Иных уж нет

               
 Время бежит, а человечество – ползёт, поэтому  мысли несуразные  объемлют нас порой, что-де  в мире под  Солнцем  есть некие силы, которые держат нас в невежестве.  Может быть и так, однако не говори, чего не ведаешь. По-видимому,  всему виной - Фрейдовское "супер эго". В суете сует, в любом уголке, всяк  абориген выше всего земного свой норов ставит, и носится с ним, как бык с рогом, из-за чего каждый, отдельно взятый  народ, в конечном итоге, - несчастлив  по-своему. Рискну доказать,  no problem.

 28 июля 2014, прискорбно и памятно, отметим  своеобразный Юбилей, – 100-тие  первой Мировой войны,  которая была завершена лишь по прошествии четырёх мучительных лет, - 11 ноября 1918.

 Как всегда в подобных случаях, те, кому  это было  выгодно, быстренько подкатили  повод.  Месяцем раньше, в том же 2014-том году, в Сараево был убит австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд  девятнадцатилетним сербским студентом Гаврилой Принципом, который был членом тайной организации  «Млада Босна», отстаивающей идею объединения  южнославянских народов в одно  государство.  Дальше, как гласит народная мудрость, - «Не было печали, да черти накачали".

 Великий английский фантаст  Герберт Уэллс (1866 – 1946), который в 1897-ом году  выпустил в Свет  свой знаменитый  неземной  роман «Война миров»,  не мог даже и представить себе, как, каким это  образом,  его буйная фантазия через 17 лет станет жуткой реальностью века.  Об этой  войне написано множество книг, исторических очерков, аналитических научных работ, что, пожалуй, известно каждому,  но я не об этом, нет, совсем-совсем не о том. 

 Мною движет желание  вспомнить своих дедов Константина Ефимовича (по прямой линии) и его кровного брата Василия Ефимовича, - участников  первой Мировой  бойни. Дед Коста, будучи  коренастым, ростом чуток ниже среднего,  угодил в пехоту, а высокий, роскошный и статный Василь, - в уланы.  Через год дед попал в плен.

  «Плен, как плен, - вспоминал дед, - ничего хорошего  в нём нет, каждый  делал то, на что был способен, я – сапожничал. На третий год австрийские власти нас всех чохом подвезли к границе с Россией, и выпустили из клетки, как птах. Год прошёл пока своим ходом, наконец, добрался до своей хаты»!

 С братом случилась иная история. В 1916-ом часть, в которой Василь  служил, была расформирована, и он благополучно, целым и невредимым, вернулся в свою  родную  деревеньку Бугас, что в 120 километрах от Мариуполя (Украина).

 Они оба с подросткового возраста остались круглыми сиротами, родители умерли в одночасье от какой-то эпидемической болезни, - точно какой, - сказать не могу.  Но их спасал природный ум, стремление к знаниям и жгучий интерес к жизни.  К тому же,  они были классными юмористами, во что имел счастье  убедиться лично. Оба окончили церковную приходскую школу (в дореволюционной России это было нормой), но зато  много читали, были общительными, любознательными и любвеобильными, собственно, это их и спасало, идя по нехоженым тропам. О своём родном дедуле немало сказано мною в другом месте и по другому поводу, но в этом контексте не лишним будет показать его биологическую непереносимость  пресыщенности во всём, чего бы это, ни  касалось. Однажды своё неприятие  излишеств  он выдал такими словами, которые  сформировали мою внутреннюю материальную философию, моё отношение ко всякой светской мишуре, на всю жизнь, вот они:

-Оттого, что я буду сидеть на золотом унитазе, от этого жопе моей лучше не станет

 Василий Ефимович  тоже за словом в карман не лез, но для полноты лика его надо бы ещё сгустить краски.  Красивый он был мужик, обладал сочным баритоном с хорошим диапазоном, знал Библию, множество молитв, любил петь, а иной раз не прочь был сочинить  какой-либо памфлет, на своих  сельчан, из числа ястребиных ловеласов.

 Жил-был дед такой, и звали его Таллах Лияс, - то есть Илья, -  он мне неплохо  запомнился: Бог дал застать его в живых. В него, когда он был молодым и чубастым, влюбились две милые местные  пассии, и обе с одним и тем же именем -  София (с гр. - мудрость).  В селе, - по свидетельству моего дедули, -  о похождениях Таллаха распевали стишки, - «удурмайда», -  сочинённые Василём.  Покажу  несколько строк:

Таллах Лияс панда врис,               

Та Суфиис хураис.
               
 
    (всегда ругается,-«панда врис», разнимая-«хураис»)               

 
 У него было ещё одно «завихрение».  Осенью, после сбора урожая, из того что было, когда наступала осень, - «очей очарованье», - когда по хозяйству  делать было особо нечего, тогда, где-то к середине октября, Василий Ефимович отпускал себе бороду и, закинув за  широкие плечи задрипанную  котомку,  отправлялся в дорогу, искать, как он говорил,  «дармовые харчи», держа равнение на Славянск.  И не спрашивайте меня,  почему так, ибо могу только предполагать.  Ну, и славно, место ведь со всех сторон дивное и святое, да и сама история довольно забавная.

  В 1645 году на солёных озёрах была выстроена малюсенькая крепость Тор.  Спешить было некуда, запрягали медленно, 140 лет пролетели, как ветры буйные, и вот, в 1784 году крепости Тор дали новое название – Славянск, затем понадобилось  ещё 13 лет, чтобы  со своими церквями и храмами  торжественно войти в лоно православной России.

 Дед Василь в  Славянске  ходил гоголем, читал молитвы, крестил, венчал, пел песни русские, тюркские и греческие, всё было в лучшем виде, вроде, как  полный сервис, -  all inclusive!   И вот, однажды, - надо же было такому случиться, -  он приглянулся одной дамочке бальзаковского возраста, на вид то ли француженка, то ли русская, толком не разберёшь (фифти-фифти),  которая, не мешкая,  положила на него глаз.  И звали её   Алейна, что с французского – красивая …. и пошла  плясать губерния. 

 Как выяснилось позже, родом  Алейна  была из потомственных дворян, родители её в смутные революционные дни пропали без вести, но, к счастью, оставили ей много чего ценного, прощаясь, они посоветовали перебраться из Петербурга в какое-либо провинциальное городишко, чтобы, как они сказали, - «от злых глаз долой». Так она и поступила, и жила-была в Славянске  тихо-мирно.  Дед Василь тоже не ударил лицом в грязь, что, дескать, в его жилах тоже  течёт голубая кровь, так как  его родовая нить тянется аж от крымских аргынов.  И в какой-то степени он был прав.

 Мариупольские греки, или румеи, как они сами именуют себя,  до той поры, пока  Александр  Суворов в  80-тых годах XVlll-го века не вывел их из Крыма в пределы  диких степей «Войска Донскаго»,  на протяжении 400 лет жили бок-о-бок с тамошними аргынами,  которые по одной из версий являются прямыми потомками гуннов.  Так, или нет, - не столь важно. Главное, беи (так называли себя богатеи крымских аргынов), в самом деле, были одними из четырёх беев, имевших право поднимать хана на белой кошме при его избрании.  Сей факт  для моих земляков весом был настолько, что они даже одно село, из  23-х, созданных ими на первых порах в пределах Приазовья, назвали Аргин («ы» греки не терпят).  Таким образом, если дед Василь и приврал, то очень красиво и правдоподобно, так что -  всё  в ажуре.  И «пофранцузил» он в Славянске чуть ли не с полгода, но потом, одумавшись, подобру да поздорову, благополучно вернулся в родные пенаты.  Но свою Алейну так и не смог забыть, каждый раз тяжело дышал, вспоминая свою мимолётную, но сильную и сладкую, как спелая малина, любовь:
               
                - Oh, Alaina, mon amour!

 У них была  своя традиция – отмечать значимые даты за общим трапезом (с греч. «trapez» – стол). Мужики они были при силе, так что «дерболызнуть», - слово взято мною оттудова,  - по 150гр.  раз, другой и третий, - не проблема.  При этом мой дед для начала оглашал своё кредо: «первый заход, - то есть первые 150, - молча, второй заход – за здравие, третий заход – за  песню, - четвёртый заход – по желанию, пятый – к Богу!  На третий  заход  у них припасена была своя песня, самая любимая и по духу и по сердцу. Когда «нутро» было готово, первым начинал Коста свою,  самую- самую, приведу парочку куплетов:

Не для меня придёт весна,
Не для меня Дон разольётся,
Там сердце девичье забьётся
С восторгом чувств – не для меня.

Не для меня цветут сады,
В долине роща расцветает,
Там соловей весну встречает,
Он будет петь не для меня.

 В это время дед Василь слушал и готовил свой  solo part.  В глазах – слезинки, он вспоминал былое, когда он заливался соловьём перед  любимой  Алейной.  Пел он красиво, да и старый романс (слова Павла Козлова, музыка А. Аппеля), как раз под настроение.


Глядя на луч пурпурного заката,
Стояли мы на берегу Невы,
Вы руку жали мне, промчался без возврата
Тот сладкий миг, его забыли Вы.
Вы руку жали мне, промчался без возврата
Тот сладкий миг, его забыли Вы.

Зачем же так любить меня клялися,
Боясь людей, боясь людской молвы?
И, видно, просто так мы с Вами разошлись,
Свою любовь и ту забыли Вы.

 После чего Василь, подвигая рюмку горилки под «четвёртый заход», ласково обращался к брату на чистейшем  французском языке:

-S'il vous plait!

-Что это ещё за ху-ня такая? 

                Мой  дед хорошо владел древнерусским:-)))))))

 «Господи, бедолага ты мой, - молился, смеясь, брат Василь, - какая отсталость непростительная, словцо-то это французское «силь ву пле», что значит, - пожалуйста»

 Когда был молод и телом и душой, мой дед, беспокоясь за генное  будущее, каждый раз, при удобном случае, намекал мне:

-Смотри мне, подбери себе такую невесту, чтобы наш  тамур (родовой корень)  сдержать!

 Вот теперь, догоняя деда по годам своим, могу заверить его: - «С тамуром, дорогой дед мой, у нас  всё в порядке». Кроме меня (внука) у деда Константина Ефимовича  есть правнук Володя, правнучка Лариса, праправнуки Костик и Антошка, праправнучки Мариночка и Тали. У деда Василия Ефимовича, из тех, с которыми я общаюсь, есть внук Андрей (живёт в Бугасе, в доме, который строил дед), правнучки Мариночка и Диана (живут в Москве) и праправнук Филипп (сынок Мариночки)

                Занавес закрывается.


И к ассоциациям.

 Коль перо моё взмахнулось на memories, то не могу не вспомнить своего земляка из того же села Бугас, где чуть ли не каждый третий, что брат родной. Звали его Георгий, который был участником уже не первой, как мои деды, а второй Мировой войны.  Но Георгий запомнился не столь в этом качестве, сколь  в том, что слыл  он первостатейным юмористом.  Георгий был награждён нагрудным знаком «За освобождение Будапешта», но он эту медаль носил почему-то  на спине. Когда прохожие, удивляясь, спрашивали его, что, мол, сие  значит?  Он отмахивался шуткой:

-Пусть видят со спины, а то надоело мне объяснять любопытным, что, когда, почему и где!

 В 1998-ом году, прежде, чем переехать в Израиль,  6  апреля (смотри, не забыл!), я решил навестить, проживающих в Бугасе, своих родственников и друзей по школьной скамье.  Вот тогда, днём позже, прихватив с собой белой краски и кисточку (на всякий случай, а вдруг?), пошёл на кладбище. Там нашёл захоронения своих дедов и любимой бабушки Кати, посидел, погоревал и пошёл  дальше искать могилку Георгия.  Долго ходил, уже было потерял надежду, когда  на самом краю кладбища, в дальнем углу,  наткнулся на старый, выполненный из жести,  обелиск в виде пирамидки со звездой наверху.  По  старой,  ржавой  от времени,  надписи, можно было лишь догадаться, что перед  тобой последний окопчик  ветерана второй Мировой.                Я, как мог, аккуратно стёр ржавчину, и белой краской, подражая юмору покойного, тут же  написал свои, рождённые в мозгу, строчки: 

                И захоронят меня  на  углу,

                Без лишних слёз, невдалеке,

                Оставив надпись  на гробу:

                «Здесь грек лежит  на пустыре» 

               
                Всё быстротечно!