Чужой

                Владимир Голдин

                ЧУЖОЙ

        Встреча была неожиданной. На автобусной остановке, сооружённой когда-то из металлических труб, многократно крашенной зелёной краской и потому облезлой и от времени многими слоями – сидел и стоял народ.

Люди разные, но в основном уже пожилого возраста.

В этой небольшой толпе выделился своим скромным, я бы даже сказал послушным видом мужчина лет семидесяти. Стариком его назвать не поворачивался язык. Потому, что волос его на голове и подбородке был густой и не тронутый прополкой времени. Редкая седина в этих зарослях была почти незаметна, так как от природы он был шатен, а с годами этот оттенок природного колера превращается в цвет дорожной пыли, а эта субстанция природы мало изменчива цветом, но всегда легко подвижна.

Так и мой знакомый был не определённого возраста, цвета и легко передвигался в пределах своего сельского района.

Знакомый был увлечён разговором. Остатки его лица, не захваченные пыльного оттенка волосом, под глазами, алели, то ли от внутреннего состояния здорового тела, то ли от приятного разговора с приятной во всех отношениях дамой.
Знакомый меня не замечал. Я тоже делал вид, что его не отличаю в толпе.

На повороте улицы замаячил силуэт автобуса. Толпа оживилась, забыла о недавних увлечённых разговорах, сгрудилась на одном месте так, чтобы при остановке транспорта постараться поскорей ворваться в тесную дверь и занять сидячее место в автобусе. Кто с кем окажется рядом в автобусе, уже никого не интересовало, у всех был свой корыстный интерес – занять свободное место и облегчить нагрузку своего тела на свои же собственные ноги.

Разбитый временем районный автобус двигался медленно, от технической усталости он никуда не торопился, так же как не никуда не торопился и районный водитель автобуса.

С знакомым мы столкнулись в этой сгрудившейся толпе, успели пожать друг другу руки и перекинуться стандартным вопросом:
- Как дела?
- Как здоровье?

А потом толпа понесла нас, толкая и ворча в узкие открытые двери автобуса. Меня затолкали в дальний угол последнего ряда. Знакомый уместился где-то посредине с дамой приятной во всех отношениях.

Разговор у них получился громкий, длинный, захвативший их обоих на всю дорогу до нужной остановки:
- А ты помнишь, Петра Ивановича – помер, - информировала знакомого дама.
- Да, ну, с чего бы это, такой здоровяк, - удивлялся мой знакомый.
- Да, так вот – сердце.
- А вдова-то, как? Анна Фёдоровна – жива? У них ещё дети были. Младший-то, помню, пошёл учиться в ФЗО – на тракториста.
- Да уже женился, дети есть – два или три не помню…

В их разговорах чувствовалась глубина ушедшего времени, мелкие подробности их когда-то совместной жизни и работы в одной деревне в одном колхозе. Вспоминались те приятные для них мелочи, которые и составляют красоту жизни не заметные в толчее стремящейся куда-то расписанной по пятилеткам жизни. Забытые подробности, вдруг всплывшие в памяти людей, давно не встречавшихся. Подробности, тогда мало значившие для них, в момент стали историей их прошлой жизни, вернули им наполненную событиями, ушедшую реальную действительность…

Я сидел на последнем ряду у окна, на неровностях асфальта пассажиров основательно встряхивало, прерывало разговоры на короткое время, как бы заставляло заикаться:
- А ты, по-о-мнишь?.. – дальше озвучивалась череда ушедших куда-то забытых людей, событий, дел, свершений…

Я смотрел в окно. Заброшенные некогда крестьянские, а затем колхозные поля поражали весенней чистотой, не запылённой зеленью трав, буйно подраставших на них молодняком берёз и осин. Черёмухи и дикие яблоньки вдоль дороги, окутанные белыми соцветиями от земли до макушки, напоминали чистоту первого снега только что покинувшей нас зимы, но уже забытой, как  забыты отдельные события быстро летящей в космосе жизни.

Моя остановка автобуса. Я пробираюсь по тесному, заполненному людьми проходу. Говорю знакомому: «До свидания».
В ответ молчание.

Человек физически здесь в автобусе, но его душа, его память, там, в ушедшем времени не доступном для окружающих. Два, давно не видевших друг друга человека стремящихся вернуть определённые моменты приятные для них, которые тут же забудутся после их короткой встречи  и опадут вновь в прошлое устных воспоминаний, как опадут соцветия сейчас благоухающих черёмух и яблонь.
Автобус углубился в расписание, а из его несколько освободившегося салона всё раздавалось:
- А ты помнишь, что тогда сказал председатель колхоза…

Нет, я не обиделся на молчание знакомого. Я просто понял, что я для него чужой человек в этой деревне, поскольку у меня с ним нет, и не будет, тех многих лет совместного общения наполненных мелочами событий, памятных разговоров, ушедших в небытие некогда скреплявших их отношения людей.

Это как деревенский дом, всегда кажется чужим, если в нем нет своих старых кастрюль, вёдер, изношенных пиджаков и юбок, прочих тряпок, которые уже не нужны, но не выбрасываются, поскольку держат твою память, а через неё делают значимой всю ушедшую куда-то в прошлое личную жизнь.