кн1ч1гл22-23

Глава 22.

Встречи…


Хорошо было скакать по степи, когда ветер захлестывал с боков, свистел в ушах в такт галопу!
Безудержно летели навстречу белая кашка и солнечные ромашки, яркий клевер и призрачный ковыль.
И казалось, что вперед несет не верный конь, а откуда-то из-за спины вырастают настоящие, прямые, широкие, упругие крылья, которые несут туда, где бирюзовая гладь степи едва заметной полоской переходит в небесную гладь.
-Ирен!
-Сандро!

Они спрыгивали с коней, смеялись от счастья. Де Трильи кружил Ирен в душистой, по колено высокой траве.
И мир, разноцветный и разноголосый, полный многих жизней, света и тепла, свежести спокойной земли, радостно смеялся и кружился вместе с ними.

Их заставал короткий и сильный солнечный ливень, от которого приходилось прятаться под каким-нибудь вековым деревом, одиноко стоявшим на опушке. И озорные капли, падавшие на лицо, на плечи и руки с невидимой высоты и отражавшие мириады радужных искр, были похожи на живых веселых светляков.

Иногда Ирен и Александр уезжали совсем далеко, к побережью, и скакали по песчано-галечному берегу, по самой кромке пенившегося морского прибоя, поднимая из-под копыт тучи алмазных брызг. Или, оставив коней пастись в степной траве, разувшись и закатав штаны выше колен, сами бегали по прибрежным волнам, смеясь и плескаясь, как дети, убегая друг от друга и догоняя. Но под ярким, горячим солнцем их намокшая одежда высыхала прямо на них.

Когда Ирен, поскользнувшись, внезапно падала на мокрый песок, не в силах самостоятельно подняться от этого детски беспричинного счастливого смеха, де Трильи с улыбкой подавал ей крепкую и спокойную руку и одним движением ставил девушку вровень с собой.

Александр пытался вспомнить, было ли ему когда-нибудь так же хорошо, как в эти минуты, и – не мог.
Про месяц, о котором говорила Ирен, он не хотел думать. Да и она сама словно забыла о назначенном сроке и с упоением слушала, как граф с чувством рассказывал о море, о кораблях, на которых ему приходилось ходить. И каждый из них представлялся целым исполинским организмом со своим характером, норовом, слабостями и силой.
Де Трильи упрощенно рисовал на песке их устройство, и девушку несказанно удивляло, как слабый человек может всем этим управлять.

Если бы Александра кто-нибудь попросил описать свое состояние, когда он лежал на мягкой траве, глядя в неправдоподобно высокое небо, игравшее кусочками облаков, словно художник – стеклянной мозаикой, и слушал Ирен, по-детски банально говорившей где-то рядом:
-Мне кажется, я люблю тебя так, как никто никого никогда нигде на свете еще не любил.

Тогда он ответил бы так же, как ей, потому что других слов у него не было:
-А я тебя – еще больше.

Она конфузилась, махнув рукой, вставала, подобрав подол платья, смеясь, убегала от него, чтобы сесть, прислонившись к ближайшему древесному стволу.
Де Трильи подходил, садился рядом.

-Ну вот, сам смотрел на белые облака, а щеку измазал землей. Сейчас вытру, - вынув из потайного кармана на пышной юбке батистовый платок с гербом де Кресси, Ирен слегка провела им по лицу Александра. – Все.

Порыв ветра вырвал из ее рук тонкую материю и, словно приманку, осторожно положил неподалеку.
-Фу, озорник! – Ирен беззлобно погрозила ветру, неохотно поднимаясь, чтобы добраться до похищенного.

Однако де Трильи опередил девушку и, подскочив к платку, накрыл его ладонью.
-Ты позволишь мне оставить его у себя?

Княгиня внимательно посмотрела на молодого человека, пожала плечами:
-Он же испачкан, лучше я отдам тебе новый…
-На нем осталась память, поэтому он особенно дорог.

По лицу Ирен пробежала тень задумчивого сожаления.
-Знаешь, Сандро, мне, конечно, не жалко, но только платки влюбленных приносят несчастья. Это легкомысленно. Может, вправду, не стоит ничего дарить?

Но де Трильи, улыбаясь тому, с каким особенным,неподражаемым грудным звуком она произносит это «Сандро», уже сложил платок и спрятал во внутренний карман.

-Не думай о плохом, Ирен. Тогда оно не будет притягиваться на наши головы. А этот платок – словно зеркало, потому что в любой момент я могу увидеть в нем твое отражение.

У них всегда было мало времени и много дел, которые ждали каждого дома. Оттого и молчание, и разговоры между ними были ненасытными, словно каждому хотелось за те минуты, что они проводили вместе, прожить хотя бы внутренним чувством больше, чем это длилось в действительности.
Даже когда они пожимали друг другу руки, чтобы расстаться до следующей встречи, этот жест по глубине, по крепости своей стОил целого разговора.

Когда они, порой, заговаривали о добре и зле, было заметно, что для Ирен эта тема болезненна. И де Трильи, жалея девушку, переводил разговор на общих знакомых, чаще – де Летальенов, вспоминая смешные истории из детства и отрочества – своего и Салли.
Если же Ирен саму тянуло на серьезный разговор, де Трильи задумчиво бродил с ней вдоль берега, напряженно вслушиваясь в горячие слова.

-Бывают моменты, когда мне кажется, сердце не выдержит и разорвется. Сандро! Так хочется помочь всем обездоленным, всем, кто несчастлив на земле! Плачет душа моя за весь мир (*преп.Силуан Афонский)! Плачет и рвется, и кровоточит, но не хватает ее, чтобы обнять и закрыть всех, кому нужна помощь! А еще говорят, душа – безмерна! – с горечью шептала Ирен.
-Безмерен дух, - пытался поправить де Трильи.

-Какая разница, - она качала головой. - Да, для достойной жизни своих крестьян мы с отцом создали более-менее сносные условия, когда человек может проявлять свои лучшие качества и в труде, и в творчестве, когда над ним не тяготеет унижение неравенства, а напротив, он принимает положенное ему уважение за труд, адский крестьянский труд человека-кормильца всех нас.
Но – боже мой! – как этого мало! Мой отец, ты, может, еще пара семейств во всей Командории…
А у остальных – это ужасающая нищета, грязь, болезни, унижение, полное бесправие тех, каждый из которых достоин куда большего, чем все мы вместе взятые!
Разве к этому призывал нас Командор? Об этом сотни лет мечтали люди на земле?
Наконец, разве сам Бог может быть спокоен, когда страдают невинные?

Де Трильи грустно потупился.
-Ни ты, ни я – мы не можем изменить весь мир. Он живет по своим законам. Каждый из нас властен лишь в собственном малом мирке, созданном для себя и наших близких.

-Нет! – страстно прошептала Ирен, устремляя взгляд своих бесконечных черных глаз далеко за лазурный морской горизонт. – Нельзя жить с сознанием своего полного бессилия перед законом этого большого мира, который тоже установлен только людьми!
Нужно бороться, Сандро! Нужно найти силы, найти путь – это и есть наша судьба. Путь должен быть, не может не быть! Как ты думаешь? – просветлев, она посмотрела на него так, что у Александра пробежали по коже мурашки – в эти мгновения, ему казалось, Ирен сама была похожа на богиню: сильная духом, прекрасная в обрамлении золотившихся локонов волос под лучами послеполуденного солнца, полная недосказанной боли и гнева за то, что происходит на земле.

-Ты же знаешь, Ирен. Какое бы доброе дело ты ни начинала, я буду рядом с тобой, - твердо ответил де Трильи. – Я думаю, можно постепенно уговорить герцога на парламентскую республику. Тогда его власть не была бы столь абсолютной, и в будущем мы смогли бы предотвратить проявления деспотизма, добиться хоть каких-то свобод для крестьян и рабочих.

Эти слова задели Ирен, словно укол острой ветки.
-Да? – несколько растерявшись, переспросила она. – Такая республика существовала при Командоре. О ее восстановлении мечтал твой отец, Рокко де Трильи.

-Ты знаешь? – удивился Александр.
Но де Кресси, встряхнув своими локонами, резко сменила тему:
-Слушай, а сколько, говоришь, твои мужички собрали пшеницы? И вся – первого сорта? Ну, и где будете продавать – в Тузе, или повезете на Юг?


*    *    *


Николай с умилением смотрел, как толстый шмель, одетый щедрой природой в меховой воротник и яркую шубку, основательно запускает свой хоботок в благоухающую глубь цветка.
Впервые он мог видеть это так близко, собственными глазами, потому что трудолюбивое насекомое не стремилось улететь или напасть на нежеланного соглядатая, поскольку удерживалось в умелых человеческих руках висевшим на нитке приспособлением из петель тонкой проволоки, заплетенных в виде шарика.

Увидев, что хоботок убран, и услышав монотонное басовитое жужжание, барон де Релетто перенес шмеля на другой цветок.

-Трудоемкая работа, - покачал головой Бремович, утирая мокрые от пота лицо и шею платком.

-Еще минут пять выдержите здесь? – добродушно и даже несколько виновато улыбнулся барон.
Бремович кивнул.
-Тут экваториальные растения, поэтому в этой оранжерее очень влажный воздух и высокая температура, поэтому так трудно дышать.

Николай обвел взглядом пространство в несколько десятков квадратных метров, заставленное кадками с растущими пальмами, цветами с крупными листьями, широкими и разлапистыми, увитое кое-где толстыми, напитанными влагой стеблями лиан.

-А почему вы опыляете эти растения именно с помощью шмелей?

-Просто очередной опыт. Я пытаюсь узнать, что из этого выйдет. Честно говоря, я думаю, что все равно, как опылять. Недавно я делал это сам с помощью обыкновенной кисточки. Теперь хочу сравнить. Шмель удобно помещается в моем приспособлении, а мухи или пчелы, например, мелковаты, - пояснил барон.

-Господин де Релетто, мы закончили, – несколько звонких детских голосов раздалось от входа в оранжерею.

-Спасибо, друзья мои, я сейчас приду! – крикнул им барон и снова обратился к Николаю. – Эти ребята – дети моих крестьян, очень помогают мне. Они занимались поливом. Верите ли, они так увлекаются, так интересуются ботаникой и биологией вообще, что я порой начинаю сомневаться в правильности суждений о делении на сословия.
Я думаю – ведь если бы они родились не простолюдинами, а, например, моими наследниками, у них было бы совсем иное будущее.
Они могли бы стать учеными, исследователями… А так – для них закрыта дорога в этот удивительный мир, имя которому – наука, - старик печально вздохнул, выпуская шмеля в небольшую клетку, где обитало еще с десяток его же собратьев.

Наконец, собеседники выбрались из жаркой удушающей влажности на сухой, но не менее жаркий воздух. Николай все же с облегчением вдохнул его полной грудью так, что закружилась голова.

-Меня очень интересует вот какой вопрос, господин де Релетто, - улыбнувшись, сказал Бремович. – Командория, как я знаю, находится примерно на широтах Австралии, это тропики и субтропики. У вас нет зимы.
Но ваша природа – и животные, и растения, очень напоминают таковых в умеренных широтах, продолжая, однако, мирно соседствовать с теми, кто обитает в жарких местах. Это какая-то аномалия.

Барон задумчиво покрутил пальцем седой ус и пояснил:
-Это, действительно, необычно. Наш жаркий климат позволяет нам собирать в году два урожая зерновых и три фруктовых. Двух сезонов дождей – в феврале-марте и октябре-ноябре – вполне хватает, чтобы напитать землю благодатной влагой. Кроме того, в жаркие летние и зимние месяцы иногда проходят отличные ливни.
Наша земля, милый Николас, это – поистине рай! Здесь есть все для счастья, для того, чтобы радоваться жизни, не страдать и не голодать, - при этих словах старик снова грустно вздохнул, но тряхнул головой и продолжал:

-Однако, как я понял, ваш вопрос касался возможных причин таких аномалий климата. На это могу вам сказать, что вы правы лишь отчасти. Это не аномалия, это всего лишь геологическая особенность, поскольку она связана с процессами, происходившими в этих местах много тысячелетий назад – с разломами земной коры, формированием островов и более крупных массивов суши.
Например, наши горы, - он махнул рукой к югу, - поделили наш малый остров почти пополам. Они невысоки. Но это теперь.
Раньше, как описано в древних рукописях, это были высокие хребты, которые закрывали северную часть Командории от холодных антарктических ветров. Это и помогло сложиться на нашей территории уникальной плодородной системе, не знавшей холода от самого сотворения мира.

В Южной Командории сельское хозяйство развито плохо. Они живут только за счет торговли с нами. Их конек – это такие природные богатства, как газ и железная руда, позволившие им поднять на определенный уровень тяжелую промышленность.

Однако с веками суша поднималась над уровнем моря, поскольку морские течения и ветра наносили все новую породу. Горы, если так можно выразиться, «осели» относительно остальной земли, и на север Командории стали проникать те самые холодные ветра, принося с собой семена растений, привыкших к более прохладному климату.

Такая совокупность погодных условий, особенностей почвы, изменчивости животного и растительного мира, позволившей его представителям приспособиться к конкретному месту обитания, и дает нам то, что мы теперь имеем – уникальную природную нишу – нашу родную Командорию, - барон довольно развел руками, словно хотел обхватить ими весь свет.

И Николай почувствовал, что смотрит вокруг уже совсем другими глазами, словно приоткрывая для себя смысл все новых необычных событий, происходящих рядом с ним. От самых малых, вроде полета играющих бабочек, до глубоких причин человеческих поступков, влекущих за собой изменения хода самой Истории.

Попрощавшись с добрым бароном, который тут же отправился, как и обещал, к своим воспитанникам, поджидавшим его у оранжереи и коротавшим время тем, что со смехом плескались друг на друга из легких леек, плотно сплетенных из тонких ивовых прутьев, - Николай поспешил домой.

День, едва переваливший за полдень, уже казался ему прожитым не зря. Барон приглашал приезжать почаще, и бедному Бремовичу, в последнее время тосковавшему по встречам с Ирен, которые стали очень редки, было приятно думать, что это может отвлечь, облегчить душевную боль.

Путь его лежал через небольшой лесок на холме. Он знал, что совсем недалеко, чуть левее от леса, находится замок де Кресси. Его башни даже были чуть видны на горизонте.
Выехав на опушку, Николай грустно оглянулся налево.

Метрах в пятидесяти он увидел Ирен. Княгиня стояла спиной к нему, держа коня под уздцы, глядя в сторону своего замка.

Радость оттого, что он, наконец, снова случайно встретил ее, переполнила Бремовича. Он соскочил с лошади, побежал к девушке, замахал рукой и закричал:
-Ирен! Здравствуй! Как я рад тебя видеть! – но, не добежав нескольких шагов, остановился удивленно, потому что девушка обернулась.

Увы, это была вовсе не Ирен. Того же роста, и такая же стройная, с темными локонами до плеч, но с тонким бледноватым лицом и светлыми добрыми голубыми глазами.
-Простите, я ошибся, - Николай виновато пожал плечами и сделал шаг назад.

-Постойте, - улыбнулась незнакомка. – Вы с Ирен на «ты», а это значит, вы ее друг. Она и мой друг, и я направляюсь именно к ней. Поэтому, если вы так хотели ее видеть, я не против того, чтобы вы составили мне компанию. Думаю, Ирен тоже обрадуется вам. Так что будем знакомы – Ольга Мори, историк из России, я недавно в этих краях, - и, испугавшись за него, бросилась к нему, осевшему от этих слов на траву.

Лицо, глаза Николая будто закувыркались, задергались от охватившего его волнения.
Он беспомощно стоял перед девушкой на коленях и, чуть не плача от радости, повторял по-русски:
-Я русский, русский! Николай Бремович! Я тоже русский! Простите меня, но…, - и не в силах сдерживаться, он вскочил и порывисто обнял ее.

Ольга не сопротивлялась, а, смеясь сквозь выступившие на ресницах слезы, тоже его обнимала.

Бремович раньше не думал, что это может быть столь сладким – встреча с соотечественником на чужой, пусть и желанной земле.
Ему до самого последнего времени казалось несколько надуманным понятие «ностальгии», изобретенным теми, кто, покинув родину по собственной воле, ищет себе оправдания и жалости.
Здесь, на земле Командории, у него еще не возникало этого чувства. Наоборот, он был почти уверен, что хочет остаться тут навсегда, и причиной тому была Ирен.

Но теперь, услышав русскую речь, он ловил, казалось, не просто каждое слово Ольги, а вслушивался в сами звуки, произносимые и ей, и им, что, порой, мешало пониманию смысла сказанного. Ольге приходилось повторять ему один и тот же вопрос, и Бремович тоже еще раз повторял его, что ее очень смешило.
Но, наверное, таким смешным было и лицо Николая, изумленное и перевернутое, словно у ребенка, впервые познавшего радость речи и, как заезженная пластинка, лепечущего вслед за взрослым свое первое и пока единственное слово.

По дороге к замку Ирен Ольга успела рассказать о Командоне, о большой библиотеке его университета, в которой ей пришлось работать в течение последних месяцев.

-Для меня открылся целый мир становления этой страны как государства. Здесь столетия спрессовались в десятилетия. Здесь все происходит гораздо быстрее, чем было в нашем цивилизованном мире. И сроки созревания урожаев увеличены в геометрической прогрессии, и всю многовековую историю земли и человечества здесь можно проследить всего за несколько сотен лет. Знаешь, мне кажется, я многое поняла, Николай, в том, как вообще делается история.

-На выпускном экзамене, помнится, нам предлагали этот вопрос, как делается история: ее делает народ, или он – лишь толпа, которая следует за героями, или ее вовсе никто не делает, а она идет так, как ей заблагорассудится, - Бремович улыбнулся.

-Гм, у вас, в Москве, любят задавать риторические вопросы. В нашем институте, в Питере, все проще, нам преподавали историю, как науку фактов и – только. Я считаю, это правильно. До остального человек должен дойти сам. А у нас уже которое столетие учебники истории представляют собой не что иное, как изложение субъективного мнения конкретного автора.

-А как же иначе? – улыбнулся Бремович. – Историк описывает не только факты, но и дает их оценку с точки зрения объективных условий…

-Да брось ты, - Ольга отмахнулась. – Какая объективность! Если на основе одних и тех же документов, одних и тех же фактов историки делают прямо противоположные выводы. Взять хотя бы истории всех великих войн – даже по их окончании историки каждого из противников тянут одеяло на себя, оправдывая действия собственных военачальников. Вместо того чтобы сказать: «мы все виноваты», потому что в войне, как в семейной ссоре, неминуемо виноваты все стороны! – с жаром заключила девушка.

-Ну, уж это ты слишком, - теперь и Николай возмутился. – Как ни крути, а войны в определенной мере являются двигателем человеческого прогресса – и техники, и воспроизводства населения после его неминуемых потерь.

-Не соглашусь с тобой, Николас, - грустно сказала Ольга. – Мы просто не знаем, не в силах представить, каков был бы прогресс, если бы войн не было вообще. Они происходят по чьей-то вине, из-за чьих-то претензий на власть, землю и прочее. Но, не будь этих претензий, может, и войн не было бы, и прогресс был бы еще более значимым и удивительным. Никто этого не знает и не пытается это проверить…

-Да, - усмехнулся Николай. – Питерская школа всегда отличалась лаконичностью преподавания. Похоже, именно поэтому ты оказалась здесь на три месяца раньше меня.

-Нет, это потому что я шла на диплом с отличием, сдала его на три месяца раньше, а мою поездку сюда планировали еще задолго до этого…

-Ну, и что же ты думаешь об истории теперь? – с доброй иронией спросил Бремович.

Ольга задумчиво вгляделась в приближающийся замок де Кресси и ответила:
-Несмотря на безмерную вину человечества, история не зависит от нас.

-Скажи это Ирен де Кресси! – насмешливо фыркнул Николай.

Но девушка внимательно посмотрела на него и покачала головой.
-Она думает так же. Только здесь они называют это судьбой. Они считают, что ничего изменить нельзя, и каждый из людей лишь выполняет роль, предначертанную ему еще до рождения. Где уж тут влиять на историю!

Однако Бремович продолжал удивляться:
-Но такие, как Ирен, свободные и независимые личности, реально могут сделать многое, руководствуясь лишь своей волей! Она это не раз доказывала, ты разве не знаешь?

Ольга снова покачала головой.
-Это только кажется, Николай, что что-то зависит от нее. Конкретно от нее, а не от тех, кто ее окружает, от всех обстоятельств, вместе взятых. И нет никаких данных, чтобы можно было проверить это или обратное. Если бы, а вдруг – все это не для настоящей, реальной жизни, а из области умозрительной, далекой от истинной истории. Поэтому вопрос остается без ответа…

Ирен, действительно, встретила их радостно, обнялась с Ольгой, как с давней, доброй подругой, пожала руку Николаю.

Но он чувствовал себя не в своей тарелке из-за некоей отчужденности, образовавшейся между ним и княгиней после ее близкого знакомства с де Трильи.

-Почему ты своим ходом? Тебе не выделили экипаж? Как же ты добралась без приключений? – десятки вопросов Ирен посыпались на вновь прибывшую и усталую Ольгу.

-Я решила, что так быстрее, и мне помогли твои друзья, - она покосилась на Бремовича, но де Кресси спокойно кивнула:
-Николас знает о бароне д’Инзаро.

Ольга попросила перед дальнейшими расспросами умыться и переодеться и скрылась за дверью парадного зала для гостей.

-Как ты живешь, Николас? – пристально вглядевшись в друга, с которым давно не виделась, спросила Ирен с участием.
-По-прежнему, - просто ответил он, отводя глаза.
-Тебе неприятно говорить со мной?
-Нет, только больно, ты знаешь.
-Поэтому ты теперь не хочешь видеть меня? Ты будто убегаешь от меня, я нигде не могу тебя найти, чтобы спокойно объясниться.

Бремович с тоской посмотрел на нее - сейчас она казалась ему светлой, лучезарной, посылавшей от себя солнечные нити во все концы зала, словно центр этой малой галактики.

-Я очень хочу видеть тебя, Ирен, но это тоже больно. И не надо ничего объяснять, потому что я все понимаю. Во мне нет обиды, только боль, но с этим я ничего не могу поделать, уж извини, - развел он руками. – Наверное, ты была права, когда говорила, что если я не буду сдержан, нам лучше не встречаться.

Лицо де Кресси вдруг стало из грустного мучительным, и она тихо сказала:
-Вот что, Николас, скоро все может очень измениться. Я боюсь этого и не знаю, чего хочу. Хотя от нас теперь уже ничего не зависит, - произнесла она почти ту же фразу, что и Ольга полчаса назад.

-Что измЕнится? – не понял Бремович, следя взглядом за Ирен, монотонно ходившей перед ним по глянцу паркета туда-сюда.

Она не ответила и продолжала о своем:
-Ольга учила меня русскому языку до ее отъезда в Командон, теперь наши занятия возобновятся. Я бы хотела, чтобы ты тоже помог мне, если это не сложно, - осторожно проговорила княгиня. – С Александром вы ведь продолжаете ваши занятия? Он мне говорил.

-Да, - скрепившись, ответил Николай.
Ирен, наконец, остановилась прямо перед ним.
-Пожалуйста, скажи что-нибудь по-русски, - требовательно сказала она.

Бремович взглянул в ее глаза с широкими зрачками, почти сливающимися с радужкой, в глаза, которые он увидел при их первой встрече, так перевернувшей его жизнь, и заговорил:

-Я Вас любил, любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем.
Но пусть она Вас больше не тревожит, -
Я не хочу печалить Вас ничем.
Я Вас любил безмерно, безнадежно,
То нежностью, то ревностью томим,
Я Вас любил так искренне, так нежно,
Как, дай Вам Бог, любимой быть другим.

Ирен слушала, затаив дыхание, напряженно следя то за движениями его губ, то за его глазами.

-Что это? – немного помолчав, спросила она.
-Это Александр Пушкин, великий русский поэт, - ответил он и, как умел, перевел.

Де Кресси, словно проснувшаяся от колдовского сна красавица, завороженно покачала головой.

-Необыкновенно красиво. Я пыталась изучать многие языки, но ваш не сравнить ни с одним из них. Прошу тебя, Николас, помоги мне, - почти взмолилась она.

Бремович поначалу даже не понял, говорит ли Ирен о занятиях русским языком или вообще. Но, подумав, решил, что это не имеет значения. Побывав у нее сегодня, он осознал, что ему важно видеть ее хотя бы изредка, как чистое небо, как весеннее солнце. И, скрепя в сердце свои иные унылые чувства, согласился.

Однако на обед Николай не остался – пора было домой, чтобы до вечера успеть записать все, что он узнал у де Релетто, и пополнить гербарий.

Проводив гостя, Ирен со вспыхнувшим лицом повернулась к подруге.
-Не томи же, Ольга! Как поездка? Все ли удалось?

Девушка улыбнулась.
-Да, есть один человек, очень сочувствующий. Правда, семейный, это несколько осложняет дело.

Де Кресси с облегчением махнула рукой.
-За семью он может не беспокоиться. Об этом позаботятся другие. Их укроют в горах.
-Я так и сказала. А дежурит он по средам и субботам.

Ирен коротко кивнула.
-Что ж, пора нам с ним встретиться.


*    *    *
Они бежали из тюрьмы,
Чтоб свой народ вести,
Чтоб вековое царство тьмы
С лица земли смести.
Они хотели,чтоб народ
Был сыт,обут,одет
И не работал на господ,
Как было сотни лет.

С.Михалков




В полутемном коридоре сверху капала вода. Проскрипел ржавый засов, тяжко звякнула связка ключей.
Дверного проема практически нельзя было разглядеть в темноте.

-Прошу, ваша светлость, - в руках у надзирателя вспыхнул огонек керосиновой лампы, Ирен взяла ее, подняла чуть выше плеч.

За открывшейся дверью тянулся такой же длинный, сырой коридор, как тот, который они только что миновали. Впереди что-то пискнуло и шевельнулось. Ирен вздрогнула.
-Там кто-то есть?

Надзиратель невесело усмехнулся в густую короткую бороду.
-Крысы. Вы боитесь крыс?
-Нет.
-Тогда держитесь левой стороны, пятая дверь, - он вложил в ее твердую руку увесистый ключ. – У вас есть не более пяти минут.

Достигнув нужной двери и открыв замок, Ирен снова подняла лампу над собой, осветив часть довольно тесной и мрачной камеры с единственной мебелью – деревянной кушеткой без какой-либо постели, на которой, скрючившись, лицом к стене спал человек в серой арестантской робе. А, может быть, и не спал, потому что, почувствовав свет, сразу же повернулся к вошедшей и сел, спустив на каменный пол худые босые ноги.

Ирен прикрыла за собой тяжелую дверь и во все глаза смотрела на этого человека, который с непривычки щурился на лампу и утирал непроизвольные слезы.

-Кто вы и зачем здесь? – устало, хрипло и властно спросил он, но тотчас закашлялся.

Де Кресси подумала, что он, должно быть, сильно простужен, и сердце ее дрогнуло от жалости.

-Я княгиня Ирен де Кресси, и я пришла за вами, Делош де Командоро. Народ ждет вас.

Делош вскинул голову и вперил в девушку взгляд пронзительных черных глаз. Казалось, от умственного напряжения его всклокоченные волосы шевелятся.

Ирен тоже молча несколько секунд в упор разглядывала этого невысокого, коренастого, как видно, очень выносливого и сильного человека средних лет, с упрямым выпуклым лбом и орлиным носом, торчавшим между давно небритыми щеками.

Вдруг он опять закашлялся и сказал:
-Даже в этот погреб дошла весть о вашей красоте и могуществе, но, признаться, я и подумать не мог..., - кашель душил его. – Я больше года не видел человека, который пришел бы ко мне из-за тюремных стен. Как вы нашли меня? Правительство распускало слухи, что меня уже нет в живых.

-У меня был доступ к секретным документам правительственного архива, где я обнаружила приказ о вашем аресте и препровождении сюда, в крепость Торно. Почему вас не казнили?

Делош криво усмехнулся.
-Я был нужен им, потому что один знал всех остальных. Но они все равно ничего не получили, грязные подонки, - он торжествующе сжал кулаки, глядя в стену напротив, словно усмехаясь своим мучителям, но опять зашелся в приступе сильного кашля.

-Почему теперь вас не трогают?
-Этого я не знаю. Каждый день я боюсь, что они придут за мной. «Трус!» - проклинаю я себя. Но как же хочется жить, - страстно прошептал он, прикрывая глаза. – Пусть за этими решетками, за опостылевшими каменными стенами, - но жить! Жить!

-Я пришла освободить вас, Делош, - тихо сказала Ирен. – Если вы пойдете со мной до конца.

Встав, он выпрямился, непроизвольно улыбнулся, не сводя с нее глаз.
-Я наслышан о ваших убеждениях, Ирен. И буду счастлив не просто идти за вами, а погибнуть за вас.

-Нет, - качнула она головой, – не за меня. За великого Командора, память о котором не умирает в народе, - блестя возбужденными глазами, говорила княгиня. - Вас ждут, Делош.


*     *     *


Николай с бумагами под мышкой вышел из парка, где работал, удобно устроившись прямо на одной из лужаек, а теперь собирался подняться в столовую к обеду. Повар Яколе обещал сегодня что-то новенькое и, как всегда, вкусное.

У главных ворот замка наблюдалась суета – стражники бегали, что-то кричали и размахивали руками, показывая лениво стоявшему управляющему – каждый в свою сторону. Тревожно ржали лошади.
Наконец, через ворота во двор скоро въехала незнакомая богатая карета. Остановив лошадей у ступеней, ведущих во дворец, кучер торопливо соскочил с козел и распахнул дверцу.
Вначале оттуда появилась испуганная служанка, которая пыталась поддержать за талию свою госпожу. Кучер неуклюже тоже старался помочь ей выбраться из кареты.

-Помогите же, прошу! – взмолилась служанка.
К ним подбежали. Поспешил и Николай.

Госпожа – молодая девушка с прекрасными светлыми волосами, рассыпанными по оголенным плечам и полуоткрытой груди, была без сознания.
Бремович вместе с двумя стражниками и кучером помог донести ее до гостиной на первом этаже дворца, где ее бережно уложили на диван.
Служанка семенила рядом и негромко причитала:
-Я так и знала, она перегрелась! Я просила ее не ездить сегодня. Ах, что теперь будет!

Смоченное холодной водой полотенце и нашатырь сделали свое дело. Девушка открыла большие голубые глаза, удивленно оглядела присутствующих.
-Слава Богу! – воскликнула служанка, и все с облегчением вздохнули.

-Где я? – слабым голосом спросила очнувшаяся.
-Замок графа де Трильи, - за всех ответил Николай, заглядываясь на незнакомку.
-Здесь всегда рады помочь, - весело вставил один из стражников.
-Вот и ладненько – прямо к обеду! – засмеялся второй.

-Господина графа нет дома, - сухо объяснил Бремович, в то время как стражники раскланялись, уводя с собой кучера. – Но можете рассчитывать, сударыня, что здесь вас не оставят без должного внимания и предоставят все необходимое.

Странное чувство овладело им, пока он смотрел на гостью.
Она была красива, очень хороша. Но по ее розовому, чистому, здоровому лицу трудно было поверить, что минуту назад она была в обмороке.

-Мое имя – графиня де Зелли, - с усилием проговорила она, присаживаясь на диване.
В каждом ее движении, неторопливом взгляде таинственных голубых глаз, словно прикрытых полупрозрачной вуалью, полных влажных губах Бремовичу виделись томность и нарочитое желание понравиться. Она заигрывала с ним? Против воли Николай не мог отвести от нее глаз. Да, хороша.

-Николас Бремо, постоялец графа де Трильи. Рад знакомству.
-А, - припоминая что-то, протянула гостья. – Так это вы тот русский ученый… Я наслышана! – она улыбнулась, медленно скользнув по Николаю взглядом, от которого Бремовича обдало внутри таким жаром, что он испугался, как бы не покраснеть.

Чтобы как-то скрыть собственную неловкость, он продолжал:
-Я здесь, конечно, не хозяин, но, если вам будет угодно, прошу вас отобедать.
-Я не голодна, - усмехнулась она. – Разве что воды…

Служанка налила из стоявшего на столике графина и подала ей стакан. Она и держала его, и пила как-то особенно, словно нарочно демонстрируя перед Бремовичем тонкость и нежность своих пальцев, красивые изгибы оголенных рук и запрокинутой шеи.
Это было похоже на гипноз. Николай хотел бы убежать отсюда, но – не мог, и продолжал стоять, испытывая одновременно и ужас, и едва сдерживаемое желание хотя бы дотронуться до глубокого декольте, за которым…

Он с трудом пересилил себя и посмотрел поверх головы графини на высокие узкие окна, выходившие в парк, обрамленные тонкими зелеными шторами.

-А что же граф де Трильи? В отъезде по делам? Жаль, я была бы рада его увидеть, передать привет от Салли де Летальен, - похоже, это были единственные искренние слова, которые слышал от нее Николай. Так ему показалось.

-Честно говоря, я не уверен, вернется ли он сегодня вообще, - скрепившись, сказал Бремович.
-Вот как? И чем же так занят наш дорогой граф?

-У него много работы. В поле с крестьянами, сейчас ведь время нового посева…
-И он сам возится там, среди этой грязи и холопов? - она испуганно взглянула на присмиревшую служанку, которая, потупившись, стояла поодаль, боясь подойти ближе, чтобы не побеспокоить свою госпожу.

-Это его любимое занятие, - не без внутренней ухмылки на этот ее испуг деловито закончил Бремович. – Часто он даже остается в поле ночевать.

-Значит, сегодня вы не ждете его назад? – кажется, ей стало грустно и скучно, хотя поза и едва заметные движения рук и тела продолжали, словно независимо от ее воли, соблазнять и соблазнять…

Николаю вспомнились слова де Трильи о женщинах-кошках и их бесконечных желаниях. Отвернувшись, он прошелся по просторной комнате.
-Да.

-Ну что ж, - графиня вполне уверенно поднялась, подбирая подол длинного платья. – Я благодарю вас за гостеприимство. Думаю, граф де Трильи не будет против, если я в ближашее время заеду лично поблагодарить его за то, что он собрал на своей земле таких прекрасных, отзывчивых людей, - сделала она ударение на последнем слове.

-Разумеется, сударыня, - сохраняя учтивость, улыбнулся Бремович. – К сожалению, не могу сказать вам точно, когда это можно сделать. Граф, правда, в последнее время почти не бывает дома.

-Ах, я что-нибудь придумаю, - рассмеялась она, и смех этот также был насквозь пропитан той неповторимой, но всегда одинаковой природной женской притягательностью, которая влечет и много обещает.

Только когда карета графини растаяла далеко за воротами, Бремович вздохнул с облегчением и вспомнил, что голоден. Он понимающе переглянулся с улыбчивым стражником – тем самым, который помогал нести графиню до дворца, - тот усмехнулся и тихо пояснил:
-Эта дама тут уже не первый раз.
-Как? – Бремович опешил.

-Да так… Тогда она что-то другое придумала, да только в замке ни вас, ни графа не было.

-Придумала? – Николай всё не мог поверить. – Что придумала?

-Да я уж и не помню, - стражник продолжал улыбаться, как взрослый мудрый человек улыбается на шалость маленького ребенка.


Де Трильи, действительно, вернулся только к полуночи. Проскакав до самой лестницы, лихо перекинул ногу через голову лошади и соскочил на землю.

-Николас! Ты что? Разве можно в такую темь читать при одной свече! – весело и возбужденно вскрикнул он, падая на стул рядом с Бремовичем.

Николай сидел за столиком, который по его просьбе слуги вынесли на лужайку перед дворцом, и разбирал свои бумаги.
-А звезды? – философски заметил он, поднимая глаза к небу.

Александр засмеялся смехом счастливого человека.
-Да! От них много света, - он мечтательно запрокинул голову, безуспешно пытаясь охватить одним взглядом сразу весь усыпанный блестящими точками раскинутый над ними шатер. – Бог мой! Какая красота!

Бремович понимающе и грустно улыбнулся, поправив на плечах накинутый кафтан.

-Представляешь, и половины не сделали! Эта чертова жара не
дала! К дальним угодьям даже не подступились. Мужички говорят, еще два-три таких дня – и все высохнет. Тогда мертвая земля может не принять семя, - де Трильи на секунду нахмурился, но потом тут же снова вскинул на Бремовича свои сияющие счастливые глаза. – Но тетя Паччолли говорит, что по ее приметам завтра будет дождь, и я верю ей, Николас. Верю в лучшее! Не хочешь завтра с нами? Ты такой квелый, когда тут один остаешься.

-Может быть, не знаю, - пробормотал Николай. – Работу надо закончить… Видел ее? – этот вопрос он задавал почти каждый день, когда встречал Александра, возвращавшегося домой. И каждый раз имя той, о ком говорили, не произносилось, словно собеседники боялись нарушить какой-то очень важный закон.

-Да, вечером, недолго, - де Трильи спохватился, что в своем счастье забыл о переживаниях Николая, и виновато посмотрел на него. -  У нее все хорошо. Снова спрашивала, почему ты не приезжаешь. Ты же обещал ей.

-Ты объяснил?
-Да. Но она все равно хочет тебя видеть.

-Ну что ж, захочет – увидит, а я сам – не могу, хоть ты-то меня пойми. Здесь я, по крайней мере, работой отвлекаюсь, а возле нее – это похоже на пытку, - обреченно заключил Бремович.

-А с Ольгой? Давно виделись?
-Н-нет, - Бремович уклончиво отвел взгляд, но вдруг оживился. - Кстати, к тебе сегодня тоже одна знакомая красавица заезжала.
Стража утверждает даже, будто она не в первый раз тут. Только никак тебя застать не может. Та еще дамочка! – он обвел вокруг себя руками, показывая ее примерные формы, и усмехнулся скорее над самим собой и своей сегодняшней слабостью, чем над всем происшествием. – Собиралась в скором времени нанести повторный визит. Но я ей наврал, что тебя будто совсем дома не бывает.

-Отлично, если она поверила! – де Трильи радостно потер руки. – Ты хорошо умеешь врать? Я-то сам в этом не силен.

-Да, вот только фамилию ее не запомнил. Правда, для тебя записал, у меня наверху, если хочешь, давай поднимемся.

Александр весело достал из внутреннего кармана серебряные часы на цепочке:
-Ого! Уже полночь, действительно, пора расходиться. А фамилия… Николас, ну, за каким чертом мне ее фамилия! – и они оба рассмеялись.



Глава 23.

…и расставания.



Однажды, гуляя в хозяйственном дворе замка де Трильи, Бремович увидел кузнеца, ладившего подковы молодым лошадям, и вспомнил своего знакомого Антонио Валле.

«В самом деле, за своими душевными проблемами я вовсе забыл о нем. Как-то он там? Может, снова нуждается? Три месяца прошло!» - ему сделалось неприятно собственной безалаберности в таком щепетильном вопросе, и он тут же решил проведать кузнеца.

Улицу в Тузе, на которой жил Антонио, Николай нашел с трудом, пришлось расспрашивать прохожих.

Пригибаясь, чтобы верхом на лошади проехать под низко наклоненными ветвями инжира, растущего возле самой калитки небольшого домика, Бремович распахнул ее и оказался в затоптанном конскими копытами и колесами телег дворе.
«А работы, как видно, теперь у Антонио хватает», - заключил он про себя. Привязал лошадь у кузницы и взошел на крыльцо.

Навстречу ему дверь открыл сам Антонио.
-Николас! – кузнец был несказанно обрадован. – Заходи, вот спасибо, что не забыл!

За чашкой душистого, вкусного, приготовленного с душой, чая с печеными булочками пошли расспросы и объяснения.

-Да, работы стало много, - задумчиво проговорил Валле. –  С недавних пор не бедствую. Вступил в артель рыбаков. Чего там говорить – коммуна – это сила!

Бремович улыбнулся и спросил:
-А кто тебе такие булочки печет? Ведь ты не женат.

Антонио свел брови к переносице, сжал пальцы в замок на столе.
-Была у меня одна… Дочь ткача. Работящая, красивая. Любили мы друг друга, свадьбу хотели. А потом узнаю, что она любовница какого-то чинуши… Он ей за это деньги на семью давал… А я – что? Кто я? Что я мог ей дать?
Но такого тоже простить не мог. Не по мне это… А готовит мне моя старая тетка. Для меня она вроде приемной матери. Содержу ее. Однажды отдал все, что было, а сам пошел воровать.
Плохо, понимаю, самому тошно, но тогда такая злость меня взяла, Николас, не поверишь!
Вот, руки мои рабочие, какую угодно работу могу ими делать. А не ценится эта работа, гроши за нее получаешь.

Пытался на завод пойти, да там своих работников полно, начальству проще своим плату приличную давать, чем новых с улицы набирать.
Господин де Летальен, мэр наш, хороший человек, кажется, всех бы одарил. Но разве ж одного на всех хватит? Тут не доглядел, там не досмотрел, - и опять промышленник рабочих обобрал. Увольняют людей, чтобы лишних денег не платить. А те, кто остается, работают по шестнадцать-восемнадцать часов в день.

Тут и не знаешь уже, что легче: безработным ли голодать, или помирать от непосильного труда. Вот такая жизнь, Николас, - усмехнулся кузнец. – Но это ничего, будет и на нашей улице праздник, - на лице Антонио мелькнуло то же горячечное, злое выражение, которое Николай уже однажды видел у него – когда Валле оттаскивали от ограбленной им торговки.

Во дворе, за дверью послышался сильный шум, стук колес телеги, дверь распахнулась, и в дом ввалился огромный чернобородый мужик в рабочей куртке, потертых, заплатанных штанах и обшарпанных ботах.

-Антонио! – прогремел он, но осекся, неодобрительно взглянув на Николая из-под густых бровей.

-Не бойся, это свой, - кивнул кузнец на Бремовича. – Подожди, Николас, здесь, я скоро вернусь. Идем, Каро, - и вместе с чернобородым он скрылся за дверью.

Бремович вздохнул, еще раз оглядел единственную комнату с двумя окнами в палисад, бревенчатые стены, рубленую из простой древесины мебель – кровать, стол, три скамьи, и железную печь, возле которой на одной из скамей громоздилась начищенная до блеска старая медная посуда и висел на стене рукомойник с чистым полотенцем.

Молодой человек пошагал по скрипучему полу – два возможных шага до двери и обратно. Прислушался.

-Да осторожней ты, не солома! – сдавленно прозвучал во дворе голос Антонио. – Вот сюда клади.

Бремович испытанным способом приник к замочной скважине. Хороша была скважина, широка.

Антонио и великан Каро споро таскали из кузницы и грузили на телегу тяжелые мешки, наполненные не то палками, не то угловатыми камнями. Потом сверху наложили привезенного Каро сена, так что получилось подобие большого стога.
Каро вскочил на подводу, взял вожжи.

-Ну, с Богом, а лучше – удачи! – Антонио хлопнул его по плечу, и телега тронулась.

Валле вытер руки грязной тряпкой, закрывая куцые, худые ворота, оглядел пустынную в этот послеобеденный час улицу, с облегчением вздохнул и направился к кузнице.
Вся погрузка, как показалось Бремовичу, заняла не более пяти-семи минут.

Николай вышел из дома, прикрыл дверь и тоже подошел к кузнице, с любопытством заглянув внутрь.

Здесь ничего не изменилось с его прошлого посещения. Только теперь в дальнем углу был заметен тусклый свет из подпола – наверное, Антонио что-то делал в погребе.
Без всякой задней мысли Бремович подошел, чтобы спросить, не нужна ли помощь хозяину дома, нагнулся и замер, потому что прямо в его переносицу нацелилось дуло револьвера.

-А, это ты, - успокоенно сказал кузнец и убрал оружие.
Факел, который он держал в руках, на несколько мгновений осветил погреб.
И взору онемевшего Николая открылись лежащие в отсеках десятки ружей и пистолетов, копий, сабель и шпаг в ножнах, несколько бочек с порохом и ящиков, стоявших друг на друге, в которых, должно быть, находились пули.

Антонио погасил факел и вылез наверх.
-Это что, подготовка к войне? – не веря тому, что только что видел, с пересохшим ртом спросил Бремович.

Кузнец вместо ответа добродушно усмехнулся, ногой задвинул крышку люка, скрывавшего вход в погреб, повесил увесистый замок и подтащил на крышку тяжелый, объемный ящик. Потом вытащил из кармана щепоть сухого терпкого табака, смакуя, набил им трубку и с удовольствием закурил.


*    *    *


Море было похоже на огромного, распластавшегося на земле дремотного великана, и волны напоминали короткие, неожиданные подергивания его отдельных мускулов в этом задумчивом сне.
Оно менялось неуловимо с каждым мгновением: то катилось нехотя и неспеша, презрительно кидая на берег рваную бархатистую пену – «да нате вам!»; то вдруг, словно воодушевляясь, щедро бросало ее на берег целыми пригоршнями – «вот! и вот! и еще!». И уже спокойно отползало назад, не дожидаясь запоздалого, благодарного цокота мелкой гальки по каменистому дну.

Ирен и Александр прогуливались по морскому берегу. Сегодня они заехали очень далеко – от побережья до ближайшего замка было часа два быстрой езды верхом.
Лошадь де Трильи и Орлик степенно следовали за хозяевами на некотором отдалении, там, где кончалась мелкая морская галька вперемежку с песком, и начинались душистые степные травы.

День клонился к закату, и солнце, мягко опускаясь к горизонту, красило розово-красно-голубым и небо, и море, делая невидимой ту тонкую линию, которая должна была разделять эти две спокойные в такой час стихии.

-Нет одинаковых закатов. Они всегда неповторимы, так же, как море. Как ты. Оно похоже на тебя, Ирен.

Девушка благодарно улыбнулась ему в ответ, покачав головой, сказала:
-Пожалуй, море ты любишь все-таки больше, чем степь.

-Нет. Я люблю тебя, Ирен, и хотел бы не расставаться с тобой никогда. Ты помнишь? - де Трильи запнулся, заметив, что сегодня княгиня как-то особенно грустна, и тихо договорил. - Сегодня ровно месяц с того дня, как ты назначила этот срок. Но если ты не готова ответить, я могу ждать долго. Сколько потребуется…

Но Ирен теперь печально покачала головой.
-Нет, не потребуется, милый Сандро. Думаю, ты тоже помнишь, как я сказала, что буду согласна всегда.Но теперь выбирать придется тебе. Тебе одному, - ее лицо стало таким тоскливым, что у де Трильи захолонуло сердце.

-Что с тобой, Ирен? Что случилось? Почему у тебя такой усталый вид, будто ты не спала много суток?

Она помрачнела еще больше, вгляделась в его тревожные глаза.
-Я, действительно, не спала последние четыре дня и очень устала.

-Но почему?
-За это время я побывала во многих местах, увиделась с десятками людей.

-О чем ты, Ирен? Каких людей? – он не понимал, но чувствовал, как ТО, что мерещилось ему месяц назад, страшное, тяжелое, тёмное, теперь так незаметно, предательски подошло совсем близко и вот-вот положит на плечо свою жесткую, холодную руку.

-Я была в Командоне и Тузе, Туффисе, Якоре и там, в горах, - де Кресси указала рукой на юг. – И все это только за четыре дня, - глаза Ирен были затуманены серой дымкой слез, в которых еще жила слабая надежда.

-Посмотри туда, Александр, - она снова указала на юг.

К ним рысью приближалось несколько всадников. Офицеры. На заходящем солнце золотом поблескивали их эполеты. Потом они остановились на почтительном расстоянии, глядя в сторону Ирен. Де Трильи совсем смешался.

-Они скачут за мной. Мы уйдем в горы. Там собралось несколько тысяч человек. У них много оружия, силы и уверенности. Они поднимутся скоро, очень скоро, вместе с Делошем де Командоро, вместе со мной, и сметут с престола ненавистного герцога, трусливых министров.
За нами пойдут многие, и, разрушив мерзкое здание закабаления человека, которое пока стоит на нашей земле, мы будем жить в новой стране – свободной и счастливой для всех, не вспоминая о сословиях, нищете и тирании! – она говорила горячо, страстно, словно уже летела в бой за ту справедливость, о которой так долго мечтала. – Не смотри на меня так страшно! Я не могла рассказать тебе раньше.

-Прости, это было нечестно, - с болью и жалостью воскликнула Ирен. – Но неужели, неужели ты не пойдешь туда, в эти родные горы вместе с нами?! Александр, я прошу тебя!

Де Трильи все еще вникал в смысл ужасных слов, сказанных ею.
-Что ты наделала? – прошептал он, наконец. – Своими руками разрушила счастье, которое мы с тобой пытались создать. Ведь мы могли быть так счастливы!

-Нет! – в отчаянии воскликнула княгиня. – Мы не смогли бы быть счастливы, пока существует он! Он бы не дал нам! Как ты не понимаешь, Сандро?! Разве можно быть счастливым, видя, что творится вокруг? Видя и участвуя в том, что он делает?!

Александр не сводил с нее потухших глаз.
-Ты говоришь о герцоге?
-Да! О ком же еще! – она со злостью простонала, сжав кулаки. – Опомнись, Сандро! Ты не должен оставаться с ним! Он погубит тебя!

-Меня? Это ты должна опомниться, Ирен! За что, за что ты его ненавидишь? – де Трильи схватился за голову и все сильнее сжимал свои виски, пытаясь защититься от мучительного чувства не то головной боли, не то кошмарного сна.

-За что? – дрожа от волнения и упрямо пробивавшихся наружу слез, продолжала Ирен. – Не спрашивай меня, Сандро. Ответ слишком ужасен. Я прошу тебя лишь поверить. Поверить мне, а не ему! Прошу, умоляю тебя, уйдем с нами!

Граф покачал головой и сдавленно сказал:
-Я давал клятву верности государю. Я не могу нарушить ее без веских на то причин. Я не могу оставить его в такой момент. Но хочу, чтобы ты знала, что тебя и твоих друзей я тоже не выдам. Хотя, в отличие от вас, буду рядом с герцогом.

-О нет! Нет, Сандро! Как мне разубедить тебя? Ты же говорил, что пойдешь за мной на всякое доброе дело!

-Только не это, Ирен! Это война, это убийство людей, это тысячи смертей! Это не может быть добром, пойми!

В несогласии тряхнув головой, она, наконец, решилась.
-Тогда прости за то, что я сейчас скажу, прости за боль, которую я несу тебе. Но это последний аргумент, та самая веская причина, по которой ты не можешь остаться рядом с герцогом, и ты должен знать это, Александр.
Он ненавидит тебя, так же, как ненавидел твоего отца. Ненавидел из-за его прямоты, чистой души и из-за твоей матери, которую любил…, - Ирен криво усмехнулась, покачала головой, словно вспомнив что-то, и поправилась. – Нет, желал обладать.
Поэтому он приказал уничтожить Рокко де Трильи. Граф де Нейлок-старший со своими людьми совершил подлое убийство.

В де Трильи словно ударила молния, и он отшатнулся.
-Это безумие, Ирен! Не может быть. Да, герцог тиран, он бывает жесток и несправедлив, но это уж слишком. Он не мог! Он был лучшим другом отца.  И как он мог убить мою мать, если, ты говоришь, она была нужна ему?! – закричал Александр и, словно пьяный, ища устойчивости, замахал руками.

-Она и девочка погибли случайно. Я не лгу тебе, Сандро. Я видела секретную переписку герцога, там было письмо старого де Нейлока, его подробный доклад.
Неужели ты и теперь не веришь мне?! Тебя он не уничтожил тогда потому, что ты – молодой, здоровый, сильный, верный, мог понадобиться ему.
Но ты похож на своего отца, и, значит, ты раздражаешь его. И если он вдруг узнает еще и о нас с тобой…

-Нет, Ирен, - де Трильи закрыл глаза, будто хотел заслониться от всего мира, так жестоко посмеявшегося над его судьбой. – Этого не может быть. Это ошибка, это не может быть правдой.

Ирен, всхлипнув, тронула его за локоть. Ей хотелось успокоить его, но этот жест теперь вышел у нее натянуто, словно кто-то чужой двигал ее руками, как кукольник – марионеткой.

-Я понимаю, Сандро. Тебе тяжело поверить. Я не могу силой заставить тебя покинуть герцога, но ты знай, что теперь он в любую минуту может … покончить с тобой так же, как с твоей семьей…
И может статься, что я не смогу прийти к тебе на помощь, не смогу тебя защитить… Прости меня за это…
Но я не могу и не хочу прощаться, Сандро. Я буду верить, что мы с тобой обязательно встретимся. Что все будет хорошо. И ты должен верить.
Я буду ждать тебя. Всегда буду ждать.

Только теперь де Трильи окончательно понял, какая бесконечная пропасть со страшной скоростью разверзается между ним и Ирен, и судорожно качнул головой.

Они в последний раз пожали друг другу руки…
Вот Ирен на Орлике уже возле всадников, терпеливо дожидавшихся окончания прощального разговора. Вот они удаляются в сторону гор…

Де Трильи зашел в степную траву и опустился на колени. Сумерки окутывали едва колышущиеся злаки и притихшее море. Земля замерла в ожидании ночи. И было уже почти не разглядеть летевших к югу всадников и перья, развевавшиеся впереди на шляпе Ирен.

«Неужели это – всё? – странно успокоившись, подумал Александр. – Ах, Ирен, зачем же ты оглядываешься? Все еще надеешься? Герцог не виновен, он лишь по праву добивается подчинения, как любой в его положении.
Прости, но я не мог и в первый раз не поверил тебе. Прости, если сможешь, милая моя».


*    *    *


Николай еще не видел такого лица у де Трильи. Лица мертвого человека – с заострившимися чертами, бледностью, отчетливо проступившей сквозь смуглую кожу, широко открытыми, немигающими глазами, в которых были лишь холодное безразличие и покой.

Так они стояли посреди зала и смотрели друг на друга некоторое время. Бремович не выдержал первым и тихо сказал:
-Прости меня, Сандро, теперь я нарушил нашу клятву. Я не могу более оставаться у тебя, Ольга – рядом с Ирен. И я не могу оставить ее.

-Ольгу? Или Ирен? – равнодушно спросил де Трильи.
-Обеих.

Граф слабо поморщился и едва заметно качнул головой.
-Николас, ты тоже ничего не нарушил и ни в чем не виноват. Делай то, что считаешь должным, и ничего не объясняй. Ты свободен.

Николай, все еще разрываемый внутренними сомнениями, крепко взял его за плечо.
-Почему не ты, Сандро?
-Не спрашивай обо мне, ты должен ехать. Береги себя. Помни все, чему мы с Яколе учили тебя.
-Ты береги себя, - эхом повторил Бремович, легонько тряхнул его руку и отпустил.

Де Трильи повернулся и пошел прочь. От всегдашней его легкой, слегка раскачивающейся походки почти не осталось следа – он шел как по треснувшему льду, кажется, даже ссутулившись.

В дверях он столкнулся с бароном д’Инзаро и несколькими людьми из его отряда, которые приехали вместе с Николаем, чтобы забрать его вещи.

-Почему вы так спокойно встречаете нас? – высокомерно спросил барон, дернув своим длинным носом и тонкими ухоженными усиками. – У вас достаточно людей. Почему бы вам не угодить его светлости и не сдать ему государственных преступников? Ведь он давно охотится за нами.

Краска гнева залила лицо Александра.
-За кого вы меня принимаете, господин барон?! – сдерживая гневное дыхание, проговорил он.

-Я вас не понимаю, - вдруг спокойно и примирительно ответил д’Инзаро. – Вы здравомыслящий человек, граф. Вы наверняка отдаете себе отчет в том, чем ваше попустительство в отношении нас может обернуться для вас самого. При этом вы бросаете все на самотек, отпускаете нас, но сам остаетесь. Если вы с герцогом, вы должны выдать нас. Если – против него, должны уйти с нами. Но вы не собираетесь делать ни того, ни другого. Мне это непонятно.

Де Трильи устало усмехнулся.
-Значит, время понимания для вас еще не пришло, - он шагнул мимо барона, едва задев его плечом, и скрылся за дверями следующего зала.