кн1ч1гл3-4

Глава 3.
Зачем приехал герцог Фьюсс.

Лукас де Летальен знал многое. Знал больше Николая Бремовича, приезжего из далекой России. Человек он был умный и предусмотрительный, без чего не обойтись на таком ответственном посту, как мэр крупного города.

Но просто многое знать было бы недостаточно для него, и господин де Летальен многое понимал. Однако от этого осознания ему становилось не легче, а, скорее, больнее.

В этот раз он рано закончил свою службу – сегодня был не приемный день, - и, выйдя из Правительственного Посольства часа в четыре по полудни, сев в казенную карету, размышлял о произошедшем за день.

«Итак, еще один ученый прибыл. Сколько же теперь у нас иностранцев? Были немцы, англичанин, китаец, американцы. С десяток, пожалуй, наберется. Из России, помнится, была одна… Да, та девочка. Хорошая. Этот Бремо тоже человек неплохой.

Но непростой, ох, не простой. И слежку за ним я устроил не зря, так что, совесть моя дорогая, помолчи, пожалуйста.

Такой может дел натворить, не отмоешься. М-да, не-бла-го-на-де-жен. Спасибо де Корне, что согласился его лично отвезти, мало ли… Однако, черт побери, он мне по душе», – в уме де Летальена ворочались и не давали покоя мысли о стране в целом, его городе, в частности, и отдельно о себе и своей семье.

Потом всплыло одно имя, от которого стало нехорошо, неприятно – герцог де Фьюсс, что он на все это скажет, ведь мэр, в ожидании результатов слежки, еще не успел доложить ему об иностранце.

«Да-а, будет трепка», - протянул он про себя и задумчиво покачал головой в такт покачивающейся плавно карете.

Через несколько минут она остановилась у красивого особняка с садом.

Де Летальен взошел по ступеням к подъезду, критически осмотрел своих рыцарей и, не взглянув на лакея, собиравшегося распахнуть перед ним двери, сам толкнул их и вошел внутрь.


Пройдя через пару коридоров, где стены блестели атласом с жемчужинами, а ноги, соприкасаясь с полом, утопали в мягких коврах, глаза, поднимаясь к потолку, дивились картинам природы и быта крестьян или золотому сиянию звезд, Лукас де Летальен зашел в прихожую перед гостиной, по роскоши не уступавшей настоящему праздничному залу.

У стены стоял платяной шкаф с зеркалом в золотой оправе, рядом резные стулья с гобеленовой обивкой. Посередине – такой же столик дорогого красного дерева и два кресла.

Де Летальен снял потяжелевший за день мундир и в одной белой сорочке с манишкой опустился в кресло, откинулся на спинку и застыл, закрыв глаза.

Со стороны могло показаться, что он уснул. Но мэр по-прежнему думал.

Нет, теперь совсем не о Николае. Он думал о жизни, о невозвратном прошлом и неизвестном будущем.


Тогда, лет сорок назад, когда он был сорванцом-мальчишкой, мир казался веселым и радужным, ему, сыну уважаемого человека, жилось радостно и беззаботно.

Командоро правил страной, как умел, но все любили его хотя бы за то, что правил он справедливо.

А для де Летальена это всегда было главным качеством хорошего государя.

Тогда люди жили в мире и согласии, не воровали и не убивали по поводу и без него, не развратничали во дворцах и хижинах, не подкупали судей.

Наказания за преступления были не менее суровы, как и теперь, но, думал де Летальен, более соразмерны. И в то время не страх перед наказанием руководил людьми, а уважение к закону, который не нарушали только потому, что он был равен для всех.


А потом Командоро умер. Лукасу было около тридцати лет. Он всю жизнь прожил в Тузе, успев немного прослужить лишь в свите малолетнего герцога де Фьюсса.

Бог знает, откуда тогда всплыл этот самовлюбленный и жаждущий власти мальчик, наследник когда-то могущественного в Командории рода.

Он уничтожил позже всех, кто помогал ему пройти нелегкий путь к ее вершине. В Командории настали иные времена. Одних обделили, другим дали все. Закон покосился и сник, как потухший первоцвет.

В стране полыхали мелкие междоусобицы. Те, кому дали все, не хотели подчиняться новому избранному правительству, состоявшему из множества министров и заседателей. А те, кому не дали ничего, не хотели вообще никому подчиняться.


Фьюсс, повзрослев, отвоевал за два года почти половину страны и сделал своей столицей порт Якорь, к юго-западу от Туза. Последний же как будто не принадлежал никому.

Это был гостеприимный и свободный город. Отсюда во все концы Командории растекались морская рыба, продукты ремесленников, здесь издавалось множество книг, процветала пресса.

Но Фьюсс поставил точку, назначив его, Лукаса де Летальена, мэром города. Тузовцы были не совсем довольны, хотя Лукас и стремился, как мог, смягчать для них прихоти ненасытного, властного герцога.

Так, между двух огней, между смертью и позором, мэр и жил последние десять лет.


А на юге, в Командоне, бывшей столице когда-то единой Командории, прятались министры правительства, боясь показать носы из-за своих таких прочных стен.


«Новому гостю из России, видимо, показалось, что Командория – земля обетованная, - горько усмехнулся про себя мэр. – Не приведи Бог, но как бы всем нам не вкусить пыли еще одной гражданской войны. Слишком уж часто трясёт нас дух бунтарства. Того и гляди…».

Он вспомнил свою сегодняшнюю дорогу домой, и проплывавшие за окном кареты лица идущих мастеровых. Кажется, они смотрели на карету, будто замышляя что-то недоброе.

Нет, Лукас не боялся, что народный гнев в случае очередного восстания будет направлен на него – простые люди его любили.

Хотя сам он считал себя слишком мягким, податливым, не умеющим воздействовать на государя всей силой убеждения, чтобы помогать тем, на кого был направлен гнев герцога.

«И всё же опознавательные знаки – что это едет мэр, не кто-то еще, - на карету надо бы поставить», - решил он для себя.

Открылась дверь, но мэр, привыкший слышать, как бесшумно та открывается, даже не поднял глаз.

-Спишь, Лукас? – уловил он встревоженный голос жены и только тогда повернул свою лысеющую голову.

Анита де Летальен, высокая, стройная женщина лет сорока, красивая, смуглая и черноволосая, с серыми умными глазами, участливо глядя на мужа, стояла у столика. Пышные волосы ее, невероятным образом уложенные в прическу, и тонкая шея, как у всех чистых командорцев, придавали Аните необыкновенную строгость.

Лукас встал с кресла. Рядом с этой женщиной он казался чуть ли не малым ребенком, будучи ниже ее ростом. Но они так давно любили друг друга, что это чувство нельзя было превратить в ничто ни ссорой, ни чужими кознями.

-Я думал, - подал свой запоздалый ответ де Летальен.

-Вижу, тебе нужно поговорить, - ее слова звучали так просто и мягко, что с ней хотелось поделиться и услышать в ответ что-то, что могло бы его успокоить.

Тогда мэр вздохнул, посмотрел на жену несколько снизу вверх и неспеша, растягивая слова, которые тяжело, будто прочный металл из-под пресса, выползали из него, рассказал о Николае.

-Ничего особенного он пока не натворил. Значит, можно доложить герцогу завтра. А сегодня, думаю, у тебя нет причин волноваться, - Анита улыбнулась, но потом прибавила серьезно. – Я знаю, ты, как маленький, боишься каждого своего шага. Это продолжается не один год. Но почему? Тебя уважает народ, и до сих пор верховная власть была тобой вполне довольна. Даже после прошлогоднего ужаса, всех этих казней…, - ее передернуло от воспоминания о последнем восстании. - Ты вышел с честью, ни клятвы государю не нарушил, ни совести своей не замарал…

Де Летальен только покачал головой. То, о чем он думал, чего боялся, он не мог и не хотел рассказывать даже своей жене.

За дверью послышался звонкий девичий голосок, всегда бесшумная, она со стуком распахнулась.

-Ах, вот вы где! Обед стынет! – засмеялась дочь де Летальена Салли, лицом похожая на мать, а своим веселым нравом, пожалуй, только на саму себя. – Фу, как тут у вас темно и скучно!

Они втроем вышли из прихожей. Салли, взяв Аниту под руку, увлекла ее вперед.

-Мама, у меня к тебе огромная просьба, оставь нас с папой ненадолго, - тихонько проговорила она.

-Вот как, - улыбнулась та, - у вас свои секреты? Весьма демократично! Ну что ж, жду вас в столовой, - и поскорее пошла вперед.

Салли обернулась к отцу, лицо ее переменилось, из глаз исчез веселый, задорный огонек, голос задрожал:

-Папа, старик Джекоб не смог тебя найти, ты, видно, еще был в дороге. Он попросил меня сказать: к тебе секретный посыльный от герцога. Срочно.

Де Летальен вздрогнул.

-Где? – не скрывая своего нехорошего предчувствия, спросил мэр. Да, сейчас он был лишь мэр города, и все остальное: семья, дом, счастье, - отошло на задний план.

-В твоем кабинете, - тревожно ответила дочь.

-Зачем он? – задал ненужный вопрос де Летальен: гонцы от герцога не выкладывали своих намерений кому попало.

Теперь он прошел как будто по чужим, холодным коридорам, поднялся по лестнице на второй этаж к кабинету, собрав всю свою твердость, поднял голову и, открыв дверь, увидел перед собой…герцога Фьюсса.

Развалясь в кресле за столом де Летальена, сидел этот молодой еще человек, лет тридцати пяти, с серыми хищными совиными глазами, в костюме простого гонца с серебристой перевязью и невзрачным рыжим пером в неснятой шляпе.

Герцога можно было бы назвать красивым, если бы не этот его вид, слишком напоминавший при первом же взгляде вид большой, хищной, безжалостной птицы, в действительности не вязавшийся с человеческой наружностью герцога.

«Почему он сам здесь?» – со страхом, рвавшимся наружу, недоумевал Лукас.

-Добрый вечер, государь, - сказал он вслух и почтительно поклонился.

Неприятная, многообещающая улыбка растянула и без того тонкие губы герцога.

-Добрый, если только это действительно так, - нехорошо усмехнулся он. – Где наш новый гость? – Фьюсс обратил на де Летальена свое тусклое в блеклом свете чуть затопленного камина лицо. – Вы уверены, что хорошо выполняете свои обязанности на высоком посту?

-Ваша светлость, если это не так, прошу вас освободить меня от них, - мрачно ответил Лукас, как всегда, сразу поняв, о чем, вернее, о ком, идет речь.

А речь, уж это было точно, шла о Николасе Бремо.

«Уже доложили. Без меня. Ах, как быстро все началось!» – с тоской подумал он.

-Вы не ответили на мой вопрос, Лукас, – лениво сказал герцог и шепотом спросил:

-Нас здесь точно никто не услышит?

-Нет, ваша светлость, - нарочно громко произнес де Летальен.

-О-ох, - поморщился Фьюсс. – Слушайте, Лукас, хоть раз ответьте на первый вопрос. А то я люблю задавать сразу два, а вы – отвечать лишь на второй.

-Прошу прощения, государь, - застыв в поклоне, сказал мэр.

-Ну, так ответьте же! – нервно воскликнул герцог.

Де Летальен четко кивнул головой и приступил к рассказу о Николае во второй раз.

Но это был уже не рассказ о человеке, готовом пожалеть, прийти на помощь нуждающемуся, о любознательном чудаке, который слышала несколько минут назад Анита.

Это был сухой доклад наместника герцога о неблагонадежном чужестранце.

Де Летальен готов был проклинать себя за то, что не посмел не сказать о том, как русский выкупил кузнеца.

Впрочем, сомневаться не приходилось, что герцог давно уже обо всем знал и лишь проверял самого Лукаса на «благонадежность».

Фьюсс слушал внимательно, хотя по его лицу и позе этого нельзя было сказать. Длинные тени на лице от опущенных ресниц, от римского носа, на полу – от шпаги и шпор при свете огня камина, ноги в темных бархатных штанах и сапогах, беспардонно вытянутые на ковре и сливающиеся с обивкой мебели, невзрачный камзол, длинные руки на подлокотниках.

Вытянутое тело как будто обмякло и рухнуло в кресло.

И рядом с этим молодым негодяем, небрежно разбрасывающим почести и немилости, стоял, унизительно кланяясь, человек, годившийся ему едва ли не в отцы, и почтительно что-то ему говорил.

-Я закончил, ваша светлость, - наконец, сказал де Летальен.

-Хо-ро-шо, - спокойно, с расстановкой, чем удивил и обрадовал Лукаса, произнес герцог, не поднимая ресниц. – Но надо было прислать мне сообщение немедленно. Запомните… А теперь, - Фьюсс встряхнулся и встал, поправляя камзол и перевязь. – Теперь главное, - он сделал на этом слове ударение и многозначительно посмотрел на де Летальена, - зачем я сюда приехал, - и внезапно замолчал, вглядываясь в лицо наместника.

Лукас взволновался этим заявлением, ожидая новых неприятностей, и, не желая показывать своего состояния, поскорее заговорил, заполняя паузу:

-Осмелюсь заметить, государь, что вам лучше было бы прислать ко мне простого посыльного, верного вам человека, чем подвергать себя опасности столь длительного пути по степи и вечернему городу…

-Ах, Лукас, Лукас, - герцог укорительно покачал головой. – Вам бы следовало сказать об этом в самом начале нашего разговора. Ну, да ладно. В городе у вас относительно спокойно – в отличие от провинции.
Степные разбойники сейчас тоже редко шалят. К тому же, меня мало кто знает в лицо, так что путешествие это неопасно.

И не все же смеяться моим недоброжелателям над тем, что я, якобы, трус… Я приехал просить у вас совета.

Вы помните, что приближается день рыцарского праздника, главного исторического праздника Командории.

Нам нужна его королева. За всеми государственными делами мы забыли об этом, у нас совсем не осталось времени.

Мне понравилась идея Государственного Совета – все решили, что королевой станет ваша дочь. Она же достаточно взрослая?..

Лукас услышал последние слова, как в полусне. Сердце тоскливо постукивало в груди.

Если он согласится, на что будет обречена милая маленькая Салли? Какой прохвост из вассалов герцога выиграет турнир и станет ее мужем?

А если отказаться? Наверняка, это кто-то из членов Совета - чёртовы недоброжелатели, завистники! - подставляет его.

Отдать свою дочь на это? Своими собственными руками отдать ее кому-то, кто войдет в свиту герцога, славную своими, мягко говоря, легкомысленными связями?

«Судьба! – подумал де Летальен. – За что на нас все эти напасти? Неужели теперь так платят за верную службу?»

-Вы согласны, Лукас? – вернул его к действительности голос Фьюсса, который нетерпеливо вышагивал по комнате и ерошил свои короткие русые волосы.

Что ответить? Да или нет? Но оба этих ответа, скорее всего, обрекут его на мучения, душевные или физические.

-Если решение Совета – не приказ, а… Я могу подумать, ваша светлость? – тихо спросил мэр и опустил голову, как осужденный на смерть преступник, не имеющий надежды на спасение.
Он проклял в душе свое неумение вывернуться из любой ситуации, свою простоту и честность.

Герцог же, казалось, вовсе не рассердился. Сейчас он был похож на самого обыкновенного посыльного, и всю его спесь как рукой сняло.

Де Летальен, давно служа Фьюссу, так и не привык к диким перепадам его настроения и, думая, что это затишье перед грозой, весь сжался внутри в прочный комок из костей, мышц, сосудов и нервов.

Но грозы не последовало. Фьюсс устало вздохнул и спросил нормальным человеческим голосом:
-Я понимаю, что вам на это непросто решиться. Вы, наверное, еще не собирались выдавать Салли замуж? Кажется, ей только семнадцать, так?

«Боже мой, какая забота!» – съязвил про себя де Летальен.

-Да-да, - поспешно пробормотал он вслух.

-Ну, что ж, попробуем выбрать другую королеву… И вы мне в этом поможете, - Фьюсс снова повелительно посмотрел на Лукаса. – Мы едем в мой замок.

-Разрешите мне пойти вперед: дать указания слугам и проститься с семьей, - поклонился де Летальен, мельком взглянув на стенные часы – они показывали четверть седьмого, из окна кабинета виднелась вечереющая улица.

-Вы так любите свою жену и дочь? – поинтересовался Фьюсс.

-Разумеется, ваша светлость, - механически ответил де Летальен, доставая из шкафа парадный мундир – к герцогу нужно было являться по форме.

-У нас мало времени, Лукас, - жестко заметил Фьюсс, окончательно превращаясь в самого себя. – Сообщите только лакею.

Спускаясь по мраморной лестнице за герцогом, мэр города больше всего боялся, что они встретят Салли. Анита давно если не знала, то чувствовала, что Фьюсс может недолюбливать мужа, знала, как раздражителен герцог и жесток в гневе.

Она успокаивала себя при виде его и, как могла, успокаивала взглядом Лукаса. Если бы они встретили Аниту, она бы все поняла, ей меньше было бы причин для беспокойства.

«Помилуй Бог встретиться с маленькой Салли! С ней может случиться истерика. Она ненавидит герцога. Она его узнает даже в этом странном наряде. Она может подумать невесть что, – де Летальен сдерживал дрожь в коленях. – Да, это было именно тогда, с нами не было Аниты.»

На ум ему пришло воспоминание о первом балу Салли в замке герцога.

Замок этот из красного камня, со сверкающими позолотой куполами башен дворца, стоял на пологом холме, окруженный высокой каменной стеной и двумя глубокими рвами с водой.

Де Летальен с дочерью прибыли чуть раньше других гостей.

Во дворе замка суетились слуги, заканчивая последние приготовления. Стоял прекрасный летний вечер, такой же, как сегодня.

Салли как раз выходила из кареты, поддерживаемая под руку слугой.

От главного подъезда дворца к ним спешил сам герцог Фьюсс.

В тот момент и появилось несколько заключенных, сопровождаемых конвоем.

Фьюсс, увидев их, оживился, круто повернулся.

- А, те самые заговорщики?

Де Летальен, напрягая память, присмотревшись к избитым в кровь, изуродованным лицам, узнал одного из пленников, бывшего управляющего ближними землями герцога, барона де Доротти, других он не знал. Но, насколько можно было понять по остаткам их одежды, сквозь которые проглядывали исхудалые, измученные тела, остальные были невысокого происхождения.

Восстание, подавленное герцогом два месяца назад, прокатилось эхом по всей Командории, но, не имея достойных, бесстрашных и жестких вождей, бесславно заглохло где-то на ее окраинах.

Фьюсс, тем временем, подошел совсем близко к заключенным. До Лукаса и Салли доносились обрывки его слов.

-Что, Доротти, несладко томиться с холопами в одной каталажке? Но ты же этого и хотел – всех уравнять. Что же теперь ты смотришь на меня с таким, мягко говоря, укором? – насмешливо говорил герцог.

-Это уже не ваше дело. Ваше – только глумиться над честными людьми, – ответил бывший барон.

Де Летальен в это мгновение решил, что надо скорее увести Салли, но не успел.

-Значит, себя честным считаешь? - прошипел Фьюсс. – А клятву верности, присягу нарушил. Руку поднял на законную власть помазанника Божия!

-Если б вы были помазанником Божьим, вы бы Его заповеди исполняли, а вы…, – де Доротти слабо усмехнулся, не сводя глаз с герцога. – Я рад, что перед смертью увидел вас, чтобы сказать, вы – негодяй и подлец, и вам не будет прощения ни от людей, ни на небесах, - де Доротти мрачно отвернулся, но Фьюсс, не сдерживаясь, размахнувшись, с силой ударил его по лицу.

Тот упал, не имея возможности удержаться – руки и ноги заключенных были в кандалах; остальные хмуро отступили, а герцог, забывшись, продолжал в исступлении бить ногами слабо прикрывавшегося де Доротти.

Конвоиры прикладами отогнали заключенных.

Фьюсс остановился, лишь поняв, что его жертва больше не сопротивляется, и едва отдышавшись, бросил стражникам:

-Повесить всех. Немедленно!

-Ваша светлость, осмелюсь напомнить, - вкрадчиво сказал офицер, - их приговорили к расстрелу, как политических преступников.

-А казните вы их, как воров, на веревке! – злобно крикнул Фьюсс, снова увидел де Летальена с дочерью, подался шагнуть в их сторону. Но тут же передумал, сделал отрицательный жест рукой, торопливо кивнул в знак короткого приветствия и почти побежал к замку.

К де Летальену и перепуганной, дрожавшей Салли подошел начальник охраны, сказал учтиво:

-Его светлость просил извинить, что не может встретить вас лично. Ему нужно привести себя в порядок…

Салли в тот вечер так и не попала на свой первый бал, как и вообще ни на один из них в этом замке. Лукас от греха подальше вывозил ее лишь в дома своих лучших друзей, хотя и было их немного.

«Бедная моя Салли, как ты будешь жить в этом ужасном мире», – думал Лукас, когда, сказав лакею на выходе, что он надолго едет к герцогу, сел в затемненную карету вместе с «посыльным» и тронулся в длинную дорогу, не зная, что его ждет впереди.

Но этого не знал никто.



Глава 4.

Степь, замок и глаза.


Экипаж подъезжал к городским воротам. «Бр-р», - поежился Бремович. Казалось, что эта громада медленно падает на того, кто на нее смотрит. Цепи, державшие подвесной мост, могли бы раздавить и слона.

-От кого здесь обороняться? – недоуменно спросил Николай. – Неужели у вас разбойники водятся?

-Водятся, - равнодушно отвечал извозчик, проезжая по мосту. – Только сейчас никто на город не нападает. Эти ворота со старых времен остались.

-Хорошо сохранились, - усмехнулся Бремович.

-Вы бы лучше поспали, господин Бремо, все равно утрясет экипаж, - посоветовал спокойный возница.

Видя, что извозчику не очень-то хочется разговаривать - а ехать, как он сообщил, им не меньше двух часов, и так как сам он, Николай Бремович, порядком устал от множества впечатлений, то, забыв о разбойниках и тяжелых городских воротах, решил, конечно, соснуть.

Он недолго смотрел на бескрайние небо и степь, лежавшие перед ним.

Тишина, покой, птицы, изредка со звоном проносившиеся где-то вверху, солнце, которое улыбалось всем и согревало даже мертвые камни удалявшегося города, – все это убаюкало Николая, и вскоре он уже безмятежно спал, как умаявшийся на экзамене школяр.

Извозчик оглянулся на него, вздохнул с облегчением и вернулся к своим обязанностям.

Туз скрылся за холмами, замки еще не показались. Проезжая мимо опушки небольшого леса, извозчик, словно почуяв опасность, посмотрел как будто вглубь него и, вытащив из кафтана пистолет, положил его рядом на сиденье, прикрыв своей же полой.

Через минуту со стороны леса послышался равномерно ускоряющийся конский топот, и почти вслед за тем к экипажу выскочило, окружив его, несколько всадников, внешний вид которых как нельзя лучше говорил об их занятии.

Экипаж остановился.

-Добрый день, господин де Корне, - вперед выехал увешанный всевозможным оружием красивый молодой человек, по-видимому, предводитель остальных.

Улыбаясь из-под маленьких усиков одними тонкими губами, высокомерно глядя на извозчика, он обратился к нему, причем, когда он говорил, его длинноватый нос чуть подергивался, что придавало ему еще большую высокомерность и насмешливость:

-Что-то вы сегодня не на своем месте, к чему бы это?

-Да вот, везу гостя, барон, заметьте, гостя нашей страны. Прошу вас быть потише, не разбудить бы, - спокойно улыбнулся извозчик.

-К своему графу? – спросил барон, на что де Корне кивнул. – Ну, а пароль нам, надеюсь, скажете, чтобы вы доехали благополучно? - и он обвел красноречивым взглядом своих товарищей.

-Пароль-то скажу, черт его побери, - вздохнул извозчик. – А вот вас мне искренне жаль. Так и не хотите вернуться к прежней жизни, а, барон д'Инзаро? – исподтишка глядя на разбойника, спросил он.

-Мне там нечего делать, - фыркнул молодой человек. – Да и места в вашем «раю» для меня не найдется после всех моих грехов. А жалость мне не нужна. Пожалейте лучше себя.

-Ладно, но мне, право, будет обидно, если вы окончите свой путь на виселице, - покачал головой де Корне. – Не успеете раскаяться.

-Мне не в чем раскаиваться, я не грабил, не обманывал и не убивал честных людей. В отличие от вашего хозяина, которому служите вы и граф де Трильи. Хотя у вас рабойниками считают именно таких, как я, - насмешливо проронил барон.

-Де Трильи тоже честный человек и мой друг. А от оскорблений в адрес его светлости прошу вас воздержаться, - возвысил голос де Корне.

-Надеюсь, вы правы насчет де Трильи. Вот только к вашему тону совсем не идет этот костюм, как плохому комедианту, - разбойник снова усмехнулся. – Итак, пароль – и вы свободны.

-Де Кресси.

-Прощайте, господин возница, - разворачивая лошадь, с иронией проговорил барон. – Передайте извозчикам, что они глупцы, что не берут с собой охраны.

-Им достаточно вашего пароля, д'Инзаро. До свидания, до встречи, - приподняв шляпу, бросил вслед ему извозчик, на что молодой человек только махнул рукой и тихо засмеялся.

Де Корне с облегчением выдохнул свою тревогу, когда увидел, наконец, замок де Трильи.

-Слава Богу, - прошептал он и посмотрел на карманные часы с золотой цепью, висевшей на его боку. – Почти шесть, и все из-за этого треклятого барона.

Со стен замка коротко приветственно протрубили, откинулся подвесной мост, экипаж въехал во двор, стражники, что выглядело очень странно, отдали извозчику честь, вытянувшись и сделав на караул.

Де Корне покосился на спящего Николая и с помощью одного из слуг слез с высокого облучка. Бывший «извозчик» поблагодарил его и, щурясь от мягкого вечернего солнца и улыбаясь, поднял лицо к ступеням старой лестницы, ведущей из дворца замка.

Оттуда смотрел на него граф де Трильи.

-Дядя Иоганн, милый дядя Иоганн! – засмеялся он и, стремительно сбежав вниз, бросился в обьятия «извозчика».

Николай, наконец, проснулся, провел рукой по лицу, отгоняя подальше прерванный сон, и вылез из экипажа.

-Ай-яй, Александр, ты разбудил нашего гостя, господина Бремо, – всплеснул  руками де Корне.

-Что вы, неужто это вас беспокоит? – смутился Николай и, широко открыв глаза, замер, увидев графа.

У него была режущая взгляд красота. Короткие черные волосы, мягкой волной слегка прикрывавшие высокий лоб, глубокие, грустные бархатно-карие глаза, прямой нос, четко очерченные губы, - все очень подходящее к этому прекрасному, открытому, смуглому, но чуть бледноватому лицу, гармонично сочетавшему одновременно и мужественность, и нежность.

Бремович много слышал о красоте женской и знал, что о мужской, в целом, говорят мало.

Но это был как раз тот случай, когда следовало бы сказать.

Совершенство сложения и черт есть и в каменных античных статуях, и их считают красивыми априори.

Но что такого нужно вдохнуть в человека, чтобы при одном взгляде на него можно было сказать – это настоящий мужчина, сильный и крепкий, но вместе с тем в нем живет природная, одухотворенная мягкость?

Это была красота не смазливого юноши, не прожженного жизнью дамского угодника, не холеного светского франта, не простоватого, довольного собой хлыща.

Это была красота мужчины-человека-воина, красота спокойной, доброй и справедливой силы.

Была еще какая-то роковая трагичность в совокупности всех его черт. Именно это необыкновенное сочетание поразило Бремовича до глубины души.

Александр был высок и статен, одет аккуратно, подчеркнуто просто, без навязчиво цепляющего глаз изящества, без роскоши и щегольства. Но все: от блестящих сапог, выутюженных панталон до домашнего камзола с неброской вышивкой и белоснежных крахмальных манжет, - удивительно шло ему.

При всей своей внутренней силе он излучал такую милую, слегка наивную, детскую доброту и честность, такое обаяние, что не проникнуться к нему хоть капелькой доверия с первой минуты было бы равносильно преступлению.

«М-да, - заключил про себя Николай. – С первых же секунд пребывания на этой земле я не знаю другой характеристики людей и предметов, кроме слова «удивительно».

И он проникся этой капелькой.

-Здравствуйте, господин Бремо, и добро пожаловать в новую жизнь, меня предупредили о вас, - граф протянул руку и улыбнулся так, что чувствительная женщина, верно, впала бы в любовный экстаз.

Николай, еще смущенный, но радостный, пожал эту красивую и крепкую, горячую руку.

-Прошу в замок, господа, я покажу ваши комнаты. Как, вы не идете, господин де Корне?

-Прости, Сандро, мне нужно привести в порядок себя и своих солдат – на носу учения по приказу государя; я заеду позже. Прошу прощения и у вас, господин Бремо, что не составлю вам дальнейшей компании, - он, улыбаясь, коротко поклонился.

От его непонятных слов у Николая брови поползли вверх, а «извозчик», довольный произведенным эффектом, весело потирал суховатые руки.

Александр, быстро сообразив, в чем дело, поспешил внести ясность.

-Так вы еще не познакомились? Господин Бремо, это мой лучший друг и покровитель, Иоганн де Корне, генерал армии его светлости герцога де Фьюсса. Но для того, чтобы вы спокойно добрались сюда, он сопровождал вас в качестве извозчика и личного телохранителя.

-Такая честь мне, иностранцу? – изумленно воскликнул Николай. – Благодарю. А что, в ваших краях опасно? Господин генерал, вы, кажется, что-то говорили мне о разбойниках.

Де Корне загадочно улыбнулся.

-А вы ничего не слышали, пока спали во время пути?

-Нет, но мне снились, по-видимому, ваши разбойники.

Генерал покачал головой:

-Они вам не снились.

-Дядя Иоганн, это правда? – встрепенулся Александр. – Неужели опять?

Де Корне грустно улыбнулся.

-Это совсем не те люди, что мы привыкли считать разбойниками. Я вам на досуге расскажу. Их не стоит бояться. Это благородные люди.

-Вот как?! – чуть не в один голос сказали де Трильи и Бремович.

-На этом все же позвольте мне вас покинуть, - генерал откланялся, а Николай вслед за хозяином замка поднялся по ступеням и вошел внутрь.

Бремович знал, что это такое – старинные рыцарские замки-крепости, и не раз бывал в них на северных границах России, в этих каменных гигантах, непонятно как уцелевших под гнетом времени и погодных катаклизмов. Перевоплощенные в музеи, они хранили былую воинственность и налет аскетизма.

Здесь же не было ни того, ни другого. Владелец успешно попытался приблизить свое жилище к мирным временам: по стенам не висело оружия, вместо факелов светили сотни свеч, мраморные полы были светлы и чисты, - все взывало к душе за тихим счастьем и радостью.

Грустно, спокойно поблескивали глаза Александра. Николай, шагая рядом с ним, думал о еде – он проголодался без обеда, если не считать той скудной пищи, что они приняли у кузнеца Антонио.

Наконец, де Трильи привел его в просторную комнату, сообщавшуюся с другой. Первая могла служить спальней, вторая кабинетом. Несколько их широких окон выходили в сторону восхода солнца.

Здесь стояли шкафы с книгами, мебельные принадлежности к долгой сидячей письменной работе и к состоянию, когда работают только самые важные органы человека – ко сну. Стены украшали скромные пейзажи.

Николай увидел в углу уже внесенные слугами свои чемоданы.

-Надеюсь, вам тут понравится, - донесся до него голос де Трильи, и Николай рассеянно кивнул, пытаясь припомнить свой сон о разбойниках.

-Да-да, я, кажется, уже полюбил здесь все, - он благодарно улыбнулся, обводя комнату добрым взглядом, остановившись ненадолго на степи за окном.

Замечтавшись, Бремович повернулся к Александру и не на шутку испугался. Де Трильи побледнел, губы его дрожали, рука судорожно вцепилась в спинку кресла, казалось, он вот-вот зарыдает.

-Что с вами? У вас больное сердце? – для поддержки схватив его за плечо, торопливо спросил Николай.

Де Трильи покачал головой. 

-Простите. Это пройдет. Грустные воспоминания, - он несколько раз досадливо пристукнул кулаком по спинке кресла.

-Ваше несчастье… Я знаю, - с участием проговорил Николай.

Александр глубоко вздохнул.

-Я сам живу здесь только год, до этого два года учился на юге в морском училище. Это была комната моей сестры. Давно не входил сюда, потому и не сдержался. Простите… Просто мне иногда кажется, что она бегает где-то тут, рядом. Она была совсем маленькая… Бегает, смеется, перебирает тонкими ножками, падает, вскакивает, отряхивает платье. Но я знаю, что ее нет, - он на секунду опустил глаза.

На длинных загнутых ресницах повисла прозрачная капелька. Де Трильи сморгнул ее.

-Всё это только бред моего рассудка, - вдруг изменившимся, надломленным голосом проговорил он, не глядя на постояльца. - Но, пожалуйста, прошу вас, не думайте, что я такой же паразит, мерзавец, подлец! Поверьте, я не такой, нет! – Александр, опустив голову, теперь с сильным чувством стукнул кулаком по спинке кресла.

Николай не знал, что ответить, он не понял, о ком говорил де Трильи, но момент для уточнения был не самый подходящий.

-Я вам очень верю, очень верю, - как мог, искренне проговорил он.

Де Трильи поднял на него свои грустные глаза. Видно было, он скрепился, чтобы успокоить взволновавшуюся душу.

-Благодарю. И – простите мне эту слабость. Я сделаю все, чтобы вы не испытывали здесь ни в чем нужды. Прошу вас поужинать со мной, а потом можете устраиваться на новом месте. И попытайтесь чувствовать себя как дома, насколько это возможно.


*   *   *


Ужин был великолепный не только потому, что так показалось на голодный желудок Николаю.

В последующем впечатления повторялись и усиливались.

Бремович жил в замке уже неделю, пытаясь выучить наизусть его лестницы и переходы, просторные залы и длинные широкие коридоры. Он играл в шахматы с Александром, беседовал с ним об истории Командории, о людях, войне и мире, о сельском хозяйстве и промышленности земли, знакомой ему лишь по научным публикациям. И с каждым часом чувствовал все большую расположенность к чистому сердцу и ясной голове того, кто был хозяином его нового жилища.

На следующий по приезде день де Трильи отвез и представил Николая герцогу Фьюссу.

Странная взаимная неприязнь тут же закралась в эти два сердца.

Но Бремович заметил, что граф де Трильи очень уважает герцога, самодовольного и, несомненно, хитрого и скрытного человека. Кто знает, может быть, управлять государством и должен субъект подобного типа, но что надо было сделать в этой жизни, чтобы к тебе столь почтительно относился такой человек, как Александр де Трильи, спокойный, добрый, здравый?

Об этом любопытный Николай не мог не поинтересоваться на обратном пути и сделал это со всей возможной тактичностью, на какую был способен.

-Его светлость, наверное, многое сделал для вас, Александр? Мне показалось, вы цените его больше, чем просто его подданный.

-Вы правы. Когда я остался один в весьма юном возрасте, он облагодетельствовал меня, дал хорошее образование. Я редко видел его, но все равно благодарен. По крайней мере, за то, что он никогда не стремился нарочито заменять мне отца, - де Трильи опустил голову, тягостные воспоминания, Николай видел, не давали ему покоя, но раскрыть душу своему постояльцу он еще не был готов.

-Простите мне столь прямой вопрос, Александр, вы считаете его светлость хорошим государем?

Де Трильи вздрогнул и с изумлением посмотрел на Николая.

Тот спохватился.

-Прошу вас, можете не отвечать, я, действительно, спросил лишнее.

-Нет, во всяком случае, вы имели на это право, - овладев собой, проговорил де Трильи. - Я отвечу.

Я во многом не согласен с методами его светлости. Впрочем, как и он, однажды, очень осудил меня за то, что я дал свободу своим крестьянам, сделав их вольнонаемными. Думаю, в тот раз его светлость ошибался – люди стали жить лучше, спокойнее.

Он считает, что простому народу нельзя давать сколько-нибудь свободы – ее всегда будет мало. Но, по-моему, если совсем закабалить человека, это приведет к гораздо худшему. Доказательство тому – участившиеся восстания, самое крупное произошло около года назад.

Государь жестоко подавил его. Возглавляли мятеж крупные феодалы, несколько человек, все были расстреляны вместе с семьями. Множество простого люда было повешено. Опустели целые деревни. Это очень жестоко.., - де Трильи, хмурясь, покачал головой. - Слишком жестоко. Не знаю, будь я в то время здесь, а не в Командоне, на морской границе, на чьей стороне был бы я сам, - внезапно прибавил граф задумчиво.

Вот уж теперь пришла очередь Николая вздрогнуть, изумившись до глубины души.

-То, что вы сейчас говорили – это... Вы не боитесь гнева герцога?

Де Трильи покачал головой и усмехнулся.

-Этот вопрос очень мучителен для меня, хотя это, наверное, глупо, потому что все давно закончилось.

Я понимаю, мы когда-то давали клятву верности государю, и нарушить ее значит изменить своей чести, но... Нельзя потакать тирании… Впрочем, его светлость знает о моей неблагонадежности. Может быть, поэтому больше держит возле себя. Я не могу ему отказать, ведь он тоже пережил немало; ему, наделенному такой властью, не легче, но тяжелее, чем нам, простым смертным.

Хотя я с бОльшим удовольствием занимался бы своим замком, землей, обустройством жизни крестьян. У меня много планов, но ужасно не хватает времени.

-Думаю, для этих добрых дел оно у вас найдется, - улыбнулся Бремович.

-Хочется верить. Спасибо генералу де Корне. Не знаю, где он находит это самое время, но, кажется, он успевает сделать столько, что мне и в мечтах не пригрезится, - Александр коротко рассмеялся.

Генерал, действительно, почти ежедневно наезжал в замок графа, иногда даже в отсутствие его владельца, был в курсе всех его дел, давал дельные советы управляющим, беседовал с работниками и, конечно, с Николаем.

Для последнего тот мир, что царил вокруг графа де Трильи, и тот, который он наблюдал во время своего краткого визита к герцогу, не имели, практически, ничего общего. Здесь, в замке – постоянное действие, полезный труд, движение, задор, там, у герцога – светская скука, угодничество, сплетни и праздные развлечения.

Де Трильи часто уезжал на полдня или на день к герцогу, возвращаясь разбитым и неудовлетворенным. Он состоял в свите его светлости, но это, как казалось Николаю, не могло долго продолжаться, поскольку все несогласие с подобным положением дел было написано на лице графа.

В дни отсутствия Александра Бремович отправлялся верхом в степь, собирал травы, пробы почв, насекомых, с генералом бывал на полях, расспрашивал крестьян об их житье, проникаясь все большей симпатией к этим веселым достойным людям и самому де Трильи. А по ночам записывал свои новые впечатления.

Граф сам любил уезжать в поле с ночевкой, вместе с простыми конюхами он пас небольшие табуны.

А еще, на удивление Николая, де Трильи наравне с крестьянами косил созревший хлеб.

-Не восхищайтесь, у меня пока плохо получается, все забыл с детских времен. Еще пару дней - и вы тоже так сможете, - улыбался он Бремовичу.

-Скромничаешь, сударь, - шутливо грозили ему пальцем здоровые мужики, с которых пот лил градом.

Николай видел, что они уважают и даже как-то по-отечески любят своего господина.

-Ну, будет вам, - и пожилая крестьянка, приносившая им с основного стана обед, разгоняла говоривших и улыбалась графу. – Успеешь, сынок, наработаться, урожай только начался. Отдохни, пока снова туда не пришлось ехать.

Александр печально смотрел на участливую женщину.

-Эх, тетя Паччоли, вот я тут с вами, с косой в руках и отдыхаю, а там…, - и он тоскливо махал рукой.

Бремович, уплетая за обе щеки вкусный, пахнущий полем, овощной крестьянский суп, шепнул де Трильи:

-Поразительно, они вас, правда, как сына, любят и берегут.

Александр невесело усмехнулся и кивнул.

-Так любить могут только они. Там так любить не умеют.

Николай смотрел на спокойных крестьян, их размеренные движения, когда они хлебали свою пищу, казалось, благодаря судьбу за каждый очередной глоток, который, на самом деле, был заработан их трудом, их пОтом. А тетя Паччоли своей степенной, мягкой, негорделивой величавостью напомнила Бремовичу его бабушку, и в груди на мгновение тоскливо сжалось и отпустило сердце.

Однажды, когда граф на рассвете снова отправился к герцогу, а генерала не ждали, Николай позавтракал, сам оседлал лошадь и выехал подальше в степь.

Он удалился на такое расстояние, чтобы не видеть замка, и чтобы оттуда его также не могли видеть, наслаждался свободой и красотой тихой, пробуждавшейся степи.

Склонившись над незнакомым цветком, молодой человек услышал позади себя легкий шорох. Бремович сразу вспомнил шутливый рассказ генерала о разбойниках, в продолжение которого они втроем: он, де Корне и Александр, - хохотали над красноречивым – в лицах – описанием того, как Николай проспал все нападение, вспомнил пароль, который несколько раз повторил генерал - какую-то известную в этих краях фамилию.

Но все же в душу закрался страх, и Бремович, непроизвольно потянувшись рукой к шпаге, резко обернулся.

Ему показалось - он увидел только глаза. Два бездонных черных колодца, в которых трепетало восходящее солнце.