АЛЕКСАНДР ПУШИН
КАЗАНТИП
УЖАСНО БАНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
СКОЛЬКО ЛЮДЕЙ, СТОЛЬКО И НЕСЧАСТИЙ
НЕ БЫВАЕТ ОДИНАКОВЫХ НЕСЧАСТИЙ
Евгений Петрович – 2 стр.
Галина Сергеевна - 77 стр.
Казантип - 143 стр.
Вместо предисловия и короткое содержание
КАЗАНТИП – повесть о двух ужасно несчастных людях. Ужасно трагическая, но настолько же и банальная история. Он - бесконечно онкобольной мужчина лет пятидесяти, может, чуть больше. Она – брошенная бесконечно любимым мужем женщина. Две трагедии. Когда теряешь что-то бесконечно любимое (жизнь, любимый человек в данном случае), кажется, что лучший способ решить проблему – покинуть эту жизнь. Но, как известно, место встречи изменить никак нельзя, если…Если! И одним из таких мест является потрясающее место в Крыму – это Казантип. Место, где происходят чудеса. Эта повесть (или роман) о том, как один мужчина и одна женщина добирались до Казантипа, как проводили там время, и что из этого вышло. Повесть состоит из трёх частей.
ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВИЧ
Евгений Петрович, переходя улицу уже почти на красный свет, вдруг останавливается и оглядывается.
- Идиот! – наталкивается на него кто-то сзади и, оттолкнув его, пробегает мимо.
Что она сказала? – Евгений Петрович с задумчивым видом смотрит назад. Уже сигналят автомобили, кто-то объезжает его. – Что она сказала? – Евгений Петрович всё-таки доходит до тротуара. Перейдя улицу, он долго смотрит в одну точку. – Что она сказала? – Он смотрит по сторонам рассеянным взглядом. – Где это я? – Закрывает глаза, трёт лоб и вздыхает. – Да-а-а, - тянет он и усмехается, - допрыгался, голубчик. – Он идёт по улице вниз. Идёт, глядя только вперёд и куда-то вверх. Взгляд его рассеянный, он не всегда замечает, что пересекает кому-то дорогу и чуть не сталкивается, красный свет светофора замечает в последний момент, когда слева уже наезжает автомобиль. - Ну, вот и всё, - говорит он иногда и усмехается. - Ну, вот и всё! - На одном перекрёстке он стоит долго, глядя по сторонам. Потом вдруг как спохватывается, смотрит на часы, удивлённо качает головой и смотрит на часы ещё раз. Задирает голову, долго смотрит на небо и, махнув рукой, возвращается чуть назад и заходит в кафе. Столиков свободных много: две девушки пьют пиво, женщина обедает, старичок сидит за рюмкой водки, пивом и каким-то мясным блюдом, ещё четыре женщины в самом углу обедают, остальные столики свободны.
Евгений Петрович подходит к столику, за которым сидит одна женщина. Она уже, похоже, пообедала и потягивает кофе.
- Свободно? – спрашивает Евгений Петрович.
- Да, пожалуйста, - отвечает женщина.
- «За столом одиноко сидит капитан, - напевает вдруг Евгений Петрович. - Разрешите?- спросил он. – Садитесь». – Евгений Петрович кивком головы благодарит женщину и садится напротив неё. Сидит некоторое время, глядя куда-то в центр стола.
- Вот и всё, - произносит он вдруг и делает глубокий выдох: - Фу-у-у. Душно.
Мимо проходит официантка.
- Можно вас, - кивает он головой. Она подходит. – Водки грамм триста, чего-нибудь закусить…
- Есть отбивные…
- Чего-нибудь закусить, - продолжает он, - и кружку пива.
Пока выполняют его заказ, он сидит, откинувшись на спинку стула, и смотрит куда-то поверх столов далеко-далеко. Потом, когда принесли водку, нарезку, салат из помидоров, хлеб и пиво, он наливает водку и пьёт. Долго сидит, не закусывая, с закрытыми глазами, вытянув губы трубочкой.
- Евгений, - говорит он вдруг и открывает глаза. – Евгений, - повторяет он, уже обращаясь к женщине.
- Очень приятно, - говорит женщина, задержав чашечку с кофе у рта. – Ну и что?
- Может водочки? – спрашивает он.
- Нет, - она усмехается, - мне ещё на работу.
- Ах, да! На работу. – Евгений Петрович наливает водку, пьёт, с аппетитом закусывает. – Работа!.. А как вы думаете, - начинает он говорить набитым ртом, потом, прожевав, вдруг спрашивает женщину: - А знаете, что она сказала? – и хихикает.
В ответ женщина только безразлично пожимает плечами и усмехается: «ваши проблемы!»
- Проблема в том, что, - Евгений Петрович подносит ко рту бокал с пивом, но не пьёт, а ставит бокал на стол, - у одного моего знакомого рак. Так вот, я вам говорю, - он трёт лицо рукой, - она так и сказала: рак, наипоследнейшая стадия, жить осталось месяц, два, может три. – Он пристально смотрит на женщину. Женщина изображает серьёзный вид. - Как помочь ему дожить нормально? – спрашивает Евгений Петрович.
- Не знаю. – Женщина пожимает плечами, делает глоточек кофе. – Не знаю, - повторяет она уже как-то виновато.
- И я не знаю. – Евгений Петрович выпивает ещё одну рюмку. – А ведь это человек, которого скоро не станет, - грустно говорит он.
– Наверно любить его сильнее, - неуверенно говорит женщина.
- Любить? – Евгений Петрович усмехается. – Да, наверно.
Некоторое время они молчат.
- А он знает об этом? – робко спрашивает женщина.
- В том то и беда, что знает. – Евгений Петрович кривит лицо, шумно вздыхает и наливает в рюмку водку. – Он знает, я знаю, ещё кто-то знает… Может всё-таки рюмашку? А? – Он смотрит на женщину.
- Нет-нет, - женщина улыбается. – Мне на работу. – Она допивает кофе.
- Работа! – Евгений Петрович пьёт. – Может уйти в работу? А?
- Кому уйти в работу? – спрашивает женщина.
- Кому? – Евгений Петрович закусывает. – Не мне, конечно... Кому! -Он шмыгает носом. – Ему, конечно. Знакомому.
- Может и стоит уйти в работу. – Женщина начинает есть мороженое.
- Может! – Евгений Петрович с ухмылкой смотрит по сторонам. – Она ему даже не так сказала. Она просто сказала, что ему уже пора оформлять завещание. И это прозвучала так цинично-цинично… Мол, если б он сразу серьёзно отнёсся, ещё после первых анализов год назад…
- Запустил, значит, - перебивает Евгения Петровича женщина.
- Что? – Евгений Петрович удивлённо смотрит на женщину. – Да, похоже, что запустил. А теперь, она говорит, что только завещание. – Евгений Петрович берёт бокал и некоторое время разглядывает его содержимое на свету. - Как же теперь жить? – Он ставит бокал на стол, закрывает глаза и упирается лбом в ладони. Наступает пауза. - Может пивка? – обращается он вдруг к женщине. - Говорят пиво с мороженым очень вкусно.
- Ну, чуть-чуть, - смущённо улыбается женщина, глядя на часы, и подставляет чашечку из-под кофе. – Только один глоточек.
Евгений Петрович оживляется, наливает в чашечку пиво и чокается с ней своей рюмкой с водкой.
- За ваше здоровье, - говорит Евгений Петрович. – Чтоб работалось хорошо.
- И за ваше.
- За моё, - Евгений Петрович вздыхает, выпивает водку,- уже поздно, - выдыхает он и с задумчивым видом доедает салат. – Пей не пей, - говорит он вдруг куда-то в сторону. – Один много-много пил и много-много лет не дожил, - смеётся он.
- Тогда зачем пьёте? – спрашивает женщина.
- По инерции, - говорит Евгений Петрович. – Знаете, что такое инерция?
- В школе учили.
- Я о могучей инерции человеческого мозга. – Евгений Петрович смотрит куда-то в окно на улицу. – Ну, вот и всё. А вы очень красивая незнакомка, - говорит он вдруг, продолжая смотреть в окно.
Женщина усмехается и некоторое время задумчиво смотрит на Евгения Петровича, как будто изучая его..
– Я знаю, что у вас в голове, – говорит она и делает паузу. - Завертелось, что делать, как быть, как жить. Так?
- Вы не поверите. Ничего не завертелось. – Евгений Петрович переводит взгляд на женщину и качает головой. - Ничего не вертится. Пустота.
- Правильно. Вы ещё на стадии пустоты, - говорит женщина. – Я смотрела один американский фильм на эту тему…
- Нет, вы неправильно интерпретируете мою пустоту, - перебивает её Евгений Петрович. - Ваку-у-у-ум. Я отвечаю вам автоматически. Задайте два – три раза подряд один и тот же вопрос, и я все разы отвечу вам по разному. Спросите энный раз, и отвечу опять по энному. Я в состоянии… - Евгений Петрович закрывает глаза.
- Вы извините… - женщина думает, что сказать.
- Спасибо вам, - перебивает её Евгений Петрович, - что не дали моим фантазиям перерасти в иллюзии… Чёрт, что я несу! Какие фантазии? Какие иллюзии? Я шёл и…Я один раз как-то подумал, что со мной… с моим знакомым, конечно, что-то не то; даже подумал, что это конец, но не поверил. А вот вдруг последняя неделя… Может, надо было его силой заставить? А? Извините. Мне страшно. – Евгений Петрович встаёт, садится, руки его в смятении.
- Не знаю, не знаю, иногда иллюзии… - начинает говорить женщина, но Евгений Петрович возбуждённо перебивает её:
- Именно иногда, но не сейчас. Что же всё-таки делать? – Он говорит шёпотом и с надеждой смотрит на женщину.
- Медицина не знает, что делать в таких случаях. – Женщина пожимает плечами. – Сейчас об этом столько пишут, столько книг, фильмов. И всё. Режим питания, курс лечения… - Она, прищурив глаз, смотрит куда-то мимо Евгения Петровича. – Может ему принять какой-нибудь экстремальный курс лечения. Всё равно помирать. А?
- Да, я понял.
- Нет, не в этом дело. – Женщина переводит взгляд на Евгения Петровича. - Я хотела сказать, что в жизни случаются разные случаи. И медицинская практика их знает. Я могу, конечно, так по-дилетантски кое-что ещё посоветовать. Например, я не советую вам делать то, что делали те двое в одном американском фильме.
- А-а, Никольсон и этот, как его… - Евгений Петрович смеётся. - Конечно, а почему бы и нет… Да, да, конечно.
- Не советую удариться в алкоголь. – Женщина кивает на рюмку. - Советую не унывать. Советую всё рассказать жене, детям. И сделать это всё с улыбкой. – На лице женщины вдруг появляется ухмылка, а в голосе прослушиваются злые нотки. – Что вам раскисать?! Ведь в жизни, наверно, всё было - и женщины на стороне, и пьянки с друзьями до поросячего визга, и, и, и. А? – Ухмылка застывает на её лице.
- Не понял. – Евгений Петрович встаёт со стула, снова садится. – Это что...
- Советую вашему знакомому заняться экстремальным видом спорта или какой-нибудь бредовой деятельностью, - продолжает женщина, не обращая внимания на слова Евгения Петровича. - Советую пройтись, погулять... Можете прыгнуть с парашюта. Можете... – Она вздыхает. – Одного не пойму, как это сейчас врачи так нарушают медицинскую этику!
- Нет-нет, всё нормально. - Евгений Петрович машет рукой. – Начальник моего знакомого сказал врачихе, они, как выяснилось, семьями дружили, жёнами, то есть… о чём это я? – Евгений Петрович на мгновение задумывается. - Да! Он сказал, что он неординарная личность, человек с характером, крепкий мужик, и что ему лучше знать всю правду.
- Ну, разве что. – Женщина смотрит на часы.- Тогда что ещё посоветовать? Можно ходить на работу до самого последнего.
- Понятно. – Евгений Петрович усмехается. – Ходить на работу. Спасибо. Я подумаю. Мне надо подумать. Вы меня уже хорошо загрузили. – Он вдруг начинает хихикать.
- Ну, что вы... я тут не причём. – Женщина вздыхает. - Возможно, виноват перед вами врач вашего знакомого…
- Врачиха, - перебивает Евгений Петрович.
- Да, конечно, врачиха, - женщина на мгновение задумалась, - что всё рассказала. Может… - Женщина не договаривает.
-Нет-нет, я ж говорю, всё правильно, - говорит Евгений Петрович. – Я в порядке. Всё правильно, - повторяет он, встаёт, садится. – Онкология это такая профессия… наука… Не знаю…Её пациенты потенциальные покойники. Какой процент выживает?
- Не только покойники. И не всегда покойники. – Женщина выдавливает из себя улыбку. – И не только потенциальные. Вообще, рак печёнки или ещё там чего-нибудь это сейчас уже такая банальность. Уже поставлена куча фильмов об этом, истории совершенно разные. Может, ваша врачиха и правильно сделала, что всё рассказала. Я, будь моя воля, уже сейчас ввела бы в школах обязательный курс «Рак и как к нему относиться». Чтоб люди с детства знали, что это такое, что могут подзалететь в любой момент, чтоб относились к этому философски, чтоб не курили, питались, как надо, чтоб… тысячи чтоб. А когда он вдруг придёт всё-таки, этот гость с клешнями, встретить его должным образом, без паники. Без вдруг! А?
- Может... Пожалуй, вы правы... Не знаю... – Евгений Петрович задумчиво трёт ладонью лицо. – Но это жестоко. Жестоко.
- Жестоко? – Женщина изображает удивление. – Очнитесь! За окном сейчас двадцать первый век, и у жестокости уже совсем другое лицо.
- Вы рассуждаете, как мужчина, - говорит Евгений Петрович. Он покачивает головой и разглядывает женщину. Она перехватывает его взгляд.
- Всё тот же двадцать первый век, и это уже не эмансипация. Ну… - женщина приятно улыбается. - А чудеса всё-таки иногда случаются! Вы согласны?
- В чудеса не верю, никогда не верил, верю только в науку, но она ещё не всё знает, - задумчиво произносит Евгений Петрович. – Потому возможны и чудеса. Возможны.
- Давайте и мы будем надеяться на чудо.
- Вы хотели сказать: давайте не будем надеяться на чудо? – спрашивает Евгений Петрович.
- Нет-нет. - Женщина достаёт из сумочку кошелёк - Пессимизм в этом случае действует только, как удавка. Говорю вам это, как… Неважно. Надежда умирает последней.
- Надежда, мой компас земной, - напевает вдруг Евгений Петрович. - Вы такого всего наговорили. Странная вы и даже очень симпатичная женщина.
- А ещё после ста граммчиков я буду просто восхитительной. – Женщина машет рукой официантке. – Можно счётик!?
- Ну, правда, вы привлекательны. Вы сексуальны или, как модно сейчас говорить, сексопильны, вы… - Евгений Петрович наливает себе ещё водки.
- Вот-вот. – Женщина кивает на водку и достаёт деньги.
- Давайте я вам закажу ещё кофе, - говорит Евгений Петрович, поднимая рюмку.
- Нет, спасибо.
- Жаль. – Он пристально смотрит на женщину. - Кофе очень помогает от страха.
- Вы чего-то боитесь? – спрашивает женщина.
- Боюсь, - шепчет Евгений Петрович, он смотрит по сторонам. - Люблю это кафе: уютно, недорого и качественно. Да, водка и кофе. Чашечку? – Он переводит взгляд на женщину и пытается улыбнуться. - А?
- Нет, спасибо.
- Бананчиков. А?
- Нет, спасибо.
- Жаль.
Подходит официантка и кладёт на столик счёт.
- Я заплачу, - говорит Евгений Петрович, пытаясь взять счёт, но женщина оказывается проворней.
- Спасибо за компанию, - говорит она, отсчитывает по счёту деньги и кладёт их на стол.
- Вы так и не сказали, как вас зовут, – говорит Евгений Петрович. – А это не честно, не современно и не прилично. – На его лице медленно появляется улыбка.
- Вика, - отвечает женщина.
- Вика! Виктория! Это знак. – Евгений Петрович мотает головой и показывает Вике большой палец. - Спасибо и вам. Чтоб вам меньше работать и больше получать. – Он улыбается ей.
- Много не пейте и ничего не бойтесь. – Вика приятно улыбается ему. – Всё будет хорошо. - Она уходит.
- Спасибо за доброту. - Евгений Петрович долго смотрит ей вслед, как она идёт по залу, как выходит. Потом он наливает в рюмку остатки водки и долго смотрит в рюмку. – Пустота, - говорит он. – Какая пустотища! – Он пьёт водку, чмокает от удовольствия и закусывает салатом. Покончив с закуской, он поднимает бокал пива и некоторое время разглядывает его. Пиво он потягивает долго, глядя куда-то в одну точку. – Всё будет хорошо, - говорит он вдруг и, задрав голову, смотрит куда-то вверх. Потом заказывает ещё бокал пива похолодней и пьёт также долго. Покончив с пивом, он кладёт на стол деньги и выходит из кафе со словами: - Ну, вот и всё-о-о!
Сияет яркое солнце. Улица гудит. Перекрёсток бурлит, все и всё прут на красный свет. Все и всё торопится. Темп жизни!
Евгений Петрович сначала долго задумчиво стоит на остановке, разглядывая прохожих, поток автомобилей, потом он также долго смотрит на облака, потом достаёт из кармана мобильник и вытаскивает из него сим-карту, карту бросает в мусорный ящик, а мобильник кладёт рядом с мусорным ящиком, и после этого вдруг, как спохватившись, озирается по сторонам и, увидев зелёный свет для пешеходов, переходит на другую сторону улицы и идёт вдоль огромной витрины. За витриной мужская одежда. Он заходит в магазин и примеривает лёгкую летнюю шляпу.
- Как? – улыбается он продавщице.
- Идёт! – улыбается она в ответ.
- Беру.
Сдачи он оставляет продавщице:
- Это вам.
- Что вы?
- Если б не вы, я б эту шляпу никогда не купил, так и умер бы голый. – Он смеётся. Продавщица тоже смеётся, беря деньги. – Пожалуйста, я вас очень прошу, скажите мне «Всё будет хорошо», - обращается он вдруг к продавщице.
- Зачем? – улыбается продавщица. Она удивлена его просьбой.
- Я очень прошу, - просит Евгений Петрович, и вид его в этот момент просто жалкий. – Ну пожалуйста, всего три слова «Всё будет хорошо».
- Хорошо. – Продавщица удивлённо пожимает плечами и говорит: - Всё будет хорошо.
- Спасибо! Огромное спасибо! – говорит Евгений Петрович. – Вы просто прелесть и умница.
Из магазина Евгений Петрович выходит в шляпе.
Вот и всё. – Он автоматически смотрит на часы на руке. – Так-так-так. Куда теперь? А есть куда? - Он усмехается. – Теперь все дороги ведут только в одно место…к этим, к праотцам. Как там по латыни. Аd patres!
- Что вы говорите? – вмешивается в его разговор с самим собой старичок с газетой в руке.
- Я? Говорю? – Евгений Петрович смотрит по сторонам. – Я вообще молчу.
- Ну да, - говорит старичок и улыбается. – Все мы стареем.
- Я и этого не говорил, - говорит Евгений Петрович.
- И я не говорил, но, - старичок вздыхает, бросает на Евгения Петровича плутоватый взгляд и уходит.
Евгений Петрович смотрит старичку вслед, пока тот не скрывается в автобусе. Потом он полчаса стоит у магазина и смотрит по сторонам. Потом, найдя взглядом мусорный ящик, подходит к нему, снимает шляпу, аккуратно кладёт её в него и продолжает, глядя по сторонам, рассматривать прохожих, потом вдруг спохватывается и достаёт обратно из мусоргного ящика шляпу и надевает её на голову. Поворачивается к витрине и смотрит на своё отражение в её стекле, поправляя шляпу, надвинув её на глаза.
Вот так-то будет лучше. – Он сходит со ступенек и оглядывается на витрину: за стеклом витрины он видит девушку, у которой купил шляпу; она смотрит в его сторону. Он снимает шляпу и машет ею девушке. Девушка тут же отворачивается и уходит в глубь магазина.
Вот и всё, старик, - говорит Евгений Петрович. Он идёт вдоль магазина, переходит на другую сторону улицы и садится в маршрутку. Едет несколько остановок, выходит из маршрутки и, перейдя на другую сторону улицу, идёт некоторое время, сворачивает направо, переходит улицу, обходит четырёхэтажное здание и заходит в него со стороны двора. Поднимается на несколько этажей, заходит в квартиру и, пройдя в комнату, падает в кресло. В кресле сидит долго, глядя в потолок. – Всё? – спрашивает он. – Всё! – отвечает. – Тогда не будем терять время. – Он суетливо прохаживается по комнате, включает вдруг телевизор и опять падает в кресло. С экрана телевизора поёт трио Паваротти. – Нет, не пойму я эти пения. – Он хлопает себя рукой по колену. - Не пой-му! Эти голоса… Как же так, Женя? – Он трёт лицо ладонями. – Это ж такое искусство! Культура! Это ж такие голоса! А ты… А тебе всё равно, что сосед за стенкой на детей кричит, что они со сцены поют. А? – Он с тоской смотрит по сторонам. – Пора! – шепчет он, смотрит на часы, встаёт с кресла, идёт в другую комнату, открывает платяной шкаф и начинает собирать вещи. И делает всё это под пение великих теноров планеты, которое льётся из другой комнаты. Серые поношенные джинсы, две футболки, красная и чёрная, свитер, ветровка, пара шорт Бермуды, плавки, полотенце, несколько пар носков, - всё этот укладывается в небольшой плоский рюкзачок. С полки он достаёт бейсболку и кладёт туда же. Остальные вещи он возвращает на место, аккуратно сложив их. Переодевается в джинсы, чёрную рубашку. Надевает тёмные очки и садится на диван. Это он уже делает под « О соля мия, о...» – Посидим на дорожку. – Он смотрит на стену слева, потом его взгляд упирается в балконную дверь, потом он переводит взгляд на стену справа, потом на стол.
Вот и всё, – говорит Евгений Петрович, встаёт и накидывает на себя рюкзачок. – Начинается опера... Начинается о-пе-ра. И ещё какая!.. А когда ты последний раз был в опере? В детстве? – Он выключает телевизор, усмехается и выходит из квартиры. – Шляпа! – Он останавливается и некоторое время стоит у двери с задумчивым видом. – Забыл в маршрутке? А! Не в шляпе дело! – Он усмехается и сбегает вниз по лестнице.
Выйдя из дома, Евгений Петрович проходит несколько кварталов пешком. Заходит в сбербанк и становится в очередь. Очередь небольшая. Два человека. Мужчина оплачивает кредит, женщина кладёт на книжку деньги. Пока они делают свои дела, Евгения Петрович разглядывает юбилейные медали.
- Пожалуйста, - говорит ему работник банка, когда подошла его очередь.
Евгения Петрович протягивает паспорт и сберкнижку.
- Сколько снимаете?
- Все, - говорит Евгения Петрович.
- Ну-у, - тянет женщина, - надо было бы заказать. Не знаю...Хотя впрочем, я сейчас спрошу. – Она куда-то звонит, говорит несколько фраз и кивает Евгению Петровичу. – Книжку уничтожать?
- Да, - улыбается Евгений Петрович.
Получив деньги, он пересчитывает их, кладёт во внутренний карман рюкзака. – Вот тебе и компьютер с домашним кинотеатром, вот тебе и музыкальный центр и поездка в эти самые... – Он задумывается. – А куда ты собирался съездить? Римм? Ппариж? Рамиды? А, - он машет рукой, - всё равно всё инфляция съела бы.
Выйдя из банка, он садится в автобус и едет довольно долго. Выходит около огромного многоэтажного здания. Торопится. Проходит через проходную, назвав номер своего пропуска и получив его. Поднимается на второй этаж. Здоровается со всеми встречными. Заходит в Приёмную.
- Евгений Петрович, - приветливо улыбается полноватая симпатичная женщина. – Игорь Герасимович только-только спрашивал вас.
- И я тут как тут. – Евгений Петрович тоже улыбается. – Можно?
- Да. У него Клавдия Семёновна.
- Тогда не буду мешать и подожду здесь. Можно? – Он садится на стул напротив полноватой симпатичной женщины. – Что нового? – спрашивает и почему-то тут же встаёт.
- Ничего. Полный штиль. Затишье. Видимо месяца на два всех в отпуск за свой счёт. – Полноватая симпатичная женщина зевает, прикрывая ротик рукой. - Из командировки?
- Да-а-а, - тянет Евгений Петрович.
- Уехали так тихо. – Полноватая симпатичная женщина неодобрительно смотрит на Евгения Петровича.
- Так вышло. – Евгений Петрович смущается.
- Понятно, времена такие, - говорит полноватая симпатичная женщина.
- Тоска-а-а, - тянет Евгений Петрович.
- Тоска не то слово.
- Тишина и покой. – Евгения Петрович улыбаясь, смотрит по сторонам, прохаживается от стенки к стенки. Смотрит на часы раз, другой. – Как ты думаешь, она там надолго?
В это время дверь кабинета открывается, и выходит стройная высокая женщина в брючном костюме и на высоких каблуках.
- Привет, - кивает она Евгению Петровичу и с интересом разглядывает его джинсы, рубашку.
- Привет, Клавдия Семёновна, - улыбается он.
- Ты не забыл? – спрашивает Клавдия Семёновна.
- Доживём до понедельника, - улыбается он.
- Ты так помог мне тогда. Меня такое отчаянье охватило…
- Ну-ну, ничего. Всё бывает. Они помирились?
- Да, конечно. Ты всё правильно рассудил. – Клавдия Семёновна улыбается полноватой симпатичной женщине. – Ты даже не представляешь, Леночка, что наш Евгений Петрович просто настоящий Макаренко.
- Ничего особенного. – С этими словами, улыбнувшись женщинам, Евгений Петрович заходит в кабинет.
В глубине кабинета за огромным столом сидит лысый мужчина. Голова его опущена над столом, он читает что-то. Евгения Петрович подходит к столу и садится напротив мужчины.
- Игорь Герасимович, добрый день, - говорит он.
- О-о-о! – оживляется Игорь Герасимович, оторвавшись от бумаг, смеётся; и они через стол, чуть привстав, жмут друг другу руки. Игорь Герасимович ещё некоторое время улыбается, потом видно, что он пытается улыбаться, но ему уже не улыбается. – Как дела? – спрашивает он вдруг серьёзным голосом, спрятав улыбку.
- Нормально, - говорит Евгений Петрович.
- Мы тут с Клавдией Семеновной кое-что подсчитали. – Игорь Герасимович закуривает. - Ты молодец, что бросил курить. А я вот. – Он затягивается, выпускает дым в сторону от стола, разгоняет дым рукой и подходит к окну. – Она мне рассказала про свои личные проблемы. Ты в курсе, как я понял из её слов. Эх, дети, дети. – Он вздыхает. - Я вот что думаю, - начинает он говорить, а Евгений Петрович перебивает его.
- Я наверно возьму отпуск. В прошлом году не был, в позапрошлом скомкал. А сколько той жизни?! А?
- Я как раз об этом и хотел с тобой поговорить. Ты знаешь, у меня есть одно хорошее турагенство…- Игорь Герасимович с сигаретой в зубах подходит к столу и начинает листать свой блокнот.
- Мне Алла Ивановна сказала, что ты в курсе моих проблем, - останавливает его Евгений Петрович.
- Алла Ивановна? – Игорь Герасимович задумчиво смотрит на Евгения Петровича. - Ах, да, конечно, врач. Алла Ивановна! Да. – Игорь Герасимович опускает голову, продолжая по инерции листать блокнот, затягивается и выпускает дым. – В курсе. Чем я могу тебе помочь? Я…
- Никак и ни чем, - говорит Евгений Петрович. - Желательно, чтоб никто ничего не знал. Незачем.
- Разумеется. Как скажешь. Для всех ты был в командировке. Дома…
- Всё нормально.
- Куда махнёшь, если не секрет?
- Ещё не решил. Ну…
- Подожди. – Игорь Герасимович мнёт сигарету в пепельнице и достаёт из бара бутылку коньяка. – Армянский Советского разлива.
- Не откажусь.
Игорь Герасимович ставит на стол бутылку, блюдечко с порезанным лимоном, разливает коньяк по рюмкам. Они чокаются за приятный отпуск. Пьют, закусывают лимончиком. Некоторое время молчат, задумчиво глядя куда-то в разные стороны.
- Ну, - Евгений Петрович шумно вздыхает, смотрит на Игоря Герасимовича и улыбается, - я, пожалуй, пойду.
- Отпускные... – Игорь Герасимович не договаривает.
- Получи за меня и положи в сейф. – Евгений Петрович хлопает себя по карману джинсов. – Я тут снял немного. Хватит.
- Понял, - говорит Игорь Герасимович, и видно, что он пытается улыбнуться, но улыбка не получается. – Звони.
- Обязательно. Да! – Евгений Петрович чешет лоб. – Странная она какая-то эта твоя Алла Ивановна.
- Почему моя? – спрашивает Игорь Герасимович.
- Ну, вы ж семьями дружите.
- Да-а-а, как тебе это сказать. – Игорь Герасимович думает, что сказать. – Жёны наши большие приятельницы. Муж её, - он морщится, - можно сказать, что уже и не живёт с ней. А мне он так даже и противен. Я только напиться и могу с ним... Короче, не живёт он с ней.
- Что ж так? – Евгений Петрович усмехается. – Такая женщина.
- Ты тоже оценил? – Игорь Герасимович улыбается. – Красивая женщина. Умница. И что этому мужику надо? Не пойму.
- А по последней переписи, - Евгений Петрович улыбается, - ты ж, помнишь, настоящие мужики то перевились. Раз, - он показывает рукой на Игоря Герасимовича, - и два, - он бьёт себя в грудь, - и всё.
- Эт точно, - соглашается Игорь Герасимович.
Они смеются, долго жмут друг руку руки.
- Я тут через твой чёрный ход выйду? – Евгений Петрович показывает на дверь в глубине кабинета.
- Да-а! – Игорь Герасимович подходит к двери, открывает её ключом. – Помнишь, по ступенькам?..
- Конечно.
Они снова жмут друг другу руки, и Евгений Петрович уходит.
Выйдя из здания, Евгений Петрович переходит дорогу, пересекает сквер и идёт вдоль улицы. Идёт не спеша.
Сияет яркое солнце. Солнце уже прошло зенит, но ещё высоко. Парит. Где-то за домами висят чёрные грозовые тучи.
Евгений Петрович, щурясь, смотрит на небо, на солнце, потом подходит к обочине и останавливает такси. Сев рядом с таксистом, он некоторое время смотрит вперёд.
- Куда? – спрашивает таксист.
- Ну-у-у, - задумчиво тянет Евгений Петрович, продолжая смотреть куда-то вперёд, - для начала гони, - он вздыхает, чешет лоб, - гони прямо на окружную, наверно.
- Есть на окружную, - таксист закуривает и выпускает дым в форточку.
Едут молча. У одного продуктового магазина Евгений Петрович просить остановить; в магазине он покупает бутылку водки, колбасу и ещё некоторые разные продукты. Потом они опять едут молча.
- Хорошо теперь, - говорит вдруг Евгений Петрович и показывает рукой куда-то вправо. Они тем временем проезжают павильоны автосалонов. – Хочешь Шевроле? Пожалуйста! Хочешь Опель? На тебе! Фольксваген! Нисан!.. Эх! – Евгений Петрович вздыхает.
- Да-а-а, - тянет в ответ таксист.
- Да-а-а, - тянет Евгений Петрович, продолжая смотреть направо, – только жить и жить. – Она начинает вдруг напевать « Тебе судьбу мою вершить, тебе…ля-ля-ля-ля-ля-ля! Команда молодости нашей, команда, без которой мне не жить…» А вот! – Он кивает головой направо. – Красавец Сейм! Красив наш город! Красив?
- Да, - говорит таксист.
- И замечаем мы эту красоту… Редко мы её замечаем. – Евгений Петрович продолжает смотреть на Сейм, голова его поворачивается назад, назад, и вскоре Сейм исчезает из виду. – Эх, - вздыхает Евгений Петрович и продолжает петь «Команда молодости нашей, команда, без которой мне не жить! На-на-на! На-на-на-на!..» Да, красив наш город. Как преобразился! Ты только посмотри, а! Как преобразился! Да-а! – восхищается Евгений Петрович.
- Окружная, - прерывает через некоторое время восхищения Евгения Петровича таксист. – Приехали? – Он смотрит на него. - Прямо - в Белгород. Налево - Магистральный. Куда?
- Та-ак, - Евгений Петрович смотрит по сторонам. – Если прямо, то на Белгород?
- На Белгород.
- А до Харькова не подбросишь?
- Не-ет, - таксист улыбается. – В другой раз.
- Жаль. - Евгений Петрович расплачивается с таксистом и выходит на шоссе.
Такси уезжает.
Ну, - вздыхает Евгений Петрович, - вот и всё. – Он смотрит по сторонам, оглядывается, идёт задом вперёд вдоль шоссе и «голосует». – Приехали.
Кругом и над головой тоже висят чёрные тучи. Где-то, видно, уже идёт дождь. Евгений Петрович продолжает голосовать. Все пролетают мимо. Останавливается чёрный Джип.
- Братан, подбрось до Харькова, - говорит Евгений Петрович.
- Идиот! - кричит молодой мужчина и рвёт с места.
Евгений Петрович машет ему вслед и улыбается. Потом в течение часа останавливаются ещё несколько водителей: водитель самосвала говорит, что это, Харьков то есть, очень далеко; водитель Пежо вертит пальцем у виска и очень мило улыбается; пожилая женщина в Матисе говорит, что Евгений Петрович уже староват для неё, чтоб попадаться на такие шутки; а таксист на красной Девятке шутит, что у него смена заканчивается и он не успеет доехать до Харькова и вернуться обратно…И только КАМАЗ останавливается и водитель сам сразу говорит:
- Садись.
Евгений Петрович садится и они едут.
- Задолбали эти менты, - начинает сразу водитель, мужчина средних лет в маечке, в шортах. С залысинами. – Написано, что пустой, так нет, покажи да покажи.
- Сегодня жара, им простительно.
- Да ты понимаешь, злой как собака. Пустой рейс. В холостую. –Водитель закуривает. – Куришь? – Он протягивает Евгению Петровичу пачку сигарет.
- Нет, год, как бросил, - говорит Евгений Петрович.
- И правильно сделал. – Водитель затягивается и выпускает дым в окно. – А я вот никак не могу бросить. – Потом он долго рассказывает, как его надули в Москве с оказией. – Не то, чтоб надули, - он морщит лицо и трясёт головой. - Сам не пойму.
- Да, - Евгений Петрович смотрит куда-то направо, - сейчас надо держать ухо востро. Надуют так, что и пикнуть не успеешь. – За окном мелькает деревушка. - Хорошо в наших широтах, - говорит Евгений Петрович.
- Что хорошо?
- Ни цунами тебе, ни тайфунов. Живи, не хочу!
- Эт верно. Как послушаешь, что там у них. А у нас… Хотя, извини, пару разиков в прошлом году в одной деревушке посрывало у некоторых крыши.
- Лишь бы главную крышу не сорвало, - улыбается Евгений Петрович.
- Эт точно. – Водитель смеётся. – Главную чтоб не сорвало. А тебе куда?
- В Харьков.
- Нет, не сегодня. – Водитель некоторое время разглядывает Евгения Петровича. - Я проезжаю Белгород, и там меня уже ждёт напарник. Погрузка, и мы дуем обратно.
- Сразу за Белгородом?
- Да. А что у тебя в Харькове. Дела?
- Дела.
- Странный этот город Харьков. – Водитель смотрит в зеркало заднего обзора. – У меня там четыре друга. Все Белгородцы. Из Белгорода, то есть. А жёны у них Курянки. Ты представляешь. И, говорят, что такое там сплошь и рядом. А!?
- Харьков – это лучший город земли, - говорит Евгений Петрович. – Это почти медицинский факт. – Он смеётся. – После Курска, конечно.
- Понятно. – Водитель тоже начинает смеяться. – А что автостопом? Сел бы в поезд. В электричку. Тихо и спокойно.
- Нет. Я уже было собрался пойти пешком, но вдруг дождя испугался.
- Сахарный что-ли?
- Нет…но. – Евгений Петрович пригибается и смотрит в окно на небо. – Сейчас как ливанёт. Слякоти боюсь.
- Да, с грязью у нас всё в порядке, - говорит водитель. - Что, турист что-ли?
- Нет. Не знаю ещё, кто я.
- Так-так. – Водитель включает радио, ищет программу и останавливается на Шуфутинском.
Потом долго едут молча, слушая радио. За окном мелькают разные населённые пункты, лесочки, овраги, поля. Водитель только раз нарушает молчание фразой «Ну, вот и въехали в Белгордщину». Он изредка поглядывает на Евгения Петровича, курит, пьёт из баклажки пепси.
- Скушный ты парень, - говорит вдруг водитель.
- Это почему? – Евгений Петрович улыбается.
- Молчишь и молчишь. – Водитель мельком смотрит на Евгения Петровича.
- А что говорить? – Евгений Петрович вдруг мрачнеет.
- Будем обгонять эту рухлядь? – спрашивает водитель. – Тракторишка на всю дорогу. – Он жмёт на газ и идёт на обгон. – Нарушаем сплошную, что ж поделать.
Евгений Петрович смотрит на трактор, который они обгоняют, в тракторе за рулём сидит парень в кепке.
Некоторое время после обгона едут молча.
- Смотри, ещё один голосует. Возьмём? – Водитель смотрит на Евгения Петровича.
- Ты хозяин. Но я б и на двоих не возражал, - говорит Евгений Петрович.
- А посмеёмся на троих. Может мужику очень надо. – Водитель тормозит. Евгений Петрович открывает дверцу.
- До города подбросишь? – кричит бородатый мужчина.
- Садись, странник, - бодро кричит водитель. – Только шустро.
Евгений Петрович сдвигается к водителю, бородатый мужчина садится, захлопывает дверцу, и они трогаются.
- Сашок, - говорит бородатый и протягивает руку водителю.
- Геннадий, - говорит водитель, и они жмут друг другу руки.
- Ну? – Геннадий смотрит на Евгения Петровича. – А ты кто?
- Жека, - говорит Евгений Петрович и смотрит на Сашка. – Что-то ты чем-то попахиваешь.
- Не мылся три дня, - говорит Сашок. – Пропотел насквозь.
- Да там и не только пот, - говорит Евгений Петрович.
- И не только пот. – Сашок теребит бороду. - Соли. Шлаки. Остатки дерьма и мочи. Короче, жизнь.
- Да, вонь я не люблю, - говорит Геннадий и смотрит на Сашка. – Открой посильней со своей стороны форточку.
Сашок открывает форточку.
- Тебе до города? – спрашивает Геннадий Сашка.
- Да можно и к городу.
- Какие дела?
- Да разные.
- Так бомжы пахнут, - говорит Геннадий.
- Воняют, - поправляет его Евгений Петрович.
- Да что вы прицепились к этому запаху. – Сашок вдруг смеётся. – Это запах нашей страны. Я действительно бомж. Начинающий. Можно сказать, не удавшийся. Но, если мешаю, то я выйду.
- Да ладно, сиди. Вонять так вонять. – Геннадий бросает на Сашка беглый взгляд. - Наша страна по-разному пахнет, - назидательно говорит он. – Поездил я по ней вдоль и поперёк. Чего только ни нанюхался, чего только ни навиделся. Жаль, что не писатель, таких бы идиотов нарисовал, Гитлеров и этих, как его, а? Дракулов! А шлюхи… Но шлюхи, пожалуй, единственное светлое пятно.
- Да-а, - задумчиво тянет Сашок, - с Дракулами у нас полный порядок, а вот в шлюхах я разочаровался.
- Что так? – спрашивает Геннадий.
- Считал, что их трудная профессия делает их самыми честными и человечными. – Сашок вздыхает.
- И что? – Геннадий улыбается и смотрит куда-то в окно.
- Да так, -отвечает нехотя Сашок.
- А ты в Чечне не воевал случайно? – спрашивает вдруг Геннадий.
- А почему спрашиваешь?
- Дружбан у меня один есть. - Геннадий вдруг выглядывает в окно. – Показалось. Так вот, у него такой же взгляд, как у тебя.
- Какой?
- Не знаю. Вижу, что такой. Так всё-таки, воевал?
- Было дело.
- Ну! Нюх у меня. Талант. Я б такие непутёвые заметки про свои пути-дорожки написал, что ого-го. А ты что притих, старик?
- Слушаю вашу песню, - улыбается Евгений Петрович.
- А вот и дождик, - говорит Геннадий и показывает вперёд рукой.
Видно, как впереди дождь лупит по шоссе, и разлетаются брызги, и поднимается от асфальта пар.
- Стена, - говорит Сашок.
- Что я говорил, - говорит Евгений Петрович.
- Но он сейчас пройдёт. Вон, – Геннадий показывает рукой куда-то вправо, - уже и солнце и небо. Пронесётся.
Они въезжают в пелену дождя. Геннадий включает дворники.
- Я люблю дождь, но только, чтоб не холодный был, - говорит Сашок.
- Я нет, - говорит Геннадий. – Чисто профессионально.
- А ты? – спрашивает Сашок Евгения Петровича.
- Я? Дождь? – Евгений Петрович задумывается. – Как-то не задумывался. Дождь, значит надо брать зонт, может плащ накинуть… Не знаю. Наверно, люблю… Нет, не знаю.
- Особенно, когда молнии в землю бьют, - говорит Сашок. – Грешная она, её надо бить.
- Земля грешная? – Геннадий отрицательно машет головой. – Земля – это всё!.. Нет, это не гроза, - говорит он. – Хотя мне казалось, что сверкает.
- Сверкало, - говорит Сашок.
- А так бывает, что сверкает, а потом начинается дождь, и грозы как не бывало. – Геннадий закуривает и угощает сигаретой Сашка. – А ты не куришь? – спрашивает Геннадий Евгения Петровича.
- Нет, - говорит Евгений Петрович. – Бросил. Давно.
- Ах, да, год назад. Молодец. А я никак, – говорит Геннадий.
- А я и не хочу бросать, - говорит Сашок. – Закуришь, и как-то легче становится жить.
- Да, это точно. – Геннадий затягивается и выпускает дым в форточку. – Легче.
После его слов дальше едут молча. Дождь кончился. Выглянуло солнышко. Дорога заблестела.
- Хорошо, - говорит Евгений Петрович.
- Хорошо, но... – Геннадий как-то улыбается, больше пытается улыбнуться. – Виноват, но хорошего по немножку. Всё, приехали, - говорит он вдруг и съезжает на обочину.
- Так ты же сказал, что за Белгородом? – спрашивает Евгений Петрович.
- За? – Геннадий задумывается. – Эт, значит, я ошибся. Перед. Конечно, перед Белгородом. До. Здесь. Это со стороны Харькова за. Вот сейчас сворачиваю направо и к напарнику. Да тут до города рукой достать. Вы ж мужики, я вижу, крепкие. Любой вас подбросит. Километров пять. Да и дождь уже того, - он открывает дверцу, выглядывает из кабины, захлопывает дверцу. - Извините, брателлы.
- Ну, пока. – Евгений Петрович протягивает ему деньги.
- Спасибо, братан. Я б тебя за так довёз, - Геннадий берёт деньги, - но холостой рейс. Такой холостой… - Он морщится и цокает языком. – А тебя, Сашок, если б ты был не чеченцем, за твою вонь вообще б не подвозил. Страшная вонь. Даже не знаю, что напарник теперь скажет.
- Поздно, - как-то зло говорит Сашок.
Евгений Петрович и Сашок выбираются из кабины.
- Сколько вы ему дали? – спрашивает Сашок, когда Камаз удалился.
- Да, так, - Евгений Петрович смотрит по сторонам, - на выпить и закусить.
- Выпить и закусить это хорошо. – Сашок тоже смотрит по сторонам.
- Вон лесок, - Евгений Петрович показывает на небольшой лесок в низинке. – Сделаем костёрчик, выпьем и закусим.
- А есть что?
- Да, есть чуть-чуть. Я запасливый.
Они направляются в сторону леска.
- Много ты ему дал, - говорит Сашок. – Я видел, сколько ты ему дал.
- Оно тебе надо чужое горе, - говорит Евгений Петрович.
- Не надо, - говорит Сашок. – Как там вас, Жека?
- Жека. А что не надо?
- Про чужое горе. Лесочек! – Сашок усмехается. – Три тощих деревца.
Дальше до лесочка они доходят молча. Ищут место и выходят на уже готовую поляну с кострищем.
- Ты тут пока расчисть место, а я дровишки поищу. – Евгений Петрович скидывает рюкзак и скрывается в кустах. Сушняка много, и он набирает полную охапку толстых веток. Вернувшись, он бросает охапку на землю.
- Всё в порядке? – спрашивает он Сашка.
- Всё окей, – отвечает Сашок.
- У меня там в рюкзаке литр воды, кофе… мы ещё и кофейку сбацаем. Ты выбери две рогатины из того, что я принёс, а я ещё схожу.
Евгений Петрович ещё раз сходил за дровами и принёс ещё больше.
Сашок уже развёл костёр.
- Отлично, - говорит Евгений Петрович. – Вот только я забыл, что воду то греть не в чем.
- У меня всё есть, - говорит Сашок и вытряхивает из своей торбы небольшой котелочек.
- Прекрасно. – Евгений Петрович достаёт из своего рюкзака литровую баклажку воды, выливает воду в котелок, и Сашок пристраивает его над костром. Евгений Петрович достаёт также из своего рюкзака бутылку водки, кусок колбасы, кетчуп, полбатона. – У меня всего один стакан. Точней, кружечка.
- У меня тоже есть кружка, - говорит Сашок.
- Постой-постой! – спохватывается вдруг Евгений Петрович, запускает руку во внутренний карман рюкзака и достаёт деньги. Считает. – Зачем ты лазил по карманам?
- Ты что-то путаешь. – Сашок наклоняется над костром, подкладывая сучья.
- Это ты меня с кем-то путаешь, сука, - зло говорит Евгений Петрович.
- Знаешь, что, - Сашок нагловато с усмешкой смотрит на Евгения Петровича, - судя по тому, сколько ты дал водителю, тебе деньги не нужны. А за те деньги, что у тебя там, я тебя и грохнуть и порешить смогу. Так, за милую душу и грохнул бы. Ну, взял немного. Да даже и незаметно.
- Грохнуть? Лишь бы не трахнуть. Порешить, говоришь? – Евгений Петрович задумывается. – Это идея. Об этом я как-то не подумал. Пореши, если сможешь порешить так, чтоб я мгновенно сдох, не мучился. Решай.
- Не понял, - говорит Сашок.
- Я согласен, чтоб ты меня грохнул, - говорит Евгений Петрович с каким-то надрывом. – Но только сразу. В одно мгновение. Чтоб я не мучился.
– Не понял. - Сашок улыбается и чешет затылок.
- Да что ж ты такой непонятливый. – Евгений Петрович усмехается и кивает на свой рюкзак. - Грохни меня за те бабки, что там.
- Я что тебе, киллер? – Улыбка исчезает с лица Сашка.
- Ты же видел, там для тебя, как для бомжа совсем нехилые бабки. – Евгений Петрович поднимает с земли рюкзак и смотрит на Сашка серьёзно.
- Нет. – Сашока мотает головой. - Я так могу. Просто задушить. – Он встаёт и отходит от костра.
- Но я ж инстинктивно начну сопротивляться, - говорит Евгений Петрович, жестикулируя. - Ещё сам тебя замочу. Нет, задушить тебе меня я не дам. Грохни так в миг! Ты ж чеченец!
- Чеченец? – Сашок оглядывается. - Я б выполнил твою просьбу и прикончил бы тебя так, как ты этого просишь, но я не спецназ. Там я был сапёром. – Сашок подходит к костру и шевелит сучья. - Я не умею так: раз и два, позвонок хруст, и ты уже труп. Нет, не умею. Спецназ это не сапёр. Нет, - Сашок мотает головой, - я ж в Чечне был не спецназом, я сапёром был. А мы, сапёры, не обучены, чтоб одним движением руки шею сворачивать. Нет, - он смеётся. – Так, чтоб мгновенно, наверно не смогу. – Он переходит на несвязанное бормотание.
- Тогда клади деньги обратно, или я буду драться. Если я озверею, то я на всё готов.… - Евгений Петрович кладёт свой рюкзак на землю. – Мне теперь всё равно.
Сашок некоторое время думает, глядя на пламя костра.
- Да подавись ты своими деньгами. – Он бросает деньги рядом с костром.
- Аккуратней с деньгами, пожалуйста, - говорит Евгений Петрович, собирая деньги. – Я их не один годик копил. По командировкам шлялся, семье изменял, людей обманывал, брал на душу грех. А ты… - Сложив деньги в карман джинсов, он смотрит на Сашка. - Что ж тебе за Чечню дали, что бомжуешь? – Он с шумом втягивает в себя воздух.
- Не твоё дело.
- Не моё. Это верно. – Евгений Петрович присаживается у костра. - Собственно, мы сюда зачем пришли? Выпить и закусить. Вот и колбаска. Еле упросил порезать. Народ, конечно, пошёл…
- Нормальный народ. Время такое.
- Да времена все такие.
Некоторое время они молчат.
-Извини, - нарушает молчание Сашок. – Я б тебя не грохнул. Даже не дрался бы. Я думал, что ты не заметишь.
- Да я б не заметил, если б ты это умело сделал, профессионально, если б хотя б кармашек застегнул. – Евгений Петрович вздыхает. – Я две вещи больше всего не люблю в этой жизни, это когда меня обворовывают и когда меня обманывают откровенно, не скрывая этого.
- Да не успел. Поглядывал в одну сторону, а ты с другой зашелестел. – Сашок смеётся.
Они смеются.
- А зачем ты носишь с собой столько денег? – спрашивает Сашок и присаживается у костра.
- Да вот собрался в одно место, а там без больших взяток делать нечего.
- Ни в рай что-ли?
- В рай! – Евгений Петрович разливает водку, у него маленькая кружка, у Сашки большая алюминиевая. – А как ты догадался?
- Да лёгко. – Сашок поднимает кружку. – За знакомство!
- За!
Они пьют.
- Ты хотя б помылся где-то, - говорит Евгений Петрович, закусывая колбасой. – Такая едкая вонь от тебя исходит. Один мой знакомый назвал бы это вонючей аурой.
- Когда я начинал, я попытался примазаться к двум бомжам. - Сашок смеётся. - Один из них мне сказал, что от меня не пахнет. Сказал с таким презрением, что я собрал свои манатки и отвалил от них.
- Да-а. – Евгений Петрович мотает головой.
- Сейчас пропахну ещё дымом костра и вообще буду вонять, как копчёная селёдка, предварительно вымоченная в дерьме.
Они смеются.
- Ты зачем бороду-то отпустил? – спрашивает вдруг Евгений Петрович. – Тебе лет двадцать пять?
- Двадцать шесть. Так вышло.
- О-о, ещё вся жизнь впереди. Даже больше.
- Жизнь не жизнь, но впереди.
- Что-то интонация у тебя какая-то грустноватая.
- Да и у вас глазки не очень то весёлые. – Сашок кивает на бутылку. – Наливайте.
- Да-а. – Евгений Петрович разливает водку. – Весёлая компания. – Они чокаются и пьют. – Что ж бомжуем? Такой молодой…
- Да так. – Сашок задумчиво смотрит куда-то вверх. – Вечереет.
- Вечереет, - соглашается Евгений Петрович.
-Так вышло. – Сашок суёт кусок колбасы в рот и начинает медленно жевать. – Я вообще-то с Урала.
- То-то вижу, говор не местный.
- С Урала. – Сашок смотрит на Евгения Петровича. – Кофейку?
- Да, - Евгений Петрович разливает кипяток по кружкам, высыпает в кружки по пакету кофе. – Сахара нет.
- С Урала. – Сашок вздыхает, беря в руку кружку. – Импотент я, - говорит он как-то вдруг подавленным голосом.
- Не понял? – Евгений Петрович бросает на Сашка вопросительный взгляд.
- Что ж тут непонятного. – Сашок смеётся. – Не стоит. Ферштеен михь?
- Йес, - выдавливает из себя Евгений Петрович.
- И не воевал я ни где и ни в какой Чечне. Даже не служил. Это мой друг воевал. Он подорвался там и так, что его половой жизни пришёл конец. А у него невеста была краса-авица. Секёте? А он пришёл и никакой. Ему и операцию какую-то сделали, и стало ещё хуже. А я… - Сашок делает глоток кофе. – Хорош кофеёк. Люблю кофе. А-ба-жа-ю!
- Ну а ты то? Ты?
- Я на него посмотрел и так сильно за него пережил… - Сашок делает ещё два глотка кофе. - А его девушка, Ксюша, ко мне переметнулась. Да так активно. Я чуть с ума не сошёл. У них такая любовь была, такой роман они крутили! А тут она ко мне. А я, как увижу её, начинаю думать только о нём. Она разденет меня, а я никакой. Она ласкает меня, трогает всего меня и говорит: «Ну, что ты милый?» А я никакой. А она продолжает: « Глупенький, я только тебя и любила, и любить буду всегда. » Потом я смотрю на Серегу, он на меня, и так жутко. – Сашок несколькими глотками допивает кофе и наливает в свою чашку и в чашку Евгений Петровича водки. – Твоё здоровье.
Пьют.
- Да, история, - говорит Евгений Петрович. – Понимаю.
- Не уверен, - качает головой Сашок. – И я решил уехать. Подальше. Хочу на берег моря. Вот уже месяц бомжую. – Он подбросывает в костёр веток. – Война не делает людей лучше. Война уничтожает людей.
- Пожалуй.
- Так что, – Сашок вздыхает, - и ты не нестоящий бомж.
- Это почему же?.. Ах, да, не пахну. - Евгений Петрович задумывается. - У меня есть мыло. Сменная одежда. Я и стирать буду.
- Где?
- В речке какой-нибудь. Что у нас речек нет?
- Есть. А зимой?
- Зимой? – Евгений Петрович усмехается. – До зимы ещё дожить надо.
- Да не успеешь глазом моргнуть. Самое ужасное, когда начинается зима. Ещё осень, но уже холодно. Лежишь на земле и видишь сон.
- Зимой на земле.
- Бывает. Выживают только те, у кого здоровье ого-го. Да и то только сначала, а потом все подыхают.
- Откуда знаешь? Ты ж только месяц бомжуешь.
- Знаю.
- Да, - Евгений Петрович чешет затылок. – Хотел бы я дожить до зимы.
- Да, доживёшь, ты ж не бомж… - Сашок вдруг хлопает себя по лбу. – Да! тебя что, из дома выгнали?
- Да, жена привела мужика. Он сильнее меня, дал в лоб… К тому же они вдвоём.
- А дети?
- Дети взрослые, разъехались.
- Сильней. Да пошли его к чёрту.
- Меня ещё и с работы попёрли. Вот уже месяц. И никуда не берут.
- Работа! – Сашок вдруг хохочет. – Работа... Так это ж хорошо, что никуда не берут. Работа! Вот мура! Работать на эту мразь.
- Я никогда не вдавался в политику. – Евгений Петрович делает глоток воды. – Наверно потому, что считал людей такими, какие они есть – жадные, сволочистые, мерзкие, завистливые, жестокие, грязные, хорошие тоже есть и не мало. Я с детства уже всё это знал, я так воспитывался. Потому прожил жизнь спокойно, без нервов, счастливо. У меня никогда не было даже в мыслях отдалённых - отдалённых переделать как-то этот мир, переделать людей. Мир, - Евгений Петрович смотрит по сторонам, – это симбиоз всех тех, кого я перечислил и даже намного больше, и вся эта болтовня о конце века меня не трогает абсолютно. Человечество гибнет постоянно, каждый день, это диалектика. Одни гибнут, другие появляются. Человек нынешний это севсем не человек по меркам, - Евгений Петрович задумывается, - Древнего Рима, например. Вот диалектика мне интересна. Это вещь. Настоящий диалектик это спокойный человек.
- Хорошо тебе. – Сашок усмехается. - А как у диалектиков с бабами?
- Спрашиваешь?! Диалектики вообще не могут без баб. Ты что! – Евгений Петрович смотрит на Сашка. - Единство и борьба противоположностей – главный закон диалектики. -
- Ты философ? – спрашивает Сашок.
- Мы все, как выпьем, философы. – Евгений Петрович смеётся, потом улыбка медленно исчезает с его лица, и лицо принимает задумчивый вид. – Не философ и не теософ. Давно, когда в вузе учили философию, мы часто спорили. У нас в группе были очень грамотные ребята, я их слушал и многому научился.
- Грамотные? Как ты? И где ж они?
- Кто спился, кто растворился, кто ассимилировал в среде посредственности, а кто-то и карьеру сделал.
- А сейчас люди кто?
- Всё, как и тогда. И ценности те же, только формы несколько иные этих ценностей.
- Ты ж только что говорил, что для Древнего Рима мы не люди. – Сашок вопросительно смотрит на Евгения Петровича.
Евгений Петрович пожимает плечами и улыбается:
- Диалектика...
- Умный ты. Бог с ними, с людьми. – Сашок тяжело вздыхает. - А у меня вот такая история, и у меня с бабами всё.
- Что всё?
- Не стоит. Какой-то хрен сделал операцию. Не умел, а взялся. И вот… Пришёл я с войны, домой не поехал, девчонке своей написал, что разлюбил её, кручу роман с другой; завербовался в одну артель, потом с отчаянья чуть не натворил глупостей, чуть не сел, а потом бросил всё, поселился в одной глухой деревушке, где несколько стариков, делать для себя ничего не хотел, за рюмку и закуску помогал им всем во всём, а потом вообще пошёл бомжевать. Вот так и доживаю свои деньки.
- Ты ж только что говорил, что нигде не воевал, что… - Евгений Петрович смотрит на Сашка и стучит пальцем по виску.
- Ты сейчас куда? – спрашивает вдруг Сашок и улыбается.
- Да вот в Харьков собрался.
- Жалко, что бог далеко. – Сашок подкинул в костёр несколько веток. - А то взял бы этих, кто нас на бойни посылает, да мордой в дерьмо. А он только над нами посмеивается да молитвы нам подкидывает, а как на бойню, так нас.
- Не знаю, не знаю. – Евгений Петрович вздыхает, смотрит на небо.
- Если б я был Стенькой Разиным, то я б давно уже… - начинает говорить Сашок, но не договаривает, безнадёжно машет рукой.
- Если б ты был Стенькой Разиным, - Евгений Петрович усмехается, - то ты б ещё и подумать не успел, что ты Стенька Разин, как тебя б отстрелили снайперы.
- Как это отстрелили б?
- Заказали б. – Евгений Петрович смотрит на Сашка с улыбкой. – Времена сейчас такие, не то, что в семнадцатом.
- Вот все мы так и думаем. Потому…- Сашок мотает головой. - Не согласен. Будут ещё и Стеньки Разины и Зорро, и даже Ленины.
- Насчёт Ленина согласен, Гитлеры будут, может быть, но Разиных и Пугачёвых уже не будет точно.
- А я в этом уверен.
- Что ж, может ты и прав. Давай лучше ещё выпьем.
Они наливают по чуть, чокаются и выпивают.
- Вот такие дела у меня, - задумчиво говорит Сашок.
- И всё-таки, что собираешься делать то? – спрашивает Евгений Петрович.
- Я? У меня?– Сашок усмехается. – А я на все руки мастер. И автослесарь, и слесарь сантехник, а как плитку кладу! Я не пропаду. Нет, ты не думай, я не пропаду. Но надо немного остыть. Наверно временно осяду в Белгороде, сейчас куплю рекламку, что-нибудь найду, где-нибудь устроюсь. А потом… Как человеком снова стану, так и начну думать, что делать и чем заниматься.
- Понятно. – Евгений Петрович смотрит на небо. – Темнеет. – Он как-то сокрушённо качает головой. Потом суёт руку в карман рюкзака, достаёт деньги, отсчитывает немного и протягивает Сашку. – Держи на газету и на перовое время.
- Не надо.
- Держи, держи. – Евгений Петрович кладёт деньги на Сашкину торбу. – Потом отдашь.
- Где я вас найду?
- Не знаю где, но на том свете точно.
- На том свете деньги не нужны.
- Ещё как нужны. Там на каждом шагу, говорят, такие взятки. – Евгений Петрович смеётся. Сашок тоже.
- А вы то чего забомжевали?..Пардон. Об этом я уже спрашивал. – Сашок вздыхает и смотрит куда-то вверх.
- А я не бомжую.- Евгений Петрович усмехается. – Я гуляю. Просто вышел погулять. Ну и пошёл и пошёл. – Он встаёт. – Надо на звёзды посмотреть.
Сашок тоже встаёт, и они выходят из леса. На западе солнце только-только село. Они стоят, мочатся и молча смотрят на небо. Долго молчат. На востоке небо почернело окончательно. Звёзд уже было много.
- А в прошлом году в это же время на западе сразу после захода солнца горели две очень яркие звезды, - говорит Сашок.
- Какие? – спрашивает Евгений Петрович.
- А бог их знает, - отвечает Сашок. – Я в них ни гу-гу.
- Я тоже, - говорит Евгений Петрович, и они опять долго молчат, глядя на звёздное небо.
- Надо допить водку, - говорит вдруг Евгений Петрович. Сашок соглашается, и они возвращаются к кострищу, подбрасывают ветки в уже почти погасший костёр и разливают водку. Разливают всю и долго держат кружки в руках, глядя на кострище: сначала погасший костёр не подавал никаких признаков жизни, потом от ветерка пошёл дымок, потом в одном месте вспыхнул уголёк, погас, опять вспыхнул, потом в другом, и через некоторое время ветки вдруг вспыхивают.
- За жизнь, - говорит Сашок.
- За неё, родимую, - соглашается Евгений Петрович.
- Мой друг Серега как-то сказал, подвыпимши, что, не смотря ни на что, жизнь прекрасна во всех своих проявлениях. – Сашок выпивает свою водку залпом, шмыгает носом и закусывает колбасой.
- Да-а, - Евгений Петрович делает выдох, выпивает водку. – Жизнь продолжается. Это точно. – Он закусывает и вешает над костром котелок с остатками воды. – Кофейку захотелось.
- Заночуем здесь? – говорит Сашок.
- А где ж ещё.
- Смотри. – Сашок трёт ладонями. - Я уже почти привык ночевать под открытым небом. Ночью может быть холодно. Дождик может быть.
- Так тому и быть. – Евгений Петрович смеётся.
После этих слов они молча делают кофе, пьют и укладываются спать прямо на землю, подложив под головы Сашок свою торбу Евгений Петрович рюкзак.
- Курить охота, - нарушает молчание Сашок.
- Я б тоже покурил, - откликается Евгений Петрович.
- Тогда будем спать.
- Будем спать.
Лежать на земле прохладно, и Евгений Петрович сворачивается в калачик. Долго ворочается… и просыпается от хруста веток. Он открывает глаза, смотрит на Сашка, но Сашка нет. Евгений Петрович смотрит по сторонам. Сашка нигде не видно. Рассвет только-только занялся. Евгений Петрович встаёт и ещё раз смотрит вокруг: Сашка нет нигде, нет и его вещей. Евгений Петрович кричит:
- Сашок!
Ему отвечает тишина. Евгений Петрович быстро осматривает карманы своего рюкзака, потом накидывает его на плечи и выходит из леса.
На востоке заря уже разгорелась во всю. Евгений Петрович выходит на дорогу. Мимо с шумом проносятся машины. Евгений Петрович идёт в сторону города: вдали видны только его огни.
Не сказал бы я, что тепло. – Евгений Петрович оглядывается, потирая ладонями. Потом он достаёт из рюкзака куртку и надевает её. – Так то лучше. – Он пытается голосовать, но никто не останавливается. Такси подбирает его почти у самого города.
- Ну, спасибо, - говорит он таксисту. – Кого-то за город отвозили?
- Нет, я живу тут в одной деревушке, - говорит таксист. – Таксую.
- Ну, спасибо. – говорит Евгений Петрович. – Думал, что околею.
- Что так? – таксист зевает. – Вроде тёплое утро.
- Оно то тёплое, если ты из дома вышел. – Евгений Петрович тоже зевает. – А когда всю ночь в лесу провалялся…
- Что так?
- Что что так?
- В лесу что так… Провалялся всю ночь.
- Так вышло…О! Останови. – Евгений Петрович видит впереди шагающего Сашка. – Нет, - говорит он тут же. – Пусть себе идёт.
- Корефан? – спрашивает таксист.
- Пили вместе, - говорит Евгений Петрович, провожая Сашка взглядом. – Ты можешь меня сразу на вокзал? Я всё оплачу.
- Могу.
- А в Харьков?
- В Харьков не могу. Если б не эта долбанная таможня, то…
- Что так?
- Да есть проблемы. А что ты забыл в Харькове?
- Надо.
- Понятно. – Таксист зевает.
- Надо не надо, - Евгений Петрович тоже зевает, - но надо.
- А я вчера приехал домой, - таксист смотрит на часы, - дёрнул сто грамм, включил спутник и спа-а-ать.
Они уже едут по городу. Движение на дороге уже достаточно интенсивное, но некоторые светофоры работают ещё в мигающем режиме.
- Хорошо тебе, - говорит Евгений Петрович. – Сто грамм, спутник... А что ловим.
- А всё. – Таксист мельком смотрит на Евгения Петровича. – У меня два спутника. Хорошо. Кончил дело, гуляй смело. – Таксист зевает. – Не могу… Тебя прямо на вокзал?
- Да, я этот город плохо знаю.
- Ну, как скажешь.
Дальше до вокзала они доезжают молча.
- Спасибо, дорогой. – Евгений Петрович расплачивается с таксистом.
- Сдачи сколько? – Таксист смотрит на него.
- Не мелочись. – Евгений Петрович зевает. – Спасибо, что подвернулся в эту гулкую рань. – Он открывает дверцу, выбирается из такси и некоторое время наблюдает за отъезжающим такси. Потом он осматривается. Видимо, уже взошло солнце: оно сверкает в окнах верхних этажей домов...
На вокзале Евгений Петрович изучает расписание движения электричек, покупает билет до Харькова и долго слоняется по зданию вокзала. Потом выходит из здания, бродит в окрестностях вокзала и заходит в кафе.
- У нас закрыто, - говорит девушка.
- Замёрз как собака, - улыбается Евгений Петрович.
- А у нас что, баня что - ли? – говорит девушка.
- Да, я вот тут сяду, выпью немножко водочки, согреюсь, - продолжает улыбаться Евгений Петрович.
- Пусть садится у окна, - звучит откуда-то мужской голос. – Водку закусывать будете?
- Да съел бы чего-нибудь, - кричит Евгений Петрович невидимому голосу.
- Вон за тот столик. – Девушка показывает в конец зала у окна.
Евгений Петрович проходит через весь зал и садится за столик у окна лицом к окну.
- Сколько водки? – спрашивает девушка.
- Стакан, - говорит Евгений Петрович.
Девушка уходит. Евгений Петрович снимает с плеч рюкзак и кладёт его на стул рядом. Откидывается на спинку стула и смотрит в окно. Город уже проснулся: какие-то люди с сумками. Спешат. Туда-сюда. Туда-сюда. Евгений Петрович смотрит за окно куда-то в одну точку.
- Пожалуйста, - возвращает его в зал голос девушки. Она ставит на стол стакан с водкой, тарелку с котлетой и макаронами, хлеб.
- Пивка ещё, пожалуйста, - говорит Евгений Петрович. Девушка уходит. Евгений Петрович выпивает сразу полстакана и, закрыв глаза, некоторое время сидит, не закусывая. Потом начинает жадно есть. Девушка приносит бутылку пива и пустой бокал.
- Приятного аппетита, - бурчит она.
- Спасибо, красавица, - говорит Евгений Петрович и пьёт пиво из бутылки. Долго сидит за пивом, потягивая его, водку пьёт небольшими глоточками, потом заказывает ещё одну котлету и «немного» водки. За это время в кафе заходят двое мужчин, они «питьё» принесли с собой; мило улыбнувшись девушке - официантке, они устраиваются в самом углу, и сидят тихо, занимаясь своим питьём. Потом приходят ещё двое: молодые парни, они долго что-то заказывают, к ним выходит мужчина, наклоняется над ними и они долго о чём-то беседуют и расстаются после дружного хохота. Их хохот как-то встряхивает Евгения Петровича, он делает большой глоток водки и снова устремляет свой взгляд за окно.
Ну, - он вдруг глубоко вздыхает, смотрит на часы, допивает водку, доедает то, что оставалось в тарелке, – вот и всё. – Он машет официантке рукой. Она подходит к нему через некоторое время, кладёт на столик счёт и отходит. Евгений Петрович взглянув на счёт, отсчитывает деньги, кладёт их на стол и встаёт. – Спасибо. – Он кивает девушке и покидает кафе.
Вернувшись на вокзал, Евгений Петрович долго сидит в туалете. Потом умывается. Умываясь и растирая лицо холодной водой одновременно, он смотрит в зеркало. Слева мочится лысый мужчина, он, видимо от удовольствия, откинул голову назад, и его лысина видна явно. Справа мочатся двое молодых парней; они смотрят друг на друга, переговариваются и чему-то смеются.
Выйдя из туалета, Евгений Петрович выходит на перрон. Электричка на Харьков уже стоит. Он заходит в третий вагон с головы, проходит один вагон, второй, выбирает с кем бы сесть. Там много вещей, там молодёжь кушает и пьёт, там ещё что-то. Садится на сидение напротив девушки в чёрном. Рюкзачок кладёт рядом у окна. Потом рядом с ним подсаживается женщина с маленьким ребёнком, потом напротив старушки с мешком. Идёт мужчина с сумочкой и предлагает поменять рубли на доллары, на гривны. Евгений Петрович меняет рубли на гривну, даже не спросив обменного курса. Устроив гривны в кармане брюк, он прислоняется к стенке и засыпает.
Будит его пограничник, который долго, пока Евгений Петрович заполняет миграционную карточку, изучает его паспорт. Потом пограничник высаживает старушку с мешком, что-то там в мешке усмотрел, но та, видимо, откупается.
- Чем дальше в лес, тем больше дров, - улыбается старушка и кивает головой куда-то за спину Евгения Петровича.
- В какой лес и каких дров? - улыбается Евгений Петрович.
- С каждым днём кормушек у чиновников всё больше и больше. – Старушка прячет паспорт в сумочку.
- А-а-а, - Евгений Петрович понимающе кивает головой. – Так на том же Россия и стоит. Три кита – воровство, пьянство и чиновники.
- Китов, наверно уже и побольше.
- Нет, всё остальное это уже другие рыбы и рыбёшки. Это чья таможня? – спрашивает Евгений Петрович вдруг и смотрит по сторонам.
- Казачья Лопань, - бормочет старик напротив.
- А Российскую что, уже проехали?
- Да. Они проскочили как-то быстро и незаметно. Паспорта только мельком посмотрели…
- Я и не помню. – Евгений Петрович зевает. - Теперь можно поспать до самого Харькова?
- Можна.
Он мостится к стенке, засыпает и просыпается уже в Харькове.
Харьков встречает Евгений Петровича страшной духотой.
Выйдя на привокзальную площадь, Евгений Петрович некоторое время стоит на ступеньках и смотрит на фонтаны. Ему предлагают воспользоваться услугами такси, но он только неопределённо кивает в ответ. Трёт лоб, глаза, смотрит себе под ноги, чему-то усмехается. Потом он как-то нерешительно спускается со ступенек и пересекает площадь. Переходит на другую сторону и идёт дальше. Идёт с улыбкой на лице, оглядываясь на женщин, глядя по сторонам, останавливается у витрин и подолгу смотрит куда-то в одну точку на витринах…. Так, разглядывая всё и всех и ничего конкретно, он выходит к Центральному Рынку. Выйдя, смотрит по сторонам, как бы ориентируясь на местности, потом идёт вдоль трамвайных путей, сворачивает на одну улицу, другую, потом поднимается по улочке вверх и, всё так же разглядывая всё, всех и ничего конкретно, выходит на Сумскую улицу.
Сумская! – вздыхает он, долго стоит на перекрёстке и просто разглядывает прохожих. Потом, озираясь, идёт вверх по Сумской. У оперного театра он разглядывает афиши: Киркоров, Антонов, Макаревич… Изредка оглядывается при этом и смотрит по сторонам. После оперного театра он долго стоит у памятника Шевченко, глядя на Шевченко. Як умру, то поховайтэ мэнэ на могыли, сэрэд стэпу шырокого, - шепчет он вдруг, умолкает и долго смотрит себе под ноги. – Эх, Тарас Григорьевич, Тарас Григорьевич. - Он поднимает голову, улыбается Шевчено, потом оборачивается и смотрит на другую сторону Сумской. Его взгляд поднимается выше, выше, он смотрит на окна дома напротив. – Чому я ни сокил, - шепчет он и идёт дальше по Сумской. Пересекает парк Шевченко и выходит к площади с памятником Ленину.
На площади он проводит несколько часов, сидя на скамейке напротив университета. То, откинувшись на спинку скамейки, смотрит куда-то в небо; то закрывает глаза и чему-то улыбается; то разглядывает прохожих, женщин и девушек провожая долгим взглядом; то долго смотрит на двух студентов на соседней скамейке, которые пьют пиво, у одного из них ноутбук, у другого в руке общая тетрадь, они смотрят в ноутбук и смеются, он смотрит на них, пока те не уходят; после двух студентов он переводит взгляд на здание Госпрома, смотрит на телевышку…
Альма матер, альма матер, - вдруг поёт он, оглядывается на здание университета и чему-то беззвучно смеётся. – Вот и всё-о-о. Вот и всё-о-о. – После этих слов он сидит неподвижно с головой, повёрнутой в сторону университета. Вечереет. - Вот и всё. – Он трёт лицо и глаза ладонью, встаёт со скамейки и направляется в сторону Сумской. В первом попавшемся магазине покупает бутылку водки, колбасу, в киоске рядом - хризантемы и медленно, глядя по сторонам, идёт по улице. Потом он останавливается на перекрёстке напротив памятнику Шевченко, некоторое время смотрит в сторону памятника, потом заходит в здание, поднимается по высоким ступенькам на третий этаж, подходит к высоченной двери, осматривает её и потом стучит в дверь: стучит раз, потом два раза подряд, потом ещё раз и ещё раз. Прислушивается. Потом повторяет последовательность стуков в дверь. Дверь открывают не сразу. За дверью слышатся быстрые шаги, массивная дверь открывается, и на пороге появляется мужчина с огромной седой бородой и усами.
- Женечка! – На лице бородача сверкают в улыбке белые зубы.
- Санёк, - стонет Евгений Петрович.
- Я нюхом чувствовал, что ты должен скоро подвалить, - радуется Санёк. – Я как чувствовал.
Они проходят в комнату.
- Ты ж говорил, что собирался переехать на другую хату? – спрашивает Евгений Петрович.
- Передумал. Суммы для меня это больше, чем родина. Это даже больше, чем я сам. – Санёк говорит возбуждённо. – Дед! Прадед! Отсюда меня вынесут только вперёд ногами. Ну, садись! Какими судьбами? Какие дела? Как жизнь?
- По-разному, но не всё сразу. – Евгений Петрович достаёт бутылку водки и ставит на стол, колбасу достаёт. – Порежь.
- И как всегда цветы! - почти кричит Санёк. – Ну, ты просто гений, что прикатил именно сегодня. - Санёк исчезает и появляется с ножом.
- Держи. – Санёк протягивает Евгению Петровичу нож. – Я сейчас. – Он опять исчезает и возвращается с тарелками с нарезанными помидорами, огурцами и луком. Евгений Петрович тем временем порезал колбасу. – Я как раз только картошечки нажарил, - говорит Санёк. – Сейчас. – Он опять исчезает и появляется со сковородкой жареной картошки, вилками и маленькими стаканчиками. – Та-ак, - думает он, расставив всё принесенное на столе. – О! Пиво! – Он исчезает очередной раз и кричит откуда-то: - Думал сегодня одним пивом обойтись. - Он возвращается с баклажкой пива и двумя кружками. – Не судьба значит, - улыбается он, беря в руки бутылку водки.
- Почему не судьба? – Евгений Петрович смотрит на Саньку и улыбается. – Судьба!
- Точно. – Санёк тоже улыбается и осматривает стол. -Кажется всё. Я тут картошки нажарил. Задержался на работе, вот пришёл, и так мне захотелось жареной картошечки. Идиоты! Ну, кто картошку варит?! Только жарить. На сале. Только на сале. – Санёк садится напротив Евгения Петровича. Разливает водку. – Как чувствовал! Ну, поехали!
- Поехали.
Они чокаются, пьют и закусывают. Некоторое время смотрят другу на друга и улыбаются.
- Я ужасно рад, что ты вот так нежданно негаданно. – Санёк дёргается, мечется. - Просто с ума схожу. Рассказывай, что и как? Какими судьбами или ветром каким?
- Я приехал... – Евгений Петрович накалывает на вилку по одному кусочку жареной картошки и ест. – Я приехал… – Он улыбается и смотрит на Саньку. – Я приехал проститься, - договаривает он.
- То есть?
- Уплываю.
- Куда?
- Туда.
- Решился? А не поздно? – Санёк улыбается, морщится, пожимает плечами. - Да и что ты там делать будешь?
- Ты не понял. Я собрался туда. – Евгений Петрович кивает головой куда-то вверх. – Наливай.
Санёк некоторое время гладит бороду и удивлённо смотрит на него.
- Не совсем врубился. – Санёк вдруг смеётся и разливает водку. Выпивают. – Сам будешь всё рассказывать, или мне начать угадывать. – Санёк разливает по кружкам пиво и делает глоток из своей, потом долго смотрит на Евгения Петровича.
- Потом. Попозже. – Евгений Петрович берёт в руки кружку пива и рассматривает пиво на свет.
- Ну нет уж. – Санёк смеётся. – Давай не нарушать традиции. Давай сразу обо всём, а потом помолчим, порассуждаем. Давай.
- Лучше почитай мне что-нибудь, - говорит Евгений Петрович.
- Почитать? – Санёк смотрит по сторонам. – Ты ешь картошечку. Ешь. Там, не знаю, куда ты там собрался, да куда б и ни собрался, такой картошечки не подадут. Не подадут. – Санёк задумчиво наливает себе водки, пьёт сам и закусывает картошкой. – Не врублюсь...
- Да, - Евгений Петрович вдруг встаёт с задумчивым видом, - лишь бы не вырубиться. – Он подходит к стенке, увешанной портретными рисунками. - Маяковский, Пушкин, Есенин…А это кто? – спрашивает он, остановившись у одного портрета.
- Это Бродский, - говорит Санёк. – Не очень получился... я ж не художник.
- Если мне память не изменяет, ты ж его не очень. – Евгений Петрович внимательно рассматривает портрет Бродского.
- Это мой любимец, но не по жанру и не по рифме, а по духу, - говорит Санёк. - Нобель его только унижает. Вот Сартр… - Санек ещё что-то говорит, но Евгений Петрович, похоже, не слушает его. Он задумчиво смотрит на портрет Бродского, потом на портрет Лермонтова.
- Почитай, - тихо говорит Евгений Петрович. – Санёк, почитай что-нибудь из своего, – говорит он громче и садится за стол.
- Почитать? – Санёк задумывается, потом долго смотрит на Евгения Петровича. - О смерти? – спрашивает вдруг.
- Почему о смерти? – Евгений Петрович вздрагивает и серьёзно смотрит на Саньку.
- Ты ж всегда просишь прочитать что-нибудь о смерти. – Санёк делает глоток пива.
- Не помню. Никогда не просил о смерти. – Евгений Петрович удивлённо пожимает плечами. - Ну, давай, о смерти так о смерти.
- Шутка. – Санёк чешет лоб, теребит бороду, морщится. – Просто последнее время я что-то частенько обращаюсь к ней. – Он смотрит на Евгения Петровича. – Как за помощью, за советом что ли. Времена такие. Ну, слушай.
Санёк начинает декламировать:
Я приехал совсем случайно
В этот край высокий такой
На склоне с плантацией чайной
На вершине же с пьяной тоской.
А внутри, в избе, на вершине
Красавица! Как не смотреть!?
Татуировочка посередине…
А сама по имени Смерть.
И от той красоты неподдельной
В голове стынет серая твердь…
- Короче, - Санёк машет рукой и разливает водку, - ты понял, это всё смерть.
- Смерть. – Евгений Петрович берёт в руку стаканчик и разглядывает его содержимое. Ну, - он вдруг улыбается, - за смерть!
- За неё, родимую, - улыбается Санёк.
Они чокаются и пьют.
- Может, не надо было чокаться, - говорит Санёк.
- Да ты что!? – Евгений Петрович заглядывает в пустой стаканчик, и они оба смеются. - Напрасно ты тогда отказался пить с Пелевиным. Поругаться надо б было. – Он делает глоток пива. - Что он из себя…
- Ну, не по мне он… Все они. Будь он хоть Толстым, хоть Федькой Достоевским, хоть Хемингуэем…
- Хемингуэя, пожалуйста, не трогай, - перебивает Саньку Евгений Петрович.
- Да, пардон. – Санёк на мгновение задумывается. - Важно не то, как ты хорошо говоришь, а что ты говоришь. Это в быту важно, как. – Санёк говорит возбуждённо, всё время теребя бороду.
- Ты меня совсем запутал. То - что, то - как.
- Сейчас все пишут. И что? Всем издаваться?
- Хотя бы ради денег.
- А мне хватает. У меня есть ребята знакомые, ты ж знаешь… Какой у них слог! Какая рифма! Но им хорошо. Хотя, впрочем, некоторые б и издавались. Но! Момент! Хочешь, я тебе прочитаю стихи одного поэта? Вот. – Санёк берёт с полки книгу и открывает. – Беру наугад и читаю: «Я хотел бы жить, Фортунатус, в городе, где река высовывалась бы из-под моста, как из рукава-рука, и чтобы она впадала в залив, растопырив пальцы, как Шопен, никому не показывающий кулака.» Это поэзия? – Санёк захлопывает книгу и тут же открывает. – Или вот ещё: « Те, кто не умирают, живут до шестидесяти, до семидесяти, бедствуют, строчат мемуары, путаются в ногах. Я вглядываюсь в их черты пристально, как Миклуха Маклай в татуировку приближающихся дикарей.» А?
- Кто автор?
- Нравится?
- Хрень какая-то.
- Во-о-от. – Санёк ставит книгу на полку. - А ведь это нобелевский лауреат. У него, конечно, есть неплохие вещи, но в основном вот такой бред. И кому это интересно, кроме, разве что ни ему самому и людям, больным поэзией и Нобелевскими лауреатами. И не будь он ноблявский, никто б…
- Тебе, старик, просто обидно, что ты… - Евгений Петрович не договаривает и кивает Саньке: - Наливай.
- Нет. – Санёк разливает водку. - Я к тому, что не бывает бездарных поэтов. Все дарные. Только некоторые гении, это те, которым повезло. Некоторые получили известность, деньги, имя. Им тоже повезло, а может и не повезло. Других, не менее талантливых, никто не знает, им не повезло. А может им то и повезло. Что человеку надо? Выпить, закусить, чтоб не голодать, чтоб не били, чтоб какое-то дело было. Конечно, женщины, друзья. Вот основа. Семья не обязательно. А многим и этого не надо.
- Ты о себе? – усмехается Евгений Петрович.
Санёк смеётся:
- А большие деньги славу, так это нам навязывают боги…
- Ты против богов? – Евгений Петрович делает глоток пива.
- Я не против богов, но они не на моей стороне. Он не за меня.
- И кто ж те боги?
- Церковь, власть, очень умные люди, тончайшие психологи. Это не люди. Но именно они и есть наши боги в одном лице. Это они издают и не издают. – Санёк поднимает стаканчик, они чокаются и пьют. – Женечка, у меня стихов несколько тысяч. Но, опережая и предупреждая твой вечный вопрос, никогда ни за что не то, что издаваться не буду, это отдельный вопрос, а даже и пытаться не буду издаваться. Я даже не думаю об этом, эт только ты навеиваешь этот базар. Это можно сравнить с тем, что вот смотришь на море, ласкаешься солнцем, и что. Тебе хорошо. И что? Это всё надо издавать? Эти чувства, это всё выносить на продажу?
- Понятно. Атеист в последней инстанции. – Евгений Петрович улыбается. – И долго думал?
- Не очень. Но ты ведь об этом хотел заговорить? Так? Как всегда?
- Нет, Санёк. Сейчас я как-то думал не об этом. Хотя в прочем, ты сам эту тему затеял. Это, как то, что вот ты до сих пор не женат. А может скоро и подыхать. Сам вон говоришь, что всё чаще и чаще к Смерти за советом обращаешься. А жена это всё-таки благо…
- Женщины – благо, - мгновенно поправляет Санёк. – Но, отнюдь, не жена. Жена! Скажешь тоже. – Он смеётся. – Ты как анахронизм… Где-то у кого-то прочитал про людей анахронистов.
- Анахрозматиков. – Евгений Петрович тоже смеётся. – А все старики анахронизмы. За редким исключением. Но я не об этом, я о том, что и инженеришка ты простой, даже не ведущий. Кто? Старший?
- Старший. Старший! Но, - Санёк делает глоток пива, - мне хорошо, Женечка, хорошо. И хотя нас скоро всех разгонят, я классный инженер. Мне всё ясно и понятно, но что я могу. А как Миха, классный учитель! Он так оттягивается на своих уроках. Я как-то сидел у него на уроке. Девчонки!.. - Санёк смеётся, машет рукой и начинает разливать водку. – Миха и учитель классный, и учёный настоящий, не те, что куплены и дилетанты и мистификаторы. Настоящий!
- Ну и? – Евгений Петрович с улыбкой смотрит на Саньку.
- Но я не об этом. – Санёк надувает щёки и делает громкий выдох. - Миха ещё более классный артист. Он неподражаем. Он гениален. На его уроке тогда все сидели с открытыми ртами. Вот только денег маловато, меньше, чем у больших артистов, чем у этих…
- Не пойму, куда тебя несёт, - перебивает Саньку Евгений Петрович.
- Никуда. - Санёк ставит стаканчик с водкой у Евгения Петровича. - А ведь я недавно под старость чуть не вляпался. – Он смеётся.
- Во что же? – Евгений Петрович подносит ко рту кружку с пивом, но не пьёт, а ставит её обратно на стол и берёт стаканчик с водкой и смотрит на Саньку. Они чокаются и пьют.
- Не во что, а в кого. – Санёк вздыхает, откидывается на спинку стула и улыбается. – Познакомился с одной штукатурочкой. Женщина, у-у, закачаешься. И так она меня взволновала, но! Она, увы, оказалась поэтессой. Пишет стихи. Ты знаешь, отличные стихи. Где-то между Маяковским и Цветаевой по стилю…
- Как это, как это, как это как? - прострочил Евгений Петрович, и лицо его кривится до безобразия.
- Я сейчас тебе прочитаю. – Санёк встаёт.
- Не надо, - молит Евгений Петрович.
- Согласен. – Санёк садится. – Что это на меня нашло. Но я выдержал всего неделю. Когда она читает стихи, она так воет! Куда там вой Ахмадулиной той или…
- Санёк, - перебивает Евгений Петрович. – Понимаю, что сейчас времена такие, что все пишут, все болтают. Базар, одним словом.
- Понял. – Санёк берёт в руку бутылку. – Короче, у меня прекрасное творческое настроение. – Он смотрит на Евгения Петровича и чешет висок. - Не понимаю, почему ты об этом заговорил? Мы ж с тобой никогда друг друга не обсуждали. И вообще, зачем ты приехал? Мы ж с тобой летом не встречаемся, только зимой, в слякоть. Колись, зачем приехал? Я ж вижу. Я ж всё вижу. Давай, я ж тебе не абы кто. Колись.
- Да, как тебе сказать? Не люблю повторяться. – Евгений Петрович задумывается, чешет затылок. – Как поживает Элька?
- Я понимаю так, что сегодня после выпитого ты к Эльке не пойдёшь?
- Сегодня нет.
- Что ж тебе ответить на твой вопрос?
- Как начал, так и говори. Ну, не хочешь говорить про Эльку… - Евгений Петрович поднимает кружку пива и смотрит в неё. - Извини за этот базар. А как поживает Зиночка?
- А Зиночка поживает так, что вышла таки замуж. Разве я тебе… - Санёк хлопает себя по колену. – Мы ж полгода уже не виделись. С декабря. Так вот, расписалась тихо без свидетелей. – Санёк разливает водку по чуть-чуть, и они чокаются. Санёк пьёт и долго, не закусывая, сидит со сморщенным лицом. – Позвонила только мне на следующий день и сказала: прощай. – Он закусывает огурцом и качает головой в разные стороны. – Нет, не понимаю этого состояния постоянного нахождение в одной комнате с одной и той же женщиной. Один, два, тысяча дней и всё одно и тоже лицо. Так что, жена это тоже уже анахронизм. Не понимаю.
- А некоторые не понимают тебя. Это ты для них анахронизм. – Евгений Петрович смотрит в стаканчик с водкой.
- Жёны и женщины. – Санёк смеётся. – Вот главная проблема человека, а не отцы и дети. Что толку в жене? Ведь всё равно тянет на чужую. Так?
- У всех по-разному и всё на много сложнее, - отвечает Евгений Петрович.
- Возможно, - усмехается Санёк. – Отцы и дети - вот естественная проблема человека животного. Жена и женщина, это уже игры разума человека.
- Точно так, как и муж и мужчина?
- Да, но не так сильно и ярко.
- Жаль. – Евгений Петрович пьёт, занюхивает хлебом и закусывает огурчиком. – Сколько ты был с ней знаком? Лет тридцать?
- О-о! – Санёк машет рукой. – Почти вечность, но жениться на ней если и были мысли, то… - Санёк умолкает.
- Понятно. – Евгений Петрович закрывает глаза и трёт ладонью лоб. – У одиночества много недостатков, но есть один огромный плюс.
- И какой же? – Санёк смотрит на Евгения Петровича с ухмылкой.
- Нет. – Евгений Петрович открывает глаза и смотрит куда-то мимо Саньки. – Не сегодня. Сегодня ни с кем не хочу повидаться.
- Повидаться? – Санёк усмехается и смотрит на Евгения Петровича. Взгляд его вдруг становится грустным. – Ладно, к чёрту всю эту поэзию, этих литераторов, жён и женщин. Колись, зачем приехал. Летом вот так вдруг. Наше ж время зима. А?
- Зима? – Евгений Петрович смотрит куда-то в сторону. – Конечно, зима. Но! Повторяюсь, - он вздыхает, - я приехал проститься.
- Проститься? И куда ж ты собрался? – усмехается Санёк.
- Я ж говорил: туда. – Евгений Петрович смотрит куда-то вверх.
- Туда? – Санёк тоже смотрит куда-то вверх. – Не понял. – Он переводит взгляд на Евгения Петровича, отрывает кусочек хлеба, бросает его в рот и медленно жуёт. – Туда это куда?- Он снова смотрит куда-то вверх.
Евгений Петрович делает глоток пива, покачивает головой. Некоторое время они молчат.
- Ну, я слушаю, - говорит Санёк, глядя куда-то вверх.
- Да вот подкрался ко мне этот, - быстро говорит Евгений Петрович, голос его вдруг дрогнул, он сделал два глотательных движения. – Подкрался ко мне этот с клешнями… - голос его срывается на хрип. – Но не краб.
- И? – взгляд Саньки упирается в Евгения Петровича. Они долго смотрят друг другу в глаза. – И? – тихо повторяет Санёк.
- И он уже почти всё перегрыз, – почти шёпотом говорит Евгений Петрович и разливает водку.
- Да кто он? – Санёк пожимает плечами.
- Да этот с клешнями, но не краб. – Евгений Петрович поднимает рюмку. – Не чокаясь. – И пьёт. – Три буквы. Открыть первую букву? Какую букву открыть?
- Кто с клешнями, если не краб. Рак что ли?.. Что? Что ты говоришь? – Санёк ставит рюмку на стол.
- Правильно! Да, именно рак! – вдруг кричит Евгений Петрович, пытаясь изобразить на лице радость. – Правильно! Рак! Вы выйграли миллион. Или будете разыгрывать супер приз? А?
- Какой к чёрту супер приз?! – Санёк растерянно смотрит по сторонам, выпивает свою водку. - И что, ничего нельзя предпринять?
- Работы ему ещё месаца на три.
- Так, так. – Санёк встаёт, садится. – Так и…У нас тут есть знакомые, может…
- Поздно, самая какая только ни есть наипоследняя стадия. Это конец. А началось всё с какого-то дискомфорта в животе. Или в груди. Полгода назад. – Евгений Петрович надавливает на свой живот и морщится.
- Всё-таки может…
- Нет, Санёк, уже не может. Я прошёл уже самые современные обследования, отвалил приличные бабки. Мне меня даже на компьютере показали…Ты только не вздумай жалеть меня.
- Без базара. Когда я тебя жалел? Даже когда, помнишь, яйца прищемили…
- Поздно. Ну, - Евгений Петрович выдавливает из себя улыбку и встаёт, - я, наверно, поеду.
- Куда?
- В никуда. Как только я туда приеду, я тебе звякну. – Евгений Петрович улыбается.
- Это понятно. Сядь. Сейчас. – Санёк куда-то убегает, возвращается с полбутылкой водки, наливает водку в стаканчики, поднимает свой стаканчик, опускает. – На дорожку. Подожди, не так сразу. – Он делает два глубоких вдоха. Потом долго, теребя бороду, сидит не двигаясь с задумчивым видом. – Посиди ещё немножко. Чуть-чуть. Я тебя провожу. – Он встаёт, выходит из комнаты и тут же возвращается. - А куда ты сейчас?
- Ты знаешь, - Евгений Петрович садится, - хочется посмотреть на море. Походить по берегу. Чтоб кругом были люди и чтоб не было никого.
Санёк долго с задумчивым видом ходит по комнате, смотрит в тёмное пространство окна, садится, встаёт.
- Есть одно неплохое местечко. – Санёк смотрит на часы. - Ни толпы, никого, а если захочешь толпу, так она вот. Лет десять назад надыбал. И древностью пахнет, и… Любишь древность?
- Желательно, чтоб не дальнее зарубежье, чтоб не лететь, но и чтоб не ехать трое суток.
- Завтра уже будешь там. – Санёк улыбается. – Казантип. Восточный Крым, не доезжая Керчи. Выходишь на Семи Колодезях, автобус, маршрутка, такси. Доезжаешь до Щёлкино. Только чеши до Мысового. Могу даже дать один адресок. Я всегда последние пять лет останавливаюсь у одной старушенции. Она не достаёт, если надо, очень интересный собеседник, если надо вылить душу, лей, если не хочешь её видеть, и не будешь видеть. Идеальная старушенция. Как раз то, что тебе сейчас… наверно. Она и выпьет за компанию…
- Напиши адресок, - говорит Евгений Петрович.
Санёк берёт с полки лист бумаги и пишет.
- Вот. – Он протягивает лист Евгению Петровичу и смотрит на часы. – Это в сторону Татарки. Тебе любой расскажет и покажет. Место целительное, даже исцелительное! Ты даже…
- Не надо, Санёк. – Евгений Петрович кладёт руку на плечо Санька.
- Да, конечно, - соглашается Санёк.
- А ты будешь в этом году там? – спрашивает Евгений Петрович.
- В конце августа. Но, если ты хочешь…
- Не хочу. Просто спросил. – Евгений Петрович улыбается.
- Я тебя провожу.
- А может шлюшек снимем? А? - Евгений Петрович вдруг оживляется и хлопает Саньку по плечу.
- А почему бы и нет?! – Санек тоже оживляется.
Они допивают водку.
- На что жаловаться, - говорит Евгений Петрович, закусив. Он смотрит на Саньку и кивает головой. – Жизнь прожита не выдающаяся, но достаточно счастливая. Прекрасное безоблачное детство. Студенчество. В армии не служил, не участвовал ни в каких войнах, не ранен, не калека, по молодости гулял и кутил, женщин было море, прекрасные дети. – Евгений Петрович смотрит куда-то мимо Саньки. – И сейчас. Жена идеальная. Работа денежная. Вертишься в начальстве. Рабочим не доплачиваем, премий лишаем, и всё себе. Сказка!
- Это, наверное, не самое лучшее, - как-то неуверенно говорит Санёк.
- Это? – Евгений Петрович усмехается. – Это сейчас модно. Это правило хорошего тона, считать народ быдлом. Да он и сам того же мнения о себе. Рабы они и есть... – Евгений Петрович не договаривает, подходит к окну и смотрит в темноту. - Одно может быть только обидно, что многие мои стройки и дела халтура, и после меня… - Он машет рукой. – А после тебя вон тыщи стихов. Подаришь какому-нибудь проныре, он их толканёт…
Санёк усмехается, опустив голову.
- Ну, - Евгений Петрович вздыхает и смотрит на Саньку, - вперёд?! – Он накидывает на плечи свой рюкзачок, и они выходят из квартиры
- На счёт шлюшек я пошутил, - говорит Евгений Петрович.
- Я тоже, - говорит Санёк. – Может зайдём всё-таки к Эльке?
- В другой раз.
- Зашёл бы к Эльке. В другой раз. Пьянюшим в стельку на недельке в ранний час, - декламирует Санёк. – Ну, чем не тот ноблявский лауреат? А?
- Даже сильнее. Да-а, - тянет Евгений Петрович, - конечно, всё относительно. И шедевры все надуманы, чтоб надуть людей и ободрать их, это быдло. Взять хотя бы мазню художников, этих… импрессионистов. - Он смотрит на Саньку и улыбается.
- А почему бы и нет. – Санёк тоже улыбается. – На любителя.
Они идут по ночной центральной улице Харькова.
- Мне кажется, что раньше было многолюдней, - говорит Евгений Петрович.
- Возможно. Может зайдём куда, посидим ещё?
- Нет, Санёк. Я на вокзал. Что-то в тягость мне Харьков в этот раз.
- Понятно. Метро или так, пешком?
- Харьков застроился и не узнать. Только Сумская, как памятник. Но всё это…
- Как памятник. – Санёк останавливается и смотрит по сторонам. - Ты давно не ходил по Харькову. Сразу ко мне и всё. А Харьков... Его не узнать.
- Знаешь что, Санёк, - Евгений Петрович смотрит куда-то себе под ноги, - я, наверно, пойду, а ты иди спать.
- Спать. - Санёк вздыхает, усмехается, смотрит на Евгения Петровича, переводит взгляд куда-то в сторону, потом опять смотрит на него, недоумевающе качает головой, в глазах растерянность. – Я провожу тебя.
- Куда? Меня ещё не надо провожать. Я ещё сам пойду.
- Ах, да, - Санёк улыбается, - ты ж не любишь, когда тебя провожают.
- Я пойду, Санёк… Нет, ты иди…
- Я провожу тебя до метро.
Они молча доходят до метро. Некоторое время также молча стоят у входа.
- Да-а-а, - тянет Евгений Петрович, глядя по сторонам. – Суммы не изменились. Надо ж! Всё другое, а Суммы не изменились. Те же старинные дома, тот же свет в окнах, крыши те же и даже небо не изменилось. – Он задирает голову. Из-за ярких витрин и реклам небо не совсем звёздное, но звёзды всё-таки пробивались в город. – И женщины. – Евгений Петрович провожает взглядом двух девушек. – Женщины.
- Да, и женщины, - вздыхает Санёк.
Некоторое время они молчат, глядя друг на друга.
- Прощай, Санёк, - нарушает молчание Евгений Петрович и улыбается. - Если я тебя ещё и навещу когда-нибудь, то не раньше, чем через два года. Желаю тебе не спиться, написать ещё пару тысяч хороших стихов, дружить с женщинами и… - Евгений Петрович делает паузу, - и помнить обо мне. Ты единственный мой друг. Приятелей и хороших приятелей много, а ты один. Прощай.
Санёк тяжело вздыхает, мышцы на его лице напряглись, он пристально смотрит на Евгения Петровича. Их взгляды встретились, некоторое время они смотрят друг на друга, не моргая. Санёк моргает первым.
- Прощай, - говорит Евгений Петрович.
Они жмут друг другу руки. Санёк вдруг крепко обнимает Евгения Петровича. Некоторое время они стоят, обнявшись.
- Ну, не будем, - говорит Евгений Петрович. – Не будем.
Санёк резко поворачивается и уходит. На углу он оборачивается, машет рукой, на некоторое время замирает и... исчезает за углом.
Вот и всё, - выдыхает Евгений Петрович и ещё некоторое время стоит у входа в метро и смотрит туда, где скрылся Санёк. – Прости меня, Санёк, прости, - говорит он и спускается в метро.
Поезда метро Евгений Петрович ждёт долго. Заходит в остановившийся вагон, едет. И всё это время пребывает в задумчивости. Кто рядом, что рядом – ничего не замечает. Всё делает чисто машинально: выходит из вагона, поднимается по эскалатору, заходит в кассовый зал вокзала, покупает купейный билет до Семи Колодезей. И только после этого он смотрит по сторонам. До отправления поезда ещё несколько часов. Он поднимается на второй этаж вокзала, выпивает бутылку пива и потом спускается вниз, долго ходит по вокзалу туда-сюда, выходит на привокзальную площадь и ходит по ней кругами. Выпивает в павильоне «Славутич» ещё бутылку пива. И на последнем глотке отдалённо слышит, что прибывает его поезд до Керчи. Через подземный переход он выходит к своей платформе. Поезд уже стоит.
Он заходит в вагон.
- Как дела? – спрашивает он проводницу, очень крупную женщину, широкую в плечах, но не толстую. Под глазами синяки.
- Да какие там дела, - отвечает проводница. - Никто не дал ещё ни на выпить и ни на тебе закусить.
- Нехорошо, - говорит Евгений Петрович и протягивает ей билет.
- Семь Колодезей?
- Так точно.
- У вас в купе один чудак, храпит как триста … -
- Лишь бы на здоровье. – Евгений Петрович протягивает ей несколько сотен.
- Это ещё что?
- На выпить и закусить. Лишь бы на здоровье.
- Ну, это… ну спасибо.
Он заходит в своё купе, находит своё место и садится. Некоторое время сидит, глядя в тёмное заоконное пространство. Потом осматривает купе. На соседней полке кто-то спит, укрывшись с головой простынёй. Не храпит. На верхних полках тоже спят. Евгений Петрович снимает с плеч рюкзачок, вешает его на крючок, разувается и сидит. Заглядывает пограничник, будит спящих, проверяет у всех паспорта и уходит, пожелав счастливого пути. Проводница приносит бельё. Евгений Петрович стелет постель и, не раздеваясь, ложится. Соседи по купе уже спят.
Просыпается Евгений Петрович от детского шума.
- Поднимайся, мужик, - звучит женский голос.
Он открывает глаза: из окна бьёт яркий свет. Он видит женщину: смуглая, черноволосая, с огромными глазами, на голове косынка. Она улыбается.
- Крым уже, - говорит она. – Сейчас дыньку покушаем.
Евгений Петрович садится, спускает ноги на пол. Рядом с женщиной сидит девочка лет десяти, очень симпатичная, она читает книгу, в углу на полке спит крошечный ребёнок. На полке Евгения Петровича сидит ещё один ребёнок, мальчик лет шести-семи.
- Сколько ж тут вас понабежало, - улыбается Евгений Петрович. – Цыгане что ли?
- Не угадал, мужик, - улыбается женщина. – Ну, - она кивает на стол, - ломтик дыньки! А?
- Попозже, - говорит Евгений Петрович и смотрит в окно. – Где мы?
- Только от Джанкоя отъехали.
- Ничего себе подремал. – Евгений Петрович чешет висок. – Джанкой!
- Вам плохо? – спрашивает вдруг женщина.
- Почему вы так решили?
- У вас муть в глазах.
- А что, когда муть в глазах, значит плохо?
- Нет. Но с вами что-то происходит. – Женщина двигает в его сторону ломтик дыни. – Скушайте!
- Дынька? – Евгений Петрович смотрит на дыньку, зевает. – Я б выпил рюмочку.
- И выпить найдём. – Женщина просит девочку чуть-чуть отодвинуться, достаёт из пакета бутылку без этикетки и наливает в стакан жидкость цвета коньяка.
- Чача? – спрашивает Евгений Петрович.
- Чача, - улыбается женщина.
- Ну, - Евгений Петрович берёт стакан и улыбается женщине, - ваше здоровье, за всё ваше семейство. – Он медленно выпивает чачу, шумно выдыхает, берёт ломтик дыньки и закусывает. – Лучшая водочная закуска, - говорит он, кивая на дыньку. – Если б ещё холодненькая, то... Так что у меня с глазами? – спрашивает он вдруг.
- Вот-вот, и вопрос традиционный. – Женщина улыбается. – У тебя в глазах испуг. Я это сразу заметила, как только вошла в купе.
- Как это ты сразу заметила? – Евгений Петрович улыбается. – Я что, спал с открытыми глазами?
Женщина мотает головой и смеётся, потом на её лице появляется какая-то загадочная улыбка.
- У меня почти нюх. Я на нюх определяю взгляд. – Увидев удивление на лице Евгения Петровича, она вдруг хохочет. – У меня мать гадала по глазам. У тебя чистые глаза, но мутный взгляд. Ты в панике.
- Ты что, хиролог?
- Что-то вроде. Выпей ещё чуть-чуть. – Она наливает ещё немного чачи и протягивает ему стакан.
- Эксперимент? – Евгений Петрович кивает на чачу, улыбается, пьёт и закусывает ломтиком дыни. – Хороша дынька. Если б ещё из холодильника.
- Смотри мне в глаза, - говорит женщина.
Евгений Петрович, улыбаясь, подчиняется и смотрит в её глаза.
- Что-то нехорошее там бродит, - говорит женщина.
- Смерть? – спрашивает он, и у него вырывается нервный смешок.
- Нет, - женщина качает головой. – Это ты так думаешь.
- А что ж ещё?
- Я не знаю имени, там какой-то мутный шрифт, но то, что не смерть, так это точно… А ну-ка посмотри мне ещё в глаза. – Женщина придвигается к Евгению Петровичу вплотную и долго смотрит в его глаза.
Евгений Петрович смотрит в глаза женщины, но её лицо так близко, что он видит только один какой-то её глаз.
- Я не могу так долго смотреть в глаза женщины. – Он смеётся. Женщина думает, прищурив один глаз.
- Что-то показалось? – спрашивает Евгений Петрович.
- Нет-нет. – Женщина начинает смеяться. – Это не смерть. Жить будешь долго, это точно. Вот, - она берёт его руку за пальцы и показывает ему. – Видишь, вот это белые полумесяцы на ногтях?
- Ну.
- Они идеально белые. А это говорит о твоём отличном здоровье. Печень, почки - всё в отличном состоянии. Будешь умницей, жить будешь долго и нудно.
- Чушь какая-то, - бормочет Евгений Петрович, откидываясь к стенке.
- Дяденька, - вмешивается вдруг в их разговор красивая девочка, - моя мама никогда не говорит неправду.
- Что? – Евгений Петрович смотрит на красивую девочку, выглядит он несколько растерянно.
- А вот глаза говорят, что будут проблемы. – Женщина отрезает ещё несколько ломтиков дыни. – Скорее не глаза, а взгляд. Взгляд говорит о том, что у тебя в душе, за душой. Я так думаю, что тебя ждёт встреча с женщиной. Девяносто из ста такой взгляд говорит о поиске женщины.
- Да! – Евгений Петрович смеётся. – Смерть ведь тоже женщина. Тоже! – говорит он и переходит на шёпот. – Тоже. Понимаешь, тоже. – Он берёт ломтик дыни, кладёт обратно на столик и спрашивает: - И что, всё это видно в глазах?
- А ты как думал? Кто это говорил, что глаза это зеркало души? – Женщина прищуривает один глаз и хитровато смотрит на Евгения Петровича.
- Да мало ли кто чего говорил?! – Он улыбается. – Значит, жить долго буду? – говорит он, задумчиво глядя в окно. - Долго…
И смотрит он в окно до самых Семи Колодезей. Женщина тем временем переключается на своего младшего ребёнка, выходит с ним в тамбур, возвращается, потом кормит всех детей колбасой с хлебом, и запивают они всё пепси.
При выходе из поезда Евгений Петрович говорит женщине:
- Спасибо за неправду.
- Что-что? – Женщина хохочет. – Не вешай носа, мужчинка.
- А ты далеко? – спрашивает он вдруг.
- У Керчь, к мужу паразиту, - отвечает она.
- Почему паразиту?
- А вот, - она кивает на детей, - наделал троих и смылся.
- Так уж и смылся? – улыбается Евгений Петрович.
- Конечно, не смылся. От меня не смоешься. Ну, удачного отдыха. И не забывай: женщина! – Женщина наклоняется к Евгению Петровичу вплотную и шепчет на ухо: - Та единственная, которую твоя душа искала всю жизнь. Поверь мне. Я б тебе даже и слова не сказала, если б не заметила в твоих глазах муть. Прошла бы мимо и всё. Такие, как ты, это редкость. Не забудешь?
Евгений Петрович задумчиво покачивает головой, улыбается ей и направляется к выходу из вагона. Но вдруг останавливается, возвращается в своё купе.
- И всё-таки ты цыганка, - говорит он женщине.
- Это так важно? – улыбается она. – Меня, между прочим, зовут Раиса.
- Раиса. – Евгений Петрович чему-то усмехается и кивает головой: - Женя. – Он машет рукой красивой девочке у окна купе и уходит.
Семь Колодезей встречают жарой. Евгений Петрович, выйдя из поезда, не спеша, идёт вдоль состава в сторону вокзала. Идёт неуверенно, задумчиво глядя по сторонам, иногда останавливается и оглядывается. Такси, такси, - предлагают со всех сторон. Евгений Петрович выходит на привокзальную очень даже небольшую площадь. Это даже не площадь. Подходит к ларьку, берёт литровую баклажку пива, устраивается на бордюре в тени дерева и начинает пить, задумчиво глядя по сторонам. Только что прибывшие пассажиры рассаживаются по автобусам, маршруткам, такси.
И откуда ты только взялась такая, - говорит Евгений Петрович и, не допив пиво и оставив баклажку под деревом, направляется вдоль ряда такси.
- Поехали, - предлагает таксист - мужчина в маечке.
- Щёлкино? – спрашивает Евгений Петрович.
- Щёлкино.
- Поехали.
Таксист садится за руль, Евгений Петрович – рядом. Они едут и болтают.
- Меня на Мысовое, если можно.
- Да хоть на край света.
- Ловлю на слове, - смеётся Евгений Петрович.
- Шутка.
- Как погода в этом году?
- Май был холодным и пол июня. Сейчас жарища, всё повыгорело. Море тёплое.
- Народу много?
- Много, но мне кажется меньше, чем в прошлом, хотя Мысовики говорят обратное.
- Ты свези меня по этому адресу. – Евгений Петрович протягивает таксисту лист бумаги. Тот мельком смотрит и говорит:
- Хорошо.
- Только метров за пятьсот высадишь. Хорошо?
- Будет сделано.
Некоторое время они едут молча. Евгений Петрович смотрит в окно. За окном степь, деревушка, степь, ещё какие-то домишки, вдали какое-то огромное необычное сооружение.
- А это что за монстр в пустыне? – спрашивает Евгений Петрович.
- Атомную строили, - отвечает таксист. – Ещё в советское время. И заморозили. И Щёлкино строили, как рабочий посёлок.
- И почему заморозили?
- Не знаю. Народ потребовал.
- Дураки. Сейчас бы столько рабочих мест было.
- Может и дураки. А вон там ветряки, видите? Это экспериментальные…
- Во всё мире уже во всю, а у нас всё эксперименты. – Евгений Петрович вздыхает. - Море! – Он кивает вперёд. Вдали показалось море. - Дураки, - говорит Евгений Петрович. – А может и нет. Если б знать, как фишка ляжет. Никто не знает.
- Никто, - соглашается таксист.
Дорога начинает уходить вниз, и вдали показались высотные дома.
- Город? – говорит Евгений Петрович.
- Город, - кивает таксист. - Так вас на Мысовое? Это аж на том конце. Вон там, видите, мыс. Я высажу вас там на площади, а дальше вы сами. Это, - он смотрит на Евгений Петровича, - покажите-ка бумажку. - Евгений Петрович достаёт бумажку и показывает её таксисту. – Фонтанная 22 А. Это в сторону Татарки, - говорит таксист.
Они въезжают в город, едут по улице, автомобилей достаточно много. Они проезжают центр, судя по скоплению автомобилей, и едут по шоссе между деревьями.
- Что за деревья, такие светлые?
- Маслины.
- Маслины? – Евгений Петрович удивлённо мотает головой. - И что, созревают?
- И ещё как!
- Фантастика.
- Ну, вот и приехали, - говорит таксист и тормозит у магазина.
Евгений Петрович расплачивается и выходит.
Он долго смотрит по сторонам. Небольшая площадь. Один магазин, другой. Небольшой базарчик. Евгений Петрович припоминает, что говорил Санёк, и мимо магазина выходит на дорогу.
- Татарка в той стороне? – спрашивает он женщину с велосипедом.
- Да, - отвечает женщина.
Евгений Петрович идёт по дороге, глядя на дома. Одно и двух этажные дома и домики. Частный сектро. Идёт минут десять. Потом, взглянув на бумажку с адресом, спрашивает прохожего:
- Фонтанная 22 А, это где?
Прохожий смотрит по сторонам.
- Это Центральная… - Он показывает на дом напротив, пожимает плечами. – Я и сам так и не понял. Это Центральная, а Фонтанная, наверное, там за ней. – Он показывает рукой куда-то в сторону каменистой возвышенности за домами.
- Спасибо. – Евгений Петрович кладёт бумажку в карман и сворачивает с дороги. Обходит здание и выходит на… Не понятно: то ли улица, то ли тропинка, то ли ещё что-то между домами. На домах ничего не написано. Он нерешительно идёт вдоль металлического забора, видит за забором женщину с ведром.
- Фонтанная 22 А, - кричит ей Евгений Петрович, - где?
- 22 А? – Женщина ставит ведро на землю и задумчиво смотрит на Евгения Петровича. – У нас букв вообще, по-моему, нет. Если и есть, - она поворачивается к Евгениею Петровичу спиной, - то только Д, по-моему, а номер какой, я и не знаю.
- Вот. – Евгений Петрович достаёт бумажку и протягивает её женщине. Та подходит к забору и смотрит на бумажку.
- А-а-а, - она улыбается, - точно Д, это Д как А написано. Моргунова. Вон, - она снова поворачивается к Евгению Петровичу спиной и показывает рукой, - идите в ту сторону, мимо моего забора, потом пойдёт сетчатый забор, там беседки, столики, как-нибудь обойдите его и идите, куда я показала. Поняли?
- Так точно. – Евгений Петрович козыряет, кладёт бумажку в карман и идёт туда, куда ему показали.
Останавливается у одного домика, достаёт из кармана бумажку, смотрит на неё и подходит к заборчику. Видит старушку у очень невзрачного домика. Смотрит на свою бумажку ещё раз.
- Я кажется, к вам, - говорит он, обращаясь к старушке за невысоким забором.
- Не уверена, - говорит старушка.
- Мне б комнатку снять.
- Я не сдаю.
- Бабуля, да мне всё равно, что снять. Что-нибудь...
- Я что-нибудь не сдаю.
- У вас же 22 А.
- Ну и что, что 22 Д?
- А у меня к вам письмецо. – Евгений Петрович протягивает старушке бумажку.
- Почему вы решили, что ко мне? - Старушка смотрит на бумажку. – Здесь ни имени ни… Только адрес мой… Моргунова. – Она читает. - А-а, Алесан Боисыч! – На её лице появляется улыбка, она смотрит на Евгения Петровича и качает головой. – Я вообще-то не сдаю, только вот Алесандру Борисычу в августе, одному мужчине из Киева в июне и одной мадам в июле. Как раз сейчас её время, но у неё какие-то дела. Они люди состоятельные и оплачивают, то есть бронируют мои комнаты заранее. Ну, раз Саничка просит, - она разглядывает Евгения Петровича, - для вас подыщем что-нибудь. Заходите во двор.
Евгений Петрович проходит через калитку. Они идут по узкой бетонированной тропинке в сторону невысокого, но достаточно габаритного дома. Перед домом беседка, обвитая виноградником.
- У меня несколько комнат, и все имеют отдельные входы, - говорит старушка.
- А выходы есть, - улыбается Евгений Петрович.
- Безвыходных ситуаций не бывает, - говорит старушка.
- Что? – Евгений Петрович вдруг останавливается, как вкопанный. – Что вы сказали? Безвыходных ситуаций...
- Да, конечно. – Старушка оглядывается. - Идёмте, я покажу вам вашу.
- Мою? - Евгений Петрович некоторое время стоит, не двигаясь, потом догоняет старушку.
Они по той же узкой тропинке обходят дом. Дом весь обвит виноградником. Небольшая веранда, дверь в комнату. Старушка открывает дверь ключом.
- Заходите.
Евгений Петрович заходит в небольшую комнату. Потолки невысокие.
- Одно окно на восток, другое на север. Так что, солнца практически нет. На веранде скамья, столик. Тень. Можно пить чай, кушать, выпивать. Если очень душно будет, вентилятор. – Старушка показывает на вентилятор, который стоит на полу. – Кровать не ахти какая, но удобная, не скрипит. Телевизира нет, только в гостиной. Туалет во дворе, есть душ, тоже во дворе, но всё цивильно. Плита одна на три комнаты. Могу готовить. Можете сами. Вопросы есть?
- Вопросов нет. – Евгений Петрович улыбается, снимает рюкзачок и кладёт его на подоконник. Достаёт кошелёк. - Вот вам на месяц вперёд. А там посмотрим. – Он протягивает старушке деньги. - Мне побольше чая, чего-нибудь сладкого побольше, чтоб в холодильнике всегда было сало, какая-нибудь рыба, водка. Я буду много гулять. Только завтрак и поздний ужин. Лады?
- Окей, - смеётся старушка. – Тебе что, деньги жмут? – Она берёт деньги.
- Вы на самом краю?
- Самый край, дальше некуда. Ох. – Она вздыхает. - Не люблю я людей, особенно курортников. Никого не хочу видеть.
- Я не человек. Тем более не курортник.
- А кто же ты?
- Почти человек. Вы только дайте мне комнатушку, готовьте, что и себе. Я не обижу. Я тоже не хочу никого видеть.
- С дороги. Может чайку поставить?
- Не откажусь.
- Пока располагайтесь, а я пойду похозяйничаю. – Старушка уходит.
Евгений Петрович выглядывает в окно: скалы, выжженная трава, он смотрит в другое окно: деревья и за ними ничего не видно. Садится на стул. Смотрит на потолок, на стены, потом его взгляд упирается в пол. И в этой позе, упершись взглядом в пол, он сидит достаточно долго.
Ну, вот и всё, - выдыхает он. – И откуда ты только взялась, Раиса? Ох, уж эти бабы! - Он встаёт и выходит из комнаты.
В беседке уже накрыт стол: чайник, две чашечки, блины, варенье.
- Красота, - говорит Евгений Петрович, глядя на стол. Садится на стул. – А водки у вас нет? Что-то с дороги уж очень захотелось.
- В Греции всё есть. – Старушка уходит и вскоре возвращается с начатой бутылкой водки и двумя рюмками. Она садится напротив Евгения Петровича. – Как вас там, - она достаёт записку и читает, - Евгений Петрович?
- Да, он самый.
- А меня Полина Батьковна.
- Это как, Батьковна?
- А так, как в молодости пошло Полина Батьковна, так и всю жизнь тянется. Не возражаете, если я составлю вам компанию? – Она показывает на бутылку.
- Ну что вы, конечно.
- Люблю с курортниками квасить.
- Прекрасно, Полина Батьковна. - Евгений Петрович берёт бутылку и начинает разливать водку. – Полина Батьковна! Полина Батьковна? – Он вопросительно смотрит на Полину Батьковну. - За знакомство?
- За знакомство. – Полина Батьковна кашляет.
Они чокаются и пьют. Евгений Петрович закусывает блинчиком, Полина Батьковна закуривает.
- Зачем вы курите? – спрашивает Евгений Петрович.
- А зачем вы дышите, кушаете, пьёте? – Полина Батьковна выпускает дым. – Это история. – Она смотрит на Евгения Петровича. – Если вы произведёте на меня впечатление, я расскажу вам эту историю. Она поучительная.
- Да мне уже поздно выслушивать поучительные истории, - улыбается Евгений Петрович.
- Эта история ни кому не поздна. Вы пейте чай. Отдыхайте. Расслабьтесь. Уж очень вы напряжены. – Полина Батьковна, глядя на Евгения Петровича, стряхивает пепел в ракушку.
- А откуда это заметно, что я напряжён? – Лицо Евгения Петровича делается подчёркнуто серьёзным, и он смотрит на Полину Батьковну, прищурив один глаз.
- А вы что, сами этого не видите?
- Вижу. – Евгений Петрович смеётся. – Конечно, вижу… Идиотизм полный. – Он продолжает смеяться, закрыв глаза и опустив голову.
Полина Батьковна разливает водку.
- Люблю наливать водку мужчинам, - говорит она, беря рюмку и глядя на Евгения Петровича.
- Это лучше, чем их любить? – Евгений Петрович, подняв голову, ехидно улыбается и тоже берёт рюмку.
- Совершенно неуместный и нелогичный вопрос. – Она пьёт, шлёпает ладонью по губам. – Одно дело наливать, другое дело любить. Хотя, впрочем, одно другому не помеха. А? – Она закуривает.
Евгений Петрович смотрит некоторое время в рюмку, пьёт, закусывает блинчиком.
- Сколько вам лет? – спрашивает он вдруг.
- Начина-а-ается. – Полина Батьковна улыбается. – У вас вопросы ну просто совершенно дурацкие. Ну, не обижайтесь. – Она рукой разгоняет дым. - Вы простите меня, но вы всё правильно делаете: где так можно оттянуться, как не в отпуске. Подурачиться. А?
- Я не обижаюсь. – Евгений Петрович наливает в чашку чай.
Полина Батьковна затягивается, выпускает дым, смотрит на расплывающийся над столом клуб дыма, встаёт и уходит.
Евгений Петрович выпивает ещё рюмочку, закусывает блинчиком и продолжает пить чай. Вид его задумчивый, на лице играет ухмылка. Он вдруг чему-то смеётся и качает головой.
Надо погулять, - говорит он и встаёт. В раскрытое окно в комнате он видит Полину Батьковну.
– Я прогульнусь, - кричит он ей. Она одобрительно кивает головой и машет рукой.
Евгений Петрович возвращается в свою комнату, переодевается в плавки, в шорты и в жёлтую футболку и выходит.
- Налево пойдёте, на Татарку попадёте, - говорит Полина Батьковна; она выглядывает из окна.
- Направо?
- Направо тоже море, причал, мелкий пляж. Посёлок Мысовое.
- Пойду налево, - улыбается Евгений Петрович и уходит.
Вечереет, но солнце ещё высоко и припекает. Где-то вверху в верхушках пирамидального тополя играет ветер. Евгений Петрович идёт по узкой тропинке вдоль сетчатого забора. Не заблудиться бы, - говорит он, оглядываясь и глядя по сторонам. – Всё так одинаково. – Он проходит мимо домика с современной крышей из красной металлочерепицы и почти упирается в серое пятиэтажное недостроенное здание. – А вот и ориентир, - почти кричит Евгений Петрович. – Это ж памятник Советскому Союзу. Ещё один. Ни окон, ни людей, ничего. – Он обходит памятник Советскому Союзу, разглядывая его, выходит на шоссе и идёт вдоль шоссе. Мимо пролетают легковые автомобили. Пешеходов мало. Слева стоят особняки и скромненькие домишки, есть строящиеся особняки. Растительность скудненькая. Так во всяком случае смотрелось со стороны. Слева за домами скалы и выжженная трава, справа то ли пустырь то ли кусочек степи, за кусочком степи многоэтажки Щёлкино. Дорога уходит вправо, но Евгений Петрович идёт прямо, выйдя на песчаную дорогу. Справа металлический забор, за забором то ли склад то ли стройка, слева пустырь, виден торговый ларёк. Всё как-то мрачно и не выразительно. Евгений Петрович идёт прямо, сворачивает налево и выходит к ларьку. И видит море…
- Это Татарка? – спрашивает он полного мужчину, который выходит из кабины самосвала.
- Она, родной, она, - отвечает задумчиво полный мужчина.
На Татарке не многолюдно.
Так-так. - Евгений Петрович смотрит по сторонам: слева песчаный берег метров через пятьсот делает изгиб и переходит в скалистый, справа песчаный берег также изгибаясь тянется до туманной бесконечности; своими загибами берега слева и справа образовали бухту. Евгений Петрович сворачивает налево. Пройдя метров сто, он останавливается и садится на песок. Откинувшись на руки, он смотрит на море. Море пустынно, только где-то вдали справа краснеет парус. Сидит он долго, не двигаясь. Потом он скидывает шорты, футболку и медленно заходит в воду. Идёт по воде. Останавливается. Очень мелко, вода даже не доходит до колен. Евгений Петрович идёт дальше. Метров через сто вода начинает доходить до пояса. Стоя в воде, он смотрит вдаль, на берег слева, на берег справа, потом в море. Прямо перед ним по пояс в воде стоят две женщины, они серьёзно о чём-то говорят, слева мужчина учит ребёнка плавать…
Нет, не сегодня, - говорит вдруг Евгений Петрович и идёт вперёд. –Сегодня только поплаваем и соберёмся с мыслями. Не сегодня. - Он обходит двух женщин и идёт дальше. Боковым зрением он видит, что одна женщина повернула голову в его сторону. – Нет, не сегодня, - улыбается Евгений Петрович в небо. Глубина почти не меняется, только через шагов пятьдесят, может больше, вода начинает касаться плеч. Евгений Петрович оглядывается: две женщины по-прежнему беседуют на том же месте, мужчина продолжает обучение плаванью, только рядом с ним появилась женщина, на берегу к тому месту, где он оставил свои вещи, подкатил Джип. Евгений Петрович смотрит на небо: где-то около солнца висит белое облачко. Он смотрит по сторонам, облачко на небе было единственным. Евгений Петрович поворачивается спиной к берегу и ныряет.
Хорошо, - выныривает он через несколько метров. – Хорошо то как! – кричит он и начинает плыть кролем. Но через несколько метров переходит на брас. Измеряет глубину, вода чуть повыше головы. Он плывёт дальше. Плывёт долго, не оглядываясь. – Может для начала хватит? – спрашивает он себя и оглядывается. Смотрит направо, там открылись скалы. Берег весь в скалах. – Красота, - фыркает он и ложится на спину, но лежит недолго и снова плывёт в море. – Ничего не хватит. Тоже мне, спортсмен. Тоже мне, жить ему надоело. Тоже мне, тоже мне, - фыркает он. Он долго плывёт брасом. – Ну почему я? Почему я? – бормочет он с каждым гребком. Потом ложится на спину и отдыхает некоторое время, продолжая бормотать: - А кто же ещё? А кто же ещё?.. А водичка не самая тёплая. – После отдыха он начинает плыть к берегу.
Когда Евгений Петрович вышел на берег, солнце уже висело очень низко над землёй. Купальщиков прибавилось – это, видимо, были любители вечернего купания. Их было много, и из воды торчали только их головы, а над водой висели их смех и разговоры. На берегу Евгений Петрович долго стоит, обхватив ладонями затылок и глядя, как садится солнце.
- Вот и всё, - говорит он, когда солнце скрылось. – И откуда она только свалилась на мою голову со своей той единственной? Раиса!
Он надевает шорты и идёт вдоль берега. Заходит в торговую палатку, покупает у толстого парня пластиковую кружку пива и устраивается в углу с видом на море. За столиками не многолюдно. За одним сидит водитель самосвала, за другим - некто лохматый, он сидит спиной к Евгению Петровичу. Водитель и лохматый разговаривают друг с другом через столик. Водитель говорит, что в Крыму всё беспощадно скупается, а то, что нельзя купить, ну, там близко к берегу, берут в аренду лет на сорок на пятьдесят; тот, что сидит спиной к Евгению Петровичу, только качает головой, потягивает пиво и возмущается наглостью «толстосумов».
Допив пиво, Евгений Петрович покидает палатку, по песчаной дороге выходит на шоссе и идёт, глядя на оранжевое небо далеко на горизонте. Так-так, - бормочет он, глядя по сторонам через некоторое время. – Сворачивать надо около памятника Советскому Союзу. – Она сворачивает направо и смотрит на пятиэтажное серое недостроенное здание. – У, монстрище! – Потом он сворачивает чуть вправо, идёт вдоль заборчика и кустарников…
Полина Батьковна уже ждёт его. Она сидит в беседке перед домом за столом, стол уже накрыт: Бутылка водки, какое-то вино, сковородка, накрытая крышкой, ещё что-то под крышкой и ещё несколько тарелок.
- Добрый вечер, - говорит Евгений Петрович, глядя на стол.
- Добрый. Хорошо погуляли?
- Отлично.
- Ужин уже готов.
- Я только переоденусь. – Евгений Петрович уходит в свою комнату, переодевается в джинсы и рубашку; плавки и шорты вешает сушиться, потом он достаёт из рюкзака деньги, отсчитывает какую-то сумму, остальные кладёт на место и возвращается в беседку. – Это ещё за жильё, чтоб я ни о чём не думал. – Он кладёт деньги на край стола.
- Спешите жить. – Полина Батьковна усмехается и смотрит на деньги. – Что-то многовато вы… там… как вас там? Забыла.
- Евгений Петрович.
- Евгений Петрович накидали многовато.
- Потом разберёмся. Может я ещё и жить у вас останусь. – Евгений Петрович потирает ладонями.
- Ды вы что!? – Полина Батьковна хлопает в ладоши и усмехается.
– Да эт я так. Главное, чтоб вот, - Евгений Петрович показывает руками на стол, - водочка, вино, мясо…мясо? – Он вопросительно смотрит на Полину Батьковну.
- Конечно, мясо. – Полина Батьковна убирает со стола деньги, снимает со сковородки крышку. - Остатки баранины. Я сегодня никого не ждала, а сама я ем только баранину, и удивляюсь, как это люди едят другие мясы.
- Многим не само мясо подавай, а лишь бы запах и вкус мяса.
- Да-а, а что там от мяса то… Это вы про колбасы? – Полина Батьковна раскладывает по тарелкам баранину и картошку.
- И про колбасы. – Евгений Петрович смотрит на неё и улыбается. – Наливайте.
- Я? Наливать? Спасибо. Уважаете. – Полина Батьковна начинает разливать водку. - Я только чуть-чуть. – Хочу посмотреть сериал.
- Увлекаетесь сериалами? – Евгений Петрович подтягивает к себе тарелку, берёт рюмку.
- А в них что-то есть. Ну! – Полина Батьковна поднимает рюмку, они чокаются и пьют. – Не люблю, когда на сериалы выливают кучи мусора. Сидишь и…
- и укорачиваешь жизнь, - продолжает Евгений Петрович, перебив её.
- А что есть жизнь! Так говорите вы, мужчины. – Полина Батьковна накалывает кусочек баранины на вилку и смотрит на Евгения Петровича. – Хлеб и зрелища!
- Да, пожалуй. Что-то вы себе картошки не положили.
- Я уже поужинала. Не ждать же мне вас! Бог знает, когда вы придёте. У вас такой озабоченный взгляд… - Полина Батьковна изображает на лице улыбку и покачивает головой.
- Да что вы все прицепились к моему взгляду?!
- А что, кто-то ещё уже цеплялся?! – Полина Батьковна хихикает.
Евгений Петрович усмехается:
- Наливайте.
- Ну, я ещё одну и пора. – Полина Батьковна разливает водку. – Сериал не ждёт.
- Эт точно. Один мой друг очень метко назвал сериалы обсериалами. Извините. – Евгений Петрович берёт рюмку.
- Этот один ваш друг брюзга, - говорит Полина Батьковна. – Так и передайте ему.
Они чокаются и пьют.
- У сериалов есть один огромный плюс. – Полина Батьковна достаёт из пачки сигарету.
- Да что вы говорите? – иронизирует Евгений Петрович. – Всего то один?
- Один, но какой. – Полина Батьковна закуривает. – Не надо читать книги. Тратить время. Смотри каждый день по часу сериальчик, и язык у тебя будет подвешен ой-ё-ёй.
- Ну, разве что, язык.
- А в современной жизни может больше и не надо. Приятного тебе аппетита. – Она хихикает и встаёт из-за стола.
- Меня не буди. – Евгений Петрович тоже хихикает. - Как проснусь, так проснусь. Только оставь, пожалуйста, на столе чего поесть поплотней и стакан вина.
- И стакан вина, - кивает Полина Батьковна. – Спокойной ночи, как тебя там?
- Никак, - грубовато отвечает Евгений Петрович.
- Да, - Полина Батьковна вздыхает, - я согласна, что сериалы немного подпортили наших женщин. Но только немного. - Она хихикает и уходит.
Евгений Петрович, оставшись один, молча, с задумчивым видом допивает бутылку водки, с каждой рюмкой, приговаривая: - Всё, это последняя. - Он доедает всё, что было на столе, и потом некоторое время сидит, глядя куда-то в темноту. - Всё, это последняя. – Он беззвучно смеётся, вертя в руке пустую рюмку. – Последняя!
После ужина он идёт к своей комнате и долго сидит на веранде и смотрит на небо. Небо очень звёздное.
- Ну, вот и всё, - вздыхает он и уходит в комнату.
На следующий день Евгений Петрович просыпается поздно. Где-то кричит петух. Открыв глаза, Евгений Петрович долго лежит, глядя в потолок. Потом садится на кровать, опускает ноги на пол и долго сидит, глядя на пол. Зевает, потягивается, встаёт, смотрит в окно. Петух продолжает кричать. Солнце уже высоко и его уже не видно за крышей дома. На небе ни облачка. Евгений Петрович медленно одевается: плавки, шорты, жёлтая футболка, берёт из рюкзака немного денег и выходит из комнаты. Потом спохватывается, возвращается и обувается в босоножки.
Всё, кажется. – Он разглядывает себя.
В беседке никого. На столе стоит поднос, накрытый салфеткой. Евгений Петрович садится за стол и долго сидит, глядя, как по столу бегает муха. Потом он зевает, стаскивает салфетку: бутылка красного вина, омлет с сосисками и с макаронами, салат из помидоров, чёрный уже остывший кофе и два бутерброда с сыром. Евгений Петрович завтракает не спеша. После завтрака он накрывает поднос салфеткой и собирается уйти, но тут появляется Полина Батьковна.
- Проснулись?
- Увы, - Евгений Петрович улыбается, - да.
- Как завтрак?
- Прекрасно.
- А почему, увы?
- Увы? – Евгений Петрович смотрит куда-то далеко и вдруг улыбается. – Да поспал бы ещё…
- А-а-а. А это мой внук, - говорит вдруг Полина Батьковна и показывает на юношу. – Андрюша, - говорит она ласково.
Из дома, протирая глаза, выходит юноша в шортах.
- Эндрю, - недовольно поправляет её юноша.
- Эндрю. – Она гладит его по голове. – Вы представляете, э-э-э, - она некоторое время задумчиво смотрит на Евгения Петровича, - А! – спохватывается, - Евгений Петрович! Так вот, Эндрю такой способный мальчик, по физике выиграл все олимпиады полуострова, по математике тоже, не пьёт, не курит, как вся эта современная молодёжь, и хочет идти в артисты. Как вы считаете?
- Пусть идёт, - безразлично говорит Евгений Петрович.
- Пусть идёт! – Полина Батьковна недовольно смотрит на Евгений Петровича. – Как это пусть идёт?!
- А вот так. – И Евгений Петрович идёт пальцами по столу.
Эндрю смеётся и спрашивает Евгения Петровича:
- Сколько сейчас платят учёным?
- Гроши, - отвечает Евгений Петрович. – Почти ничего. Хотя, впрочем, везде по-разному. Как себя поставить.
- А артисты все миллионеры, - почти кричит Эндрю.
- Так то ж какие артисты, - тоже кричит Полина Батьковна. – Известные, богатые, везучие.
- И я стану богатым и везучим. А учёные ходят на свою работу и сидят с восьми утра до шести вечера и так каждый день. Так? – Эндрю смотрит на Евгения Петровича.
- Так, - кивает Евгений Петрович.
- И экзамен всего один, - продолжает Эндрю. – Прочитал им «быть или не быть» и всё.
- Э-э-э, нет. – Полина Батьковна грозит Эндрю пальцем. – Надо уметь и смеяться, и кашлять, и врать…
- Да, - поддакивает Евгений Петрович. – Там « быть или не быть» может оказаться маловато.
- А я всё умею. Чихать? – Эндрю смачно чихает. – Кашлять? – Он кашляет. – Могу и плакать. – Он начинает реветь. – И чечётку уже могу. И пукнуть могу…
- Не надо, - стонет Полина Батьковна.
- И хохотать могу, и могу быть идиотом, и как все. – Эндрю почесал затылок. - Могу и президента изобразить.
- Да сейчас любой идиот может его изобразить! – усмехается Полина Батьковна.
- Никто. У всех один стандарт и боязнь попасть в точку. А у меня… - Эндрю вскакивает на стул.
- Только не президента. – Евгений Петрович качает головой. – Почитай что-нибудь Есенина. Считай, что я и твоя бабушка приёмная комиссия.
- Есенина я не знаю. – Эндрю спрыгивает со стула и садится.
- Быть или не быть, - стонет Полина Батьковна. – Чтоб начать зарабатывать миллионы, пройдёт столько времени…
- Мой жизненный опыт подсказывает… – Эндрю чешет затылок, лоб. - Можно работать дворником, официантом, пока роли не пойдут. Так? – Он вопросительно смотрит на Евгения Петровича.
- Так, - кивает Евгений Петрович. – А сколько языков ты знаешь?
- Не понял? – Эндрю зевает.
- Здесь в Крыму надо знать четыре языка, как минимум, - говорит Евгений Петрович. – Украинский, английский. И? – Он вопросительно смотрит на Эндрю.
- Русский что ли? – Эндрю улыбается. – Этим мы владеем во всех его формах.
- Русский. Верно. Ну? - Евгений Петрович хлопает Эндрю по плечу. – Русский, конечно же. И … та-тар-ский!
- А у меня есть русско-татарский и татарско-русский разговорник. – Эндрю смотрит на Полину Батьковну. – У меня здесь кореш татарин. Гениальный парень. Он специально для меня выпустил самиздатом разговорник. Класс!
- Ну, тогда, - Евгений Петрович встаёт из-за стола, - тебе точно надо идти в артисты. – Он улыбается Полине Батьковне. – Так?
Полина Батьковна несогласно качает головой.
- А что, это правда, что не пьёшь и не куришь? – спрашивает Эндрю Евгений Петрович.
- Фу-у-у, - морщится Эндрю.
- Молодец. – Евгений Петрович показывает Эндрю большой палец и поворачивается к Полине Батьковне. - Я на Татарку.
- Удачного отдыха.
- Спасибо. – Евгений Петрович выходит за калитку.- Проснулись? – усмехается он. - Поспать бы ещё… да и не проснуться б.
Солнце уже достаточно высоко. Евгений Петрович идёт по шоссе, глядя по сторонам в небо. Совершенно безоблачно. Ни ветерка. Слева строящаяся гостиница, одно крыло её уже готово, и, видимо, там уже живут; на втором этаже на террасе кафе на открытом воздухе две девушки за столиком завтракают…а может уже и обедают. Направо вдали город Щёлкино. Легковые авто уже носятся туда-сюда.
На Татарке немноголюдно. Евгений Петрович сворачивает налево и идёт до самых скал. У скал в воде несколько купальщиков в масках. Евгений Петрович снимает шорты, футболку, садится на песок и долго сидит, глядя в море. Приходит семья из трёх детей, папы и мамы. Детям не разрешают заходить в воду, и они играют в песке на берегу. Мама, видимо, нервная и постоянно кричит на детей… Рядом устраиваются две очень толстые женщины, они бросают на Евгения Петровича недовольные взгляды и тихо переговариваются. Чуть дальше устраивается старичок с маленьким ребёнком, он сразу отправляет ребёнка на мелководье, а сам раскрывает газету. Рядом на камень взобрались мальчик и девочка - наверно братик и сестричка – и начали кому-то что-то кричать. Дальше вдоль берега…
Всё, - выдыхает Евгений Петрович, встаёт и заходит в воду. Зайдя в воду по щиколотку, он долго стоит и смотрит в морскую даль. - Всё! – Он делает глубокий выдох и медленно идёт дальше в море. Идёт долго. Когда вода доходит до плеч и идти уже трудновато, легче уже начать плыть, Евгений Петрович отталкивается от дна и плывёт. Метров пятьдесят он плывёт кролем, устаёт и, тяжело дыша, переходит на брасс. Плывёт долго, не оглядываясь. Не спеша. Потом ложится на спину и отдыхает.
Не оглядывайся, - говорит он себе через некоторое время и снова плывёт брассом. Так несколько раз. Потом он вскидывает вверх руки, набирает в лёгкие воздух и «солдатиком», выпуская воздух, опускается в воду; опустившись на некоторую глубину, он делает окончательный выдох, и мощным гребком всплывает. Таким образом он одновременно и отдыхает и продвигается вперёд. Отдохнув, он снова плывёт брассом. Потом переходит на кроль, и вдруг замирает, вытянув руки вперёд. Потом он ложится на спину.
Хорошо, когда умеешь хорошо плавать, - бормочет он. Лёжа на спине, он, прищурив глаза, смотрит на небо. – Вот только водичка могла б быть и потеплее.
Отдохнув, он оглядывается. Берег уже достаточно далеко. Слева бесконечный песчаный пляж залива, прямо и справа сплошные скалы, а над скалами - камни и серо-жёлтый пейзаж. Он начинает плыть вдоль берега и немного в сторону скал.
Не надо было оглядываться, - бормочет он в воду.
Плывёт долго и…заплывает в бухту. Под ногами галька, камни. Идёт в воде по камням к берегу. Видит змею. Пытается её догнать и почти догоняет, но змея ныряет и исчезает под водой из поля зрения. Он долго смотрит по сторонам, где она всплывёт. Она всплывает метрах в десяти.
Да ну тебя, – машет он рукой, выходит на берег и ложится на песок. Берег песчаный, мелкий ракушечник. Много камней. Бухта большая, местами над водой нависают скалы.
Лежит долго. Где-то вверху по скалам проходят двое мужчин с рюкзаками.
Потом проходит женщина с ребёнком.
Напрасно ты оглянулся, - говорит Евгений Петрович. – Ночь! Дождёмся ночи и всё порешим! – Он, перекатываясь с боку на бок, скатывается в воду и валяется в воде то на спине, то на животе и опустив лицо в воду. - Потом он долго греется на солнце. Его внимание привлекает белое облачко над морем: небо было синее и ниодного облачка, и вдруг из ниоткуда появилось белое-белое облачко. Он долго смотрит на это облачко и чему-то улыбается. Облачко вдруг исчезает так же, как и появилось, – вникуда. Потом…
Потом таким образом, скатываясь в воду, подолгу валяясь в ней, выползая и греясь и глядя в море и на причуды облаков, почти в полном безмолвии, только нарушаемом криком чаек и бакланов, плеском воды и шумом редких прохожих где-то над головой на скалах, Евгений Петрович проводит весь день.
Хорошо, - шепчет Евгений Петрович, нарушив своё почти полное безмолвие. – Хорошо, но не надо было оглядываться.
Он долго сидит на берегу ногами в воде и смотрит в море.
Смеркается. Солнце уже село.
Ну, - он смотрит в море, на небо и закрывает глаза, - поехали?! - Он заходит в воду и плывёт. Сначала кролем, потом, устав, брассом, потом стилем с погружением в воду и выныриванием. Плывёт долго. - Только не оглядывайся, - повторяет он постоянно, выплёвывая воду. – Только не оглядывайся. - Плывёт до усталости в руках и в ногах. Вот-вот начнёт сводить ноги.
Хорошо, - шепчет он. – Теперь можно и отдохнуть. Как хорошо жить. Как хорошо жить, - шепчет он и вдруг кричит: - Как хорошо жить! Жить! Жить!..Ну! - Он ложится на спину и смотрит в небо. На востоке оно ужё чёрное, и светит яркая-яркая звезда, на западе оно ещё ярко-оранжевое. – Небо, я люблю тебя, - кричит он. - Я всегда тебя любил, но почему-то так мало уделял тебе времени. Мало. Дурак. Что есть жизнь? Какой-то короткий миг, и на что мы его тратим? А? Жизнь! – кричит он. – Я тебя тоже люблю. Любил! – Он смотрит по сторонам. Видит берег, силует которого едва просматривается в вечернем полумраке, чернеет на фоне более светлого неба. – Не-е-ет! – Евгений Петрович вдруг громко смеётся. – Вперёд и только вперёд! – Он начинает плыть. Плывёт теми же тремя способами: брассом, кролем и с погружением. Холодно. Всё тело уже покрылось гусиной кожей, вот-вот начнёт сводит руки и ноги, начали постукивать зубы. – Вперёд, только вперёд, - бормочет он. – А там посмотрим. Жить ему захотелось. - Иногда он, переставая плыть, прислушивается и тут же продолжает плыть дальше всё теме же тремя способами. Монотонно, почти в бреду.
Шшшить, шшшить, шшшить, - выплёвывает он с каждым выдохом воду… И вдруг под ногами он чувствует дно. Какой-то камень. Ещё один камень. Водоросли пощикотали колени. – Берег? Берег? Какого чёрта?! – хрипит он. Он хочет стать на камень, но скользко, и небольшой прибой относит его немного назад. Он ложится на воду животом и плывёт кролем, пока не начинает касаться коленями и руками дна. С помощью рук и колен он выползает на берег. Берег каменистый. Темно и ничего не видно. Прохлада сковала мышцы. – Как же так? – спрашивает он. – Не надо было оглядываться. Надо было смотреть только на небо, на звёзды. А ты оглянулся. - Он устраивается «поудобней» между камнями. Вверху звёзды. - Чёрт, не знаешь ни одной звезды. Только Полярную. Кстати, где она? – Стуча зубами, он ищет на небе Полярную звезду. – Вот она, родная. Ну, раз так вышло, то теперь спать, спать, – шепчет он себе, дрожа всем телом. Потом дрожь как-то проходит, откуда-то вдруг идёт тепло. Где-то что-то шуршит, в воде что-то плещется. – Зачем ты перестал плыть и оглянулся? - шепчет он, глаза его открыты и продолжают смотреть на звёзды. – Зачем…зачем…
Так с открытыми глазами, невнятно бормоча что-то, Евгений Петрович лежит на камнях почти до рассвета. Рассвет застаёт его в дремоте. Он лежит на мокрых камнях, весь сжался от холода. Рассвет только - только начинается, над морем небо начинает светлеть. Евгений Петрович осматривает берег, становится на камень, с него перешагивает на другой, спрыгивает на песчаный берег, потом карабкается наверх по крутой тропинке, если так можно назвать узкую кривую песчаную полоску между огромными камнями и скалой; вскарабкавшись, он продолжает идти по едва заметной белой полоске тропинки. Тропинка петляет то вверх, то вниз, влево, вправо, то вообще уходит от моря. Идти больно: камешки и колючки, колючки, колючки. Иногда Евгений Петрович морщится от укола колючки, но тут же улыбается: - Там ты будешь вспоминать об этом, как о благодати. Огромной земной благодати. -Так с исколотыми ногами он добирается до вершины… Так ему только казалось, что это вершина. Это была только вершина скалистой гряды, за ней начиналась другая скалистая гряда, поросшая травой. Каменная гряда. Евгений Петрович оглядывается. Вдали за морем в утренней мгле показалась маленькая оранжевая точечка, небольшой ярко оранжевый ноготок солнца; этот ноготок увеличивается на глазах и вскоре превращается в кусочек яркого апельсина, который на глазах становится всё больше и больше и через некоторое время превращается в яркий оранжевый диск солнца. Евгений Петрович долго смотрит на восходящее солнце, пока оно не начинает слепить, и потом направляется в сторону вершины следующей каменной гряды. Достигнув её, он видит, что за ней начинается ещё одна гряда. – Чёрт, - ругается он. – Да тут настоящие горы. – Он направляется в сторону следующей гряды. До её вершины путь был несколько длиннее, чем до первых двух. Пыхтя и матерясь, с исколотыми ногами, достигнув вершины очередной гряды, он замирает.
Внизу в утренней мгле раскинулся огромный котлован, лучи солнца только-только коснулись его противоположной стороны. Евгений Петрович долго смотрит на котлован. Сказка, - шепчет он. – Космос. – Он стоит, не двигаясь, пока лучи восходящего солнца не начинают стелиться по всему котловану. – Нефть! – вдруг вырывается у него. – Это ж нефтяные качалки. – Он пытается разглядеть едва проглядывающиеся в утренней мгле нефтяные качалки. – Фэнтэстика… Это…это…это. – Он только покачивает головой и произносит одни и те же слова: – Фэнтэстика! Это…это…это…Фэнтэстика!.. – Потом он шепчет: - Хорошо, - и поворачивается лицом к солнцу. – Хорошо! Хорошо то как! – Он долго стоит, глядя на солнце прищуренными глазами, потом возвращается на тропинку и начинает сбегать вниз. Спускается быстро и оглядывается. – А снизу кажется, что трава да рассыпанные камни. Трава да камни. А нет. Не всё так просто. – Он направляется вдоль берега. Тропинка ныряет то вверх, то вниз, то влево, то вправо и вверх, вверх, вверх! и обрывается вниз… Он вдруг устаёт, начинает идти медленней. На колючки и камешки он уже не обращает внимания. Через некоторое время он достигает пляжа.
Уже есть купающиеся. Несколько женщин и мужчин, они плещутся в воде на мелководье в том месте, где песчаный пляж переходит в скалы. Их звонкие голоса звучат на весь берег. Евгений Петрович проходит мимо, доходит до того места, где оставил одежду. Одежды нет. Он смотрит по сторонам, кружит на одном месте.
- Мужик, ты что-то ищешь? – звучит сзади чей-то голос.
Евгений Петрович оборачивается и видит приближающегося голого мужчину.
- Нет-нет, - быстро говорит Евгений Петрович. – Я не по этой части.
- И всё-таки, - настаивает голый мужчина, приблизившись.
- Да, вот вечером одежду здесь бросил, - лепечет Евгений Петрович…
- Нашёлся! – кричит вдруг голый мужчина и машет купающимся.
- Ура-а-а! – долетает оттуда.
- А мы вчера вечером видим, чьи-то вещи и никого, - говорит голый мужчина. – Утром смотрим, вещи по-прежнему лежат и никого. Ну, мы их и прибрали. Испугались. Уже думали сообщить кому следует. Мало ли что.
- Нет, я вот живой, - улыбается Евгений Петрович, глядя по сторонам. – Купался в море.
- Присоединяйся к нам, - говорит подошедшая голая женщина.
- Нет, спасибо, - растерянно говорит Евгений Петрович.
- Ты ничего не подумай, у нас вера такая, - говорит голая женщина.
- Да, конечно. – Евгений Петрович приятно улыбается. – А где мои вещи?
- Сергий! – кричит голый мужчина. – Где вещи мужика?
- Щас принесу, - доносится с моря.
- Ты ничего не подумай, - говорит голый мужчина. – У нас вера такая. Культ голого тела. Но в единстве с природой. Ведь бог, он кто?
- Да-да, знаю. – Евгений Петрович улыбается и мельком смотрит по сторонам.
- Только ночью можно пообщаться с богом, - продолжает голый мужчина. – Ночью максимальная близость между человеком и природой, но человеком голым.
- Сейчас, - кричит кто-то из-за спины голого мужчины. Там слышится мужской и женский смех.
- Ночью и на рассвете, когда солнце тоже голое, - говорит голый мужчина. – Слыхал про такого, про Даниилу Голого? – спрашивает он вдруг.
- Нет, - говорит Евгений Петрович.
- Правильно. – Голый мужчина хохочет. – Это я. Наша вера о голом теле… Мы все сами из Сибири. У нас банька, валяние в снегу, купание в прорубях, мы…
- Вот его одежда, - подходит ещё один голый мужчина с одеждой в руках. – Хорошо, что ты нашёлся. – Он протягивает Евгению Петровичу одежду и улыбается.
- Мы здесь первый год, - говорит первый голый мужчина. – Здесь хорошо для нашей веры. Немноголюдно. Тепло. Есть где развернуться голому телу. А море это есть море. Бог, он ведь вышел из моря…
- Извините, мне пора, - лепечет Евгений Петрович. – Я замёрз, и меня уже наверно ждут.
- Эт хорошо, - говорит первый голый мужчина, - когда тебя ждут.
- А если тебя не ждут, - говорит второй голый мужчина, - то там, - он кивает куда-то неопределённо, то ли на солнце, то ли на скалы, - тебя всегда ждут и ещё как.
- Если что, то мы выходим вечером, можем всю ночь прообщаться с морем, до восхода солнца, играем с солнцем и идём спать, - говорит первый голый мужчина.
- Да, конечно. Спасибо. Я подумаю. – Евгений Петрович берёт свои вещи, улыбается и уходит. Боковым зрением видит, что чуть дальше несколько голых мужчин и женщин стоят лицом к солнцу, обхватив ладонями затылок. Смотрят на солнце. Играют.
Вернувшись домой, Евгений Петрович сразу идёт в свою комнату, переодевается и падает на кровать. Нет. - Он встаёт и смотрит по сторонам, потом выходит из домика и стучит в окно Полины Батьковны. Потом ещё раз стучит.
- Туточки, - звучит голос за спиной.
Евгений Петрович поворачивается на голос и видит Полину Батьковну со шлангом в руках.
- Водки, - шепчет Евгений Петрович. – Зззамёрз чуть-чуть.
Полина Батьковна молча скрывается в доме и возвращается с начатой бутылкой водки и стаканом, красный помидорчик и кусочек баранины. Евгений Петрович быстро молча наливает почти полный стакан, выпивает, закусывает, ставит бутылку и стакан на землю и возвращается в свою комнату. Засыпает он мгновенно.
Просыпается он к закату солнца. Мышцы ноют. Крепатура во всём теле. Некоторое время он лежит. Чувство голода поднимает его с кровати. Чёрт, - шепчет он, и лицо его кривится. Он руками подтягивает к себе правую ногу и рассматривает ступню, проводит рукой. – Больно. Надо повытаскивать колючки. – Он, ступая на носочки, идёт в беседку и садится за стол. Никого. Он некоторое время сидит один. Потом появляется Полина Батьковна.
- Вы хоть предупреждайте, что вас не будет.
- Я сам не знал, - говорит Евгений Петрович. – Но я такой, так что будьте готовы.
- Всегда готовы, - говорит Полина Батьковна. – Что прикажете на ужин?
- Всё, что есть, а для начала портвейна стакан, таз с горячей водой и иголку.
Полина Батьковна приносит портвейна бутылку и уходит за горячей водой. Евгений Петрович наливает стакан и выпивает небольшими глотками и наливает ещё. Через некотрое время Полина Батьковна приносит таз с горячей водой и иголку.
- Спасибо. – Евгений Петрович ставит таз у ног и смотрит на Полину Батьковну. – Я немного полечусь. А?
- Пожалуста, пожалуста. – Она улыбается. – А кушать когда?
- Через полчасика.
И эти полчаса Евгений Петрович сначала парит ноги, потом иголкой вытаскивает все колючки, тщательно выискивая их, проводя ладонью по ступням. Исковырял ступни до крови.
- Чем это вы занимаетесь? -звучит вдруг голос Полины Батьковны.
- Медитирую, - улыбается Евгений Петрович.
- Аж до крови! – Полина Батьковна хватается за голову. - Так и святыми становятся.
- Да, - Евгений Петрович оглядывается, - от неумения жить и глупости в голове. Теперь бы ёдику и пожрать. А?
- Да без проблем. – Полина Батьковна исчезает и через минуту приносит ёдик.
- Колючий ваш Казантип, - говорит Евгений Петрович, он не жалеет ёдик.
- Да-а, нет, - Полина Батьковна качает головй, - это вот до чего доводит водка.
Потом Полина Батьковна приносит плов, баранину, много помидоров, лук, чеснок, чёрный хлеб. Евгений Петрович наливает стакан портвейна и выпивает полстакана.
- Хорошо погуляли? – говорит Полина Батьковна и закуривает.
- Только в ту сторону, - говорит Евгений Петрович, показывая стаканом куда-то за Полину Батьковну. – От табака меня тошнит.
- Вчера не тошнило.
- А сегодня тошнит. – Евгений Петрович допивает стакан.
- Водку будете?
- Нет. А ещё портвейн есть?
- Имеется. – Она уходит и возвращается с бутылкой портвейна. – А вчера вы отдавали предпочтение водочке.
- А сегодня портвейну. – Евгений Петрович молча съедает подряд два помидора, доедает плов и, забрав бутылку и стакан, также молча уходит в свою комнату. Наливает в стакан портвейн, делает несколько глоточков и ложится. Дремлет. Иногда открывает глаза, пьёт портвейн и опять дремлет. Где-то вдруг кричит петух. Так и заканчивается день.
На следующий день Евгений Петрович просыпается поздно. Крепатура в ногах ещё чувствуется. Молча завтракает. Полина Батьковна, задав ему несколько вопросов и не получив ни на один ответ, только неопределённые кивки головой и пожимания плечами, уходит.
Позавтракав, Евгений Петрович идёт на Татарку, идёт по пляжу направо и плавает почти до захода солнца. Потом покупает в киоске двухлитровую баклажку пива, садится на песок и пьёт, глядя в море.
- Море успокаивает, - звучит за его спиной. Он оборачивается. Это говорит один мужчина одной женщине.
Евгений Петрович встаёт и уходит, не допив пиво.
Возвратившись домой, он жадно ест и пьёт.
Последующие два дня прошли однообразно почти по такому же сценарию, что и первый: плаванье до умопомрачения, с той лишь разницей, что, проводив солнце за горизонт, Евгений Петрович сразу возвращался домой и долго молча ужинал. Полина Батьковна пыталась несколько раз заговорить с ним, но, получив в ответ только его молчаливые кивки головы, уходила. Спать он ложился поздно, а до этого подолгу сидел перед своей комнатой и смотрел на звёздное небо. Звёзды! Просыпался он часов в десять, завтракал быстро и уходил.
- Вы не сектант? – спросила его как-то после завтрака Полина Батьковна.
- Нет. А что?
- Я боюсь сектантов. Я вообще боюсь людей, объединённых одним чем-то, целью, идеей и живущих общиной.
- Жить общиной и сектантство это не совсем одно и тоже.
- Ой, боюсь я вас, - улыбается Полина Батьковна.
- Нет, не сектант. – Евгений Петрович посмотрел на Полину Батьковну. – Я тоже не люблю придерживаться каких-то догматов. В молодости, правда, как-то я вдруг по глупости решил оставаться подольше девственником. Мы с другом даже поспорили на бутылку. И он проиграл. А через месяц после его пройгрыша я переспал с одной красавицей и интересной девушкой. Любви не было. Просто переспал. И на следующий день было какое-то странное чувство досады. У многих, я знаю, после этого крылья прорезались, они чувствовали себя победителями… Неважно, над кем. А я?
- Сегодня не так? - спросила Полина Батьковна.
- Сегодня! – Евгений Петрович вздохнул и развёл руками. - Сегодня всё не так и все не так. А вы кокетка! – Евгений Петрович попытался улыбнуться.
- Все люди кокеты. – Полина Батьковна посмотрела куда-то в сторону.- А я, когда я перестала быть девочкой, чувствовала себя торжественно. Так торжественно! – Она усмехнулась и грустно добавила: - Но это был любимый человек. Любимый. – Она перевела взгляд на Евгения Петровича. – Это, конечно, с вашим случаем не сравнится. Вы вообще какой-то странный, какой-то задумчивый. Как мой покойный муж. Он тоже последнее время стал задумчивым, как вглядывался в себя, как присматривался к себе, прислушивался.
- И? – Евгений Петрович перестал жевать.
- Он умер от рака. – Полина Батьковна достала из пачки сигарету, сунула её в рот, но не закурила.
- От рака. – Евгений Петрович посмотрел куда-то себе под ноги, покачал головой и улыбнулся.
- - И где ж вы пропадаете целыми днями? – вдруг бодро заговорила Полина Батьковна и закурила.
- А я не люблю, когда мне задают подобные вопросы. – Евгений Петрович поднял голову. - Захочу, сам расскажу.
- Казантипом любуетесь?
- Любуюсь. Красив. Ничего не скажешь. – Евгений Петрович вздохнул и посмотрел по сторонам. - После него хочется смотреть на звёзды, хочется любить людей, хочется быть бродягой, довольствоваться простым, простой пищей, чирикать с женщинами, даже хочется поучать и говорить: «Не убий», «Дали по одной морде, подставь и другую, которую никто не видит». Хочется… Ах, как много хочется. – Евгений Петрович вдруг разговорился.
- Вы устали от цивилизации?
- А кто от неё не устал?
- Никто от неё не устал. Только одни старики. А чтоб они без неё делали.
- Нет. - Евгений Петрович откинулся на спинку скамьи. – Не старики, не только старики, а человечество устало от цивилизации, в этом то и есть весь кризис. Всё человечество.
- Ребёнок. - Полина Батьковна покачала головой. – Господи, какой же вы ребёнок.
- Пойду поплаваю. – Евгений Петрович встал.
- Ласкового моря. – Полина Батьковна иронично улыбнулась и покачала головой.
- Да! – Евгений Петрович почесал затылок и задумчиво посмотрел куда-то мимо веток виноградника. – Но больше всего меня пока поразили нефтяные качалки в утренней мгле.
- А-а-а! - Полина Батьковна как-то загадочно посмотрела на Евгения Петровича.- Это да! Это…Это…
- Это фантастика. Это…Это… - Евгений Петрович улыбнулся, задумался. Они некоторое время молчали и смотрели, она - куда-то мимо него, он – куда-то вдаль и вверх. – И ещё одна самая яркая звезда на небе.
- Звезда? – Полина Батьковна взяла со стола пачку сигарет, повертела в руках и положила обратно на стол. – Какая звезда?
- На небе. Как звать не знаю. – Евгений Петрович продолжал смотреть куда-то вдаль. – Самая яркая и почему-то синяя.
- Синяя?
- Ярко - синяя.
- Это только мертвецы всё в синем цвете видят. – Полина Батьковна посмотрела на кончик сигареты.
- Вы уже видели? – съехидничал Евгений Петрович.
- И не раз. – Полина Батьковна затянулась, выпустила дым краем рта и усмехнулась. – Но синих звёзд я ещё не видела.
- Будет вечер… - Евгений Петрович не договорил, махнул рукой и ушёл.
Это была всего лишь одна единственная беседа за эти два дня.
А на следующий день, наплававшись как и во все предыдущие дни почти до полного изнеможения, просто всего лишь наплававшись, без общения с кем бы то ни было, без разговоров с самим с собой, без каких-то наблюдений, Евгений Петрович вдруг возвращается с моря домой намного раньше обычного – в семь вечера. Или даже раньше.
- Ой, - засуетилась Полина Батьковна, - а я вас ещё и не ждала. Ужин даже и не начинала…
- Ничего. – Евгений Петрович улыбается ей усталой улыбкой. – Я пока приму душик, пока … короче, если можно сделайте картошечки на сале… Есть сало?
- Найдём.
- Какой-нибудь рыбки. Чесночку. Зелени. И чтоб помидорчиков с базиликом. Есть такое?
- Найдём!
- Из питья что есть?
- Водка. Портвейн.
- И водки, и портвейну, и чаёчку покрепче. А?
- Хорошо. А мяска какого-нибудь?
- А что есть?
- Баранинка. Молоденькая-молоденькая. Сегодня вообще...
- Отлично. Только сначала чаёчку, так пить хочется.
Евгений Петрович уходит в душевую и стоит под душем долго; сначала делает воду горячей и долго стоит под горячей водой, потом намыливается, смывает мыло, ещё раз намыливается и ещё раз смывает, потом пускает холодную воду, потом горячую, холодную, горячую…
В своей комнате он надевает джинсы, красную рубашку на голое тело, обувается в туфли. Смотрит на себя в зеркало, проводит рукой по небритым несколько дней щекам, подбородку, усмехается и выходит из комнаты.
- Никак праздник у вас? – встречает его в беседке Полина Батьковна.
- Никак праздник, который всегда с нами, - улыбается Евгений Петрович.
- И что же это за такой праздник, который всегда с нами? – Полина Батьковна хихикает. – Женщина?
- Праздник, который всегда с нами? - Евгений Петрович садится за стол и начинает наливать в чашку чай. - Праздник, который всегда с нами – это не женщины, это не Париж, это не что-то по отдельности; праздник, который всегда с нами…- Он делает глоточек чая и заглядывает в чашку.
- Ну, Евгений Петрович, не томите, - стонет Полина Батьковна.
- Это жизнь, - говорит Евгений Петрович и улыбается. – Жизнь!
- Так просто? – Полина Батьковна пожимает плечами.
- Так просто. А ещё проще, если вы не верите, - Евгений Петрович на некоторое время задумывается, - просто хочется культурно напиться. Напиться в сиську, как говорится.
- Неожиданно как - то. У вас, наверно, какие-то проблемы с жизнью?
- А жизнь потому и праздник, что состоит из одних проблем. – Евгений Петрович смеётся и тянется за бутылкой портвейна. – Ну, где там картошечка на сале?
- Интересно как-то, и проблемы и праздник.
- Да! Сплошные проблемы. – Он наливает портвейн в два стакана.
- Нет, я водочки, - говорит Полина Батьковна.
Евгений Петрович наливает в рюмку водку и протягивает рюмку Полине Батьковне.
- За вас, за меня, за всех, что мы есть, - говорит он. – За жизнь!
- Какой-то вы сегодня. Ну! - Она поднимает рюмку, они чёкаются и пьют.
- Хорош портвейн. – Евгений Петрович берёт в руки бутылку и задумчиво смотрит на этикету. – Массандра, Массандра, Массандра, - повторяет он несколько раз. Лицо его мрачнеет. Он переводит взгляд куда-то за беседку. – Да-а, Ялта тысяча девятьсот восемьдесят… восемьдесят.. Семьдесят пятого года! Боже, сколько лет! - – Он накалывает вилкой картошку и начинает есть. – Неужели? – Он отставляет тарелку с картошкой, наливает в стакан портвейн и пьёт маленькими глоточками.
- Я вам не мешаю? – спрашивает Полина Батьковна.
- Вы? Мне? – Евгений Петрович задумчиво качает головой. – Поздно… А который час? – спохватывается он вдруг и смотрит на часы на руке. – Скоро девять. Девять часов вечера. Двадцать один час. Очко. – Он чему-то усмехается.
- Ну, не так то и девять. До вечера ещё ого-го.
- Пойду погуляю. Вернусь, возможно, очень поздно.
- Вы и не поужинали.
- Отнесите всё мне в комнату. Если вернусь, доем. – Евгений Петрович громко смеётся.
- Отнесите? – Полина Батьковна усмехается. – А я вам и не служанка и не официантка.
- С чего вы это взяли? – Евгений Петрович встаёт. – Тогда включите в счёт только жареную картошку, портвейн и водку, остальное можете съесть сами.
- Вот только хамить не надо. – Полина Батьковна вдруг обижается, роется в карманах халата, достаёт пачку сигарет, ловким движением вытряхивает одну и закуривает. – И побрились бы. Не щетина, не борода, а чёрти что. Небось в кабак собрались?
- Я больше не буду. – Евгений Петрович улыбается, глядя куда-то себе под ноги, делает глоток портвейна из бутылки и, ничего не сказав, уходит.
Солнце уже село, но запад был ещё весь ярко оранжевый. Евгений Петрович идёт по шоссе и наблюдает за вечерним небом. У двух магазинов шоссе уходит налево. Он тоже сворачивает налево. По обочинам растут невысокие деревья и кустарник. Через некоторое время за деревьями справа показывается море. По малиново-бордовому небу над морем видно, что солнце вот-вот только-только село за него. Евгений Петрович сворачивает к морю и идёт берегом. Идёт, огибая множество песчаных замков, крепостей, перешагивает через нагую песчаную девушку, потом чуть не наступает на домики небольшого городка. Достаточно многолюдно, в море купаются, кто-то визжит, наверно, от удовольствия. Слева заиграла музыка. В павильоне за несколькими столиками сидят люди. Потом он удаляется от берега и идёт по небольшой аллейке, налетает вдруг порыв ветра, поднимая с земли клочки бумаги. Пыль. Впереди горят огни, и многолюдно.
Дойдя до центра, Евгений Петрович вздыхает и смотрит по сторонам. Налево уходит аллея, которая заставлена торговыми рядами. Он медленно идёт вдоль рядов. Кажется, им нет конца. Торгуют всем. В основном сувенирами. Евгений Петрович почти не смотрит на них. Он просто смотрит в пространство. Справа поёт мужчина… Евгений Петрович стоит и некоторое время слушает, как он поёт. Потом он вдруг неожиданно для себя взвешивается – 76 килограммов.
- Нормальный вес! – говорит он девушке, которая его взвесила.
- Очень даже здоровый вес, - улыбается девушка. – Вам больше не надо поправляться.
- Спасибо за совет, - улыбается Евгений Петрович тоже.
Потом он останавливается около кафе, в котором поёт женщина в чёрном платье макси. Чёрные смоляные волосы женщины сзади почти достают до пояса. Она поёт что-то ритмичное без слов, и Евгений Петрович решает остановиться в этом кафе. Он смотрит по сторонам, на вывеску, но так и не может в закорючках разобрать названия кафе. Он входит в зал, смотрит по сторонам, где б присесть. В кафе немноголюдно. Он садится недалеко от небольшой сцены спиной к залу к сцене боком. Подходит официант.
- Добрый вечер, - говорит он и кладёт на стол меню.
- Спасибо, - кивает Евгений Петрович, встаёт и уходит под удивлённый взгляд официанта.
Выйдя из кафе, он оглядывается. Потом некоторое время смотрит по сторонам, потом идёт в сторону моря и долго любуется, как девушка вертится в шаре с прозрачными стенками. Пластик? Она встанет, рухнет в воду, опять встанет. Иногда она вдруг ударяется и может даже больно, личико её корчится и улыбается одновременно. Но она смеётся. Рядом в соседнем шаре мальчик делает тоже самое. Звучит вдруг песня «Ты ж мене пидманула, ты ж мене пидвела…», и Евгений Петрович заходит в кафе « У волн». Много столиков свободных. Евгений Петрович проходит через вес зал и садится у сцены спиной к залу. Сразу подходит официантка и кладёт на стол перед ним меню.
Евгений Петрович долго изучает меню… Нет, он только помахивает им, как веером. Боковым зрением он видит, что кафе потихоньку заполняется… Но кто-то и уходит.
Подходит официантка.
- Что-нибудь придумали? – улыбается она.
- Два литра пива для начала, орешков к пиву, - Евгений Петрович задумывается, - можно кусок какого-нибудь мяса, хлеб и, - он трёт ладонью подбородок, - грамм сто водочки. А? Нормально?
- Сто грамм? Как скажете. – Официантка улыбается. – Мясо какое? Баранину? Курочку? Есть нежная телятинка. Рекомендую телятинку… А можно и свиную отбивную. А? Гуляш есть. Фасоль.
- Баранину с помидорами. Можно и фасоли с картошкой… Ну, - Евгений Петрович пожимает плечами, - сами понимаете.
- Прекрасно, - говорит официантка и уходит.
- Пиво, если можно, сразу, - бросает вслед Евгений Петрович.
Потом он смотрит на певицу… Певица, девушка в чёрных джинсах и белой футболке, тем временем разговаривает с парнем в джинсах и красной рубашке, он стоит за синтезатором и что-то напевает; они о чём-то переговариваются под звуки тихой ритмичной музыки. Где-то сзади вдруг нарастает шум, раздаются громкие голоса. И в это время приносят пиво, орешки, водку, ещё какой-то салат. Мясо обещают чуть позже
Евгений Петрович благодарит официантку, выпивает немного водки, поворачивается в сторону сцены и слушает певицу, она поёт что-то без слов… Нет, просто звучит музыка, а певица вертится. Потом после окончания этой «песни» Евгений Петрович встаёт, подходит к музыкантам и тихо говорит:
- Ребята, спойте, будь ласка, «Я ехала домой. Двурогая луна…». А? – Он кладёт на клавиши синтезатора деньги. – Знаете такой романс?
- Обязательно, - говорит парень и кивает певице. – Вам лучше, чтоб пела женщина или мужчина.
- Женщина или мужчина? – Евгений Петрович думает некоторое время. – Наверно, женщина, - неуверенно говорит он. – Помните, была такая певица… Она пела задумчиво, трагически.
- Рымбаева? – спрашивает парень.
- Возможно. Не помню. Можно не прямо сейчас, - говорит Евгений Петрович. – Можно в любой удобный для вас момент. Через часок можно, но только, чтоб я был в зале.
Евгений Петрович возвращается за свой столик, наливает в рюмку водку.
Певица начинает петь «В море синем! В море южном!..»
Ну, - Евгений Петрович тяжело вздыхает, - твоё здоровье! – Он чокается с графинчиком водки, выпивает рюмку водки, наливает в бокал пива и делает глоток. Пиво холодное. Он бросает в рот несколько орешков, и его рассеянный взгляд устремляется куда-то мимо музыкантов в чёрное пространство за окнами кафе. Там за окном прямо у стен плещется море…И, долго глядя в это тёмное заоконное пространство, он потягивет пиво, заедая орешками. Возвращает его в кафе вдруг голос певицы. Она поёт «Конфетки-бараночки, словно лебеди-саночки…» Группа из трёх девушек танцует. Чему-то улыбнувшись, Евгений Петрович снова устремляет свой взгляд в заоконное пространство, всё так же потягивая пиво, иногда прислушиваясь к музыке…
- Сегодня у нас небольшая вечеринка, - говорит вдруг в микрофон певица. – По случаю дня рождения Ивашко Дениса.
- Ура-а-а, - летит откуда-то сзади.
- Я спою для Дениса мою любимую песню, - говорит певица, глядя на Евгения Петровича, и начинает петь: - « Я е-ха-ла-домо-ой. Дву-ро-га-я луна-а…»
. Евгений Петрович потягивает пиво и смотрит на неё. За столик тем временем подсаживаются две женщины и мужчина.
- Ну, вот, - говорит мужчина.
- Тихо! – шепчет в его сторону Евгений Петрович.
- Тихо даже дети не зачинаются, - говорит мужчина и смеётся.
Одна женщина садится напротив Евгения Петровича, друга справа от него, мужчина садится слева.
- Будем знакомы, - говорит мужчина, глядя на Евгения Петровича. – Стас.
- Тихо, - говорит Евгений Петрович.
- Тихо, тебе говорят, - говорит женщина, которая села напротив Евгения Петровича.
- Джек. - Евгений Петрович бросает взгляд в сторону женщины напротив и снова смотрит на певицу.
Стас ещё что-то говорит, но Евгений Петрович его не слушает.
-« Я е-ха-ла- домо-ой! Дву-ро-га-я луна-а», - заканчивает певица и улыбается Евгению Петровичу.
Евгений Петрович хлопает в ладоши.
- Прекрасно, Джек, - говорит Стас. – А это Розалия, - он показывает на женщину напротив Евгения Петровича. - А это Ксюша. – И он показывает на вторую женщину.
- Вам что, столиков мало. – Евгений Петрович показывает рюмкой себе за спину. – Полно ведь пустых столиков.
- На этот понравился, - говорит Стас. – Здесь до моря близко.
- Вы неудачно выбрали столик, - говорит Евгений Петрович.
- Неудачно?
- Я молчалив и буду только пить пиво и есть и может ещё слушать музыку. Ем с чавканьем. Икаю.
- Действительно, неудачно, - говорит Стас. – Может вы ещё и храпите за столом!? – И он с ухмылкой смотрит по сторонам.
- А вы нам и не нужны, - говорит Розалия и смеётся. – Лишь бы мы вам не понадобились. У вас, похоже, такое лиричное настроение. – Она улыбается.
- Не понадобитесь. – Евгений Петрович отвечает на её улыбку своей улыбкой, делает глоток пива и переводит взгляд на сцену: певица тем временем начала петь « По переулкам бродит лето…»
Приносят мясо, картофель, фасоль. Баранина с помидорами. Евгений Петрович наливает в рюмку водку.
- Твоё здоровье. – Он чокается с графинчиком водки, пьёт и закусывает бараниной. Наливает, пьёт, закусывает, запивает пивом. Наливает, пьёт закусывает, запивает пивом… Подзывает пальчиком официантку и заказывает ещё водки, пива и телятины. Соседи по столу тем временем живо что-то обсуждают, но Евгений Петрович даже не прислушивается, о чём они говорят. Говорит всё время Стас, Ксюша постоянно хихикает, Розалия ограничивается только репликами, но зато на каждую фразу Стаса. Потом Стас и Ксюша идут танцевать под «Знаю милый, знаю, что с тобой». Розалия остаётся сидеть за столиком. Официантка принесла Евгению Петровичу его заказ. Его соседям по столу она принесла каждому по баранине с рисом, рыбному салату, огромную тарелку огурцов с зеленью и бутылку водки. Розалия наливает себе водки и смотрит на Евгения Петровича.
- Ну, что, моряк, не составите компанию?
- С красивой женщиной! Почему бы и нет. – Евгений Петрович наливает себе водки из своего графинчика. – Ваше здоровье! – Он поднимает рюмку, улыбается, потом вдруг мрачнеет, чокается с графинчиков водки: - Твоё здоровье! - Пьёт и долго покачивает головой, не закусывая. Потом он говорит: - Чудеса!
- Чудеса? – спрашивает Розалия.
- Да, чудеса. – Евгений Петрович наливает себе полную рюмку водки и выпивает сам. Не закусывает, а только шмыгает носом и проводит ладонью по губам. – Месяц назад да и всегда раньше я после ста граммов водки так косел, что страшный суд. А сегодня на хате почти один выпил нуль пять водки, стакан портвейна, вот здесь уже два литра пива, больше ста граммов водки и ни в одном глазу.
- Вы так думаете? – Розалия хитро улыбается. – Вы лучше закусывайте.
- Обязательно. – Евгений Петрович начинает есть мясо. - Я вижу это. Я чувствую.
- Значит, ещё развезёт. – Розалия смеётся.
- Не уверен. – Евгений Петрович делает затяжной глоток пива. – Телятина вкусная. Сто лет не ел телятины. Всё курица да курица. Уже и забыл вкус настоящего мяса.
- Да-а, - Розалия делает глоток минералки. - А всё, если помните, началось с ножек Буша.
- Какие там ножки Буша?! – Евгений Петрович машет рукой. - Всё начинается, да! с ножек, - он вдруг смеётся, - но с ножек женщин.
- Неужели?! – Розалия улыбается.
В это время возвращаются Стас и Ксюша.
- Все ноги оттоптал, - хнычет Ксюша.
- А вы, я вижу, уже познакомились, - весело говорит Стас.
- Не только познакомились, но… - Евгений Петрович смотрит на Стаса. – За знакомство?
- А как же! – Стас быстро разливает водку и смотрит на Розалию. – Ну, пристроили девушку?
- Тебе б только избавиться от меня, – говорит Розалия.
- Ну, не навсегда же. – Стас делает удивлённое лицо.
- Так, - Евгений Петрович берёт свою рюмку, - только по рюмочке, и как в море корабли.
- Что значит, как в море корабли? – спрашивает Стас.
- А вот так, как это делают в море корабли, - говорит Евгений Петрович. – Я ж моряк. – Он кивает на Розалию.
Они со Стасом чокаются и пьют. Евгений Петрович после этого долго сидит с закрытыми глазами. Гремит ритмичная музыка.
- Нет, не берёт меня сегодня водка, - открывает глаза Евгений Петрович. – Не бе-рёт! Баранина хороша. Или телятина…Всё на одно лицо. – Потом он сначала улыбается Розалии, потом Ксюше. – Ксюша, - он вертит пальцем у виска, - где-то я уже встречал это имя.
- Мы сейчас, - говорит вдруг Розалия, и они с Ксюшей уходят.
- Кстати, о кораблях. – Стас наливает себе водки и шарит по столу взглядом. – Бабы с корабля это к удаче.
– Эй! – кричит вдруг Евгений Петрович официантке и показывает ей жестом: - Счёт!
- Да ты не спеши, - говорит Стас. – Подожди. Ты не поверишь, как меня задолбала эта Розалия. Она моя жена. Ну, ни на шаг от меня не отходит. Только посмотрю на женщину, ну так, просто, как на что-то живое и всё, так она мне сразу сцену. И привезла сюда. Здесь, говорит, сучек нет, чтобы я кобелял. А?! Каково? Здесь действительно одни семейные. Мамаши с кучей детей. Примерные папаши. Бабки. Деды. Короче, сволота разная. Мудаки старые. Хлам. Сволочи. Понимаешь? Но и немало таких, как я. Ты не поверишь. Их видно по грустным мордам. Они украдкой поглядывают на молоденьких красавиц, если таковые вдруг мелькают. Вон, видишь, сидит одна блондинка? Она в моём вкусе, но немного старовата и морда кислая. Я не люблю кислые морды, их надо долго раскачивать…
- Не согласен, - возражает Евгений Петрович. – Я знал нескольких таких кислых. У них это маска. А на самом деле ещё те киски…
- Да, нет, у этой, ты только посмотри…
- Мне бабы сейчас до одного места. Буду я ещё на них смотреть. Хотя одна цыганка мне предсказала…
- И мымра с ней какая-то. Не пойму я этих баб. Вот пришли, сидят вдвоём, к ним клеился мужик, нормальный, я знаю; так они его, видимо, отшили и очень грубо. Какого хрена тогда ходить в кабак вдвоём. Сидели б себе дома, нажарили б сосисек, включили б телек и никого б не смущали. А? Джек, ты не спи.
- А я не пьян. – Евгений Петрович вздрагивает и смотрит по сторонам. – Где этот мальчик?
- Да подожди ты, - уговаривает его Стас. – Сейчас ещё выпьем. Ты можешь соблазнить мою жену?
- Ни в коем случае, - машет головой Евгений Петрович.
- Ну, хотя б отвлечь на часок. А? Я заплачу.
- Он заплатит. – Евгений Петрович с ухмылкой смотрит по сторонам.
Приходит официантка и кладёт на стол счёт. Евгений Петрович берёт счёт и шевелит губами.
- И всего-то? – Он достаёт деньги, отсчитывает некоторую сумму и кладёт на стол. – Ты знаешь, - он смотрит на Стаса, - я вот пью и не пьянею. А знаешь, почему?
- Да это лёгко. – Стас нервно смотрит по сторонам.
- Нет, ты не знаешь, почему. – Евгений Петрович делает глоток водки. – У меня есть лучший друг, и у него рак печени. Самая наипоследняя стадия. И я не знаю, как ему помочь. Я даже не знаю, что ему сказать. А? Что сказать?
- А что сказать. – Стас трёт указательным пальцем висок, наливает себе водки и пьёт. – Здесь уже только надо ждать, - говорит и смотрит, чем бы закусить. - Мужественно ждать.
- Вот потому и сижу мужественно здесь, пью и не пьянею. – Евгений Петрович вздыхает. – Сижу и жду. А вообще, - спохватывается он вдруг, - сегодня одно событие. Ты знаешь, какое сегодня событие?
- Сегодня. – Стас чешет затылок. – А хрен его знает.
- Бастилия! – Евгений Петрович смеётся. – День взятия Бастилии. Это тебе не два холма над пупком тебе Бастилия…Нудс, ладно…- Опершись на стол, Евгений Петрович смотрит на Стаса.
- Какая ещё к чёрту Бастилия? – Стас начинает есть мясо. – Ты хоть знаешь, что такое Бастилия и когда она?
В это время приходят Розалия и Ксюша.
- А вот и мы.
- Отлично! Теперь наша очередь, - улыбается им Евгений Петрович. – То есть, я один. Приятно было пообщаться с такими красавицами. А вам, Ксюша, я желаю найти себе жениха или мужа…
- Ксюша! – вырывается у Розалии; видно, что она с трудом сдерживает смех. – Ещё один…
- Не ещё один, - Евгений Петрович встаёт, - а уже без одного. Играли в преферанс? А? Нет? Без лапы называется. Безззз.
- Ну, это, дорогой, ты из другой области, - говорит Стас.
- А я и есть из другой области. Из другой не из другой, а мне пора. – Евгений Петрович встаёт и уходит. Пошатываясь, он выходит из кафе, смотрит по сторонам. Народ ещё гуляет. Звучит музыка. Он идёт прямо и через некоторое время выходит к перекрёстку. Смотрит по сторонам.
- Эй, - обращается он к мужчине, который стоит недалеко и курит, - на Мысовое далеко?
- Мысовое? – Мужчина затягивается, рассматривая его, выпускает дым. - Вот прямо по шоссе и… Могу подвезти. Сколько дашь?
- Сколько скажешь, столько и дам, - говорит Евгений Петрович.
- Поехали, - говорит мужчина и показывает, куда надо идти.
Они пересекают перекрёсток, переходят на другую сторону улицы и садятся в серые Жигули.
- Ты знаешь, - говорит Евгений Петрович, устраиваясь рядом с водителем, - я вот выпил сегодня целую тонну и ни капельки не опьянел.
- Это видно сразу, - говорит мужчина. Он сворачивает направо, ещё направо, и они едут по шоссе.
- Серьёзно, - говорит Евгений Петрович. – Мысль такая чистая и ясная, как слеза. В голове так тихо и спокойно, как на кладбище. Ты бывал когда-нибудь на кладбище?
- Всякое бывало.
- Интересно, что видит покойник? – Евгений Петрович трёт лицо. – Это наверно, так грустно, быть покойником.
- Да, весёлого маловато.
- Хотя, ему уже всё равно.
- И все равны. – Мужчина смеётся.
- А правда, что покойники всё видят в синем цвете?
- Да кто ж их знает?!
- Странно. – Евгений Петрович усмехается. – Я никогда не был таким трезвым, как сейчас. Я совершенно трезв. И зачем тогда пить, если не пьянеешь. Я трезв… - И весь дальнейший путь Евгений Петрович с разными интонациями произносит только одну фразу: «Я безупречно трезв!»
- Где вас высадить? - останавливает его монолог мужчина.
- Где? – Евгений Петрович смотрит в окно. – По шоссе в сторону Татарки метров триста. Ну, там такой монстр советских времён.
- Понятно. – Мужчина поворачивает направо. Они едут ещё некоторое время.
- И сиколько сы меня? – Евгений Петрович достаёт из кармана деньги и протягивает мужчине.
- Сейчас. – Мужчина сворачивает на обочину, включает в салоне свет и берёт протянутые Евгением Петровичем деньги. – Ну, эт ты слишком. Это мне, а эти спрячь. Я взял ещё чуть-чуть за то, что ты ко мне попал, и не к кому то. Обчистили б тебя такого трезвого…
- Ну ладно. Не в деньгах счастье. – Евгений Петрович открывает дверцу. – Спасибо тебе.
Он прощается с мужчиной и выбирается из машины. Машина разворачивается и уезжает в обратном направлении.
Некоторое время Евгений Петрович осматривается. Потом, пошатываясь, идёт вдоль дороги, видит в темноте силуэт памятника Советскому Союзу, сворачивает с дороги, с трудом находит свой дом и заходит в калитку.
В беседке горит свет. За столом сидит Полина Батьковна и курит.
- А-а, Полина Батьковна, – пьяно бормочет Евгений Петрович. – Не спится старой кляче.
- А с чего ей спаться? – Полина Батьковна наливает себе чаю. – Будете чай?
- Я? Буду. – Евгений Петрович тяжело опускается на стул. – Чай я всегда буду, даже из рук старой клячи.
- Старая кляча стоит двух молодых. – Полина Батьковна наливает чай в стакан и ставит его перед Евгением Петровичем.
- Чего молодых? – спрашивает он.
- Кляч! – Она улыбается. – Двух молодых кляч.
- Это верно. Молодые клячи, что с них взять, только и делают, что тянут тебя в постель. – Он громко смеётся. – А что там в постели то той? Пустота-а-а. – Он делает глоток чая и обжигается. – Горячо.
- А у стариков везде пустота. И во всём…
- Вот сейчас ещё и вы прочитаете мне лекцию из теории старости.
- А теория старости проста: Пустота.
- А кто ты вообще такая, что будешь сейчас мне навязывать мне тут мужские темы… философские, можно сказать. Философичка этакая.
- А нравишься ты мне. – Полина Батьковна хихикает и делает глоток чая.
- А-а, Райка мне говорила. – Евгений Петрович бьёт себя по лбу указательным пальцем. - Я всем нравлюсь, - бормочет он. - Вот только мне пока никто не нравится.
- Пока или уже?
- Ещё.
И они смеются.
- А может у тебя и водка ещё осталась? – говорит вдруг Евгений Петрович, и вид у него очень озабоченный.
- Нет, голубок. – Полина Батьковна допивает чай. – Тебе уже сегодня хватит.
- Хватит так хватит. – Евгений Петрович встаёт из-за стола. – Действительно, если ты уже мне начинаешь нравиться, то… - Он начинает что-то бормотать несвязанное.
- Вот-вот, - говорит Полина Батьковна, берёт его под руки и ведёт к его комнате. Евгений Петрович продолжая что-то бормотать, иногда вдруг говорит:
- Я не пьян. Я сам…
У порога своей комнаты Евгений Петрович вдруг резко освобождается от рук Полины Батьковны и заходит в комнату. Войдя в свою комнату, он поспешно стаскивает с себя одежду, обувь и падает на кровать.
Просыпается Евгений Петрович поздно. Долго лежит, глядя на потолок и слушая, как где-то за окном кричат петухи. Потом идёт в душ. Принимает душ долго и после душа, одевшись в шорты и красную футболку, заходит в беседку.
В беседке за столом сидят Полина Батьковна, молодая женщина в белом платье и Эндрю.
- Я… - начинает говорить Евгений Петрович, но Полина Батьковна перебивает его.
- А вот и наш Евгений Петрович. – Она улыбается женщине. – Знакомьтесь. Наталья. Я, - она поворачивается к Евгению Петровичу, – вам говорила: вот она и приехала. Теперь будет веселей.
- Не думаю, - мрачно говорит Евгений Петрович и выдавливает из себя улыбку.
- Завтрак? – спрашивает Полина Батьковна.
- Пожалуй, только чайку, - говорит Евгений Петрович, присаживаясь. – Только покрепче.
- Хорошо. – Полина Батьковна уходит делать чай.
- Ну, как дела, артист? – спрашивает Евгений Петрович Эндрю.
- Тоска. – Эндрю вздыхает, украдкой смотрит на Наталью и подтягивает к себе чашку с кофе.
- Что ж так? – спрашивает Евгений Петрович.
- Так. – Эндрю делает символический глоток кофе и отставляет чашку на середину стола. – Пойду, погуляю, - говорит и уходит.
- Влюбился наш Эндрю, - говорит Наталья.
- Хорошее дело, - говорит Евгений Петрович.
- И знаете в кого? – спрашивает Наталья.
- В вас? – спрашивает Евгений Петрович.
- Точно. – Наталья вздыхает.
- А вы? – спрашивает Евгений Петрович.
- Я? – Наталья некоторое время смотрит на Евгения Петровича с удивлением и вдруг начинает хохотать. Евгений Петрович тоже начинает смеяться.
- Как отдыхается? – спрашивает Наталья, нахохотавшись.
- Нормально, - вяло отвечает Евгений Петрович.
- Как море?
- Нормально.
- На Казантипе были?
- Мельком, но кое-что успел рассмотреть.
- И как он вам?
- Нормально.
- А нормально это как?
- Это как нормально, только чуть-чуть…
- А вот и чаёк, - врывается в их разговор Полина Батьковна, неся поднос с чайником, чашками и … с вареньем. Она ставит поднос на стол, расставляет всё и убирает поднос. – Пейте на здоровье.
- Нормально и только чуть-чуть? Что чуть-чуть? – спрашивает Наталья.
- В сторону, - отвечает Евгений Петрович. – Чуть-чуть в сторону. Но, чуть-чуть не считается. - Он наливает себе чай. – Я, кажется, - он смотрит на Полину Батьковну, - вам вчера чего-то наговорил?
- А что может наговорить пьяный мужик, который был трезв, как стёклышко. – Полина Батьковна тоже наливает чай. – Рассказывали про какого-то друга, у которого гангрена правой ноги, и её у него отрезали. Рассказывали, что другой ваш друг нобелевский лауреат в области рифмоплётства. Так и сказали: Рифмоплётства. Так, мол, решил Нобелевский комитет.
- Комитет по рифмоплётству! – Наталья хохочет
- Кстати, - Полина Батьковна показывает чашкой с чаем в сторону Натальи, - очень большая хохотунья. С ней не соскучишься. – И она начинает хихикать.
- Очень противно…приятно, я хотел сказать. – Евгений Петрович смущённо улыбается Наталье. – Я не хохотун. Особенно последнее время. Тем более, на курорте. На курорте…Тем более.
- Когда же ещё хохотать, как не на курорте. – Наталья удивлённо смотрит на Евгения Петровича. - Хохот это и есть отдых. Хо-хо-та-ни-е!
- Сколько вам лет?
- Двадцать пять.
- Да, самое время для хохотаний. - Евгений Петрович делает глоток чая. – Хотя на вид вам гораздо больше… Меньше я хотел сказать…
- Меньше? – Полина Батьковна качает головой, глядя на Евгения Петровича. – Меньше. – Она пожимает плечами.
- Девочка я. – Наталья начинает хохотать. – Малышка семнадцатилетняя. – Она смотрит на Полину Батьковна, та улыбается и кивает на Евгения Петровича, и они обе начинают хохотать.
- Отпуск надо проводить с дурью в голове и в действиях, - говорит Наталья.
- И через девять месяцев… - Евгений Петрович улыбается.
- Ну, зачем же так сразу…
- Это называется сразу? Через девять месяцев. – Евгений Петрович смотрит себе под ноги. – Тут и три месяца вечность.
- Я по образованию и экономист, и менеджер, и бухгалтер, и, - Наталья улыбается, - бюстгалтер, который надо иногда снимать под лучами южного солнца.
- Замужем? – Евгений Петрович тоже улыбается.
- А як же! Но такова жизнь.
- То есть, ****уешь изредка?
- О-о, - Наталья улыбается Полине Батьковне, которая вдруг упорно заглядывает в чашку с чаем и хихикает. – Вот мы уже и «на ты». Отвечу на этот не совсем скромненький вопрос. Да! Но иногда и не на курорте. Только дома.
- И как?..
- Я сама себе выбираю.
- А как же муж?
- Во-первых, он ничего не знает; во-вторых, он сам не пропускает ни одного удобного случая.
- Я то думал, что такое только в книгах, да в кино, да в головах разных там больных.
- Я удовлетворила ваше не совсем корректное любопытство? – с усмешкой на лице спрашивает Наталья.
- Да шутит она всё, - вмешивается в разговор Евгения Петровича с Натальей Полина Батьковна. – Она только хохотушка. Ей врач приписал хохот. Она даже мне рецептик показывала.
- Я тут узнала, что вы большой пловец, - говорит Наталья.
- Не очень, но плавать люблю, - говорит Евгений Петрович.
- Можно мне пойти с вами поплавать?
- Нет. Я уплываю очень далеко от берега. Я нахожусь в воде по два часа, по три. Со мной опасно.
- И не замерзаете?
- Нет. Я не пьянею, не замерзаю. Я не. Я ни. Я-я-я. – Евгений Петрович смеётся. – Ну, - он трёт лицо, зевает, - мне пора плавать. Вернусь поздно, ужинайте без меня. А может и не… Хотя впрочем, какая разница: ужинать со мной, без меня, ещё с кем-то. Всё – одни условности.
- У вас с головой всё в порядке? – спрашивает Наталья.
- Да, - мгновенно отвечает Евгений Петрович. – С головой – да!
- А я не люблю много плавать. – Наталья делает глоток чая. - От этого нервная система истощается. Я люблю валяться в воде, ползать по дну руками, а потом валяться под солнцем. Валяться, но так, чтоб не было этих ужасных белых полос от купальника.
- Ну, таких мест там навалом.
- Я знаю. Сегодня первый день, и я, раз вы не хотите меня взять с собой поплавать, побуду пока здесь, а вечерком пойду покупаюсь. Приходите. Покупаемся вместе. Отметим начало моего отпуска.
- Я постараюсь, - улыбается Евгений Петрович.
- Похохочем. – Наталья хохотнула.
Евгений Петрович тоже хохотнул.
- А вы знаете, что длительное плаванье это экстремальная процедура, экстремальный способ выживания? – спрашивает Наталья. – Я где-то читала об этом.
-Экстремальный способ – это плаванье за горизонт. Психологический эксперимент. Я не хочу отнимать хлеб у психологов, но!.. – Евгений Петрович встаёт.
- Но? – Наталья начинает хохотать.
- Что ж, буду знать. – Евгений Петрович смущённо улыбается. - Поплыву вдоль берега, может вас и найду. Увижу! - многозначительно добавляет он.
- Ну, нет, не сегодня, – бормочет Наталья сквозь хохот – Вы и правда подумали, что я хочу с вами поплавать?
- Я не знаю…- Евгений Петрович пожимает плечами. – Я ничего не подумал. Вы неправильно подумали, что я как будто бы подумал. Полина Батьковна, - он переводит взгляд на Полину Батьковну, - буду поздно. Что-нибудь поесть мясного и портвейнчика.
- Уже ближе, - говорит Полина Батьковна. – Горячее, то есть. Уже и портвейнчик к ужину.
- Да, портвейнчик, пожалуйста, - говорит Евгений Петрович, он улыбается Наталье и вдруг спрашивает Полину Батьковну: - А что эт так резво ваш Эндрю смылся?
- Эндрю? – Полина Батьковна тяжело вздыхает, косит глаза на Наталью, которая продолжает хохотать. – Наш Эндрю, похоже, влюбился.
- Тяжёлый случай. – Евгений Петрович, опустив голову, начинает барабанить пальцами по столу, потом вздыхает и уходит.
Выйдя за калитку, он вдруг слышит сзади хохот Натальи, останавливается, некоторое время стоит на месте с задумчивым видом, смотрит в сторону дома, и на его лице появляется улыбка.
«Цыганка гадала, - начинает он напевать, направляясь вдоль забора по улочке, - цыганка гадала…». Нет. – Он останавливается и смотрит себе под ноги. – Пойдём туда, подальше от этого хохота. Натали! Нет, подальше. А то этот Эндрю тебе и ещё и морду начистит. Это совсем не то. – Он тяжело вздыхает и поворачивает в другую сторону: - «Цыганка гадала…»
На Татарке в этот день волнение. Евгений Петрович долго сидит на песке, глядя на море, по сторонам. На берегу слева семья из трёх человек, потом еще редкие пляжники; справа две пары играют в карты, подальше от воды несколько автомобилей Джип, ещё один Джип, Хонда, как анахронизм – Старая Волга, потом Вольво и ...В небольших волнах недалеко от берега купаются мужчина, женщина и двое их детей. Сколько визга и смеха! Купающихся мало. Дует ветерок. Солнце припекает. Потом Евгений Петрович ложится на песок, трёт рукой правый бок и смотрит на небо. Со стороны моря набегают небольшие белые облака. Они то закрывают солнце, то открывают. Евгений Петрович долго пристально следит за облаками. Но те только бегут по небу, не совершая никаких перевоплощений.
Печёнка, селезёнка, лёгкие! Печёнка, селезёнка, лёгкие! – напевает Евгений Петрович. - Но надо плыть! Плыть! Туда! - приказывает он вдруг себе, вскакивает, медленно заходит в воду, долго идёт по колено в воде, глядя, как в воде переговариваясь, ползают два бородатых мужика. Становится глубже, и, когда вода достигает груди, Евгений Петрович начинает плыть. Плывёт он очень долго, не оглядываясь. Небольшая волна бьёт в лицо, вода попадает в нос, в уши, иногда он глотает при вдохе набежавшую волну. Но он плывёт, плывёт, плывёт. Очень долго. Отрешившись от всего. Куда попало, с закрытыми глазами. Вдруг начинает чему-то смеяться, перестаёт плыть, ложится на спину и смотрит на белые облака на небе.
А здоровый ты мужик, - хрипит он, оглянувшись. Татарка уже далеко – далеко, почти скрылась за скалами. – Ну, что притих, - говорит он. – Давай ещё тысячу гребков и на дно. Пора. Пора-а-а! Назад дороги нет. – Он начинает плыть брасом, считая каждый гребок: - Один, два, три… десять… сто… двести. – Он уже не смотрит, куда плывёт. – Не могу больше, - плюёт он морской водой. – Плыви, скотина. Плыви. Жизни ему захотелось. Придурок старый …Назад дороги нет. – И снова, закрыв глаза, он начинает яростно плыть. Но сил становится всё меньше и меньше, гребки всё слабее и слабее, он уже погружается в воду по глубже и с брасса переходит на вялый кроль... То ли вольный стиль, то ли кроль, то ли, как говорят в народе, саженки. Выдох в воду, потом голову направо и вверх – вдох и гребок правой рукой, голову вниз – выдох и слабый гребок левой рукой. – Ра-а-аз, два! Ра-а-аз, два... – Время остановилось. Гребки становятся ещё слабее и слабее. Ногами он только отталкивается от воды, чтобы выбраться на поверхность и глотнуть воздуха. – А инстинкт работает, - хрипит он. – Хочется жить. Идиоты! Идиоты! Идиоты! – Это слово он начинает произносить под каждый так кажущийся для него гребок. Потом он говорит: - Рабы инстинкта. Рабы! А голова для чего?..- Погрузившись в воду, он открывает глаза и смотрит на пузырьки воздуха, которые выпускает, отталкивается ногами и руками и всплывает. – Инстинкт, - хрипит он, жадно глотая воздух, и …видит, что берег совсем рядом, метров сто до берега. Песок, камни, отвесные скалы, где-то по ним наверху над берегом идёт группа людей. – Как же так? - бормочет он. – Откуда берег? Зачем берег? Не судьба?.. - Он бормочет и пытается нащупать ногами дно. Дна нет, и он погружается в воду с головой, делает несколько глотков солёной воды и всплывает и начинает плыть в сторону берега. – А почему к берегу? - хрипит он и пытается рассмеяться, но опять хватает воду и начинает яростно кашлять. Через несколько гребков он снова пытается нащупать дно, но дна нет. Так повторяется несколько раз. И он задирает голову и смотрит в сторону берега. – Совсем немного, - стонет он и саженками плывёт в сторону берега, мыча в воду: - Раз. Два. Левой. Правой. Раз. Два. Левой. Правой... - Правая рука вдруг касается чего-то, потом – левая, потом – колени, потом грудь что-то пощикатало, потом он упирается во что-то твёрдое и колкое и открывает глаза. Это был берег - водоросли, песок, камни. Он проползает ещё немного по дну до самого берега, переворачивается на спину и смотрит на небо. – Солнце! Небо! Облака! – шепчет он. – Воздух. Ветер. – Шёпот переходит в какое-то бормотание. – Не судьба. Живи. Хромая сама придёт. С серпом с косой ли. Не важно. Она сама придёт. Сама, живая и красивая... – Его бормотание переходит в хохот. В тихий хохот. – А хохотушка то эта... Как она сказала? Длительное плаванье это экстремальный способ выживания? Судьба что ли? Эндрю он какого-то испугался... Отдыхай, живи, радуйся и хохочи! – И он начинает громко хохотать, потом громче, ещё громче, выкрикивая сквозь хохот: - Радуйся! Радуйся! Радуйся!..
ГАЛИНА СЕРГЕЕВНА
Галина Сергеевна вздрогнула. Перед этим она долго сидела за компьютером и задумчиво смотрела поверх него в окно. Руки её лежали на столе рядом с клавиатурой, в одной руке она держала стакан с соком, в другой…Пальцы другой руки барабанили по столу.
Чему-то улыбнувшись, Галина Сергеевна перестала барабанить по столу, заглянула в стакан, сделала глоток сока, посмотрела на стакан и сжала его. Сильно сжала, так, что от напряжения лицо её задрожало. Стакан вдруг треснул, и сок начал капать на стол, потом стекать на её юбку. На лице Галины Сергеевны появилась зловещая улыбка. Она поднесла руку с треснутым стаканом к глазам и начала медленно разжимать пальцы. Осколки стакана посыпались на стол. Ладонь была в крови.
Совсем не то, - прошептала она, разглядывая порезанную осколками стакана ладонь. – Не то. Совсем не то. – Она положила руку на стол, и её взгляд надолго устремился куда-то в экран монитора.
За спиной вдруг скрипнула дверь, и Галина Сергеевна засуетилась. Она поспешно достала из ящика стола салфетку и начала вытирать им порезанную ладонь, морщась; видимо некоторые осколки ещё остались в ладони. Взгляд её при этом был устремлён на экран монитора.
- Эй, не пора ли знать меру? – долетело из-за спины.
Галина Сергеевна оглянулась, опуская раненую руку с сжатой салфеткой под стол.
Лысоватый мужчина в костюме улыбнулся ей.
- Галина Сергеевна, вы ещё здесь? – спросил он с улыбкой, оставаясь стоять в проёме двери.
- Да – а, Олег Степанович. - Галина Сергеевна незаметно, глядя на Олега Степановича, свободной рукой с помощью салфетки начала сгребать осколки стакана и разлитый сок в ящик стола, потом там же в ящике стола она вытерла обе руки о салфетку и мельком посмотрела на часики на руке. - Решила ещё раз пролистать отчёт Верещагина, - сказала она, продолжая смотреть на Олега Степановича.
- Что-то последние дни… - Олег Степанович зашёл в кабинет, подошёл к Галине Сергеевне и посмотрел на монитор. - Говорю, что-то последние дни вы частенько засиживаетесь.
- Так… вот. – Галина Сергеевна улыбнулась и поспешно закрыла ящик стола.
- Какие-то проблемы? – спросил Олег Степанович.
- Никаких проблем. – Галина Сергеевна ещё раз улыбнулась и резко встала со стула. – Решила подготовить материал для Соломона Ивановича.
- Так – так. – Олег Степанович внимательно посмотрел на Галину Сергеевну. – Я ухожу. Могу подвезти.
- Я тоже ухожу. – Склонившись над столом, Галина Сергеевна «закрыла» то, что было на экране монитора, и выключила компьютер. – Но я, - она повернулась к Олегу Степановичу и улыбнулась, - пожалуй, пройдусь. Спасибо. Надо ведь при нашей работе ходить пешком.
- И здесь вы правы. – Олег Степанович направился к двери. – Ну почему вы всегда правы? – Он оглянулся.
- Работа у меня такая. – Галина Сергеевна одной рукой задёрнула шторы; порезанная её рука сжимала салфетку.
Они вместе вышли из кабинета. Галина Сергеевна закрыла кабинет на ключ, и они спустились на первый этаж.
- Да! Галина Сергеевна! - спохватился вдруг Олег Степанович. - Вы не передумали на счёт Селина? – Он посмотрел на неё, прищурив один глаз. – Увольняем?
- Без вопросов. – Галина Сергеевна пожала плечами.
- Всё-таки старый кадр, - сказал Олег Степанович. – До пенсии год.
- И что? – Галина Сергеевна посмотрела на него, не скрывая своего удивления. – Пора заканчивать с этим производственным развратом. Сейчас не до эмоций.
- Ну что ж, вам виднее. – Олег Степанович улыбнулся ей. – Вам же работать.
- Всё будет хорошо. - Галина Сергеевна тоже улыбнулась. – Я сейчас.- Она оставила Олега Степановича у кабины проходной, свернула в коридор и зашла в туалет. Ну? - Она взглянула на себя в зеркало, потом повернула кран, подставила ладони под струю воды и начала смывать остатки стекла и крови. – Нормально. – Она осмотрела раненую ладонь, оторвала длинный кусок туалетный бумаги и вытерла руки. – Нормально.
Потом после туалета она попрощалась с вахтёром, прошла через вертушку и вышла из здания.
Олег Степанович стоял внизу у ступенек и смотрел в её сторону.
- Хорошо вам провести выходные, - сказал он, когда она по ступенькам спустилась к нему.
- Спасибо, - сказала она.
- Вы выглядите несколько устало.
- Да, есть немного.
- Может, отдохнёте немного? Пару недель будет затишье. Соломон Иванович и сам собирается в отпуск. Хочет в Сибирь махнуть. На плотах. А?
- Опять? Он же только был…
- Нервы. Нервничает он. Тем более, по его данным ожидается затишье на всех уровнях. Недели на две. Ну, как насчёт отпуска?
- Я подумаю.
За разговором они подошли к Вольво тёмно-синего цвета. Олег Степанович улыбнулся Галине Сергеевне, немного помолчал, сел в Вольво, выглянул из кабины, ещё раз улыбнулся, кивнул головой, и автомобиль медленно тронулся с места, потом резко рванулся и исчез за поворотом.
Галина Сергеевна некоторое время стояла на одном месте, глядя куда-то вслед уехавшему автомобилю. К ней сбоку осторожно, как чего-то побаиваясь, подошёл мужчина в поношенных джинсах и жёлтой рубашке.
- Я к вам, Галина Сергеевна, - сказал он.
- А я уже, - Галина Сергеевна развела руки, - работу на сегодня закончила.
- А это не важно. – Мужчина шмыгнул носом.
- Вам не важно, мне важно. – Галина Сергеевна вздохнула.
- Почему вы уволили меня? – почти шёпотом спросил мужчина.
- Не я, а директор. – Галина Сергеевна посмотрела по сторонам.
- Но с вашего согласия, - громко заговорил мужчина. Даже может с вашей подачи.
- И кого же нам уволить? – Галина Сергеевна повернулась к мужчине и улыбнулась. – Бабенко? Может Семенова? Этих лошадок, на которых всё и держится? А?
- Они молодые. Их везде возьмут. А мне немного до пенсии…- Мужчина сморщил лицо и посмотрел себе под ноги.
- Да с вами то мы до вашей то пенсии и не дотянем, - поучительно произнесла Галина Сергеевна. - Посидите дома на пособии, дотянете до пенсии и…А может вас сразу и на пенсию отправят. - Она пожала плечами. - А у этих молодых трудяг семьи на плечах, маленькие дети, их тянуть надо. А вы один, вам и…
- Да, что вы обо мне знаете, - крикнул вдруг мужчина. – Один…
- Ничем, уважаемый Виктор Петрович, помочь не-мо-гу. Приятных выходных. – Галина Сергеевна повернулась к мужчине спиной и пошла.
- Как же так, - залепетал мужчина, идя за ней, - я же вас так уважал… вы же… а вы оказались такой стервой.
Галина Сергеевна приостановилась, улыбнулась и пошла дальше.
- И как мужья только выносят таких сук!? - крикнул вслед мужчина.
- А как? – Галина Сергеевна оглянулась.
- Да! Как? – Мужчина направился в её сторону.
- Да пошёл ты знаешь куда? – Галина Сергеевна усмехнулась.
- Стерва! - крикнул мужчина. - Чтоб у вас кредит ваш никогда не сходился с вашим дебетом! – Мужчина вдруг яростно заматерился.
Галина Сергеевна улыбнулась, покачала головой и пошла по улице.
Было уже достаточно поздно, но солнце ещё не село: тот момент, когда оно вот-вот сядет, ещё чуть-чуть, и оно оранжевым кругом висит, почти касаясь крыш домов, где-то в конце улицы… Даже не висит: стоит только моргнуть раз, другой, а уже полкруга и скрылось. Тепло, но в воздухе пахло грозой.
В кафе ВЕЧЕРОК многолюдно, но Галина Сергеевна нашла место. За столиком сидели две девушки и один парень. Бутылка вина, какие-то салаты. Галина Сергеевна присела на стул и посмотрела по сторонам. Слева за столиком сидели две пары, они видимо только что пришли и обсуждали меню; справа - четыре женщины, на столике у них стояла бутылка водки, вино, сок и какие-то закуски, женщины курили и о чём-то оживлённо беседовали. Взгляд Галины Сергеевны побежал по залу, она увидела официантку и помахала ей рукой. Официантка подошла.
- Добрый вечер. – Улыбнулась она Галине Сергеевне.
- Да-а. - Галина Сергеевна задумалась. – Мне, пожалуйста, кофе, сок, пиццу и кекс.
Приняв заказ, официантка ушла. Галина Сергеевна ещё раз окинула взглядом присутствующих в зале, даже оглянулась для этого. Сзади за столиком на двоих сидели седой мужчина за бутылкой пива и с журналом в руке и ещё один мужчина в пол оборота к Галине Сергеевне. Седой оторвался от журнала, пристально посмотрел на Галину Сергеевну, прищурившись, и, перелистывая страницу, сделал глоток пива. Взгляд Галины Сергеевны побежал дальше… Посетители разные. Галина Сергеевна посмотрела в окно. Там пешеходы и почти стемнело. Принесли кофе, сок и всё остальное.
- Сколько с меня? – спросила Галина Сергеевна.
Официантка достала из кармана бланк, заполнила его и положила на стол.
- Приятного аппетита, - сказала она и собиралась отойти.
- И ещё, - остановила её Галина Сергеевна.
- Да, я слушаю. – Официантка повернулась в её сторону.
- Нет, ничего, извините, - сказала Галина Сергеевна, немного подумав.
- Приятного аппетита, - сказала официантка и ушла.
- Спасибо, - шепнула Галина Сергеевна и, проводив официантку долгим взглядом, начала есть пиццу. Откусив кусочек, она жевала долго-долго и смотрела в одну точку где-то у входа в зал, потом, закрыв глаза, чему-то улыбалась… Нет, чему-то усмехалась. Потом, допив кофе, встала, покачивая головой и вытянув губы трубочкой, окинула взглядом столики и, продолжая чему-то улыбаться, вышла из кафе.
По улице Галина Сергеевна шла медленно, рассеянно глядя по сторонам.
Идиотка, - вздохнула она. – Если уж взялась шпионить, так шпионь…Что ты мелешь?! – Она хлопнула себя по лбу ладонью и остановилась. – Какой…какой… Та-а-ак. – Она раскрыла свою сумочку, заглянула в неё и закрыла. – Та-а-ак. – Она подошла к краю тротуара и посмотрела налево, направо, опять налево и начала размахивать руками.
Остановилось такси. Чёрная Девятка.
- Мальчик, - обратилась она к таксисту, - доставь-ка меня на вокзал.
- Как скажете, - улыбнулся молодой мужчина в бейсболке. – Опаздываем?
- Возможно, но можно не гнать.
- Там на перекрёстке авария и пробочка, - сказал таксист, вертя головой. Он развернул такси. – Мы немного в объезд.
- Дальше ближе? - улыбнулась Галина Сергеевна.
- Стопудово, - улыбнулся в ответ таксист.
- Что нового в мире такси? – спросила Галина Сергеевна.
- Таксуем. – Таксист вздохнул. – Конкуренция замучила. Разных леваков развелось. И не боятся.
- Вас?
- Конечно. Ну, во-первых, таксование – это наша единственная работа, а они после своей работы…
- А может, у них нет работы?
- Пусть ищут. Пусть думают, а не перебегают нам дорогу. Мы ж никому не перебегаем дорогу.
- Так уж? – Галина Сергеевна улыбнулась. – А друг другу?
- Ну, бывает. – Таксист рассмеялся. – Так это ж внутриклановое. В своей семье.
- Да-а. В своей семье всё можно. – Галина Сергеевна посмотрела в окно и дальше всё, что говорил таксист, она уже не слушала.
На вокзале она расплатилась.
- Сдачи не надо, - сказала она изумлённому таксисту. – Поезжай домой, или к любовнице. – Галина Сергеевна постаралась улыбнуться: губы и щёки сложились в улыбку, но это была не улыбка; а глаза так вообще! – От…дох-ни, - еле произнесла она. - Брось этот дурацкий руль, выпей за моё здоровье.
- Само собой. – Таксист кивнул головой. – Спасибо. – Он удивлённо пожал плечами. - Удачи вам.
- Удачи. – Хлопнув дверцей такси, Галина Сергеевна посмотрела по сторонам, на небо, и её взгляд упёрся в табло на стене вокзала: оно светилось, но ничего не показывало.
Потом Галина Сергеевна зашла в здание вокзала. Многолюдно. Некоторое время она изучала расписание движения поездов, прислушиваясь к каждому сообщению по вокзалу. Сначала. Потом она просто стояла у расписания движения поездов и смотрела себе под ноги. Долго стояла, пока не прозвучало сообщение, что к первой платформе прибывает поезд из Москвы и что нумерация вагонов с головы поезда.
С головы поезда, - задумчиво пробормотала Галина Сергеевна и посмотрела по сторонам рассеянным взглядом. – С головы поезда. Так-так. – Она вдруг засуетилась и ещё раз посмотрела по сторонам. – Ну, конечно, с головы поезда. Так-так. – После этих слов на её лице появилась улыбка… Что-то похожее на улыбку. – Что ж ты стоишь. Поспеши! – Она в который раз посмотрела по сторонам и поспешила к центру вокзала.
Народ с вещами уже направился к выходу на первую платформу. Галина Сергеевна остановилась в центре зала и некоторое время задумчиво смотрела на столпившихся у выхода людей, потом вдруг спохватилась, пошла за всеми и смешалась с толпой. Выйдя на платформу, она почему-то оглянулась.
Из Москвы, - пробормотала она. – С головы поезда. Из Москвы? – спросила она вдруг мужчину с дипломатом, тот кивнул. Галина Сергеевна вдруг рассмеялась и пошла вдоль платформы, глядя далеко вперёд. Потом, остановившись, она некоторое время смотрела то налево то направо. Вдалеке справа появилось что-то очень яркое. Это фонарь локомотива. Нет, локомотива ещё не видно, но свет явно от него. Это что-то яркое ещё очень далеко, но Галина Сергеевна смотрела в ту сторону и тихо шла навстречу. Вот локомотив медленно выполз из-за поворота, за ним медленно поползли вагоны, локомотив приблизился и пополз уже вдоль перрона. Галина Сергеевна стала на край платформы, сняла с плеча сумочку…
- Женщина, отойдите от края платформы, - сказал кто-то сзади.
- Да-да, - мельком улыбнулась ему Галина Сергеевна, не отводя своего взгляда от локомотива. – Я всё вижу. – Она смотрела на приближающийся локомотив. Огромный кусок обработанного металла на колёсах, поблёскивая в лучах вокзальных фонарей, катился вдоль перрона прямо на неё. До него уже недалеко. Совсем недалеко, десять метров, пять…Вокруг тем временем суетились пассажиры с сумками, чемоданами, кто просто налегке, каждый высматривал свой вагон и старался, наверно, успеть к нему первым. Галина Сергеевна, не спуская глаз с локомотива, аккуратно положила сумочку на перрон, стала на самый край платформы и, сначала глядя на рельсы, потом провожая взглядом катящиеся мимо колёса, замерла на какое-то время, это были какие-то мгновения, но она успела заметить за колёсами отражение от какого-то предмета, услыхала какой-то скрежет, видимо локомотив начал торможение, потом качнулась и … оттолкнувшись рукой от движущегося мимо вагона, сделала шаг назад: движущимся вагоном её слегка развернуло, но она устояла на ногах. «Дура! Идиотка! Что, жить надоело?» – неслось откуда-то сверху, со всех сторон. Состав медленно продолжал двигаться мимо. Один вагон, другой…
С головы поезда, - бормотала Галина Сергеевна. – С головы. Поезд Московский…С головы. - Она пошла вдоль перрона. – И никто не бросился тебя спасать. Никто! – Она рассмеялась.
- Женщина, ваша сумочка, - сказал кто-то сбоку и сунул в её руки сумочку.
- Она ненормальная, - сказал кто-то сзади.
- Сейчас все ненормальные, - сказал кто-то ещё.
Где-то кто-то рассмеялся, где-то кто-то прокричал что-то. Где-то кто-то. Где-то кто-то! Галина Сергеевна тем временем смотрела, как пассажиры и провожающие суетливо устремились в разные стороны в поисках своего вагона. Из вагонов прибывшего поезда начали выходить пассажиры.
И никто не бросился тебя спасать, - шёпотом произнесла она. – Никто. Какие молодцы. Какие молодцы!
Галина Сергеевна вместе с толпой прибывших пассажиров вышла на привокзальную площадь.
- Такси! Не хотите такси!? – летело со всех сторон.
- Поехали. – Галина Сергеевна махнула кому-то рукой.
Усевшись рядом с таксистом, она откинулась на спинку сидения.
- Куда едем? – спросил таксист.
- А я где? – спросила Галина Сергеевна.
- В смысле? – спросил таксист.
- Где я? – повторила свой вопрос Галина Сергеевна.
- А-а-а, - таксист почесал подбородок, - да вроде, как на вокзале.
- Поехали, - сказала Галина Сергеевна и показала рукой куда-то вперёд.
- Ну, поехали, - сказал таксист. Такси медленно тронулось с места, сделало круг и выехало на неширокую слабоосвещённую улицу.
- Так всё-таки, - начал говорить таксист, но Галина Сергеевна его перебила:
- Гони прямо, потом я скажу, где, куда и зачем.
- Где и зачем мне не надо, - сказал таксист. – А вот куда, это…
- Не мелочитесь, - остановила его Галина Сергеевна, - вы ж мужчина, а мужчина это звучит гордо. – Она вдруг начала истерически смеяться. Таксист тоже начал смеяться. – Горько, я хотела сказать. Горько! – сказала сквозь смех Галина Сергеевна. – У кого-то недавно вычитала. Или у Донцовой, или у этой, как её?
- Я этих баб не читаю, - сказал таксист. – Я на Кинга подсел. Вот где каждая страница кладезь…
- Прекрасно, - сказала Галина Сергеевна. – Прекрасно провели вечерок…И никто не бросился её спасать! Никто!.. Ты вот что, милый, гони по центру, останови у какого-нибудь супермаркета, гастронома. А? Что-то жрать захотелось. Кушать, разумеется. – Галина Сергеевна рассмеялась. – Жратвы и зрелищ!
- Без базара, - сказал таксист, мельком взглянув на неё.
- А я подремлю, - сказала Галина Сергеевна. – Устала я. Толкнёшь, как подъедем. – Она закрыла глаза, но тут же открыла. – Не заснуть…Та-а-ак, где эт мы? – Она посмотрела в окно. Потом достала из сумочки деньги и протянула таксисту. – Не знаю ваших тарифов, но, думаю, хватит. А?
- Какие там тарифы, - улыбнулся таксист и, посмотрев на деньги, бросил на Галину Сергеевну удивлённый взгляд. – Нормально. – Он взял деньги и сунул их в бардачок.
- А не страшно деньги в бардачке держать? – спросила Галина Сергеевна. – Вдруг какой пассажир…
- Не страшно, - грубовато ответил таксист. – Приехали.
- Спокойной ночи, - сказала Галина Сергеевна, выбираясь из такси. – И смотри, - она как-то загадочно улыбнулась, взглянув на таксиста, - смотри в оба, когда с тобой рассчитываются женщины. – Она рассмеялась и хлопнула дверцей. – И никто не кинется её спасать, - бросила она вслед, отъезжающему такси.
Гастроном сверкал яркими витринами. Галина Сергеевна долго ходила вдоль полок гастронома, но купила только килограммовый пакет пельменей и горчицу. Домой она добиралась пешком. Недалеко было. Шла, размахивая сумочкой и тихонько напевая песенку «Вот кто-то с горочки спустился».
Дома она поставила вариться пельмени и, пока они варились, она перемыла всю чистую посуду. Потом начала мыть чистые кастрюли. Потом укуталась в халат, улеглась у телевизора и начала есть пельмени с горчицей. Ела прямо из кастрюли. Ела жадно, облизываясь. По телевизору шёл американский триллер с пальбой, погонями и драками… Она переключила на другую программу: Хворостовский и Погудин пели романсы, и она вернулась к триллеру.
Отпуск! – усмехнулась она. – Какой отпуск?! – Она заглянула в уже пустую кастрюлю и вдруг начала рыдать. Потом её вдруг привлекла сцена: после бурно проведенной ночи мужчина, он же, видимо, герой фильма, просыпается, щупает постель рядом, но рядом никого нет, он зовёт, но в ответ тишина. – И-ди-от-ка! - простонала Галина Сергеевна и пошла в кухню. – И никто не бросился её спасать! Идиотка! Не так всё надо делать. Надо тихо и спокойно. Без уродств. - Она открыла газ во всех конфорках и начала мыть кастрюлю, из которой ела, потом - уже вымытые несколько раньше кастрюли, мыла долго и тщательно, потом вернулась в комнату и продолжила смотреть фильм. Шла реклама пива, потом моющих средств. – Нет, - тяжело вздохнула она. – Нет, - и пошла в кухню. – Какая вонь. Надо было ещё духовку включить. Классика. Тогда бы было надёжно. - Выключив газ и открыв настежь окно, она долго сидела на стуле, облокотившись на стол и глядя куда-то в окно. Из глаза потекла слеза: сначала что-то заблестело, потом образовалась капелька, потом капелька превратилась в слезу. Слеза медленно поползла по щеке и, когда она доползла до губы, появилась вторая слеза, потом третья, потом слёзы побежали ручьями. Галина Сергеевна пыталась сдерживать рыдания. Она обхватила лицо ладонями, плечи её дёргались. Потом она притихла и сидела, обхватив ладонями лицо, очень долго.
- Поздно, старуха, - прошептала она и пошла в ванную. Включила горячую воду и легла. Лежала долго с закрытыми глазами.
Потом, выбравшись из ванны, она долго разглядывала себя в зеркало. Находила на лице морщинки и гладила их, облизывала губы, проводила рукой по волосам, то собирала их в пучок, то взъерошивала, то делала чёлку. Задумчивость и грусть не покидало её лицо всё это время.
Ну, что ж. - Она накинула на себя халат, зашла в комнату и села в кресло. – Ну, что ж. Будем позвонить. – Она встала, вышла в прихожую, достала из сумочки мобильный телефон и вернулась, набирая номер, в кресло
- Нинуль, приедь, а. Сколько времени? Ну, поздно. Ну и что? А-а, понятно. Ну, хорошо… Хорошо. – Лицо её заметно помрачнело, она выключила телефон, выключила телевизор, улеглась в кресле поудобней и уснула.
Проснулась Галина Сергеевна поздно. Долго лежала в постели, глядя на потолок. Из-за окна доносились детские голоса и какой-то звон. В квартире выше кто-то цокал каблучками, за стеной громкий мужской смех, потом женский крик и детские голоса. Галина Сергеевна села на кровать, откинулась спиной к стене, и её взгляд побежал по стенам. Сервант, зеркало, столик с настольной лампой, книжные полки. Она встала, взяла с книжной полки мемуары Жукова и начала листать. На глазах появились слёзы, одна слезинка медленно скатилась по щеке, по подбородку и, повисев некоторое время на подбородке, упала на пол.
Да-а, - вздохнула Галина Сергеевна. – Ты ж, - она зевнула, - вроде как в кресле засыпала. – Её взгляд ещё раз пробежался по комнате, и она пошла в ванную и долго сидела ванне, набрав горячую воду. – Лезвие! – вдруг вскрикнула она. – Вот это классика! И надёжно надёжней не бывает. – Она закрыла ладонью глаза, усмехнулась и расхохоталась. Потом после ванны она зашла в кухню и начала варить кофе в кастрюльке… И, пока кофе варился, она смотрела в окно. Дома, дома, дома, и вдали над домами за домами марево, а ещё дальше и чуть повыше тёмные облака. Хоть бы дождь пошёл, - прошептала Галина Сергеевна. – А что ты вчера твердила, что «никто не бросился её спасать»? Её – это кого? – Она рассмеялась.
Потом с чашечкой и кастрюлькой кофе Галина Сергеевна вышла на балкон, села в кресло и начала пить кофе. Но кофе не пился. Она встала, легла грудью на перила, потом подтянулась на руках и посмотрела вниз. Высоко. Внизу стоял автомобиль, ребёнок катался на трёхколёсном велосипеде, на качелях качались две девочки, на скамеечке в тени сидела старушка… или старичок, высоко не видно. В руках книга. И прохожие немногочисленные. - Высоко, - шепнула Галина Сергеевна и оторвалась ногами от пола. – Так бы и совершила свободный полёт, но крови страшно. И детей напугаешь… Хотя им будет очень любопытно, будет о чём рассказать друзьям. Тянет, манит высота…- Она вдруг качнулась, вскрикнула и, оттолкнувшись руками от перилл… упала в кресло. - Нет, лучше в омуте закружиться, захлебнуться, да так, чтоб никто не нашёл никогда…- Она посмотрела на дом на противоположной стороне двора. На одном балконе мужчина читал газету и что-то пил, наверно пиво. На другом балконе женщина развешивала бельё. Рядом на балкон вышли двое мужчин и закурили. И всё. Полная идиллия! Во дворе пустынно и тихо. Только звон какой-то висел в воздухе. Может в небе. Галина Сергеевна задрала голову и посмотрела вверх. Небо уже не голубое, а какое-то серое. День уже был в разгаре… Нет, уже вечерело. Пыль и влага наполнили воздушное пространство. Жарко, даже знойно. Вдруг на перила сели два воробья и так расчирикались, что Галина Сергеевна заулыбалась. Она долго смотрела за ними, боясь пошевелиться, чтоб не спугнуть их. Но они сами вдруг также внезапно, как и появились, вспорхнули и исчезли где-то этажом ниже.
Галина Сергеевна вернулась в комнату и начала ходить из угла в угол, от стенки к стенке. Включила телевизор и долго смотрела на экран. Новости: там взорвали, там убили, там митинговали, там, там, там.
Боже, какая скука, - прошептала она, глядя на экран телевизора. – Люди, как скучно вы живёте, - простонала она потом. – Скучно. Гадко. Ужасно. И…никто не бросился её спасать. Это наше время. Наше с большой буквы. Никто! - Она задумчиво прошлась по комнате, зашла в кухню, заглянула в сервант с посудой, в холодильник, открыла зачем-то духовку плиты и долго смотрела вовнутрь, потом…
Потом прозвучал звонок.
- Кто это? – вырвалось у Галины Сергеевны. Она пожала плечами, вышла в прихожую и открыла дверь.
- Нинуся! – почти крикнула она. – Что ж ты так долго не шла? Я так тебя жду.
- Полчаса звоню, - сказала хриплым голосом Нинуся - это красивая чуть полноватая кудрявая женщина в шортах, в футболке и в босоножках на каблуках.
- Не может быть? – виновато сказала Галина Сергеевна.
- Может, не может. – Нинуся зашла в квартиру. – О, кофеёчком пахнет. Ну, говори, какие проблемы?
- Идём в комнату, - сказала Галина Сергеевна.
Она зашли в комнату. Галина Сергеевна быстро расставила чашечки, сахар, принесла с балкона кастрюлю кофе.
- Кофе наверно поостыл. Подогреть?
- Кто греет кофе?! В кастрюле?! – Нинуся расхохоталась и упала в кресло. - Начнём с холодненького. Я тут пока на базар смоталась…Ну, что новенького? А? – Она сама налила себе в чашку кофе из кастрюли. – Ну, чего молчишь?
- Новости? – Галина Сергеевна отошла к окну, посмотрела в окно. – Новости. – Она усмехнулась.
- Зачем звала, на ночь глядя? – Нинуся сделала глоточек кофе, сморщила лицо и взглядом что-то поискала на столике.
- Да, так…- Галина Сергеевна вздохнула.
- Так или этак? – Нинуся удивлённо посмотрела на Галину Сергеевну. Та отвернулась и начала тихо плакать.
- Да что с тобой? – Нинуся встала с кресла и подошла к Галине Сергеевне.
- Плохо. Очень всё плохо, - пробормотала Галина Сергеевна.
- Да что плохо? Заболела?
- Заболела.
- Вылечим! – бодро сказала Нинуся и приобняла Галину Сергеевну.
- Не-ет, от этой болезни ещё не научились лечить. – Галина Сергеевна покачала головой и вдруг начала рыдать.
- На свете я знаю только одну болезнь, от которой не вылечишь. – Нинуся рассмеялась. – Это любовь…
– Так страшно, Нинуся, - сказала Галина Сергеевна и начала рыдать ещё сильней.
- Да что ж такое с тобой случилось? – Нинуся мгновенно перестала смеяться. - Чем ты заболела? К врачам ходила? – Она прошлась по комнате. – Ну, что ты молчишь?
- Не знаю, ничего не знаю, - сквозь рыдания произнесла Галина Сергеевна.
- Не зна-а-аю. – Нинуся пожала плечами. - А где Бойз?! Он то что себе о тебе думает?
- Бойз? – Галина Сергеевна помрачнела, перестала плакать и грустно посмотрела куда-то в окно. – Бойз, - шепнула она. – Бойз, - и опять начала рыдать.
- Да что случилось, Галюнька. – Нинуся обняла Галину Сергеевну.
- Нет больше Бойза, - сказала Галина Сергеевна и всхлипнула.
- Как это нет?
- Ушёл мой Бойз.
- Как это ушёл? Куда ушёл?
- Да вот так и ушёл. Бросил меня и ушёл к другой.
- Да что ты такое говоришь? Бойз и ушёл. И это твоя болезнь?! – Нинуся расхохоталась. – Эт мы вылечим! Ушел? Вернём! Век картошки мне не есть!
- Ой, Нинуся, я не могу, не могу, не могу. – Галина Сергеевна упала в кресло. – Не могу. Одна я. Одна. Уже несколько дней одна. Вечность. Целая вечность…даже больше… Ушёл. Ушёл…Бойз. – Она снова начала рыдать.
- Подожди, подожди, Галюнька. – Нинуся присела рядом. – Этого ж не может быть. Может что-то случилось. Надо б…
- Ничего не надо. Я видела его с той кралей. – Галина Сергеевна вытерла краем платья слёзы. – Так случайно подсмотрела за ними. Пошпионила немного. Они так ворковали. Прихожу домой его нет. И всё. С того дня больше не появлялся. Я давно за ним наблюдаю. Он уже давно не мой Бойз. И до того дня последнее время он появлялся только переночевать.
- Ворковал? – Нинуся удивлённо пожала плечами. – Он у тебя всю жизнь воркует. И с тобой рядом и без тебя. Ты же сама знаешь, что он воркователь. Бойз! И этим всё сказано…
- Ушёл Бойз! Ушёл!– вдруг крикнула Галина Сергеевна и посмотрела на Нинусю со злостью.
- Ни записки, ничего? – робко-робко спросила Нинуся.
- Ничего.
- Вещи собрал и ушёл?
- Нет, - Галина Сергеевна посмотрела по сторонам, - вроде всё на месте.
- А кто ж та краля?
- Не знаю. Лет тридцать пять. Может за сорок. Ухоженная стерва…
- Можно подумать ты не ухоженная…
- А сиськи! – Галина Сергеевна покачала головой. – Он всегда заглядывался на грудастых.
- Да сейчас мода такая. – Нинуся долила в чашку кофе и выпила кофе залпом. - Реклама! Что ни реклама, так реклама сисек. Что ни фильм…Ты только посмотри.
- Нет, он всегда на них заглядывался, даже оглядывался, ломая себе шею. Везде, где б мы ни были. Правда, старался, чтоб незаметно. – Галина Сергеевна всхлипнула.
- Заглядывать это одно, а любить это совсем другое, - поучительно сказала Нинуся.
- Но я за ним наблюдала… Ох, как они ворковали. – Галина Сергеевна снова начала рыдать.
- Подожди, может, с ним что-то случилось? – Нинуся приобняла её.
– Да я уже и в морг звонила, и в милицию, - забормотала Галина Сергеевна сквозь рыдания. – Дура! Какая же я дура! Какой там морг, какая там милиция, после того, как я видела их воркование?
- Может, ты его с кем-то спутала?
- Ничего я не спутала, - закричала Галина Сергеевна и оттолкнула Нинусю от себя. – Ничего!
- А что на работе?
- На работе? – Галина Сергеевна немного успокоилась. – Там ответ как всегда один, что он на объекте.
- Ерунда какая-то. - Нинуся немного растерялась. - Молодая? – спросила она.
- Да я б не сказала… – Галина Сергеевна вытерла ладонью слёзы. – Говорю, под сорок, может чуть за сорок.
- Да, брось ты, – пробормотала Нинуся. – Это всего лишь кризис среднего возраста.
- Нет никакого кризиса среднего возраста, - крикнула Галина Сергеевна. – Это всё писатели твои придумали, чтобы…
- Это известное уже миллион лет социальное явление, - чеканя каждое слово, произнесла Нинуся. – Это…
- Чушь всё это, – перебила её Галина Сергеевна. Она размазала ладонью по щеке слёзы. Лицо её стало серьёзным. - Есть жизнь, любовь, дружба, а возрастов нет. Есть жизнь и смерть.
- Галюнька, да ты что?
- А вот то. – Галина Сергеевна встала с кресла, прошлась по комнате и подошла к окну. – Зачем теперь всё. Всё уже позади. – Она говорила задумчиво. – Вот я и подумала, зачем всё. – Она усмехнулась, посмотрела на Нинусю и начала говорить, глядя на неё. - Я вчера была на вокзале. Подхожу к краю платформы. Как раз прибывал какой-то поезд, то ли Москва - Керчь, то ли Евпатория - Санкт-Петербург, неважно. Всё смешалось. – Она улыбнулась, отошла к окну и посмотрела в окно. - И такое отчаянье охватило меня. А поезд так медленно и соблазнительно подползает, всё ближе, ближе, а я стою и вижу, как падаю под колёса, как меня сначала бьёт вагоном, я отлетаю, бьюсь о перрон и проваливаюсь под колёса, и одно колёсо проезжает по мне вдоль, от вот этого места, - Галина Сергеевна положила руку себе между ног и повела её вверх, - по животу, по груди, по левой щеке, именно по левой, одна часть тела наползает на другую, потом второе колесо дробит мои ноги, череп, и всё это месиво тащится за составом, в эти минуты жизнь и смерть сливаются во что-то одно целое и единое, слышу кто-то что-то говорит, слышу скрежет тормозов… И вдруг понимаю, осознаю, что не знаю, куда и как прыгать. А тут ещё до меня вдруг доходит, что в сумочке, которую я оставила на перроне, лежит мой паспорт, и сразу меня узнают, сразу узнают, чьё это изуродованное тело, и никто не будет меня искать, а найдут сразу. Сразу. А мне б хотелось исчезнуть без следа. Попасть в такую мясорубку, чтоб в порошок перетёрло всё моё тело, чтоб только фарш остался один с дерьмом, с костями, с волосами. – Галина Сергеевна уже не говорила, а быстро-быстро почти истерически шипела словами, и губы её тряслись. - Мясокостный фарш с добавками дерьма и волос…
- Галюнька, что ты мелешь!? – в ужасе шепнула Нинуся, она слушала весь монолог Галины Сергеевны с нарастуающим ужасом на лице.
- Да! Да! Жидкая белковая масса, фарш на съедение собакам. Собачья радость. – Галина Сергеевна начала вдруг истерично хохотать. – Ах, как я поняла Анну Каренину…
- Да что ты поняла!? – крикнула Нинуся. – Толстой описывал социальное явление, а Анна его была только формой этого описания. На самом деле никаких этих Анн не было и…
- О-о, не-е-ет. – Галина Сергеевна улыбнулась и пригрозила пальцем Нинусе. – Не всё так просто… Или, всё намного проще. Это отчаянье. Это любовь. Отчаянная любовь. Или безответная любовь. Или напрасная. А у меня…То, что со мной сейчас происходит, это не жизнь. Это даже больше, чем смерть, хотя, что может быть больше.
- Ты не свихнись только, - сказала Нинуся, обняв Галину Сергеевну.
- А я уже свихнулась. – Галина Сергеевна отстранилась и сделала несколько глотков кофе из кастрюли.
Некоторое время они молчали.
– Да-а, Галюнька, - вздохнула Нинуся и снова обняла Галину Сергеевну. – Тебя, конечно, понять можно и нужно, но ты так от жизни отстала. Вот до чего доводит честная работа. Работа на износ. В наше время и такие мысли.
- А что наше время?
- Только слепая любовь на такое способна. На такие мысли.
- А другой любви и не бывает. Все остальные любови только притворство и привычки.
- Господи! – Нинуся закрыла лицо ладонями, только глаза остались. – Да разве в наше время возможно такое… Это просто какие-то Ромео и Джульетта.
- Да твои Ромео и Джульетта тут просто рядом не стояли, - крикнула Галина Сергеевна. – Один идиот придумал историю, которой и близко не было, а толпы…Вот Анна Каренина - это да! Это быль! Это явь! Это…
- Да! Да! – остановила её Нинуся, крепко обняв. – И всё это и было и не было. А ты, Галюнька, успокойся. Я знаю Бойза. Он никогда никуда не уйдёт. Даже если и приударил за какой-то, так это только… Он же мужик видный.
- Да как ты не поймёшь, - крикнула Галина Сергеевна, - он ушёл и навсегда. На-все-гда! Он, кобель и сука. Он изменил мне. Он только и делал вид, что любит меня. Если б он шлюх снимал, не так бы обидно было… я б не так… А он к этой кобыле… - Галина Сергеевна вздохнула. - Последнее время он сторонился меня, хотя был как-то излишне и неестественно вежлив, подчёркнуто вежлив, участлив, приветлив. Ой, да где ж те слова, чтоб сказать, каким он был, чтоб понять, что он ушёл и навсегда, чтоб передать всю эту мерзость.
- Он что и не спал с тобой? – спросила Нинуся.
- Да лучше б и не спал, - зло ответила Галина Сергеевна.
- Господи, что ж посоветовать то тебе. – Нинуся сокрушённо покачала головой, прошлась по комнате и вдруг улыбнулась. - Да брось ты его!
После этих слов в их разговоре наступила пауза. Нинуся как будто испугалась своих слов, сжалась, сложив ладони и прижав их ко рту. Галина Сергеевна удивлённо смотрела на Нинусю с медленно нарастающей улыбкой, потом вдруг лицо её стало серьёзным.
- Не могу. – Галина Сергеевна помотала головой. – Не могу. – Она вздохнула. - Чтоб забыть его, есть только два выхода, два пути. – Она помолчала немного, прошлась по комнате. – Первый – это отправиться в путешествие, в длительное путешествие, и второй… - Она задумчиво посмотрела в окно.
- И второй? – Нинуся насторожилась.
- Смерть, - улыбнулась Галина Сергеевна и как-то вызывающе посмотрела на Нинусю.
- Ты совсем охренела, - усмехнулась Нинуся.
- Может и охренела. – Галина Сергеевна с каким-то отвращением посмотрела по сторонам. – А может и не охренела. – Она упала в кресло и закрыла глаза.
- Подожди. Подожди. Давай тихонько посидим. – Нинуся подсела к Галине Сергеевне и взяла её за руку. – Давай по-бабьи поплачем. – Она заплакала. – Легче станет. Легче. И за что мы их, мужиков, так любим. Любим на всю жизнь. Если б они только капельку только так нас любили…
Обнявшись, они некоторое время молча плакали, вытирая ладонями слёзы.
- А вечером вчера я пустила газ, – шёпотом нарушила молчание Галина Сергеевна и тихонько рассмеялась. – Но потом передумала. Подумала, а что если ещё кто-то пострадает, соседи. Правда? – Она посмотрела на Нинусю. - А утром сегодня смотрю вниз с балкона, и так поманило, но стало детишек внизу жалко. Зрелище то какое! Хотя мешок с костями и…
- Прекрати! – Нинуся вдруг ударила Галину Сергеевну по щеке и тут же обняла её. – Прости, моя миленькая, прости. Ну, что ты такое говоришь. Ну, давай посидим и ещё поплачем. Ну, давай поищем его. А? – Она вдруг рассмеялась. – Частными сыщиками побудем, как у этой.. А? Каменскими побудем. Развеемся, а за одно может и найдём. А? Ну, прости. Давай покушаем. Давай выпьем. Давай… давай.
- А ещё, лежа в ванне, - грустно заговорила Галина Сергеевна, её голова лежала на плече Нинуси, - я посмотрела на свои вены и подумала: только всего одно движение лезвием…его лезвием, он ведь только лезвиями брился. Символично было б даже…
- Господи! – Нинуся заплакала. – Господи! Что же это такое!? – Она вдруг завыла.
- Ну, что ты, Нинуся? Всё уже прошло, - сказала Галина Сергеевна и отстранилась от Нинуси. Улыбнулась. – Это страшное состояние уже прошло. Ты пришла и всё позади. Просто я тебе вся выплеснулась. Всё. Теперь только пустота. Только б с ума не сойти. Придумай что-нибудь, чтоб время полетело побыстрее. Чтоб некогда было задуматься.
- Есть много способов победить это состояние. – Нинуся вытерла слёзы ладонью, задумалась. - Первый, водка. – Она встала и снова села. - Но женщинам нельзя, они, как говорится, могут спиться. Второй, найти другого мужчину. Завести роман. Можно, но осторожно. Хорошие мужики давно перевелись и на улицах не валяются, а если и валяются, то, как правило, пьяные. Но хорошие мужики всё-таки есть. И мы найдём одного такого. Если захотим.
- Не могу. – Галина Сергеевна вдруг заплакала. – Никого я не хочу.
- Господи, - Нинуся вздохнула, - я думала, что такое только в кино бывает. Конечно! – Нинуся обняла Галину Сергеевну, поцеловала её лицо и встала с кресла. – Ну, посмотри, на кого ты стала похожа. Вся заплакана. Глаза опухли. Тебе ж только сорок пять будет. Всего то. Подумай о себе. Дети у тебя уже взрослые. Разлетелись. Да им и неважно, вместе вы живёте или нет, лишь бы вам было хорошо. Не надо решать, кому отойдут дети, устраивать свидания для них…
- Я ничего им не скажу, я буду им врать, что мы живём вместе. – Галина Сергеевна всхлипнула. - Если они всё узнают, они будут страдать. Они…
- И не надо! Не надо! – Нинуся подсела к Галине Сергеевне и прижала её голову к своей груди. – Мы сейчас покушаем и подумаем. Мы сейчас всё придумаем, век картошки мне не есть! – Нинуся за руку потащила Галину Сергеевну в кухню. – Что там у тебя? – Она открыла холодильник. – О-о, какая пустыня. Какие-то консервы. – Она усадила Галину Сергеевну за стол.
- Я сто лет уже ничего не покупаю, - сказала Галина Сергеевна.
- Оно и видно. Хорошо, что я каким-то третьим чувством что-то поняла и прикупила яиц. – Нинуся открыла свою сумочку и достала из неё пакет с яйцами. – Так, а тортик? – Она вышла в прихожую и вернулась с тортиком и с жёлтым пакетом. – С тортиком давно виделась? А? И… - Она сделала многозначительную паузу и достала из жёлтого пакета курицу - гриль. – Думала, что Бойз… Ну, мы сами с усами. А? Итак, пожарим яишницу о восьми яйцах. – Она начала быстро орудовать у плиты. Заглянула в бар. – О! да у тебя ещё тут коньячок имеется.
- Это его любимый… Это… – Галина Сергеевна тяжело вздохнула.
- Вот мы его коньячком и побалуемся. А? Мы что не люди. Только ему всё лучшее. Не-е-ет, женщины тоже люди. Они и коньячок любят, и водочку, и пиво иногда. Всё в меру…
- Это его любимый…- Галина Сергеевна всхлипнула. – Он его всегда растягивал.
- Теперь и наш любимый. – Нинуся поставила на стол бутылку. - Мы сейчас ещё и в «Одноклассники» залезем. Помнишь, этот твой бывший шпион?
- Разведчик.
- Разведчик. Ты ж сама сказала, что он твоя школьная любовь. Пойдём в школу в первый… В каком классе ты влюбилась в него?
- В пятом классе.
- Пойдём в пятый класс. Сядем за парту, обнимемся. Смотри, как он сразу откликнулся, как только ты зарегистрировалась в сайте. А какое нежное письмо написал. Он уже разведён и прекрасно знает, что такое супружеская измена.
- Откуда ты всё это знаешь?
- Да ты ж сама рассказывала. Красив, обеспечен, думаю, что он и мужик классный. И, похоже, любит ещё тебя…
- Да откуда ты знаешь?
- Думаю, вот и знаю. Нашёл же он тебя в «Одноклассниках»? Нашёл. Да и ты к нему относишься бережно. Ну и что, что не виделись столько лет.
- Нет, я хочу своего…
- Заладила. Ну, ты ж сама говоришь, что он ушёл и не придёт.
- Не придёт.
- Не придёт! И не бросаться же нам теперь в расцвете лет под поезд. – Нинуся тут же бьёт себя по лбу. – Что я несу? Конечно, таких мужиков, как твой Бойз, вообще не бывает. И, если его кто-то прихватил, так постарается не упустить. Так что, был твой Бойз. Всё! Был.
- Я буду его ждать.
- Жди меня, я не вернусь, только очень жди, - пропела Нинуся. - Хорошо, мы будем ждать, но только активно. Ты когда-нибудь флиртовала?
- Я не умею.
- Ой, не надо. Я как-то видела тебя с твоим директором. И так глазки, и этак. Надо видеть было. А он…Кстати, он кажется от тебя без ума. Он разведён или как?
- У него жена умерла.
- Вот, видишь…
- Но он уже женат. У него теперь жена молодая.
- Отобьём. Молодая себе ещё найдёт…
- Что ты несёшь?!
- Сама не знаю. Ты меня своим отчаяньем занервировала. Та-а-ак. - Нинуся раскидала по тарелкам еду, разлила коньяк по полной рюмке. – За то, чтоб ты сейчас успокоилась и чтоб мудрость мужского пола овладела тобой.
- Нет, пока только за то, чтоб успокоиться. – Галина Сергеевна взяла рюмку.
Они пьют, но не до дна.
- Крепкий, - сказала Нинуся.
- Крепкий, - сказала Галина Сергеевна.
После нескольких глоточков коньяка они некоторое время молчали.
- Галюнька, поедем-ка на море. – Нинуся мечтательно посмотрела куда-то в окно. – Ты выходишь на берег, а он лежит. Он с большой буквы. И лежит один. Один и одинок. А тут ты. Ты только посмотри на себя по-настоящему, ноги от грудей…
- Да какие там ноги!? И груди два прыща. Это не мои козыри. Может лицо? – Галина Сергеевна подошла к зеркалу и начала разглядывать своё лицо. – Но на югах лица никого не интересуют. Ноги и сиськи.
- Ну, бог с ним с этим одиноким идиотом. Пошёл он, знаешь куда! Погуляем по кабакам. Повыпиваем. Потанцуем. А? А может кого-то другого и подцепишь…
- Да иди ты знаешь куда!
- Да так, только чуть-чуть пофлиртовать. И всё у тебя внутри успокоится. Уляжется. Вернёмся и найдём тебе такого мужика!..
- Иди ты!
- Ну, хочешь, тебя мой Васвас трахнет? – Сказав, Нинуся расхохоталась.
- Ну, что ты такое несёшь?! Дура ты! Дура! – Галина Сергеевна набросилась на неё с кулаками.
- Вот, вот оживаешь, как слышишь про трах-тара-рах. Ха. – Отбив кулачную атаку, Нинуся налила в свою рюмку коньяк, встала, прошлась по кухне. – Тебе ещё только сорок пять будет, а ты уже похоронила себя. Работа, муж, дом, кухня! Работа, муж, дом, кухня! Раззз, два, три! Раззз, два, три! А? Муж ушёл! Подумаешь! Да пусть катится на все сто сторон. Он же не из-под венца ушёл. Пожили, слава богу. Всё! А даже и если из-под венца. Всё. Поехали на юг. Море, солнце…
- Я, может, и поеду, но только без этих твоих шалостей и тарахтений.
- Да как пожелаешь, моя желанная! – Нинуся выпила коньяк. Закусила и начала говорить, жуя: - Галюнька, ты посмотри на себя, как вы все скучно живёте.
- Кто это вы?
- Вы! Женатики! Какие-то обязанности на полуобрядовом церковном уровне, какой-то идиотский символизм. Кольца эти на правой руке, на левой. Табу. Нервы напряжены до предела: туда не стань, с тем не пойди, на ту не посмотри. Чёрти-что, короче. Толи мы с Васвас. Двадцать лет живём вместе душа в душу и без этого глупого брака. Сыну уже двадцать. Он и его сын и мой. У сына есть и мать и отец. И не делили мы его между собой, и судов никаких не надо, если что. А вы?! Ты только посмотри на эту кухню! Эти кастрюли, сковородки… А как у меня: надоело всё - и кухня, и быт, и эти засиженные диваны, - иду в кабак, беру бутылку вина, тортик и глазею на что хочу. И никто меня не осудит, никто на меня не обижается, никто…
- Хорошо, но я не такая.
- Какая ты такая не такая? Ты только посмотри на себя. Господи! Да что ж вы так убиваетесь: ушёл, не ушёл, пришёл. Брак по Толстому, по Достоевскому, по Бальзаку, по Чехову там ещё!
- Ты Чехова не трогай…
- Да придурки они все. Умные придурки. Гениальные, но придурки! Вот мы с Васвас живём уже более двадцати лет…
Галина Сергеевна начала вдруг плакать.
- Господи, опять эти слёзы. – Нинуся прошлась по комнате.
- Я тебя сегодня не узнаю, - пробормотала сквозь слёзы Галина Сергеевна. – Ты сегодня какая-то не такая. Говоришь, как роль играешь.
- А ты что хотела? Чтоб я была, как всегда? Какой я должна быть, когда лучшая подруга под поезд бросается, потом газом себя давит? Составить ей в этом компанию? Да? Приходится быть артисткой и ещё какой! Кстати, в одном сериале я уже видела почти такую же сцену…
- Это не сцена…
- Да, это жизнь. Понимаю. Но, жениться, выйти замуж – это комплекс.
- Нет, Нинуся, жить без мужика вот это комплекс.
- Без мужа или без мужика? Это не одно и то же.
- Тебе никогда не бывает горько?
- Почему не бывает? Бывает и ещё как. – Нинуся грустно посмотрела куда-то, разлила по рюмкам коньяк. – Помнишь, Васвас на два месяца исчез с одной. Я видела эту одну. На вид никакая, но что-то в ней было необычное и манящее. Того, чего не было у меня. Вот тогда я вдруг испугалась. Но это длилось недолго. Я думала, что лишь бы ему было хорошо. Мы все люди смертные, и надо прожить жизнь так, чтоб не было мучительно больно за то, что жил не так, как хотел, что где-то себя в чём-то урезал. Чтоб не было больно…А через два месяца он пришёл и сказал, что со мной ему лучше всех. И мы тогда чуть-чуть не родили второго. Вот так-то, вернулся с чувством исполненного какого-то животного или сатанинского долга, но сниспосланного откуда-то свыше из глубины души своей. Глубина души это как космос. Это даже дальше.
- Ты как мужик рассуждаешь. Где ты всего этого начиталась? – Галина Сергеевна взяла рюмку, поставила на стол, снова взяла. - Нинуся, неужели это всё говоришь ты? Я вообще начинаю обалдевать от тебя.
- А ты думала! Не такая я простая, как может показаться. Ну, - Нинуся подняла свою рюмку. – За свободу, равенство, братство и согласие между мужиками и бабами?!
Они выпили и некоторое время задумчиво молчали. Каждая из них о чём-то думала.
- Сейчас многие женщины деловые, крепкие, как сталь, - задумчиво заговорила Нинуся. – А мужчинам нужны хрупкие женщины, которые, если их уронишь, разобьются на мелкие части и не соберёшь.
- Некоторым мужчинам нужны женщины именно крепкие, как сталь, - также задумчиво сказала Галина Сергеевна.
- Но не твоему Бойзу, уж это точно, - сказала Нинуся, и они опять надолго замолчали.
- Лучше б он сдох, - нарушила вдруг молчание Галина Сергеевна.
- Что? – Нинуся презрительно сморщила лицо. – Что ты сказала?
- Лучше б он сдох, чем уйти к другой, - сказала Галина Сергеевна.
- Дура! Что ты несёшь?! – Нинуся покачала головой. – Господи! Конечно, лучше пусть уйдёт к другой, чем умереть… сдохнуть, как ты выражаешься. Додумалась.
- Я никогда не прощу ему этого.
- Не простить это другое дело. А пожелать смерти, это… - Нинуся пригрозила пальцем.
- Никогда не прощу, - настойчиво сказала Галина Сергеевна.
- А он что, твоя собственность? Хоть бог и сказал, что венчание обратного хода не имеет…
- Бог вряд ли говорил об этом. Церковь… - Галина Сергеевна посмотрела на Нинусю. – Наливай.
- Наливайко был хорошим человеком, - сказала Нинуся, разливая коньяк.
Они выпили, молча съели по куску курицы.
- Кстати, а вы повенчаны? – спросила Нинуся.
- Господи, ты хотя бы день побыл на земле, да полюбил бы кого-нибудь так, как я, - сказала вместо ответа Галина Сергеевна.
- Никто не знает, любил он или нет. Наверно, любил. Иначе б так не относился к людишкам.
- Как так?
- Не знаю, и никто не знает, - ответила Нинуся и улыбнулась. – Так повенчаны?
- Нет.
- Не повенчаны. Тем более никто никому ничего не должен. – Нинуся заглянула в пустую бутылку. - А бог на то и бог, чтобы кое в чём с ним не соглашаться. Сегодня этот моя половинка, а через двадцать лет тот моя половина.
- О чём ты?! – крикнула Галина Сергеевна и вдруг перешла на шёпот. – Какие две половинки? Это были две целые части одной большой любви. Понимаешь, две целые, слившиеся в одно.
- Ну, ты и загнула. Хотя, впрочем, каждый имеет право на свою любовь, на своё понимание любви.
- Толкование любви.
- Ты знаешь, Галюнька? - Нинуся вдруг посмотрела куда-то далеко-далеко. – У нас с Васей была как-то одна размолвка. Ещё одна. У нас их было несколько. Жизнь такова! Так вот, и надо же именно в это время в меня влюбился один профессор. Социолог. Мы с ним переспали только один раз и всё. А так больше болтали. Обо всём. И он сказал мне, что за время нашего знакомства поумнел на целую жизнь. Так и сказал: на целую жизнь. Потом он написал статью о роле брака в обществе. Дал прочитать мне. Так в этой статье были одни сплошняком мои фразы.
- Да брось.
- У меня этот журнал и сейчас дома. Васёк иногда перечитывает его, чешет затылок и говорит, что один автор так и сыплет моими мыслями. Откуда мои мысли? А что? Я только хихикаю. Правда, кто такой философ? Хороший философ это собиратель мыслей и изречений, которые произносит толпа. А мы с тобой и есть толпа. И ещё какая. Ты закончила литфак, я закончила литфак. Потом - юрфак, а ты ещё выучилась и на бухгалтера. Ну и что, что мы долго челночили. Это тоже университет и ещё какой! Сколько повидали. А чего только ни понаслушались! А? Мы ещё ого-го какая толпа! Что там те философы!
- Да-а-а, - улыбнулась Галина Сергеевна, - о многом можем поведать, многое знаем, а вот как жить сейчас… – Галина Сергеевна пожала плечами. – Коньяк кончился?
- Кончился, - сказала Нинуся. – Мы с тобой как мужики хряпнули. А знаешь, что, всё-таки измени и ты ему… Да теперь это уже не измена, а способ выживания.
- Мне секс не нужен, - простонала Галина Сергеевна. – Мне нужен был он…
- С твоим Олежкой, например. Да и тебе он нравится.
- Ты, дорогая повторяешься. Олег Степанович хороший парень, но он мой директор. Шеф. Я сразу ему сказала, что спать я с ним не буду.
- А-а-а, - Нинуся рассмеялась, - всё-таки базар был. А скрывала.
- Не было базара, - возразила Галина Сергеевна. – Просто насмотрелась фильмов, как шефы спят с подчинёнными, и, как дура, сразу ему и выпалила. А в жизни всё оказывается совсем не так. Если бы ты видела, как он смеялся.
- Все они смеются, - сказала Нинуся. – А мысли у всех одни. Уж это точно.
- Да, теперь, пожалуй, и я могу это подтвердить, - как-то грустно сказала Галина Сергеевна. – Боже, за что ж мне такая кара. Как тяжко… - Она посмотрела на пустую коньячную бутылку. – И коньяк какой-то трезвый. Не берёт.
- Давай поедем куда-нибудь, посидим, развеемся, - предложила Нинуся. - Нарядимся.
- Нинуся, не надо.
- Да посмотри ты только на себя! – Нинуся вдруг возмутилась. – Ты стальная женщина. Я б тоже бросила эту сталь. Расслабься. Стань хрупкой, чтоб тебя можно было разбить.
- Не надо, Нинуся…
- Надо, Галюнька, надо. – Нинуся выскочила в прихожую и позвала Галину Сергеевну: – Наряжаемся!
Нарядились. Галина Сергеевна надела бирюсовое платье чуть ниже колен, высокий каблук, вырез, на шее золотая цепочка.
- Я тебя в этом платье и не видела. – Нинуся смотрела на Галину Сергеевну с восхищением. – Блеск! А оно тебе идёт. Цепочка так классно на шее лежит!
- Идёт? Правда? – Галина Сергеевна повернулась к зеркалу то одним боком, то другим.
- А вырез то какой! – восхитилась Нинуся. – Сиськи так и кричат: ну потрогайте нас! Пощупайте!
- Бесстыдница. – Галина Сергеевна махнула на Нинусю рукой.
- Бесстыдство это… - Нинуся не договорила.
- А причёска? - спохватилась вдруг Галина Сергеевна.
- Причёска? – Нинуся задумчиво посмотрела на голову Галины Сергеевны. – Да. Причёска. Пожалуй ты права, единственный раз за сегодня. Причёска. Здесь ты… У тебя ж всегда было всё в порядке с причёской.
- В порядке да не в порядке. – Галина Сергеевна, глядя на себя в зеркало, скривило лицо. – То ж деловые причёски. Для работы.
- Вот именно, - сказала Нинуся. – Деловые причёски, а для настоящего дела… - она задумалась. - Неохота время тратить… Вот что. У тебя ж есть что-то вроде банданы. Поищи.
- Бандана? Да ты что? Мы ж не в церковь собираемся.
- Давай, давай. Сейчас мода такая. Полная свобода. Девочкам нашего возраста бандана к лицу. Это будет последний писк. Нам же не надо в помещении снимать головные уборы. Мы ж женщины. А?
- Не знаю, - неуверенно произнесла Галина Сергеевна. Она нашла жёлтую косынку с серебристыми крапинками. Нинуся повязала её на неё, и они обе долго смотрели на Галину Сергеевну в зеркало.
- Ну, и на кого я похожа? – Галина Сергеевна прищурила один глаз. – На распутную девку с панели?
- На матрону ты похожа. – Нинуся прошлась вокруг неё. - Как по мне, так тоже чёрти что, не в моём вкусе, но так ходят. Я видела двух немолодых женщин в магазине. Прекрасно смотрелись. Так сексуально, что один мужик… Красиво было. Галюня, нам сейчас не до этого. Нам оттянуться надо. А мне дай любую юбчонку. Мне надо развеять тебя. Сначала развеиваться будем, а потом думать, что нам делать в сложившейся безвыходной ситуации и носить или не носить банданы.
- Ты тоже так думаешь, что ситуация безвыходная? – Галина Сергеевна напряжённо посмотрела на Нинусю.
- Нет! Я так нагнетаю страх, чтоб ты быстрее очухалась. – Нинуся сама выбрала себе розовую юбку, такого же цвета кофту надела прямо на лифчик и застегнулась только на одну верхнюю пуговицу. – Чёрти что, но сейчас не обо мне дело. Давай-давай!
- Нинуся, я тебя такой ещё не видела. Ты такая деловая колбаса. – Галина Сергеевна хихикнула.
- А у меня другого выхода нет. – Нинуся посмотрела на Галину Сергеевну и обняла её. – Надо спасаться, Галюнька.
Они вдруг начали смеяться. Смеялись долго. Смеялись даже, когда вышли уже из дома.
- Далеко тащиться не будем, - сказала Нинуся, глядя по сторонам. – Здесь вон там есть один типа ресторанчик. Там не очень, но всегда, говорят, есть свободные места.
- Ты была там? – спросила Галина Сергеевна.
- Давно. Я давно уже нигде не была. Васвас всё время занят, а одной… - Нинуся развела руками. – Хотя, впрочем, не так давно мы с одной барышней там побывали…
Вечерело. За разговором они дошли до ресторанчика «Престиж». В ресторанчике было многолюдно, но свободные столики ещё были. Гремела музыка. Они сели за свободный столик в самом центре зала. К ним подошёл официант.
- Нам бы подальше от музыки, если можно, - сказала ему Нинуся.
- Да-а, - официант посмотрел по сторонам, - разве что вон там, но там за столиком только женщины.
- То, что надо.
Они пересели за столик в углу. Сели рядом. На столике напротив лежали приборы, стояла начатая бутылка кагора, бокалы, остатки закуски, но за столиком никого не было, видно пошли танцевать. Официант положил на стол меню.
- Шеф, - обратилась к нему Нинуся, она раскрыла меню, закрыла и вернула официанту, - нам бутылку водки, минералки, огурчиков… Есть огурчики?
- Есть.
- Огурчиков, хорошей мясной закуски, какой-нибудь рыбный салатик, только смотри, чтоб всё качественное, и на десерт кофе и тортик. А?
- Будет сделано. У нас есть, - официант хотел, видимо, ещё что-то предложить, но Нинуся его предупредила:
- И ничего из японской или китайской кухни. Окей?
- О-о йеззз. – Официант расплылся в улыбке и ушёл выполнять заказ.
- Нинуся, а бутылки не много будет? – спросила Галина Сергеевна.
- Будет много, оставим. Время пролетит так, что ещё и мало будет. – Сказав, Нинуся посмотрела по сторонам. – Давненько я здесь не была. Раньше эта забегаловка называлась «Диканька». А сейчас тут смешались кухни со всего мира. Последний писк, говорят. Здесь всё качественное и не дерут в три шеи. И музыка. Раньше тут пел один мужчина, лет ему было так за пятьдесят. Ну, просто ресторанный кудесник, с таким шармом. Куда там этим шоуменам.
Принесли водку, огурчики, хлеб и минералку.
- Салат через пару минут, мяско минут через десять, - сказал официант.
- Годится. – Нинуся взяла бутылку, изучила этикетку и начала разливать водку. – Давай сразу по стольнику. Классика.
- Давай! – Галина Сергеевна махнула рукой.
Выпили, занюхали хлебом, закусили огурчиком. Хихикнули.
- Куда там тем мужикам, - сказала Нинуся.
- Да они тут и рядом… - Галина Сергеевна махнула рукой.
- Ой! - Нинуся вдруг схватилась за голову.
- Что-то случилось? – спросила Галина Сергеевна.
- Селёдку забыла заказать. – Нинуся показала на тарелку с селёдкой на другой стороне стола. – Я не могу без селёдочки.
- А я уже отвыкла от неё. Всё как-то красная рыба да красная. – Галина Сергеевна посмотрела на селёдку.
- К вам можно, девушки? – Откуда-то неожиданно вынырнул мужчина средних лет и подсел за их столик напротив.
- Не по адресу. – Нинуся улыбнулась и кивнула на соседний столик. – Там вас ждут.
- Мне больше по вкусу вы, - улыбнулся мужчина, и завязался короткий диалог.
- Обе? – съехидничала Нинуся.
- Обе.
- И сразу?
- А почему бы и нет?!
- А плохо не?
- Ни…капельки.
- И всё-таки…
- Всё-таки.
- Молодой человек, адьё, - серьёзно вдруг сказала Нинуся. – У нас культурное мероприятие. Можно сказать, мемориальное.
- Какое ж культурное мероприятие без мужчин. Мемориальное, тем более. – Мужчина улыбнулся Нинусе, потом посмотрел на Галину Сергеевну.
- Поминки у нас, - строго сказала Нинуся.
- А-а, тогда пардон. – Мужчина встал. – Извините, - и удалился.
- Зачем ты так? – сказала Галина Сергеевна.
- С поминками? – Нинуся пожала плечами. – А иначе он бы не отстал. – Давай ещё по рюмашке.
- Что-то мне уже в голову ударило, - сказала Галина Сергеевна и посмотрела на бутылку водки.
- По чуть-чуть. – Нинуся разлила водку по чуть-чуть.
В это время принесли мясо, салат. Женщины выпили и закусили.
- Хорошо. – Галина Сергеевна отложила вилку и нож и откинулась на спинку стула. – Я тоже давно не была в кабаке. А что, мужики так сразу и цепляются? – спросила она.
- Что? А-а-а. – Нинуся рассмеялась. – Всё очень просто. Когда мы только зашли, я ему моргнула. Он вон там у входа сидел. – Нинуся ткнула большим пальцем себе за спину. – А они, мужички, такие доверчивые. Ты ему только моргни или чуть-чуть улыбнись, а он уже так размечтается.
- Так зачем моргать? – спросила Галина Сергеевна.
- А так, для прикола. Чтоб жить веселей. Ты ещё не ощущаешь романтики?
- Романтики? Да как-то не знаю…
- Дымок романтики! – Нинуся сделала глубокий вдох. – Вот он наполняет лёгкие, проникает в сердце, в мозги, душа тает. А?
- Нинуся, ну ты и даёшь! - с восхищением сказала Галина Сергеевна. – Философка ты! Самая настоящая философка.
- Это новое в эмансипации женщин. – Нинуся засмеялась, прикрыв рот рукой.
- Философия? – Галина Сергеевна задумалась. – А что, может удариться в философию?
- Танцевать будем? – спросила вдруг Нинуся.
- Нет. – Галина Сергеевна отрицательно покачала головой. – Давай покурим. – Она посмотрела по сторонам. – Здесь можно?
- Раньше было можно. – Нинуся тоже посмотрела по сторонам. – Можно, вон курят.
В это время пришли две девушки и сели за их столик напротив. Они посмотрела на женщин, налили себе вина, немного выпили и начали в полголоса разговаривать.
- Главное побольше танцевать, - сказала вдруг Нинуся. – Покурим потом. Идём. – Она встала.
- Слишком быстрая музыка, - сказала Галина Сергеевна.
- Это хорошо. Главное - это ритму побольше. Чтобы мозги и сиськи подёргались. – Нинуся улыбнулась девушкам напротив и потащила Галину Сергеевну танцевать. Звучала ритмичная музыка. Мелодию уловить было трудно, но было очень громко. Много танцующих.
- Зальём горе водкой, - крикнула Нинуся.
- Да. – Галина Сергеевна улыбнулась.
- Как принято на Руси, - крикнула Нинуся. – И музыкой!
- А как доберёмся домой? – крикнула Галина Сергеевна.
- Такси? Васька вызвоним. Не пропадём. – Нинуся обхватила Галину Сергеевну, и они немного повальсировали.
- Я не умею вальс, - сказала Галина Сергеевна. – Забыла уже.
- А кто, я умею? – Нинуся рассмеялась. – Никто не умеет. Стиль свободный. А хочешь брейк?
- Нет, Нинуся. Я уже устала. – Галина Сергеевна опустила руки. – Пойдём лучше выпьем и поедим.
- Ещё чуть-чуть.
- Нет, с непривычки тяжело.
- Как прикажешь, госпожа. – Нинуся немного отдышалась, глядя по сторонам, и они вернулись за столик. Девушек уже не было. Напротив никого не было.
Нинуся налила водки по чуть-чуть, они чокнулись, выпили и начали есть.
- А мясо неплохо приготовлено, - сказала Нинуся.
- Неплохо, - сказала Галина Сергеевна, и они начали обсуждать качество мяса и салата.
- Две женщины в ресторане за одним столом и рядом. – Напротив, за столик присел пожилой мужчина. – Это пошло.
Женщины прервали свой разговор и посмотрели на него.
- Вам чего, дорогой? – спросила его Нинуся подчёркнуто вежливо и изобразила на лице бесконечное удивление.
- Не по - человечески, - сказал мужчина.
- Всё нормально, - сказала Нинуся.
- Да вы ничего не подумайте. – Мужчина улыбнулся. Подошёл официант. – Как всегда, - сказал ему мужчина, и официант кивнул и ушёл. Мужчина, проводив взглядом официанта, перевёл взгляд на женщин: сначала он улыбнулся Галине Сергеевне, потом посмотрел на Нинусю. – У меня самые серьёзные намерения. Я одинок…Эт ничего, что я сразу о себе и сразу к делу?
- Здесь что, - Нинуся с подчёркнутым удивлением посмотрела на Галину Сергеевну, потом, изобразив на лице ужас, посмотрела по сторонам, - клуб знакомств?
- Не знаю. – Галина Сергеевна, изобразив на лице такую же бесконечную, но глупость, посмотрела на мужчину. – У него серьёзные намерения. – Она затряслась от смеха.
Нинуся тоже. Они беззвучно захохотали, глядя друг дружке в глаза.
- Напрасно, - улыбнулся мужчина.- Вы очень весёлые. Не как все эти. – Он кивнул куда-то головой. - Я как зашёл в зал, так сразу вокруг вас почуял ауру озабоченных женщин. Пространство и звук…
- Аура озабоченных женщин! – Нинуся закрыла от удовольствия глаза. – Какое словосочетание! Где-то я уже слышала об ауре озабоченных женщин. Или ещё услышу. А? За это надо выпить. – Она открыла глаза и посмотрела на Галину Сергеевну. - Это, как течка у сучки, и кобелёк находит её по запаху. Аурой всё это называется. А? – Она разлила по рюмкам водку и посмотрела на мужчину. – За ауру пустого пространства и звука. За течку, то есть, с большой буквы! – Она выпила и начала яростно закусывать. Галина Сергеевна тоже выпила, но закусывать не стала, а посмотрела куда-то в сторону.
Мужчина всё это время улыбался и снисходительно смотрел на них. Ему принесли его «Как всегда», это порезанный на дольки лимон, плитку шоколада, графинчик с водкой и заварной чайничек.
- Рекомендую, - нарушил он затянувшееся молчание и показал на дольки лимона.
Нинуся перестала есть и посмотрела на дольки лимона, Галина Сергеевна тоже посмотрела на дольки лимона, потом они переглянулись и рассмеялись.
- Напрасно. – Мужчина налил полную рюмку водки и приподнял её. – Ваше здоровье! – Он выпил, причмокнул и закусил лимончиком. – Мясо и водка это несовместимые вещи, - поучительно сказал он. - Не эстетично как-то. К мясу надо побольше пива…
- К пиву раки, - выпалила Нинуся. – Раки.
- Раки? – Мужчина задумался. – Рак. Пиво. Ну, кому что.
- Кому что, - сказала Нинуся. – Вот это будет правильно.
- А что эт ваша подруга как в рот воды? - спросил мужчина. - Случилось что?
- Да пошёл… - Нинуся мельком взглянула на Галину Сергеевну. - Это мы ещё не выпили, как следует…
- Выпейте. – Мужчина взял в руки графин. – Налить?
- У нас своя есть, - сказала Галина Сергеевна и посмотрела на Нинусю. – Наливай.
- Ты будешь с ним пить? – спросила Нинуся, разливая водку.
- Буду, - сказала Галина Сергеевна. – Разливай всю. По последней и по домам.
- Напрасно вы так. – Мужчина налил себе водки. – Александр Сергеевич, между прочим, почти как Пушкин, - он рассмеялся, - но не Пушкин, к счастью.
- За Пушкина, - сказала Нинуся.
- За, - сказала Галина Сергеевна.
Женщины чокнулись с мужчиной и выпили. Мужчина протянул Галине Сергеевне блюдце с дольками лимона.
- Сейчас. – Галина Сергеевна, выпив, некоторое время сидела неподвижно, потом она посмотрела на Нинусю и кивнула головой. – Всё. Уходим. – Она встала.
- Ты чего? – Нинуся тоже встала.
- Всё, говорю. Уходим. – Галина Сергеевна вышла из-за стола и, пошатываясь, пошла из зала. Нинуся бросила на мужчину удивлённый взгляд и поспешила за Галиной Сергеевной.
- Чудачки, - сказал вслед мужчина.- Напрасно вы…
Женщины вышли из ресторана и остановились.
- Ты только посмотри, как клеются, - сказала Нинуся. – Это, Галюнька, знак. Знак свыше.
- Кто клеится? – пробормотала Галина Сергеевна. – Куда? На что?
- Я сравнительно часто хожу в ресторанчики одна. – Нинуся приобняла Галину Сергеевну. – И никто никогда ко мне не клеился. А сегодня… Ну это просто… Это знак…
- Мягкий знак, - сказала Галина Сергеевна. – Или твёрдый. Знак! – Она покачнулась и взяла Нинусю за руку.
- Твёрдый знак это у мужчин, - сказала Нинуся.
- А у нас что, мягкий? – Галина Сергеевна закрыла глаза и помотала головой.
- А ты знаешь, почему они к нам цепляются? – спросила Нинуся.
- Почему? – Галина Сергеевна посмотрела на Нинусю.
- Они к тебе цеплялись, - сказала Нинуся. – Твоя бандана сделала тебя королевой зала. Ты даже не заметила, как все только на тебя и глазели.
- Ой, боюсь, - Галина Сергеевна вдруг рассмеялась, - что ты и им всем подморгнула. А? Так? Моргала?
- Ну-у-у, - Нинуся посмотрела по сторонам, - мы все моргаем, без этого человек не может, глаза его так устроены, чтобы моргать. Моргнул, а тут возьми и подвернись кто. А? Случайно.
- Гла-за-а. – Галина Сергеевна с укоризной покачала головой. – Мне только эстэтов не хватало. Лимончик. Локоток на уровне уха, губы трубочкой и взгляд закрытыми глазами.
- Ну, ты эт точно подметила взгляд закрытыми глазами. – Нинуся поцеловала Галину Сергеевну в макушку. - Хорошо то как здесь. – Она сделала несколько глубоких вдохов-выдохов..
- Я, кажется, перебрала, - сказала Галина Сергеевна и пошла по тротуару к проезжей части. – Надо такси поймать.
- Может пройдёмся немного? – спросила Нинуся; она шла чуть сзади.
- Мне так плохо на душе, - сказала Галина Сергеевна. - Такой груз висит. Водка только усугубила меня. У-у-у. – Она что-то пробормотала, рассмеялась вдруг, села на бордюр и сняла туфли. – Жмут всё-таки.
Нинуся, стоя рядом, достала мобильный телефон:
- Васвас, - крикнула она. – Забери нас… У Престижа… Потом расскажу… Не по телефону. – Она положила телефон в сумочку и села рядом с Галиной Сергеевной. Рассмеялась вдруг. – Это от непривычки.
- Что от непривычки?
- Плохо на душе, груз висит, - сказала Нинуся. – Ты зациклилась на своей работе, на своём доме. Жизнь, она одна. А этот официантик так на тебя глазел. Так глазел. – Нинуся вздохнула. – Ну, ты сегодня вообще.
- Ты чё? Ты на чё намекаешь?!– Галина Сергеевна пошлёпала по губам ладошкой.
- Не на то, о чём ты подумала.
– Ему лет семнадцать.
- Так глазел. – Нинуся приобняла Галину Сергеевну. – Надо иногда выходить в общество незнакомых людей без мужа. Без! Надо!
- Ты тоже перебрала, - сказала Галина Сергеевна.
- И перебирать иногда надо. Ты знаешь… - Нинуся не договорила.
- Гражданки, почему нарушаем общественный порядок, - прозвучало вдруг у них за спиной.
- Это к нам? – спросила Нинуся Галину Сергеевну, и они переглянулись
- К вам к вам, - прозвучал сзади тот же голос.
Нинуся оглянулась, оглянулась и Галина Сергеевна. В метре от них стояли два милиционера, рядом с ними была овчарка.
- Галюшка, да ты только посмотри, как клеются! – Нинуся хлопнула в ладоши. – Ещё аж целых два.
- Ну-у-у, - Галина Сергеевна посмотрела на Нинусю, - нас же тоже две.
- О, да ещё с другом человека. – Нинуся гавкнула и рассмеялась.
- Милиция, - козырнул тот милиционер, который держал на поводке овчарку. – Рядовой Старшинов. – Он кивнул на напарника. – Рядовой Белов. Ваши документики. – Он посмотрел на Нинусю.
- За что документики? – спросила Нинуся.
- Мы что, плохо себя ведём? – спросила Галина Сергеевна.
- Нарушаем порядок в общественном месте, - сказал милиционер с овчаркой на поводке.
- Какой порядок может быть ночью? - сказала Нинуся и улыбнулась милиционерам.
- Общественный порядок он и ночью и днём, - сказал второй милиционер.
- Ты чё, - Галина Сергеевна подняла голову и пьяно пробормотала, - ты считаешь, что общественный порядок вне времени суток?
- Умнички нам попались. – Милиционер с овчаркой на поводке рассмеялся.
- Гражданки, боюсь, что вам придётся пройтить с нами, - сказал второй милиционер.
- А боишься, и нечего приставать к порядочным женщинам, - сказала Нинуся.
- Вот там и определим насколько вы порядочные, - улыбнулся милиционер с овчаркой на поводке.
- А ты знаешь, кто это? – Галина Сергеевна показала на Нинусю.
- Суд разберётся, - сказал милиционер с овчаркой на поводке.
- А ты знаешь, почему мы выпивши?
- Суд разберётся.
- А ведь верно, - Галина Сергеевна начала пытаться надеть туфли. – Суд, это то, что надо. А? – Она толкнула Нинусю. – Как мы с тобой об этом сразу не подумали?
– Сидим себе тихо, никого не трогаем, - пробурчала в ответ Нинуся. - Ждём такси. Вот вызвали, сидим и ждём.
- Вы сидите на проезжей части, - сказал милиционер с овчаркой на поводке.
- Мы на бордюре сидим, - возразила Нинуся.
- Это часть, элемент можно сказать, проезжей части, - сказал второй милиционер.
- Часть или элемент? – спросила Галина Сергеевна. – Это очень важно будет на суде. – Она расхохоталась. – В Гаагском суде любят точные формулировки.
- Хохотушки, - сказал милиционер с овчаркой на поводке и подмигнул второму милиционеру.
- Уж некуда, - сказал второй милиционер. – Они пьяные, и ещё не врубились, что Гаагский суд вон там за углом.
Милиционеры рассмеялись.
- Мальчики, мы сейчас уйдём, - жалобно произнесла Нинуся.
- Да, ты прав, и пьяные к тому же. – Милиционер с овчаркой на поводке покачал головой. – Это уже и вытрезвитель, как минимум. Придётся вас ещё сопроводить в отделение.
- Да откуда ты такой грамотный? – Галина Сергеевна усмехнулась и посмотрела на Нинусю. – Ты только посмотри на этих сынков.
- Ссыкунов! – Нинуся вдруг рассмеялась.
- Вот, ещё оскорбление при исполнении, - сказал второй милиционер. – Отягчающие обстоятельства. Это уже статья.
- Мальчики, мы хорошие, - простонала Нинуся.
- Все вы хорошие, когда в постели, - сказал милиционер с овчаркой на поводке.
- Между прочим, то, что вы сказали, тоже оскорбление личности. Какая это статья? – Нинуся посмотрела на Галину Сергеевну.
- Самая первая и самая страшная, - сказала Галина Сергеевна, и женщины рассмеялись.
- Совращение при посторонних зрителях. – Нинуся показала рукой на прохожих. – Так что, один один, товарищ с овчаркой.
- Та-а-ак, - пропел второй милиционер, - поднимайтесь, гражданки.
- Солдатик, ну отпусти нас, - попросила Нинуся. – Пока вы тут с нами возитесь, настоящие преступники банк граблют.
- Уже ограбили, - сказал второй милиционер.
- Ну хорошо, хочешь моя подруга тебе минет сделает? – сказала вдруг Нинуся.
- Что ты несёшь? – возмутилась Галина Сергеевна.
- А что я несу? – подчёркнуто удивлённо произнесла Нинуся. – Надо ж как-то выбираться из этой ямы.
- Но почему я? – возмутилась Галина Сергеевна.
- А кто? Я что ли? – возмутилась в свою очередь Нинуся. – И зубы я ещё не чистила…
- Какие зубы?! – Галина Сергеевна похлопала ладошкой об асфальт. – Что ты несёшь.
- Надо, чтоб всё было стерильно. – Нинуся рассмеялась, но тут же прикрыла рот рукой, как чего-то испугалась, и пробормотала: - Вдруг что откусишь у этих бедненьких мальчиков при исполнении.
Милиционеры на некоторое время вдруг растерялись, пока женщины выясняли отношения. Потом тот, что с овчаркой на поводке, рассмеялся.
- А минет, девушки, это дача взятки должностным лицам при исполнении, - сказал он. – Ещё одна статья.
Женщины вдруг, переглянувшись, расхохотались.
- При исполнении… - с трудом сквозь смех произнесла Галина Сергеевна.
- При исполнении полового акта? – быстро проговорила сквозь смех Нинуся.
- Вызывай карету, - сказал милиционер с овчаркой на поводке.
- Ну, солдатики, отпустите нас, – попросила Нинуся. - Мы такие порядочные. Ты понимаешь, - она обратилась вдруг к овчарке, - от неё мужик ушёл, вот такой классный мужик был.
- От порядочных мужики не уходят, - сказал милиционер с овчаркой на поводке.
- Не с тобой разговаривают, – сказала Галина Сергеевна.
- Правильно, не уходят, а этот ушёл. – Нинуся перевела взгляд на милиционера с овчаркой на поводке и повторила. – А этот ушёл. Понимаешь? Горе то какое…
- В отделении разберёмся, кто кому будет делать минет, - серьёзно сказал второй милиционер.
- Нинуся, - Галина Сергеевна рассмеялась, - до этого только дошло. А что и вы можете? – И она рассмеялась ещё громче.
- Что?..А-а-а! – Нинуся тоже рассмеялась. – Только дошло…
- Только дошло…
Женщины смотрели друг на друга и смеялись.
– Пройдёте сами с нами, или карету подогнать? – строго произнёс второй милиционер и посмотрел на милиционера с овчаркой на поводке. – Вызываю?
- Ну, миленькие милиционеры, такой мужик ушёл, - простонала Нинуся, прервав свой смех. - От вас бы такой мужик ушёл.
- От нас никто не уйдёт, ни мужик, ни баба, - рассмеялся второй милиционер, доставая из кармана рацию – И мужика вашего мы найдём.
- Ну, да! - Галина Сергеевна вздохнула и мрачно добавила: - Наша милиция самая сильная в мире. Конечно мы …
- В чём дело? – откуда-то появился невысокий толстоватый мужчина в джинсах и чёрной футболке. – Он поставил Нинусю на ноги, потом и Галину Сергеевну.
- А-а-а. - Нинуся обняла его за шею. – Васвас, ты как всегда вовремя.
Галина Сергеевна взялась за плечо Васваса, улыбнулась и посмотрела на милиционеров.
- Вот, - сказала она, - хотят на нас в суд подать за то, что мы всего лишь выпили… По чуть-чуть. А? Нинуся.
- Да, - подтвердила Нинуся. – По чуть-чуть. Не больше, чем по бутылке на брата…
- На сестру, - поправила её Галина Сергеевна.
- Понятно. – Васвас посмотрел на милиционеров. – Мы сейчас всё уладим. – Он приобнял женщин и повёл их по тротуару. – Сейчас, - оглянулся он на милиционеров. – Только усажу их в авто.
Милиционеры переглянулись и медленно направились за ними.
Васвас довёл женщин до Ауди чёрного цвета, усадил на заднее сидение и оглянулся. Милиционеры стояли рядом. Он подошёл к ним, они о чём-то поговорили, он за чем-то залез в барсетку, они посмеялись потом, и милиционеры помахали женщинам в Ауди.
- Они пожелали вам спокойной ночи, - сказал Васвас, усаживаясь за руль. – Куда прикажете, нарушительницы общественного порядка?
- К нам, - сказала Нинуся.
- Есть к нам, - улыбнулся Васвас. – Эт хорошо, что одного из ментов я знаю…
- Помолчи, дорогой, - сказала Нинуся.
Дальше ехали молча. У группы высотных домов Васвас долго не мог припарковаться и устроил Ауди где-то далеко, потом помог женщинам выбраться из салона и, обняв их за талии, он довёл их до дома.
Зайдя в квартиру, обе женщины, только успев разуться, прошли в комнату и упали на диван.
- Васвас, у нас такие дела, - сказала Нинуся, - сделай нам по большой чашечке кофе.
- На ночь по большой? – Васвас улыбнулся и направился к двери.
- Да, - крикнула в след Нинуся, - и чтоб не было лишних вопросов и разного того там: от Галочки Бойз ушёл.
- Бойз ушёл? – Васвас застыл в пол оборота к женщинам: как собирался пойти в кухню варить кофе, так и застыл в пол оборота. Некоторое время пребывал в задумчивости.
Немая сцена. Галина Сергеевна, откинувшись на спинку дивана, смотрела в потолок; Нинуся смотрела на Васваса, Васвас смотрел то на одну, то на другую.
- Что? – Васвас вдруг дёрнулся, сморщил лицо. – Твой мужик тебя бросил?
- Его нет уже неделю, - не сразу ответила Галина Сергеевна.
- Бойз от тебя ушёл? – Васвас усмехнулся и подошёл к женщинам. – А ты искала его?
- Не поверишь, – Нинуся тяжело вздохнула, – все морги обзвонила, милицию, больницы. Пропал. Говорит, что знает, у кого он, но где и кто та стерва, она понятий не имеет.
- Бред какой-то, - шепнул Васвас. – Чепуха. По опыту знаю… - Он задумчиво почесал затылок. – Ты не торопись с выводами. Статистика говорит, что в девяти случаях из десяти неделя это критический срок. Потом любовница надоедает, и хочется к родной душечке. – Он подошёл к Нинусе и обнял её. – Да, любовницы надоедают быстро. Поверь мне…
- Что ты знаешь о любовницах!? – грубо сказала Галина Сергеевна.
- Ты что? – Нинуся посмотрела на Галину Сергеевну. – Он дока в этих делах. Но, - он перевела взгляд на Васваса и моргнула ему, - думаю, у всех по – разному. Любовница на любовницу не похожа. Васвас немного заврался. Одно дело пришёл-ушёл, другое дело жить вместе.
- Они, я подозреваю, уже давно любовники, - сказала Галина Сергеевна. – Он давно уже какой-то не мой. Он и со мной и с той жил, как пришёл-ушёл, а теперь…
- Вас, кофейку, - попросила Нинуся и наступила на его ногу.
Васвас ушёл и вернулся через некоторое время с двумя большими чашками кофе.
- Хорошо посидели в кабаке? – спросил он.
- Да.
- Выпили?
- Да, бутылку на двоих.
- Ну, вы даёте.
- Надо ж было хоть как-то нейтрализовать её горе.
- Это верно.
- Ты только посмотри на неё. – Нинуся кивнула на Галину Сергеевну. - Она вся трясётся. Её надо куда-то увезти. Она может натворить глупостей. Надо, чтоб вокруг вертелся народ, мужики вертелись…
- Нет, - Галина Сергеевна открыла глаза. – Никого не надо. Что-то вдруг захотелось моря и тишины и чтоб поблизости ни одного мужчины. Ни-од-но-го! Только тишина и покой.
- Я знаю такое место, - сказал Васвас.
- Казантип? – спросила Нинуся.
- Казантип, - ответил Васвас.
- Это надо быстро и хорошо. – Нинуся зевнула. – Она может такого натворить.
- Да-а-а, - Васвас покачал головой. –Та-а-ак, девочки, задали вы мне задачку. - Васвас задумчиво посмотрел на часы, усмехнулся. – Галочка, хочешь, я возьму тебя в жёны? Нинуся, как ты на это смотришь?
- Не хами, Васёк. – Нинуся сделала глоток кофе. - Ты ей и даром не нужен и с миллионом в придачу. Это редчайший случай. Галюшку нашу надо спасать. Вытаскивать из пропасти.
- Вы сейчас отдыхайте, девочки. – Васвас почесал затылок. – Я что-нибудь придумаю. Попейте кофейку и спать. А я подумаю.
- Знаешь, что я тебе скажу, Галюшка – Нинуся обняла Галину Сергеевну. – Ты найдёшь своего мужчину, если дело только в мужчине.
- Мне никто не нужен, кроме…
- Конечно, никто. – Нинуся усмехнулась. – Не я придумала, я не пророк, но у меня какое-то предчувствие. – Она посмотрела куда-то вдаль, лицо её светилось какой-то надеждой. – Придёт время, и он придёт, и вы будете жить долго и счастливо и умрёте в один день…
- Ниночка, я так тебя люблю. – Галина Сергеевна тоже обняла Нинусю. – Я так рада за вас с Василием.
- Давай спать, а утром Васвас что-нибудь да придумает. – Нинуся встала с дивана. – Ты будешь спать на диване.
Она постелила постель на диване, уложила Галину Сергеевну и ушла с Васвасом в кухню. Они долго ещё шушукались.
Женщины проснулись поздно. Первой встала Нинуся. Она приняла душ, и сразу проснулась Галина Сергеевна. Лицо её было хмурым.
- Ты прими душ, а я кофе соображу. И не надо только делать такое трагизадумчивое лицо, - сказала Нинуся.
После душа они сели за стол в кухне.
- А это мой любимый коньяк, - сказала Нинуся, разливая коньяк. – Крымский. Давай по стопочки и кофейку. Васвас сейчас придёт.
- Я так сопьюсь, - сказала Галина Сергеевна.
- Ну, - Нинуся подняла рюмку. – Смелей. Не бойсь, не сопьёмся. Я тебе обещаю. Мы выкарабкаемся из этой ямы. – Она выпила коньяк. – Ты думаешь, что я ничего не понимаю. Но… пей! Выпей сначала, перед тем, как меня послушать.
Галина Сергеевна выпила коньяк и сморщилась.
- Дурочка, - сказала Нинуся. – Кто так коньяк пьёт. Надо посмаковать…
- Ах, Нинуся, водка она и есть водка.
- Ладно, там, в Крыму попьём вина. – Нинуся начала варить кофе. – Коньяк – это, согласна, не женский напиток. А вот десертные вина!
В прихожей хлопнула дверь, и через некоторое время в кухне появился Васвас.
- Всё высший класс, - сказал он. Улыбка на его лице до ушей. – Взял два билета в купе. Совершенно случайно. Билетов вообще нет. – Он достал из кармана паспорт и протянул Галине Сергеевне. – Извини, я порылся в твоей сумочке. Ты всегда документы с собой носишь?
- Времена то какие! – Галина Сергеевна усмехнулась и посмотрела на свой паспорт.
- На когда? – спросила Нинуся.
- Увы, только на сегодня вечером. Так что, поторапливайтесь...
- Да ты что?
- А что, на завтра не было? - спросила Нинуся.
- Во-первых, не было, а во-вторых, ты ж сама сказала, что человека спасать надо!– Васвас вдруг возмутился. – Промедление ж смерти подобно! – И на его лице затаилась улыбка.
- Что ты ему сказала? – спросила Галина Сергеевна.
- Всё рассказала. – Нинуся виновато посмотрела на Васваса. – Это ж Васвас. Он всё всегда понимает. Так? – Она погладила Васваса по голове.
- А что тут понимать. – Васвас улыбнулся Галине Сергеевне. – Собирайтесь, пока я не передумал.
- Ладно-ладно. – Нинуся махнула рукой. – Успеем собраться.
- Поедете без меня. – Васвас тоже налил себе коньяк, но только понюхал. – Сейчас в такой ситуации нужны свежие мысли и, желательно, чужие. А мы друг друга знаем, как облупленные. Всё будем на чём-то своём зацикливаться. Время и люди лечат. Галюшка, - он посмотрел на Галину Сергеевну, - я гоню открытым текстом, ты уже большая девочка и должна понимать.
- Боже, какие вы одинаковые, - улыбнулась Галина Сергеевна.
- Это звучит обидно, - сказал Васвас, - мы не одинаковые, а очень даже разные. Но мы близкие.
- Да, я так и хотела сказать. Ты не обижайся.
- Сейчас мы соберёмся здесь, потом поедем тебя собирать
- А можно я поеду одна собираться?
- Можно, но, - Васёк оглянулся на Нинусю, - тут мне ещё про Анну Каренину рассказали. Было ж дело?
- Нет-нет, с железной дорогой всё кончено. - Галина Сергеевна рассмеялась.
- Не всё ещё, - усмехнулась Нинуся. – Нам же поездом ехать.
И они втроём дружно рассмеялись.
– Вы меня убедили, – сказала Галина Сергеевна. - Мне действительно надо сменить обстановку, развеяться. Вот уже сколько дней я вся на взводе. Всё ждала его. Он, конечно, объявится, объяснится, не может же он вот так… Они наверно махнули в свадебное путешествие. – Она пожала плечами. – Ушёл, так ушёл. Надо и мне развеяться. Просто я сама соберусь. Я и так вас загрузила. – Галина Сергеевна начала что-то бормотать.
- Загрузила оно, конечно, загрузила, но когда мы с тобой последний раз вместе были в отпуске? – остановила её бормотание Нинуся.
- О-о-о!
- Вот тот то и оно.
- Васвас, расскажи мне, как ты нашёл свою Нинусю, - попросила вдруг Галина Сергеевна.
- Галюня, ну тыщу раз уже… - Васвас начал сопротивляться.
- Давай тыщу первый. Ну, я прошу, - взмолила Галина Сергеевна.
- Ну, Василёк, – вмешалась Нинуся.
- Да как. – Васвас сделал глоток кофе из чашки Нинуси. - Иду поздно ночью, слышу, под забором кто-то мяукает. Смотрю: кошечка, такая маленькая, так жалобно мяукает. Я поднял её, сунул под пиджак, принёс домой, пригрел, накормил. Вот так и начали жить вместе.
- Прекрасно. – Галина Сергеевна улыбнулась. - Ну, я поехала? – спросила она.
- Я тебя быстро подброшу, - сказал Васвас.
- Не забудь прихватить что-нибудь и из вечернего. Может, на твои сорок пять в кабак сходим, - сказала Нинуся.
- Да, обязательно.
Галина Сергеевна и Васвас ушли.
- Галюшка, всё обойдётся, - сказал уже в машине Васвас. – Слава богу, тебе не семнадцать. Дети устроены. Ты с работой. Не бедствуешь. И сама ещё хоть куда…
- Ты знаешь, Василёк, я видела одиноких сорокапятилетних женщин, - перебила его Галина Сергеевна, - это довольно жалкое зрелище.
- Одиночество вообще жалкое зрелище, - вздохнул Васвас.
- Да, но в сорок пять привыкаешь уже хуже, и к тебе уже хуже привыкают…
- Вот видишь, ты и сама разрубила этот узел. Привычка! Вот, во что превращается супружеская жизнь. А, как известно, привыкают ко всему.
- Ты хочешь сказать, что я привыкну к новому мужчине.
- Можно привыкнуть к любому мужчине. Тем более, как я полагаю, выбирать будешь ты.
- Ты сильно обо мне думаешь. – Галина Сергеевна рассмеялась. – Боже, как вы мне мужика ищите. Не нужен мне мужик.
- Я правильно о тебе думаю. Хотя и к одиночеству можно привыкнуть. - Васвас посмотрел на Галину Сергеевну и улыбнулся. - И не мужика мы тебе ищем, а выход из ситуации. Ты должна понять, что мужик это не самое главное в жизни…
- То есть?
- А вот то и есть. Думаю, что Нинуся тебе уже все мозги прожужжала про тяготы супружеской жизни, про свободу гражданского брака.
- Было немножко, - усмехнулась Галина Сергеевна. – Тема семейной привычки…
- Нет. – Васвас усмехнулся. – Для нас с Ниночкой этой проблемы нет. Она есть у… Я на эту тему распространяться не буду, тем более, что мы приехали. – Васвас резко затормозил и взял Галину Сергеевну за руку. – Тебе, правда, надо сменить обстановку. Подурачиться. Я догадываюсь, как это тяжело, когда уходит близкий человек. Как-то Нинуська загуляла. Мне тогда было только тридцать. А по молодости это сильней бьёт. Потому, что ещё и любовь сильнее, и не такая ещё привычка, молодость, одно слово. И я так загрустил. Неделю скулил. – Васвас рассмеялся. – А потом встретил одну девчонку, и, если б Нинуся не вернулась на следующий день, мы б с тобой сейчас не разговаривали. Ну…если станет совсем нехорошо там, вернёшься. Выбор всегда есть.
- Спасибо Василёк, но я даже не знаю, когда обидней, когда тебя бросают, или когда ты бросаешь, - сказала Галина Сергеевна.
- Как по мне, то обидней, - Васвас задумался и посмотрел на Галину Сергеевну, - если б я бросил.
- Да-а-а. – Галина Сергеевна задумчиво посмотрела куда-то мимо Васваса и вышла из машины.
Придя домой, она легла на диван и долго лежала, глядя в потолок. Потом вдруг спохватилась и позвонила по мобильному телефону:
- Олег Степанович, я решила прислушаться к вашему совету. Ухожу в отпуск… Думаю пару недель, как вы и говорили… Нет, с подругой… Нет, не надо, я ещё сама не определилась… Спасибо. – Она положила мобильник в сумочку.
Потом она долго собирала вещи: бельё, несколько купальников, джинсы, несколько юбок. Футболки, лёгкую курточку. Долго выбирала вечернее платье, смеялась при этом.
Вот тебе и сорок пять… Под сорок пять столько рифм и приличных и неприличных. Ах ты «ять»! Возьму-ка я вот это чёрное на бретельках. А может вчерашнее бирюсовое? – Некоторое время она думала, склонившись над вещами, потом сложила отобранные вещи в сумку, легла на диван и включила телевизор.
Под телевизор она заснула и проснулась от звонка мобильного телефона.
- Да, Нинуся, - сказала она. – Хорошо. Я уже готова. Буду ждать. – Она села в кресло.
Через час за ней заехали Васвас и Нинуся. Васвас поднялся на её этаж, взял её чемодан, и…
- Ты иди, я сейчас. – Галина Сергеевна зашла в спальню, после того, как Васвас ушёл, и сидела некоторое время на кровати, потом погасила свет и вышла в комнату, подошла к окну и посмотрела в окно, потом окинула взглядом комнату. Потом зашла в кухню, выпила из-под крана немного воды, заглянула в холодильник, вздохнула, покачала головой.
Да-а-а. – Её задумчивый взгляд ещё раз пробежал по стенам, она вышла из квартиры, закрыла дверь на два замка и спустилась вниз.
- Ну, с богом, – сказал Васвас, когда она села на заднее сидение, и автомобиль тронулся.
Нинуся начала рассказывать, сколько еды она взяла в дорогу.
- Я сделала курицу. Огурцы, помидоры. Минералку. Пива взяла. Котлет нажарила. Ты когда последний раз ела мои котлеты? – спросила она Галину Сергеевну.
- Сто лет назад.
- Вот-вот, сто лет не ела моих котлет. Ох, и гульнём мы с тобой. Жаль Васвас не может сразу с нами.
- Жаль.
На вокзал они приехали за десять минут до отправления. Проводница очень крупная женщина, широкая в плечах, но не толстая, с синяками под глазами, встретила их приветливо.
- Я думала, что таких вагонов уже не бывает, - сказала Галина Сергеевна.
- Я тоже, - сказала Нинуся.
- Купе оно только называется купе? Или…
- Обещают чай, кофе.
Васвас занёс вещи в вагон, разложил их.
- Галочка, - Васвас обнял Галину Сергеевну за плечи, - я тебе главного не сказал. Казантип – это целительное место, даже исцелительное. Это серьёзно. – Он улыбнулся. Галина Сергеевна тоже улыбнулась. После его слов некоторое время молчали.
Женщины попрощались с ним, он вышел из вагона, и поезд тронулся. Васвас некоторое время шёл за вагоном и махал им в окно рукой.
Заглянула проводница.
- А мужчина не с вами? – спросила она.
- Нет, - сказала Нинуся.
- Эх, - проводница вздохнула.
- Я думала, что таких вагонов уже и нет, - сказала проводнице Галина Сергеевна. – А эти два верхних места свободны что-ли?
- Бронь, наверно. – Проводница посмотрела на верхние полки. – До Курска ехала весёлая компания. Все вышли. Бронь наверно. А вагоны… Нет, меняем. Есть совсем новенькие вагоны. – Проводница говорила, разглядывая женщин. – А так, только одни претензии. – Она вздохнула. – Никто ни выпить тебе, ни закусить тебе. Был один правда мужичок, угостил и на выпить и на закусить.
- Это кто ж такой щедрый? - рассмеялась Нинуся.
- Не перевелись ещё барины. – Проводница вздохнула. – А так: мужики баб сажают в вагончики, - она кивнула на окно, - машут им ручкой: отдыхайте, мол, там на курорте. А сами…
- У вас и чай и кофе, - перебила её Нинуся.
- И чай и кофе. – Проводница посмотрела на Нинусю. - Семь Колодезей. Так-так. Тот барин тоже до Семи ехал. – Проводница выдала бельё и пожелала спокойной ночи.
- А чай? - сказала Нинуся.
- Конечно, конечно, - сказала проводница и ушла.
- Будем сразу спать? – спросила Нинуся Галину Сергеевну.
- Давай.
- Может по рюмашке, - предложила Нинуся. – Для сна. А?
- Давай.
Нинуся быстро достала бутылку NEMIROF, огурец, разрезала его на две части. Проводница тем временем принесла чай.
- Ну, чем мы не мужики, - рассмеялась Нинуся.
- Вы с этим поосторожней, - сказала проводница. – Неизвестно на кого нарвётесь. Они сейчас во всём прибыль ишут.
- Кто?
- Таможенники и прочие. Распивать то запрещено.
- А-а-а, понятно. Да мы по чуть-чуть и спрячем.
Нинуся разлила водку по чуть-чуть, они выпили и закусили. Потом попили чаю. Выключили свет и под стук колёс засопели...
- Я люблю спать под стук колёс, дремать, - сказала вдруг Галина Сергеевна.
- Я тоже, но не высыпаюсь, - откликнулась Нинуся.
- Поезд – это как снотворное.
- И голова на следующий день болит.
- Или сразу…
Разбудила их проводница.
- Просыпайтесь, приготовьте документы. Граница.
Женщины открыли глаза, достали паспорта и положили их на стол. Долго никого не было. Потом зашёл пограничник с толстым журналом в руке.
- Галина Сергеевна, у вас через два дня сорок пять, не забудьте паспорт поменять, - улыбнулся пограничник, полистав паспорт Галины Сергеевны. Потом он пролистал паспорт Нинуси, пожелал счастливого пути и ушёл.
- Видишь, Галюна, ещё границу не проехали, а уже клеются, - зевнула Нинуся. – Что ж дальше будет.
Заглянул таможенник, он спросил, не везут ли они наркотики, оружие, и, увидев на столе бутылку, сказал, что за распитие водки могут оштрафовать.
- Ой, начальник, - Нинуся спрятала бутылку в сумку. – Это нас провожали в дальний путь.
Таможенник окинул взглядом купе и ушёл.
- Ну, ты смотри, как клеются, - рассмеялась Нинуся. – И всё к тебе, Галюня. К тебе. Это знак. Я специально бутылку не спрятала. Клюнул!
- Давай спать. – Галина Сергеевна легла на полку и повернулась лицом к стенке.
- Спать. – Нинуся тоже улеглась, и они уснули мгновенно.
Разбудили их украинские пограничники. Растолкали в плечи. Нинусин паспорт пограничник почти не смотрел, зато паспорт Галины Сергеевны изучал долго, несколько раз при этом пристально посмотрев на её лицо.
- Что-то не так? – спросила Галина Сергеевна.
- Так. – Пограничник покачал головой. – Всё так. – Он вздохнул, пожелал счастливого пути и вышел.
- Ты смотри чё делается. – Нинуся достала бутылку водки, сделала глоточек из горла. – Будешь? – Она посмотрела на Галину Сергеевну. Та отказалась кивком головы. – Клеются. А! – Нинуся достала кусочек курицы и начала есть. – Это уже интересно. – Она посмотрела в окно. – Харьков. Город моей юности. Студенткой я сюда часто приезжала. И с Васьком мы здесь познакомились. Что он тут? Как он сюда попал? Тётка, говорит, у него здесь жила. Он приехал поступать в строительный…
- Обычный серый город, - сказала Галина Сергеевна и сморщила лицо. – Фу-у, не люблю я его.
- Да что ж ты такая вредная, - сказала Нинуся. – Это не люблю, то не люблю. Харьков это самый уютный город.
- А я не люблю Харьков.
- И почему же?
- Не знаю. Серый он.
- Ну, давай спать. Ещё по рюмочке?
- Не хочется.
- А я ещё тяпну.
- Ну, тогда и я.
Они выпили по чуть-чуть водки и легли спать.
- Это от нервов, - сказала Нинуся. – Поскорее бы это море.
- Ну, я тебя и нагрузила, - сказала Галина Сергеевна.
- Ерунда, - пробормотала Нинуся. – Сейчас уснём, как младенцы. Под стук колёс хорошо спать. Сейчас уснём. Сейчас… – Нинуся засопела.
- Ах, Нинуся-Нинуся, завтра уже будем купаться в море! - шепнула Галина Сергеевна. – Как я люблю море. Просто лежать и смотреть вверх на облака. А ты любишь? – Галина Сергеевна прислушалась, но со стороны Нинуси доносилось только сопение…
Проснулась Галина Сергеевна, когда в окно уже светило яркое солнце. Ехали они уже по какой-то дамбе мимо огромного водохранилища. Галина Сергеевна посмотрела на Нинусю, но той не было видно: она была вся под одеялом, и только видно, как поднималось и опускалось одеяло. Галина Сергеевна улыбнулась и перевела свой взгляд за окно. Вскоре водная гладь закончилась и началась степь. Степь наполовину выжженная. Только в одном месте что-то зеленело. Поливалки что-то поливали. Насмотревшись на степь, Галина Сергеевна легла на спину, посмотрела вверх и заснула…
Разбудила её Нинуся.
- Хорош спать. Надо поесть. Крым уже. – Она достала пакеты с едой. – Сейчас наедимся. Ехать ещё долго. Сейчас пойдёт однообразная степь. Только пить водку, есть курицу и смотреть в окно.
- А мне нравится степь, - сказала Галина Сергеевна, вставая. – Но, - она посмотрела в окно, - только не эта Крымская. Наша. Русская.
- Степь ей нравится. – Нинуся выложила на столик курицу, помидоры, хлеб, горчицу. – Харьков ей не нравится, а степь нравится.
- Каждому своё.
- Вот за это и выпьем. – Нинуся налила в стаканы по чуть-чуть водки. – За отпуск. Чтоб он всегда был с нами.
Они выпили и начали есть. Аппетит прорезался, и они жадно ели. Но еды было много, и они не всё съели. Водку больше не пили, но запивали всё пивом.
- Мы с тобой как заправские мужики. – Нинуся хохотнула. – Едим столько…А выпили! И ещё водку с пивом мешаем.
- Да. – Галина Сергеевна усмехнулась и покачала головой. – Что-то странное творится. Но пиво я не люблю. – Она капризно сморщило лицо и сделала глоточек пива.
- Я тоже не очень, - сказала Нинуся. – Но под курицу идёт неплохо.
- Смотрю я на Крым и думаю, и за что люди так убиваются. – Галина Сергеевна показала рукой за окно.
- Так это степь. – Нинуся посмотрела в окно. – Тут есть канал. Воды много. Вон смотри, поливают что-то. А там, где вода, там даже очень хорошо. Здесь очень хорошо. Море рядом у кого авто своё. А?
- Скушно, наверно.
- Ну, конечно, здесь, где мы с тобой едем, скучно. Как в любой деревне… Ты ешь, ешь. Курицу надо доесть всю. Колбаску будешь?
- О-о, нет. – Галина Сергеевна откинулась к стенке. – Я уже почти наелась. Оставь. Приедем, сразу перекусим. Не бежать же в магазин.
- А почему бы и нет.
Некоторое время они ехали молча. Поезд подошёл к какой-то станции.
- Скоро будет поворот на Феодосию. Захочешь, съездим в Феодосию. А?
- Не знаю.
В это время раздался стук в купе, и сразу одновременно со стуком дверь открылась, и в купе просунулась голова мужчины.
- Гривны на рубли. Выгодно.
- Сколько? – спросила Нинуся и начала торговаться.
- Нет, женщина, торг не уместен, - сказала голова. – В Щёлкино?
- Допустим.
- Хату нашли уже?
- Можете что-нибудь предложить?
- Да.
- Нам бы на Мысовое.
- На Мысовое? – Мужчина скривил лицо. – Я б не советовал. Я б…
- Нам нужен Казантип. Да и Татарка мне нравится.
- Напрасно, прямо по центру прекрасные пляжи. Уборка три раза в день. Кафешки новые. Недорого. Разные кухни. Качество. Квартира однокомнатная. Всего по десять баксов. Вентилятор, кондиционер. Телевизор. Спутниковое телевидение. Душ. Как белые люди…
- До Казантипа далеко.
- Да шо вам тот Казантип? Колючки и камни…
- Водки выпьешь с нами? – предложила вдруг Нинуся, и мгновенно Галина Сергеевна бросила на неё более, чем удивлённый взгляд.
- Водки? – Мужчина открыл дверь пошире и зашёл в купе. – Я вообще-то на работе.
- А мы на отдыхе. – Нинуся рассмеялась и начала наливать водку в стакан. – Сколько ещё трястись до этих Семи Колодезей?
- Через остановку.
- И много ты наменял рублей.
- Народ какой-то. – Мужчина кивнул головой на место рядом с Нинусей. – Можно присесть?
- Садись. Кто ж водку пьёт стоя!
- Да мы по всякому пьём. – Мужчина присел. – Серьёзно. Квартира класс.
- Галочка. – Нинуся показала на Галину Сергеевну. – Ниночка, - улыбнулась она мужчине.
- Герман, - сказал мужчина и взял в руку стакан с водкой. – А подруга, Галочка, то есть, не пьёт?
- У неё месячные, - сказал Нинуся и чокнулась с Германом.
- Так самый раз, - сказал Герман.
- За знакомство.
Нинуся и Герман выпили.
- За одно и курицу доедим. – Нинуся расхохоталась. – Думала, кто б помог нам курицу доесть. Налетай, Герман.
- Я после первой не закусываю. – Герман улыбнулся.
- Ах ты! Точно! И как это я. – Нинуся налила Герману ещё водки и рассмеялась. – А я то думала, кто ж нашу водку допьёт.
- Водку допить, только свистни. – Герман выпил, занюхал хлебом и начал есть курицу. – Вы извините, двое суток ничего не ел. Какое то время пошло.
- Кризис! – сказала Нинуся.
- Кризис, - согласился Герман набитым ртом.
- И что, так трудно гривны отдаются рублю? – серьёзно с участием спросила Нинуся.
- Гривна рублю? – Герман пожал плечами и усмехнулся. - Народ напуганный. Все чего-то боятся. Но народу в Щёлкино по сравнению с прошлым годом побольше.
- Да, видимо, Турция и Египет…
- Нет, причём тут Турция, Египет… Хотя и не без этого. Вот… - Герман не договорил.
- Герман, вы нас извините, - вдруг перебила его Нинуся. – Нам ещё собраться надо.
Герман, жуя, удивлённо посмотрел на Нинусю. Галина Сергеевна тоже с удивлением посмотрела на Нинусю.
- Ну-у-у, - Нинуся почесала лоб, - сколько за тыщу дашь?
Герман улыбнулся, сам налил себе водки, выпил, улыбнулся ещё шире и спросил:
- Сколько тебе, Ниночка.
- Ну-у, для начала пять тысяч. А?
- Без проблем. – Герман раскрыл свою барсетку и достал гривны. Отсчитал и бросил на стол. – Считай. Ругать не будешь. За тыщу двести пятьдесят. Надо было в долларах везти. Выгодней.
Нинуся положила на стол пять тасячерублёвых бумажек и улыбнулась.
- Спасибо. – Она пересчитала гривны и положила их в кошелёк. – Спасибо.
- Спасибо за еду. – Герман встал, положил рубли в барсетку и вышел, но тут же заглянул в купе: - Как насчёт квартиры?
- Нет, нам бы Мысовое.
- Мысовое не по моей части. Ещё раз спасибо. – Герман исчез.
- Ну, ты даешь! – Галина Сергеевна рассмеялась.
- Разведка боем. – Нинуся тоже рассмеялась. – Он мне не очень. И тебе я вижу не очень.
- Ты что, с ума сошла? – Галина Сергеевна постучала указательным пальцем по виску. – Вот так вот первого встречного…
- Я ж тебе говорю, разведка боем. Разминка. Как в КВН.
- Не удалась разминка. Как и этот твой КВН. Одна пошлятина.
- Да ты КВН с другим клабэм спутала.
- Ничего я не спутала. У них у всех одно на уме. Как и у тебя, похоже.
- Да ты не обижайся. Зато водку всю допили, курицу всю съели. Я так не люблю всё это таскать… Чёрт, про колбасу забыла.
- Колбасу мы сами съедим.
- И время коротнули. А то всё степь да степь… - Нинуся смела крошки со стола на газетку, сунула газетку в пакет и посмотрела, куда бы его пристроить. - А первый встречный, как показывает история, как правило, оказывается единственным на всю оставшуюся. Особенно, когда уже не двадцать…
- Степь да степь кругом, - запела вдруг тихо Галина Сергеевна. – Когда я была маленькая, мама мне пела эту песню. Колыбельная называлась.
- Ну, ты попой, а я соберу вещичку и мусор выброшу.
Так они и ехали до самих Семи Колодезей: Галина Сергеевна пела, сначала допела «Степь да степь кругом…», потом « По Дону гуляет…», потом ещё несколько народных певучих заунывных песен; а Нинуся, собрав вещи и выбросив мусор, лёжа с закрытыми глазами, слушала.
Потом она сказала:
- Что-нибудь повеселей, пожалуйста. На бис.
Но в это время в купе заглянула проводница.
- Собираем постели. Семь Колодезей. – Сказав, проводница вдруг чему-то рассмеялась.
Станция Семь Колодезей встретила жарой. Низенькое зданьице вокзала, не перрон, а широкая полоса вдоль путей для посадки – выгрузки пассажиров. Но пассажиров вышло много.
Выйдя из поезда, две подруги некоторое время смотрели по сторонам.
- Такси, девушки, - обратился к ним толстый мужчина.
- Ты любишь толстых? – спросила Нинуся Галину Сергеевну.
- Лишь бы человек был хорошим, - ответила Галина Сергеевна.
- А в толстом человеке хорошего всегда много, - улыбнулся толстый мужчина.
- Нам на Мысовое, - сказала Нинуся, щурясь от яркого солнца.
- Поехали. – Толстый мужчина пожал плечами. – Позвольте ваши вещички. – Он взял обе сумки и пошёл вдоль путей. Женщины, едва успевая, за ним.
Они вышли на небольшую площадь перед зданием вокзала, пересекли её, немного прошли вдоль узкой тенистой улочки и остановились у старой серой Волги.
- Ну-у, дела. – Нинуся погладила капот автомобиля.
Толстый мужчина сложил в багажник сумки, открыл дверцы и пригласил женщин усаживаться.
- Как у вас тут с нормальными мужичками? – спросила Нинуся, когда Волга тронулась с места. Галина Сергеевна тут же бросила на неё возмущённый взгляд и постучала пальцем по виску.
- Спокойно, - улыбнулась Нинуся.
- Отвечать? – спросил толстый мужчина, лыбясь в зеркальце заднего обзора.
- А как же, - ответила ему улыбкой Нинуся. – Вопрос задан, время пошло.
- Как и во всей России. Вы ж из России?
- А как в России?
- Да никак. Искать надо. Кто весел, тот смеётся, кто хочет, тот добьётся, кто ищет…
- …тот всегда найдёт, - подпела Нинуся. – Эт мы знаем, эт мы ещё в школе проходили. Слушай, а мы с тобой случайно не одну школу кончали.
- Нет, мы вместе не кончали, – сказал толстый мужчина, и было видно в зеркальце, как он скалил зубы.
- Вот, Галюшечка, у местных аборигенов такой юмор, - сказала Нинуся. – А городишко, в который мы едем и который представляет вот эта особь, - она улыбнулась в зеркальце толстому мужчине, - замусоренный, но тихонький, без попсы, наворотов, без толпы, без людей с огромными кошельками. Хочешь уединиться, пожалуйста. Хочешь толпы, можно найти. Как тут у вас с погодой?
- Май был прохладный. Пол июня тоже. Потом жара. Всё повыгорело.
- Как цены?
- Нормальные.
- Отвези нас на Меловое. В прошлом году мы с Василием там были. Класс.
- Мысовое? – спросил толстый мужчина.
- Мысовое, конечно Мысовое. – Нинуся рассмеялась.
-Мысовое скоро станет местом поломничества, - сказал толстый мужчина.
- Не подскажешь адресок?
- Нет, я сам из Семёновки. Ну, что? Везти в Мысовое? Вам частный дом или…
- Да мы ещё не решились…
- Казёнщины не очень хочется, - вмешалась в разговор Галина Сергеевна. – А все эти дома отдыха…
- Нет, ну что вы. – Толстый мужчина обернулся. – Здесь всё не навязчиво… по аборигенски. – Он широко улыбнулся. – Не бунгало, но!
- Всё равно, многолюдно, суета. А нам бы свою кухоньку…
- Вези в Мысовое, - решительно сказала Нинуся.
- Но учтите, что до города, до развлечений полчаса ходьбы.
- То, что надо, - сказала Нинуся. – Пока дойдём, так понаразвлекаемся.
- А мы никуда и ходить не будем, - сказала Галина Сергеевна.
- Правильно, здесь отдых для души, а не для тела, - сказал толстый мужчина.
- Вот! – Нинуся толкнула Галину Сергеевну в бок, и та бросила на неё вопросительный взгляд. - Душа! – Нинуся вздохнула. – Душа и тело. Ах! Но пейзаж вот здесь какой-то сероватый. Не находите, молодой человек? – Нинуся прижалась лицом к стеклу, глядя в окно.
- Маслины. – Толстый мужчина тоже посмотрел в окно.
- Дикие? - спросила Нинуся.
- Ну почему же дикие, - возразил толстый мужчина.
- Они ж не успеют к осени созреть, - сказала Нинуся.
- Успеют. – Толстый мужчина показал куда-то вправо. – А вон там видите, ветряки.
Нинуся и Галина Сергеевна посмотрели вправо. Вдали в дымке были видны две ветряные станции.
- Это экспериментальные. Да-а. – Толстый мужчина вздохнул. – Атомная нам не помешала б. – Он показал рукой ещё куда то вперёд и вправо. – Недостроенная атомная. Один из памятников Советскому Союзу и нашей славянской глупости.
Женщины посмотрели в том направлении, в каком показал толстый мужчина. Вдали возвышалось огромное здание, рядом стоял подъёмный строительный кран.
- Весь Крым был бы с энергией, воду б качали, работы было б навалом, - сказал таксист.
- Да вы и с курортниками не пропадёте, - сказала Нинуся.
- Может быть, - сказал толстый мужчина.
- А со станцией этой при нашем разгильдяйстве одни страхи, - сказала Нинуся.
- Может быть, может быть, - сказал толстый мужчина.
Дальше они ехали молча под ритмичную музыку Радио- FM.
Толстый мужчина высадил их на небольшой площади. Нинуся расплатилась.
- Тут, видите, магазины, в любом спросите, и вам подскажут, кто чего сдаёт, - сказал толстый мужчина.
- Спасибо, - кивнула Нинуся. – Ну, - она посмотрела на Галину Сергеевну, - будем искать?
- Женщины, не жильё ли вы ищите? – спросила вдруг пожилая женщина.
- Мы ищем хорошую изолированную комнату для двух женщин с вентилятором и со всеми удобствами, - сказала Нинуся.
- Для двух женщин с вентиляторами и со всеми удобствами, - повторила Галина Сергеевна и рассмеялась. Нинуся удивлённо посмотрела на неё и тоже рассмеялась… Расхохоталась.
- И недалеко от моря, - добавила она сквозь хохот.
- Есть прекрасная комната, - начала говорить пожилая женщина, поймав паузу в их хохоте, но Галина Сергеевна разразилась новым приступом смеха и замахала руками.
- Ой…ой…ой…простите нас, - пыталась она что-то сказать сквозь смех. – Две женщины… с вентиляторами…Ой, не могу-у-у…
- Ничего, я подожду. – Пожилая женщина улыбнулась. – Смеяться – это хорошо.
- Это лучше, чем плакать, - сказала Нинуся, вытирая набежавшие от смеха слёзы.
- Ох! – выдохнула Галина Сергеевна. – Давно я так не смеялась.
- Так вот, - пожилая женщина вопросительно посмотрела на Галину Сергеевну и, убедившись, что та как будто успокоилась, продолжила: - Под окном беседка, вентилятор…
Галина Сергеевна вздрогнула, но тут же, прикрыв рот рукой, подавила в себе уже начинающийся смех.
- Горячий душ и туалет, - продолжила, улыбнувшись, пожилая женщина, - но во дворе. Рядом с комнатой кухонька, если хотите, сами готовьте, я же могу готовить всё, что захотите. Муж каждый день ездит за продуктами. Продукты свежие. Свежая рыба, мясо, куры. Овощи. У нас всё строго, тихо, спокойно.
- До моря далеко? – спросила Нинуся.
- Три минуты ходьбы.
- Ну, показывайте свои хоромы.
- Идёмте. – Пожилая женщина повернулась к ним спиной и пошла в сторону магазина. – Надолго? – спросила она, не оборачиваясь.
- Не знаем, - ответила Нинуся. – Планируем недели на две. Если с погодой повезёт.
- В это время погода стабильная, - сказала пожилая женщина.
Они прошли по нескольким извилистым узким улочкам-переулочкам.
- Ну, вот мои хоромы. – Пожилая женщина толкнула калитку и пропустила их.
Слева от узкой дорожки из плит был небольшой цветничок - розы; справа виноградник. Прямо - домик с двускатной крышей, увитый ипомеей или каким-то другим вьющимся растением. Пожилая женщина обогнала их, и они пошли за ней, обогнули домик слева и оказались в беседке, увитой виноградником.
- Посидите, - предложила пожилая женщина. – А я сейчас. – Она скрылась за персиковыми деревьями.
Галина Сергеевна и Нинуся поставили свои сумки у входа в беседку и присели на скамью.
- Хорошо, - сказала Галина Сергеевна. Нинуся в ответ улыбнулась. – Надо погулять. После поезда застой в теле.
- Обязательно, но сначала с хозяйкой пообщаемся. – Нинуся встала и прошлась по беседке. – Чайку попьём, и вперёд.
- Ну, - появилась хозяйка, – всё в порядке. Утром там в комнате муж столик ремонтировал, вот я и проверила. Берите сумки. Помочь некому, и куда он делся. – Она пошла вокруг дома, женщины с сумками за ней. За домом был ещё один дом, повыше, поновей, и вход в него был по ступенькам.
Они зашли в просторную комнату. На окне сквозняком развивались занавески, в углах у окна стояли две широкие кровати, под окном – столик, при входе справа - шкаф.
- Располагайтесь. Вот вентилятор… – Сказав, хозяйка запнулась и, улыбнувшись, посмотрела на Галину Сергеевну, но та показала рукой, что можно продолжать. Хозяйка включила вентилятор, который стоял на столе; вентилятор зажужжал, поворачиваясь в разные стороны.
- Нормально? – спросила Нинуся Галину Сергеевну.
- Наверно. – Галина Сергеевна неопределённо пожала плечами.
- Вы нам, пожалуйста, сделайте чайку, и мы прогуляемся, - сказала Нинуся.
- Прекрасно. – Хозяйка ушла.
Нинуся развалилась на кровати.
- Главное это сон, - сказала она и попрыгала на кровати. – Лежаться должно легко, удобно и приятно.
Галина Сергеевна легла на другую кровать.
- Тебе хорошо? – спросила Нинуся. – Можем разыграть, кому какая? А?
- Мне всё равно, - сказала Галина Сергеевна и похлопала по кровати рукой. – Вроде, ничего.
- Ничего. – Нинуся закрыла глаза и засопела. – Полежим. Нас позовут.
- Не хочется. – Галина Сергеевна встала и села на стул у стола. Потом она переоделась в шорты, в белую футболку. Посмотрела на Нинусю и улыбнулась. Нинуся дремала.
Хозяйка вернулась минут через десять.
- Здесь или… - заговорила она и тут же замолчала, взглянув на Нинусю. – Здесь или в беседке будете пить? - прошептала она.
- Я не сплю. – Нинуся открыла глаза. – Конечно, в беседке. – Она встала с кровати.
- Тогда всё готово. – Хозяйка осмотрела комнату и ушла.
Нинуся надела купальник, поверх купальника шорты. Галина Сергеевна вдруг спохватилась и тоже надела под шорты купальник.
- Чаёк зелёный, - встретила их в беседке хозяйка.
- Зелёный? – Нинуся скривила лицо и посмотрела на Галину Сергеевну.
- Это как раз то, - улыбнулась Галина Сергеевна.
К чаю были печенье, пряники и сыр.
- Вот сахар. – Хозяйка поставила на центр стола сахарницу.
- Меня зовут Нина, - сказала Нинуся, - а её Галина.
- Очень приятно, - хозяйка улыбнулась. – Анна Ивановна. – Она посмотрела по сторонам. – Я вас покину. Дела. – Анна Ивановна улыбнулась ещё раз и ушла.
- Я так и знала, - с какой-то затаённой грустью произнесла спустя некоторое время Нинуся. – Я так и знала. – Она вдруг рассмеялась, но в смехе тоже присутствовала грусть.
- Что ты знала? – насторожилась Галина Сергеевна, разливая чай; чайничек замер в её руке.
- Что хозяйкой обязательно будет Анна Ивановна. Это знак! – Нинуся сделала глоточек чая и скривила лицо. – Ах ты, мой любимый зелёненький.
- А что ты имеешь против Анн Ивановнов? – Галина Сергеевна задумалась, прищурив один глаз. – Анн Ивановныв, – сказала она и усмехнулась.
- А то, что всё сходится. – Нинуся захихикала. – И клеились к тебе всю дорогу, и таксист толстяк, и вот, на тебе, ещё и Анна Ивановна.
- Чушь какую-то несёшь. – Галина Сергеевна повертела у виска указательным пальцем. – Бред.
- Бред. – Нинуся задумчиво сделала несколько глотков чая. – Этот бред у нас жизнью зовётся и говорит он о том, что ты встретишь человека, который…который… - Она задумалась.
- Человека? – Галина Сергеевна скривила лицо.
- Мужчину, конечно, - быстро проговорила Нинуся. – Ты встретишь мужчину, который… который…
- Вот смотрю я на тебя, - Галина Сергеевна насыпала в чашку сахар, - и думаю…
- Кто зелёный чай пьёт с сахаром?! – Нинуся рассмеялась.- Деревенщина. Ну, как с тобой ходить в приличные общества?
- Думаю, - продолжила Галина Сергеевна, - все внешне счастливые женщины, пары то сеть, на самом деле глубоко несчастны. Потому они внешне и счастливы, чтобы скрыть свою внутреннюю трагедию.
- Ты, как всегда права, хотелось бы верить, но! – Нинуся на несколько мгновений задумалась и вдруг быстро допила чай. – Нам пора и на море показаться. Солнце ждать не будет.
После её слов они некоторое время молча смотрели друг дружке в глаза, потом рассмеялись, встали и вышли из беседки.
Солнце уже действительно клонилось к горизонту. Они наугад по улочкам-переулочкам добрались до берега. На берегу было много людей. В основном мамы и папы с детьми.
- Детский сад, - сказала Галина Сергеевна.
- Тут и ясли есть, - сказала Нинуся. – Купаться будем?
- А как же.
Они скинули шорты и зашли в воду.
- Мелководье метров сто, - сказала Нинуся. – И за это мне здесь понравилось.
- Глубина лучше.
- Не-е-ет, - Нинуся рассмеялась. – На мелководье нельзя утопиться. А то тебя ещё на эту потянет… как её, у этого… у Островского?
- Болтушка ты…
- Ну, извини. Смотрю, ты опять помрачнела. – Нинуся упала в воду и поползла по дну на руках, держа голову над водой. – Класс, Галюшка. Класс!
Галина Сергеевна тоже упала в воду, и они вдвоём поползли по песчаному дну. Потом поплыли. Проплыв немного, стали на песчаное дно и пошли по дну. Потом легли на спину и полежали на спине. Потом…
Они долго пробыли в воде и вышли из моря, когда солнце спряталось в облачности. Выйдя, они сели на камни – два камня, как специально были извлечены для них из моря - и наблюдали за солнцем, которое медленно где-то далеко-далеко садилось за облаками.
- Вот теперь хорошо, - сказала Галина Сергеевна. – Усталость чуть сняло. Я тяжело переношу поезд.
- Я тоже, но в поезде отдыхает психика. – Нинуся посмотрела куда-то вдоль берега. – Особенно, когда едешь в плацкарте. Кругом незнакомые люди, ты их больше никогда не увидишь, и говорить можно всякую чушь. Брехать на полную катушку. Выговориться. – Нинуся сладко зевнула. – Перемыть косточки всех своих родственников и знакомых, зная, что эта брехня в этом вагоне так и останется, растворившись в потных телах и смешавшись с запахами прокисших помидоров, варёных кур. А?
- Какая ты умная. – Галина Сергеевна улыбнулась и погладила Нинусю по голове.
- Не сижу сутками на работе, - сказала Нинуся. – Не глазею в ящик. Конечно, таких мужики и бросают. Извини, но кто тебе ещё так откровенно скажет эту прописную истину. Мужчину нужно держать всегда рядом с собой, на верёвочке. Только ослабь внимание; работа, спорт, искусство, неважно по какой причине, как мужчина, каким бы он славным ни был, начнёт потихонечку отползать от тебя. Сползать с тебя. И…
- Красиво, - вставила Галина Сергеевна.
- Что красиво? – Нинуся посмотрела по сторонам.
- Красиво сказала ты: «Потихонечку начнёт от тебя отползать!» Как от трупа. – Галина Сергеевна вздохнула и мечтательно посмотрела на небо.
- Правильно. Ищи мужчину! Ищи! – Нинуся победно посмотрела по сторонам. – Вот курорт! Чем хорош курорт. Здесь расслабляешься. Не следишь за своими словами, за тобой никто не следит. За тобой только подсматривают. - Она вдруг захохотала и заговорила тише. – Вон, видишь мужичка. Так он подглядывает за тобой. На сиськи смотрит. А где на них посмотришь? Только на пляже. И это уже хорошо.
- Может, пойдём, а то заблудимся. – Галина Сергеевна посмотрела по сторонам. – Здесь всё так одинаково.
- Пойдём, а то заблудимся. – Нинуся встала.
Свой дом они нашли с трудом. Сначала шли по улице всё время прямо, потом Нинуся вдруг вспомнила, что они точно поворачивали налево, потом направо, по одному разу, и только потом опять прямо. Пришлось вернуться и начать сначала.
В беседке сидели несколько человек и оживлённо о чём-то беседовали.
- Не хочется мне ни с кем, - тихо сказала Галина Сергеевна.
- Мне тоже, - сказала Нинуся.
Они тихо, сказав «Добрый вечер», прошли мимо беседки. Включили свет в своей комнате. Но не успели они и переодеться, как появилась Анна Ивановна.
- Так тихо прошли, - сказала она.
- Устали всё-таки с дороги, - сказала Нинуся. – Немного покушаем и спать.
- Я приготовила курицу с помидорами. Есть сок, вино. – Анна Ивановна посмотрела на Галину Сергеевну.
- Да, пожалуй, поедим? – Галина Сергеевна, прищурив один глаз, посмотрела на Нинусю.
- Душик примем… Есть душик? – спросила Нинуся.
- Конечно. Принимайте душик, а я пока накрою. Идёмте, я покажу. – Анна Ивановна вышла из комнаты. – Там две кабинки. Подогрев включается автоматически. У нас всё цивильно, - сказала она с порога.
Женщины взяли одежду, полотенце и пошли за Анной Ивановной.
Было уже темно.
После душа они вернулись в комнату. У комнаты стояла Анна Ивановна.
- Всё готово. Приятного аппетита. – Она взяла Нинуся за локоть. – А завтра мы рассчитаемся.
- Можно и сейчас, - сказала Нинуся, заходя в комнату.
- Ну, подойдите. Вон, - Анна Ивановну показала куда-то в сторону, - свет горит. Я там буду. – Она ушла.
- Ты начинай, - сказала Нинуся. – А я сейчас. – Она взяла свою сумочку и вышла из комнаты.
Галина Сергеевна села за стол. Сняла салфетку. Под салфеткой стояли тарелки с курицей, помидорами, хлебом, картошкой и сок. Виноградный сок. Галина Сергеевна разложила еду по двум тарелкам, разлила сок. Вернулась Нинуся.
- По - божески, - сказала она.
- Сколько с меня?
- Потом… О! – Она взяла бокал сока. – За начало отдыха!
Они чокнулись и выпили. Ели вяло. Больше пили сок.
- Какая-то всё-таки усталость, - сказала Галина Сергеевна.
- Да. И пили последнее время многовато, - сказала Нинуся. – С завтрашнего дня ни капли. Опустились до мужичячьего визга.
- Позор.
- Позор…Что я говорю? – Нинуся схватилась за голову.– С какого завтрашнего дня?
- А что завтра? – Галина Сергеевна удивлённо посмотрела на Нинусю. – А ведь точно!..
- Так что, завтра ещё гудьнём, а потом… - Нинуся закрыла глаза и покачала головой. – Что-то вина захотелось. Пойти спросить?
- Да, по чуть-чуть можно, - согласилась Галина Сергеевна.
Нинуся ушла и через некоторое время вернулась с полбутылкой вина. Разлила по стаканам.
- Ну, - она подняла стакан, - за начало?
- За начало.
Они выпили. Помолчали, потом выпили ещё, ещё помолчали…
- Спать, - прошептала Галина Сергеевна.
- Спать, - с наслаждением произнесла Нинуся. – Устала я, как триста плейбоев.
- Что-что? – Галина Сергеевна рассмеялась, встала со стула, разделась и легла под простыню на кровать. – Ну и сравнения у тебя, - произнесла она сонно.
Нинуся последовала её примеру, включив вентилятор.
- Спа-а-ать, - еле слышно прошептала Галина Сергеевна.
- Спа-а-ать, - тихо откликнулась Нинуся.
На следующий день они проснулись поздно. Долго лежали, не вставая. Жарко и душно, но вентилятор спасал. Где-то запели петухи.
- Петухи, - нарушила молчание Галина Сергеевна.
- Да-а, - произнесла через некоторое время Нинуся. - Ты как? Пойдём на Казантип? – спросила она.
- Можно жирок растрясти, - зевнула Галина Сергеевна. – Но, - она выглянула в окно, посмотрела на свой мобильник, - уже жара наверно. Это ж по степи тащиться.
- Ну-у, не совсем по степи. – Нинуся села на кровати. – Но жарковато будет это точно. Степь всё-таки, ты права. Степь.
- Давай сегодня потрясёмся ещё здесь, а завтра…
- Что-то у нас с тобой слишком часто откладывается на завтра.
- Это последний раз. Давай сегодня поплаваем.
- Давай.
Они надели купальники, шорты и вышли из комнаты. Во дворе было тихо, только где-то звучала музыка. В беседке не было никого.
- Перекусим? – спросила Нинуся.
- Надо чуть-чуть.
- Я сейчас. – Нинуся исчезла в доме и через некоторое время появилась с подносом. Сосиски, варёные яйца, чай и бутерброд с сыром.
Ели молча.
- А где Анна Ивановна? – спросила Галина Сергеевна.
- Не знаю. Но она вечером сказала, где что брать.
- А про кофе ты ей ничего не говорила?
- Говорила. – Нинуся ещё раз исчезла в доме и появилась не сразу. – Ты знаешь, - сказала она, вернувшись с двумя чашечками кофе.
- Кофе холоден? – спросила Галина Сергеевна.
- Да. – Нинуся оглянулась на дом. – Там какой-то мужик храпит, как сто мужланов.
- Пусть себе храпит.
- Как это пусть. – Нинуся хихикнула. – Я подкралась, осмотрела его.
- Ну, ты и даёшь. И что?
- Он явно не в твоём вкусе. – Нинуся начала чистить яйца. – И ты не любишь, когда мужик храпит.
После этих её слов Галина Сергеевна громко рассмеялась.
– Ты ж сама говорила, - начала она говорить сквозь смех, - что, главное, чтоб человек был хорошим.
- Так то оно так, но ты же не знаешь, какой он человек. А так, он уже храпящий. – Нинуся серьёзно посмотрела на Галину Сергеевну, и они снова громко рассмеялись уже вдвоём.
Потом они ели молча. Только раз Галина Сергеевна нарушила молчание.
- Тихо, - сказала она и прислушалась. – Петухи.
Где-то пропели петухи.
- Петухи днём это к удачи, - сказала Нинуся и улыбнулась Галине Сергеевне.
После своего позднего завтрака они собрали пляжные причиндалы и пошли к морю. По пути по обе стороны узкой дорожки стояли заборчики, деревянные, кирпичные, шиферные. За заборчиками деревья, кустарники, домики.
Море раскинулось перед ними неожиданно. Выйдя на берег, они долго выбирали место, где бы пристроиться. Береговая полоса была очень узкой, и всегда кто-то проходил рядом, чуть ли не перешагивая. Проехал мотоциклист, дымя, как паровоз. Потом приехал Джип с прицепом, на прицепе катер. Катер на специальных колёсах скатили в воду.
- Это прогулочный катер, - сказала Нинуся.
- Не нравится мне здесь. – Галина Сергеевна, недовольно морщась, посмотрела по сторонам.
- Мы можем заказать прогулку на катере, - сказала Нинуся.
- Плохо здесь, шумно и тесно. – Галина Сергеевна продолжала, морщась смотреть по сторонам.
- Можем доплыть катером до любой бухты и не париться по степи, - сказала Нинуся.
- Зачем же мы сюда ехали, если не париться по степи. – Галина Сергеевна удивлённо посмотрела на Нинусю.
- Шумно и тесно? – Нинуся посмотрела по сторонам. - Там дальше в сторону Щёлкино хорошо. – Она ткнула рукой в сторону бесконечной береговой полосы, за которой проглядывались высокие дома.
Они обошли семейку из матери, отца и двух совсем крошечных детишек: он читал книгу, она в чёрных очках стояла лицом к солнцу, детишки играли в песке.
Галина Сергеевна и Нинуся направились в сторону Щёлкино.
Они шли по песчанному берегу вдоль моря, слева пансионаты и дома отдыха, справа море. Мелководье. Купающихся было много.
Особое внимание Галины Сергеевны привлекло огромное недостроенное здание, на площадке которого на втором этаже сидела огромная овчарка; пройдя немного дальше, они увидели такую же овчарку на балконе этого же здания за углом и ещё одну у входа в здание. Они некоторое время молча разглядывали это здание. Здание было задумано с размахом.
- Год назад была такая же картина, только овчарок было поменьше, - сказала Нинуся. – Васвас тоже долго рассматривал его. Хотя нет, он тогда насчитал… Сколько ж он насчитал овчарок?
- Не достроили? – спросила Галина Сергеевна.
- Наверно. Кризис.
- Точно. Только вот что псам делать на втором этаже?
- Эт от тоски. Знаешь, как приятно выть с высоты. У-у-у!
Женщины рассмеялись и пошли вдоль берега дальше.
На пляже было очень много детей разных возрастов. Они строили из песка всё: здесь лежала и нагая песочная русалка, и копия какого-то Собора Парижской Богоматери, и дракон века динозавров, и…
- Здесь можно и остановиться, - сказала Нинуся. – Можно подальше, а можно поближе к воде.
- Нет. – Галина Сергеевна сморщила лицо, глядя по сторонам. – Не люблю пансионаты. Давай поищем ещё.
- Какая-то ты сегодня колючая. – Нинуся пожала плечами. – Вылечим!
Они пошли дальше. Пансионаты кончились и началась техническая зона: лодочные ангары, катера, канаты, причальные сваи, торчащие из песка. Метров пятьсот. За одним ангаром в тени маслин сидела компания из нескольких человек: водка, пиво, рыба, арбуз, чуть дальше мангал с дымком, у мангала орудовал очень толстый мужчина…
За технической зоной начинался дикий пляж. Ангары кончились, и сразу песчаный берег стал пошире и упёрся в заросли маслин, за которыми проглядывалось шоссе.
- Пожалуй, - Галина Сергеевна осмотрелась, - может чуть подальше, вон там.
Они прошли ещё немного и расположились метрах в пяти от берега Расстилили подстилку и уселись. Купались по очереди, так как опасались за вещи. Но больше загорали. Сначала после короткого купания они долго лежали на спине.
- Не обгореть бы, - сказала Нинуся.
- Я уже на даче обгорела, - сказала Галина Сергеевна.
- Море это не дача, - сказала Нинуся. – Здесь сгореть, раз плюнуть. – Она села на песок.
Галина Сергеевна тоже села. Они долго сидели, разглядывая людей на пляже. Слева от них и чуть сзади шумная компания играла в карты. Рядом с ними расположилась пожилая пара: он в рубашке сидел, читая книгу, она лежала прямо на песке, повернув лицо к солнцу. Чуть ближе к морю на спине лежала девушка в тёмных очках, лицо также прикрывала раскрытая книжка. У воды мальчик и девочка что – то творили из песка, что – то похожее на пирамиду. В море было много купающихся: прыгали, плавали, бегали по мелководью, ползали, некоторые просто лежали в воде и не двигались. Справа на берегу у самого моря сидела группа в ластах, чуть дальше от берега стояли три девушки, обхватив затылки ладонями, они, закрыв глаза, смотрели на солнце, рядом у их ног трое парней пили пиво, ещё дальше от берега две девушки играли в бадминтон…Ближе к деревьям он, она и ещё одна она только без купальника, во всяком случае грудь её была открыта, а что дальше не видно под полотенцем, пили пиво с вяленой рыбой.
- Мне нравятся вон те две мамочки в стрингах, - сказала Нинуся.
- Стринги!? – Галина Сергеевна усмехнулась. – Шнурки и не более того. И не мамочки они. Одна из них мама, другая дочь. Я слышала, как она обращалась к ней «мама».
- А вон тот мужик с бородой? – Нинуся ткнула куда-то в сторону. – Вытирает полотенцем ребёнка уже полчаса.
- И что?
- А сам всё на этих в стрингах смотрит. Пялится.
- Ну и что, что с бородой. Может ему и пятидесяти нет.
- А им, когда у них под пятьдесят, знаешь, как всё интересно. – Нинуся рассмеялась.- А вон тётичка. – Нинуся зажала рот ладонью. – Грудь как две половинки десятикилограммового арбуза.
- Да-а-а, - Галина Сергеевна расплылась в улыбке, - такими и придушить можно. – Она вздохнула и посмотрела по сторонам. – А мне маслины нравятся.
- Здрасьте! Кому они не нравятся.
- Не в смысле еды.
- А в каком ещё смысле?
- Маслины придают пейзажу летнюю яркость. Ощущается какая-то летняя атмосфера, торжество лета. Я обратила внимание, что, даже когда солнце прячется за тучи, маслины сохраняют его присутствие.
- Да что ты говоришь. – Нинуся посмотрела в сторону маслин.
- Математики б сказали, что маслины делают лето в квадрате.
- Может в круге ещё?! – Нинуся рассмеялась.
- В смысле, что во второй степени, - сказала Галина Сергеевна.
- А-а-а, во второй степени. – Нинуся посмотрела в сторону моря.
По берегу шёл мужчина в шортах, в синей футболке и с огромным рюкзаком на спине. За ним бежала маленькая собачонка, из дворняг. Мужчина вдруг почему-то остановился напротив Галины Сергеевны и Нинуси, посмотрел на них, почесал затылок и пошёл дальше. Дворняжка тоже остановилась, тоже посмотрела на них, но задержала свой взгляд несколько дольше.
- И этот туда же, - сказала Нинуся и бросила в собачку горсть песка. – У, кобель!
Собачка побежала за мужчиной с рюкзаком и, догнав его, оглянулась.
Потом мимо прошёл загорелый мальчик, он периодически выкрикивал:
- Креветки, мидии, рапаны, крабы!.. Креветки, мидии, рапаны, крабы!...
- Возьмём? – спросила Нинуся.
- Не сейчас, - ответила Галина Сергеевна. – Надо немного пообвыкнуть. Мы ж не на один-два дня приехали.
На солнце наползла тучка, и через некоторое время все неподвижные фигуры на пляже задвигались, но тучка отползла в сторону, обнажив солнце, и все только сменили позы и принялись принимать загар дальше.
Женщина в шляпе с огромными полями шла по колено в воде. Впереди неё по воде бежали двое совсем маленьких детей.
Старуха смуглая - смуглая пронесла пирожки с вишней, с картошкой, пиво и вяленую рыбу.
- Будем пиво? – спросила Нинуся.
- Не будем пиво, - ответила Галина Сергеевна.
Старуха на мгновение приостановилась и пошла дальше…
И такие же картины повторялись и далеко направо и далеко налево.
- Понятно, - выдохнула Галина Сергеевна и легла на живот.
- Пойду я поплаваю, - сказала Нинуся и ушла плавать. Галина Сергеевна видела, как она вошла в воду, как долго стояла, как потом присела и поплыла. Проплыв несколько метров, Нинуся оглянулась, поплыла вдоль берега, потом к берегу и, доплыв до мелководья, поползла по дну. Потом вышла на берег, постояла некоторое время, глядя на солнце, потом подошла к детям, авторам пирамиды, и некоторое время разглядывала их творение, завязался какой-то разговор, мальчик начал что-то доказывать.
- Пойди, искупайся, - сказала Нинуся, вернувшись к Галине Сергеевне.
- Я посплю, - сказала Галина Сергеевна. – Накрой меня чем-нибудь.
Нинуся накрыла её полотенцем.
Проснулась Галина Сергеевна, когда солнцем уже перевалило далеко за зенит и начало спускаться к горизонту.
- Ну, - Нинуся посмотрела на Галину Сергеевну, - идём? Пока перекусим, пока приоденемся.
- Мы куда-то пойдём? – Галина Сергеевна приподнялась на руках и посмотрела вокруг.
- А как же! Сорок пять – это тебе не хухры-мумры. Я утром специально умолчала об этом. Хотела проследить за тобой.
- И? Проследила?
- Проследила. – Нинуся вздохнула. – Балда ты балдой.
- Балда балдой, значит. – Галина Сергеевна задумалась.
- Идём. – Нинуся рассмеялась. – Ерунда усё это.
Она встали, сложили подстилку и полотенце в сумочку и поплелись вдоль берега.
- Много детишек, - сказала Галина Сергеевна.
- Конечно, ты только посмотри какое море. Мелководье какое. На все вкусы.
Они остановились около групки малышей, двое лежали в воде, а один на четвереньках стоял на берегу и смеялся...
- Солёная самса, пахлава, сладкие трубочки, пирожки, - прокричала рядом девушка с сумкой. – Пирожки...
- Возьми мне пирожок, - сказала Нинусе Галина Сергеевна.
- С чем у вас пирожки? – спросила Нинуся девушку.
- Персик, вишня, яблоки...
- Вишня. С вишней, - сказала Галина Сергеевна.
Нинуся купила два пирожка с вишней, и они, жуя, пошли дальше, еле тащась по горячему песку и глядя в разные стороны: в небо, в море, на маслины, вдаль, на людей, на дома… А вокруг: креветки варёные, пиво холодное…А-а-а, - детский визг. - Мамочка!..А ну, вернись…Горячие жареные пирожки домашние, пирожки только из духовки, с яблоками, капустой, картошкой, с клюквиным повидлом… Хочу мороженое!.. Эй, сюда-а-а!..Горячая самса, пахлава, сладкие трубочки…А-а-а! – снова детский визг. – Мамочка-а-а!..Не лезь в воду, кому говорят!..И откуда-то какая-то музыка…
- Понравилось? – спросила Нинуся Галину Сергеевну, когда они пришли с моря.
- Устала с непривычки, - сказала Галина Сергеевна и упала на кровать. – Может, даже и перегрелась.
- Сейчас примем душ, попьём чайку и… - Нинуся хитровато посмотрела на Галину Сергеевну.
- И? – спросила Галина Сергеевна.
- Ты опять сдурела, - удивилась Нинуся. – День то какой сегодня!
- И какой-то сегодня день? – спросила Галина Сергеевна с ухмылкой.
- Да-а, - Нинуся покачала головой. – Твоя голова явно занята какой-то чепухой. Я ж тебе уже сто раз говорила. Ты хоть чуть-чуть слышишь меня? Балда…Или придуриваешься.
- Ах, да! – Галина Сергеевна вдруг хлопнула себя ладонью по лбу. – Господи! Забыла. Совсем забыла. Опять забыла. Ты ж только что об этом говорила. Балда! Настоящая балда. Или придуриваюсь. – Галина Сергеевна задумалась.
- Кошмар, - говорит Нинуся. – Чем забита твоя голова?
- Больше, чем кошмар.
- Итак, я иду первая под душ, потом ты, а я приготовлю чаёк… А может лучше кофейку?
- Чаёк.
Нинуся ушла.
- С ума сойти, - шепнула Галина Сергеевна. – Сорок пять лет! Сорок пять! – Она вышла из комнаты и села в беседке на стул. Посмотрела на темнеющее небо. – Сорок пять уже. – Она покачала головой.
Вернулась Нинуся.
- Ну, Галюшка, иди подушись.
Галина Сергеевна ушла в душ и долго стояла под горячей струёй воды. Когда она вернулась, Нинуся обняла её.
- Я поздравляю тебя, моя самая лучшая. – Нинуся поцеловала её в лобик. – Подарок мы подарим тебе с Васвасом. Это сюрприз.
- Спасибо. – Улыбка застыла на лице Галины Сергеевны. – Спасибо. Мне надо сосредоточиться. – Она села за стол.
- Конечно, - улыбнулась Нинуся. – Конечно.
Чай они пили молча.
- Я, кажется, обгорела, - нарушила молчание Галина Сергеевна, взглянув на свои плечи.
- Я не очень, - сказала Нинуся.
- Я взяла только чёрное платье, - сказала Галина Сергеевна.
- Если это то, которое я знаю, то нормально.
Они начали одеваться: Галина Сергеевна надела чёрное платье на бретельках, босоножки на высоких каблуках; Нинуся надела белую миниюбку, чёрную блузку… Туфли на высоких каблуках она положила в сумочку и сказала Галине Сергеевне:
- Давай и твои туфли в сумочку, пойдём в шлёпках.
Потом они долго причёсывались, красились, разглядывали себя и друг друга в зеркало, смеялись по любому поводу и без повода.
- Почему ты открываешь рот, когда наводишь ресницы? – спросила Галина Сергеевна.
- Мне так удобно, а потом я заодно и любуюсь своим ртом.
- А я наоборот, поджимаю губы и рот закрываю, как на замок.
- Это плохо. Это не красиво. А женщина всегда должна быть красивой, даже наедине с собой. Так, как-будто на неё кто-то смотрит, как будто с ней разговаривает мужчина.
- Ну, это мы ещё в школе проходили, - сказала Галина Сергеевна, и они рассмеялись.
- Васвас в таких случаях всегда говорит: Что, на ****ки собралась? – сказала Нинуся, глядя в зеркало на свой профиль.
- А что, нет? – Галина Сергеевна улыбнулась в зеркало. – Ну, - она отошла от зеркала и посмотрела на себя издали, потом повернулась боком, - сойдёт? Думаю, что сойдёт.
- Сойдёт ещё как, - сказала Нинуся. – Главное, чтоб ты сосредоточилась. Сосредоточилась?
- И ещё как!
Они нацепили шлёпки и со смехом вышли из комнаты.
- Далеко собрались? – спросила Анна Ивановна.
- Пропивать молодость, - ответила Нинуся и рассмеялась.
- Удачи, - сказала Анна Ивановна.
- Может подъедем? – сказала Галина Сергеевна, когда они вышли за калитку.
- Давай подъедем, - согласилась Нинуся. – А почему бы и нет.
Они переулками-закаулками вышли на небольшую уже знакомую им площадь с магазинами и базаром. Было уже почти темно. Под деревом стояла легковушка. Они подошли к легковушке. Из темноты кто-то спросил.
- Далеко собрались? Подвезти?
- Да, до центра.
- Присаживайтесь.
Они забрались в легковушку, и через несколько минут оказались в центре.
- Вас забирать отсюда? – спросил мужчина.
- Не знаю, не знаю, - задумчиво сказала Нинуся, расплачиваясь.
- Ой, да сами доползём, – сказала Галина Сергеевна.
- Или нас заберут. – Нинуся рассмеялась. Рассмеялся и мужчина в автомобиле.
- Куда завалим? – спросила Нинуся, направляясь в сторону огней витрин и реклам. – Хочется и потанцевать.
- Не знаю. Давай в первый попавшийся с живой музыкой.
- Давай. Но живая музыка сейчас редкость. Кареоке. Синтезаторы. Хотя в прошлом году почти везде пели в живую. А может и под фанеру. Не помню.
Искали этот «первый попавшийся» с живой музыкой они долго, и не потому что не было живой музыки, просто им вдруг захотелось, чтоб и пели в живую. Музыка была везде, но не везде пели «в живую».
- Интересные названия кафешек: «Жили-были», «Апельсин»...
- Мне не очень. В них как-то темновато и музыка что-то...
- Да музон он, наверно, везде одинаков. «Магнолия» как тебе?
- Давай ещё пройдёмся.
- Ой, моя любимая! – Нинуся вдруг остановилась и прислушалась. Откуда-то летело «В море синем, в море южном....» - Сюда? Давай сюда. Мы с Васвасом были здесь. Не очень, но море вон оно.
Они зашли в кафе «У волн». Было достаточно многолюдно, но столики были заняты как-то странно: за некоторыми яблоку негде было упасть, за другими никого. Они сели сразу при входе. С одной стороны было всё кафе, оттуда из глубины и доносилась песня «Ой! Лю-ли-лю-лю! Лю!», с другой за стеклом на всю стену просматривался небольшой бассейн, в нём болталось два шара, внутри которых сидели в одном мальчик, в другом мужчина, они падали, поднимались, снова падали, и шары вращались при этом как попало.
Подошла официантка.
- Так, девочка, - Нинуся потёрла ладонью о ладонь, – нам… - Она посмотрела на Галину Сергеевну. - Вина или водки?
- Вина, - сказала Галина Сергеевна. – Какого-нибудь крымского полусладкого.
- Вина крымского полусладкого, салаты из рыбы, мясо настоящее, - растягивая слова, говорила Нинуся. - Есть телятина?
- Есть, - кивнула девочка. – Отбивная.
- А свиная отбивная? Ах, как хочется свинины. – Нинуся простонала, изображая, как ей хочется свинины.
- Нет, лучше что-нибудь из телятины и… - начала говорить Галина Сергеевна.
- Давай и из свиньи и из тёлки, - перебила её Нинуся.
- Могу предложить шашлык из телятины или из баранины. Не пожалеете, - сказала девочка.
- Шашлыки? Хорошо, но и из того и из другого по одному, - сказала Нинуся. – Так, ещё салат из свежих овощей, минералку, оливки… Что ещё, дорогая?
- Свежие помидоры к шашлыку и нарезку из красной рыбы… и икры…нет, икру не надо. Всё. – Галина Сергеевна улыбнулась девочке.
- Всё. – Нинуся вернула девочке меню.
- Заказ принят, - сказала девочка и исчезла.
- Ох, объеди-и-имся, - пропела Нинуся.
Вино и нарезку из красной рыбы девочка принесла сразу.
- Сёмга? – спросила Нинуся.
- Ага, - ответила девочка.
- Я сёмгу сразу узнаю. – Нинуся разлила вино. – Хотя сёмга больше под водочку идёт, с вином она как-то не сочетается. Может по пятьдесят граммов водочки? – Она посмотрела на Галину Сергеевну с мольбой в глазах. Девочка слушала их разговор и не уходила.
- Сто грамм водки. – Галина Сергеевна махнула рукой. – Гулять, так гулять.
- Два по сто, - улыбнулась девочке Нинуся. - И ещё к вину сыра, пожалуйста. И чёрного хлеба.
Девочка ушла.
- Хороший кабак, хотя и дикий, - сказала Нинуся. – Такая простая народная кухня.
- Без этих всяких японо-китайских штучек, - сказала Галина Сергеевна.
- А мне нравятся и японцы и китайцы, - сказала Нинуся. – Если б не Васвас, я б и замуж за одного из них вышла. – Она рассмеялась.
- Тебе всё шуточки.
- Шутить – здоровью не вредить. – Нинуся рассмеялась. - Давно я не слышала «Конфетки-бараночки», - сказала Нинуся. – Это Васвас давно не водил меня в кабак.
- Плохо. – Галина Сергеевна наколола на вилку кусочек сёмги. – Я почему-то больше форель люблю.
- Подожди, - остановила её Нинуся. – Сейчас водочки принесут. Да, форель хороша. Боже! Как вспомню раньше: одна селёдка, да ещё эта была, селёдка-иваси.
- А я и селёдку люблю, и иваси. Кстати…
Девочка принесла водку и чёрный хлеб.
- Ну, - Нинуся разлила водку по рюмкам. – За тебя, моя старушка, моя старая подружка. За твои сорок пять. И пусть они будут началом новой эры в твоей жизни. Сладким началом.
- Спасибо. – Галина Сергеевна улыбнулась. – За такой юбилей шампанским бы выстрелить.
- Ой, - Нинуся сморщила лицо, - не опошляй праздник.
Они чокнулись и выпили.
- Сёмга неплохая, - сказала Нинуся, закусив.
- А как по мне, так они все эти красные рыбы на одну морду, - сказала Галина Сергеевна, сморщившись от выпитой водки.
- Смотри, ещё у кого-то сегодня день рождения. – Нинуся прислушалась, потом кивнула в сторону сцены. – Она что-то говорит, у какого-то мужика тоже сегодня день рождения.
Певица тем временем запела «Я ехала домой. Двурогая луна…»
- Давай и я закажу тебе песню, - сказала Нинуся.
- Тихо. – Галина Сергеевна, подперев рукой подбородок, смотрела в сторону сцены и слушала песню.
- Хорошо поёт, - сказала Нинуся.
- Тихо.
- Она поёт вон тому мужику в …
- Тихо.
Нинуся налила себе немного вина и начала потягивать вино, глядя куда-то вверх. Потом встала, отошла куда-то, и было видно, как она что-то говорила девочке-официантке, потом сунула что-то в её руку и вернулась за свой столик.
- Вон тот мужик в красной рубашке, спиной к нам, а напротив него рыжая баба, - сказала Нинуся, когда песня кончилась. - Это у неё день рождения. А мужик нахал, нет, чтоб подойти к певице и заказать, а поманил её пальцем. У-у, жлоб. Ты понимаешь…
В это время от соседнего столика отделился мужчина и со своим стулом подсел к женщинам. В руке он держал бокал с вином.
- Девушки, я тут краем уха поймал, что у вас день рождения. – Он посмотрел сначала на Нинусю, мельком, потом – на Галину Сергеевну. – Хотите, я угадаю, у которой из вас день рождении? - Было видно, что мужчина уже подвыпил.
- Хотим, - бодро ответила Нинуся.
- Это больше, чем судьба, - сказал мужчина. – Я тут одну теорию развил. Из области линий жизни. Есть некоторые линии жизни. Пространственные линии жизни. Судьбоносные. Как силовые линии электрического поля. Линии, вдоль которых движутся заряды, как вы знаете.
- Как заряды движутся, мы знаем. – Нинуся хохотнула. – У нас по электричеству пятёрки были.
-Так и человек, - мужчина улыбнулся Нинусе, - он движется вдоль своей судьбоносной пространственной линии. У каждого человека своя линия, и эти линии разных людей пересекаются.
- А как узнать, пересекаются или нет? – спросила Нинуся.
- Человек, который много двигается, активный, то есть, который часто оглядывается, - мужчина оглянулся несколько раз подряд и рассмеялся, - в переносном, конечно, смысле. Не в прямом! Нет! Это трудно определить, это ещё предстоят длительные исследования, но главное, чтобы у человека были открытые глаза. Это один из первых признаков, что его линия пересечётся с другой….
- Мистика какая-то, - усмехнулась Галина Сергеевна.
- Отнюдь, мадам. – Мужчина поудобней уселся за их столиком. – И тогда, как только линии пересекутся, произойдёт катастрофа, взрыв вселенной, это и есть та самая единственная любовь. – Мужчина пристально посмотрел на Нинусю. - Вот я сидел спиной к вам и вдруг почувствовал какое-то пространственное колыхание. И слышу, что у кого-то из вас день рождения. Даже сорок пять лет. А?
- Ну-ка, ну-ка. И у кого же?- Нинуся захихикала.
- У вас! – мгновенно ответил мужчина и ткнул пальцем в сторону Нинуси.
- Это интересно. – Нинуся сделал глоток вина. – Очень интересно. – Она посмотрела на Галину Сергеевну. – И, если у меня, то, что это значит здесь и сейчас.
- Это значит, что здесь и сейчас моя судьбоносная линия пересеклась с вашей. – Мужчина пристально посмотрел на Нинусю.
Нинуся расхохоталась.
- Как интересно! Но! Сегодня ей сорок пять. – Нинуся показала на Галину Сергеевну.
- Не может этого быть! – Мужчина развёл руками. – Это невероятно. Это… Я же явно почувствовал. Это…
- У вас сплошные «это». – Нинуся налила себе и Галине Сергеевне вина.
- Тогда, увы. Это не наша точка. Но! – воскликнул мужчина. – Поверьте мне, ваша линия, нет, точка пересечения вашей линии и ещё чьей-то линии где-то вот здесь рядом. Я чувствую это.
- Забавно, - очень серьёзно сказала Нинуся и посмотрела по сторонам.
- Здесь очень интересное место. А место встречи, как вы тоже знаете, изменить нельзя, и это Казантип. – Мужчина быстро отошёл к своему столику, взял свою рюмку, бутылку водки и вернулся. – Я с вами. – Он налил себе полную рюмку. – За вас, - он улыбнулся Галине Сергеевне и потянулся своей рюмкой к её бокалу. Все чокнулись, и мужчина выпил залпом, Нинуся чуть пригубила, а Галина Сергеевна медленно выпила до дна. – Я могу доказать то, что я говорю, математически. Если позволите, я сейчас быстренько подсчитаю наши биоритмы, и мы сразу проставим все точечки над всеми «и». А? – Он улыбнулся сначала Нинусе, но, встретив её хмурый взгляд, улыбнулся Галине Сергеевне. – А?
- Я ничего такого не чувствую, о чём вы говорите, - сказала Галина Сергеевна. – Это какая-то ошибка.
- Нет, девочки. – Мужчина помотал головой. – Кстати, вот вы сейчас, вы, - он посмотрел на Нинусю, - легко узнаете, как меня зовут, и мы познакомимся.
В это время Нинуся под столом своей ногой нашла ногу Галины Сергеевны и тихонечко толкнула. Их взгляды встретились. Нинуся кивнула головой на выход.
- Да, ты что? – Галина Сергеевна изобразила на лице вопрос. – Столько заказали. Я только начала оживать…
- Девочка! – крикнула вдруг Нинуся, остановившейся у соседнего столика девочке-официантке. – Посчитайте, пожалуйста.
- Ну, - мужчина закрыл глаза и рассмеялся, – это вы напрасно. Человек не всегда себя понимает и боится всего ему неизвестного. Расслабьтесь! – Он открыл глаза и посмотрел на Нинусю в упор. – Не надо себя ограничивать и сдерживать. От этого жизнь не только укорачивается, но и теряет в содержании. Это сейчас более, чем научный факт.
- Я знаю, - сказала Нинуся, вытаскивая из сумочки кошелёк. – Переобувайся. – Она посмотрела на Галину Сергеевну.
- Ну, Нинуся, - застонала Галина Сергеевна.
- Живо! – почти крикнула Нинуся. Она нагнулась, скинула туфли на высоком каблуке и переобулась в шлёпки. – Живо! – Она переобула и Галину Сергеевну.
- Ну, ты и странная чувиха. – Мужчина рассмеялся.
Девочка - официантка принесла счёт и положила его на стол. Нинуся взглянула на него, отсчитала деньги, положила их на стол и встала.
- А шашлыки? – спросила девочка.
- Уже готовы?
- Да.
- Мы с собой возьмём. – Нинуся посмотрела на Галину Сергеевну. – Возьмём?
- Пошли, - зло сказала Галина Сергеевна.
Они встали и направились к выходу.
- Стой! – Галина Сергеевна вдруг остановилась и прислушалась. Певица пела «Несе Галю воду.» - Стой! – Галина Сергеевна сделала несколько шагов назад. Певец на сцене заговорил:
- Тут один мужчина, он пожелал остаться неизвестным, поздравляет Галину и просит спеть для неё... – И певец начинает петь: - Йихалы казаки…
- Только не «Пидманулы Галю» - простонала Галина Сергеевна и кивнула Нинусе: - Какой ужас. Пошли!
- Я сейчас, одну секунду, - остановила их девочка-официантка. Она исчезла и через некоторое время вернулась с пакетом. – Извините, что этот тип испортил вам настроение. Я могла б вас пересадить.
- Спасибо, но нам никто ничего не испортил и не может испортить. Спасибо. - Нинуся взяла под руку Галину Сергеевну, и они быстро покинули кафе. – Ты что, не видишь, что это ненормальный человек. Извращенец. Уж я их за километр вижу. У меня на них нюх. Извини, что испортила тебе этот вечер. И песню про казаков я тебе заказала.
- Это ужасная песня, - сказала Галина Сергеевна.
- А мне всегда казалось, - заговорила Нинуся.
- Нет, - остановила её Галина Сергеевна, - это ужасная песня. Я знаю.
Они обогнули кафе и вышли к морю.
- Знаешь, что я тебе скажу. – Галина Сергеевна посмотрела на небо. – Сколько звёзд! Как красиво! Звёзды!
- Ты мне про звёзды будешь говорить? - перебила её Нинуся.
- Нет. – Галина Сергеевна остановилась. – За эти последние дни я столько пережила, столько передумала, во мне столько всего произошло, что, если Бойз вернётся, я его не приму уже. Всё. Облом. А этот хиромант мне понравился. Нет, не он понравился, а его предвиденье. Я тоже что-то чувствую вокруг себя. Оно витает. Вот. – Галина Сергеевна помахала над головой рукой.
- Оно? Это уже интересно. – Нинуся посмотрела по сторонам. – Хочешь в тех шариках поболтаться? – Она ткнула рукой куда-то назад и, взяв Галину Сергеевну под руку, потащила за собой. В небольшом бассейне плавали два прозрачных шара и в них сидели люди.
- Не хочу, - сказала Галина Сергеевна. - Берегом пойдём?
- Берегом, - ответила Нинуся.
Они обошли бассейн, вышлю к морю и пошли берегом.
- Можем где-нибудь на берегу пристроиться…Эх, да это ж идея! - Нинуся посмотрела по сторонам. - Надо было вино забрать. Я сбегаю. Подожди. – Нинуся передала Галине Сергеевне сумочку и побежала назад.
Галина Сергеевна некоторое время смотрела ей вслед, потом перевела взгляд на небо.
Звёздное небо гуляло.
- Молодец девчушка. – Нинуся вернулась быстро и с бутылкой вина. – Будем из горла тянуть, как настоящие мужики…
- Зачем же из горла, - прозвучал вдруг откуда-то рядом мужской голос.
Женщины вздрогнули и оглянулись. Буквально в метре от них стоял тот самый мужчина из кафе «У Волн». Хиромант тот самый. Его лицо вырисовывалось на тёмном фоне лучами какого-то далекого прожектора.
- Я и стаканчики прихватил и ещё бутылочку мадеры, - сказал он.
Женщины переглянулись, Нинуся взяла Галину Сергеевну под руку, и они пошли вдоль моря. Кругом было достаточно многолюдно. Кто-то ещё купался, из моря доносились смех, крик; кто-то прогуливался по песчаному берегу, кто-то просто сидел на песке. Пили, смеялись.
- Вы напрасно пренебрегаете мной, - сказал мужчина. Он шёл сзади в двух шагах от них. – Я хотел вам сказать ещё одну истину… Ну, стойте же вы.
- Истину? – Нинуся остановилась первой и оглянулась. Галина Сергеевна сделала несколько шагов и тоже остановилась и оглянулась.
- Уже доказано, что все Ленки стервы, а все Сашки дураки, - сказал мужчина. – Согласны со мной?
- К чему это? – Нинуся усмехнулась и посмотрела на Галину Сергеевну.
- Согласны? – настаивал мужчина.
- Не очень, - сказала Нинуся.
- Это естественно. – Мужчина сел на песок и разлил по стаканчикам мадеру. – Вы же Ленка, и думаете о себе чёрти что, но только не то, что вы стерва. Ну, - он кивнул на стаканчики на песке, - по глоточку.
Галина Сергеевна подошла, взяла стаканчик и посмотрела на Нинусю. Они рассмеялись.
- Старик, - Нинуся тоже взяла стаканчик, – пью с вами только потому, что это мадера.
- Да, дамский коньяк, - сказал мужчина и протянул свой стаканчик, чтобы чокнуться.
- Не будем опошлять вечер, - сказала Нинуся, убирая свой стаканчик. – На счёт меня, что я Ленка, - она сделала глоток, - неплохой коньячок… вы ошиблись. Я далеко не Ленка. Это раз. А два, так это то, что вообще все женщины стервы, а не только Ленки…
- О! За это признание надо выпить стоя. – Мужчина выпрямился и, откинув локоть, выпил вино.
- И три: все Сашки, если вы говорите о мужиках, мудаки. Это верно. Не дураки, а му-да-ки! А почему? Знаете? – Нинуся допила вино.
- Ну-ка – ну-ка. - Мужчина попытался подлить ей вина, но она отстранилась.
- Потому, что все мужики и все Сашки в том числе и есть мудаки. Это вам так для ликбеза чуть-чуть. Чтоб не очень то тут. – Нинуся посмотрела на Галину Сергеевну. – А мудаки и стервы это не одно и тоже.
- Так почему же вы выходите замуж за этих самых мудаков, любите их? – Мужчина посмотрел сначала на Нинусю, потом на Галину Сергеевну. – А? Молчите? Да-а. - Мужчина прошёлся по берегу от женщин и обратно. – Это уже из области мужененависти. Но, как известно ещё с древних веков, от ненависти до любви всего полшага.
- Мужененависть. – Нинуся толкнула Галину Сергеевну в бок. – Этот парень не понимает, что именно за эту самую мудоковатость мы их то и любим. А? – Она хихикнула.
- Хорошо. – Мужчина вздохнул. – Слово «мудак» относится к матерным или нет? Я как-то вдруг почувствовал себя матершинником в обществе дам.
- Приличные дамы умеют материться не хуже любого мужика, это раз. – Нинуся посмотрела на Галину Сергеевну. – Галюнька, ты ж пятёрки получала по литературе. Ответь этому несостоявшемуся матершиннику.
- Слово «мудак» в современном русском лексиконе заняла прочное место, - сказала Галина Сергеевна. – Это даже не слэнг. Нет более ёмкого и точного слова, чтобы дать характеристику человеку, который мудак. – Сказав, Галина Сергеевна расхохоталась.
– Та-а-ак. – Мужчина вздохнул, налил себе вина и предложил Галине Сергеевне. – Не отказывайтесь. Я ж вижу, что вам хочется выпить. – Он постоял некоторое время с протянутой к Галине Сергеевне бутылкой, но Галина Сергеевна продолжала хохотать, хотя и пыталась сдержать себя. - Мы отклонились от нашей главной темы, - заговорил мужчина. – То, о чём я говорил, я это не вижу, я это чувствую. В вашем пространстве происходит что-то. Вы уже не владеете собой… нет, не то. Как бы вам это сказать. Ну посмотрите на себя сейчас со стороны. – Он налил вино в протянутый Галиной Сергеевной стаканчик.
- Галюша, идём домой. – Нинуся взяла Галину Сергеевну под руку, и они пошли вдоль берега.
- Да поймите вы, девчонки, - мужчина шёл чуть сзади. – Бог не фраер, как примитивно его нам представляют. Он создал самок и самцов не случайно. Он и мироздание своё пропитал запахом самок и самцов. В этом был главный замысел, который он вложил в своё мироздание. Эт потом уже люди сильные мира сего, церковники придумали сатану, грехи, чтобы управлять людьми, чтобы… - мужчина ещё что-то говорил.
- Нинуся, мне уже так хорошо, - сказала Галина Сергеевна. – Спасибо тебе, что притащила меня сюда. Мне уже так хорошо.
- Хорошо, моя хорошая девочка. – Нинуся обняла Галину Сергеевну. – Я так хочу, чтоб тебе было хорошо.
- Вот вы, - мужчина обогнал женщин и остановился напротив Нинуси, - вы ищите себя, вы в поиске, ваша душа в смятении, у вас на душе пустота, дискомфорт.
- Галюша, - Нинуся обняла Галину Сергевену, - тебе не кажется, что он нас попутал.
- Не знаю, Ниночка. А кто знает!? – Галина Сергеевна остановилась.
- Нет-нет. – Мужчина сделал глоток вина. – Вы, Ниночка… Ниночка?
- Неважно.
- Неважно, это верно. – Мужчина продолжил свой монолог. - Так вот, Ниночка, вы женщина большого полёта, высокого, а парите низко-низко над землёй над помойными ямами, над смрадом заводов и фабрик и человеческих фекалий, хотя последнее самое привлекательное из того, что я перечислил. С вами нет рядом того мужчины, который бы помог вам осуществить всю саму себя в полном объёме.
- Что ты несёшь, мужик? – возмутилась Нинуся. – Может, ты оставишь нас в покое?
- Я вижу, что вы приехали в Казантип не случайно, - продолжил мужчина. - Это чувствуется не кончиками пальцев, это чувствуется душевными окончаниями. Мне не нужна близость с вами. Хотя я не прочь был бы покувыркаться и с одной и с другой. Я просто пытаюсь вам помочь найти себя. Не натворить глупостей по незнанию. И голыми вы мне не нужны. Вы итак раздеты, просто не ощущаете этого. Я вижу вас полностью.
- Иисус Христос. – Нинуся рассмеялась. – Может ты ещё скажешь, что нас ждёт завтра.
- Скажу. Только не торопитесь. – Мужчина сделал глоток из своей бутылки. – Давайте поедим ваш шашлык.
- Наш шашлык? – Нинуся остановилась.
- Вот уже и шашлыка стало жалко. – Мужчина рассмеялся.
- Ну почему жалко. – Нинуся забрала у Галины Сергеевны пакет, села на песок и развернула пакет. – Но только с условием: вот съедаем этот шашлык, и чтоб духу твоего здесь небыло.
- Зачем же так. – Мужчина усмехнулся, потёр лоб, ещё раз усмехнулся. - Давайте, девушки, лучше выпьем за ваше счастье. – Он сел на песок рядом с пакетом. – За нелёгкую вашу долю женскую.
- Короче, мужчина.
- Понял. Мадера – самое лучшее женское вино! Попробуйте ещё. – Он протянул бутылку Галине Сергеевне. – Пейте, пейте.
Галина Сергеевна взяла бутылку и сделала глоток, другой.
- Я уже это оценила. И правда, отличное вино.
- Можно и баранинкой закусить. - Мужчина протянул Галине Сергеевне кусочек мяса. – Напрасно вы ушли, они делают прекрасные шашлыки. Я уже две недели их смакую.
- Оно и видно, досмаковались. – Нинуся рассмеялась. – Так что нас ждёт?
- Сейчас я сначала немного опишу вас. – Мужчина посмотрел на бутылку. – Вы те женщины, которым сериал про Каменскую заменяет два или три половых акта…
- Что-что-что? – Нинуся рассмеялась.
- А то, что уже давно известно, что женщинам за сорок сериалы заменяют сексуальные занятия. И самое опасное то, что сериалы заменяют секс даже женщинам до тридцати. Вот это уже просто беда.
- Давай-ка ближе к делу, Мопассан ты наш дорогой, - сказала Нинуся.
- Ближе, так ближе. – Мужчина придвинулся к ней вплотную, сделал глоток из бутылки и задумчиво посмотрел на небо. - Завтра, может послезавтра, с вами что-то произойдёт, что перевернёт всю вашу жизнь… - Он приобнял Нинусю. – А может и вашу. – Он протянул руку Галине Сергеевне, они пожали другу другу руки. - И может не завтра, а сегодня. Сейчас!
- Если это и правда, - Нинуся забрала у него бутылку, отстранилась от него и посмотрела на Галину Сергеевну, - то он явно перепутал меня с тобой.
- Что такое тот мужчина, который нужен именно вам? – Мужчина сел на песок. – У вас с ним и книги общие, и чай любимый один и тот же.
- Ну, эт ты загнул, мужчинка, - усмехнулась Нинуся.
- И отпуск превращается в счастливое молчание, - продолжил мужчина. – Это самый лучший отпуск, когда ты можешь общаться с человеком и часами молчать с ним обо всём. И Казантип к этому располагает особенно. Хотите, я расскажу вам всё про Казантип?
- Зачем?
- Зачем? – Мужчина встал, отобрал у Нинуси бутылку, приложился к бутылке и допил всё вино. – Вы думаете, что я перебрал?
- А оно так и есть, - сказала Нинуся.
- Давайте купаться, - предложил вдруг мужчина.
- Очень хорошо. - Галина Сергеевна оглянулась на мужчину. – Хорошая идея. – Она подошла к мужчине. – И этот…Откуда ты только взялся, дорогой ты мой... Как хоть тебя зовут то?
- Да ты что?! – Нинуся схватила Галину Сергеевну за руку и попыталась потянуть её к себе.
- Мне больно. – Галина Сергеевна освободила свою руку и приблизилась к мужчине вплотную.
- Я, - мужчина посмотрел куда-то вверх и чему-то усмехнулся, - звучит может и мудоковато, а потому и символично… я и есть Сашка, - сказал он, тяжело вздохнул и начал вдруг декламировать: - Конец простой, пришёл тягач, – он с одной бутылкой в руке обнял воздух, - и там был трос, – он помахал бутылкой, - и там был врач, – он хлопнул себя по груди и обнял Галину Сергеевну. – Меня зовут Сашка!
- Галюшка! – крикнула Нинуся. – Ты что?! – Она схватила Галину Сергеевну за руку и начала тянуть её к себе.
- Больно, - шепнула Галина Сергеевна и, освободив руку, положила её на плечо Сашки. – Больно Нинуся. Уходи.
- Ты что-о-о?! – простонала Нинуся и в ужасе попятилась назад.
- Сашка! – простонала Галина Сергеевна. – Сашка!
- Галюшка!- шепнул Сашка.
- Сашка!
- Галюшка!
...
...
...
КАЗАНТИП
Казантип! - Сашка вдруг отстранился от Галины Сергеевны и посмотрел по сторонам. - Знаете ли вы, что такое Ка-зан-тип!? – Он вздохнул и продолжил грустным голосом: – Я приехал сюда случайно несколько лет назад на фестиваль с одноимённым названием «Казантип». Познакомился с одной наркоманкой. Классная была чува. Мы так хорошо проводили с ней время. – Он вздохнул и умолк на некоторое время. – Так хорошо. Но! – Он разрезал воздух ладонью. – Но до того момента, как я увидел Казантип. Это не только дно казана. Это и дно казана и вообще дно какой-то бездны. Бездны, - сокрушённо повторил он и тяжело вздохнул. - Потом фестиваль в последующие годы куда-то переместился... Короче фестиваль исчез, а Казантип остался.
Сказав, Сашка опустил голову и замолчал. В наступившей тишине вдруг явно послышался гул: откуда-то летели музыки, они все смешались и стали гулом, где-то рядом плеснула вода, кто-то где-то рассмеялся, кто-то вскрикнул, кто-то, шумно дыша, промелькнул мимо… А над головой в небе, как будто здесь внизу ничего и не происходило, мерцали звёзды. И всё это был гул Земли.
- Казантип – это часть суши, окружённая со всех сторон водой, но не остров, - заговорил Сашка, и его голос, слившись с гулом Земли, вдруг произвёл такой эффект, как раскат грома при ударе молнии в Землю совсем рядом, в нескольких шагах; Нинуся пригнулась и в ужасе отбежала на несколько шагов, а Галина Сергеевна прилипла к Сашке, как спасаясь от чего-то.
- Что это было? – спросила из темноты Нинуся.
- Что это было? – спросила Галина Сергеевна.
Им ответила тишина. Некоторое время все молчали.
- Не остров потому, - продолжил Сашка, и голос его звучал спокойно, но язык как будто немного заплетался, - что связь времён, связь людей между собой осуществляются здесь посредством тех самых судьбоносных пространственных линий. Здесь люди осуществляют свои жизненные идеалы.
- Господи, - простонала из темноты Нинуся, - как всё это нудно.
- Давайте купаться! - предложила Галина Сергеевна. – А? Давайте?
- Галюшка, - нежно-нежно произнесла Нинуся, - идём домой.
- Конечно, сейчас, - сказал Сашка. - Итак, Казантип. Необычная форма этого полуострова, этой части суши, окружённой со всех сторон водой, это…
- Это мы уже слышали, – грубо перебила его Нинуся.
- Нинуся, не перебивай, - сказала Галина Сергеевна.
- Галюша, идём домой. – Жалобно-жалобно сказала Нинуся. - Нам надо хорошо выспаться. Нам столько ещё надо…
- Сейчас, сейчас, - сказала Галина Сергеевна, подошла к Нинусе и притронулась к её руке. – Сейчас, моя дорогая. Сейчас.
- Хорошо, то есть плохо. Эх! – Сашка махнул рукой, скинул футболку, снял брюки. – То идём купаться, то «моя дорогая». Пойду купаться один. Море, это жизнь, земля - это смерть. – Он рассмеялся и побежал к воде. – Да, - крикнул он из темноты, - вы обе, обе большие дуры! И завтра вы в этом убедитесь.
Было слышно, как он пошлёпал по воде, повторяя:
- Дуры! Ну и дуры! Ну и дуры… Подождите, я сейчас.
Женщины переглянулись и рассмеялись.
- А я б всё-таки искупалась, - сказала Галина Сергеевна.
- Не с этим же идиотом. У него сейчас море это большой туалет.
- Да я б и с идиотом.
- Ну, ты, Галюсик, совсем раскисла. У него сейчас море это туалет. Ты ж видишь, что он пописать пошёл. Давай отсюда и побыстрей.
- Ты ж сама говорила про разведку боем.
- Бой бою рознь. Это просто прыжок на амбразуру.
- Хочу на амбразуру, - тихо и как-то мечтательно вдруг произнесла Галина Сергеевна, стягивая с себя платье.
- Ты сдурела! Эт тебя так мадера развезла. – Нинуся попыталась перехватить руку Галины Сергеевны, но та вывернулась. – Ты… Не подходи к нему. Я тебя только попугать мужчинами сюда привезла. Вывести тебя из твоего опасного состояния.
- А что это было, что ты куда-то, а я вообще? – спросила вдруг Галина Сергеевна.
- Что? Не поняла?
- Ну, когда он заговорил, и ты шарахнулась, а я сама не знаю.
- Ннне ззнаю, - заикаясь, произнесла Нинуся. – Я так ничего и не поняла. Ты теперь понимаешь? Не подходи к нему. Ты итак уже лучше смотришься, ты уже…
- Вот и я об этом же, - сказала Галина Сергеевна, раздеваясь.
- Что ты делаешь? – Нинуся ещё раз попыталась взять её за руку. – Через неделю ты будешь смотреть на измену Бойза совсем по-другому.
- Зачем ждать неделю.
- По-философски.
- А как это?
- А никак, - зло сказала Нинуся. – Без слёз, без истерик, без Анны Карениной, которая, я вижу, опять в тебе проснулась. – Она обняла Галину Сергеевну. – Начнёшь жить спокойно…
- Зачем ждать неделю. – Галина Сергеевна оттолкнула Нинусю, разделась до гола и зашла в воду. – Подожди меня на берегу, я сейчас, - сказала она и исчезла в темноте. – Эй! – крикнула она, пройдя несколько метров.
- Эй, - отозвался кто-то из темноты.
Галина Сергеевна пошла на звук. Остановилась, прислушалась. Рядом было тихо, только откуда-то с берега доносилась музыка.
- Эй, Сашка, - шепнула Галина Сергеевна.
- Я. – Кто-то обнял её сзади за плечи.
- Сашка?
- Сашка. – Сашка прижался к ней сзади, руки его опустились на её груди. – Ты не та женщина, на которую заглядываются мужчины, но та, на которую обязательно кто-нибудь да и западёт.
- Ты запал?
- Я? Как тебе сказать. – Сашка прижался к ней сильней. – Это Казантип. Море Казантипа! В нём можно жить. Я объездил в своё время всё Чёрное море. В Чёрном море жить нельзя. Не можно. А в Казантипском море можно. И днём и ночью…
- Ответь всё-таки: ты запал? – повторила свой вопрос Галина Сергеевна.
- Это так важно? – Сашка некоторое время молчал. - У тебя слабые груди. Ладоней мужчины должно чуть-чуть не хватать, чтоб обхватить всю грудь. Чуть-чуть. А у тебя… а твою грудь я могу обхватить ладонью всю и даже ещё при определённом усилие сомкнуть пальцы.
- Это плохо? – прошептала Галина Сергеевна.
- Для некоторых мужчин это трагедия…
- Как можно придавать такое значение такой мелочи?
- В отношениях мужчины и женщины мелочей не бывает. – Сашкины руки опустились на живот Галины Сергеевны, потом ниже. – Я тебя сейчас опишу всю. Ты как на свет родишься после меня. – Он прижался к ней.
- Так ты считаешь, - Галина Сергеевна своими руками перехватила его руки, - что от меня муж ушёл из-за грудей?
- Я не сказал, что от тебя ушёл муж. – Сашка поцеловал её в плечо. – Но из-за этих грудей, - он погладил её грудь, - мог и уйти.
- Так ты запал на меня?
- Ты понимаешь?! – Сашка прижался к Галине Сергеевне сильно-сильно и зашептал: - Не о том речь. Близость… Знаешь, что такое близость? Можно сто лет прожить в одном городе, каждый день ходить по одной улице, посещать одни магазины, гулять в одном кафе и потом через сто лет вдруг случайно встретиться лицом к лицу и удивиться: Где же мы всё это время пропадали? Мы же созданы друг для друга! А? Понимаешь, что такое сблизиться? Влюбиться, как говорят в народе. И здесь судьбоносные…
- Запал или не запал? – перебила Сашку Галина Сергеевна.
- Запал! Не запал! Суть вся в том...
Галина Сергеевна вдруг громко расхохоталась.
- Ну, ты и кадр, - произнесла она сквозь смех, освобождаясь от его рук. – Очень приятно было познакомиться. Таких кадров я ещё не встречала. – Она пошла к берегу. – Колдун и только. Не человек!
- Если ты подумала, что я хотел тебя трахнуть, - заговорил вслед Сашка, - то это нелепость. – Он шлёпал по воде за ней. – Я шляюсь по курортам с семнадцати лет, сразу, как только стал студентом. И, если за время курорта, я не поимел двух - трёх как минимум, это была неудача. Почти крах моему мужскому началу. Такое было всего два раза…
- В этом году, наверно, - Галина Сергеевна оглянулась, - твоё мужское начало потерпело…
- Да, - Сашка взял её за руку, - в этом году за эти десять дней я ещё ни с одной не сошёлся. Я и не хотел. Всё это скушно. Ценности во мне изменились. Произошла переоценка ценностей. Женщины для меня… Но тебе я скажу одно, можешь мне поверить, уж я насмотрелся на вашего брата и…
- На вашу сестру, - перебила его Галина Сергеевна.
- На вас, короче, женщин. – Сашка рассмеялся. – Вокруг тебя твоё духовное пространство очень возмущено. Говорю тебе как физик, как лирик, как псих.
- Ты ведьмак и только! - крикнула Галина Сергеевна.
- Завтра и послезавтра будь осторожна! - крикнул Сашка. - Особенно завтра.
- Ой, как ты напугал меня. – Галина Сергеевна рассмеялась и крикнула: - Нинусь, ты слыхала, он ещё угрожает.
- Выходи! – крикнула Нинуся.
- Особенно завтра, - повторил Сашка. – Если тебе не хочется приключений мужского характера, то завтра-послезавтра побудь где-нибудь в уединении. Особенно завтра.
- Знаешь что, мужчинка ненаглядный… - Галина Сергеевна освободила свою руку от Сашкиной руки.
- Галюша, - долетел с берега голос Нинуси. – Ну, сколько ждать!..
- Напрасно ты не дала мне сейчас здесь в морской пучине себя трахнуть, - быстро проговорил Сашка. – Я не очень и хотел, но так легли звёзды. Ты только взгляни…
- Звёзды?! Да пошёл ты, колдун долбаный! - Галина Сергеевна расхохоталась.
- Ты даже не представляешь, – Сашка рванулся к ней и приобнял её, - как... что вот с этого самого момента, может чуточку раньше, начинается новый этап в твоей жизни. Об этом говорят не только ... хорошо, пусть не расположение звёзд и планет на небе, хотя они сегодня просто прекрасны. Посмотри!
- Пошёл ты, - сказала Галина Сергеевна.
- Об этом говорит пространства, возмущённые твоими биотоками. Я так их чувствую. – Сашка вздохнул. – Но я кто? Я, наверно, не тот. Наверно. У меня в голове... Напрасно современные русские отходят от науки всё дальше и дальше. Богу богово, а науке... Область происхождения и существования биотоков и полей, вызванных ими, ещё так не изучена. Может...
- Пошёл ты, - зло сказала Галина Сергеевна и, оттолкнув от себя Сашку, побежала по воде к берегу.
- Тебе б стало легче, - крикнул вслед Сашка. – Ты б не натворила тогда б глупостей ни завтра, ни послезавтра, но особенно завтра. Завтра я тебя…Ты б…
Галина Сергеевна выскочила на берег.
- Я всё равно найду вас. У меня собачий нюх. – Сашка добежал до берега и остановился. – Все артефакты Казантипа на моей стороне…
- Что-что-что? - простонала Нинуся. – Арте кто?
- Артефакты, дурочки, - крикнул Сашка. – Это такие предметы, частички предметов, а в данном случае и частички души, которые…
- Засунул бы ты себе эти артефакты знаешь куда! – перебила Сашку Нинуся.
- А подружке своей скажи, что завтра... – Сашка ещё что-то кричал, но женщины, взявшись за руки и прихватив свои вещички, уже убежали.
Бежали минут пять по песку, запыхались и пошли по воде.
- Уже не бегается, - сказала, тяжело дыша, Галина Сергеевна.
- Да, и сиськи уже как-то тяжеловато трясутся. Не то, что в седьмом классе я всех обгоняла, даже пацанов. – Нинуся протянула Галине Сергеевне платье. – Оденешься? Кругом, хоть и темно, всё-таки люди.
- Подожди. – Галина Сергеевна села на мокрый песок. Нинуся села рядом. Некоторое время молчали, восстанавливая дыхание.
- Шекспириада да и только, - нарушила молчание Галина Сергеевна.
- Нет, Шекспир здесь и рядом не стоял, - сказала Нинуся.
- Может и не стоял, - согласилась Галина Сергеевна.
- Так вот, я тебе не договорила. – Нинуся вздохнула. – Это мужики говорят, что у них жизнь только после сорока пяти и начинается. У женщин, если они любят и уважают себя, следят за собой, тоже в сорок пять всё начинается опять.
- И мужикам и бабам только и остаётся говорить после сорока пяти, что жизнь только начинается, - сказала Галина Сергеевна. – Слабое утешение.
- Я тоже так думала, но в этом что-то есть. – Нинуся провела ногой по воде.
- Вода теплая. – Галина Сергеевна тоже провела ногой по воде. - Я ещё искупаюсь. – Она бросила платье на песок.
- Мы ж без купальников.
- А темно. Кто увидит, что голые.
- Тогда и я. Вон там, там нет фонарей и совсем темно.
- А ты помнишь, как найти наш дом?
- Да! Упрёмся в сетку, свернём направо и прямо, потом налево и дома.
Нинуся разделась, и они зашли в воду.
- Хорошо.
- Хорошо.
Галина Сергеевна шла чуть сзади, потом отстала и незаметно для Нинуси, стараясь не создавать водой шума, обошла её сбоку и, приблизившись к ней почти вплотную, заговорила вдруг мужским голосом:
- Казантип это такая вещь…
Нинуся завизжала.
- Дура ты, - крикнула она. – Нельзя так пугать. Ты не представляешь, как он меня напряг.
- А может, он говорил истину?
- Какую там истину!?
- Что счастье – это всего лишь призрак.
- Идиот он. – Нинуся окунулась. – Хорошо, - вынырнула она, - море это сила. Но, идём домой. Я почему-то испугалась его. Боже, как я его испугалась! И Казантип этот его...
- Что Казантип?
- Что? – Нинуся вздохнула, набрала в ладони воду и вылила себе на голову. – Он крикнул «Завтра»… Помнишь его последние слова? И это «Завтра» и сейчас гудит в голове.
- Он, конечно, наговорил разного.
- Давай ещё поплаваем. - Галина Сергеевна окунулась.
- Думаю, не стоит. Идём домой…
- А может, ты испугалась, что Васвас не тот мужчина…
- Дура ты! Дура! Идиотка…
- Прости…
- Теперь ты видишь, что он гипнотизёр, колдун. Он опасен…
- А может это не он, а всё-таки этот Казантип? – Галина Сергеевна приложила указательный палец к губам и прислушалась. – Слышишь?
- Казантип? – шепнула Нинуся.
- Казантип.
Некоторое время они молча стояли в воде и прислушивались. Музыка уже не долетала до них, только изредка где-то кто-то что-то говорил.
- А мне он в точку попал, что мой бросил меня из-за сисек, - сказала вдруг Галина Сергеевна.
- Что ты несёшь. Псих какой-то лепит…
- Псих, но умён. Умён! В яблочко попал.
- Что, так и сказал?
- Так и сказал.
- Гипнотизёр…
- Да какой он гипнотизёр?! Ты так поддаёшься влиянию?
- А ты? Ты даже назвала его колдуном. Ты себя послушай. У тебя даже голос изменился. Ещё б чуть-чуть и он бы тебя оттрахал в водах Казантипа. – Нинуся вдруг расхохоталась.
- Возможно. Не знаю. Но в пространстве действительно что-то начало происходить. Мне немножко страшно. – Галина Сергеевна взяла Нинусю за руку. – Давай ещё послушаем.
Женщины снова прислушались. Кроме плеска воды не было никаких звуков, сначала, но потом на плеск начал накладываться чей-то говор, потом вдруг откуда-то долетела какая-то музыка, и вдруг где-то в темноте разорвался салют фейерверка и через некоторое время долетел хлопок взрыва хлопушки, и вдруг стало тихо-тихо.
- А ведь минуту назад вообще была гробовая тишина, - сказала Галина Сергеевна.
- Ну, знаешь!? – Нинуся потрясла головой. – Это как прислушиваться, и надо знать, что ты хочешь услышать. – Она рассмеялась.
- Ка-зан-тип, - прошептала Галина Сергеевна.
- Там в сумочке деньги! – вдруг вскрикнула Нинуся и заторопилась по воде к берегу.
Они быстро вышли из воды. Перед тем, как выйти из воды, посмотрели по сторонам. Никого.
Быстро надели одежду на мокрые свои тела и пошли дальше по воде. Через несколько метров наткнулись на группу, которая расположилась на песке: несколько человек что-то пили, тихо почти шёпотом переговариваясь. Миновав их, женщины рассмеялись.
Справа горел костёрчик, вокруг него сидели люди. Смех, говор, кто-то что-то напевал.
- Да здесь на каждом шагу кто-то что-то пьёт, кто-то с кем-то целуется, - сказала Нинуся. – Прошлый раз мы с Васвас наткнулись на целую группу ночных нудистов. И ты знаешь, это зрелище поинтересней, чем дневной нудизм.
- А ты видела и дневной?
- Видела. В той стороне, - Нинуся показала рукой куда-то назад, - каждое утро с восходом солнца появляются нудисты. На свету это как-то пошло. А вот ночью, тогда ещё луна светила, почти сказка. Какое-то феерическое зрелище. Мы с Васвасиком взяли тогда бутылку вина, пристроились в стороне и балдели. Он ещё и бинокль прихватил.
- А они?
- Они? Они ещё как! Они играли в какую-то игру…
- Может, то была какая-то секта?
- Может и секта. Тут бывают разные секты. Мы видели одних… по-моему то были йоги, или…
- Барышни, закурить бы, - прозвучал вдруг откуда-то со стороны моря старческий женский голос.
- Мы не курим, - ответила Нинуся.
- Жаль, - прозвучал тот же женский голос; самой женщины не было видно. – Вот так всегда, только зайду в воду, как ужасно тянет закурить. Днём на берегу не курю и вам не советую, а вот только как выйду в море…
- Вы, наверное, морячка, - сказала Галина Сергеевна.
- Да. – Дальше прозвучал старческий кашель. – Рыбачка… Соня как-то… в мае, - пробивалось сквозь кашель.
- …Направив к берегу баркас, - продолжила Галина Сергеевна, но Нинуся схватила её за локоть и потащила за собой.
- Нет, мы не курим, - крикнула Нинуся. - Извините. Мы торопимся один сериальчик досмотреть.
- Не курите… - прозвучало сзади, потом ещё что-то, но не было слышно.
- Что тебя понесло? - возмутилась Нинуся, когда они отошли на некоторое расстояние. – Приключений на задницу захотела?
- Ты ж сама говорила про разведку боем.
- Ты знаешь, кто там в воде сидит? Не надо играть в тёмную.
- Не надо… Вот и сетка. – Галина Сергеевна подошла к сетчатому забору и посмотрела на здание. – Наверно в этом пансионате хорошо. Сидеть и смотреть на море.
- Да. – Нинуся вздохнула. – Наверно, хорошо. Но кто нам мешает сейчас сидеть и смотреть на море.
- Темно, - сказала Галина Сергеевна.
- Темно, - согласилась Нинуся.
Галина Сергеевна прислонилась к сетке и вдруг заплакала.
- Тю-у. – Нинуся обняла её. – Чего эт ты?
- И грустно и страшно, - всхлипнула Галина Сергеевна. – Тоска. Какая тоска! Страшная тоска.
- Ничего-ничего. Разведка боем проведена. – Нинуся подтолкнула Галину Сергеевну. – Теперь у нас есть некоторые представления о врагах. Теперь мы меняем тактику. Стратегия та же. Выживать же надо.
- Спасибо тебе, Нинуся. За эти дни ты со мной…
- Не надо.
Они шли по узкой полу-тёмной улице, фонарь светил где-то в конце улицы. Послышался какой-то грохот, и из-за поворота вдруг вылетел мотоцикл, он пронёсся в сторону моря мимо женщин, которые успели отскочить к стенке дома. На мотоцикле сидели двое.
- Ты видела? – спросила Галина Сергеевна, кивнув в сторону промчавшегося мотоцикла.
- Что видела? – Нинуся оглянулась на промчавшийся мотоцикл.
- Он и она, - сказала Галина Сергеевна.
- Что он и она?
- На мотоцикле сидели он и она, и волосы её развивались как парус. – Галина Сергеевна вздохнула.
- Не заметила. Идём домой. – Нинуся пошла дальше по полутёмной улице.
- Нет, - Галина Сергеевна догнала Нинусю и взяла за руку, - её развивающиеся волосы это воздух, который наполняет его паруса. - Голос её звучал грустно-грустно. – А я…
- Жизнь грохочет! - воскликнула Нинуся. – А мы сейчас, - она вдруг заглянула в свою сумочку, повернув её в сторону фонаря, - нет, вроде всё на месте. Обуваемся и идём домой догуливать праздник.
- Какой ещё праздник?
- Казантип, - сказала Нинуся и рассмеялась. – Твои сорок пять, которые повернут всё вспять. Веселее, Галюша! Веселее. Пошли они все эти Сашки-какашки к такой-то матери. Мы! Главное это мы!
Они свернули с улицы и через несколько шагов оказались у калитки. Зашли во двор. В беседке справа сидело несколько человек, они смотрели телевизор. Женщины прошли мимо них до другой беседки. Свет горел, но никого не было.
- А-а, вот и наши гуляки, - встретила их Анна Ивановна.
- Да, нагулялись так!.. - Нинуся посмотрела по сторонам. – У вас не найдётся чего-нибудь выпить и поесть?
- Выпить только немного водки, а поесть баранина… Я сейчас её разогрею и …
- Не надо. Мы только переоденемся.
Женщины ушли в свою комнату.
- Что-то мне холодно, как знобит,- сказала Галина Сергеевна. – Сначала вроде мадера прихватила, а потом…Схожу я в душ.
Она взяла джинсы, футболку и куртку, ушла в душевую и долго стояла под горячей водой.
После душа она зашла в беседку. Там за столом сидели Анна Ивановна и Нинуся.
- Ну, согрелась? – спросила Нинуся.
- Немножко. – Галина Сергеевна улыбнулась. – Мы, наверно, перенервничали.
- А что так? – спросила Анна Ивановна.
- Да прицепился к нам один типчик, - сказала Нинуся, разливая водку. – У нас сегодня ведь день рождения, вот и решили погулять. И погуляли. И не выпили как надо и не закусили.
- Мне побольше налей, - сказала Галина Сергеевна.
- Обязательно. – Нинуся долила в её стакан водку. - Вы с нами? – спросила она Анну Ивановну, подняв бутылку.
- День рождения? Да можно. – Анна Ивановна ушла и вернулась с маленькой рюмочкой. - Чуть-чуть.
Нинуся налила ей, они чокнулись и выпили.
- Вообще-то у нас тихо, - сказала Анна Ивановна.
- Да это какой-то псих, - сказала Нинуся.
- А может и не псих, - сказала Галина Сергеевна. – Он пытался рассказать нам про Казантип.
- А я его испугалась, - сказала Нинуся. – Вы представляете, - она посмотрела на Анну Ивановну, – он начал меня убеждать, что я ищу себе мужика. Что вот сегодня, завтра решается моя судьба. И я почувствовала, что начинаю ему верить. А ведь у меня прекрасный муж. Мы с ним уже живём сто лет, и нам так хорошо. Боже, Галюша, как я его испугалась.
- А на самом деле, - Галина Сергеевна заговорила набитым ртом, - это я ищу себе мужика. От меня ушёл муж. И мы тоже жили сто лет и жили хорошо. Но он взял и ушёл. У-шёл. – Она кивнула Нинусе. – Налей ещё чуть-чуть, и я пойду спать.
- Как это ушёл? – спросила Анна Ивановна.
- Ножками, - сказала Галина Сергеевна. – Ох. Так что, этот страшный мужик немного заблудился в своих судьбоносных линиях. В наших линиях. Ну, – она подняла стакан, - за наши судьбы, и за вашу, - она чёкнулась с Анной Ивановной, - и за твою, - она чокнулась с Нинусей, - и за мою. – Выпила. – Это я, именно я, не сегодня так завтра что-то найду. Вкусное мясо. Хоть и говорят, что баранину надо есть только горячую, ошибаются. Баранину надо есть холодную, когда жир уже остыл и затвердел.
- Ты это только что придумала? – спросила Нинуся. – Ты когда последний раз ела баранину?
- Как сейчас помню, лет сто назад, - сказала Галина Сергеевна.
- Не-ет, - Анна Ивановна покачала головой, - именно баранину и надо есть горячей. Только тогда она передаёт весь свой аромат, всю свою прелесть и нежность, только в горячем виде она баранина, а в холодном виде это всего лишь мясо.
- На вкус и цвет кого-то нет, - сказала Галина Сергеевна. – Надо идти спать. Завтра нам предстоит тяжкий день. Испытание судьбы судьбой. Да! Особенно завтра! – Она рассмеялась. – Ты ещё будешь сидеть? – спросила она Нинусю.
- Нет, спать так спать, - сказала Нинуся.
Они поблагодарили Анну Ивановну за ужин и ушли к себе в комнату. Нинуся заснула сразу, Галина Сергеевна долго ворочалась с боку на бок, с живота на спину и заснула глубоко за полночь.
В этот день проснулась Галина Сергеевна поздно. Нинуси уже не было. Где-то пели петухи. Некоторое время она лежала и смотрела на потолок. Потом встала и вышла из комнаты. Нинуся в беседке пила чай и читала книгу.
- Ну, что будем делать? – спросила Нинуся, прикрывая страницу ладонью.
- Солнечные ванны в одной из бухт, - сказала Галина Сергеевна.
- А не поздно уже. Смотри солнце уже где. Жарко. Пока дойдём.
- А куда нам спешить? Как дойдём, так и дойдём, - сказала Галина Сергеевна. – Главное это подальше от людей.
- Понятно. – Нинуся усмехнулась. – «Особенно завтра»! – Она бросила на Галину Сергеевну хитрый взгляд.
- Мне страшно. – Галина Сергеевна вздохнула и посмотрела по сторонам. – Этот Сашка действительно колдун. Он меня тоже, кажется, запрограммировал.
- Сглаз это, - сказала Нинуся. - Заколдовал, называется. Заворожил. Ворожбец он!
- Не знаю. Но… - Галина Сергеевна покачала головой. – Лучше сегодня на люди не появляться. Лучше… - Она взяла у Нинуси чашку и сделала глоток чая.
- А я всё. – Нинуся полистала книгу. – Как и не было этого Сашки. Бодра, полна сил и энергии и никого не боюсь и ничего не боюсь.
– И куда ж всё-таки сегодня?
- Сегодня? – Нинуся задумалась, отложила книгу. - Тогда сегодня проведём день по такому сценарию. Сегодня. - Она с задумчивым видом прошлась по комнате. – Раз так и у тебя там в голове разное, то сегодня уходим в луга. Собирайся. Подстилки, полотенце, а еду купим на базаре или в магазине. Собирайся. Займёмся сегодня Ка-зан-ти-пом!
- Ты молодец. – Галина Сергеевна засуетилась. – Правильно, Казантип, и всё-таки, подальше от людей. В бухты! Может, ещё что-нибудь возьмём?
- Да, зайдём в магазин и посмотрим.
Они переоделись в шорты, в футболки, надели бейсболки, взяли пакет, полотенце и вышли из дома.
- Далеко? – спросила Анна Ивановна.
- Пойдём бухты считать, - ответила Нинуся.
- Это полезное дело. Не обгорите.
- Мы постараемся.
- А бухты ли считать? – В дверях появился толстый мужчина.
Нинуся и Галина Сергеевна переглянулсь.
- Это мой муж, Виктор, - сказал Анна Ивановна. – Он шутник, наш Виктор Ильич.
- Это вы вчера храпели на весь дом? – спросила Нинуся и рассмеялась.
- Вот, - Виктор Ильич зевнул, подошёл к столу и сел на лавку, - уже и храп услышали. Завтракали?
- Мы вчера перепили, - сказала Нинуся. – Завтрак не идёт. На море разберёмся.
- Ну-ну, - сказал Виктор Ильич. – А то смотрите, опохмелились бы.
- Опохмел это мужицкое дело, - сказала Нинуся.
- Нюша, - обратился Виктор Ильич к Анне Ивановне, - слыхала, что говорят умные женщины? Опохмел это мужское дело.
- Кончил дело, гуляй смело, - сказала Анна Ивановна. – Так вы будете завтракать? – обратилась она к женщинам.
- Мы по пути что-нибудь сообразим, - сказала Нинуся. Она кивнула Галине Сергеевне, улыбнулась Виктору Ильичу и Анне Ивановне, и женщины ушли.
В магазине они купили двухлитровую баклажку минеральной воды, печенье, на базаре виноград двух сортов чёрный и жёлтый.
- Ну, - Нинуся посмотрела по сторонам, - вперёд?!
- Вперёд, - бодро ответила Галина Сергеевна.
Они пересекли площадь и пошли по улочке.
- Раньше в этом здании, наверно, был загс, - сказала Галина Сергеевна, показывая на домик справа. Домик был на высоком фундаменте и ко входу в него вели ступеньки.
- Почему ты так решила? – спросила Нинуся.
- Ступеньки... Раньше сельские загсы так делали. А вон то здание, - Галина Сергеевна показала рукой чуть дальше и вправо, когда они ещё прошли по улице вверх, - наверно, клуб или бывший дворец культуры.
- Мне нравятся старинные постройки с портиками, с колонами, - сказала Нинуся, глядя в сторону «бывшего дворца культура». – В них сразу чувствует какая-то духовность, какая-то... какая-то...
- Необыденность, - подсказала Галина Сергеевна. – Возможно. Советская архитектура за свой непродолжительный период претерпела много изменений. Сталинский период. Хрущёвки.
- Хрущёв молодец.
- Все они молодцы, когда спят.
За разговором они вышли к частным домам, обошли их справа, по каменисто-песчаной улочке поднялись к скалам, потом, шагая по камням, вышли к кладбищу.
- Огромное кладбище, - сказала Нинуся.
- Огромное, – согласилась Галина Сергеевна. – Теперь куда?
- Думаю, - Нинуся повертела головой, - налево.
- Лишь бы собак не было, - сказала Галина Сергеевна.
- Что нам собаки. – Нинуся усмехнулась. – Лишь бы нам никто не попался. – Она с опаской оглянулась.
- Не нагнетай, - сказала Галина Сергеевна. – Итак ещё какой-то зуд внутри.
Они обошли кладбище слева и по камням в перемежку с высженой травой поднялись на возвышенность. Оглянулись.
Внизу перед ними раскинулся залив, посёлок, пляжи, причал... Было красиво.
- Красиво, - сказала Галина Сергеевна. - А что этот псих плёл про Казантип?
- Он плёл про дно некоего казана. – Нинуся посмотрела дальше. – Поднимемся
- Место неудачников, уставших от жизни, место слабых мира сего. – Галина Сергеевна рассмеялась.
- А мы все неудачники, все усталые и все слабые. – Нинуся достала из пакета баклажку с водой, открутила крышку и сделала глоток. – Будешь?
- Глоточек. – Галина Сергеевна сделала глоточек и вернула баклажку. – Место уединения брошенных жён.
- Успокойся, - сказала Нинуся. – Тебе ж сказали, что сегодня - завтра, крайний срок завтра, ты встретишь своего судьбоносного мужчину.
- Да, сейчас в той бухте, где мы остановимся, нас посетит очень приятный на вид нудист, - сказала Галина Сергеевна. – Он предложит составить компанию. А?!
- Ну и разденемся! Главное, чтоб человек был хорошим. – Нинуся рассмеялась.
– Ты счастлива с Васвасом? – спросила вдруг Галина Сергеевна.
- А что ты называешь счастьем?
- Не знаю, - с каким-то подчёркнутым безразличием произнесла Галина Сергеевна. - А вообще здесь очень красиво. И эта выжженная степь, и эти кузнечики, и эти букашки. Да! А где они, эти кузнечики, букашки?
- Не знаю. Может, их всех в прошлом году саранча пожрала.
- Жаль, что саранчи нет.
- А кузнечики ещё будут. Они попрятались. Ну, что? Пойдём к морю?
- Сейчас. – Галина Сергеевна ещё некоторое время смотрела по сторонам. – Хорошо. А куда пойдём?
- Да недалеко. Времени уже сколько. Мы проскочили мимо одной тропинки… – Нинуся повернула назад. – Тут, метров сто. Боже, всё забыла.
Они вернулись немного назад, свернули на еле заметную тропинку.
- Я не думаю с Васвасом о счастье, - заговорила вдруг Нинуся. – Может это и есть счастье, когда о нём не думаешь. Мы и выпить и покурить можем вместе, можем и не пить, можем вдруг пойти в театр, можем и не пойти, если кому-то что-то хочется, то, как правило, и другому это хочется, а не хочется, так тоже никто не обижается. Бывает дня два почти не разговариваем, каждый наслаждается своим одиночеством, а бывает, что так болтаем и болтаем, что потом обзываем друг друга и расходимся. Всё бывает. Главное это понимание.
- Ну, а как то, что ты женщина, а он мужчина.
- Ну, это святое. А почему спрашиваешь? Ты ж всё о нас знаешь.
- Так. – Галина Сергеевна посмотрела на Нинусю. – Казантип навеял.
Они посмотрели друг на дружку и пошли вверх по камням. Потом камни кончились. Они пошли по узкой тропинке в высженой траве и поднялись довольно выско.
- Вот, - Нинуся кивнула головой.
Галина Сергеевна посмотрела в сторону кивка.
Внизу раскинулось плато. В ярких лучах солнца она производило какое-то феерическое впечатление. Высженая трава и камни, по краям плато окаймляют возвышенности с изрезанными вершинами; внизу дно плато пересекает несколько грунтовых дорог, где-то вдали, поднимая пыль, по одной из них ехал автомобиль, грузовик похоже; по всему плато разбросано несколько нефтяных качалок. ?...
- А вон там видишь, это заброшенная атомная станция, - сказала Нинуся, показывая рукой куда-то в сторону города.
- Здесь всё заброшенное, - сказала Галина Сергеевна, поворачиваясь и глядя по сторонам. – Посмотри только туда. – Она показала вперёд и вниз.
- Нефтяные вышки. А они не заброшенные. Они дают нефть. Говорят, что даже американцы приложились к этим вышкам.
- А выглядят, как заброшенные. И вон тот грузовик, - Галина Сергеевна показала на клуб пыли вдалеке, - выглядит пришельцем из какого-то заброшенного мира. Здесь можно снимать фильмы про инопланетян.
- Потому Васвасу Казантип и понравился. Здесь как вырываешься из нашего насквозь прагматичного мира. Забываешь, что есть деньги, что есть люди. Есть только ты и тот, кто с тобой рядом.
- Да-а-а, нефть, - сказала Галина Сергеевна.
- Нефть, - сказала Нинуся.
- Как-то всё это...
- Не вяжется со всем тем, за чем мы сюда приехали, с тем, что наговорил этот Сашка? – спросила Нинуся.
- Да, пожалуй.
- Всё вяжется. Это судьбоносные ... как они там называются? – Нинуся посмотрела на Галину Сергеевну.
- Пласты? – неуверенно сказала Галина Сергеевна.
- Может, но не пласты.
- Детали?
- Ну, что-то в этом роде. Атрибуты может.
- Артефакты!
Они рассмеялись, потом некоторое время молча стояли и смотрели на плато.
- А вон дорога и какой-то забор, - нарушила молчание Галина Сергеевна, оторвав свой взгляд от плато и повертев головой по сторонам.
- Забор? – Нинуся посмотрела куда-то вдаль направо. – А мы с тобой уже в зоне заповедника, между прочим.
- Он за забором?
- В прошлом году не был. Идём, посмотрим.
Они пошли напрямик сквозь сухую колючую траву в сторону дороги.
- А колючек! - сказал Галина Сергеевна.
- Колючек много, - сказала Нинуся. – Неужели саранча поела всех кузнечиков.
- Может и поела.
- Жаль. И бабочек что-то не видно.
- Казантип!
- Казантип!
Они вышли на дорогу, прошли по ней немного и увидели небольшое кладбище, обнесенное тем самым забором.
- Ещё одно кладбище, - сказала Галина Сергеевна.
- Ещё одно. Это, наверное, новое, а то было старое, – сказала Нинуся. – Но зачем же так много забора. Здесь можно весь Крым захоронить.
- И не только Крым.
- И Казантип.
- И Казантип.
Женщины рассмеялись.
- Но это всё не то, - сказала сквозь смех Нинуся. – Вон, - он ткнула куда-то рукой, - море!
- Да оно уже и не далеко, - сказала Галина Сергеевна, посмотрев в сторону протянутой Нинусиной руки.
- А это ещё кто? – Вырвалось вдруг у Нинуси, и в голосе был испуг: она смотрела куда-то влево вдоль дороги.
По дороге шёл человек. Он был в шортах, в футболке и с рюкзачком за спиной.
- Мужик? – спросила Нинуся.
- Ты думаешь, Сашка? – с ужасом прошептала Галина Сергеевна.
- Да этот вроде повыше.
- Да, этот совсем высокий.
- Но Сашка всё время горбился, сутулился, нагибался кккк нам...
- И что же делать?
- Не боись, Галюшка. – Нинуся посмотрела по сторонам. - Нас больше. Я знаю несколько приёмчиков.
- Да и я, если что, могу с цепи сорваться.
- Они ещё не знают, что мы, бабы, можем со страха натворить.
Перешёптываясь, женщины медленно шли по дороге. Мужчина приближался.
- Может, свернём и пойдём напрямик, - предложила Галина Сергеевна и показала рукой в сторону моря.
- Напрямик? – Нинуся посмотрела в сторону моря. – Можно и напрямик. А если он подумает, что мы его испугались?
- Дуры! – Галина Сергеевна рассмеялась. – Какие ж мы с тобой дуры.
- Дуры не дуры, а вот ты... – Нинуся вдруг умолкла и ткнула рукой вперёд. – Смотри!
Вдали на дороге появилось ещё несколько человек. Нинуся и Галина Сергеевна долго всматривались вдаль на дорогу.
- Там есть женщины, - сказала Галина Сергеевна.
- Я вижу там и детей чуть подальше, - сказала Нинуся.
- И мужик, смотри, остановился и оглядывается.
- Смотрит назад. Ну, слава тебе, господи! Слава тебе, господи!
- Да-а-а, ну и дуры ж мы с тобой.
- Смотри, мужик свернул с дороги и присел на камень.
- Ждёт своих.
- Ну что, сворачиваем и идём напрямик к морю?
- Сворачиваем и идём напрямик к морю.
Они по траве и колючкам прошли еще метров пятьсот и вышли к берегу. Справа и слева только море и отвесные скалы. На всех скалах сидели чёрные птицы.
- Красота! – Нинуся раскинула руки.
- Да-а-а. – Галина Сергеевна тоже раскинула руки.
- Это бакланы. – Нинуся показала на птиц. – Мы в прошлом году узнали. Их здесь очень много.
- Бакланы. А что эт они сидят так неподвижно.
- Балдеют и греются.
Бакланов было очень много. Они неподвижно сидели на всех скалах, и в воздухе их было много, одни летели низко почти касаясь воды, другие летели высоко над головой, они летели парами, по пять, по десять, по много, они летели клиньями, в линию, в шеренгу друг за другом, они переговаривались. Только чайки воделялись в этом параде бакланов, чайки летали каждая сама по себе, и на скалах они сидели каждая сама по себе: одна вдруг спохватится и взлетает, другая вдруг, увидев рыбёшку, бросается в воду.
- Хорошо то как! – простонала Нинуся. – Ну, куда?
- Вперёд!
Они пошли по едва обозначенной между камнями в траве тропинке. Тропинка то уводила от моря, то приближала.
- Да-а, а в прошлом году было столько саранчи, - сказала Нинуся.
- Я ни разу не видела саранчу, - сказала Галина Сергеевна.
- Почти как люди. Такие же наглые, активные и жрут всё. Потрясающее зрелище!
- И водку пьют?
- Водку не знаю, но…
- Смотри! – Галина Сергеевна остановилась, показывая рукой вперёд. – Это самая настоящая анфилада бухт. Это!..
- Да-а-а. – Нинуся натолкнулась на неё. – Красотень! – Может присядем и перекусим.
- Давай пройдёмся, пока силы есть, - сказала Галина Сергеевна и оглянулась.
- Жара, - сказала Нинуся, глядя по сторонам.
- Это хорошо. Это лучше, чем холодно.
- Как красиво! Ну, давай посидим и перекусим.
- Нет, нам дальше. Сашка! – Галина Сергеевна ткнула указательным пальцем вверх.
- Почему? Что Сашка?
- Тут близко. Тут нас может Сашка достать. – Галина Сергеевна с опаской оглянулась, потом посмотрела по сторонам. – Нам нужно уйти от Сашки подальше.
- Да нет тут никакого Сашки. Посмотри! – Нинуся показала рукой в одну сторону, в другую. – Посмотри! Я ведь тоже его боюсь. Я вообще боюсь колдунов.
- Пройдём дальше, - настойчиво сказала Галина Сергеевна. – На всякий случай.
- Может нам вообще отсюда уехать? – Нинуся с ухмылкой посмотрела на Галину Сергеевну. – Он заворожил тебя?
- Да...нет...- Галина Сергеевна вздохнула. – Как бы тебе это сказать…
- А мне одного дня достаточно, чтобы уйти от его заворожения, - сказала Нинуся. – Хотя этот Сашка…
- Заворот мозгов! – Галина Сергеевна приобняла Нинусю. – А как же твоя теория, твоя схема счастья? Как же Васвас?
- Заворот мозгов? – Нинуся задумалась. - В любой теории бывают проколы. – Нинуся посмотрела куда-то вдаль. – Хорошо, пройдём немного дальше.
Они проходят несколько бухт. Одна красивее другой. Ярко синяя вода, где-то местами настолько синяя, что кажется, такого не бывает.… Скалы. Песок. Камни. Валуны. И в небе, в синем небе белые пушистые облака.
- Смотри, солнце уже где. Мы так весь Казантип обойдём. – Нинуся остановилась и оглянулась. - Давай уже где-нибудь и упадём.
- Ещё чуть-чуть, - попросила Галина Сергеевна.
- Ох, уж этот Сашка. – Нинуся покачала головой, вздохнула и пошла за Галиной Сергеевной.
И снова скалы, камни, трава, колючки.
- Смотри! – вскрикнула Нинуся и показала вперёд.
Перед ними раскинулась огромная бухта... камней. Камни разных размеров усыпали берег у самого моря, образуя только небольшую песчаную бухточку, и заполняли собой достаточно большое пространство подальше от моря, образуя каменную ложбинку, по которой была проложена песчаная дорога. Дорога начиналась, видимо, где-то на плато и заканчивалась почти у самого моря.
- Сколько камней!
- Каменоломня.
- А вон какие-то вагончики и люди там ходят.
- Обойдём их?
- Обойдём. А жаль, крисивая бухта. Столько камней! И какие камни!
- Обходить далековато. А там видишь, к морю идёт дорога.
Они переходят дорогу. На краю дороги стоит табличка «Проезд запрещён».
- Эта дорога, наверно, была руслом речки. Древней речки.
- Она к вагончику ведёт.
- Ободём?
- Обойдём. Мужиков в вагончике лучше обходить.
- Мужик из вагончика это не судьба?
- Не судьба.
Женщины рассмеялись.
- И сразу в первую же бухту?
- В первую
Они по камням – тропинка уже куда-то задевалась в этих камнях - поднялись высоко, и с холма раскинулась вся бухта: камни, кустарники, камни, кустарники…Валуны! травы почти нет, только камни и кустарники и вдали море. Синее-синее. И белые-белые облака... Это даже не бухта, а скалиситое ущелье, покрытое кое-где выжженной травой и кустарником. Кустарник выделялся на фоне коричнево-серых камней и валунов изумрудными пятнами... Было видно, как из вагончика вышел человечик и завернул за вагончик, потом вышел ещё один человечик, он что-то нёс на спине. Потом два человечка встретились и некоторое время постояли рядом и разошлись.
- Дорога ведёт наверно к качалкам?
- Это всё одна банда.
Женщины рассмеялись.
- Да-а-а, - Галина Сергеевна посмотрела в сторону плато. – Твой казан меня впечатляет.
- Это дно казана, но не мой казан, а Ка-зан-тип! – сказала Нинуся.
Потом молча они пошли по камням.
- Смотри какокй камень. – Нинуся показала на камень, выделяющийся из всех других рядом с ним.
- Да-а-а, к нему явно прикасалась рука человека, - сказала Галина Сергеевна.
- Васвас сказал, что к нему прикасалась рука женщины, - сказала Нинуся.
- Эт почему же?
- А ты что не видишь, что пытались вырезать кончик мужского члена.
- Что-что? Подойдём поближе?
- Я что тебе, не видела мужских членов!?
Они рассмеялись и пошли дальше. Дальше они шли молча, глядя по сторонам. Нинуся даже начала что-то напевать, Галина Сергеевна ей подпевать…
- А вот эта бухата!.. – Нинуся застыла на месте.
- Да-а-а. – Галина Сергеевна тоже остановилась
Перед ними раскинулась классическая бухта: берег изгибался дугой, образуя что-то вроде подковы, по краям камни и скалы, по центру песчанная дуга, сразу от берега мелководье, дно песчаное, потом дальше и по краям дно каменистое и с травой; там, где песок, море светлое; там, где камни и трава, оно сине-зелёное, а вода прозрачная – прозрачная...
Они спустились к бухте, скинули шорты, футболки и шлёпки и побежали в воду. Визжали, плескались.
- Сейчас перекусим, - крикнула Нинуся.
- Обязательно, - крикнула в ответ Галина Сергеевна.
Потом они отплыли от берега метров на сто.
- Хоро... – Галина Сергеевна не договорила и с ужасом на лице показала рукой куда-то в сторону берега.
- Что с тобой? – спросила Нинуся, взглянув на Галину Сергеевну.
- Смотри! – Галина Сергеевна продолжала показывать в сторону берега.
Далеко на самом верху на камне стоял человек; не было видно, куда он смотрел, но то, что он стоял к ним лицом, было очевидно. Он долго стоял неподвижно.
- Он смотрит на нас, - пробурчала Галина Сергеевна.
- И пусть себе смотрит, - сказала Нинуся.
- Это Сашка.
- Не говори глупости. Сашка пониже росточком и пошире.
- Отсюда не видно, какой он высокий или широкий, но манеры...
- Да откуда ты знаешь его манеры?!
- К берегу и вперёд. – Галина Сергеевна заработала кролем к берегу. Нинуся, выждав несколько секунд, брассом - за ней.
Когда они вышли на берег, то с берега того места, где стоял человек, им не было видно. Быстро покидав одежду в сумочку, они почти побежали вдоль берега. Когда они выбрались из бухты, поднялись на камни и оглянулись, то увидели, что человек, который так напугал Галину Сергеевну, всё ещё стоял на камне и смотрел...
- Он смотрит в нашу сторону, - сказала Галина Сергеевна.
- В нашу, не в нашу... Да пошёл он. – Нинуся достала баклажку воды и сделала глоток.
- Он идёт за нами!
Человек действительно спрыгнул с камня, на котором он стоял, и быстрым шагом направился в их сторону.
- Что будем делать? – испуганно спросила Галина Сергеевна.
- А ничего. - Нинуся посмотрела в сторону человека. – Идём себе дальше и всё. Нас, всё-таки, двое. Сломаем его и всё.
Они пошли вверх в обход очередной бухты.
- Он идёт как раз туда, где мы... куда мы... Он идёт нам на перерез! – Нинуся вдруг испугалась. – Неужели Сашка!?
- Ты права, двоим нам он ничего не сделает, - сказала Галина Сергеевна.
- Да я не о том, что он что-то сделает, - почти крикнула Нинуся. – Он гипнотизёр. Заворачивает не в ту сторону! Он завораживает. И если это опять он…
Галина Сергеевна вдруг рассмеялась и, посмотрев по сторонам, явно что-то выискивая, подняла камень.
- Со мной не пропадёшь, - возбуждённо произнесла она. - После Бойза я всех мужиков имею. Я такое ему устрою... Такое! Ну, подходи! Ближе! Ближе!
Тем временем расстояние между ними и человеком сокращалось, они и человек приближались друг к другу: человек шёл по верху вниз, они - поднимаясь по каменистой тропинке вверх.
- Нинусь, - Галина Сергеевна вдруг остановилась, глядя на приближающегося человека, - это не Сашка.
Нинуся тоже остановилась, посмотрела на приближающегося человека.
- А кто же это? – с ужасом произнесла она.
- Да что с тобой? – крикнула Галина Сергеевна. – Сашка – это ужас. А это мужик какой-то... – Она не договорила.
К ним подошёл мужчина в камуфляжной форме. Черноволосый, загорелый.
- Добрый день, красавицы. – Он улыбнулся, но улыбка у него получилась какой-то злой и напряжённой, он достал из кармана куртки какую-то книжечку и протянул её Галине Сергеевне.
- Добрый, - сказала Галина Сергеевна, мельком взглянув на книжку. Нинуся спряталась за Галиной Сергеевной.
- У вас есть разрешение на посещение Казантипа? – спросил мужчина.
- Какое разрешение? – спросила Галина Сергеевна.
- Здесь нельзя просто так ходить, - сказал мужчина.
- А как тут можно ходить? – Галина Сергеевна рассмеялась.
- По разрешению или... – Мужчина сморщил лицо и посмотрел куда-то мимо Галины Сергеевны.
- Или? – спросила Галина Сергеевна.
- И что же нам теперь делать? – крикнула из-за её спины Нинуся.
- А что делать? – Мужчина посмотрел на Нинусю.
- Сколько стоит разрешение? – спросила Галина Сергеевна.
- Посещение заповедника стоит двенадцать гривен, - сказал мужчина.
- Без проблем. – Галина Сергеевна посмотрела на Нинусю. – Расплатись с работником заповедника.
Нинуся полезла в пакет.
- Это сколько? – Она задумалась. – Двадцать четыре гривны?
- Это хорошо, что сюда никого не пускают, - сказала Галина Сергеевна. – Так чисто и красиво.
- Держите. – Нинуся протянула работнику заповедника деньги.
Работник заповедника достал из пакета пачку квитанций.
- Не надо нам квитанций, - сказала Нинуся.
- Это на весь день, - сказал работник заповедника.
- Ну, вы ж нас запомните, - сказала Галина Сергеевна.
- Ну? – работник заповедника задумался. – Тогда это много. – Он вернул Нинусе часть денег.
- Да вы что! – Нинуся попыталась возмутиться, но работник заповедника проявил настойчивость и вернул ей часть денег.
- Никого не видели там? – Работник заповедника показал в ту сторону, откуда они шли.
- Никогошеньки, - ответила Нинуся.
- Ну, удачного вам путешествия, - сказал работник заповедника и зашагал вверх по тропинке.
- Это оказывается работник заповедника! – Нинуся расхохоталась, когда работник заповедника удалился на значительное расстояние.
- Да, представь себе. – Галина Сергеевна покачала головой. – Ну, вперёд! Путь свободен.
Они поднялись чуть-чуть вверх, свернули в сторону моря и вскоре оказались около ещё очередной бухты. Бухта была такой же красивой, как и предыдущая, но... В ней было многолюдно.
- Сколько людей. – Нинуся схватилась за голову.
- Да-а-а. – Галина Сергеевна вздохнула. – Ну и бог с ними, так уже хочется присесть, попить и перекусить.
- Это нудисты, - сказала Нинуся. – Вон, видишь, тётки голые и рядом мужик, тоже голый.
- Тогда почему другие не голые? – спросила Галина Сергеевна.
- Не успели раздеться. – Нинуся рассмеялась. – У них, наверное, всё как в стриптизе, медленно и не сразу....
- Но до конца, - сказала Галина Сергеевна. – Давай не будем смотреть в их сторону.
- А они не стыдятся своей наготы.
- Всё равно. Обходим их. Обходим их и не смотрим на них.
Они в который раз пошли вверх по узкой высженой тропинке в обход бухты. Обходить всегда приходилось далеко, так как тропинки в обход бухты уводили далеко от моря.
- Интересно, как их обслуживал работник заповедника? – хихикнула Нинуся.
- Оптом, - сказала Галина Сергеевна. – Ну, ты, я вижу, отошла немного от Сашки. Так? Да и я, кажется, отхожу. Фу-у-у.
- Да вроде так. Но я уже тоже устала. Хочется в море. Хочется пить. Хочется съесть виноградика.
- Так можно идти до бесконечности.
- До бесконечности.
Они ещё что-то говорили, говорили, говорили…
Море открылось сразу.
- Море! – почти закричала вдруг Галина Сергеевна, взобралась на один огромный камень и посмотрела вдоль берега. – Ты только посмотри!
Нинуся тоже взобралась на этот огромный камень. Их взору открылись бухты. Женщины замерли. Бухты слева и справа, и прямо бухта.
- Ну, в какую? – спросила Нинуся.
- Дай полюбоваться. – Галина Сергеевна смотрела на бухты с открытым ртом. – Сколько цветов. И синий и зелёный. Какое море! - И мелководье. Вон справа. И то, что надо. И камни и скалы.
- Чтоб не было никого.
- Чтоб никого не было. - Галина Сергеевна показала на бухту слева. – Там уже кто-то есть.
- Нет, он не в бухте. Он простои идёт. Мимо проходит. Гуляет. Турист. Пешеход.
- Давай вот в эту прямо с камнем посредине.
- Зелёная бухта?
- Да, совершенно зелёное море в этой бухте.
- Это, наверно, водоросли зелёные.
- Это наша молодость.
- Давай.
Они начали спуск. Сначала спуск был пологий, потом вдруг резкий обрыв и тропа разветвилась. Они свернули направо. Тропинка пошла по самому краю: внизу в ложбине трава, скалы, кустарник. Кузнечики выскакивали прямо из-под ног. Коричневая бабочка долго летела впереди вдоль тропинки.
- Вот и бабочки и кузнечики появились.
- Это к удачи.
Тропинка обогнула ложбинку и начала подниматься вверх, а вниз тоже пошла тропинка, но очень круто и по скалам.
- Вниз? – Нинуся оглянулась.
- Вниз.
- Только осторожно.
- А как будем выбираться обратно?
- Обратной дороги нет. – Нинуся расхохоталась. – В другие бухты ещё труднее спускаться.
Они медленно, осторожно наступая на каждый выступ, спустились к морю. Бухта была песчаной и достаточно большой. На несколько частей её делили огромные камни-волны.
- Кажется никого.
- Никого.
- Здесь? – спросила Нинуся, присаживаясь на песок.
- Давай пройдём чуть дальше, - сказала Галина Сергеевна, показывая на огромный камень.
Они остановились у огромного камня - скалы. За камнем оказалась небольшая песчанная площадка, она для обзора сверху и с боков была закрыта, только с моря можно было её видеть.
- Я разденусь полностью, - сказала Нинуся, стаскивая с себя шорты.
- Не знаю. – Галина Сергеевна посмотрела по сторонам. – Что-то я вдруг всего боюсь.
- Да если кто и появится, то мы успеем одеться. – Нинуся скинула с себя футболку, купальник и побежала в воду. – Тут камни. Надо заходить осторожно. – Она осторожно, присев, с помощью рук зашла в воду, немного прошлась руками по дну и поплыла. – Красота! Красота! – крикнула она из воды, и… Эхо. Эхо! Её слово «Красота» облетело всю бухту справа и долетело до неё эхом ещё громче. – Тут эхо! – крикнула Нинуся. – Сюда!
Галина Сергеевна скинула с себя только шорты и футболку, осталась в открытом купальнике, и побежала в воду. Добравшись до Нинуси, она оглянулась на берег и крикнула:
- Э-ге-гей!
И через некоторое время это «Э-ге-гей» эхом долетело до них ещё громче. И они начали кричать всё, что приходило в голову и слушать эхо.
- Невероятно!
- Какой балдёж!
Купались и кричали они долго. На верху над бухтой появилась группа людей: они некоторое время стояли и смотрели на бухту, на море и исчезли где-то за скалами. Потом появилась женщина с ребёнком подростком: они быстро прошли поверху и исчезли.
Женщины подплыли к берегу и ещё некоторое время лежали в воде на камнях. Первой вышла из воды Нинуся.
- Будем загорать. Вот здесь у камня сверху нас не будет видно. И солнце есть. – Она сделала несколько глотков воды из баклажки. – Есть когда будем?
- Уже и не хочется.
- Ах ты чёрт! – Нинуся посмотрела на Галину Сергеевну и махнула рукой. – Подстилки всё-таки забыли.
- Забыли? – Галина Сергеевна порылась в пакете. – Как будто брала.
- Забывчивость – это плохой знак. – Нинуся посмотрела по сторонам. – А здесь опасно находиться.
- Почему, - насторожилась Галина Сергеевна.
- Если кто там наверху пошутит камнем. – Нинуся покачала головой.
- Да-а, - Галина Сергеевна посмотрела по сторонам. – И спрятаться не успеешь.
- Надо держаться поближе к скалам. – Нинуся по камням поднялась немного вверх и скрылась за камнем. – Ой, Галюша, да тут грот... Пещера.
Галина Сергеевна последовала за ней.
В скале действительно была пещера, в человеческий рост, она уходила сначала куда-то вверх, потом поворачивала направо.
- Страшно, - сказала Нинуся.
- Давай вперёд! – подтолкнула её Галина Сергеевна. – Может, труп найдём. – Она рассмеялась.
- Ты что-о-о, - прошептала Нинуся, робко поднимаясь вверх, Галина Сергеевна за ней.
Они дошли до поворота. Дальше было темно. Нинуся сделала шаг в темноту.
- У! – крикнула вдруг Галина Сергеевна.
От неожиданности Нинуся дернулась и ударилась головой о скалу.
- Ты что-о-о!? – закричала она.
- Да эт...я... – смеялась Галина Сергеевна.
- Ну и шутки у тебя. – Нинуся пощупала затылок. – Дура ты, настоящая дура.
- Больно? Ну, извини.
- Извини. – Держась за затылок, Нинуся вышла из пещеры. – Шуточки у тебя.
Они вернулись на песчаную площадку у большого камня. Нинуся разостлала шорты и футболку и легла на них.
– Можно было бы конечно лечь и на песок, но… Солнышко грей меня всю и хорошо грей.
Галина Сергеевна сделала тоже самое.
- А, ты, Ассоль хренова, - зло сказала Нинуся, - ты б лучше забралась на скалу и посмотрела в море, нет ли там алых парусов, не появился ли там этот твой капитан Герз.
- Ну, прости, Нинусечка. – Галина Сергеевна обняла Нинусю и поцеловала в затылок.
- Посмотри – посмотри, - улыбнулась Нинуся.
- Нет, - Галина Сергеевна вздохнула, - капитанов Греев уже нет и не будет. И Ассолей тоже. И алых парусов. Теперь будут Сашки разные.
- Дурочка ты. Есть и капитаны Греи и Ассоли. Всё есть. – Нинуся приподнялась на руках и посмотрела в море.
- Вместо алых парусов вон тот катер с прицепом.
- Формула называется.
Из-за скалы тем временем вылетел катер с прицепом, Формулой, то есть, там сидело несколько человек.
- Сейчас он дёрнет, сделает вираж, они выпадут, и будет смешно. – Нинуся захихикала.
Как по её команде, катер заложил крутой вираж, и пассажиры Формулы попадали в воду.
- Ну! – Нинуся легла на спину и закрыла глаза.
- Всё нормально. – Галина Сергеевна разлеглась на песке и посмотрела на облака. - Я так не балдела уже очень давно, - сказала она.
- Глупо, - сказала Нинуся. – Очень глупо. Раз в год надо обязательно выбираться на море. Море это всё!
- Это даже больше, чем всё, - сказала Галина Сергеевна. - И как это мы так опустились, что работа нас засасывает.
- Да-да-да. – Нинуся открыла глаза, приподнялась и задумчиво посмотрела куда-то в сторону моря. – Глупо? Да. Забывчивость – это плохой знак.
- Ты всё о подстилках. – Галина Сергеевна рассмеялась. – Не думай ты о них. В песке…
- Я о вчерашнем мужике, - сказала Нинуся.
- О Сашке что-ли? – Галина Сергеевна почесала лоб. – Да он просто псих. Сейчас время такое. Сейчас все психи. Ты только взгляни на телек. – Она вздохнула, зевнула. – Поспать что-ли?
Некоторое время они молчали. Галина Сергеевна лежала на спине и смотрела куда-то в небо. Нинуся лежала на боку и смотрела куда-то в море.
- Главное, Галюша, не обгореть. – Нинуся посмотрела по сторонам. – Надо тень найти. И очки мы с тобой забыли. Ой, дуры мы дуры. Ну, - она вздохнула, - тот вчерашний мужик и озаботил нас. Ты поняла, не обгореть бы. Весь кайф накроется медным тазом. – Она легла на живот. – Попка тоже должна подрумяниться. А ты смотри наверх, вдруг мужик, тот самый появится. Он обязательно появится сверху. – Нинуся рассмеялась, но лицо её было серьёзным. Смешок больше был нервным.
- Я буду смотреть на солнце, - сказала Галина Сергеевна. – Солнце это всё. Мужчина должен быть солнечным. Ярким.
- Рыжим с седой бородой…
- С выщипанными бровями…
- Без трусов.
- Без ничего и вот с таким …
- Но умным… - Нинуся приподнялась на руках, взяла баклажку с водой и сделала несколько поспешных глотков, глядя в море. – Давай назовём эту бухту Семейной.
- Семейной? – Галину Сергеевна села и протянула рука за баклажкой, Нинуся отдала ей баклажку. – Что-то и мне пить захотелось. – Галина Сергеевна сделала несколько глоточков воды. – Ты ничего не замечаешь? – спросила она вдруг.
- Я? – Нинуся снова легла на спину, подложив под затылок ладони.
- Нервничаем мы, - сказала Галина Сергеевна.
- Да. – Нинуся закрыла глаза. – Всё-таки это Сашка. Он что-то поднял со дна наших душ. Есть такие люди…
- Нет, Нинуся. – Галина Сергеевна легла на спину и посмотрела на белые облака. – Ты знаешь, Нинусечка, последние дни, - она задумалась и продолжила, - мы с тобой столько всего наговорили о серьёзных вещах. Столько мыслей. Столько философии. – Галина Сергеевна надолго замолчала.
- Ну и? – нарушила молчание Нинуся.
- А не ушёл бы Бойз, так ни о чём мы с тобой и не поговорили б, - сказала Галина Сергеевна. – Были бы только всё те же разговоры про сериалы, про косметику там разную, сплетни были бы разные. Суета. Быт. Тоска. А у нас в последних днях столько поэзии, романтики. Столько возвышенного! И оглянешься назад… - Галина Сергеевна немного помолчала. – Нет, что ни говори, но в одиночестве всё-таки больше поэзии жизненной, мыслей… Смысла больше! Одиночество это что-то возвышенное! Твоя душа свободна от кого-то рядом. Она парит. Может и к лучшему, что Бойз от меня ушёл. Ведь я уже сто лет не задумывалась о возвышенном. Театр это не то. Хотя и в театр хожу раз в сто лет. Кино? Книги разве что. Но что мы читаем? Чем нас опутали? Может, мне раньше вся русская драматургия и была скучна лишь потому, что все наши классики изображали своих героев в экстремальных душевных состояниях? И человеку пребывающему в этой суете, в этом быту, где деньги, еда, одежда и только, всё это непонятно и скучно. А? Как ты считаешь? – спросила Галина Сергеевна.
Нинуся не ответила.
- Хорошо, что Бойз ушёл, - заговорила Галина Сергеевна, не дождавшись ответа Нинуси. – Я и с детьми теперь буду чаще видеться. И не зазывать упрямо их в гости, а сама съезжу к Катеньке в Питер, к Семёну в Москву. Развеюсь. И к маме начну ходить чаще и помирюсь с её новым мужиком. Ну что, отца не вернёшь, а жизнь… Нет, хорошо, что Бойз ушёл. Хорошо. – Галина Сергеевна приподнялась на руках. – Как ты думаешь?..
В ответ Нинуся всхлипнула.
- Нинусечка, ты в порядке? – Галина Сергеевна подползла к Нинусе.
Нинуся открыла глаза. Они были полны слёз, и как только она их открыла, слёзы полились по вискам…
- Нинуся!.. – заговорила Галина Сергеевна.
- Всё нормально. – Нинуся приподнялась на руках и села на песок. – Нормально.
Некоторое время они молчали. Галина Сергеевна смотрела на Нинусю, Нинуся вытирала ладонями слёзы.
- Всё нормально. – Нинуся попыталась улыбнуться. – Ну что, назовём эту бухту Семейной?
- Не знаю – Галина Сергеевна пожала плечами, посмотрела по сторонам. – Красиво, конечно. Уютно. Вон та чайка как сидела, когда мы пришли, так и сидит…Вот только сейчас сделала круг и… Не знаю. Пусть будет Семейной.
- Семейной. – Нинуся, глядя в море, взяла баклажку, сделала глоток воды, шмыгнула носом и тяжело вздохнула.
- Всё, - бодро сказала Галина Сергеевна, - делаем перекус. Начнём с винограда?
- Можно и с винограда. – Нинуся встала и, глядя в море прищуренными глазами, потянулась.
Галина Сергеевна расстелила на песке полотенце и начала выкладывать из пакета продукты.
- Ой, я забыла про печенье, - вскрикнула она. – Может …
- Стоп! – вдруг вырвалось у Нинуси. - А это ещё что такое? – Она встала на камень и пристально, приложив ладонь ко лбу, посмотрела в море.
- А! - Галина Сергеевна или не расслышала её слов или не придала им значения, махнула рукой и, что-то напевая, продолжила «накрывать на стол».
– Кто-то плывёт сюда, - тихо сказала Нинуся. Сказала тихо, но в голосе её было что-то такое, что Галина Сергеевна бросила «накрывать на стол» и осторожно посмотрела в сторону Нинуси.
- Кто-то плывёт сюда, - повторила Нинуся громче и повернулась к Галине Сергеевне лицом. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. - Может рыба, может животное. – Нинуся попыталась улыбнуться. - Ой-ё- ёй. – Она вдруг замельтешила. – Не знаю кто, но это он… Надо сматываться. Я не хочу лишаться Васваса… Собирайся…Ой, раздетые…
- Что ты несёшь? – Галина Сергеевна взяла баклажку, сделала глоток воды, привстала и посмотрела в море. – Во-первых, он мне каркал, а не тебе; во-вторых…
- Да как ты не поняла!? - почти панически закричала Нинуся и вдруг перешла на шёпот: - Он истину каркал. Он… его слова дошли до меня. Истину он каракал! Надо смываться. Я не хочу никаких перемен… И на твою теорию одиночества мне наплевать. - Нинуся схватила свои вещи и убежала за скалу. – Тоже мне, поэтика! Философия!..Накаркал всё-таки тот чудик, - доносилось из-за скалы…- Ну и влипла, дура. Пить надо меньше, идиотка…
Галина Сергеевна тем временем, делая маленькие-маленькие глоточки воды, продолжала смотреть в море.
К берегу прямо в их сторону кто-то действительно плыл. Плыл саженками, но как-то странно, движения его были вялыми, как на издыхании, после нескольких таких вялых гребков он надолго погружался в воду, потом появлялся. Не казалось, что он плыл. Казалось, что он тонет и сопротивляется этому, хочет спастись. Потом он опять перешёл на свои вялые саженки.
- А может этот человек тонет, - предположила Галина Сергеевна.
- Эти люди, когда тонут, ещё крепче цепляются, - сказала из-за скалы Нинуся.
- Нет, не тонет. – Галина Сергеевна поправила купальник.
- Конечно, не тонет, - сказала из-за скалы Нинуся.
- Этот человек как-то странно приближается к берегу, - сказала Галина Сергеевна. - Возможно и правда, что это кто-то из идиотов. – Она оглянулась и посмотрела на разложенные продукты.
Этот кто-то из идиотов тем временем уже доплыл почти до самого берега и, продолжая ползти по мелководью, скрылся за камнем.
- Откуда он взялся, этот пришелец из моря? – Нинуся вышла из-за скалы в купальнике. – Весь кайф испортил, этот шакал ясновидящий – Она выглянула из-за камня и посмотрела на пришельца из моря. – Ты только посмотри на него, он, кажется, ещё что-то говорит.
- Пьянь наверно, - сказала Галина Сергеевна.
- Может и пьянь... А-а-а, это наверно один из тех, кто может выпал из Формулы. – Нинуся улыбнулась и задумалась.
- Точно.
- Ну, тогда это точно идиот... Тише. – Нинуся прислушалась. – Он кажется уже и хохочет.
- Хохочет? – Галина Сергеевна тоже прислушалась.
Они обе выглянули из-за камня и посмотрели на пришельца из моря. Тот действительно хохотал, лежа в воде на спине.
- Пойдём отсюда, - сказала Нинуся.
- Пойдём, - согласилась Галина Сергеевна.
Они собрали свои вещички, вышли из-за камня и, стараясь особо не шуметь, пошли к тому месту, где спустились в бухту.
Пришелец из моря продолжал лежать в воде и хохотать. Галина Сергеевна оглянулась на пришельца из моря, потом чуть приотстала от Нинуси и направилась в сторону пришельца.
- С ним что-то происходит, - крикнула Нинусе Галина Сергеевна.
- Ничего с ним не происходит, - крикнула в ответ Нинуся, она уже одной ногой стала на выступ и собиралась уже подниматься вверх. – Все они хотят одного – трахаться.
- Я спрошу. Может человеку нужна помощь. А? – Галина Сергеевна остановилась.
- Делать тебе нечего, - крикнула Нинуся.
Галина Сергеевна улыбнулась Нинусе и направилась к берегу.
- Если что… - начала кричать Нинуся.
- Да. – Галина Сергеевна махнула ей рукой и подошла к пришельцу из моря. Он хохотал и что-то бормотал. - Эй, человек, вам плохо? – спросила Галина Сергеевна.
Пришелец из моря хохотнул один раз, выругался, потом ещё один раз хохотнул, замолчал, поправил комок морской травы на своей голове и медленно-медленно повернул её в сторону Галины Сергеевны…
Это был Евгений Петрович, почти как по теории ночного Сашки из кабака.
- Вам плохо? – повторила свой вопрос Галина Сергеевна.
- Идём! – крикнула Нинуся. Она, стоя на камне, оглянувшись, недовольно смотрела в сторону Галины Сергеевны.
- Сейчас, - крикнула ей в ответ Галина Сергеевна. – Может, вам помощь нужна? – обратилась она снова к Евгению Петровичу.
Евгений Петрович повернул голову в сторону Нинуси, потом он снова перевёл взгляд на Галину Сергеевну
- Судьба! – почти вскрикнул он вдруг и с усмешкой на своём заросшем седой щетиной лице начал напевать: - Цыга-а-анка гада-а-ала. Цыга-а-анка гада-а-ала…
- Начинаются эти Сашкины асяся. – Нинуся спрыгнула с камня и решительно направилась к Галине Сергеевне. – Цыганка ему гадала!Ты случайно не Сашкин друг из ночного кабака? По его теории именно люди, находящиеся в какой-то там экстремальной жизненной ситуации, максимально возмущают какое-то там пространство, что и приводит…Судьба! Нет никакой судьбы! Идём! – Она, подойдя к Галине Сергеевне, схватила её за локоть и потащила за собой. – А ты, мужик долбанный, пьянь... – Она оглянулась на Евгения Петровича и замерла, пальцы её начали медленно разжиматься, и рука Галины Сергеевны выпала из её руки.
- Что с тобой? – с ужасом на лице произнесла Галина Сергеевна, она посмотрела на Нинусю, потом на Евгения Петровича, потом опять на Нинусю. – Что?.. – Её взгляд вдруг стал каким-то задумчиво - рассеянным и направленным куда-то далеко мимо Нинуси.
Нинуся как-то странно улыбнулась ей, погладила её по плечу и, задрав вызывающе подбородок, подошла к Евгению Петровичу и присела у его головы. Евгений Петрович перестал петь и замер в каком-то ожидании.
- Век картошки мне не есть, - прошептала Нинуся. – Бойз, как ты нас вычислил? – ещё тише спросила она.
Евгений Петрович медленно повернул голову в её сторону, их взгляды встретились.
- Бойз, что ты здесь делаешь!? – вдруг не своим голосом закричала Нинуся…
И её слова «Бойз, что ты здесь делаешь?» улетели в море, эхом пробежали по скалам Семейной бухты и вернулись, но уже с каким-то морским солёным привкусом...
И ВМЕСТО ЭПИЛОГА
ЭХО, ЭТО ОДИН ИЗ ФЕНОМЕНОВ БУХТ КАЗАНТИПА. КРИКНИ ЧТО-НИБУДЬ ПРИЯТНОЕ, И ЭТО ПРИЯТНОЕ БУДЕТ СОПРОВОЖДАТЬ тебя ВСЮ ТВОЮ... ОСТАВШУЮСЯ ЖИЗНЬ.
казантип
© Copyright: Александр Пушин, 2014
Свидетельство о публикации №214070201981
Свидетельство о публикации №214070201981
Рецензии