Властелин поневоле-29

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

Разбудил меня топот множества босых ног. Я открыл глаза и увидел, что все помещения Большого дома заполняются гвардейцами Сурова. Среди них мелькала и субтильная фигурка самого полководца.

– Суров! – позвал я.

– Слушаю, величайший из владык мира! – военачальник почтительно замер передо мной.

– В чем дело? – резко спросил я. – Разве для того, чтобы в Большой дом зашел хотя бы единственный воин, не требуется специального приказа повелителя?

– Мой господин как всегда прав, – ответил Суров. – Абсолютно во все дни без специального приказа того, перед кем трепещут суша, воды и небеса, ни один из воинов не переступит порога Большого дома. Но существует единственное исключение: утром того дня, когда всемогущий властелин готовится принять великую честь быть уподобленным богам, воины заходят в Большой дом, повинуясь моему приказу.

– Так отмени его!

– Мудрейший, в этот день я обязан отдать такой приказ – и ни за что не отменю его. Так не было никогда!

Разумеется! В этот день только последний идиот из тех, кто оказывается на моем месте, может не догадаться, какая участь его ожидает. И как же тогда обойтись без воинов? Мало ли какие неожиданности могут случиться, когда временный повелитель осознает, что стоит на пороге неминуемой гибели! А на всякие такие непредвиденные случаи воины тут как тут – они ему буквально шага в сторону ступить не дадут. Ну, ничего! С боевым излучателем, которым я вооружен, они дела еще не имели. Нет, пока что нервничать рано: в местный пантеон мне вход воспрещен – и в самом крайнем случае мой излучатель поможет объяснить это аборигенам весьма доходчиво.

Я встал и оделся. За каждым моим движением неотрывно наблюдали многие десятки глаз – в комнате было тесно от набившихся воинов. Они плотно обступили меня, так что я едва мог двинуть рукой, чтобы не задеть кого-то из них. Осознавать свою невозможность хотя бы относительно уединиться было очень тяжело. Это вызывало весьма неприятные ощущения вплоть до физического отвращения – особенно когда я понял, что даже справлять нужду мне сегодня предстоит в сопровождении этих пристальных взглядов.

Из помещения, которое я называл опочивальней, я перешел в комнату, где проходили мои трапезы. Там меня тоже ожидало несколько воинов. По сравнению с опочивальней, которая была ими тесно забита, здесь в первые мгновения я испытал даже некоторое ощущение свободы. Но лишь в первые мгновения – толпа воинов тут же начала перетекать следом за мной из опочивальни в трапезную.

«Неужели сегодня не будет действовать даже запрет, предписывающий не нарушать уединение вождя во время его трапез?» – подумал я.

Нет, этот запрет действовал по-прежнему. Как только наступило время завтрака и в Большом доме появились стряпухи со своими приношениями, воины наконец-то оставили меня в одиночестве. Однако это уединение все равно было весьма относительным – до меня беспрестанно доносились звуки, свидетельствующие об их пребывании во всех соседних помещениях.

Тем временем в дверной проем трапезной по одной начали входить стряпухи. Я смотрел на них, с волнением ожидая мгновения, когда в комнате появится Быстра, и пытаясь прогнать мысль о том, что она ведь может сейчас совсем не появиться. Наконец я вздохнул с облегчением – в дверном проеме показалась ее легкая фигурка.

У меня даже не хватило терпения поступить сейчас так, как я обычно делал, откладывая дегустацию блюда Славны или Быстры на последнюю очередь, чтобы иметь возможность перекинуться с ними парой фраз наедине. Впрочем, сегодня это уже не имело значения. Я подозвал Быстру самой первой.

– Стряпуха, ты ни о чем не желаешь поведать своему повелителю? – с нетерпением поинтересовался я, как только она подошла ко мне.

– Желаю, величайший и мудрейший! – с готовностью отозвалась Быстра. – Я принесла блюдо, которое ты повелел приготовить, и сделала все точь-в-точь так, как ты наказывал.

Так. Значит, по крайней мере, один из пунктов моего плана осуществлен. Уже хорошо. Но какова Быстра! Просто молодчина – не задумавшись ни на секунду, единственной фразой сказала все, что я хотел узнать, притом так, что никто из стряпух не понял, о чем идет речь.

– Спасибо! – улыбнулся я. – Можешь не сомневаться: ты получить за это блюдо достойную награду!

– Повелителю известно, какую награду мне хотелось бы получить больше всего, – голос Быстры дрогнул, но она сумела справиться с волнением.

Конечно, известно, Быстра! И если мне не по силам воскресить Славну, то сделать так, что-бы из «той, которая объявлена табу» она снова стала Славной – хотя бы посмертно, – я уж как-нибудь смогу. Если, разумеется, сам сумею остаться в живых.

…Никогда в жизни я не ел так медленно, как в этот раз. Какое это, оказывается, блаженство – позволить себе роскошь пребывать в одиночестве, зная, что на тебя в любую секунду не устремятся десятки взглядов, зорко следящих за каждым твоим движением. Только сейчас я понял и сполна оценил такую простую вещь!

Но все на свете когда-нибудь заканчивается. И вот уже возвратились стряпухи, чтобы унести посуду – а как только они покинули меня, комната вновь вмиг заполнилась воинами. Но и в их обществе мне было суждено оставаться недолго. Я заметил в рядах солдат какое-то шевеление, и мгновение спустя те, которые стояли ко мне ближе всех, почтительно расступились, пропуская вперед процессию во главе с верховным жрецом. Кроме жреца, в нее входило несколько его коллег рангом пониже, а также Хитр, который, как я его и просил, не попадался мне на глаза со вчерашнего вечера.

– Приближается великий миг твоего уподобления богам, повелитель, – вместо традиционного приветствия произнес верховный жрец, наряд которого сегодня выглядел еще более пышно и торжественно, чем вчера, когда он пришел, чтобы вместе со мной провести ритуал великого почитания чудесной вихрептицы. – Приближается этот священный миг. И пора начинать готовиться к нему…

Он еще не кончил говорить, как жрецы молниеносно накинулись на меня и стали стаскивать комбинезон.

Черт же меня дернул пренебречь угрозой внезапного нападения и не заслониться предусмотрительно от такой атаки всеми степенями защиты, которыми располагал комбинезон! Тогда жрецам, будь их хоть тысяча, ни за что не удалось бы справиться с этой задачей. Но жара и статус неприкосновенности, который до сих пор свято соблюдался всеми по отношению к моей персоне, притупили бдительность. К тому же Ясна, рассказывая о церемонии уподобления богам, ни словом не обмолвилась о подобной процедуре. Впрочем, она ведь рассказывала только о том, что происходило публично и чему она сама бывала свидетельницей. А это – пока только подготовка, которую ей ни разу видеть не доводилось… Да и атака оказалась столь неожиданной…

Короче, мой комбинезон в этот решающий момент никак не мог защитить меня и вообще оказался расстегнутым, а я – абсолютно не готовым к обороне. Поэтому несколько секунд спустя он уже валялся на глиняном полу трапезной, а вместе с ним – и все остальное, что было на мне и при мне, включая пояс с боевым излучателем и даже транслейтер, подвешенный на ожерелье из зубов морского хищника крэка, обладавших в глазах аборигенов такой могучей магической силой…

Меня раздели догола, а взамен напялили на тело нечто среднее между примитивным женским платьем длиной до колен и мешком с прорезями для головы и рук.

Теперь, оказавшись в мгновение ока разоруженным, а также оглохшим и онемевшим, я чувствовал себя до предела беспомощным. Еще минуту назад я был свято уверен, что боевой излучатель останется со мной до конца. И вдруг оказалось, что мне не только не удастся в случае необходимости оказать сопротивление, но и не будет никакой возможности без транслейтера контролировать и направлять ход событий, происходящих в соответствии с развитием мирного варианта моего плана.

«Если на ритуал уподобления богам меня поведут в таком виде, я обречен однозначно, – мелькнуло в мозгу. – А вместе со мной еще Мил и Ясна». И от мысли этой противно засосало под ложечкой.

Хитр между тем поднял с пола ожерелье с транслейтером и начал что-то объяснять жрецам, то и дело указывая на прибор и на меня. Я понял: общаясь со мной дольше и теснее всех других аборигенов, Хитр в какой-то степени представлял, для чего мне требуется транслейтер, и догадывался, что без него я ничего не смогу сказать его соплеменникам сам и не смогу воспринимать их слов, обращенных ко мне. Утром того дня, вспомнилось мне, когда я лежал связанный, не ведая, что буду сейчас провозглашен верховным вождем островитян, именно Хитра осенило принести мне транслейтер. Тогда и премьер, и верховный жрец сразу согласились с тем, чтобы прибор был возвращен мне. Может быть, то же самое произойдет и сейчас?

Надежда на успех снова забрезжила во мне.

Но нет – сейчас, как я мог заключить, наблюдая за происходящим, жрец почему-то резко воспротивился предложению Хитра. Видимо, у него имелись кое-какие собственные соображения о той роли, которую играет для меня транслейтер. И теперь, в преддверии столь важного ритуала, верховный жрец, умудренный многолетним опытом общения с божествами и духами, решил на всякий случай гарантированно обезопасить себя от любых гипотетических неожиданностей, связанных со сверхъестественными возможностями моего оракула.

«Хитр, голубчик, ну убеди же его, ну, пожалуйста, постарайся!» – отчаянно твердил я про себя, как будто он мог воспринять и понять мои мысли.

Увы, надежда была напрасной. Разговор Хитра и жреца продолжался еще какое-то время, потом мой адъютант, отступив перед непреклонностью главного специалиста племени по взаимодействию с высшими силами, замолчал и повесил ожерелье с транслейтером себе на шею.

Значит, не суждено…

Дальнейшее я воспринимал как бы со стороны, словно это происходило вовсе не со мной. Четыре жреца стали по бокам от меня, толпа воинов пришла в движение, освобождая проход, верховный жрец занял место во главе нашей группы, и я понял, что сейчас мне предстоит отправляться в последний путь.

Последний путь оказался недолгим: до порога Большого дома и еще шагов тридцать по площади к сооруженному из бревен и земли возвышению.

«И когда только его успели возвести!» – машинально мелькнула мысль. Еще вчера вечером здесь было ровное место. Выходит, верховный жрец все-таки решил не считаться с моим требованием обеспечить до утра покой чудесной вихрептице? Об этом я подумал уже совсем не машинально, а с немалой тревогой. И беспокойство мое усиливалось тем сильнее, что я пока не мог видеть место, где стояла леталка. Если мой запрет приближаться к леталке ночью был нарушен, кто-то из аборигенов мог ведь полюбопытствовать, что находится в ее кабине. И, значит, тем самым сорвать придуманный мной спасительный выход…

А впрочем, не все ли теперь равно? Транслейтер-то у меня отняли. Проникал кто-то в кабину или не проникал – я так и так не смогу осуществить свой план.

Тем не менее, поднявшись на возвышение, я первым делом глянул в сторону леталки. Она стояла точно так же, как я ее оставил поздно вечером вчера. Дверцы кабины были плотно закрыты.

Несмотря на то, что теперь это уже ничего не могло изменить, на душе стало легче. Нет, по-думал я, жрец не должен был пойти на нарушение наложенного мой запрета – он же надеется в будущем поставить леталку себе на службу. В том смысле, разумеется, в каком он представляет ее способности и возможности. По крайней мере, вчера, с энтузиазмом почитая чудесную вихрептицу, он в моем присутствии весьма выразительно и вполне искренне, как мне показалось, умолял леталку помогать и содействовать ему. Должно быть, возвышение успели насыпать, когда уже рассвело – пока я сладко спал после своих ночных хлопот. И к леталке, конечно же, ни ночью, ни утром никто из аборигенов не приближался: страх перед непостижимым могуществом чудесной вихрептицы – дело серьезное, он посильнее досужего любопытства.

Успокоив себя относительно леталки, я огляделся. По окружности возвышения грозно застыли воины с копьями, за этой окружностью лежало некоторое свободное пространство, а дальше…

Такого количества аборигенов одновременно мне еще видеть не доводилось. Да и не одновременно, пожалуй, тоже. Сдерживаемые незримой чертой, за происходившим внимательно наблюдали многие тысячи островитян – должно быть, полюбоваться зрелищем моего уподобления богам собралась едва ли не половина племени.

Следом за мной и сопровождавшими мою персону жрецами на возвышение стали подниматься те, кому было положено находиться здесь во время ритуала. Почти все они были мне знакомы. Рядом с верховным жрецом занял место премьер-министр, чуть в стороне встали Суров и Хитр, а немного позади них я не без удивления заметил вождя селения, которого сквозь ночной ливень привел по моему приказу в Большой дом Хитр. Очевидно, право наблюдать за моим уподоблением богам не из толпы, а из самого центра события обеспечивало ему близкое родство с верховным жрецом, заключил я, поскольку вождей других селений на возвышении, как я мог судить, не было.

Между тем из-за угла Большого дома показалась еще одна немногочисленная процессия. Несколько воинов вели к возвышению Мила. Расстояние пока еще не позволяло мне рассмотреть выражения их лиц, однако я заметил, как моментально округлились от удивления глаза Сурова. Еще бы! Ведь он ожидал, что нарушивший табу в лучшем случае предстанет в виде полумертвого калеки. А Мил оказался вполне даже живым и, более того, от его ран почти не осталось следов! Повернулся в сторону процессии и верховный жрец. Лицо его, правда, никакого удивления не выражало. Ну да, конечно, ему же известно о свидании Мила и Ясны, которое я устроил им в Большом доме…

Конвой довел Мила до возвышения, один из конвоиров, по-видимому, старший, что-то скомандовал ему. Мил опустился на корточки, так что его голова теперь была гораздо ниже ног любого из тех, кто находился на возвышении. Конвоиры встали около него точно так же, как стояли около меня жрецы, отметил я любопытную деталь.

Интересные параллели порой выстраивает жизнь! С Мила не спускает глаз вооруженный до зубов конвой, а рядом со мной такую же позицию занял почетный жреческий эскорт. Его ожидает позорная казнь, полагающаяся нарушившему табу, меня – высочайшая честь быть уподобленным богам. Ну а финал и у него, и у меня получается совершенно одинаковым: оба мы обречены умереть сегодня насильственной смертью – и никуда нам от этого не деться…

(Продолжение http://www.proza.ru/2014/07/03/1164)