Поощрение и наказание

               


             Вряд ли кто станет спорить, что заслуженное поощрение лучше, чем незаслуженное наказание. Анализируя свои немногочисленные (но, к сожалению, и не редкие) взыскания,  я риторически вопрошал: "За что?". Умом я понимал, что надо делать выводы, извлекать уроки, работать над собой. Но, поверьте, основания  для моего недоумения часто были не беспочвенны. Я чувствовал себя известным персонажем, которого убеждали: "Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!". Так, стечение обстоятельств, не все из которых мною контролировались,  привело меня на гауптвахту.

             Был ещё случай, который явился ярким примером не совсем заслуженной кары. Львов, осень 1973 года. Увольнялся наш ветеран  Андрей Иванович Тарабанов. Я дежурю по части на Мечникова, 16. Андрей Иванович просит выдать ему штатное оружие - пистолет Макарова, для последующей сдачи на склад вооружения  штаба округа.
             Я прошу его подождать прибытия с обеда командира части, дабы испросить его разрешения на это ответственное  действие. Он берёт у меня ключи от кабинета командира, и идёт звонить. Через некоторое время  возвращается и сообщает мне, что командир, пообедав дома, поехал в штаб округа и в части будет не скоро. Ему, якобы, удалось  переговорить с командиром, поэтому он, подполковник Тарабанов, передаёт мне приказ: "Оружие с боеприпасами выдать, списав его с книг учёта дежурного!". "Есть!" сказал я и сделал, что велели.
             По прибытии  полковника Кадетова в часть я доложил о том, что и как произошло. Ответ командира "Хорошо" меня успокоил.
             Через два часа я сдавал дежурство  Алексею Михайловичу  Говорухину.  Увидев изменения в количестве передаваемого по смене оружия, он решил проверить, а доехало ли выданное на руки Андрею Ивановичу оружие до склада. Там ответили, что нет, сегодня уже и не примут, так как закрываются через пять минут.
             Всё это докладывается командиру части. Тот тихо так спрашивает: "Товарищ лейтенант, я вам лично давал приказ на выдачу оружия? А?". После столь деликатного обращения ко мне по воинскому званию я интуитивно понял, что сейчас "бить будут". Строгий выговор. Слава богу, что не расстрел и не тюрьма.
             Андрея Ивановича мы нашли быстро. Он был человеком  общительным, красивым, весёлым, прекрасно пел. На его бархатный баритон мы с начальником лаборатории подполковником Ефремовым набрели в одной из львовских забегаловок, сделав до этого лишь три холостые попытки.
             Пока Борис Александрович выяснял отношения с "виновником  торжества", я вцепился в чемодан Андрея Ивановича, раскрыл его и убедился, что оружие на месте.
             Оказывается, без пяти минут пенсионер уже получил причитающееся ему выходное денежное пособие, а оружие, подумаешь, решил сдать завтра. Он немного захватил конец войны, поэтому к оружию у него было не столь трепетное, как у нас, отношение.
             До сих пор я не знаю, был ли реально разговор у Тарабанова с Кадетовым   насчёт оружия в тот злополучный для меня день. Почему то я склонен верить Андрею Ивановичу. Судите сами. Через три месяца с меня было снято взыскание, с которым было принято "ходить" минимум год, и я был переведён на более высокую по категории должность.

             Через полгода после оружейной истории произошло незначительное событие, которое только лишний  раз подтвердило мою убежденность в порядочности Тарабанова.
             В одно из воскресений мне позвонил домой майор Егорушкин и попросил приехать на службу по какому-то пустяку. Я мягко возразил, что он мне не начальник, и выполнять его прихоти я не намерен. Он сослался на командирскую волю. Я высказал пожелание, чтобы приказ исходил от носителя этой воли непосредственно. Я  обещал быть у телефона ещё некоторое время. Были ещё звонки назойливого майора, но командирского голоса я так и не услышал.
             Утром в понедельник я  стоял на "ковре" у командира. "Почему  вы не выполнили вчера мой приказ?". Заметьте,  без воинского звания, без угрозы в голосе. "Товарищ полковник, я уже однажды выполнил ваш приказ, переданный мне  подполковником Тарабановым. Все прекрасно помнят, чем это для меня обернулось". Ответ был коротким: "Идите!". 
             Я думаю, в той истории с оружием, командир решил просто подстраховаться на случай неблагоприятного развития событий.

             Летом  1978 года я с нетерпением ждал приказа на отбытие в Группу Советских войск в Германии, каждый день интересовался в секретке, есть приказ, или нет. Иногда исхитрялся позвонить в Москву в ГЦСС и спросить: когда же? Звонил по ДС (дальней связи) из кабинета командира во время его отсутствия в части, в основном, в обеденные часы.
             В тот памятный день меня сразу не соединили, а, приняв заказ, велели ждать. Неожиданно прибыл командир, и пришлось покинуть его кабинет, не отменив заказанный контакт. Естественно телефонистка вышла на него, сообщив, что "абонент на проводе".
             Командиру, Дроздову, не составило труда вычислить меня, да я и сам пришёл к нему с "повинной", чтобы не подставлять дежурного. Он сказал, что решит, как наказать меня.
             В ближайшее время я отличился по работе, очень оперативно вскрыв долговременный ключ на одном из "тяжёлых" объектов. Тогда наказанием за звонок в Москву без разрешения стало "не поощрение" за успех. До моего убытия в ГСВГ я ещё раз добился аналогичной "победы", успеха по работе, за что уже был поощрён командиром перед самым убытием.
             Если бы можно было подобным взаимозачётом компенсировать успехами свои проступки, то, моё сальдо, я уверен, было бы положительным.

             Теперь же вашему вниманию предоставляется история, которую можно считать примером незаслуженного поощрения. Хотя, как сказать?
             Лето 1981 года, Германия. Я, как всегда, на дежурстве. Вообще я заметил, что все мои злоключения  каким-то образом были связаны с несением дежурства. Это, наверное, мой фатум. У других неприятности случаются во время, скажем, турпохода,  или на рыбалке, или в пути.
             После жаркого дня вечер принёс прохладу. Все дела были решены, пришла пора поспать. Спал я в дежурке на стандартном "спартанском" топчане. Спал сладко. Снилась рыбалка "нахлыстом"  на быстрой горной реке. Громко журчит вода,  а я прицеливаюсь "мушкой" под дальний берег.
             Вдруг, чувствую, меня  кто-то трясёт. Просыпаюсь. Меня  сильно трясёт за плечи старший сержант из смены радистов. Речка пропала, а вот шум воды не прекратился, и, кажется,  стал ещё сильнее.   
             Оказалось, весь день  в здании части не было воды, а люди всё время надеялись, что она вдруг пойдёт, и  открыли краны. Вечером, перед сном я лично всё закрыл, но про кран для наполнения вёдер, расположенный под раковиной в туалете второго этажа, я забыл.
             К моменту моего пробуждения воды, которая появилась ночью, натекло изрядно (видать, я всерьёз увлёкся рыбной ловлей), и  она с шумом падала с лестничной площадки второго этажа этакой весёлой "Ниагарой". Были предприняты все меры ликвидации наводнения местного масштаба, благо рабочая сила в лице смены радистов была под рукой. Последствия через час были устранены, стало свежо и чисто.
             Утром командир поинтересовался, почему вдруг уборку организовали не по графику, скажем в среду, а не в четверг. Учитывая жару и дефицит воды в дневное время, решили, вот, освежить раньше.   В ближайшую субботу на сборе офицеров мне была объявлена благодарность за образцовое несение службы на дежурстве. Не всегда же на дежурстве должны случаться  неприятности. Правда?

             Я заметил, когда очень стараешься, чтобы тебя отметили, лезешь вон из кожи, пытаешься прыгнуть выше головы,  то редко торжествует справедливость, и следует адекватная нашим усилиям оценка.
             А вот когда идёт  размеренная работа, и успех, вроде бы незначительный,  может обернуться серьёзной наградой. Приятные подарки судьбы должны быть неожиданными.
             Я это испытал, чего и вам желаю.