Стюардесса по имени Жанна или Марионетки
Ольга зашла ко мне в гости с подругой.
-Жанна, -представила она мне молодую, красивую женщину.
-Очень приятно! Давайте чаю?!-предложила я.
Глядя на Ольгу, я продолжала с интересом рассматривать гостью. Жанна попадала в поле моего зрения и я, слушая подругу, продолжала восхищаться совершенством новой знакомой. Всё в ней было достойно поощрения: и идеально уложенные короткие волосы, и неяркий макияж, и стройная, склонная к худобе фигура, совершенство которой подчёркивало трикотажное платье. Жесты были плавны, а высоко поднятая голова, как бы подчёркивала её величие.
Во мне шевельнулось что-то похожее на зависть, глядя, как Жанна не спеша пьёт чай без сахара и сладостей, в то время, как мы с Ольгой взяли уже по третьему прянику. Я язвительно про себя усмехнулась, оправдывая свою слабость: «Зато гостья выгодная! Ничего не ест!»
Мальчишки на полу сильно стукнули частями конструктора и о чём-то заспорили. Мы все оглянулись.
Жанна плавно обернулась и также не спеша, но твёрдо произнесла: «Что это, Толик?» и махнула рукой в сторону дивана: «Сядь сюда!» Я поспешила вмешаться, видя, что мальчик опустил голову: «Да, пусть шумят! Мальчишки же!». Но Жанна ничего не отвечая продолжала выразительно смотреть на сына и тот, вздохнув, пошёл к дивану. Удивилась, но решила не вмешиваться в отношения матери и сына, и даже восхитилась про себя: «Вот это дисциплина!»
Жанна, точно прочитав мои мысли, произнесла: «Сын растёт без отца, и я хочу, чтобы было уважение к матери! У нас всё строго!»
До самого ухода мальчик просидел на диване, низко опустив голову.
Следующая встреча произошла неожиданно, в августе, через три месяца после первой.
Жанна увидела нас на улице. Они шли с сыном нам на встречу. Она сразу приветливо заулыбалась. Мне было приятно, что я ошиблась, что человек только показался мне надменным, при первой встрече.
Они подошли к нам, мы поприветствовали друг друга и стали обсуждать общую темы: подготовка к школе. Наши сыновья шли в первый класс, жили мы рядом, и было интересно, кто в какой класс попал, что уже купили.
Оказалось, что мы, точнее наши сыновья, идут в один класс. Я пригласила зайти к нам, ведь впереди десять лет общения. Мне было приятно, что я ошиблась в Жанне, но даже манеры её стали какими-то другими, что не могло не бросить в глаза: исчезло величие, снисходительность. Даже выражение лица стало каким-то другим. Меня разбирало любопытство: что произошло? Что так изменило человека? И во время беседы, как бы случайно, я обронила: «А сами как поживаете, Жанна?» Она тяжело вздохнула:
-Под сокращение попала! Связей нет! Вот два месяца сижу без работы.
Не знаю, где она работала до этого, но меня изумило то, что за какие-то два месяца человек так изменился. Я не делала никаких выводов, но в душе появился осадок.
Жанна прибежала и захлёбываясь начала говорить:
-Мама с уроками не справиться…Она ему не помощник…Программа новая…Аня, меня на курсы направили. Это мой последний шанс!
Женщина продолжала стоять за порогом и говорить короткими фразами, а мои мысли, нет, даже не столько мысли, сколько чувства, начали путаться: «Что это с ней? Какой «последний шанс» в двадцать пять лет?! Почему именно мне она доверяет ребёнка? Мне, человеку, которого видит третий раз в жизни!» Было что-то жалкое в её виде. Благодарность за доверие, перемешивалась с презрением: «Третья встреча – третья перемена! Где человек? Будто кто-то ТАМ играет тряпичной куклой-марионеткой».
И этот коктейль обернулся чувством неприязни к матери и жалостью к ребёнку. Пожалуй, именно жалость подтолкнула меня к согласию помочь ребёнку с учёбой.
Толик сильно отстал, но мальчик был очень любознателен, а главное, усидчив. После второго занятия с ним я почувствовала, что привязываюсь к нему: он терпеливо выслушивал мои замечания, никогда не возражал. Единственным «но» было то, что он был очень застенчив. И мне даже показалось, запуган. Иногда он хотел что-то спросить, но не решался. Через несколько занятий я уже видела по выражению его лица, он почему-то боялся смотреть в глаза и почти всегда ходил с опущенной головой, что он хочет что-то спросить.
Бабушка, забирая мальчика вечером домой, всегда была чем-то недовольна и смотрела почему-то обычно исподлобья. Меня возмущала эта неблагодарность и потому, что я не могла понять причины такого поведения, и по тому, что я занималась с чужим ребёнком абсолютно бесплатно.
Толик исчез из моей жизни также неожиданно, как и появился: просто его не привели в назначенное время день-два и я догадалась, что «появилась мама».
Следующая встреча, через пару лет, была последний, можно сказать, итоговой. Я увидела, точнее услышала, Жанну, громко говорящую и смеющуюся по сотовому телефону. И хотя она стояла спиной, и, кажется, никого кроме абонента, во всём мире для неё не существовало, я безошибочно могла бы определить сейчас её выражение лица и, пожалуй, даже стоимость маникюра. Даже со спины чувствовалось, как превосходно идут у неё дела: она снова была уверенной в себе «леди» и её хохот разносился по всему двору.
Без сомнения, я прошла бы мимо, если не обратила бы внимания на играющего в песочнице с трёхлетними детьми Толика, которому было уже около одиннадцати лет,так как в первый класс Жанна отдала его в восемь лет.
Мальчик тоже заметил меня и замер. Я видела, что он прячет улыбку и приняла это за смущение. Подойдя к нему, я поздоровалась и спросила, как его дела? Он почему-то покосился в сторону матери, но ей было не до нас. Мальчик улыбнулся и шёпотом произнёс, что у него всё хорошо. Нам особо не о чем было говорить - я видела как мальчик смущён, и поэтому перед тем, как проститься, задала нейтральный вопрос, чтобы не сразу уйти:
-В четвёртый класс уже пойдёшь? - я думала, что знаю ответ, и уже приготовилась попрощаться.
-Нет, в первый, - прозвучал ответ.
Я засмеялась, считая, что Толик решил со мной пошутить. И продолжила «игру».
-А кто у вас будет учительница? – спросила я.
-Вы её не знаете! Я давно уже в другой школе учусь. Я – глупый.
-Толик, - мой голос срывался, -разве можно так о себе говорить?
Мальчик пожал плечами: «Мама так всем говорит, что я глупый и неблагодарный. Она столько делает для меня, а я мешаю ей жить». А потом он заговорил с такой любовью, состраданием и гордостью, что сердце моё разрывалось: «Маме трудно. Она сильно устаёт! Она стюардессой работает, на международной линии. Знаете, как ей трудно! А тут я…».
Мне нечего было сказать ребёнку. Я перевела взгляд на эту женщину. Хохот стал постепенно стихать, и видимо почувствовав мой пристальный взгляд, она обернулась. Мне хотелось посмотреть ей в глаза.
Не сомневаюсь, что она узнала меня, но очевидно поняв по выражению моего лица, моё отношение к ней, гордо подняв голову направилась к песочнице: «Ну, и долго мать обязана ждать?!».
И хотя сейчас у марионетки была другая роль, сущность её осталась прежней. Но чем провинился этот ребёнок?
Свидетельство о публикации №214070201363