Перцептрон

 Шум волн заглушался всунутыми в уши наушниками.
 Правая щека уже изрядно болела, но мне предстояло провести еще около четырех часов в этом положении.

 Я чувствовал - солнце только собирается зайти за горизонт. Оно только что прошло зенит и лениво потекло вниз.
 Я чувствовал - хоть белый титановый шар светил мне прямо в глаза.
 Я чувствовал его жар. Я чувствовал соленый воздух вокруг. Я чувствовал слабый бриз.
 Я чувствовал - и не мог ответить.

 Пытался считать количество волн, которые разбивались о прибрежные камни.
 Наверное, это уже третий прилив, когда я занимаюсь таким бесполезным делом. Самое бесполезное дело на земле - даже овцы помогают заснуть. А я не мог и этого.
 За несколько месяцев, проведенных в этой ситуации, я отдохнул на всю оставшуюся жизнь. Мне хватало двух часов в сутки - просто потому, что я не уставал.

 Двадцать две тысячи сто тридцать семь.
 Как же это было скучно. Как жарко.
 За спиной послышались шаги.
 Тридцать восемь.
 Вашу мать, только не сейчас.

 Иногда от жары и теплового удара у меня начинались слуховые галлюцинации.
 Иногда мне казалось, что вокруг меня стоит целая толпа и не перестает спрашивать, что я тут делаю.
 Всегда, когда горячее облако окутывало меня с ног до головы, забираясь внутрь тела, и меня выворачивало всю ночь напролет, я приходил сюда.
 Я вырабатывал привычку.

 Двадцать две тысячи сто пятьдесят девять.
 Шестьдесят.
 Шестьдесят один.

 Шаги стихли. Я чувствовал, что мой гость стоит у меня за спиной.
 Гость ли? Хотя тело не вопило от изнеможения, я был уверен, что это не галлюцинация. Плохо.
 Молчи, не двигайся. Не дыши.
 Мне считать еще примерно четыре часа.

 Семьдесят два.
 Двадцать две тысячи семьдесят пять.

 Щелчок, легкий выброс газа - и в моем сознании тут же вспыхнул маленький огонек.
 Твою душу!.. Блин!
 Восемьдесят один или девяносто один?
 Твари.

 Приходите через две недели.

 Я тихо вздохнул.
 Шевелить челюстями было очень сложно. Слюна, стекавшая по правой стороне, давно засохла, мышцы затекли, а на щеке, наверно, уже до конца жизни отпечатался рисунок мелких камешков.

 Все же я попробовал подвигать губами - оказалось, что они все еще мне принадлежали. Оживший язык тут же почувствовал соленый привкус от прибрежного бриза.
 - Знаешь, - очень невнятно начал я, разрабатывая давно не работавший язык, - из-за тебя я сбился со счета.
 Незнакомец продолжал курить, запах табака вломился в мой нос, как отбойный молоток вламывался в нижние слои асфальта.

 - А еще ты знаешь, - продолжал я, - почему я здесь лежу?
 Булавка в моей правой мочке, я ее снова чувствую.
 Это хорошо или плохо?
 - У меня осталось только два чувства, - сказал я.
 Гость выдохнул клуб дыма.
 Я чувствовал это.


 - Я бы ее трахнул.
 Этот парень был очень самоуверен. Кривая улыбка была его визитной карточкой. Даже когда он попадал в идиотские ситуации - он продолжал лыбиться, как последний осел.
 Он гордился собой. И не безосновательно.

 - Я бы ему дала.
 Это девушка не была красивой, но в каждом своем движении сквозила ее фирменная легкость и оригинальность.
 Ее белки глаз были абсолютно белыми. Сколько бы люди не пытались найти в ее биологических окулярах хоть намек на присутствие капилляров, ничего и никогда у них не выходило.
 Серо-голубые глаза выступали в жестком контрасте с белоснежным покрывалом, окутавшим их.
 Она была очень милой и симпатичной. Она сразу бросалась в глаза.
 И не безосновательно.

 - Хорош уже пошлить.
 Молодой человек, сопровождающий самоуверенного парня, выглядел обеспокоенно, но все же умудрялся не афишировать это, хотя ему и следовало бы.
 Он был выше этого парня. Ему не нравились улыбка его коллеги и две булавки, воткнутые в мочки уха.
 Ему не нравилось то, как в этих булавках держатся обычные наушники-бусины, которые никогда не разрывали контакт с ушами, и даже если не были в рабочем положении, то продолжали доставлять отзвуки музыки всем вокруг.
 Зато так его соучастник получал возможность слышать звуковые колебания окружающего мира и не прерывать свою музыкальную нирвану.
 Его бесило, что этот козел, вечно напрягающий три мышцы лица, высокомерно отворачивается от каждого, пряча свое сознание за громкими нотами.
 Он ненавидел, когда его шрам на спине начинало нестерпимо жечь. Прямо как сейчас.
 Он не любил то, чем он занимался.
 Ему никогда ничего не нравилось.

 - А я бы нет.
 Сероволосая спутница симпатичной девушки бросила лишь быстрый взгляд на улыбающегося парня и долговязого молодого человека рядом с ним, а потом еще глубже зарылась лицом в своей длинный желтый шарф.
 Сероволосая спутница симпатичной девушки отвернулась от них.
 Ей, как и высокому молодому человеку, не нравилось тут.
 Они находились посреди большой и людной площади. Снующие туда-сюда люди иногда прерывали их зрительный контакт - улыбчивого парня и симпатичной девушки - но они продолжали упорно сверлить друг друга взглядами.
 Или раздевать.
 Воображать.
 Представлять.
 Длинный молодой человек вздохнул и потер правый висок. Как же его бесили эти булавки в мочках ушей его коллеги. Бесили до нервного тика над правым веком.
 Так и хотелось их вырвать, а иглы воткнуть этому придурку прямо в глаза.
 В эти чертовы глаза.
 - Пошли, - сказала вечная улыбка и размяла шею. Не переставая смотреть на девушку, парень двинулся вперед.


 - И вот я здесь.
 Ветер начал дуть чуть сильнее, словно вечером собирался пойти дождь, но солнце все еще продолжало расплавлять все вокруг.
 - Иногда ко мне подходили бродячие собаки, - продолжал я свой монолог, - и лизали мои бинты на руках. Знаете, собакам не очень нравится весь этот больничный запах, но они почему-то пытались попробовать бинты на вкус. И как будто совершенно меня не видели, ведь я лежал без движения. Я думаю, дело в том, что я уже тогда пах, как улица. Как это место. Я просто был предметом декора, и лишь мои бинты на руках выделялись на сером фоне.

 Улыбка плыла через толпу.
 Белоснежная серость плыла через толпу.
 За ними по пятам следовали две тени. Это все походило на какой-то идиотский детектив.

 - Обычно я считал волны. Но иногда задавался всякими глупыми вопросами. Например, с месяц назад мне внезапно в голову пришел третий закон Ньютона. Действие равно противодействию. И я спросил себя - а почему тогда возможно движение вперед? Почему не может остановиться мгновение? Ведь мир все время пытается прийти в равновесие, найти точку опоры и успокоиться. Но ведь кто-то находит силы его двигать, вертеть планету, совершать великие дела. Почему их никто не останавливает? Почему ничто не стоит на месте?
 Я тяжело вздохнул. Моя щека была полностью разодрана - при ее движении маленькие камешки под ней не сидели без дела.
 - Почему я не смог остаться там, где стоял?

 Поднятая левая рука подхватила наушник, висящий в застегнутой булавке, и вставила его в ухо.
 Затем она опустилась и стукнула указательным пальцем по левому бедру.
 Кривая улыбка чуть удлинилась, голова слегка дернулась, вторя сильной доле ударной партии.
 В левом глазу долговязого парня лопнула микроскопическая артерия, а сжатые челюсти были готовы раздробить все зубы друг о друга.

 - Понимаешь, вышло очень смешно.

 Белоснежная серость и ходячая улыбка.
 Их разделяло не более двух метров.
 Парень протянул руку. Девушка протянула руку.
 Их пальцы сплелись и почти сразу после этого их тела соприкоснулись.
 Резкое движение головой вперед - но за секунду до столкновения парень замер, а потом медленно и нежно дотронулся до губ девушки своими губами.
 Прохожие начали бросать на них косые взгляды, а длинный молодой человек и сероволосая девушка еще только дошагивали до них и поворачивали свои головы, стремясь понять, что происходит.

 - Вышло очень смешно.
 Ветер усиливался. Даже сейчас, будучи в одиночестве, я бы не успевал считать разбивающиеся прибрежные волны.
 - Я был хорошим гитаристом. Черт возьми, сколько я копил на тот Гибсон! Я слушал музыку везде, я отбивал пальцами ритм каждой мелодии, я хотел писать песни, я писал песни! А сколько в моей голове было идей, о господи... Да они и сейчас есть. Идеи, туча идей. Но для их воплощения требовалось иметь все пять органов чувств. Я бы, пожалуй, даже мог использовать нейродермическое фосфорицирование. .. Но не судьба, к сожалению.

 Зубы долговязого парня захрустели, сероволосая девушка в желтом шарфе просто замерла.
 А тем временем поцелуй все продолжался. Было слышно, как прохожие начинали обсуждать современные нравы молодых людей.
 Даже целуясь - этот урод улыбался. А в ушах его стоял ритм сердца.
 Они смотрел друг другу в глаза.
 Непрерываемый визуальный контакт.
 Ни на миг не смыкаемые глаза.

 Я собрался с силами и наконец отклеился от своего места.
 Я лежал на бетонном парапете, отделяющем пешеходную дорожку от полосы песка и территории моря.
 - Я уже давно прихожу сюда. Посмотри, видишь? Эту правую щеку, эту выщербленную часть лица. Я специально стараюсь лечь на то же место, чтобы попасть теме же выступающими камушками в их гнезда. Я ложусь - и опускаю руки, отдавая их во власть собакам. Я ложусь - и пытаюсь сосчитать волны. Я ложусь - и пытаюсь определить положение солнца. Я ложусь - и поправляю повязку на глазах. Знаешь, будет очень плохо, если мои глазные раны засоряться мелким песком.
 Заставив свои мышцы немного поработать, я согнул тело в разных направлениях, разминая затекшую спину.
 - А по пришествии домой у меня есть только одно занятие - прильнуть к пищевой трубке. У меня нет рук, заботиться обо мне некому. И в силу своих физических возможностей я могу только всасывать пищу. Представь только - эти мягкие деликатесы. Размельченные до размеров пыли овощи и фрукты, приправленные каким-нибудь питательным бульоном. Просто объедение.

 Поцелуй был прерван.
 Улыбчивый парень улыбался серым глазам в белках, которые спектром дали бы семь различных цветов этому миру.
 Потом, чуть отстранившись от нее, парень сложил правую ладонь в форме пистолета и приставил импровизированное дуло к виску девушки. Она чуть заметно улыбнулась в ответ, решив ему подыграть.
 И в этот момент новый, совершенно чужой голос, который можно было принять за девчачий, еле слышно выдохнул: "бэ-эм..." .
 Правая рука дернулась от "отдачи" , а девушка, картинно запрокинув голову, начала падать на асфальт.
 Падать.
 Падать.
 И даже не желая останавливаться.
 Она упала на асфальт всем своим весом и так и осталась лежать. Маленькая лужица крови от удара о землю начала вытекать из-под ее волос.

 - Ко мне пришли ночью. Я до сих пор не знаю, кто это сделал. Перерезанные сухожилия на руках - без шанса на восстановление. Перебитые обонятельные рефлексы. Выколотые глаза. Все произошло за одну ночь.
 Я поправил повязку на голове.
 - Все произошло за две минуты. И я потерял возможность создавать что-либо. Только принимать, понимаешь? Я могу только собирать информацию - и не имею ни единой возможности поделиться ей. Как тебе такое?
 Я немного поболтал ногами в воздухе, сидя на бетонном парапете.
 - Потому-то я всегда и лежу правой стороной на этом заграждении. Я хочу, чтобы мой наушник, - я указал на правое ухо, которое почти полностью потеряло обычную форму, было все в выбоинах, и практически не отделялось от поверхности головы, - чтобы он всегда был в рабочем положении. Знаете, со временем даже кости вплавляются в гранит. С очень большим временем, конечно. Но я никуда не тороплюсь.
 Я поднял голову, пытаясь более чувствительной кожей шеи определить направление ветра.
 - Потом я так же сделаю и с левой частью лица. Когда ты не видишь себя и не можешь оценить красоту своей внешности - тебе все равно, как ты выглядишь.
 Ветер дул с моря. Ночью будет дождь.
 - Я не помню точно, что произошло в ту ночь. Какие-то картины, конечно, всплывают, но доктора сказали, что это вызвано шоковым состоянием. И у меня теперь очень сильный иммунитет. Чувствуешь? У меня отняли все, чем я жил, но заправили возможностью жить дальше по самое не хочу. Наверное, я даже эпидемию гриппа смогу пережить, не чихнув. И СПИД мне не страшен совсем.
 Тут я понял, что больше не слышу запаха табака.
 - Ты понимаешь, что это значит?..
 Ответом мне было молчание. Запаха табака действительно давно не было.
 - И да - мне не нравится, когда ты куришь, - добавил я в пустоту.

 - Твою мать!
 Длинный молодой человек отдернул за шиворот своего напарника, который продолжал улыбаться и тихо смеяться, глядя в мертвые серые глаза среди белоснежных белков.
 - Ты, мразь последняя, потратил заряд!
 Парень продолжал улыбаться в лицо высокого коллеги, а тот просто хотел на месте выдернуть эти херовы булавки из его ушей. Господи, как же жгло этот чертов шрам!
 Толпа до сих пор не понимала, что происходит и начала подходить ближе, а сероволосая девушка в желтом шарфе просто пристально вглядывалась в эту странную пару молодых людей, даже не удостоив и краем внимания свою мертвую подругу.
 - Полный дурак, - орал длинный. Краем глаза он заметил, что рука в кармане сероволосой девушки шевельнулась.
 - Я сделал это, ты понимаешь?! - кричала улыбка на всю площадь. - Сдела...
 Резкий белый свет и вспышка боли оборвала радость скалозуба.
 Он сплюнул выбитый зуб на землю, но продолжил ухмыляться. В совокупности с окровавленным ртом, это было жуткое зрелище.
 Долговязый парень потер правую руку, а потом просто кинул своего напарника на землю и стал пробираться вглубь сборища зевак, которые уже поняли, что тут случилось.

 Улыбка не переставала тихо хохотать, высокий молодой человек слышал ее даже за сотню метров от места преступления.
 Ему требовалось срочно смыться отсюда. Ему было плевать, что станет с этим весельчаком, пусть сам разбирается с девушкой в шарфике.
 Пора было спасать свою шкуру.