики, возраста лет за двадцать, без энтузиазма восприняли наше появление, но когда поняли цель нашего визита, помявшись, предложили помощь с условием  по пятнадцать рублей, две нам, одна им. Итого, за литр водки нам предложено было оплатить сорок пять рублей, явно курортную цену. Но выхода иного у нас
не было, и  решено одного из нас проводить к «барыге», а другому здесь ждать. Виктор вызвался идти, а с ним — самый  худеньким  из них , все же  трое как со знаменитой картины Сурикова сошли. Чувствую - неладно дело но, как и что не пойму. Не так просто разделили они нас . Рассудил-то я все быстро, да и у ребят головы еще не пьяные. Тут, как будто кто-то меня в бок толкнул - я за угол к забору, вроде как по нужде. Они за мной не смотрят, а  я бегом в сторону от них и кружным путем к переулку, где Виктор и длинный скрылись.
  Представьте - в незнакомом городе с моими физическими данными,
а успел все же. Драчун из меня, прямо скажем, никакой, а об опасности друга предупредил. С одной стороны переулка - я, с другой - те два богатыря, а в середине - Виктор с этим длинным. Он меня увидел и тех, ну и ко мне, конечно, видимо  долю их уже отдал, а длинный за него цепляется, да удержать старается, но не рассудил-таки богатырь, что у Витьки ноги больные, а в руках убойная сила страшенная. Момента не видел, только «длинный»» пополам переломился и - боком, боком к забору. Витя - ко мне, да бег у него не получается, сошлись вместе почти одновременно, он успел только сумку с драгоценным напитком мне передать да крикнул - "спину защити!". Волнуюсь я, колени дрожат, аж того гляди - упаду, ведь отродясь ни с кем не дрался, а тут на тебе, навалились. Рассказывать долго, а прошли секунды какие-то, и вижу: отскакивают богатыри от Витьки, как от стенки. Тут-то  длинный  очнулся и, согнувшись тоже к нему, меня-то вроде и нет, а я  - вот тебе, тут как тут. Испытал я свой кулак на скуле «длинного», клацнуло что-то - и лежит мой богатырь, ногами-руками еле двигает.  Те двое тоже пыл поубавили - отступили, оставили длинного одного. Подошел Витя к нему, перевернул на бок, вытащил из-за пояса у него водку, и с тремя бутылками поспешили мы убраться восвояси, все-таки мы не дома. Может, и попытались бы наши «друзья»
возобновить разговор, да видно помощи быстро не нашлось, а ждать их нам
не хотелось. Тут и автобус, который увез нас из частного сектора в цивильный город. На другой день, кроме поясницы, на руку мне грязи прикладывать пришлось, распухла. Даром,  говорят, вообще ничего не дается, но я-то все-таки
нервы сюда приехал лечить, и в том автобусе такая меня дрожь взяла, будто
в холодильнике меня всю ночь держали и только что выпустили. Впору хоть
прямо в автобусе стресс снимай добытым лекарством. Предусмотрительность моя выручила: в кармане - постоянно быстродействующее средство носил, да и сейчас от него не отказался. В общем, проглотил двойную дозу, и сразу все отошло.
      К ужину, успокоившиеся, прибыли в "Кругозор", но ужинать в тот вечер в столовой не стали, а потихоньку – грешить, так грешить, - что нам полагалось,
к себе в номер. Там и поужинали. Разогрелись, развязались наши языки, и, не разговорчивые вроде,  наперебой стали о своих прежних приключениях рассказывать. Ну, я ему здесь про любовь свою разнесчастную и поведал.
Как перед армией еще зародилась она, чистая, но ревностная. Как любимая моя на север в армию ко мне приезжала, неделю со мной в одной постели спала, и нетронутой домой я ее отпустил. А отслужил - она уж не моя, перехватил ее местного военного училища курсант, поддалась ему любимая моя, как ни упрашивал, как ни умолял, она одно - поздно, я его уже. Думал, душа из груди выскочит, со свадьбы хотел силой увести, друзья не допустили.
Ну, я и сходу, с размаху женился. Всем, а больше себе, назло и промаялся  четырнадцать лет. Ни любви, ни желания к жене, одна только ответственность перед детьми, а на ней, известно, далеко не уехать. Вот и разошлись мы на пятнадцатом году. Оставил я жене своей квартиру трехкомнатную, всю обстановку, что нажить успели, а в придачу двух девочек. Взял лишь штаны собственные, да «хвост»  на тридцать три процента. Про ту много лет забыть не мог, стихи писал…

К тебе я обращаю эти строки,
Они из сердца вышли и по крохе
Я их собрал. Хочу сказать тебе,
Что я противился судьбе,
И бил себя об стену лбом,
Чтоб позабыть тебя, потом 
Я камни грыз, ломал бетон,
Но получался только стон,
К тебе тот стон был обращен.
Я не хотел тебя тревожить,
Но кто же мог так предположить,
Что клином кажется весь свет
Сошелся на тебе, но нет,
Я не о том хотел сказать,
Ведь жизнь игра, и как понять
Судьбы дальнейшие изгибы.
Быть может мне и хватит силы
Себя унять, и край могилы
Простит мне все, но ты одна
Должна понять меня до дна,
До самой тонкой нежной ноты,
Хоть и лежат меж нами годы.
Уж я и сам не знаю, кто ты,
Зачем в сознании моем
Ты та же все и мы вдвоем
Рука к руке всю жизнь идем?
Я образ вижу твой повсюду
И вряд ли как-нибудь забуду.
А ты - ты помнишь ли меня
Или давно ушла в себя?
Живешь заботами о муже
И ни о чем теперь не тужишь?
Мои слова спокойно снесть        авт.
Сумеешь ты? Но тут я весь
Перед тобой,  склонясь покорно,      авт.
Жду приговор твой и бесспорно
Ты дашь ответ, ведь я с надеждой
Безумно, трепетно и нежно
Люблю тебя!

Довелось однажды все-таки встретиться с ней в Москве. Гуляли по набережной у Ленинских гор, и не пожалел я ее, как клином в сердце прочитал
кровью написанные строчки. Эти и еще раньше написанные, победил, вижу:
все, моя, а поближе присмотрелся - вовсе незнакомая чужая женщина. Жалко мне стало себя и ее, и не стало ее в сердце моем, пропала многолетняя ноша.
С того момента стихов ни строчки не написал, хоть и лились они из меня до этого, как из фонтана неиссякаемого.
Помолчали, разлили еще, тут друг мой эстафету принял: у меня, говорит,  тоже что-то вроде этого, начало очень похоже, только после ее свадьбы не сразу я женился, так как до этого в близости с любимой моей были, и
считал я их брак ошибкой и временным явлением. А это время протянулось
около десяти лет. Так что женился я только пятнадцать лет назад, а тот десяток
ждал все, когда же она своего Шурика бросит, но  встречался я с ней,  регулярно, то у друзей, то у  подруг ее, то снимал комнату у старушки. И все, вроде бы, хорошо, но она от меня к мужу возвращалась, а я к маме-старушке. Приеду, бывало из рейса , позвоню. Коль сама трубку возьмет, то Шурик не держи, сто предлогов найдет, но ко мне примчится. Любовь, какой свет не видел.
Однажды случилось то, что вспоминать страшно. Решили пикничок на речке с друзьями устроить,  костерок, шашлычок, водочка, как полагается. Поиграли, покупались вволю. Друзья наши - в машину, а мы заночевать здесь решили, экзотики захотелось. В палатке все постелено, тепло, одна приятность, а утром ребята снова к нам приедут. Проводили мы друзей, выпили вдвоем понемногу, помиловались, как полагается, и уж спать собрались, как вдруг шорох возле палатки. Светик моя затрепетала вся, а я поглядеть пошел, топорик с собой прихватил. Посмотрел - вроде и нет никого. В кусты пробраться захотел, поглядеть. Вдруг - удар страшный по голове, очнулся в воде, чувствую - захлебываюсь, а встать никак не могу. Мелко там было, всю речку по грудь перейти можно, нашел силы, поднялся, да лучше бы мне вовсе в сознание не приходить. Закричало у меня все внутри, когда я увидел, что на берегу творится, язык не поворачивается. Распластана на берегу, Светка моя, и двое молодых здоровых парней терзают ее, а двое других у края берега стоят, по дубине в руках. Это, значит, для меня приготовленные.
Кто из нас кричал сильнее - Светка или я, не знаю, только помощи ниоткуда не пришло. Пойди я на берег - верная смерть, раз уж они меня бессознательного в речку бросили, помилования от них не жди, а сил моих только и хватило на то, чтобы не свалиться снова в воду.
Что я кричал и кричал ли,  или просто шевелил губами, только отпустили Светку, как сделали черное дело, и бросилась она в воду, чтобы утопиться, поймал ее в объятия, удержал, а она бьется, плачет, и нечем ее утешить. В это время на пригорок,  не спеша, вразвалку, не оглядываясь, поднимались четверо парней, сели в «Жигули» и так же не спеша поехали в сторону города.
По малой капле возвращалась к нам способность к реальному восприятию жизни.  Я с пробитой головой, подруга моя с растерзанной душой. Решили, во что бы то ни стало , остаться жить. Вышли на берег, помогая друг другу, замыли рану, перевязали разорванной рубашкой, разожгли костер, сели
рядом и грелись, глядя на языки пламени, ни о чём, не говоря, и никуда не собираясь. До города было километров двадцать, а я не мог сделать и пяти шагов.
Только утром приехавшие друзья отвезли меня в больницу, где пролежал
три недели с сотрясением. Света привела себя в порядок, явилась в свою семью благополучно, только стала сильно замкнутой, и за три недели навестила меня в больнице всего два раза. Через полгода с мужем и дочерью она уехала в Минск и там осталась жить.  Я  слонялся один, много пил, и что бы со мной стало, не знаю, если бы не остановила меня хорошая добрая женщина, с которой и теперь живу. Он мне показал фотографию, на которой был он сам, его жена и сын, мальчик лет двенадцати.
Мы выпили еще, долго разговаривали о том, о сем, но больше  не возвращались ни к моей, ни к его истории. Потом Витя вдруг попросил: «Почитай еще что-нибудь, раз уж ты пишешь». «Писал»,- поправил я его, и
подумав, прочитал:

Я не тот дебошир и пьяница,
Что поэтом когда-то прослыл.
Ну,  а жизнь, словно бремя тянется,
И весь мир как ему постыл.
Не ношу в кабаки я кровные,
Заработанные пятаки,
Ложкой черпаю варево тошное,
Слез бульон и отвар тоски.
Ни о чем не прошу, не требую,
Только так - себя очень жаль,
Мне бы взять посошину крепкую       авт.
И уйти в неоглядную даль!
Мне забраться бы в глушь безрадную,         авт.
Зализать кровоточи ран,
А потом уж надеть парадную
И вернуться поэтом к вам.
Рассказал бы тогда про нежную
Величайшую в мире красу,
Прославлял бы ширь безбрежную
И березовую косу.
Как люблю я природу милую,
Но я гению не ровня,
Позаброшенною могилою
Помянет этот мир меня.
 
«Грустные твои стихи»,- сказал он мне уже сонным голосом. «А еще можешь?»
Стрелка часов перешла за полночь. И я  предложил спать.
Утро все расставило по своим местам. Прогулка на источнике, завтрак, процедуры, обед, снова процедуры, прогулка и ужин. В размеренном ритме по наезженной колее катилось время нашего отдыха. Много нового для себя открыл я в общении с Виктором. Мы крепко сдружились, но настал срок возвращаться ему домой. Казалось, что и мне нет смысла оставаться здесь, что все интересное прошло, и я обречен на бесцельное скучающее времяпрепровождение, но я ошибся.




Проводив Виктора на автобус – экспресс на Минводы, я долго бродил по городу и только к вечеру возвратился в «Кругозор». Ключа от номера у дежурной, не оказалось, значит,  на месте Виктора уже поселили нового жильца.
В номере меня встретил  весьма преклонного возраста  мужчина, одетый
в прекрасный современный костюм. Старательно отутюженные брюки и слепящая  белизной рубашка, чисто выбритое лицо - все говорило о том, что человек, стоящий передо мной, весьма зажиточный, но привыкший сам следить за своей внешностью. Во всей его фигуре  чувствовалась его былая сила и красота, но время согнуло его широкую спину, а редкие, совершенно белые волосы, обозначили его возраст и многотрудную жизнь.
Я поздоровался и представился первым. Выйдя из-за стола, накрытого со вкусом по-праздничному на двух персон, ожидавшего какого-то гостя, мужчина протянул руку и представился Александром Васильевичем. Я был немало обескуражен, потому что с таким акцентом можно было бы представиться как угодно, только не чисто русским именем. Да еще фамилию назвал - Федотов. Это очень странное сочетание иностранца, только что сошедшего по трапу самолета,  и его первые анкетные данные русского человека, вызвало во мне замешательство, которое, видимо, отразилось на моем лице.  Александр Васильевич, будто не заметил моего состояния, извинился за то, что в мое отсутствие поселился в номере, и без особых предисловий предложил отметить свое прибытие на отдых. На столе, несмотря на разгорающиеся по всей стране продовольственные нехватки, красовались тонко нарезанные белая рыба, сырокопченая колбаска, сыр и фрукты, и над всем этим возвышалась, необычной формы витого стекла, бутылка. Отнекиваться от коньяка и славной закуски мне не хотелось, да и было это весьма кстати, потому что, проводив Виктора, я бродил по городу, как в воду опущенный и стопка горячительного была сейчас весьма кстати.
Не прошло и часа, как между нами наладился контакт, и удобно разместившись в креслах  возле окна, мы любовались закатом.
На горизонте разгоралось буйство красок, от кроваво-красного у самой кромки гор, плавно переходящего в светло оранжевые тона, до нежно-голубого с фиолетовым. Далее с севера и юга наползала ночная темнота, завоевывая небосвод, подчиняя его своему черному закону, накрывала землю, успокаивала все живущее на ней.
В горах темнота наступает очень быстро, будто кто-то выключил дневное освещение, но в городе, взамен ушедшему свету  засветились уличные фонари, витрины магазинов и окна домов. Небосвод отразил в себе городское освещение, вспыхнув во всю свою необъятность миллиардами звезд, и на всё это криво улыбаясь, бесстрастно взирала розовая луна.
Природа располагала к откровению, и товарищ мой, как-то странно смотря в небо, тихо с застенчивой улыбкой проговорил:
- А знаете  молодой человек, ведь я нашел Атлантиду.
Я раскрыл рот, чтобы высказать свое удивление, но он не обратил на это
внимание и продолжил:
-Я не раз пытался рассказать об этом, но то не мог найти подходящего случая, то мне сразу оказывали недоверие, то просто не хотел свои мысли, прямо скажем не очень похожие на мысли нормального, в смысле головы человека, открывать для всеобщего  обсуждения. Сегодняшняя наша встреча, вовсе не случайна, она предначертана уже очень давно, и какая-то неведомая сила постоянно готовила ее. Ровно три года тому назад  был мне как бы голос, говоривший:  « Иди на родину отца твоего и в такой же день, через три года, останешься наедине с человеком, которому передашь дело всей жизни твоей», и сегодня ровно три года с того дня. Вы еще молоды, а я чувствую, что осталось     мне совсем мало времени, возможно, лишь только для исполнения предначертания, поэтому я вас очень прошу выслушать меня  внимательно.
   Кивком головы я дал понять, что печать молчания уже закрыла мне уста, и приготовился  услышать что-то необычное, так как поиски легендарной Атлантиды никому еще не удавалось завершить положительно. Множество океанологических экспедиций, архивные поиски и даже современные спутниковые поиски не принесли результатов, а тут,  на тебе, пожалуйста, старик   на полном серьезе заявляет, что нашел затерянный мир, уничтоженную цивилизацию, ну-ну…


- Случилось это  как ни странно  в Австралии…, а впрочем, лучше все по порядку.
   -Родился я под Тулой, в семье рабочего шахтера. Есть там места, где добывают бурый уголек. Папа мой, к тому времени, как я стал воспринимать мир самостоятельно, был активным революционером и после семнадцатого года
наводил новый порядок в стране. Неразбериха тогда в стране была, где красные,
где белые, где меньшевики и эсеры, но у родителя моего было направление правильное, по этой причине он очень быстро продвинулся по службе, и семья переехала в Москву. Там я имел возможность учиться в институте геологоразведки, а папаша мой в это время всякую контру по России гонял.
Крови тогда много пролилось и в одном из боев смертельно ранило моего родителя. В Москву привезли еще живого, но вскоре он умер от ран.
Нас с мамой, как семью героя, павшего в боях, государство обогрело и обласкало. Окончил институт со знаками отличия и направлен был на Урал. Там уж навели порядок, и надо было восстанавливать разрушенные шахты. Всего себя отдал я этой работе, ну и подъем энтузиазма в то время был действительно громадный. Конечно, тебе, не бывавшему в то время на переднем крае трудового фронта, тяжело это представить. В общем, работали мы, как надо, и все-то у нас ладилось, я начальником шахты был - план и рекорды давали, а в тридцать пятом году приключился у нас несчастный случай. Может, и не просто случай, только погибли люди, двадцать семь человек. И наехали из Москвы  комиссии и вместе со мной, как говорили, главным, набрали в столицу еще человек пятнадцать. Вот тебе и батька-герой революции, у самого репутация незапятнанная, а припаяли мне тогда десятку, на те же шахты, только подальше и повреднее, тогда уж начали в тяжелых рудах понемногу копаться. Тут выручило образование, не в последний раз, между прочим, а то и на три года не хватило бы в тех забоях. А тут война, и с «научных» то работ забрали, да в пекло самое. Вот где натерпелись с товарищами. Товарищи-то вроде и на Урале, и в Сибири, и в штрафной…, без них  пропадай сразу, а нас, как живую стенку под пули и снаряды ставили и за нашими спинами  в атаку на «ура», а кто - « ура», то ли мы, то ли те,  кто сзади - не поймешь!
До самого сорок второго тянул, «чесался», как говорится, не поддавался, а  как- то раз взрывом перевернуло на меня грузовик, да так , что не выбраться
из-под него, не крикнуть, а так цел целёхонек, как в яичной скорлупке. Извлекли меня немцы живого здорового, да в колонну. Крепко тогда потрепали
немцы наш передок. Что тут делать? На счет побега и мечтать нечего, а если получится, то … для штрафных …, стопроцентная стенка у своих, и понесла судьбина по лагерям, теперь уж на западе, восточные -- то «изучил», вот по западным поехал.
            Много про войну ту, да про лагеря немецкие порассказано, да не все - правда, если в процентах сказать, то в наших лагерях процентов на пятьдесят смертности было больше, а там и специалисты в почете да  уважении.
Приехал однажды «купец», набирает шахтеров и горных специалистов, ну и я - шаг вперед! И покатил. В Берлин повезли, неделю вроде отдыха, медосмотры да опросы, если бы пайку пожирнее, так и вовсе хорошо.
Потом загрузили нас, человек тридцать-сорок, в самолет и -  в воздух. Долго, очень долго летели, посадку сделали, на заправку, видимо, и опять в воздух. Иллюминаторы задраены, ничего не видно, да и справляться не резон, не на курорт везут… .
Вот и привезли не на курорт, но местечко очень теплое, и растительность экзотическая. Вывалили нас, как из мешка, и никакого конвоя, вот и соображай! В самую середину Африки доставили.
Чудо-оружие тогда Гитлер приказал изготовить, так как его «БЛИЦКРИГ» провалился, и русские, да и не только, но и англо-американские части, стали сильно беспокоить вермахт.
Работа, везде работа, а сюда, видимо, дороговато рабов возить и отношение к работникам иное, чем в Европе. Бараки, вроде общежитий наших, вставай по звонку, завтрак по звонку, до обеда работа. Через каждый час перекур, правда, без курева, но пообедали – час отдых, с куревом, а если хочешь,  прикорни, потом снова в шахту с тем же порядком. Мойся хоть каждый день, сколько хочешь, но один день обязательно, вроде праздничный, в шахту не гоняют, по пятам не ходят, только что в баню, чтоб прогульщиков  не было, а так полная тебе воля, беги, хоть в самую Россию, только не побежишь, тут же кто-нибудь сожрет.
Два года урановую руду почти пальцами из земли выковыривали, чудо-оружие готовили,  но то ли мы плохо работали, то ли у Гитлера специалистов не хватило, только чудо-оружие  в Хиросиме американцы попробовали, а немцы
в мае 45 года «Хонде Хох» получили.
Пришло время порадоваться победе, да какая мне от этой победы корысть? Вся радость, что не у черной, а у красной стенки со светом расставаться. Но времена меняются. Приехали новые хозяева, свободу, значит, нам привезли. Из самого Лондона везли, нигде не рассыпали. Мне, конечно, жаловаться грех, советская власть хорошо позаботилась, дав образование, а опыта за эти годы набрал столько, что и на трех инженеров хватило бы. Домой предлагали вернуться, но кто там ждет…? Про смерть мамы я еще в Сибири узнал, а своей семьей ещё не обзавелся. По чужим людям скитаться перспектива неважная, да и встреча с НКВД,  ничего хорошего не сулила.
На урановую шахту возвращаться тоже не пожелал, и понесла меня судьбина в Сирию. Недра там богатые, только возьми лопату и копай, обязательно откопаешь либо нефть, либо руду, а своих специалистов у них до сих пор не хватает.
Принял там небольшую шахту, принадлежащую английской компании, и
стал помалу руду редкую в Европу отправлять. Очень скоро авторитет и уважение, как у подчиненных, так и со стороны хозяев заработал. Капитал
складываться стал. За два года из военнопленного превратился в капиталиста, преуспевающего предпринимателя.
Замолчал мой рассказчик, задумался, взгляд его какой-то отрешенный , замер, глядя в небо.
Достал я сигареты, закурил, не нарушая его состояния, а он все смотрел и смотрел в бездонный простор, где алмазными россыпями сияли хороводы звезд и серебряный диск луны.
- Простите меня!
Как бы из иного мира услышал я его голос.
; Мне не хватает сил рассказывать дальше, может, если Вы позволите, я закончу потом как-нибудь, потом…  Я обязательно расскажу Вам всю свою историю. Это очень важно, и для меня и для Вас.
Время  было за полночь, и, как бы меня ни заинтересовал собеседник, природа брала свое, и сон, постепенно подползавший, вдруг сразу дал о себе  знать. Я согласился продолжить эту тему на следующий день.
К утру небо затянула тяжелая туча, мелкий, холодный дождь замочил крыши под «Кругозором», дороги и тропы в горах. Мрачен и непригляден, предстал взору курортный пейзаж, и скользким холодным ужом в душу вползла
скука. Оканчивался курс лечения и с ним срок пребывания моего в Кисловодске. Ни вечерние увеселительные мероприятия, ни последняя из запланированных экскурсий  в музей Шаляпина, не могли расшевелить во мне и прогнать меланхолию, заполнившую меня до отказа.
Александр Васильевич все свободное от процедур и сна время сидел над тетрадью и, что-то напряженно вспоминая, записывал, зачеркивал и исправлял.
О возобновлении разговора об Атлантиде и Африке не могло быть и речи. Только перед самым моим отъездом; уже  завтра в 11.00 автобус на Минводы, и птица Аэрофлота доставит меня в Москву. Поужинав в номере с бутылкой «Армянского», за здоровье наше и хозяев пансионата,  Александр Васильевич достал из тумбочки и протянул мне зеленую тетрадь, над которой он занимался последнее время.
-Здесь, - проговорил он,- записана история, которая произошла так давно, что ни один фантаст не забирался еще так далеко, но это не фантастика!
Мне удалось расшифровать послание из глубины веков, возраста не менее пятидесяти миллионов лет!



             А дело было так:   
    Весной 1947 года работал я , как уже говорил, по добыче редкоземельных металлов. Хозяева ценили мои способности и доверяли мне полностью.
         Но, однажды ко мне в коттедж принесли, поднятый из глубокой шахты, предмет, явно не природного происхождения. Это был правильной формы цилиндр около полуметра высоты и семнадцати  сантиметров в диаметре, из материала металлического желтого цвета, в темноте же он светился ярко синим мигающим светом.
Со своим помощником, в лаборатории я стал обследовать его  на радиацию, но излучений, вредных для жизни, не обнаружил. При рассмотрении поверхности при сильном увеличении нашел с одной стороны место разъема, и после долгой, кропотливой работы удалось все же его раскрыть.
Цилиндр этот оказался пустотелым контейнером, полностью заполненным  круглыми пластинами из подобного материала. Всю ночь проработали мы
над находкой, по одной вынимали и фотографировали их при обычном освещении, в инфракрасных и ультрафиолетовых лучах. Подробно описали находку, собрали в прежнем порядке и убрали в несгораемый шкаф.
К утру лишь, взяв с собой фотопленки, отправился я  в свой коттедж, а помощник задержался в лаборатории, чтобы привести все в порядок после ночной работы и сообщить хозяевам о находке. Не прошло и получаса, как
услышал я завывание ветра. Песчаные бури в тех местах не редки, но об их приближении предупреждалось загодя, а тут стрелка барометра резко, прямо на глазах, поползла вниз, и тут же в окнах потемнело, и вой ветра превратился в сплошной рев без каких-нибудь колебаний. Выйти из коттеджа стало совершенно невозможно, и я только представлял то, что происходит за дверью. Барометр упал на самую нижнюю отметку, а свист ветра уже не слышался, а только ощущался всем телом, каждой клеткой. На какое-то время я потерял сознание, а очнувшись, увидел, что в окне по-прежнему ярко светит ласковое  солнце, нет и в помине никакого урагана. Понемногу придя в себя, я вышел из дома и увидел, что там, где совсем недавно находились подсобные помещения, ничего, кроме кучи изуродованного металла, щебня и песка  нет. Загадочный ураган, пришедший так неожиданно и так быстро прекратившийся, расчистил всю площадку, где располагались подсобные помещения. Мой бедный помощник, видимо, не успел даже дать телеграмму хозяину, как вместе с оборудованием и постройкой закружил в бешеном вихре.
Странно казалось и то обстоятельство, что все остальные, более ветхие и легкие постройки, оказались невредимыми. Очевидцы, находившиеся в это время на значительном расстоянии от шахты, рассказывали, что прямо с неба, острым конусом вниз опустилось серебристое облако, дотянулось до самой земли, и снова поднялось в небо, быстро растворившись в пространстве.
Поиски трупа моего помощника и остатков оборудования не увенчались успехом; все исчезло бесследно.
Примчались из Европы хозяева, началась буря эмоциональная.
Поверить в происшествие им было, конечно, трудно, но от действительности
деться некуда. Посчитали убытки, построили новые мастерские с лабораторией, но меня от управления делами отстранили, посоветовали убраться из этих мест и поменьше разговаривать о происшедшем, а о загадочном контейнере и вовсе забыть.
 Как же я мог забыть обо всем? Ведь у меня остались фотопленки, о которых я сумел промолчать.
Так неожиданно я оказался без работы, но не без денег, а в свободном мире степень свободы выражается в долларах и, поразмыслив о своей дальнейшей  жизни, отправился я на далекий и загадочный материк Австралию. Еще мальчишкой перечитал о ней много книг, но не мог даже мысли допустить,
что когда-нибудь будет у меня возможность побывать там. Ко всему прочему Европа, в то время, зализывала послевоенные раны, а мне после Сибири и
Африки хотелось немного пожить спокойно. В общем, понесло меня по миру. Капитала у меня скопилось немного, но кое-какие камушки могли прокормить меня до самой старости.

       Обосновался я в Аделаиде, заложил под хорошие проценты камни и обрел физический и моральный покой.
Только теперь взялся я всерьез за работу над фотоснимками, ранее я уже сделал контрольные отпечатки и обнаружил на снимках, сделанных в ультрафиолетовых лучах, четко выраженные знаки, похожие на иероглифы.
Здесь, далеко от суетного мира  мог я позволить себе, без ущерба материального состояния, отложить житейские заботы и полностью отдаться изучению и расшифровке, как я и полагал, послания из неведомого мира. Для этого пришлось мне не изучить, но ознакомиться с китайскими и японскими языками, и, представьте, я нашел ключ к прочтению этого текста. Черточка за черточкой, знак за знаком, передо мной стал вырисовываться смысл невероятной истории. Не подумайте, пожалуйста, что вот тебе старик сел и прочитал, нет-нет, на это ушло у меня тридцать шесть лет… .

        Завтра, а теперь уже сегодня, мы с Вами расстанемся. Вам необходимо отдохнуть перед дорогой, и я хотел бы закончить свой рассказ. Всё что сейчас я Вам передам, плод многолетнего моего труда,  который  Вы должны закончить и донести до  жителей Земли.   
Мир должен знать, что жизнь вечна и бесконечна; нет предела ни в будущем
 ни в прошлом;  периоды взлета и падения цивилизаций так бесконечно велики, что наше теперешнее сознание не способно представить его и миллионной доли;
Вселенная  бесконечно велика. Весь  мир земной мог бы уместиться  в малой капле дождя, или в песчинке, если сравнивать его с Вселенной.  Мы не одиноки, как разумные существа, и вовсе не велики в своем развитии, а можно сказать, наоборот, настолько низки, что высшие цивилизации только контролируют жизнь землян и направляют развитие нашей цивилизации в нужном им направлении.
Я, видимо, совсем заморочил вам голову?
; Нет, Александр Васильевич, вы такое рассказываете, что в это трудно  поверить, но все так интересно, что я готов слушать всю ночь.
-- Ночь для того и дана  чтобы отдыхать, а завтра, то есть сегодня я
провожу Вас, если позволите, и мы еще поговорим на прощание.
Закрыты глаза, но сон долго не приходит, осознаю, что впереди трудный
день, ведь дорога всегда уносит много сил, несмотря на сервис. Услышанное
еще и еще воспроизводится утомленным сознанием, материализуется, предстает в видении то шахта в Африке, то неведомый контейнер, то почти ясно
вижу гигантский конус - смерч, сорвавший с лица земли постройки и ввергнувший их в  неизвестное небытие, и вот незнакомое лицо, искаженное смертельным испугом, но глаза прямо смотрят на меня.
Александр Васильевич уже встал, навел порядок на столе, выбритый и
свежий смотрит на меня, видимо его взгляд я почувствовал через закрытые веки.
; Доброе утро, с хорошей погодой вас!- поприветствовал он меня.
            За ночь небо прояснилось,  и в каждой капле вчерашнего дождя сверкало
маленькое солнце. По привычке, быстро застелил постель, привел себя в порядок, и вот уже последний в Кисловодске завтрак.
Очень быстро проходит время отдыха, но ничего не поделаешь, все имеет свое начало и конец, моя же история на этом не заканчивается.

            Распрощался я с «Кругозором» и в сопровождении пожилого моего
спутника успешно добрался до аэропорта «Минводы». За всю дорогу лишь несколько дежурных фраз, ничего не значащих и никакого отношения не имеющих к нашему ночному разговору. Видимо, присутствие посторонних
не располагало к откровению, ведь тема, волнующая нас, очень интимна и не допускала вмешательства извне.
Последние минуты общения; оставляю ему свой адрес, но  выражение его лица, как бы говорит, что это ни к чему, и лишь из уважения берет его и неловко сует в боковой карман, потом, по-детски улыбаясь, тянется ко мне и шепчет:
- Вот и все…, на всей земле нет живой души, кому открыл бы я свою жизнь. Еще раз напоминаю Вам, что встреча наша не случайна, как неслучайно все на земле. Три года шел я к Вам навстречу, зная о ней. Вы же шли к ней своими путями, вовсе не предполагая о том, что станете обладателем плода многолетних трудов моих.   Я знаю точно и не имею на этот счет ни малейшего сомнения, что вы именно тот, кому я должен был отдать, вернее, передать для продолжения, это дело. Вы с самого своего рождения имеете к этому непосредственное отношение, но это Вам еще предстоит узнать. Я даже не говорю о том, чтобы Вы берегли эту тетрадь, чтобы разобрались и распутали эту историю до конца. Я знаю, что все это будет так, как и должно быть.
Некоторое время мы неотрывно смотрели в глаза друг друга…. В руках
моих зеленая тетрадь, над ней работал престарелый человек, стоящий передо мной , история жизни которого поразила меня чрезвычайно.
--А теперь прощайте, услышал я его голос, как бы со стороны,  не
думайте обо мне, я выполнил свой долг на этой земле!
Нет! Мы не обнимались, не целовались, он развернул меня к турникету и легонько подтолкнул. Когда я обернулся, его уже не увидел.


В зале-накопителе аэропорта кроме моей поклажи, чемодана и дорожной сумки, в руках у меня обычная зеленого цвета общая тетрадь, над которой всю предыдущую ночь работал мой попутчик. Времени до объявления посадки было предостаточно, и я беглым взглядом пролистал ее, чтобы найти смысл, основу, за которую можно зацепиться сознанию, но усталость, суета и неустройство в этом бункере не настраивали на аналитическое мышление.
Ведь даже справить естественную нужду, умыть руки и лицо весьма проблематично, а тут цифры какие-то, схемы, совсем не до них.
Огляделся: оказывается  здесь даже стульев, обычных стульев нет. Грязно-
зеленые стены обтирает разноперая толпа. Так же, как и на Курском вокзале,
узлы, чемоданы и дети с зареванными глазами. Чуть в стороне - двое с лицами,
словно надраенный сапог, сверкают белизной оскала, черкесские бурки, тюбетейки, а там ,  компания в коричневых плащах с плоскими плечами, отчего-то не желают показать своего звания, и все равны. Равны ,  перед нависшей тревогой, еще неизвестно откуда исходящей. Она слышится в полушепоте говорящих, видится в согнутых плечах, встревоженных глазах. Что-то происходит. Да, да, да, всех волнует что-то объединяющее в их животном, все заполняющем страхе…
Это же беженцы из Азербайджана! Это отголоски войны через горы и долины докатились до курортов России.
Нас, праздно отдыхающих по путевкам, не волновал способ возвращения в родные пенаты, а тут я стал свидетелем того, как у людей перемешались слезы
горя и счастья. В этом бункере, где я страдал от неудобств, люди плакали от счастья, что находятся в безопасности. И через некоторое время, пусть даже придется ждать долго, они улетят отсюда, из этих проклятых мест, где они повидали смерть совсем не в кино.
А вот и тот майор милиции, который стоял со мной  в одной очереди на регистрацию, увидел меня, как к старому знакомому подошел, поприветствовал
и встал рядом. Места постоять здесь было предостаточно. Разговорились, сначала на отвлеченные темы, потом о семье, как обычно, но мне нечем было хвастаться: в последнее время один - одинешенек, только старушка мать и
ждала. Он же рассказал, что семью отправил с друзьями с попутным транспортом из Баку, и они теперь уже в безопасности. Самому же ему пришлось спасаться через горы почти как партизану, скрытно.
 За разговорами прошло время, раскрылись двери бункера, и все, как есть, со своей поклажей, вывалили на летное поле.
Видели ли вы, как разогретая весенним ласковым солнцем курица-наседка, усевшись посреди двора, сзывает своих питомцев, и вот со всех сторон к ней мчатся разноцветные пушистые комочки и без остановки ныряют в самое чрево распушенной матки.
Так и здесь, но вместо ожидаемой «Тушки», перед зданием аэровокзала разлеглась громадная птица "Руслан". И с трех сторон к ней потянулись людские потоки. Весь народ со своим багажом: сумки, громадные рюкзаки, баулы, лыжи и дети на руках. И вся эта смесь людей и багажа  - прямо в разверзнутое чрево стальной  махины.
На  первом этаже стеллажи с обеих сторон, и весь багаж оставляется здесь, на второй,  по внутреннему трапу -  около десятка кресел в ряд, разделенных двумя проходами, как в кинозале, кабины для верхней одежды. Мое место крайнее слева, прямо перед иллюминатором, за которым, как футбольное поле, крыло изогнулось почти до самой земли. Рядом со мной уселся тот майор милиции, с которым мне уже довелось разговаривать во время регистрации и   в бункере-накопителе. Он очень бледен:  нервное напряжение и усталость  сделали свое дело. Он попытался улыбнуться мне, но сразу провалился в сон.
С краю перед проходом, черный-черный африканец  с выражением сфинкса водрузил свое красивое мощное туловище.
Ожили мощные двигатели стальной птицы, вздрогнуло громадное её тело и приподнялось. Какое-то время - равномерный рокот, и вот почувствовал я нарастающую мощь, и покатила  громадина по взлетной полосе, остановилась, вдруг, как бы присела, и уши заложило от взревевших моторов.
На взлет! Плавно колышется за стеклом иллюминатора крыло, словно живое, и подкатывает к груди ком страха, расширяется, и вот уж немного залеченные на курорте нервы заиграли свою заунывную песню, в голове звон, тошнота в животе, рука тянется за спасительной таблеткой. Минута-другая, и
по телу разливается теплое успокоение, дрожь прекратилась, отяжелели
веки, расслабился...



                ЧАСТЬ  2-Я



               -- Бред?

                --  Конечно бред   но …
                Истина, где  то рядом!!!




Двадцать лет спустя.


Голоса …

– Задышал. Дайте воздуха   разойдитесь  , «Скорая» сейчас подъедет – вызвали…
-Что со мной? - пытаюсь подняться, в голове страшная боль, не слушаются ни руки, ни ноги.
– Нет  не пьяный – шел и упал, пожилой уже…
- Сколько времени я здесь провалялся?
Раздвигается толпа – носилки, пульс слушают, уколы, команда - в машину!
 – поехали, пение сирены, значит, что-то очень серьёзное!
Слышу приговор – инсульт.

Белый потолок палаты, капельницы и масса свободного времени, только  очень болит голова.
Осознаю своё беспомощное состояние и память, сначала мелкими вспышками, связывается в небольшие отрывки  как бы из забытого сна, и снова всё смешалось в забытье.
- Успокойся и спи, всё пройдёт,– это я сам себя успокаиваю.
          Вдруг видение, как наяву: - застёгнутые чёрной плёнкой носилки – это было  очень давно… , Летел в самолёте из Минвод, сосед мой - майор милиции… он,  помню, усевшись в кресло, сразу уснул. Я тоже для успокоения проглотил что-то и не увидел бы, как майор оказался под чёрной плёнкой, если б меня не разбудили медики,  проверить, жив ли я. -- Дался же мне тот майор, хоть и жаль его – он так и не долетел до Москвы.
Снова  как в кино  появляются и исчезают новые картинки из прошлого. Опять тот майор! Что-то очень важное произошло – надо вспомнить.
Голова по-прежнему болит, но очнувшись, вижу перед собой врача с молоточком, он крутит им почти перед самым носом. Увидел, что я проснулся, кивнул головой – видимо в знак одобрения.
– Пока только спать! Всё будет хорошо.
В маленькой палате я не один, совсем рядом, ну почти совсем рядом, ещё
страдалец. Смотрит на меня, видимо, я что-то бормотал  в бессознательном положении .
          Приказано спать, значит всё потом.
          Утро. Девушка в белом халатике разбудила, давление измерила, высокое, говорит, но конкретно не сказала. «Повернитесь на живот!» - говорит. Правая нога почти не слушается, но потихонечку подчиняюсь. Минутный стриптиз – лечение, перешла к другой койке. Сосед мой, видимо, говорить не может, только  мыкает и  мыкает – эко его тряхануло, видать  посильнее  моего.

Тут вдруг,  как солнце во все окна, и свежим ветром внесло улыбающуюся, с заплаканными глазами женщину. Это только она так может: защебетала, затрезвонила и все болезни на второй план, только ком в горле , виновато оправдываюсь  . 
           --Ну, так вышло…
Конечно, это моя Женечка. Раз она здесь – значит , всё будет в порядке. Беленький халатик выпорхнул из палаты, и мы остались вдвоём.   Куда от соседа денешься, ну лежит себе мужичок, даже не мыкает и глаза закрыл.
Про женщину эту рассказывать можно только стихами, а я уж давно утратил эту способность.
           Претерпели мы с ней самые трудные времена. И прекрасных моментов в жизни нам было достаточно, но хочется, конечно, чтоб радости ещё больше было, а тут снова больница. Она-то уже своё отстрадала, но Бог милостив, поправилась – и я надолго не рассчитываю здесь оставаться.
Врачебный обход. Женя на некоторое время покидает меня.
- Ну как, молодой человек, себя чувствуете?
- Хоть сейчас домой – говорю.
Молоточком поводил, постучал, ногу мою в коленке согнуть велел, не получилось…
- Нет, – говорит, – домой Вам ещё рановато  погостите у нас недельку, две, три…
- Сдаюсь, - говорю,- на милость победителя!
- Ну и шустрый у нас, даже боюсь сказать,  больной, скорее пациент – заулыбался  доктор и  перешёл к соседу.
Посмотрел, пощупал, крякнул недовольно, ни слова не говоря, вышел.
Вскоре вернулась Женя, помогла мне решить некоторые технические трудности, сопряженные с моей малоподвижностью, оставила пакет с гостинцем, чмокнула и также стремительно и легко побежала на свою работу.               
Теперь ей придётся неопределённое время трудиться одной, чтоб была прибавка к нашей нищенской пенсии.
Не ждал я от судьбы такого подарка, как Женя. А всему виной перестройка.
Объявили тогда свобод много –  партий, и собраний – митингов, печати  и  вообще, чем  захочешь, тем и занимайся.   Кто поумнее, тот сразу денежки стал делать. Кто какой бизнес сколачивать, а мне и подобным мне «бездельникам» -
демократию, видишь ли, подавай. Вот в ячейке городской СДПР, где я,
кстати, стал избранным председателем, и повстречал уже не  молоденькую  , но весьма, привлекательную соратницу. Она, как и я, долгое время не имела достойной для себя пары. Так вот понемногу притираясь, сначала по съездам, да конференциям партийным вместе мотались, но почувствовали близости необходимость и стали вместе жить, радость и беду на двоих делить,
обвенчались. И в законном браке уж скоро двадцать лет. А демократия вскоре в Москве из танков была расстреляна. И осталось от неё у меня сокровище, краше  всякой свободы – жена.
В те поры не только я, грешный, но и вся коммунистическая элита – «красные книжечки -  в печки, да за свечки!»
От своего рождения православные христиане, мы тоже чаще стали в храм
захаживать, службы выстаивать, и как-то предложено мне было в общину вступить, а потом в алтаре прислуживать, благословение получил, и через некоторое время избрали меня председателем приходского совета, старостой попросту. Стал следить за реставрацией храма,  множество забот по хозяйственной части имел.
          Больше десяти лет прошло. Веру Христову соблюдал  и  как мог, исповедовал перед теми, кто вовсе  далёк был от Бога.
Служба в алтаре  - она ведь с виду проста, однако ноги подводить стали.
Сидеть за теми вратами нам не полагается, только батюшке или дьякону такая привилегия. Ноги стали отекать и лопаться сосудики. Замаячила угроза серьёзного заболевания. По этой причине пришлось уйти на пенсию. К тому времени возраст настал и стал я законным по старости пенсионером.
           Три года на автостоянке ночным сторожем отработал, а тут вот несчастье! Свалило посреди дороги, даже сознание потерял. Наверно, время пришло,
или  что ещё впереди ждёт, одному только Богу известно. Да кому я всё это рассказываю? Сам себе? Да я не в голос, кажется.
Сосед мой бледен, как полотно, дышит прерывисто, как бы через раз.
Попробовал дотянуться до него рукой, это очень близко. Вот голова его  с  закрытыми глазами, и лишь коснулся я его лба, как словно огонь пробежал по всему моему телу с головы до ног… и между лбом его и моими пальцами
будто струя теплая побежала. Не могу руки оторвать, словно пристыла. Голова моя закружилась, затрясло всё тело, хоть на помощь зови. В какое-то мгновенье отдёрнул руку и  без сил  вытянулся на своей кровати.  Вот так, потрогал тяжело  болящего человека…
 Взглянул на него – он совсем не старый, зрелый, лет сорока мужчина. Глаза его всё ещё закрыты, но мне  кажется или, в самом деле, дыхание его изменилось, грудь поднимается высоко и не дрожит, как час назад.
Вспомнилось, как по дороге в Кисловодск сон был чудный, как некто дал
мне часть силы своей и часть века своего. Страшновато стало, мелкая дрожь по телу,  может и   правда?  Сила у меня необычная  ,  и поделился я с умирающим этой силой? Сам, видишь ли ,  чуть живой, а ещё другого спасать?! Вспомнил я, что в том сне собачонку из колодца вытянул, а она в юношу превратилась. Как всё чудно устроено, столько лет прошло, и сон в явь оборотился.
Успокоился, сном забылся.
--Спи, спи – тебе это сейчас необходимо. Здоровый сон – это здоровье.
Голос слышу как бы со стороны, но это мой голос, я просто сплю, а во сне чего только не бывает.
-Не спеши – говорит голос, - расскажу я тебе о себе, не удивляйся. Я – это
ты, ты – это я. Так уж случилось, что сейчас лежишь ты на том самом месте, где наша мама после родов лежала. Принесли ей двух сразу младенцев для кормления, это значит, нас с тобой двоих  и надо было тому случиться, что первого она тебя к груди  приняла, заморыша, чуть живого. И как впился этот самый заморыш в материнскую грудь, что насилу оторвали, а мне самые остатки  достались.
В этом помещении после войны роддом был и, как ты понял, появились,
по предсказанию старца, мы вдвоем здесь, но только один должен был остаться, а другому забранному быть и до конца времени духом – хранителем  при брате состоять. Где бы он ни был, что бы с ним ни стало, все невзгоды  предотвращать, пока не исполнится предсказанное.  Вот и берегу я тебя от самого младенчества: ты обварился,  я - вот он, ты под лёд провалился, а я здесь, всегда готов на выручку. Помнишь, автобус, где ты с управлением не справился? Там же тридцать шесть человек вместе с тобой в кашу кровяную разлетелись бы?…   А ты только  на бугре глазки открыл и дальше поехал. Ни пассажиры твои, ни ты этого кошмара не видели, да и не могли видеть, потому что я эти пять минут из времени вычеркнул.
А с горцами, из-за водки, зачем сцепились? Не уйти бы вам оттуда живыми, если б опять я  не вмешался, память у них закрыл на время .
Зачем ты, простая твоя душа, с этим майором  разоткровенничался? На нем много крови человеческой и твои чистые документы ему очень понабились бы, если бы не успокоил я его вовремя. Ну а сейчас? Почему ты силу, что Он тебе дал, почти всю, уже приговоренному, отдал?  Не твоя эта  сила! Не только ,для тебя!
Не судья я тебе, но знай, что второй смерти мне не бывать, а совсем уйду
только с тобой, но не раньше, чем исполнится пророчество – тайну ты должен
 постичь и до людей донести, только не примут вести от тебя, так уж написано. Но тебя это не должно беспокоить, главное, исполнение предписания, время которого ещё не настало. Сейчас тебе самому выжить надо, поправиться, а пока ты спишь, я много чего расскажу.
Сейчас покажу тебе наш дом, хоть давно уж он сгорел и на том месте чужие  огороды.
Вот там – в ста метрах отсюда - три сосны древние над ручьём, а чуть ниже -
 лачуга рядом с грязным прудиком. Там черноголовый мальчуган  зажал в угол
рогатую козу и неистово дёргает за соски с полным молока выменем, бедное животное брыкается, но очень хочется молока и кружка спасительной влаги в руках, а в корзине, метрах в трёх, сидит хохлатая в крапинку курочка, сейчас она подарит малышу немного самой диетической пищи.
А вот, накинув на худенькие плечи старую телогрейку, ведёт он пасти свою кормилицу в так называемый «овраг»…
На самом деле, это очень старые каменоломни, три громадных котлована с пологими спусками в каждый. Там внизу очень страшно, зато на плоской спине оврага, поросшей мелкой травкой, можно расположиться на  солнцепеке, рассматривать разноцветную красоту мелких бабочек и козявок, прыгающих и ползающих под жарким летним солнцем. Поодаль,  привязанная  к забитому колышку, прогревает брюхо и жуёт нескончаемую свою жвачку  Роза, так мама обозвала это рогатое чудовище. А вот  маленький, величиной с два вершка обрыв,  дёрн у его края обрушился и из-под него, размытого дождевой водой  россыпью по бугорку – белые камешки. В руку взял, пригляделся - это вовсе не камушки, а множество разных ракушек, совсем крошечных катушечек, бочонков величиной с ноготок, и все они такие разные, твердые, что сами камни. Откуда знать малышу, что держит он послание из жизни,  бывшей много миллионов лет до нас. Невозможно даже представить себе, что на этом самом месте когда-то плескались теплые воды океана, и черноголовый первооткрыватель по прошествии многих лет вернётся к этим камешкам и расскажет о них необыкновенную историю… .

       Приоткрыл глаза и удивился яркому свету. Вся палата преобразилась, как бы развернулась ввысь и вширь, заполнена янтарно-белым светом. Ночью выпал снег, и поднявшись от горизонта, солнце перекрасило вчерашний скучный осенний пейзаж в бело-сияющий яркий цвет. Подтянувшись к спинке кровати, я смотрел на эту радостную красоту. Вчерашний грязный куст бузины под окном ещё не сбросил своих почерневших листьев, превратился как бы в спину белого медведя, который  мордой своей,  уткнувшись к забору, что-то там ищет. Дорожки и деревья тоже преобразились, очистились к встрече зимы. Три полные розовощёкие женщины, вооружившись метлами, словно воробьи над коркой хлеба, так сильно «расчирикались», что слышно их было в палате – это они фронт работ делят!
Открылась дверь и входит в палату доктор в сопровождении своего коллеги  - и к постели моего соседа.
; Ну? как дела? – это дежурная фраза.
А тот ему:
– Нога очень болит.
У врача даже очки подпрыгнули:
- Как нога?
Скинул с него одеяло, щупал, молоточком стучал и водил по животу и
перед глазами…
         К своему коллеге:
- Ничего не понимаю, вот это прогресс! -  A потом ко мне:
- Ну  что, домой?
-Не, я с удовольствием пробежался бы по первому снежку, но кажется мне,
 ещё рановато.
Доктора ушли, почти сразу появилась длинноногая сестричка в белом, прикатила с собой  трёхколёсную тележку с ручками, вот, говорит, попробуем передвигаться сами с железным помощником. Помогла подняться с постели на ноги, и начал я осваивать чудо-технику. До туалета и обратно с подставкой и не без помощи длинноногой освоил маршрут. И снова спать.
         Сосед мой не готов ещё к таким подвигам, с ним нянька с его сестрой потихоньку порядок навели, и то он уж доволен, что хоть в сознание пришел и мало-помалу стал разговаривать. Ко мне обернулся и представился:
; Саша, - говорит,- Титов.
       Вот и познакомились! 
Лежу и сам в себе с мыслями разбираюсь. За неделю память вроде восстановилась и речь нормальная, давление очень высокое, но если без физических нагрузок, то жить можно, правая нога и рука плохо слушаются, а так  хоть пляши.
Интересное со мной положение: как только засыпать, так сразу один и тот же сон – появляется некто, вроде  как я сам, и вот всё обо мне самом рассказывает. Надо,  наверно,  доктору об этом рассказать.  Нет, не стоит, а то в психбольницу сплавят? Наяву я, вроде, никаких странностей не проявлял?
 Очень удивительный рассказ его о дорожном случае ,  который давно уж забыт.
Где-то,  в 1977 или в 1978 году, в Москве я в автобусном парке работал,
москвичей и гостей столицы возил. Тогда Москва к олимпиаде готовилась и технику рваную почти всю списали, а нам всем по новому автобусу « ЛИАЗ» дали. Москвичей  и тогда на такие,  не очень тяжелые работы, было не загнать, но и из ближнего зарубежья работников тоже не брали.
К тому времени я в городе Апрелевке жильё заработал, а с монтажом из-за частых командировок покончил. Так вот, по маршруту, где я работал, есть место такое, сначала пологий длинный спуск, а в конце резкий подъём, и всегда в этом месте старались мы запас скорости создать. Разогнался я, а навстречу такой же ЛИАЗ ползёт, и уже вот поравняться, как выскакивает навстречу беленький «Жигулёнок» – и хоть дави его, не уходит, разъезжаться там негде было, никак сейчас, просторы. Рассказывать долго, я по тормозам, а меня с этой многотонной махиной прямо на встречную полосу,  автобусу – в лоб, как говорится.
  Видел только ужасные глаза у встречного водителя и всё…
Очнулся на остановке, на бугре и уж задний по маршруту водитель автобуса
сигналит. Глянул в зеркало на пассажиров, там полное спокойствие. Может,
это действительно чудо было, включил мотор и поехал дальше. Немного потрясло с испуга, но скоро успокоился, и вовсе забыл про инцидент этот.
Было тогда в СМИ, что где-то,  на востоке, катастрофа с автобусами была, но меня это никаким боком не касалось, и вот тебе -  я, оказывается, виновен, что где-то, какой-то растяпа убил людей!
Хотелось бы поспрашивать того, который «я» подробнее, что он ещё знает, да не могу я во сне в диалог с ним входить, если он это я...
; Конечно, не можешь ты мне вопросов задавать, - вот уж сплю, значит,- но я знаю всё, что тебя интересует.
Вспомни, что рассказывал тебе Федотов! Из глубокой шахты достали нам необычный контейнер! Вспомнил? Вскрыли, отсняли его, как ты уж догадался, я был его помощник, и имя у меня было, и судьба своя собственная. И тут унесла меня вместе с контейнером невиданная сила, и видел я  зал
громадный, стол, а на столе -  раздетый как бы я сам… , вроде морг,
да не похоже, и существа, очень похожие на нас разбирают тело моё. Руки просто откладывают в одну сторону, ноги в другую, и только к голове притронулись…,  будто щелчок и всё пропало.  Оказался я в этом самом корпусе, рядом с тобой, только ещё в утробе мамкиной…

Загремели тарелки - это обед привезли, каждому из нас, лежачих, на тележечке с колёсами. Суп гороховый с гренками, курочки кусочек, очень мясной, с рисом, салат из свежей капусты и традиционный компот. На тумбочке красуются оранжевым соком два южных плода, хурма, один отправляю соседу.
Он поблагодарил, а после обеда, где жестами, где словами о своей беде
поведал.
Служил,  как я понял, он в морском пароходстве мичманом. Попал в аварию, где сильно покалечило, особенно позвоночник. В Архангельске лечили, да не до конца, и отправили домой, как безнадежного, дома помирать. Ни
жены, ни детей, только сестра, которую я уже видел.
А сегодня, возле него, засуетились; целый консилиум, человек пять разбирались с ним. Может Бог даст и поправится, все в Его воле.
Ну что ж  поели, теперь поспать, жена придёт сегодня только вечером, потому что с утра на работе.
 Как спать, так прямо как на свидание с моим вторым Я! О чем бы
мне узнать у него? Понимаете ли, телевизора нет, так мне во сне такие развлечения! Интересно и жутковато, кино про себя самого. Чему верить, чему нет - не знаю, вот про моё детство и козу кто бы мог знать? А он всё в подробностях не только рассказывает, но и показывает как видеофильм…
; Кино, говоришь? Я не только прошлое, но и будущее о тебе знаю.
-  Вот опять он здесь, даже глаза закрыть не успел.
; Будущее я тебе рассказывать не стану,  не интересно жить будет, но о прошлом могу поведать! Только тебе, видимо, это не интересно? Зачем уничтожил тетрадь, что Федотов тебе поручил? Все по боку? А ты разве не знаешь, что рукописи не горят? Сколько кругов история сделала, чтоб к тебе
дошла она, а ты вон как с ней. А ты знаешь, какие силы за ней стоят? Весь ученый мир над решением вопросов бился, ответы на которые у тебя в руках
были. Тебе  великие тайны мира в руки отдали, а ты не оправдал доверия! Как теперь закончить предписанное?
        --« Истину познает, донесет, и гоним будет!»
Что, может, последней фразы испугался. Вставай! Вон, жена к тебе пришла.
   --Что с тобой, ты как полотно белый? Врача позвать? Успокойся, всё в порядке, я же здесь.
       --Ну,  конечно, все пройдет, сон приснился странный, вот и всё.

Тут ещё гости – дочь с зятем и внучка, побалагурили, и от сна следа не осталось.
Пришла сестра к моему соседу и ещё какая-то немолодая женщина,
тихонько разговаривают со своим родственником, зато внучка своим щебетанием заполнила всё пространство.
Посещение закончилось, и снова в палате я и Саша, и ещё Я, который
только и ждёт, что прикрою глаза! Стараюсь не закрывать глаз – и ведь надо же,
как отругал! Отстирал и выполоскал, а еще - Я!

;   Разобиделся!  Если б не я, о тебе давно б уже памяти не осталось!
Надо подумать, как выбраться из этого положения, я хоть и бестелесный , но
ответственности за это несу больше тебя, и то сказать, пропустил я этот момент. Ты ведь пьян был, и мне о твоей сохранности заботы было много, чуть не замерз совсем  -  вот тетрадку и сжёг , чтобы согреться. Восстановить эти каракули Федотова, конечно, можно, но стоит ли?  Ты ещё на тридцать лет их расшифровывать засядешь, а ваше время  идет! Это я - без времени, и могу оказаться в любом месте, хоть в другой галактике, а у тех - кто меня послал, тоже - время, но не так  как у землян, но исполнение  имеет определенный срок. По секрету тебе, как брату, уже скоро…
О чем же начать, ведь сейчас, только ленивый , вроде тебя, не пишет о земле, луне, звёздах и галактиках. Удивляюсь, как можно писать о том, что никак  знать не можешь?  Постой   брат, ведь ты тоже безграмотный, профан в этих вопросах!  Как же ты будешь рассказывать о  том , чего знать не можешь? Вот расскажешь, а тебя и побьют! Ты им истину чистую, я же сам свидетель, а они тебя камнем, не ты первый, между прочим . 
И  на костер, и на крест за истину шли, а ты готов? Готов – не готов, а предписанное должно сбыться, не от тебя это зависит.
     Там, где я был, ну там, где тело моё раскладывали, сооружение такой величины, что могло бы загородить солнце, но оно невидимо для глаз земных, а если нужно ему переместиться, то обратится в красную точку  и со скоростью света! Раз - и  уж нет его! Они здесь наездами, дом их, как в нашем понимании, где-то в далекой галактике. Ждут сейчас! Что-то случиться должно очень скоро...               Ночь длинна, так что слушай…

            То место, куда я тебя водил в прошлый раз, действительно было дном первобытного океана! Предлагаю тебе поработать со своим воображением.
Наберись терпения, и все станет ясно.

    Итак, много миллионов лет назад, планета наша имела совсем иной вид - нет
ни океанов, ни материков, ни гор, рек и озёр. Нет ни лета, ни зимы. За много веков формирования земля обрела форму правильного шара, немного сплюснутого с полюсов, поверхность которого, постепенно остывая, покрылась
корой. Земная ось не имела теперешнего наклона, поэтому не было сезонных изменений зима – лето.
Солнце постоянно грело экватор, который стал непроходимым огнедышащим песком, а на полюсах – мертвецкий холод, зато средняя зона, между экватором и полюсом – постоянный, умеренный климат. Вода в виде пара питает растительный и животный мир – сущий рай. Песчаная, экваториальная полоса довольно широкая, и непреодолима для представителей флоры и фауны.
Жизнь развивалась своим порядком в северной части планеты, а в южной своим.
Цивилизации, в том виде, как мы это понимаем, ещё не было, но «люди», я
не могу не называть так тех, кто оставил нам это послание, летели  из далекой
звездной системы, чтобы собрать образцы жизненных форм земли для расселения на других планетах. С собой они, те люди, везли контейнеры с образцами жизненных форм других планет. Земляне только подходят к вопросу
клонирования, а у них это уже было. В какой-то пробирке они могли перевезти неограниченное количество растительного и животного мира.
Так вот, летательный аппарат, строение которого не поддается никаким самым смелым фантазиям, со скоростью света, уже не в первый раз, держит курс  к третьей от солнца планете.
В предыдущее посещение они оставили на земле человекоподобные существа, громадных размеров, кто-то называет их циклопами, а кто атлантами. Обладали эти существа громадной физической силой и умом. Они готовили дикую планету, к заселению ее новыми видами растительного и животного мира,
и все уже было готово, но за миллиарды лет до этого...

Откуда-то из глубины бесконечности Вселенной, по направлению Солнечной системы появился объект. Небольшая по размеру планета, не имеющая оболочки, только оголенное черное ядро.
К тому времени Солнечная система полностью сформировалась. По установившимся орбитам вращается вокруг Солнца 8 планет: Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран и  Нептун, самая далекая от Солнца планета. Все они вращались по своим орбитам вокруг Солнца.
Так вот этот новый объект попал в зону солнечного магнетизма и остался 9планетой, названной Плутон. Его орбита ортогональна орбитам планет и
чрезвычайно вытянута. Нельзя с уверенностью сказать, что Плутон вращался  вокруг Солнца, скорее он имел возвратно-поступательное движение. Вначале перигей его орбиты был больше орбиты Нептуна, но с каждым оборотом расстояние до Солнца неуклонно уменьшалось.
За миллиарды лет Плутон множество раз пересек плоскость вращения планет Солнечной системы и неоднократно сталкивался с планетами Солнца.
При встрече с Ураном повернул почти на 90 градусов его ось, и выбил с его поверхности множество осколков, которые образовали систему колец Урана.
Сатурн при встрече с Плутоном потерял очень большую часть своей массы, которая в виде колец тоже осталась вокруг планеты. С каждым разом расстояние орбиты Плутона приближалась к центру. Солнце притягивало его к себе, чтобы в своих могучих недрах уничтожить не прошеную гостью, вносящую хаос в установившийся порядок.
Итак, 40-50 миллионов лет назад Земля оказалась на пути планеты-убийцы.
Удар пришелся от  полюса до полюса по касательной. Описать увиденное  почти невозможно. Словно скорлупа ореха земная кора разлетелась в разные стороны и увлекаемая невиданной силой, устремилась шлейфом за улетающей в бездну убийцей. Недра планеты обнажились до самого ядра.
      Горело всё. Горело и замерзало одновременно, осталось меньше трети земной коры, которая распалась и двигалась с потоком лавы, заполняющим
зияющую пустоту. Вследствие горения газов образовалось множество воды, соприкасаясь с лавой, вода расщеплялась на газы и снова горела.
Постепенно планета снова обрела форму шара, океаны воды и остатки материковой коры еще долгое время двигались по поверхности остывающей планеты.
Звездолет некоторое время кружил в системе Солнца, на прощание «гости»
из Вселенной оставили несколько контейнеров с описанием произошедшей катастрофы и весь запас биологического груза, который стал активно взаимодействовать с неорганическими соединениями, постепенно приспосабливаясь к тем условиям, преобразовывая многообразие форм новой жизни.
Земля из-за катастрофы потеряла почти половину своей массы. Одну из них мы видим всегда - это Луна, она образовалась из жидкого расплава магмы, которая истекала вслед за улетающей убийцей. Два громадных осколка принял к себе Марс, притянувший к себе пролетавшие части Земли, теперь это Фобос и Демос , а множество других более мелких осколков остались навечно кружить в поясе астероидов.
Что же стало с черной планетой-убийцей?
После посещения нашей планеты она еще множество раз появлялась на небосводе, каждые 250 лет, наводя ужас на жителей Земли, но теперь её орбита в перигее намного ближе к Солнцу ,чем орбита Земли и только Солнце способно без последствий встретиться с пришелицей… .

Я проснулся, мой сосед по палате не спит, сидит на стуле возле тумбочки,
задумчиво смотрит в сторону входной двери, будто ожидает кого-то. Неторопливо я поведал ему о своих сновидениях, и о том, что рассказывал мне во сне мой второй Я.
Он выслушал как бы со вниманием, а потом в сторону, несмотря на меня, говорит: «На прошлой неделе сам видел, как прямо сквозь стену вышел ко мне ангел с большими крыльями, подошел, притронулся к моему лбу.
Сказал: «Живи, Саша» - и растаял в воздухе».
Не успел больше ничего сказать, как раскрылась дверь, и в палату вошел
доктор в сопровождении медсестры и ко мне:
-Ну что, молодой человек,- это он так ко всем пациентам мужского пола
обращался,- не вижу необходимости Вас больше задерживать. Будем выписываться».
-Пожалуй, пора,- ответил я ему, а  про себя подумал: «Конечно, нужно домой, садиться, и подробно описывать все, что я узнал и, как сказано, «Донести».  Но в следующую минуту передумал. Старый Федотов боялся рассказывать об этом, потому что не надеялся, что поверят ему.
          Но когда-нибудь всё само собой объяснится, почему материки по планете
вразброс, почему Луна, что такое Фобос и Демос и где нужно искать следы
древней цивилизации - Атлантиду...