Женщины масок не носят

Игорь Мерлинов

«Женщины масок не носят»

Неоконченная комедия для импровизации

Автор не несёт ответственности за содержание этой пьесы. Все события являются вымышленными и никогда не могли бы происходить. Любое очевидное сходство персонажей с реальными лицами, живущими или жившими, является чисто случайным.


Действующие лица:

Эстебан, шестидесятник
Тоньо, слуга Эстебана
Рикардо, доктор
Хайме, слуга Рикардо
Сид, пенсионер
Шельмон, капитан в отставке
Робертино, цирюльник
Цинтия, сводница
Мария, первая подруга Эстебана
Анхелина, вторая подруга Эстебана
Делия, третья подруга Эстебана

Бездействующие лица:

Эскарлет, влюблённая женщина
Лесбия, влюблённая женщина
Игнасио, рассказчик



Меня зовут Игнасио, я – сегодняшний покорный Ваш рассказчик. Я появляюсь только между прочим. Меня заметить можно лишь от скуки, шагающим неведомо куда или, в припрыжку, второпях, стремглав бегущим за кем-то загадочной и неуловимой. Я останавливаюсь иногда, болтаю, пью и куролесю, или стою столбом, задравши кверху шею, уткнувши нос в ночные небеса, когда я в них бриллианты звёзд считаю. Итак, вот перед Вами коротенькое описание всех затятых в текущем представленьи.

Стебаша, так ласково я назову торговца Эстебана, торговца в прошлом, можно легко узнать. Он словно сложен из дубовых пней, так мастерски сколоченных и связанных друг с другом. Мальчишкой он пел в церковном хоре, и с тех пор, сторонится всех проповедников, и на дух всех монастырей мужских, лицеев и гимназий не переносит. Он говорит, что вся схоластика и сладострастие учителей оставили неизгладимо разные отверстия в его фигуре. Одна из них, так точно, в голове, чтоб легче было бы его мозги извлечь, если бы, судьбе угодно, он испустил бы дух где нибудь за Нилом, и много лет тому назад. Теперь же он - шестидесятник, то бишь застрял между шестидесятью и семидесятью годами. Над мощным лбом его, решительно и по-тевтонски, навис седых волос неукротимый венчик, а лысина, что неприкрыта, так плавно переходит в сгорбленность, в сутулость уставших плеч. Он появляется в цветной рубахе, навыпуск, в парусиновых штанах, одетых наизнанку, да так, что он огромный орган прячет в переднем, то в левом, а то в правом кармане отглаженных штанов. Однако, должен Вам заметить, всем обстоятельствам и окруженью вопреки, наш Стёба - очень мягкой и чувствительной натуры человек, и даже щедр, настолько время ему это позволяет. Он пунктуален, и всё по полочкам готов расположить, и наперёд. Он больше слушает, чем говорит. И за прошедший год, с последней ярмарки, когда перед почтенной публикой я прежде тут являлся, неутомимый Эстебан за деревенскими ледями увивался, а имя им Мария, Делия, и, конечно, Анхелина.

Cлуга же Эстебана зовётся Тоньо, почти неуважительно, как будто такое имечко сложили из двух кастильских слов, названья передка да бранного такого междометья! О родословной Тоньо ничего нельзя сказать, вот только что известно, что это прошлый второгодник, каким был только раз, и не окончив даже второй год учений оставил парту и подался в воровство. Потом примкнул к какой-то секте, затем вдову кривую охмурил, с ней наклепал шестёрку несмышлёных, но бросил всё, и был на юг однажды выслан по подозрению в растлении соседских отроковиц. После чего он занялся занятьем благородным, он торговал травой и порошком, в друзья навязывался состоятельным клиентам полов обоих, был гидом, подделками удачно торговал, лакействовал в различных пансионах, в консьержах был по выходным у псевдо богатеев, что появляются по выходным из Готама, сутяжничал, сводил грошовых лицеисток, за что снискал у них и страх и уваженье, но не любовь. Итак, наш Тоньо, - интриган, любитель троиц, сивобородый узкоглазый крючконосый губошлёп, который слов не договаривает и мямлит односложно, а по делам услуги семенит в штанах младенческих коротких и в шапке летней набекрень.

(Игнасио заливается в приступе кашля, садится на сцену и сидя продолжает) Не могу, не могу! Кашель замучил! Итак, предсавлю Вам Рикардо, старикашку, врачишку, лекаря, пиявочника и болтуна, каких не знаю как наш шарик носит. Итак, Рикардо – наук лечебных бакалавр, магистр калечащих наук, он философии почти-что доктор, заупокойных корреспонденций эмерит, корреспондент вялотекущих членов, и академик венерических наук, писатель, прикладной проктолог – Рикардо, всё что нужно Вам, чтобы спокойно умереть. Среди его всех благородных качеств я бы, однако, выделил амурное до беспредела хвастовство, идиотизм, стяжательство, бескчемность, жадность, а если спросите кого, так скажут, что болтун и неуч, рогоносец, замучает своей латынью непонятной. А от себя добавлю, что он за сводницей приударяет, за Цинтией, зависимость свою от юбок скрыть Рикардо невозможно. Он Эстебану набивается в друзья. Прокуренный, с щеками тёмного отлива, он во всё чёрное одет, и будто-бы одежды не меняет, в рубахе чёрной и платке.

Слуга Рикардо – это глупый Хайме. Происхождение – найдёныш. Он найден был в коробке с контрабандой, что вынесло на берег после большого шторма. Он с детства попрошайничал, и был бы а рабство верно продан каким-нибудь пиратам, если бы не внешний дебилизм и плоскостопие. Однако он с детства сохранил необычайную подвижность, гибкость, так, словно сделан был из гуттаперчи. Он ходит с рожей чёрной неумытой, торчащей, как у ежа, соломой шевелюрой. В руке он часто крутит палку, игрушки, прутья, мухобойку или иное, что попадётся под руку. В словах он путается, так что прибегает к заученным скороговоркам.

В друзья почтейнешему Эстебану набился другой сексагенариан, пижамник Сид. Он яростно доказывать готов, что ранен был в сражении, он в Южном полушарии сражался и вплавь спасался с затонувшего «Бельграно», был награждён и де, ранение заставило его ходить крючком. Его седая голова всегда устремлена вперёд, и над плечами шея накрест, словно надломлена над сгорбленной спиной. Однако злые языки про Сида утверждали, что это просто дарвинизм – прошу у публики прощенья за такие сложные слова – а шея Сида искривлена от постоянного лизанья. Добавлю лишь, что Сид – невероятный жадина и скупердяй невиданных пропорций, давнишний рогоносец, как все его пенсионерские собратья.

Шельмон, что капитан в отставке, ещё один заслуженный вояка. Его фамилия всё время ускользает. Мочилин, Злыдьнин, Носорогос? Не потому ль, что шельмочку нашли младенцем в пушечном жерле, завёрнутым в солдатские обмотки. Наверно, Марс, сам бог войны, дитя состряпал с фельдшерицей. Кто знает? По его словам, он в легион парашютистом записался, в Бельгийском Конго получил ранение пониже копчика, когда от темнокожих удирал, засев в сортирной яме.  За поясом он носит револьвер сорок четвёртого калибра, что с рукояткой костяной, напоминающей головку, и со стволом, длинною в уд, которым капитан готов похвастаться. Но, впрочем, Шельмон известен всем как враль, хвастун, трусишка. Он путает слова, вставляя в них испанский. Орлиный нос его вздымается по-залихватски криво, отбрасывая тени в жаркий день, курчавая седая шевелюра поникла, слово выцветший овечий воротник.

Сосед Шельмона – Робертино, цирюльник по призванию, и фигаро по мастерству. Он бритвенный станок из рук не выпускает, а дамам, вновь прибывшим в городок и ищущим поклонников на час и на неделю, интимное бесплатное он обещает обновленье. Он также совместительно фактотум, - лицо доверенное всех вновь объявившихся господ с востока-запада, которым стало лень самим организовывать себе досуг и ужин. Заметить должен я загадочность, отчасти, Робертино. По собственным словам, он – негодяй, но не за чем таким ещё он не был пойман. По обстоятельствам он скромен, чернорубашечником, цензором и прокурором он мог бы стать в другие времена.

Что же о Цинтие, кроме того, что сводницей известной она является? Уфф! (Игнасио вздыхает и разводит руками). Базарная бабёнка, с фигурой словно детская юла или имбирный корень, громкоголосая простушка.

Мария, о дева Мария! Мария, жгучая брюнетка, с огромной грудью, с мушкой на щеке, с большими карими глазами, могучими плечами и страстным голосом, подруга первая у Эстебана уже как год, она патрона навещает по вызову, всего в пяти часах езды она от Стёбы, что по нашим временам – ф-юить! – почти ничто.

Анхелина, почти что ангел, но без крыльев, и пола женского, и выпить может бочку. Шатенка, с грудью огромадной, и тонким голосом подростка, с лицом обратной стороны луны, она – вторая пассия у Эстебана, уже как год, она живёт недалеко-неблизко на щедрую стипендию благоволителя, которую тот, прочем, ничем совсем не гарантировал, которая в один злосчастный день ичезнуть может, словно дым.

Блондинка Делия - меня бросает в краску! – с грудью безразмерной и безразмерным ртом, здоровая девица, которая, по сплетням, в себе упрятать может любые чудеса Болоньи, на гастрономию я намекаю, почти что, не на науки и не на что-либо другое, тьфу, совсем запутался, Вы поняли меня! Она последняя случайная подруга Эстебана, случайная, ведь проживает по-соседству, в квартале от него.

Теперь и в заключение, представлю я Вам бездельников, всех тех бездействующих, но их немного. Вперёд немного забегаю, когда перед окном, в зарёй окрашенном и слабом сером свете, влюблённые явились Эстебану, прекрасная туманная худая Эскарлет и Лесбия в прозрачном белом платье, как газ, как грёзы, как волшебный сон, как только самое ментальное виденье, которых и не видели зрачки.

Я, - Ваш Игнасио, слуга покорный! Я всё сказал.


АКТ 1

31 декабря. Шесть часов утра до двух часов дня.

Надписи за сценой:
«Рикардо лечит Хайме от неожиданной болезни.
Сид приглашает Рикардо, Шельмона, Робертино и Эстебана на ужин.
Эстебан узнаёт, что все три его подруги нежданно приезжают одновременно на торжество.»

На сцене – дом Эстебана. На первом этаже – харчевня домашней кухни. На втором – за окнами с деревянными створками без стёкол – резиденция самого Эстебана. На третьем этаже под плоской крышей – почасовая гостиница. Густые тропические заросли по обе стороны от дома. За домом, под скалой, голубые просторы океана. Перед домом – площадь с фонтаном.

На площадь на ходулях вбегает Хайме. Он падает и корчится на земле со смехом и причитаниями.

Хайме: (говорит скороговорку) Ой! Я поменялся бы с волшебным магом шкурой, или как Джек взошёл под небеса по длинному стрючку, чтобы взирать оттуда на всех вас, но только не страдать от этого последнего напастья! Меня как будто духи искусали, и подточили все ночные комары. И эти волдыри в штанах, как незаслуженно, проклятье! Это всё Цинтия, и шелудивая её подружка, что тёрлась об меня намедни. Теперь опять какой-нибудь безмозглый докторишка меня начнёт целить и мазать всякой дрянью, словно ему я – полотно, а он – божественный художник, торопится который меня засунуть в скипидар! Тьфу-тьфу, а вот Рикардо!

Рикардо: Что за жизнь, если всё что вы чувствуете, так это боль в заднице! Котлета по-киевски - это вовсе не шницель по-венски! Я сразу вижу, что стряслось! О, Хайме, ты – жертва пакостной болезни - Пруриго дебаттуотис!  Я сделаю тебе большой укол в плечо и в ногу, а также бициллин! Побольше бициллина, чтобы тебе хорошим всё так не казалось! Дыши, дыши, дыши! Ты не начешешься в могиле, так торопись на свете дочесаться, пока тебя лечу, имбесиль!

Хайме вскакивает с земли со спины, резко выбросив ноги вперёд. Потом он бьёт себя самого по щекам, попеременно меняя ладони и щёки, левой по левой – правой по правой, левой по правой – правой по левой, и так далее, потом опять падает и кричит: Мой господин! (говорит скороговорку)

Рикадо: Какой придурок тупоумный! Какой велеречивый частобай! Почто тебя я нанял, идиота? Ты Цинтию не трожь, блохатый!

Хайме: Какой жестокий мир! Как много мстительных и кровожадных чистоплюев! (говорит скороговорку) А вот и Сид пожаловал, мой сэр достопочтенный. Его очередная содержанка, поди домой ещё с загула не вернулась! Я вижу Сида перескоп, торчащий за углом, и слышу тапочек поношенных шуршанье!

Сид: Я пригласить тебя хочу на ужин, достойный мастера Артузи Пеллегрино, его рецепт неаполитанских макарон я перенял вчера, моя хозяйка соус приготовит.

Рикардо: Кто будет там? (в сторону: Хе-хе, придётся захватить и соль и кипяток, и пармезан и прочая с собою...) Ведь не одной же вермишелью сыты, как говорил Гален в «De Semine» - великое творенье!

Сид: Помимо нас, Шельмон, я также приглашаю Робертино, Эстебана и Цинтию, а та наверняка кого-нибудь да приведёт.

Рикардо: А отчего же, Робертино ты собираешься на ужин пригласить? Ведь вы друг друга не терпите на дух?

Сид: Я приглашу, а он и не придёт, сославшись на живот, он туп как его бритва.

Рикардо: А что Шельмон?

Сид: Шельмон – другое дело. Помимо прочего, поведать мне вояка обещал, как храбро он с акулами сражался, как захватил пиратский груз травы, который флибустьеры потеряли, как бурю перенёс один на острове, и как он год прожил за счёт откопанных дублонов!

Раскрывается створка в окне на втором этаже. За створкой появляется фигура Эстебана.

Эстебан: О, горе мне! Несчастие случилось, всё произошло, что же мне делать, как справиться с грядущей катастрофой?

Рикардо и Сид в оба голоса: Так что стряслось?

Эстебан: Они все едут, все три в один и тот же вечер! Мария отмечает день рожденья, а Анхелина просто Новый Год справляет, а Делия, так та на что-то впрямь невнятное сослалась, то ли её прабабка умерла, то ли корова отравилась, а то ли крыша протекла, не знаю!

Сид: Они все трое лгут, моя одна мне тут намедни так соврала, что...

Рикардо: Сид, молчи! Не плачь же, Стёба! Давай по приглашенью Сида соберёмся, а там уже, как говорят на греческой латыни: “Per aspera ad cunni”!

На площадь к фонтану вбегает Шельмон.

Шельмон (с отдышкой): Я только что на шаре прилетел. Во всех Сантьягах побывал, но вот такое видывал впервые-с. Пуриссима мадонна! Моя подружка, кажется, зачла, когда я храбро гнал контрабандистов. Мои воззвания нашли ответ на небесах!

Сид (в сторону): Какой, однако, идиот, и мне с ним ужинать...(сдерживает смех)

Хайме: (говорит скороговорку)

Первый антракт:

Правый угол дома Эстебана (со стороны зрителей). Из густых зарослей под манговым деревом появляются два мима, высокий и низкий. Низкий мим (девушка) одет в спортивные болтающиеся штанишки до колен, белую нательную маечку без рукавов и шапку американской футбольной лиги набекрень. Высокий мим в парике (дядечка) одет в облегающее бедра платьеце в полоску, он на высоких каблуках и с маленькой сумочкой в руке. Пара останавливается, обнимается и выделывет всяческие фокусы. Высокий вытряхивает сумочку, ищет что-то в накладной груди, потом недоуменно смотрит на окно на третьем этаже. Затем Высокий убегает в кусты, и тащит из кустов деревянную лестницу. Он подхватывает Низкого мима под мышку и карабкается по лестнице наверх. Пара удачно скрывается в окне. Затем окно открывается, показывется Высокий мим и бросает в зрительный зал леденцы на палочке с привязанными к ним презервативами.

Звучит ария «Madamina, il catalogo ; questo» из оперы Моцарта «Дон Жуан»
http://www.youtube.com/watch?v=4nP6yqADn8A

На сцене появляются глиняные марионетки. Сначала это марионетка длинноволосого седого старика и его глиняного дога. Затем к ним присоединяется марионетка девицы в фривольном одеянии. Затем появляются другие женские марионетки различных форм и возрастов, сначала две, потом три, а потом и шесть, и все пляшут вокруг старика и его дога зук, потом конпа, а потом кизомбу.


 АКТ 2

31 декабря. Два часа дня до десяти часов вечера.

Надписи за сценой:
«Сон Эстебана. Ему являются влюблённые.
Цинтия и Тоньо задумывают провести стариков, вступая в сговор с Робертино.
На ужине у Сида.
Случайная встреча трёх девиц.»

Сиеста – тихий час в спальне Эстебана. Он дремлет. Сквозь сон:

Как сер вот этот первый свет, что пробивается сквозь окна, сквозь жалюзи и сквозь моё больное сердце! Я вижу полосы, они редеют на стене, я слышу петухов, они кричат по мне, - рассвет, еще один рассвет у дня, как помню, накануне...и я опять дышу, и слава богу, как всё в последние кварталы изменилось, какое иное видение теперь деньки мне озаряет, дышу и счастлив этим. Погоди, забыл, конечно, инженю одна простая мне могла б составить пару, что-то скрасить, если решусь, однако – медлю, не решаюсь, не знаю, нужно ль мне такое временное бремя, которым вскоре я натешусь, или, она, привыкнув ко всему, махнёт рукой и скажет мне «адьё», когда пресытится подарками и всем, чего смогу ей обещать...Но что это? Мерещится ли мне? Но нет, я вижу в самом деле! Кто ты? «Я? Я – Эскарлет, влюблённая девица». Ты прекрасна! Я вижу, ты – как орхидея, во всём и розовом, пурпурном, лиловом, ярком, кровяном, я вижу серый свет ложится медленно сквозь окна на лицо, на тонкое лицо, как буквы на пергамент, я давно не видывал такой медлительной печали в больших глазах, как шмель, как мёд, как макадама. Сложила руки ты в печали, зачем, прекрасная, зачем? Я вижу тень твою без рук напротив, на стене, но нет – уже не вижу! Тебе я всё, всю правду расскажу, не уходи! Постой! «Я в Лесбию недавно влюблена» Ах, в Лесбию...Но какова она? Она – твой паж? Она ли...Лесбия – твоя сестра? Быть может, от другой семьи? «О, Лесбия – прекрасна! Ей – тридцать три, она, как одуванчик, в платье подвенечном и с крылышками, следует за мной...» Останься, Эскарлет! Не уходи, так скоро тени на стене исчезнут, проснутся птицы, запоют, и свет из серого наполнится отливом золотым, лимонным, я грусть твою смогу, быть может, смыть. Давай разденемся и бросимся под волны в океан! «Я не могу. Прощай, же, Эстебан!»

За дальним столиком в харчевне сидят Тоньо и Цинтия.

Тоньо: Послушь..же, Цинтия, я знаю, Робертино, он – мастер на все руки, фак...фак...фак-тото...фактотум, то бишь. Я заикаюсь от волненья! Идейка мне одна взбрела, и думаю привлечь я Робертино.

Цинтия: Так что задумал ты, прохвост?

Тоньо: Пора, пора б придурковатых нам на деньги развести, я должен всем, и в месяце последнем издержался.

Цинтия: Так чем могу помочь? И мне какая доля? Кого ты вздумал провести? Шельмона? Эстебана?

Тоньо: Мы разведём Венецию с Болоньей. Мне этот Сид маразматический порядком надоел , я знаю, Робертино дух его не переносит, плюс этот скряга, Рикардишка, ветеринар и отравитель, ему бы лощадь я не дал лечить. Я точно знаю, оба годовые дивиденды ждут ото дня на день. Скажи мне, Цинтия, ещё тебе готова услужить та парочка совсем созданий юных, которых летом видел я с тобой? Мне помнится, их мать тебе их на поруки поручила...

Цинтия: Не знаю, как с Рикардо...Ты – бестия, тебе я их пришлю.

Тоньо: Пришли их сразу к Робертино. Кориной притворится он, твоей напарницей. Затем, устроит им с ублюдками свиданье, с таблеточником и с мурлом портовым. Он разукрасит парочку твою чем надо из своей цирюльни. Я же, впопехах, к фискалу сбегаю. По следствию, от тут же идиотов упечёт, - но, я-то знаю, что раскошелиться они на месте поспешат, мне не впервые приходится такое дело провести.

Цинтия: А моя доля?

Тоньо: Всё пополам. Робертино состряпать всё готов бесплатно, из чувства мести и из желания так незаметно насолить этим двум старым ино...странцам.

Открытый ресторанчик. На ужине у Сида за столом сидят Эстебан, Рикардо и Шельмон.

Шельмон: Меня акула-мако в прыжке чуть-чуть не сбила! Но мною выловленный голубой марлин – тю-тю, она сожрала рыбку с потрохами! Не тут-то было, вижу, рядом плавники, прикинул я на глаз, и надвое помножил, побольше лодки нашей была бы, тигровая акула так сразу мако «тяп!», о, диос мио, косточки наверх, у той из брюха сразу что-то показалось, тюки с деньгами или с порошком, не знаю, сразу почернело небо...

Сид: Да-да, я знаю точно, вот однажды на Мальвинах...

Рикардо: ...нах...нах сдались твои Мальвины, ты рад, небось, что Робертино не пришёл! А если б и пришёл, ему бы ты уху в последний путь состряпал из звездочётов, крылаток, бородавчаток, и непримерно, жирный скалозуб бы оказался на тарелке!

Эстебан: А это кто, в очках бухгалтерских, в платке поверх наращенных волос, на пятом месяце, похоже?

Робертино: Корина я. Я Цинтии напарница. И у меня, хи-хи, есть пару лакомых кусочков, которыми я с вами поделюсь. Какие звёзды, какая честь служить вам, Сид, вы – доблестный радушный наш военный, которому девица юная любая готова страстный вечер посвятить. И вам, Рикардо, вы – светило кафедры, науки медицинской практической бесценный наш слуга, уже как тысяч пять, наверно, излечивший (шёпотом: Дай бог им памяти...), Рикардо, на вас надеюсь, на ваш пыл!

Шельмон: Ну и язык! Она ничем не поперхнётся!

Сид: Конечно, отчего-ж..Меня бросает в жар и краску заранее, ну как такое упустить!

Рикардо: Non miror,  Маннейа, non miror...Корина, веди своих футатриц!

У входа в ресторанчик по-случайности сталкиваются Мария, Анхелина и Делия.

Эстебан: О, началось! Пора мне лезть под скатерть...

Похоже, что все три девицы всё же замечают Эстебана перед тем, как он прячется под столом.

Мария: Алло, ты тут, однако, Анхелинка! Всё здоровеешь, пивом на тебя не запасёшься! До восемнадцатой бутылки мне в раз не дотянуть.

Делия: Мария, ты, кажется, прекрасно загорела, теперь темней ты нас обеих, милочка моя!

Анхелина: О, Делия, давно мы не встречались, ты выглядишь прекрасно, наверно утро провела в волшебном сне на каменном полу, в кутузке!

Делия: Не стоит ли нам, девочки, взять, заключить союз на эту ночь, так, вместе, сможем большего добиться и выгоду то полную сумеем мы извлечь из кинутого нами Эстебана. Вот только Тоньо нужно провести, его нам следует всегда остерегаться.

Три девицы удаляются вместе в темноту аллеи.

Второй антракт:

На сцене появляются три девушки-акробатки. Акробатки исполняют курбеты, сальто, рондады и флик-флаки.

Затем к ним присоединяется танцовщица. Она танцует и поёт песню:

Я с тобой, любимый, вечно на шпагате поперечном.
Подари мне золотой – покажу я провисной!
Я танцую пируэты, ты разбрасывай монеты.
Встану в стойку я, в курбет, тебе сделаю минет!



АКТ 3

31 декабря по 1 января. Десять часов вечера до шести часов утра. 

Надписи за сценой:
«Хайме разочарован. Рикардо признаётся в любви Цинтие.
Сид попадается в ловушку. Эстебан рассказывает Шельмону об Эскарлет и Лесбии, и тот в горячке отправляется на свидание с ними. Полночь. Новый Год.
Эстебан расстаётся с тремя девицами. На подпитие он встречает на рассвете Игнасио. Счастливый конец.»

К харчевне кувырками подкатывается Хайме. Сидя, он дёргает себя за волосы и голосит: Наёмницы! Последнее забрали у меня, негодные наёмницы! Где только Цинтия их набрала?

Тоньо: Ты, что, членоподобный, только что родился? Чем думал ты, резиной - не мозгами? Так как они?

Хайме: Одна – пиранья с акульими зубами кружилась всё кругами, вторая, вроде Покахонтас, мужеподобная, кружилась, но в обратном направленьи, пока карманы у меня не опустели! Лишь дыбом волосы стоят, но прочее - так напрочь опустилось! Они с планеты прибыли иной, наверное. Какие твари бессердечные, повысосали всё, заразы!

Тоньо: Эх, Хайме, ты – болван, как далеко тебе до господина, поди у Эстебана поучись!

Хайме вскакивает, хватает с земли прут и стегает им Тоньо. Оба скрываются в темноте, Тоньо позади в погоне за Хайме.

Левый угол дома Эстебана (со стороны зрителей). На лавочке под манговым деревом Рикардо и Цинтия.

Рикардо: Моя любовь – это не два су за представленье. И словно я пары лечебные вдыхаю. О, Цинтия – ты пьедестал, а я – твой капитан, наварх, спасение для меретриссы! Ты - мой плывущий лазарет, чтоб в море выдти и со славой в Болонью мне вернуться, Цинтия, не медли!

Цинтия: Конечно, Рико, ты – один, тебя я только дожидаюсь. И если ты сердцебиение прощупать не сумеешь под моей грудью знаменитой, тогда читай всё по губам, признательно что шевелятся, поверь словам!

Рикардо: Амада! Костюм мой словно просветлел от слов таких! Тебе отдам все гонорары от моей книги «Целительный клистир», которую издать готов по наущенью Сида.

Цинтия: Оставь клистир себе, давай-ка, лучше дивиденды, ты мне скорее помоги, да, кстати, не ходи сегодня ты к Корине, останься лучше же со мной, я расчехлю тебя по всем наукам!

Рикардо: Конечно, Цинтия, я – твой! Давай чехольчики оставим, все дивиденды – все твои!

Цинтия (шёпотом в сторону): Два адвоката, тихий инженер, один торговец фруктами, один заморский турок, и вот теперь и этот мерзкий докторишка! Ну и компания! Зато исправно платят, и, как положено, считают, что одни, что только к каждому из них единственно я прилагаюсь!

Возле лестницы, ведущей на третий этаж, на постоялый двор, встречаются Сид и переодетый Робертино, представляющийся как Корина.

Робертино: Ах, Сидушка, я так обрадована, вот и ты. А где ж Рикардо, твой соратник?

Сид: Куда-то он запропастился. Наверное, он телом занемог в последние часы и не решился, хаханьки, мне конкуренцию составить. Ну, что ж, мне более достанется.

Робертино: Конечно, папенька! А молодым так каждой годков так впятеро-то меньше, чем тебе.

Сид: Святой Престол мне всё давно определяет. Давай поднимемся.

Робертино: Ну что ж...

Сид и Робертино расстаются. Сид поднимается наверх, в одну из комнат. Робертино спешит в участок.

За столом выпивают Эстебан и Шельмон.

Эстебан: Теперь я только понимаю, и что, и как, и отчего. Вот например, мы не спешим передавать свой опыт всем тем, кто помоложе. Отчего? А потому, что всё так беспросветно, что не хотим заранее надежд их светлых омрачить. Теперь самим придётся им решать, как путь свой жизненный продолжить.

Шельмон: Кларо ке си. Ты прав, Стебаша, тебя за это я люблю!

Эстебан: Шельмон, ты погляди вокруг на наши дряхлые сословья. Один - так вроде пастуха, живёт безвылазно в деревне, девиц таскает за собой, как стадо кочевое, и вечно в стаде что-то есть, на что он глаз в хлеву положит. Другой, так тот скорей охотник, наездом всё, охотится на что попало и кое-как в сезон своей коротенькой охоты, всё поджидает в темноте с ружьём и красочным муляжем. Последний – словно из крестьян, растит он связи, поливает, и долго ждёт свой урожай, молясь о солнечной погоде и о дожде во срок. Иль я чего-то упустил?

Шельмон: Давай ещё по стопке! Ты забыл про нас, про отличившихся героев! На нас так вешаются сами!

Эстебан: Посланницы-то? Не смеши! (выпивает). Горько! Гляди, гляди, я вижу их обеих в темноте...на них наброшены гирлянды...фонарики...ужель?

Шельмон: Давай, Стебаша, за тебя! (выпивает).

Эстебан: Салют, Шельмон! Но это, я вижу точно, - Эскарлет. Она ведёт подругу Лесбию. Они вдвоём преодолеют, похоже, всё, и наше тщетное распутство, и свою бедность, и свой навязчивый порок, - как будто что-то в этом смыслю – Шельмон, гляди, краса ступает Эскарлет! (простирает руки в темноту и падает со стула).

Шельмон: Я вижу их! Одна на кролика похожа, она рогами, как улитка шевелит, и за другой такой взлетает, чудовище! Я не отдам... как холодно! Вперёд! Ура! Постой, забава, Эскарлет! Скажи, ей, Лесбия, храбрее нет Шельмона!

Шельмон опрокидывет стол и устремляется в темноту навстречу Лесбии и Эскарлет.

Полночь. На ратуше пробивают часы. Наступает Новый год.

Делия: Как всё отчётливо на расстояньи, но как всё страшно, что вблизи. Кто это под столом с раскрытым ртом, как мегафон, что в бегстве был уронен? Эстебан, это ты?

Эстебан: Делия, иди сюда...Подай мне руку...Со мной останься до утра...

Делия: Ты приготовил мне подарок? (Делия помогает Эстебану подняться. Она вытаскивает из кармана его штанов рулон ассигнаций, перевязанных резинкой).

Эстебан: Со мной останься до утра...Хочу познать всю глубину...и чувств ко мне. Ты согласилась же на всё, ты обещала мне давно...Я буду путешествовать среди твоих безмерных полушарий, как Марко Поло или Магеллан, то на восток, а то на запад. Делия, скажи, что ценишь ты меня!

Делия: Ах, Эстебан, я долго задержалась! Спешить мне надо. И мачеха, и нянька заболели! И я спешу домой. Чмок-чмоканьки! Адьёшеньки, Стебан! (в сторону: Болван какой, пора спешить к болванам, пора пройтись скорее по карманам!)

Делия исчезает в темноте. Из темноты появляется Анхелина.

Анхелина: Купи мне пива, Эстебан! Меня замучили счета и жажда. Давай плеснём за Новый год!

Эстебан: Послушай, милочка, ведь мне давно пора. Всё кончено, всё кончено меж нами! Какой мне с этого выходит прок, коль ты являешься за пивом и деньгами, и исчезаешь так же, чтоб днями позже появиться просохшей, без гроша, без чувств ко мне и уваженья?

Анхелина (рыдает): За что меня ты оставляешь, Эстебан!...Я тысяч пятьдесят хочу...дивизой!

Эстебан: Нагорные тебе я дам пять тысяч. Через неделю. Пришлю я за тобой, фискал нам всё подпишет. Прощай!

Анхелина с бутылкой пива в руке исчезает в темноте. Из темноты появляется Мария.

Мария: Приветствую тебя я, Эстебан! Какая милая причёска!

Эстебан: Мария, с днём рожденья! Я видеть рад тебя. Но я не ожидал. Я так устал, похоже, от всего...(в сторону: Я видел, кажется, тугую незнакомку среди огней, внушительных размеров...)

Мария (целует Эстебана): Спасибо, дорогой! Не буду я тебе мешать, а на неделе увидеться со мной надумаешь, дай знать. Приятных сновидений! (в сторону: Не так же я глупа, чтоб дать собой пресытиться! Вернусь попозже я за новым, и буду дёргать старика на новые подарки, пока на удочке он плотно так застрял!)

Мария исчезает в предрассветной темноте.

На заре по площади навеселе бредёт Эстебан. Он, на удивление, сталкивается с Игнасио.

Эстебан: Как хорошо! Как ты, любимая, прекрасна!

Игнасио: О ком ты так?

Эстебан: Кто ты? Не вижу я тебя...Игнасио? Незнающий ты мой...Быть может, навсегда, до времени, быть может...Скажу тебе, что жизнь полна и Эскарлет, и Лесбий!

Игнасио: Но ты...?

Эстебан: Но я? Могу сменить я всё, но сцену – никогда! Она - дана, теперь – импровизируй! Такая и вся жизнь, запомни, заруби...

Игнасио: Ну, что ж...Понятна моя роль. Я – рассказчик.

Эстебан: Ты только знай, что не заучено ничто!

Игнасио: Спасибо, Стёба, за слова...

Эстебан: Пожалуйста...От Лента к Истеру, и далее, мы только мимо все проходим... несём подарок высших сил...и все всего лишь на глоток отделены от небытья! Какой волшебный воздух! Довольно о печальном...

Игнасио: Аминь!

Игнасио бьёт челобитную, наклоняется на прямых ногах и ударяется о сцену лбом, прося оваций, потом падает и укатывается кувырками, держась руками за пятки.

Конец пьесы. Зрители расходятся.

Звучат музыка и песни: Bacco, tabacco e Venere riducono l’uomo in cenere!

На сцене появляются вымазанные сажей фаллофоры. Они несут огромные фаллосы, выкрашенные в белое, словно рождественские деревья.

2014 год