Русский мир Александра Башлачёва

                Содержание


      1. Введение.
      2. Глава 1. Русское слово в творчестве Александра Башлачёва.
      3. Глава 2. Аллюзии к русской литературе в поэзии
                Александра Башлачёва.
      4. Глава 3. Русская душа: женское и мужское начала.
      5. Глава 4. Специфика религиозного мировоззрения поэта.
      6. Заключение.
      7. Список литературы.
;
 



   
                Введение

   С древнейших времён вопрос существования души человека был одним из важнейших. Историко-философский анализ проблемы души человека показывает многообразие подходов к пониманию её сущности: от полного отрицания научного статуса души до признания её сверхъестественной  природы; от отождествления души с психическими процессами до полного признания её самостоятельной сущности. «Идея души как субстанции заключается в следующем: душа – это особая духовная субстанция – простая, неделимая, неразрушимая и нематериальная» [32, 18].  Она не тождественна с нашими душевными состояниями в виде эмоций, желаний, мнений и т.д. Её основная роль в соединении этих состояний в единое целое. Сверхсмыслом существования человека и его души является творчество. И.А. Ильин писал: «Есть закон человеческой природы и культуры, в силу которого всё великое может быть сказано человеком или народом только по-своему, и всё гениальное родится только в плане национального опыта, духа, уклада. Денационализируясь, человек теряет доступ к глубочайшим колодцам духа и к священным огням жизни, ибо эти колодцы и огни всегда национальны…» [15, 200]. Из вышесказанного следует, что душа человека сливается с душой народа, и это слияние обеспечивает творческий процесс.

   Душа народа есть не менее реально существующий феномен, чем душа человека. К. Юнг отмечает, что «…душа народа есть лишь несколько более сложная структура, чем душа индивида … В одном из своих аспектов душа не индивидуальна, но выводима из нации общества и даже всего человечества» [39, 121]. Следовательно, душа народа не является самостоятельной субстанцией, существующей вне и помимо составляющих народ людей. Душа народа – это совокупность устойчивых, типических, повторяющихся черт психологии, присущих представителям того или иного народа. В современной  научной литературе эти черты души народа часто называют характером или менталитетом нации.
Язык, мифы и обычаи являются внешним обнаружением (формой) внутреннего содержания души того или иного народа. Таким образом, к пониманию сущности души народа можно приблизиться через посредство анализа этих явлений. Посредством языка складывается менталитет народа как устойчивая совокупность предпочтений, чувств, умонастроений, влечений. Язык позволяет объяснить, почему представители одного и того же народа сходно реагируют и однотипно ведут себя в значимых для этого этноса ситуациях.

   Типические качества, характеризующие душу народа,  есть результат влияния, с одной стороны, особенностей природы, социально-исторических факторов, а с другой – духовных образований (религиозных, нравственных, эстетических). Нет «высших» и «низших» народов. Любой народ самобытен в силу уникального симбиоза душевных качеств.

   Русский народ относится к числу суперэтносов, то есть он сформирован на полиэтнической основе. Стержнем и ядром его душевно-психологического типа выступает славянское начало. Историческим событием, с которым связывают появление русского народа, принято считать Крещение Руси. Результатом этого события стало объединение славянских племён. Но какими же душевными чертами обладали славяне ещё до объединение их в народ? На этот вопрос могут помочь ответить древние памятники письменности дошедшие до нас.

   «Позднеантичный автор Маврикий Стратег определяющей чертой считает присущую славянам любовь к свободе: «Их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране». Он отмечает, что славяне выносливы, их женщины скромны и преданны, воины храбры. Однако этот же автор указывает и на нелицеприятные качества: неумение держать слово, склонность к раздорам и отсутствие единомыслия среди соплеменников. Арабского писателя Ибн-Дасту поражает щедрость и гостеприимство восточных славян» [23, 28]. Славяне принадлежали не к народам-завоевателям, а к земледельческим, которые отличаются особой восприимчивостью к иноплеменным влияниям. Эта черта передалась русскому народу. Ф.М.Достоевский указывал на всемирную отзывчивость русского народа, его эмпатический дар сопереживать и принимать близко к сердцу беды и страдания других народов. Однако эта восприимчивость имеет и отрицательные следствия. Русский народ в силу мягкости, кротости, переимчивости своего характера, легче других народов поддаётся воздействию ассимиляции, утрачивая при этом свои национальные черты. Сильное влияние на формирование национального характера оказало монголо-татарское иго. Именно в это сложное время происходит окончательная христианизация русского народа, начавшаяся после крещения Руси князем Владимиром и связанная с влиянием Византии. Многие историки склонны полагать, что от тюркских народов славянам передались такие недостатки, как неповоротливость теоретического мышления и созерцательный характер умственной деятельности.

   После объединения племён и  образования России как государства на формирование национального характера стали влиять три мощнейших фактора: полиэтничность, суровая природная среда и гигантские размеры страны.
Душа народа находится в живой и таинственной взаимосвязи с окружающими его природными условиями и поэтому не может быть достаточно объяснена и понята без этой взаимосвязи. В результате аритмичности природных процессов и трудовая деятельность стала носить аритмичный характер. Отсюда вытекает русская привычка затягивать время при выполнении работ, сменяющаяся штурмовщиной. Влияние особенностей природной среды явственно обнаруживается на чувственном компоненте русского национального сознания. «Необъятный и довольно однообразный пейзаж равнины, многомесячная зима, покрывающая белоснежным покровом поля и леса, короткое непредсказуемое лето, долгая осень с затяжными унылыми дождями, хмурое северное небо – всё это способствует преобладанию у русских людей минорного душевного настроя» [16, 236]. Наглядным образом такой настрой демонстрируется в русской песне, музыке, поэзии. Песни зачастую протяжны и заунывны. Грусть является общим мотивом русской поэзии. В поэзии девятнадцатого века наиболее сильное выражение минорный душевный настрой получил в некоторых стихах А.С.Пушкина, А.В.Кольцова, И.С.Никитина, среди поэтов Серебряного века у Сергея Есенина. В современной поэзии,  в частности в рок-поэзии,  «русской грустью» пронизаны многие песни Юрия Шевчука.

   О грусти русской души В.Г.Белинский писал: «грусть, не болезнь слабой души, не слабость немощного духа, нет, эта грусть могучая, бесконечная, грусть натуры великой, благородной. Русский человек упивается грустью, но не падает под её бременем, и никому не свойственны до такой степени быстрые переходы от самой томительной надрывающей душу грусти к самой бешеной иступлённой весёлости» [5, 79].

   Н.А Бердяев отмечал: «Безграничность пространства местообитания русского народа оказывает крайне противоречивое влияние на его душу. Широта, удаль, щедрость, свободолюбие – на одной стороне; расточительство, разгул, бесшабашность, слабая самодисциплина – на другой. С этим же фактором связана русская лень, беспечность, недостаточность инициативы, слабо развитое чувство ответственности» [6, 79].

   Свободолюбие составляет исконно русскую национальную черту, выросшую как из этнического, так и из географического влияния. Владея огромными территориями, русский народ имел на протяжении многих веков такую степень реальной свободы, о которой не мог и мечтать любой из других европейских народов. Но часто свобода понимается в народном сознании как вседозволенность. Воля – русское определение свободы. Воля – это отсутствие забот о завтрашнем дне, беспечность. Для русского человека быть свободным – значит своевольничать, не знать меры в проявлении страстей. Безмерность как оборотная сторона русской интерпретации свободы есть одно из ключевых определений национальной психологии. Эти качества с особой стороны проявились в характерах С. Разина и Е. Пугачёва, ставших героями русского фольклора.
Одним из важнейших факторов, повлиявших на становление народной души, является религиозный фактор. Православная вера выполняет для русской души роль духовного стержня. Православие веками сохраняло и преумножало в русской душе такие качества, как терпение, смирение, сострадание, доброта, сердечность, отзывчивость, христианская любовь к ближнему. Глубокий религиозно-духовный смысл для понимания особенностей русской души несёт в себе почитание православной Церковью Девы Марии. «Любовь и почитание Богоматери, - пишет С.Н.Булгаков, - есть душа православного благочестия, сердце, его согревающее и оживляющее всё тело» [8, 253]. Почитание Богородицы всегда согревало особой теплотой сердца русских людей. Любовь к ней привносила в русскую душу человечность и женственную отзывчивость. Женственность души русского народа как одно из её основополагающих качеств подчёркивал Н.А.Бердяев, напрямую связывая это свойство с православным почитанием Богоматери. «Русская религиозность – женская религиозность, - религиозность коллективной биологической теплоты, переживаемая как теплота мистическая… Это не столько религия Христа, сколько религия Богородицы, религия  матери-земли, женского божества, освещающего плотский быт» [6, 10].
Однако следует отметить, что и язычество оказало сильное влияние на формирование качеств русской души. Оно прослеживается в мистическом отношении к природе и быту, наделении духовными свойствами стихий (огонь, воздух, земля, вода), животных и растений. Языческие корни имели и многие народные праздники, сопровождающиеся плясками, прыганием через костры, завиванием венков, сжиганием чучела зимы во время масленицы. Но, несмотря на наличие в русской душе языческих корней, приоритет в ней принадлежит христианским духовным ценностям.

   Русская душа широка и противоречива. В.В. Воробьёв так пишет об этих чертах: «Пожалуй, что в мире нет другого народа, настолько очевидно сочетающего в своём характере диаметрально противоположные черты:  высокое самопожертвование во имя общих целей и неограниченную деспотичность власти, бескорыстную любовь к родине и порой неуважение, возникающее к историческому прошлому, долготерпение, граничащее с самоотречением, и склонность к разгулу, эсхатологически-мессианскую религиозность и внешнее благочестие, обострённое сознание личности и безличный коллективизм» [9, 67].

   Душа народа не может проявляться иначе, чем через души определённых представителей этноса и особенно ярки эти проявления, если они реализуются через язык, литературу, поэзию. Душа русского народа нашла  наиболее яркое отражение в литературе XIX и начала XX века: в поэзии Александра Пушкина, Фёдора Тютчева,  Александра Блока, Сергея Есенина, в прозе Льва Николаевича Толстого и  Фёдора Михайловича Достоевского; во второй половине XX века в стихах и песнях Владимира Высоцкого и рассказах Василия Шукшина, а в  конце XX века в русской рок-поэзии, давшей нашей литературе целый ряд литературных имён:  Ю. Шевчука, К. Кинчева, В. Цоя, Б. Гребенщикова, Е. Летова, Я. Дягилевой и других поэтов. Вершиной же так называемой эпохи «Золотых восьмидесятых» можно считать короткое, но мощное и яркое творчество А.Н. Башлачёва.

   Объектом  нашего исследования стали стихи и песни А.Н.Башлачёва, написанные в 1980-е годы.

   Предметом  настоящей работы стал анализ особенностей морфологии, словообразования, фразеологии стихов и песен А. Н. Башлачёва, специфики художественных образов фольклорных и религиозных мотивов.

   Цель нашей дипломной работы – исследование поэтики творчества А. Н. Башлачёва для выявления в нём лингвистических, литературных, религиозных, философских связей с русской культурой, фольклором и литературой, раскрытия поэтического мировоззрения художника.

   Актуальность и новизна работы обусловлена неослабевающим вниманием литературоведов к проблемам поэтики русской рок-поэзии, стремлением выстроить системное представление о художественном мире одного из знаковых авторов указанного направления.

   Используя системный анализ, мы опирались на методы: биографический, историко-литературный, метод культурологического анализа, подтекстового анализа.

  Структура работы:  работа состоит из Введения, четырёх глав, Заключения, Методического обоснования работы, Списка использованной литературы, насчитывающего сорок пять работ. Общий объём работы составляет шестьдесят пять страниц.


                Глава 1. Русское слово в творчестве
                Александра Башлачёва

   В наше время стало очевидно, что творчество Александра Николаевича Башлачёва (1960 – 1988) является не только вершиной так называемой русской рок-поэзии, но, без сомнения, одной из страниц в развитии русской поэзии второй половины двадцатого века. За 3 года (с 1984 по 1987) поэт создал более 60-ти песен, составивших золотой запас русской рок-поэзии. Поэзия Башлачёва сложна, многослойна, наполнена неожиданными аллюзиями, образами, метафорами. Поэт смело экспериментировал с рифмами и сложными размерами, виртуозно осмысляя формы русских слов. Тематика его стихо-песен разнообразна: от архаических былинных мотивов  до скоморошеского юмора. Красной нитью, проходящей через большинство его произведений, является образ России. Можно сказать, что все его песни – это крик русской души, прошедшей через революции, войны, гнёт тоталитарного режима, эпоху безверия, это стремление к корням, попытка разобраться в истории страны и поиск дальнейшего пути Родины. Поэзия Башлачёва очень сильно повлияла на большинство известных, при этом, казалось бы, совершенно отличных по эстетике и мировоззрению рок-поэтов 1980-1990-х годов.

   С точки зрения работы с русским словообразованием  поэзия Башлачёва является необыкновенно богатым материалом для исследования. Поэт превосходно знал  русский язык, глубоко чувствовал роль словоформ, генетически ощущал связь с фольклорной традицией.  Сам Башлачёв в одном из интервью так говорит журналисту о своём восприятии русского слова: «…мы ведём разговор на разных уровнях – ты на уровне синтаксиса, а я на уровне морфологии – корней, суффиксов, приставок. Всё происходит из корня. Это только кажется, что есть контекст слов, на самом деле речь идёт о контексте корней»[1, 437].

   Яркий пример такого восприятия слова мы находим в самой, пожалуй, известной песне Башлачёва «Время колокольчиков». Поэт обращается к словам, производным от древнего корня «коло», обозначавшего круг, Солнце.
Колокола сбиты и расколоты.

   Что ж теперь ходим круг-да-около
   На своём поле, как подпольщики?
   Если нам не отлили колокол,
   Значит здесь время колокольчиков [1, 53].

   Но Башлачёв не останавливается на этом. Далее в тексте мы встречаем ещё несколько слов, производных от корня «коло».
 
   Но сколько лет лошади не кованы,
   Ни одно колесо не мазано [1, 53].

   И далее в тексте песни мы встречаем важное для рассмотрения четве-ростишие:

   И пусть разбит Батюшка Царь-колокол,
   Мы пришли с чёрными гитарами,
   Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл
   Околдовали нас первыми ударами [1, 53].

   Здесь Башлачёв снова обыгрывает древний корень «коло» как и в предыдущих случаях и идёт дальше. Ему уже не хватает русского языка, английское слово «рок-н-ролл» он рифмует со словом «колокол» и одновременно противопоставляет ему. Очень интересным является именно то, что рок-н-ролл буквально переводится как «качайся и катись». Глагол движения «качаться» соответствует перемещению колокола в пространстве, необходимого для того, чтобы он мог издавать звук, а «катиться» – движению колеса. Интересны последние две строчки песни, где снова повторяется это противопоставление:

   Рок-н-ролл – славное язычество.
   Я люблю время колокольчиков [1, 54].

   Но позже Башлачёв заменил слово «рок-н-ролл» на слово «свистопляс», найдя русский эквивалент. Слово «свистопляс» производным от глаголов «свистеть» и «плясать», которые, несомненно, более точно выражают безудержное веселье русской души, чем глаголы «качаться» и «катиться».

   В песне «Сядем рядом» Башлачёв продолжает работу с корнями слов:

   Тот, кто любит, да не к сроку –
   Тот, кто исповедует, да сам того не ведает [1, 111].

   Опираясь на корень «вед», несущий значение «знать», Башлачёв характеризует миссию поэта.

   Виртуозную работу с корнями слов и их фонетической и морфологической структурой можно отметить и в песне «Некому берёзу заломати»:

   Искры самых искренних песен
   Полетят как пепел на плесень.
   Вы всё между ложкой и ложью,
   А мы всё между волком и вошью [1,74].

   В этом случае речь идёт скорее об аллитерации. Можно сказать, что аллитерация как художественный приём очень частотна в творчестве Александра Башлачёва. Например, в песне «Сядем рядом»:

   Да, я всё знаю. Дай мне голос –
   И я любой удар приму, как твой великий дар [1, 112].

   Или в песне «Тесто»:

   Когда злая стужа снедужила душу [1, 134].

   И там же:

   Зима жмёт земное, все вести весною.

   Часто Башлачёв использует составные рифмы. В песне «Некому берёзу заломати»:

   Всемером ютимся на стуле.
   Всем миром на нары-палати [1, 77].
 
   А в песне «В чистом поле дожди косые» он обыгрывает таким образом целое предложение. В начале песни:

   В чистом поле – дожди косые.
   Эй, нищета – за душой ни копья! [1, 114].

   А почти в самом конце песни мы видим:

   В чистом поле – дожди косые.
   Да мне не нужно ни щита, ни копья [1, 116].
 
   Заканчивает эту песню Башлачёв так:

   Я за всё говорю  - спасибо.
   Ох, спаси меня, спаси, Бог! [1, 116]

   В данном случае поэт рассматривает слово «спасибо» с точки зрения его этимологии. Действительно, это слово произошло от словосочетания «спаси, Бог», имеющего широкое употребление в Православии.

   Значение осмысления морфологии русского слова отмечают многие исследователи поэзии Александра Башлачёва.  В.А. Гавриков в своей работе «Мифопоэтика в творчестве А. Башлачёва» ёмко и точно формулирует суть этой особенности: «Главной оппозицией творчества Башлачева становится оппозиция корень - синтаксис (или морфология - синтаксис). Основные поэтические «исследования» поэт предпринял именно в области корней, посредством паронимической аттракции пытаясь найти их древнюю сакральную суть и общность. Главный предмет художественных поисков Башлачева - мифологема Имя Имен. Этот неуловимый абсолют, видимо, стоит у истоков языка, из него образовались все остальные корни и слова языка. Имя Имен - больше, чем просто первозвук, этот образ-символ имеет несколько трактовок, каждая из которых важна для понимания общего смысла мифологемы (едва ли не основной трактовкой нам видится отождествление Имени Имен и Христа)»[11, 22].  Анализируя текст песни «Имя Имён», эту связь трудно не заметить:

   Имя Имён
   Ищут сбитыё с толку волхвы [1, 143].

   Имя Имён
   Сам Господь верит только в него [1, 143].

   Фонетические особенности текстов Башлачёва, как уже отмечалось, также являются яркой чертой его поэзии. С. Шаулов высказывает следующее мнение: «В поисках «Имени Имён» Башлачёв, может быть, довёл до предела способность русского языка к звуковой игре, его тексты обладают сложным и очень упорядоченным фонетическим рисунком, который ещё ждёт своего истолкования. Пока же можно сказать, что каждый звук для Башлачёва имеет свою смысловую и эмоциональную окраску, зачастую в его песнях звук предрекает поворот сюжета, мысли, чувства, выраженный в словах» [36, 85].

   Можно сказать, что сочетания слов со сходными фонетическими и морфологическими характеристиками в художественных целях встречаются неоднократно практически в каждой песне Башлачёва. Эта сторона творческого наследия поэта могла бы стать темой для отдельного исследования, но в данной работе мы не будем заострять на ней особого внимания.

   Рассмотрим другую интересную особенность творчества Александра Башлачёва – авторские преобразования фразеологических оборотов. Такие преобразования также являются частотными в творчестве поэта, и их можно выделить как одну из основных особенностей его поэзии. Рассмотрим наиболее характерные примеры.
В песне «Петербургская свадьба» встречается изменение фразеологизма «согнуть в бараний рог». В словарной литературе смысл этого устойчивого словосочетания трактуется следующим образом: смирить, подчинить кого-нибудь строгостью, жестокостью [42,631]. Башлачёв изменяет его при помощи расщепления и введения добавочного компонента «страна»:

   Согнули страну в бараний рог [2,47].

   В песне «Спроси, звезда» мы встречаем сложный случай авторского изменения фразеологизма «выносить сор из избы» (разглашать неприятности, ссоры, касающиеся только узкого круга лиц [42, 695]). Во-первых, в данном случае имеет место расщепление и введение добавочного компонента «новых песен из старой избы», а во-вторых, происходит замена одного компонента другим. «Выносить» заменяется автором на «мести»:

   Я мету сор новых песен из старой избы [2,53].

   В песне «Ржавая вода» имеет место случай замены в исходном фразеологизме «вкривь да вкось» (самоуверенно, без знания дела [42,80]) компонента «вкось» словом, сходным по звучанию «врозь»:

   Вкривь да врозь [2,56].

   В песне «Имя имён» в исходном фразеологизме «как с гуся вода» (о том, кому всё проходит безнаказанно, всё сходит с рук [42, 140]) автор заменяет компонент «вода» словом, сходным по звучанию «беда»:

   Как с гуся беда [2, 57].

   В песне «Вечный пост» исходный фразеологизм «засучить рукава» (энергично приняться за дело [42, 205]) используется автором не в переносном, а в прямом значении, также в данном случае автор производит расщепление фразеологизма и вводит добавочный компонент «мне, Господи»:

   Засучи мне, Господи, рукава [2, 60].

   В этой же песне мы встречаем изменение фразеологизма «не в бровь, а в глаз» (об удачном выражении, в цель, метко [42, 56]). Он претерпевает следующее изменение: во-первых, происходит смысловая инверсия, а во-вторых, замена компонентов «бровь» и «глаз» словами, сходными по звучанию «кровь» и «квас»:

   Не в квас, а в кровь [2, 60].

   В этой же песне мы видим ещё несколько фразеологизмов, в которых автор заменяет один из компонентов исходного фразеологизма сходным ему по звучанию: «хлебом с болью» (исходный фразеологизм «хлебом-солью», «как писали вилами на роду» (исходный фразеологизм «вилами на воде писано»), «всё небо с общину» («небо с овчинку показалось»).

   В песне «Тесто» мы встречаем несколько подобных преобразований: «неси своё тесто на злобное место» [2, 63] (исходный фразеологизм «лобное место»), «пускай подрастёт на вожжах» [2, 63] (исходный фразеологизм «расти как на дрожжах»).

   Вообще можно сказать, что случаи замены одного из компонентов исходного фразеологизма сходным ему по звучанию являются наиболее частотными в творчестве Александра Башлачёва. Не будем рассматривать подробно все такие случаи, а остановимся на сложных преобразованиях.

   В песне «Пляши в огне» мы находим сращение фразеологизмов «всему голова» (о самом главном) и «сам себе голова» (руководитель, начальник [42, 127]). В данном случае происходит замена компонентов «сам» и «себе» словами «всяк» и «всему»:

   Всяк всему голова [2, 68].

   В песне «В чистом поле дожди косые» автор применяет сращение сходных по значению фразеологизмов «за душой нет ничего» (об очень бедном человеке [42, 171]) и «нет ни копья» (совсем нет денег [42, 247]):

   Нищета, за душой ни копья [2, 72].

   В песне «Тесто» мы снова встречаем сложный случай объединения фразеологизмов «жить – не тужить» (легко, беззаботно [42, 85]), фразеологизма «тянуть жилы» (мучить, изводить кого-нибудь [42, 181]) и фразеологизма «тянуть  лямку» (быть в тяжкой работе [42, 183]). При этом автор снова пользуется способом расщепления и введения добавочного компонента «свою», а также изменением грамматической формы одного из компонентов: «жилу» вместо «жилы»:

   Живи не тужи, да тяни свою жилу [2, 64].

   В песне «Пляши в огне» автор производит смысловую инверсию, взяв фразеологизм «с миру по нитке», и получает «с ниточки по миру».
В песне «На смерть поэтов» Башлачёв осуществляет сложное преобразование путём совмещения двух фразеологизмов: «дышать полной грудью» (чувствовать себя легко, свободно [42, 137]) и «дышать на ладан» (умирать [42, 172]):

   Дышать полной грудью на ладан [2, 149].

   В заключении главы отметим, что нами была рассмотрена лишь небольшая часть авторского изменения фразеологизмов, встречающегося в его песнях. Рассматривая такие изменения, мы брали авторские устойчивые словосочетания Башлачёва в отрыве от контекста произведений. Немаловажным будет отметить, что каждое такое использование было мотивировано наличием определённых художественных целей, которые ставил перед собой автор. Исследователь авторской фразеологии поэта В.В. Лосев высказывает следующее мнение: «Фразеологизация" текстов, о которой мы говорим, происходит у Башлачева не только за счет работы с уже имеющимися в языке - "словарными" - идиомами. Можно предположить, что неким пиком, эстетическим идеалом, на который ориентируется речевой строй башлачевских песен, и является создание новых идиом. Вероятно, этот процесс в некоторой степени сродни тому, который происходил в работе Грибоедова над "Горем от ума": "национальный вектор" объективно выводит автора к необходимости создания новых лаконичных "формул" русского бытия и сознания – на каждом определенном этапе его истории» [18, 107].

   Среди многих моментов необходимо обратить внимание, что кратко проанализированное нами словообразование в поэзии А. Башлачёва указывает на особенности русского характера, постоянно находящегося в борьбе Света с Тьмой, о которой говорил ещё Ф. М. Достоевский в романе «Братья Карамазовы». Для Башлачёва Слово – оружие в этой борьбе.  По мнению С.В. Свиридова: «Для Башлачёва  существует только мир, а язык – его магические клавиши, тронуть которые суждено поэту, исступлённому пророку грядущего Преображения» [24, 105].


                Глава 2. Аллюзии к русской литературе
                в творчестве Александра Башлачёва


   В творчестве Александра Башлачёва мы встречаем множество аллюзий, отсылающих нас к русской литературе, как классической, так и современной. Эту особенность поэзии Башлачёва также можно выделить как одно из специфических проявлений его литературного таланта, хотя оно характерно для многих ярких представителей русской рок-поэзии: Ю. Шевчука, Б. Гребеньщикова и других. Исследователь поэзии русского рока М. Шидер отмечает: «То, что принципиально отличает западный рок от российского, - это близость текстов к культурным, историческим, литературным и фольклорным традициям» [38, 119].

   В песне «Мы льём своё больное семя» мы встречаем отсылку к стихотворению М. Ю. Лермонтова «На смерть поэта». Башлачёв пишет:

   Погиб поэт, невольник чести.
   Сварился в собственном соку [1, 29].

   В данном случае автор даёт понять, что социальная значимость поэзии за время, прошедшее с середины 19-го века существенно снизилась. Поэт теперь не «погибает, оклеветанный молвой», он просто становится невостребованным, не нужным современникам и гибнет оттого, что «варится в собственном соку». В этой же песне мы видим следующее четверостишие:

   И каждый вечер в ресторанах
   Мы все встречаемся и пьём.
   И ищем истину в стаканах,
   И этой истиной блюём [1,29].

   Эта аллюзия к стихотворению Александра Блока «Незнакомка». У Башлачёва вместо «пьяниц с глазами кроликов» фигурирует местоимение «мы», и вдобавок при помощи глагола со сниженной лексикой «блюём» Башлачёв подчёркивает, что пьянство в творческих кругах конца XX века зашло намного дальше, чем во времена Блока. Эта песня является ярким примером скоморошества в лирике Башлачёва, являющегося одной из характерных особенностей раннего периода творчества поэта.

   В песне «Пора собираться на бал» мы находим аллюзию к роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Образы «пылающего спирта» и то, что «Штраус весь вечер сегодня играет для вас» отсылают нас к этому произведению. Важно отметить, что в этой песне впервые встречается тема  судьбы русской женщины, противостоящей тяготам быта:

   - Нет, нет… Не готов ещё ужин,
   И стирка опять же на мне.
   Я знаю похмельного мужа –
   Не верит он в ваших коней [1, 31].

   В песне «Галактическая комедия» мы встречаем отсылку к стихотворению Михаила Юрьевича Лермонтова «И скучно, и грустно»:

   Ему точно так же бывает и скучно, и грустно.
   Бывает порою, что некому руку подать [1, 35].

   Башлачёв подчёркивает, что как в XIX веке, так и в конце XX участь поэта – быть одиночкой.

   В песне «Грибоедовский вальс» мы встречаем сразу несколько интересных аллюзий, отсылающих нас к русской литературе. Во-первых, А. С. Грибоедов, автор «Горя от ума», был не только литератором, но и композитором, автором известных в своё время музыкальных произведений, часто называемых «грибоедовскими вальсами». Но главный герой песни Башлачёва – вовсе не писатель и не музыкант. Степан Грибоедов - сельский водовоз, человек с низким интеллектуальным и духовным уровнем развития.

   После бани он бегал на танцы.
   Так и щупал бы баб до сих пор.
   Но случился в деревне с сеансом
   Выдающийся гипнотизёр [1, 37].

   Появление гипнотизёра, заставляющего героя представить себя Наполеном, вполне можно рассмотреть, как ещё одну отсылку к роману М.Булгакова «Мастер и Маргарита», к котором Воланд приехав в Москву выдавал себя за «выдающегося гипнотизёра».

    В этой песне можно отметить и ещё несколько аллюзий к произведениям классиков русской литературы:

   Видит он небо Аустерлица.
   Он не Стёпка, а Наполеон [1,38].

   Очевидно, что словосочетание «небо Аустерлица» отсылает нас к роману-эпопее Л.Н.Толстого «Война и Мир», а то, что герой представляет себя именно Наполеоном – к роману Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание», главный герой которого Родион Раскольников, сравнивая себя с Наполеоном, совершает убийство. Можно сказать, что и Степан Грибоедов приходит к мысли о преступлении и, подобно Раскольникову, в итоге убивает  самого себя. Сюжет песни можно рассматривать, как отсылку к названию самого известного произведения А.С. Грибоедова. Горе постигает главного героя, потому что его слабо развитое сознание не способно вместить в себя ум личности гораздо большего масштаба. Степан сходит с ума и кончает жизнь самоубийством.

   Тему сумасшествия мы встречаем и в песне «Палата номер шесть» [1, 43]. Само её название является зримой отсылкой к одноимённой повести А.П.Чехова.

   Очень интересной с точки зрения наличия аллюзий к русской литера-туре является песня Башлачёва «Не позволяй душе лениться». Она целиком построена на противопоставлении образов, взятых из известных произведений русской поэзии (как классической, так и XX века) и образов, описывающих абсурдность многих социальных явлений советской действительности. Само название этой песни отсылает нас к одноимённому известному стихотворению Н.А.Заболоцкого, но если у русского классика советской эпохи душе необходимо трудиться «и день и ночь» в высоком понимании слова «труд», то у Башлачёва душа – «чертовка», обязана трудиться из-под палки, на «производстве кирпича»:

   Не позволяй душе лениться.
   Лупи чертовку сгоряча.
   Душа обязана трудиться
   На производстве кирпича [1, 79].

   В следующем же четверостишии мы видим отсылку к стихотворению А.С.Пушкина «Мороз и солнце – день чудесный…»:

   Ликует люд в трамвае тесном.
   Танцует трудовой народ.
   Мороз и солнце – день чудесный
   Для фрезеровочных работ [1, 79].

   Башлачёв вновь прибегает к иронии, подчёркивая, что люди в современном мире настолько погружены в трудовые будни, что разучились видеть красоту природы. Дополнительные иронические оттенки возникают при сопряжении тематики советской поэзии с произведениями русской классики, знакомыми с детства.

   Следующая аллюзия, встречающаяся в данном тексте, отсылает нас к романсу XIX века «Гори, гори моя звезда» (автор текста В. Чуевский), но если в нем звезда – это «звезда любви», то у Башлачёва – «звезда героя соцтруда». Автор наглядно подчеркивает, что в советском обществе произошла подмена вечных духовных ценностей «ценностями» социально-политическими. Эти псевдоценности не могут помочь душам людей, «со-греть» их. Автор снова отсылает нас к классике русской поэзии, на этот раз к стихотворению Сергея Есенина «Отговорила роща золотая…»:

   Решил партком единогласно
   Воспламениться и гореть.
   В саду горит костёр рябины красной,
   Но никого не может он согреть [1, 80].

   В этой же песне Башлачёв, иронично характеризуя партийного работника Ивана Кузмича, «насидевшего почётный геморрой», снова отсылает нас к классическому роману А. С. Пушкина « Евгений Онегин», а также к  стихотворению Александра Блока «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека»:

   Его пример - другим наука.
   Век при дворе, и сам немного царь.
   Так, чёрт возьми, всегда к твоим услугам
   Аптека, улица, фонарь[1, 80].

   Использование «блоковских» образов в данном контексте полностью нивелирует их первоначальный философский смысл. По мнению Башлачёва, советский чиновник не способен к философскому мышлению.

   По поводу аллюзий к русской классической литературе в ранних текстах Башлачёва, М. Шидер высказывает следующее мнение: « Включая крылатые выражения классиков в собственный текст, А. Башлачёв придаёт им новое звучание, как правило – сатирическое. Знаменитые афоризмы помогают поэту выразить критическое отношение к действительности» [37, 204].
 
   Творчество В. С. Высоцкого, по словам самого Башлачёва, очень сильно повлияло на его поэзию. Песня «Слыша В. С. Высоцкого (Триптих)», по сути, является развёрнутым монологом, как бы адресованным ушедшему поэту. В этом произведении можно увидеть множество аллюзий к текстам песен Высоцкого. Башлачёв не просто цитирует Высоцкого, а, в чём-то соглашаясь, а в чём-то как бы споря с ним, изменяет и дополняет исходный смысл текста.  Например, у Высоцкого в песне «Я вернусь» мы находим:

   Возвращаются все, кроме лучших друзей,
   Кроме самых любимых и преданных женщин,
   Возвращаются все, кроме тех, кто нужней.
   Я не верю судьбе, я не верю судьбе, а себе ещё меньше [10,342].

   А в песне Башлачёва:

   Возвращаются все. И друзья и враги
   Через самых любимых и преданных женщин.
   Возвращаются все. И идут на круги.
   И опять же не верят судьбе – кто-то больше, кто – меньше[1, 131].

   Следующая аллюзия отсылает нас к песне Высоцкого «Он не вернулся из боя»:

   А наши мертвые нас не оставят в беде.
Наши павшие, как на часах часовые.
Но отражается небо во мне и в тебе
И во имя имен пусть живых не оставят живые [1, 134].

   Башлачёв оставляет без изменения первые две строки, взятые из песни Высоцкого, а две последние меняет. Важно отметить, что словосочетание «Имя Имён» неоднократно встречается в текстах Башлачёва – это авторский синоним слова «Бог».

   Заканчивается же песня так:
 
   В общем, места в землянке хватает на всех.
   А что просим? Да мира и милости к нашему дому!
   И несется сквозь тучи забористый смех:
   - Быть - не быть? В чем вопрос, если быть не могло по-другому [1, 134].

   «Шекспировский» вопрос «Быть или не быть?» отсылает к биографии Высоцкого. Известно, что его главной ролью как актёра «Театра на Таганке» стала именно роль Гамлета. Поэт должен «верить судьбе», а судьба поэта зачастую готовит ему раннюю смерть. Не зря в этой песне наиболее значимые аллюзии относятся к песням Высоцкого «Сыновья уходят в бой» и «Я вернусь». В понимании Башлачёва поэт – это воин, оружием которого является слово. Он обладает живой душой и «во Имя Имён» (Бога) обязан помогать людям, чувствовать жизнь. Когда поэт уходит, он не умирает, но всякий раз возвращается к нам в своих стихах и песнях.

   Многие исследователи отмечают тесную связь поэзии Башлачёва и Высоцкого, подчёркивая, что в ней нет тенденций подражания или заимствования. С. В. Свиридов пишет: «Влияние В. Высоцкого было очень важным, но и опасным для Башлачёва: сближение с мастером авторской песни угрожало художественному суверенитету молодого певца. Поэтому «след Высоцкого» в стихах Башлачёва расположился на уровнях, более потаённых, нежели тематика, лексика, стилистическая манера» [26, 170]. Артемий Троицкий так описывает своё первое впечатление от песен Башлачёва: «Я слушал, и глаза мои расширялись: это был фантастический поэт, сконцентрировавший в себе целую вселенную любви и боли. Пожалуй, он не был чистым рокером — скорее, явлением плана Владимира Высоцкого» [31, 145].

   Один из наиболее ярких представителей отечественной рок-поэзии и близкий друг Александра Башлачёва Юрий Шевчук сказал о его литературном таланте следующее: «Саша – это литература, культура, сразу мировой уровень.  Я считаю, что это выше, чем те, кто был тогда эталоном. Его смерть была знаковой… Все почувствовали, что хлопнула дверь. Страна после его смерти стала совершенно другой» [41, 4]. Неудивительно, что в поэзии Башлачёва так частотны аллюзии к высоким образцам русской литературы. Наш анализ показал, что поэт стремился не к отрицанию или высмеиванию русской классики и поэтической классики советской эпохи, но к диалогу и оригинальному осмыслению знакомых образов и цитат. С самого начала своего творческого пути Башлачёв поставил себе очень высокую планку реализации своего творческого таланта и сумел достичь заданных целей.



                Глава 3. Русская душа: женское и мужское начала


   Ещё один известный рок-поэт Борис Гребенщиков так говорит о творчестве Башлачёва: «Это совершенно дикое дыхание из дохристианского мира… Я не знаю, почему он это выражал. Я думаю, он сам не знал… Когда он умер, я уже точно знал, что часть этого груза – сверхтяжёлой русской души – нам всем придётся тащить…» [1, 440] Но можно с уверенностью сказать, что творчество Башлачёва не ограничивается описанием негативных сторон русской души. Башлачёв, тонко чувствуя национальный характер, прекрасно зная язык и историю России, сумел показать в своих песнях широту русской души, её внутренние противоречия, контраст между положительными и отрицательными сторонами русской души.  Исследователи отмечают, что «многочисленные попытки воплотить «русские корни» в современной песенной традиции долгое время терпели фиаско, и только Башлачёву удалось создать не искусственный симбиоз отечественной фольклорной традиции и западного  рока, а нечто самобытное, демонстрирующее возможность органичного воплощения рок-традиции в русской культуре» [33, 206].

   Одним из произведений Башлачёва, в котором он сумел наиболее полно выразить широту и противоречивость русской души, является песня «Некому берёзу заломати». Уже само название представляет собой отсылку к одноимённой русской народной песне. Второе название произведения – «Окно в Европу». При помощи двойного названия автор приоткрывает нам основную идею песни – сравнение  русского национального характера с  западным менталитетом:

   Вы всё между ложкой и ложью,
   А мы всё между волком и вошью [1, 74].

   В данном случае «вы» - это западный мир, «мы» - русский мир. Образы искусственного (ложного) западного общества потребления противопоставлены образам естественного, близкого к природе, пусть даже опасного, дикого и неприятного. Русский человек близок к естеству, к корню, к душе в отличие от западного:

   Вы снимали с дерева стружку.
   Мы пускали корни по новой.
   Вы швыряли медну полушку
   Мимо нашей шапки терновой [1, 75].

   В этих строчках Башлачёв говорит о презрительном отношении к со-временной России на Западе, как к стране-нищенке. Но не зря «наша шапка – терновая», терновый венец – это символ мученичества, самопожертвования, символ крестных страданий Христа. Очевидно, что Башлачёв говорит о богоизбранности России:

   Наши беды вам и не снились.
   Наши думы вам не икнулись.
   Вы б наверняка подавились.
   Мы же ничего, облизнулись [1, 75].

   Русский народ многое перенёс, вытерпел, потому что его духовный стержень всегда помогал преодолевать беды и лишения:

   Лишь печаль-тоска облаками
   Над седой, лесною страною,
   Города цветут синяками
   Да деревни – сыпью чумною [1, 75].

   Россия – «седая», древняя страна, много пережившая, избитая и больная. Она наполнена печалью, тоской, но эта грусть неземная, возвышенная.

   Негативные черты, свойственные русскому национальному характеру, также хорошо показаны Башлачёвым в этой песне:

   Не напиться нам, не умыться,
   Не продрать колтун на ресницах [1, 75].

   Действительно, русской «неумытой» душе зачастую присущи дикость, невежество, недальновидность, повальное пьянство по любому поводу:

   А крестины там, иль поминки –
   Всё одно там пьянка-гулянка [1, 76].

   Русская душа противоречива, положительные и отрицательные черты её доходят в ней до своих максимальных проявлений, что часто поражает западных людей:

   Если забредёт кто нездешний –
   Поразится живности бедной,
   Нашей редкой силе сердешной
   Да дури нашей злой-заповедной [1, 76].

   Внешняя бедность русских людей противопоставлена богатству их внутреннего мира:

   - Что, снаружи – всё ещё пусто?
   А внутри по-прежнему тесно [1, 76].

   Россия представляет собой явление парадоксальное, непредсказуемое с точки зрения западного человека. Страна, в которой скука и спокойствие резко сменяются появлением экстремальных ситуаций, неистовой активностью:

   Вот и посмеёмся простужено,
   А о чём смеяться – не важно.
   Если по утрам очень скучно,
   По вечерам – очень страшно [1, 76].

   Россия – страна холодов и метелей, даже смех здесь «простужен». В России возможно то, чего просто нельзя представить в западном мире:

   Всемером ютимся на стуле,
   Всем миром на нары-палати [1, 76].

   Русский мир наполнен противоречиями. В русской душе сочетаются диаметрально противоположные качества, которые не способны ужиться друг с другом в прагматичной душе западного человека.

   Как уже было нами отмечено выше, одной из характеристик русской души является женственность, это особенность, тесно связанная с образом Богородицы. В творчестве Александра Башлачёва эта черта русской души нашла широкое отражение.

   Первый яркий пример выражения этой черты национального характера мы встречаем в песне А. Башлачёва «Хозяйка». С первого взгляда песня кажется очень простой по содержанию. Главный герой – мужчина – приходит к вдове и представляется бывшим солдатом, у которого «враги сожгли родную хату» (отсылка к одноимённой песне на стихи М. Исаковского). Он обманывает вдову, чтобы переспать с ней, но потом раскаивается в своём поступке и признаётся женщине в обмане Но это только внешний смысловой пласт. Если взглянуть глубже, то всё меняется. Главным героем (героиней) песни является русская женщина, образ, которым поэт выражает черты русской души.
Женщина в этой песне является хранителем русских национальных черт, духовных и культурно-исторических ценностей. Она «крестится истинным крестом», достаёт самовар, «калачи из печи», идёт «в чулан за поллитровкой». В доме вдовы находится гармонь, на которой играет герой-мужчина. Он не принёс её с собой, автор дважды подчёркивает это в тексте:

   Я поиграю на твоей гармони.
   Рвану твою трёхрядку от души [1, 49].

   Дом Хозяйки тесно связан с образом России, русского быта, души. Гармонь – музыкальный инструмент, образ которого отсылает нас к русской народной музыкальной традиции. Дом Хозяйки – это «русский мир», мир наполненный русским духом, но, и что очень важно, это мир, в котором нет хозяина.
А что же есть в доме героя – мужчины? Он рассказывает вдове об этом:

   Я не солдат… Зачем ты веришь мне?
   Я всё наврал – цела родная хата.
   И в ней есть всё – часы и пылесос.
   И в ней вполне достаточно уюта [1, 50].

   Но какая же это «родная хата»? Это пространство, наполненное западными ценностями, предметами, служащими только для достижения комфорта, уюта. Но эти предметы не несут в себе национальных черт, а без них мир героя – мужчины лишён духовного содержания. Это «псевдоуют». Получается, что мужчина не обманывал вдову, хотя даже сам не подозревал об этом. Враги действительно сожгли его «родную хату» на уровне духовных ценностей. Его дом перестал быть «родным», и уже точно его теперь нельзя назвать русским словом «хата». Только женщина-хозяйка, сохранившая в своём доме русский мир, может помочь герою-мужчине снова обрести связь с национальной душой, вернуть свой дом и стать в нём хозяином.

   Образ России-вдовы мы встречаем и в песне Александра Башлачёва «Посошок».

   Ни узды, ни седла. Всех в расход. Всё дотла.
   Но кое-как запрягла и вон пошла на рысях.
   Эх, не беда, что пока не нашлось мужика.
   Одинокая баба всегда на сносях [1, 98].

   Женские черты русской души: доброта, мягкость, сострадание помогают сохранять Русский Мир. Недаром женщину называют хранительницей домашнего очага. Однако недостаток мужских качеств приводит к неустойчивости, уязвимости, нестабильности.

   Ещё один яркий образ России-женщины мы встречаем в песне Башлачёва «Хороший мужик». Эта песня имеет двойное название, и второе её название – «Песня о Родине».

   Как и в песне «Хозяйка», мы видим двух героев – женщину и мужчину. И снова женский образ, символизирующий женскую ипостась русской души, показан целостным, оформленным. Это образ женщины самоотверженной, заботливой, любящей. Мужская ипостась русской души, выраженная образом героя-мужчины, находится в стадии становления, поиска себя. Качества его противоречивы, трудно определить, каких качеств больше, положительных или отрицательных.
Молодой, холостой, в общем с виду - хороший мужик.

  Только как же: мужик ведь – какой он хороший? [1, 136]

   Герой и героиня песни находятся как бы в разных измерениях, и из-за этого им трудно достичь состояния взаимной гармонии.

   Он к утру приходил на рогах и клонился, как штык.
   А она, уходя по утрам  укрывала рогожей [1, 137].

   Несмотря на это, женщина-героиня ищет возможности сближения с героем. Она стремится помочь ему измениться, поверить в себя.

   И пила свою чашу и горькую стопку до дна.
   Только тем и ломила хребты с недоноскою ношей.
   - Не сердись, ты хороший мужик, - утешала она.
   И он думал: - Гляди-ка, мужик я, а всё же хороший [1, 138].

   Путём самопожертвования, подвига женщина добивается того, что мужчина действительно становится хорошим. Это становится очевидным даже для сторонних наблюдателей.
 
   Холостые патроны, да жены про всех заряжёны.
   Он по ней как по вишне поёт над ольхой.
   Так и поняли все, что мужик он хороший, гружёный.
   Ну, а как вы хотели? Мужик ведь – с чего бы плохой? [1, 138]

   В этой же песне Башлачёв максимально точно и ёмко сумел выразить идею развития России через обретение целостности национальной души, достижения гармонии между женской и мужской её ипостасями. При этом характер женщины-России уже сформирован и целостен, а характер мужской половины русской души сможет сформироваться только после преодоления отрицательных качеств, мешающих его развитию.

   Башлачёв не идеализирует Россию, но никогда не опускается до грубой критики. В творчестве поэта мы можем почувствовать боль за нелёгкую судьбу Родины, но не осуждение. Ярким подтверждением этого тезиса можно назвать песню «Случай в Сибири».

   Оппонент главного героя песни критикует существующий строй, выражает резко-негативную оценку социальной ситуации в современной Рос-сии. Этот герой выражает позицию социального протеста, являющегося одной из ярких отличительных черт русской рок-поэзии 80-х годов XX века.  Башлачёв не согласен с этой тенденцией и выражает своё отношение к ней словами лирического героя песни:

   Зачем живёшь? Не сладко жить. И колбаса плохая!
   Да разве можно не любить?
   Вот  эту бабу не любить, когда она – такая!
   Да разве ж можно не любить, да разве ж можно хаять? [1, 130]

   Поэт относится к родине, как к матери. Нельзя оскорблять того, кто дал тебе жизнь, воспитал:

   Я в первый раз сказал о том, мне было нелегко.
   Но я ловил открытым ртом родное молоко [1, 130].

   В песне «Вечный пост» мы снова встречаем образ России-вдовы:

   Засучи мне, Господи, рукава.
   Подари мне посох на вечный путь.
   Я пойду смотреть, как твоя вдова
   В кулаке скрутила сухую грудь [1, 141].

   Россия не просто вдова, а вдова Господа. Башлачёв указывает на богоизбранность России, её особое место в мире. Если песня «Случай в Сибири» заканчивается словами:

   И у любви своей прошу хоть каплю молока [1, 130],

   то в песне «Вечный Пост» в груди у России-вдовы уже нет этой капли молока. Ей нечем вскармливать своих детей. Яркий образ « в кулаке скрутила сухую грудь» показывает нам состояние духовного вакуума, кризиса «вечного поста». Все, что может сделать поэт, это отнести ей чёрные сухари своих слов. Увы, это не хлеб, но это его посильный вклад в дело возрождения духовности в России:

   Отнесу ей чёрные сухари.
   Раскрошу да брошу до самых звёзд.
   Гори, гори ясно, гори,
   По Руси по матушке – вечный пост [1, 141].

   Апофеозом темы «России-женщины» в творчестве Александра Башлачёва является песня «Вишня». Россия уже не вдова, она предстаёт перед нами обновлённой, теперь – это княжна, ждущая своего князя.

   В поле вишенка одна
   Ветерку кивает…
   Ходит юная княжна,
   Тихо напевает.
   Что-то князя не видать. Песенки не слышно.
   Я его устала ждать, замерзает вишня [1, 154].

   В этом образе княжны-вишни мы видим и Богородицу, ожидающую пришествия Христа, и женскую ипостась русской души, ждущую преображения мужской ипостаси.
 
   И войдёт в твой терем князь,
   Встанет к изголовью…
   Всё, что будет, всякий раз,
   Назовём любовью.
   И заканчивается песня так:
   Эта песенка слышна,
   И поёт Всевышний:
   Начинается весна,
   Расцветает вишня [1, 154].

   В своих песнях Башлачёв неоднократно показывает противоречивый характер русской души. Негативные качества – бесшабашность, безудержность, суеверность, лень и многие другие – удивительным образом сочетаются в ней с положительными качествами: добротой, отзывчивостью, состраданием. Он отмечает, что русское национальное сознание коренным образом отличается от сознания западного человека. Одним из основных отличий является необычайная религиозность русского человека. В своих песнях Башлачёв показывает две стороны, ипостаси русской души. Мужская ипостась чаще является носительницей негативных качеств, женская же, наоборот, часто связана с образом Богородицы. Поэт верил, что для России скоро наступит новый этап: время  возрождения духовности, преображения, обретения внутренней гармонии, но это возможно только при условии достижения гармонии между мужской и женской ипостасями русской души.




                Глава 4. Специфика религиозного
                мировоззрения поэта.


   Большинство работ о Башлачёве отмечают связь его лирики с фольклором. Уже первые попытки систематизировать творческое наследие поэта указывали на его тесную связь с язычеством и несомненный интерес к христианству. Артемий Троицкий называет песню «Время колокольчиков» «прорывом из интеллигентного мира «городского фольклора» в буйный языческий простор русской образности», подчёркивая, что «по этой территории ещё не ступала нога ни бардов, ни рокеров» [30, 20].   Известный исследователь рок-поэзии Александр Житинский  в своей статье «Семь кругов беспокойного лада» подчёркивает несомненное влияние христианских идеалов на поэзию, а, возможно, и судьбу Башлачёва: «Он знал о любви и смерти больше нас, потому ушел так рано. Его строчка «нет тех, кто не стоит любви» врезается в память обжигающим откровением, хотя по смыслу ничем не отличается от двухтысячелетней  христианской заповеди. О любви к ближнему твердили тысячи людей после Христа, но услышали только тех, кто подтвердил эту любовь собственной смертью» [14, 7].  «Душа и Смерть – две темы, два образа пронизывают многие баллады  Башлачева, начиная с самых ранних, сюжетных, кончая последними, не рассчитанными на легкость восприятия, основанными на сложной системе слуховых, зрительных, интеллектуальных и эмоциональных ассоциаций» [29, 2].  Встаёт вопрос, по своей сути, корневой, что выводит нас на проблему  мировоззрения А.Н. Башлачёва.

   Наиболее частотными образами  в его поэзии являются образы хлеба, зерна, муки, воды, льда, солнца, которые связаны с мотивом пути лирического «я». Рассмотрим подробно проявление этих образов в песнях Башлачёва.

   Можно с уверенностью сказать, что образ хлеба является одним из центральных в творчестве поэта.  Зачастую он проявляется через близкие образы (зерна, ржи, колоса, муки) и тесно связан с образами поля, мельницы и печи.
Как известно, издревле в русском народном мировосприятии, уходящем корнями в язычество, зерно являлось символом зачатия, нарождения новой жизни.  Это дар небесных богов (Световита,  Даждьбога, Перуна, Велеса, Лады), согревающих землю солнечными лучами и поящих поля и нивы живительной влагой дождя. На Руси хлеб-соль принимается за эмблему плодородия, богатства и счастья, служит необходимой принадлежностью всякого семейного торжества, предохраняет от колдовства и нечистой силы; первая песня при святочных гаданиях возглашается хлебу: « Мы хлебу песнь поём, хлебу честь воздаём!» [3, 480]

   В христианской концепции образов  хлеб, зерно также занимают одно из центральных мест. Образ зерна, посаженного в землю, неоднократно встречается в евангельских притчах и несёт значение божественного слова, предназначенного душам людей.  Зерно-всход является символом Жизни Вечной, в которую смогут войти лишь те, кто услышал это божественное слово и жил в соответствии с ним. Хлеб – символ жертвы Христа, Тело Христово.

   В поэзии Башлачёва образы хлеба, зерна также олицетворяют слово, но слово поэтическое. А поэтическое слово в русской литературе часто несёт функции божественного. Вспомним классическое стихотворение А.С. Пушкина «Пророк»:

          И бога глас ко мне воззвал:
          «Восстань, пророк, и виждь, и внемли
          Исполнись волею моей,
          И, обходя моря и земли,
          Глаголом жги сердца людей» [22, 325].

   Вслед за Пушкиным эту тему продолжил Лермонтов в своем «Пророке», написанном незадолго до смерти в 1841 году. Затем ее подхватили писатели второй половины XIX века – Достоевский, Толстой, поэты Серебряного века – Есенин, Мандельштам, Гумилёв  и многие другие.  В 60-х годах  XX века Е. Евтушенко ввёл знаменитую формулу, ставшую классической: «Поэт в России – больше чем поэт». Лирическим героем поэзии Александра Башлачёва также является поэт-пророк, несущий зерно божественного слова людям.

   Песня Башлачёва «Сядем рядом» необычайно ярко воплотила в себе  эту концепцию. Очень важно, что начинается эта песня с отсылки к евангельской притче «И никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани; ибо вновь пришитое отдерут от старого, и дыра будет ещё хуже» (Матф. 9:16).
В песне Башлачёва заплаты «прижимаются» не к одежде, а к мешку с зерном. Да, рано или поздно мешок порвётся, но пока этого не произошло, заплаты не дают зерну высыпаться. Хранить зерно-слово – одна из важнейших  обязанностей  поэта.

   Сядем рядом, ляжем  ближе,
   Да прижмемся белыми заплатами к дырявому мешку.
   Строгим ладом –  тише, тише –
   Мы переберем все струны да по зернышку [1, 111].

   Далее в тексте поэт снова обращается к образу зерна, но оно уже появляется в виде колоса.

   Нить, как волос. Жить, как колос.
   Размолотит колос в дух и прах один цепной удар.
   Да я все знаю. Дай мне голос -
   И я любой удар приму, как твой великий дар [1, 111].

   Лирический герой песни стремится «исполниться божественной волею», чтобы его жизнь, подобно колосу, принесла плод слова-зерна. Он понимает, что жизнь поэта-пророка висит на волоске. Нести Слово – тяжёлый крест, но герой готов мужественно принять каждый удар судьбы. Он не боится смерти, потому что смерть – не более чем процесс разделения материального (праха) и духовного (бессмертного духа), тесно связанных в земном мире. В Евангелии образ жатвы так же является символом этого разделения в мировом масштабе, символом Страшного Суда, ожидаемого в конце времён.

   В душе поэта тесно переплетено земное и небесное, языческое и хри-стианское, Свет и Тьма.

   Тот, кто рубит сам дорогу -
   Не кузнец, не плотник ты, да всё одно – поэт.
   Тот, кто любит, да не к сроку –
   Тот, кто исповедует, да сам того не ведает [1, 111].

   Важно отметить, что Христос в земной жизни был рождён и воспитан в семье плотника, а, возможно,  с детства обучался  этому ремеслу. Образ Иисуса-плотника можно увидеть на иконе «Святое Семейство». На ней  отрок Иисус занят плотницким ремеслом вместе с праведным Иосифом.  Профессия же кузнеца с приходом на Русь христианства стала восприниматься в тесной связи с язычеством. Считалось, что кузнецы общаются с нечистой силой. В душе поэта находится поле битвы добра и зла, проходит граница между светом и тенью. В одном из немногочисленных интервью Александр Башлачёв так комментирует свою песню: «Ведь  что такое свет и тьма?...  то место, по которому ты идёшь, всегда – тьма. Свет всегда впереди,  ты никогда не находишься в свете. Граница проходит прямо по твоим ногам…  Почему любой удар ты должен принимать как великий дар?...  Важно понять, для чего нужна эта жертва. Потеря близкого человека, потеря чего угодно, кроме самого главного – нитки, которая ведёт тебя  к свету.  Любой удар – тебе в спину, и не нужно оборачиваться, выяснять и сводить счёты… Ты обернёшься, а там – тьма.  Это дар - любой удар. Раз тебя бьёт,  значит, тебе даётся возможность дальше пройти, больше сил набраться» [1, 410].

   Что значит «исповедовать, не ведая того»?  Сразу вспоминаются слова Христа, когда тот молился за распинавших его: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят» (Лк. 23, 24). Они не ведали, что творят ужасное зло, а поэты же напротив, не ведая того, являются служителями добра, выступая для своих читателей и слушателей как бы в роли священников.  Поэзия помогает людям открыть свои души и сердца, разобраться в себе, осознать свои несовершенства, раскаяться в грехах.

   Слово-зерно не принадлежит поэту. Оно дано ему как посреднику, тому, кто сможет передать его людям.

   Но я в ударе. Жмут ладони.
   Всё хлопочут бедные, но где ж им удержать зерно в горстях.
   На гитаре, на гармони,
   На полене сучьем, на своих костях [1, 111].

   Но люди в свою очередь зачастую не замечают дара поэта. Они мучаются, находятся в состоянии духовного сна, не способны воспринять слово-зерно.

   Тем, кто мукой – да не мукою –
   Все приметы засыпает, засыпает на ходу
   Слёзы с луком. Ведь подать рукою –
   И погладишь в небе свою заново рождённую звезду.
   Ту, что рядом, ту, что выше,
   Чем на колокольне звонкий звон, да где он – всё темно.
   Ясным взглядом – ближе, ближе…
   Глянь в окно – да вот оно рассыпано твоё зерно [1, 112].

   Образ звезды так же тесно связан с личностью Христа. Вифлеемская звезда предвестила Рождество Спасителя. Образ  «заново рождённой звезды» несёт значение того, что душа каждого человека способна к духовному перерождению, преображению. Каждый человек способен открыть в себе божественную природу, до неё «подать рукою», надо только посмотреть «ясным взглядом», принять зерно-слово в своё сердце. Задачи поэта: показать, подвести, помочь своему слушателю найти это зерно, прийти к духовному перерождению.

   Выше окон, выше крыши,
   Ну, чего ты ждёшь? Иди смелей, бери, ещё, ещё!
   Что, высоко? Ближе, ближе.
   Ну вот ещё теплей… Ты чувствуешь, как горячо? [1, 112]

   Образ зерна мы встречаем и в песне «Мельница». В этом тексте особенно ярко проявляется не только христианская, но и  языческая символика. Донести зерно-слово до сердец людей мешают тёмные, бесовские силы, восстающие в душе лирического героя и мешающие ему выполнить свою миссию.

   Чёрный дым по крыше стелется
   свистит под окнами.
   - В пятницу, да ближе к полночи
   не проворонь – вези зерно на мельницу.
   Чёрных туч котлы чугунные кипят,
   да в белых трещинах шипят гадюки-молнии [1, 90].

   Даже день недели, в который происходит действие песни, выбран автором не случайно.  По наблюдениям А. Афанасьева, «славяне издревле почитали пятницу, как день, посвящённый языческой  богине плодородия. Считалось, если начать дело в пятницу, то оно будет пятиться. С приходом христианства именем святой Пятницы в простонародье стали называть мученицу Параскеву. Также этот день был связан со страданиями и смертью Христа. В пятницу было не принято заниматься многими видами работ, боясь, чтобы лежащему в гробе Христу не засорить глаз. Солнце в язычестве представлялось божьим лицом, всевидящим оком и огненным колесом, а в закрывающих его тучах человек видел работу тёмных сил, ведьм, которые, носясь по воздуху, вспахивают облачное небо, метут его помелом, расстилают туманы, отнимая зрение у солнца. Христос в церковных песнях называется «праведным солнцем», и праздники Рождества и Воскресенья слились в народных преданиях с воспоминанием о рождении солнца на Коляду и возжжением его светильника в начале весны. Полночь считалась временем разгула тёмных сил» [3, 211].

   Образ мельника также связан с нечистой силой:
      
   Здравствуй, Мельник Ветер-Лютый Бес!
   Ох, не иначе, черти крутят твою карусель… [1, 90]

   В представлении древних славян тучи представлялись жерновами, которые крутит ветер, и именно с этим связано предание о чёртовой мельнице. Известно, что суеверие ставит всех мельников в близкую связь с нечистой силой. В народных сказках в числе трудных подвигов, возлагаемых на богатыря,  упоминается о посещении им «чёртовой мельницы» [3, 259].

   Что же видит герой песни, оказавшись на мельнице?  Образы увиденного им одновременно завораживают и пугают: «ладони скользкие», «ворьё заточки-розочки», «с утра пропитые кресты нательные», « нехороший холодок мелко сыплется за ворот», на мешках с зерном расположились  «собаки сонные, да бабы сытые, да мухи жирные», «чёрный дым ползёт из трубочек и прячется в густые бороды» [1, 91]. Пространство внутри мельницы заполнено нечистью. Зерно-слово заражено злом, тьмой. Оно потеряло свою светлую божественную силу. Столкнувшись с этим «царством тьмы», герой песни гибнет.

   Ох, потянуло, понесло, свело, смело, меня
   На камни жёсткие, да прямо в жернова! [1, 91]
 
   Перед гибелью герой, буквально, выкрикивает:

   Тесно, братцы… Не могу терпеть!
   Да неужели не умеем мы по-доброму? [1, 91]

   Но именно добра в пространстве «чёртовой мельницы» нет. Это образ состояния мира, лишённого духовных ценностей, озлобленного, оторванного от Бога, не принявшего божественное Слово-зерно.
 
   Но уже в следующей строфе герой неожиданно приходит в себя. Трудно сказать, что именно произошло: герой воскресает или всё, что он видел, было наваждением. Одно ясно – рассветное солнце, о символическом значении которого уже было сказано, прогнало нечистую силу, но внутренний мир лирического героя опустошён тьмой, зерно-слово было уничтожено.

   На щеках – роса рассветная.
   Да чёрной гарью тянет по сырой земле.

   Где зерно моё? Где мельница?
   Сгорело к чёрту всё. И мыши греются в золе [1, 91].

   Кажется, что ничего нельзя исправить, но неожиданно происходит чудо.         Оказывается, что не всё ещё потеряно:

   Пуст карман. Да, за подкладкою
   найду я три своих последних зёрнышка.
   Брошу в землю, брошу в борозду –
   К полудню срежу три высоких колоса.
   Разотру зерно ладонями
   да разведу огонь,
   да испеку хлеба.
   Преломлю хлеба румяные
   да накормлю я всех,
   тех, кто придёт сюда
   тех, кто придёт сюда
   тех, кто поможет мне
   тех, кто поможет нам
   рассеять чёрный дым
   рассеять чёрный дым
   рассеять чёрный дым…
   рассея чёрный дым…  [1, 92].

   Концовка песни необычайно насыщена христианской символикой. Она резко противопоставлена остальному тексту с его языческой образностью. Число три повторяется трижды: три зёрнышка, три колоса, троекратное повторение фразы «рассеять чёрный дым». Число три в концепции христианского мировоззрения связано с Богом – Святой Троицей,  с тремя добродетелями (Верой, Надеждой и Любовью), а так же с тем, что Христос воскрес на третий день. Также не трудно заметить отсылку к евангельской притче о зерне, упавшем на добрую землю и давшем обильный урожай, в которой даже  поясняется толкование этого символа: «А упавшее на добрую землю, это те, которые, услышав слово, хранят его в добром и чистом сердце и приносят плод в терпении…» (Лк. 8, 15). Огонь также является в христианстве одним из символов Святого Духа. Образ преломления хлебов отсылает нас к евангельскому описанию чуда совершённого Христом, когда он, преломив пять хлебов, накормил пять тысяч человек, следовавших за ним (Мф. 3, 14-21).

   Связь пушкинского «Пророка» и героя пени «Мельница» отмечают многие исследователи поэзии Башлачёва. Так, В.А. Гавриков высказывает такое мнение: «Именно «мотив воскресения» становится одним из центральных мотивов, связующих оба текста. Герои обоих произведений возвращаются к жизни, обретя собственную миссию. Задача у обоих пророков сходна: пушкинский - призван «глаголом жечь сердца людей», башлачевский – призван «испечь хлеба» и «накомить всех» [12].

   Важно отметить последние слова песни – «рассея чёрный дым». При прослушивании аудиозаписи кажется, что Башлачёв поёт «рассеяв чёрный дым», но в текстах песен, которые были напечатаны, основываясь на рукописях автора, указывается именно слово «рассея». Рассея – просторечный синоним слова Россия. Страна, в которой тесно переплелись язычество и христианство, заполнена «чёрным дымом» безверия, превращена в «чёртову мельницу».  Миссия поэта в России – совершить чудо: донести до людей слово-зерно и вместе с ними «рассеять  чёрный дым», способствовать духовному возрождению родины.
Как уже было сказано, образы воды, льда, дождя, реки являются также очень частотными в поэзии Башлачёва. Эти образы тесно связаны с концепциями как языческого, так и христианского мировоззрения.

   «Дождевые облака издревле представлялись небесными колодцами и реками. Холодная  зима, налагая на них свои оковы (точно так же, как налагает она льды на земные источники), запирала священные воды – и вместе с тем всё кругом дряхлело, замирало, и земля одевалась в снежный саван. Весною могучий Перун разбивал эти крепкие оковы своим молотом  и отверзал свободные пути дождевым потокам; омывая землю, они возвращали ей силу плодородия и как бы воскрешали от зимней смерти к новой счастливой жизни»[3, 355].  Отсюда появилось верование, что дождь, особенно весенний, дарует тем, кто им умывается, силу, здоровье, красоту, а так же возник миф, общий всем индоевропейским народам, о «живой воде», которая заживляет раны, наделяет крепостью и даже возвращает жизнь. «Живая вода так же, по сказаниям индоевропейских племён, наделяет дарами  высшей мудрости и предвидения. Важно также отметить отражение образа воды в русской речи: слова «речь» и «река» происходят от одного корня; с этим связано существование в русском языке  устойчивых словосочетаний: «течение речи», «плавная (от глагола «плыть») речь» [3, 389].

   После прихода на Русь христианства целебные свойства стали приписываться воде, освящённой по церковному уставу. Вода богоявленская или крещенская пользуется в народе особенным уважением. Считается, что она не портится и способна исцелять от многих болезней, а так же отгонять не-чистую силу. На праздник Крещения стало принято погружаться в прорубь, несмотря на холодное время года. В евангельских текстах образ воды, так же, как и зерна (хлеба), является символом божественного слова. Христос говорит: «А кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную» (Ин. 4, 14).
В песне Александра Башлачёва «Всё будет хорошо» нашли яркое выражение образы и воды, и зерна, символизирующие божественную природу поэтического слова:

   Как из золота ведра каждый брал своим ковшом
   Всё будет хорошо
   Ты только не пролей
   Страшно, страшно
   А ты гляди смелей
   Гляди да веселей
   Как из золота зерна каждый брал на каравай
   Всё будет хорошо
   Велика казна
   Только, только
   Ты только не зевай, бери да раздавай [1, 126].

   Божественные Слово-зерно и Слово-воду может взять каждый, но бережно, не «проливая» зря и не для себя. Их надо раздать людям. В личных разговорах поэт не раз рассказывал друзьям, что «песни буквально осеняли его, да так внезапно подчас, что он едва успевал записывать их на бумагу, более того: смысл некоторых образов, метафор, аллегорий бывал ему самому не сразу понятен - и он продолжал расшифровывать их для себя спустя месяцы после написания» [17, 38].  В одном из интервью Башлачёв  подтверждает такое видение предназначения поэзии: «Пусть это будет капля в море, но это будет моя капля именно в море. Я ее не выпью сам. Если я брошу свое зерно, и оно даст  всходы, и будет не одно зерно, а – сколько в колосе зерен, десять или тридцать. Я считаю, что прожил не зря» [4, 5]. Также в тексте песни можно заметить отсылку к ещё одной евангельской притче: «Господь же сказал: кто верный и благоразумный домоправитель, которого господин поставил над слугами своими раздавать им в свое время меру хлеба? Блажен раб тот, которого господин его, придя, найдёт поступающим так» (Лк. 12, 42-43).  Далее Башлачёв подчёркивает, что доносить слово-зерно (слово-воду) до людей, быть поэтом – тяжёлый крест:

   Только, только
   Подмоги не проси
   Прими и донеси [1, 126].

   Но Слово-вода не всегда легко достаётся поэту. Часто она находится в состоянии льда, когда её невозможно пить. В душах свирепствует зима, символизирующая бездуховность, замораживающая божественное слово. Образ льда в этом контексте мы видим в песне «Верка, Надька, Любка»:

   Уж намылились мы, но святая вода
   Не метр из святого и твёрдого льда [1, 124].

   В песне «Чёрные дыры»:

   Мы хотим пить,
   Но в колодцах замёрзла вода.
   Чёрные, чёрные дыры
   Из них не напиться [1, 68].

   Стоит отметить, что чёрная дыра – область в пространстве-времени, гравитационное притяжение которой настолько велико, что покинуть её не могут даже объекты, движущиеся со скоростью света. Она поглощает свет и, следовательно, противопоставлена образу звезды, излучающей свет. А, как уже было сказано, в поэзии Башлачёва образ звезды тесно связан с личностью Христа. Следовательно, чёрные дыры – души людей, находящихся во власти тёмных, антихристианских сил.  «Для Башлачёва «черная дыра» - не статичный, внешний по отношению к «Я» знак, а непосредственно переживаемый момент. Это знак состояния, а не абстрактной идеи» [20, 207].

   Смотри, от нас остались
   Чёрные дыры.
   Нас больше нет
   Есть только
   Чёрные дыры [1, 69].

   В песне «Спроси, звезда» проявление образа льда достигает максимума. Пространство, в котором находится лирический герой, словно заковано в лёд, даже «небо в кольчуге из синего льда». Герой ищет спасение в молитве, но и это не помогает растопить лёд:

   Я молюсь, став коленями на горох.
   Меня слышит Бог Никола-Лесная Вода.
   Но сабля ручья спит в ножнах из синего льда [1, 93].

   Важно отметить, что поэт имеет в виду Николая Угодника, который в православной традиции, наряду с Ильёй Пророком, считается покровителем земных вод [1, 93].

   «Синий лёд» – символ смерти, сумасшествия, духовного сна. Даже зерно становится белым, ледяным. Все проявления божественного слова скованы зимой.

   Ой-й-й, спроси, звезда, да скоро ли сам усну,
   Отлив себе шлем из синего льда?
   Белым зерном меня кормила зима
   Там,  где сойти с ума не сложней, чем порвать струну [1, 93].

   Герой пытается противостоять «синему льду», но сам уже понимает, что все его попытки потерпят неудачу. Силы зимы и поэзии не равны.

   Звезда! Зачем мы вошли сюда?
   Мы пришли, чтобы разбить эти латы из синего льда.
   Мы пришли, чтобы раскрыть эти ножны из синего льда.
   Мы сгорим на экранах из синего льда.
   Мы украсим шлемы из синего льда.
   И мы станем скипетром из синего льда [1, 93].

   И только Христос, представленный в песне в образе звезды, может спасти лирического героя.

   Ой-ей-ей, спроси меня, ясная звезда.
   Ой-ей-ей, спаси меня, ясная звезда [1, 93].

   Известно, что вода существует в природе в трёх состояниях: твёрдом, жидком и газообразном, а христианская теология разделяет человека на три части: тело, душу и Дух. С этой точки зрения, образы перехода воды из одного состояния в другое символизируют внутренние, духовные изменения состояния лирического героя. Одно из описаний таких изменения мы встречаем в песне Александра Башлачёва «Посошок».

   Но гляди: на груди повело полынью.
   Расцарапав края, бьется в ране ладья.
   И запел алый ключ, закипел, забурлил,
   Завертело ладью на веселом ручье.
   А я еще посолил, рюмкой водки долил,
   Размешал и поплыл в преисподнем белье [1, 98].

   Сердце героя песни начинает оттаивать. Вода переходит из твёрдого состояния в жидкое, герой начинает слышать свою душу. А в песне «Всё от винта» переход из состояния земного, материального в состояние духовное связан со страданием и смертью. «Снять броню» – умереть, оставить тело. Герою жаль расставаться с жизнью – «куском трофейного льда», но он готов «подойти к огню». Он идёт молча, потому что всё уже сказано.

   Эй, дырявый висок, слепая орда,
   Пойми, никогда не поздно снимать броню.
   Целуя кусок трофейного льда,
   Я молча иду к огню [1, 94].

   Одна из последних песен Башлачёва, «Имя Имён», заканчивается такими словами:

   Пала роса. Пала роса.
   Да сходил бы ты по воду, мил человек [1, 145].

   Г.Фролова в статье «В поэтическом мире Александра Башлачёва» отмечает особую важность этих строк в контексте понимания мировоззрения поэта: «Кажется, что эти строки, завершающие одну из последних и одну из самых «зашифрованных» песен Башлачева «Имя имен», несут ключевой – для всего им написанного – смысл. В них – тысячелетняя вера: роса, эта земная влага, посылалась небом как всерождающие зернышки Жизни… Может быть, Саша постиг древнюю истину, что человек не уходит навсегда и, уходя, обязательно вернется» [34, 261].

   Мотив пути лирического «я» необычайно ярко проявлен в песне А. Башлачёва «Тесто». Он тесно связан с осмыслением слова «Любовь» в высшем, христианском его понимании. В Первом послании апостола  Иоанна говорится: «И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1Ин.4, 15-16).
В начале песни лирический герой находится в состоянии душевного недуга. Образы стужи, метели, зимы характеризуют  состояние души, в которой  любовь пока ещё отсутствует. Но весна уже не за горами. Образы сезонных изменений природы в данном контексте связаны скорее с языческим, чем с христианским мироощущением. Как известно, сезонные явления природы повлияли на формирование пантеона языческих божеств и календаря праздников.

   Kогда злая стужа снедужила душу
   И люта метель отметелила тело,
   Когда опустела казна,
   И сны наизнанку, и пах нараспашку -
   Да дыши во весь дух и тяни там, где тяжко -
   Ворвется в затяжку весна [1, 134].

   С наступлением весны душа героя песни начинает оттаивать, слышать Бога-Слово, чувствовать Бога-Любовь. Можно сказать, что в концепции христианского символизма слова «Любовь» и «Слово» являются синонимами слова «Бог». Евангелие от Иоанна начинается так: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (Ин 1,1). Эту главу читают во время Божественной Литургии в пасхальную ночь.

   Зима жмет земное. Все вести - весною.
   Секундой по векам, по пыльным сусекам
   Хмельной ветер верной любви.
   Тут дело не ново - словить это Слово
   Ты снова, и снова, и снова лови.
   Тут дело простое - нет тех, кто не стоит,
   Нет тех, кто не стоит любви [1, 134].

   Недостаточно один раз ощутить проявление божественной Любви. Надо стараться постоянно присутствовать в этом состоянии, а этого возможно достигнуть только через любовь к ближним. Это один из главных постулатов христианства: «Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки»  (Мф. 22, 38-40).  Герой  песни задаётся вопросом,  как достичь такого состояния души?

   Да как же любить их - таких неумытых,
   Да бытом пробитых, да потом пропитых?
   Да ладно там - друга, начальство, коллегу,
   Ну ладно, случайно утешить калеку,
   Дать всем кто рискнул попросить.
   А как всю округу - чужих, неизвестных,
   Да так - как подругу, как дочь, как невесту?
   Да как же, позвольте спросить? [1, 135]

   Любовь к ближним оказывается не таким уж и простым делом. Для такой любви нужно сначала очистить свою душу через покаяние, молитву. В Православии считается, что, если молитва и покаяние сопровождаются слезами, то они – настоящие, душеспасительные. Только после такого очищения души можно увидеть небо, прикоснуться к божественному «пречистой рукою», стать достойным взять Слово-зерно и «замесить тесто» поэзии, стать поэтом-пророком. Любовь приходит через боль. А.И. Николаев отмечает: «Удивительную поэтическую формулу «люблю, оттого что болит» можно взять эпиграфом к творчеству Башлачева»[19, 124].

   Тут дело простое - найти себе место
   Повыше, покруче. Пролить темну тучу
   До капли грозою - горючей слезою -
   Глянь, небо какое!
   Сорвать с неба звезды
   Пречистой рукою,
   Смолоть их мукою 
   И тесто для всех замесить [1, 135].

   Замесить не для себя, а для всех. Но замесить мало, надо испечь хлеб, а для этого  душа поэта должна пройти, через горнило испытаний.

   А дальше - известно. Меси свое тесто
   Да неси свое тесто на злобное место -
   Пускай подрастет на вожжах.
   Сухими дровами - своими словами
   Своими словами держи в печке пламя,
   Да дракой, да поркой - чтоб мякиш стал коркой,
   Краюхой на острых ножах [1, 135].

   А дальше происходит очень интересный поворот событий, испечённый хлеб оказывается Колобком. Колобок – герой известнейшей русской народной сказки, персонаж, совмещающий в себе черты хлеба и человека.  Легко проследит связь слова «колобок» с древним корнем «коло», о значении которого в  творчестве Башлачёва уже говорилось. Колобок находится в постоянном движении, противостоянии с внешним миром. Он движется, преодолевая препятствия, уходя от бабушки, дедушки, зайца, лисы, медведя. В сказке Колобка съедает лиса, но башлачёвский Колобок преодолевает все испытания, его спасает Любовь – Бог.  Она подхватывает его «у самого гроба казённой утробы» и  «облекает в облака». Как уже было сказано, образ облаков, пара «от парного горячего слова», газообразного состояния воды в поэзии Башлачёва являются символами Святого Духа.

   И вот когда с пылу, и вот когда с жару -
   Да где брал он силы, когда убежал он?! -
   По торной дороге и малой тропинке
   Раскатится крик Колобка
   На самом краю овражины - оврага
   У самого гроба казенной утробы
   Как пар от  парного, горячего слова
   Гляди, не гляди - не заметите оба -
   Подхватит любовь и успеет во благо
   Во благо облечь в облака [1, 135].

   Фольклорный образ оказывается в итоге встроенным в сложную метафору жизни и мученических страданий самого поэта, которая напоминает евангельскую Голгофу с последующим Воскресением. Герой песни жаждет пройти по стопам Спасителя, но понимает, что ещё не готов к этому.

   Но все впереди, а пока еще рано,
   И сердце в груди не нашло свою рану,
   Чтоб в исповеди быть с любовью на равных
   И дар русской речи сберечь.
   Так значит жить и ловить это Слово упрямо,
   Душой не кривить перед каждою ямой,
   И гнать себя дальше - все прямо да прямо
   Да прямо - в великую печь! [1, 136].

   Поэт должен выдержать, преодолеть все испытания, не кривить душой, «сберечь дар русской речи», ловить божественное Слово и отдавать его людям в виде хлеба. Это величайшая миссия – помогать людям приобщиться к божественному миру, чтобы они могли войти в Царствие Небесное, «туда где пирог только с жару и с пылу, где каждому станет светло» [1,136]. Миссия поэта – тяжёлый крест, часто поэт «подкрепляет» важность, истинность сказанных слов собственной трагической судьбой. «Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия» и, преодолев все препятствия, пройдя «Короткую жизнь – семь кругов беспокойного лада – поэты идут. И уходят от нас на восьмой»[1, 128]. Многие исследователи отмечают «знаковость» ранней смерти Башлачёва, так, Ю.Д. Доманский пишет: «Смерть Башлачева воспринимается в ряду культурной парадигмы «смерть поэта». Начало этой парадигме в русской культуре положил Пушкин и продолжил Лермонтов. В результате сформировалась мифологема смерть поэта: поэт должен умереть (желательно — трагически погибнуть) молодым. В полной мере эта мифологема воспринята и башлачевским «текстом смерти» [13, 9].

   Многие люди, недавно открывшие для себя творчество поэта, слыша слова «рок-н-ролл – славное язычество» из самой известной песни Александра Башлачёва «Время колокольчиков» начинают считать, что мировоззрение поэта тяготело к язычеству. Предполагаемое  самоубийство поэта также подталкивает их к этой мысли. Но это впечатление, если и не полностью  ошибочно, то и не достаточно верно. Г. Фролова, известный исследователь творчества поэта, так пишет о языческих корнях его поэзии: «За песнями Башлачева закрепилась слава «языческих». И это не случайно: стихия язычества стала их сердцевиной. В этом убеждаешься, открывая в его очень русских песнях целый пласт древней, полузабытой культуры. В них, действительно, «вселилось» язычество, если понимать под этим – особый психологический настрой на ирреальное, основанный на мифах, предсказаниях, приметах… «Язычество» – это ведь от слова «язык», что значит – среди других значений – и «народ». Народное миросозерцание, родившееся, наверное, одновременно с человеком и живущее в фольклоре…» [35, 14].

   Языческие образы в поэзии Башлачёва чаще всего служат для описания явлений, противопоставленных позиции лирического героя его песен, или подчёркивают сложное взаимопроникновение элементов религиозных традиций язычества и христианства, характерное для русской культуры. Развитие же пути его лирического «я» происходит в концепции христианских духовных ценностей, о чём особенно ярко свидетельствуют множественные аллюзии к евангельским текстам, а также отсылки к образу Богородицы и личности Христа. Но всё же это некое своё, неканоническое видение христианства. Не просто так в песне «Ванюша» «колокольчик был выше храма», а в песне «Вечный пост» «на Руси любовь испокон сродни всякой ереси». С. В. Свиридов также отмечает этот момент: «Поэт, вроде бы, принимает христианские ценности, но в то же время «куполам не накинуть на Имя Имён золотую горящую шапку» – свою шапку. А на ком шапка горит?» [25, 68].

   В одном из интервью поэт так говорит о своём мировоззрении: «Вот, недавно одна моя знакомая сдавала зачет по атеизму. Перед ней стоял такой вопрос: «Основная религия». Я ей сказал: «Ты не мудри. Скажи им, что существует Имя Имен (если помнишь, у меня есть песня по этому поводу). Это Имя Имен можно представить как некое слово, корнем которого является буддизм, суффиксом у него является ислам, окончанием – христианство, а приставки – идишь, ересь и современный модерн»[45].
         
   Подводя итог рассмотренному, становится очевидным, что для Башлачёва по-своему было близко и христианство, и язычество. Но проблема мировоззрения поэта упирается в сверхкраткий путь его творчества. Художник, добровольно уйдя из жизни, в момент открытия его уникального дара миру людей оставил после себя множество сложных вопросов, которые не поддаются однозначному решению, точным и простым ответом.



                Заключение


   Творчество Александра Башлачёва, несомненно, является вершиной русской рок-поэзии конца XX века и одним из ярких явлений в русской литературе прошлого столетия.

   Отличительными особенностями поэзии Башлачёва можно назвать необычайно тонкое чувство русского слова, фонетики, словообразования, фразеологии, насыщенность произведений яркими метафорами и образами, связанными с особенностями родной природы, тесную связь с фольклором. Творчество Башлачёва наполнено аллюзиями к русской литературе, отсылками к фактам истории.
Красной нитью, проходящей через всё творчество поэта, является тема русской души. В своих произведениях Башлачёв показывает Россию с точки зрения психологии национального сознания. Герои его песен – это носители тех или иных качеств русской национальной души.  Стороны русского характера, показанные в творчестве поэта, всегда находятся в состоянии взаимодействия, развития. Русский мир песен Башлачёва динамичен и многогранен. При помощи поэтических образов автор пытается понять, описать и рассказать читателю (слушателю), что же такое русская душа, каковы её отличительные черты, в чём отличие русского и западного менталитета. Башлачёв умело показывает противоречивость черт национального характера.

   Поэт в своих песнях неоднократно подчёркивает дуализм русской души, её разделение на мужскую и женскую ипостаси, имеющие ярко выраженные специфические черты. Только через достижение гармонии между ними возможно обретение целостности русской души, разрешение социальных противоречий, преодоление духовного кризиса, так ярко проявившегося в советское время, и выход России на новый исторический этап развития.

   Исключительная религиозность русского народа также находит отражение в творчестве поэта. В песнях неоднократно подчёркивается, что язычество оказало сильное влияние на русскую ментальность, но не ставится  под сомнение главенствующая роль христианства. Образ женской ипостаси  русской души, представленной во многих песнях Александра Башлачёва, тесно связан с образом Богородицы, а путь развития лирического «я» героя большинства песен  отсылает  слушателя к личности Христа.

   Творчество Александра Башлачёва неоднократно являлось объектом филологических исследований. Многие исследователи отмечают необычайную «русскость» его поэзии, тесную связь с фольклором,  русской классической литературой, особое, бережное отношение к русскому слову. Тем не менее, начавшиеся исследования художественного мира поэта, специфика его мировоззрения, несомненно, должны быть продолжены, ибо и в настоящее время в этой области существует ещё много нерешённых вопросов, очевидных лакун.


                Список литературы

   1. Александр Башлачёв. Человек поющий./ Лев Наумов. – СПб.; Амфора., 2010.       – 440 с.
   2. Александр Башлачев: Стихи, фонография, библиография. Составитель О.А. Горбачёв. Научный редактор Ю.В. Доманский. - Тверь: Изд-во ТГУ. – 2001. – 222 с.
   3. Афанасьев А. И.  Живая вода и вещее слово. – М.: Сов. Россия, 1988. – 512 с.
   4. Башлачёв А.  «Я только обретаю любовь…»  [Беседа с рок-музыкантом А. Башлачёвым. / Записал Б. Юханов] // Независимая газета. 1992. 2 июля. – С.5.
   5. Белинский В. Г. Россия до Петра Великого // Русская идея. – М., 1992. – 175 с.
   6. Бердяев Н. А. Судьба России. – М., 1991. – 194 с.
   7. Библия. Книги Священного писания Ветхого и Нового за-вета. – М. : Издание Моск. Патриархии, 1988. – 1376 с.
   8. Булгаков Н. А. Православие: Очерки учения православной церкви. – М., 1991. – 382 с.
   9. Воробьёв В. В. Лингвокультурология. – М., 2008. – 180 с.
   10. Высоцкий В. Не вышел из боя. - Воронеж, 1988. – 559 с.
   11. Гавриков В. А. Мифопоэтика в творчестве А. Башлачёва: автореферат дис. Канд. Филол. Наук./ В. А. Гавриков. – Елец, 2007. – 23с.
   12. Гавриков В. А. «Пророк» АС Пушкина и «Мельница» АН Башлачева: классические традиции в осмыслении современной поэзии // (http://www. bashlachev.spb.ru)
   13. Доманский Ю. В. Тексты смерти» русского рока //Пособие к спецсеминару. - Тверь: Изд-во ТГУ, 2000. – 142 с.
   14. Житинский А. Семь кругов беспокойного лада // Башлачёв А. Посошок – Л., 1990- С. 3-10.
   15. Ильин И. А. Путь духовного обновления // Собр. Соч.: в 10 т. – Т.1. – М., 1994. – 365 с.
   16. Колесов В. В. Русская ментальность в языке и тексте. – СПб, 2007. – 623 с.
   17. Кушнир А. Александр Башлачёв. Вечный пост (1986) // FUZZ. 1998. №1-2. – С. 38-39.
   18. Лосев В. В. О «русскости» в творчестве Александра Башлачёва // Русская литература XX века: образ, язык, мысль. М., 1995. – С. 103-110.
   19. Николаев А. И. Особенности поэтической системы А. Башлачева // Творчество писателя и литературный процесс. Иваново, 1993. – С. 119-125.
   20. Николаев И. А. Словесное и до-словесное в поэзии А. Башлачева //Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература. Исследования и материалы. Иваново, 1998. – С. 203-208.
   21. Поэты русского рока: Ю. Шевчук, А. Башлачёв, А. Чернецкий, С. Рыженко, А. Машнин. – СПб.: Азбука-Классика, 2004 – 495 с.
   22. Пушкин А. С. Сочинения. В 3-х т. Т.1 Стихотворения. – М.: Худ. Лит., 1985. - 735с
   23.  Размышления о России и русских. Штрихи к истории русского национального характера. – М., 1992. – 175 с.
   24. Свиридов С. В. Имя имен. Концепция слова в поэзии А. Башлачева //Русская рок-поэзия: текст и контекст. Сборник научных трудов, Выпуск 2, - Тверь: Изд-во ТГУ, 1999. – С. 93-106.
   25. Свиридов С. В. Магия языка. Поэзия А. Башлачева. 1986 год //Русская рок-поэзия: текст и контекст. – Тверь: изд-во ТГУ, 2000. – 269 с.
   26. Свиридов С. В. Поэзия А. Башлачева: 1983 - 1984 год //Русская рок-поэзия: текст и контекст. – Тверь: изд-во ТГУ, 2000. – 232 с.
   27. Святое Евангелие. – М. : Издание Моск. Патриархии, 1988. – 472 с.
28. Словарь-справочник по русской фразеологии. / Яранцев Р.И. – М., 1985. – 304 с.
   29. Тимашева М. Смирнов И. Баллады Башлачёва // Парус. 1992, №2.
   30. Троицкий А.К. Один из нас // Огонёк. 1989. №20. – С.19-21.
   31. Троицкий А. К. Рок в союзе: 60-е, 70-е, 80-е…, М., изд-во «Искусство», 1991. -  208 с.
   32. Трофимов В. К. Душа русского народа. – Екатеринбург, 1998. – 158 с.
   33. Урубышева Е. В. Творчество Александра Башлачёва в циклизации «Русского альбома» Б.Г. //Русская рок-поэзия: текст и контекст. – Тверь: изд-во ТГУ, 2000. -  269 с.
   34. Фролова Г.  В поэтическом мире Александра Башлачева / Г. Фролова // Нева. – 1992. – №. 2. – С. 255-261.
   35. Фролова Г. «Пляшу в огне…» // Собеседник. 1990. №12. Март. С. 14.
   36. Шаулов С. С. Вечный пост //Александра Башлачева: опыт истолкования поэтического мифа. //Русская рок-поэзия: текст и кон-текст, Тверь, изд-во ТГУ, 2000. - 269 с.
   37. Шидер М. Литературно-философская направленность русской рок-лирики (классическое наследие в песнях Александра Башлачева и Майка Науменко) // Русская рок-поэзия: текст и контекст. – Тверь: изд-во ТГУ, 2001. -  308 с.
   38. Шидер М. Рок как часть целостного искусства //Русская рок-поэзия: текст и контекст. – Тверь: изд-во ТГУ, 2002. – 173 с.
39. Юнг Г. К. Проблема души современного человека // Филос. Науки. – 1989. - №8 – 175 с.
   40. Юханов Б. Интервью с Александром Башлачёвым // КонтрКультура. 1991, №3 – С. 39-44.
   41. Юрий  Шевчук об Александре Башлачеве // Бубенцы. 1993.
   42. Яранцев Р. И. Русская фразеология. Словарь-справочник: Ок. 1500 фразеологизмов // М.: Рус. яз. – 1997. – 845 с.
   43. www. bashlachev.nm.ru/staty.htm – статьи об Александре Башлачёве.
   44. http:// www. bashlachev.org/press/articles_about_bashlachev – статьи об Александре Башлачёве.
   45. http:// www. bashlachev.org/press/interwiew_with_ bashlachev – интервью с Александром Башлачёвым.