Последняя

Не хеппи энд. Как в «Касабланке», помнишь? Я прощался с тобой и… твоим мужем. И если в фильме это всё равно, то в жизни – обо мне и больно. Ты делала вид, что не плачешь. А твой муж притворялся, будто ничего не видит. А я устал врать, я держал тебя за руку, крепко, смело, а к твоему мужу стоял спиной. Мне хотелось эту последнюю минуту провести так, будто бы его не существует. Только ты и я. И еще сотня пассажиров на перроне перед поездом. Но он был, за спиной, но был. И его терпение, его потухший взгляд, робкое, как у прыщавого подростка, дыхание, чемодан в бледных тонких руках… трудно ненавидеть врага, который не сопротивляется. Но как такого человека можно любить? Как с таким, серым, обычным, до тошноты терпеливым, можно уехать, бросив того, кто может всё? Я, я был готов всё бросить, всех предать, умереть за тебя,  да я бросал, предавал, умирал, а он просто ждал, все эти месяцы просто ждал, без упреков, без угроз, ждал. Неужели в этом его сила? Сила, нарушающая все законы естественного отбора? Почему теперь выживает не сильнейший, а трус, не высовывающийся, а ждущий, пока перебьют всех остальных? Почему современные женщины выбирают тех, кого жаль, а не тех, кто в жалости не нуждается? Или так было всегда? Было? Дурацкие вопросы вертелись в моей голове в ту последнюю минуту, поэтому я ни одного из них не проговорил вслух. Ты и я просто молчали. А твой муж не молчал.
«Нам пора… еще переодеться, постель расстелить… У меня вторая полка».
«Еще минута» - молил я, не его, тебя.
«Нам пора» - настаивал он, но тихо, робко, будто выпрашивал у меня разрешение наконец-то увезти тебя и забыть этот кошмар.
«Одна минута».
«Нам пора» - прошептала ты и вынула свою руку из моих ладоней.
«Спасибо, друг, что подбросил. Будешь в наших краях – звони».
«Я не друг тебе».
«Что?».
«Прощай» - выдохнула ты и взяла мужа под руку.
Он отдал проводнику билеты, затащил чемоданы в вагон, ты обернулась, улыбнулась краешком губ и скрылась. Навсегда. Я стоял на перроне до самого отправления поезда, но ни ты, ни твой муж не выглянули из окна своего купе. Я видел ваши силуэты, видел, как твой муж поднимает чемодан наверх, расстилает постель на своей верхней полке и всё. Поезд тронулся. Я шел за ним, потом бежал, столкнулся с бабкой, услышал вслед проклятья, споткнулся, но не упал, устоял на ногах.  А поезд свернул и скрылся из виду. С тобой и твоим мужем. И я сломался. Взял и сломался. Достал мобильный, набрал номер твоего мужа, услышал неуверенное «алло» и всё ему рассказал. Про то, как ты бегала ко мне зимними ночами, как врала ему про совещания и командировки, как смеялась над его тупостью и обещала бросить, но не бросала из жалости, только из жалости. И теперь уезжаешь с ним, потому что никому, кроме тебя, он не нужен. Пропадет, погибнет. Зачем ему это унижение? Лучше быть одному, чем с женщиной, которой ты противен! Отдай ее мне! Молил я, молил не тебя, его. Он молчал, слушал, дышал в трубку и молчал. Отдай.
«Я никогда ее не держал» - наконец-то ответил твой муж.
«Держал и держишь сейчас. Отдай!»
«Алло, - услышал я в трубке твой испуганный голос. – Перестань»
Короткие гудки.
Так гадко я никогда в жизни себя не чувствовал. Но понял, почему ты выбрала его, а не меня.
Он смог, а я – нет.
В «Кассабланке» было красиво, в жизни – стыдно вспоминать.